Глава 1

День, отклонившийся от потока времени

В магазине «Старая книга» я был через пятнадцать минут.

– Привет, Вань, – кивнул мне букинист дядя Гриша. – Давно не заходил, где пропадал?

– Школа же! – выдохнул я и пробежал глазами по стеллажу с книгами, недавно поступившими в продажу.

– А, ну да… – вздохнул дядя Гриша. – Школа – это школа… Это святое… А чего ищешь? Может, подскажу? Ну давай, колись, по глазам вижу – в коллекционеры подался?

– Книга! – едва сдерживаясь от волнения, произнёс я. – Старая! Очень!

– Вань, ты как с Луны свалился, – дядя Гриша недоумённо повёл бровью. – У меня все книги старые. Очень! В нашем городе только у меня такие. Старее не бывает. Вот, скажем, «Приключения Ани в мире чудес», тысяча девятьсот восьмого года! Ты представляешь, это же русское издание «Алисы» Льюиса Кэрролла! Оно на вес золота! И вот так запросто стоит у меня на полочке, бери не хочу!.. Или «Гамлет» Шескпира! Ты когда-нибудь такого «Гамлета» встречал? Шедевр, а не книга!

– Дядя Гриша, – перебил я его и посмотрел прямо в глаза. – Вам сегодня ничего интересного не приносили?

– Сегодня? – переспросил дядя Гриша. Иногда он вёл себя, как маленький мальчик, почему-то начинал врать и изворачиваться, даже если у него спрашивали простую вещь, например, какая вчера была погода. – Сегодня… Дай-ка подумать… Вань, вот ты не поверишь, не помню, что было пять минут назад, а спроси, на каком трамвае я ехал в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году с Казанского вокзала до Преображенской площади в Москве, скажу. На седьмом номере.

– Дядя Гриша, – я покачал головой, лично я от вас ничего скрывать не буду. Пятнадцать минут назад сюда вошла девочка, побыла недолго и вышла. Она могла просто так к вам зайти. Но я эту девочку хорошо знаю. Просто так она в книжные магазины не заходит. И вообще, если она заходила сюда не просто так, а, скажем, по делу, то ей ведь всего тринадцать лет. А сделки подобного рода с несовершеннолетними запрещены законом! Так что если вы мне не расскажете правду, то просто так…

– Вань, ты чего заладил «просто так, просто так»? – обиделся дядя Гриша. – Не было никаких сделок. Ты за кого меня принимаешь? Я что, жулик какой?

– Хорошо, извините меня, дядя Гриша! – мне стало неловко, но я всё равно не отвёл взгляда. – Но ведь девочка заходила? Этого вы отрицать не будете?

– Ну заходила, и что с того? – пожал плечами дядя Гриша. – Цаца этакая, показала книжку, потрёпанную, на английском языке. Спросила, может ли она её сдать и сколько такая стоит. Я сказал, что у детей книг на продажу не беру, пускай лучше возвращается домой и хорошенько подумает, стоит ли таскать с родительской полки такие редкие книги. Она фыркнула и ушла… Я чего-то не пойму, это твоя книга, что ли?

Я пропустил вопрос мимо ушей и быстро спросил:

– На обложке лев с золотой короной? И называется «Зе Кинг Артур»?

– Именно, – кивнул дядя Гриша.

У тебя спёрла?

– Спасибо, – ответил я и, не попрощавшись, выскочил из букинистического.

– Ну и куда мне теперь с этим идти? бормотал я, шагая в сторону её дома.

Я остановился на перекрёстке. Нет, так дело не пойдёт. Надо всё обдумать. Или с кем-нибудь посоветоваться. Одна голова, как говорится, хорошо, а две – хоть и не три, всё ж таки на одну больше… Но с кем?

– Вань! – услышал я откуда-то сверху.

Я поднял голову и увидел Петра, выглядывавшего из окна. Надо же, ноги сами привели меня к его дому. Расскажу всё художнику, он посоветует, как быть… Нет, не всё. Только про книгу… Да нет, просто спрошу про Лену, ведь она его племянница.

– Заходи! Если не торопишься, – позвал меня Пётр. – Чаем угощу, настоящим, мне из Индии привезли. И сушки вкусные, с бразильским орехом!

Через минуту он открыл мне дверь и, прихрамывая, провёл на кухню, разрисованную драконами и тиграми. На столе уже стояли две пиалы и прозрачный заварочный чайник с чаем.

– Что у вас с ногой? – спросил я.

– Да во время пробежки подвернул, решил дома посидеть, вроде как отпуск за свой счёт, – хмыкнул Пётр. – А ты чего какой-то озабоченный?

Неужели у меня всё на лице написано? Уже второй человек замечает.

– Рассказывай! Может, помогу чем, – Пётр разлил чай по пиалам. – Горячий, недавно заварил. Угощайся.

– А Лена – ваша родственница? – неожиданно спросил я.

– Какая Лена? – удивился Пётр, прихлёбывая из пиалы.

– Елена Прекрасная, – уточнил я. – Из моей школы.

– Никаких Елен Прекрасных и Василис Премудрых я не знаю, – улыбнулся Пётр.

Ага, и про Василису вспомнил! Что-то тут не так. А может, к слову пришлось? Сострил?

– А она говорила, что вы её дядя, – сказал я и соврал: – Что тату обещали сделать.

– Да нет, Вань, ты что-то путаешь, – он посмотрел на меня такими честными глазами, что я поверил. – У меня нет ни братьев, ни сестёр. Я единственный сын. Поэтому и племянниц у меня никогда не было.

– Наврала, значит, – произнёс я вслух.

– А кто это? – спросил Пётр. – Не дочка Гор Горыча Прекрасного – нашего главного полицейского? Такая же толстушка?

– Да, его дочка, – ответил я, – но она худая… Ну я пойду.

– А чай? – огорчился Пётр. – Ты даже не попробовал.

– Спасибо, я в другой раз. Вы не обижайтесь, я спешу. Мне надо.

– Ну как знаешь, а то смотри, индийский. Правда очень вкусный, – с надеждой добавил Пётр, но я уже направился к выходу.

Погода испортилась, и нагнало тучу во всё небо.

Не успел я отойти от подъезда, как у тротуара с грохотом притормозил Толян.

– Вань! Ну ты где?! Я тебя по всему городу ищу! Нам к бабке пора! – крикнул он.

Не дадут мне сегодня дойти до Елены Прекрасной!

– Я, наверное, не смогу, – попытался отказаться я. – Дел много!

– Да ты что? Какие дела? Сегодня решающий день! Если ты не скажешь про меня старушке, считай, зря работали! Они там, в особнячке своём, к большому празднику готовятся! У бабульки юбилей, девяносто лет! Если меня на этот семейный праздник позовут, считай, наша с Викой свадьба не за горами! Садись! Будь другом! Не доводи до киднепинга!

Если кто не знает, киднепинг – это похищение детей с целью выкупа. Пошутил Толян. Глупая шутка. А может, и не глупая. Может, я с этим сундуком вообще перестал юмор понимать.

Я сел на «Харлей», и мы помчались к особняку Соловья.

В тот вечер я рассказал будущей юбилярше сказку про жениха, которого царь послал за молодильными яблочками, на верную погибель, в Кащеево царство, чтобы к дочке царёвой не приставал. А тот оказался молодцом: сначала Бабу Ягу вокруг пальца обвёл, потом Змею Горынычу все бошки открутил, ну и, наконец, избавил заколдованную Царевну-лягушку от присутствия Кощея Бессмертного. Бабушке нашей сказка очень понравилась, она меня одарила кокосом, ананасом и связкой бананов с барского стола, а я сказал:

– Сказка ложь, да в ней намёк!

И замолчал. Заинтриговал старушку. Она посидела в своём кресле, покряхтела, а потом всё-таки не выдержала и проскрипела:

– Какой это такой намёк? И кому? Старушенциям дряхлым, что ли?

– Есть у меня друг, хороший человек. Вы его знаете. Толян это, – напомнил я.

– Ничего себе парнишка, – кивнула Глафира. – За нашей Викой увивается.

– Любят они друг друга, – сказал я. – Очень. Толя – Вику, а Вика – Толю. Как Ромео с Джульеттой.

– Знаю, – подтвердила Глафира. – И молодым палки в колёса вставлять не собираюсь.

– А у вас скоро юбилей, – напомнил я.

– Девяносто! – ответила Глафира. – И до ста доживу!

– Конечно, доживёте! – поддакнул я.

– Так чего надо-то? – Глафира уставилась на меня своими хитрыми глазками, но я не успел ответить, она хохотнула, видно, придумала что-то, и пообещала: – Быть твому Толику женихом нашим. Ты тока ему не говори. Ты ему скажи, чтоб на «Харлее» своём меня прокатил, тогда на юбилей-то и позову! А заодно и внучку свому, Генке, мозги вправлю, чтоб молодых зазря не нервировал. И другу скажи, чтоб прокатил меня на той скорости, сколько мне годков стукнет!

Я даже онемел от изумления. Значит, бабушка не против Толяна? И внука своего – Соловья – уговорит? Да ещё и на «Харлее» желает прокатиться. Ничего себе!

– Чего смотришь? Или ты думаешь, бабка с ума сбрендила? А вот это видал?

И вдруг она, представляете, упёрлась ладонями в подлокотники своего кресла и… встала! Так, значит, она ходит? А я то думал, что она к этому креслу прикована из-за болезни!

– Да нет, милок, – угадав мои мысли, с гордостью заявила Глафира, – в нашем роду все до того света своими ногами дошли! Мы – Соловьёвы, а не какие-нибудь Попугаевы!

– До какого света? – не понял я.

– А который в конце тоннеля! – она захихикала, да так, что у меня аж волосы на голове зашевелились.

Как же она иногда похожа на колдунью! И нос крючком, и искры из глаз!..

– И ты, конечно, приходи на мой юбилей, – сказала мне на прощание Глафира. – В воскресенье празднуем. А до того дня свободен…

Я отправился домой. Поздно уже было идти к Елене Прекрасной за сундуком.

В том, что он у Ленки, я был уверен на все сто. Где же ему ещё быть? Наверное, ей папочка помог сундук утащить, с помощником своим! На «Оке» и увезли…

Как же так? Неужели на подобное способен подполковник полиции?! А с другой стороны, он ведь не знал, что я нашёл сундук раньше, чем Ленка. Это любая криминалистическая экспертиза докажет. Всюду – мои отпечатки пальцев!

Значит, я тоже имею право на сокровища.

Дома меня ждала мама. Мельком взглянув на кокос, ананас и бананы, она сердито бросила:

– Ты снова был у Соловьёвых?! Я же просила, чтобы ты не ходил к ним! Просила?

– Мам, ну почему? Ты хотя бы объясни!

– Не буду я ничего объяснять! – вдруг крикнула мама, хотя никогда на меня не кричала.

Я даже испугался. Мама это заметила и ещё больше разволновалась. А мне захотелось зажать уши и провалиться сквозь землю.

– Не смей к ним ходить! Слышишь?! Я не девчонка, чтобы отчитываться перед тобой!

До нас докатились аккорды: это Пупс засел за своё фортепиано. Может, он услышал, как кричит мама, и решил её заглушить? Он играл что-то громкое, но я никак не мог понять, чья это музыка, – Бетховена или Баха. Я ведь и мелодии могу сразу узнавать, если слышал хотя бы раз в жизни. А сейчас почему-то не смог. Может, из-за маминого крика.

Мама замолчала, ушла в свою комнату и прикрыла дверь. Никогда она так не делала. Мы ведь раньше не ссорились.

Мне стало ужасно грустно. Даже захотелось пойти к нашему соседу-бухгалтеру и послушать, что же он играет. Чего у него не отнять, так это музыкального таланта. С душой он исполняет. В музыке это самое главное.

Вообще, всё в жизни надо делать с душой. Вот только ругаться не стоит. А может, и ругаться, но потом мириться.

Я постоял у маминой двери и пошёл в свою комнату. Раскрыл рукопись Волшебника Касмандьёрки Тринадцатого.

День, отклонившийся от потока Времени. Я запомню его надолго. Я не желал ничего такого, что могло бы нарушить ход вещей. Почему же в кофейнике вместо кофе уголь? Почему кошка улетела с птицами на юг? Почему отцы кричали на своих сыновей, сидя на печных трубах, а матери кормили детей вениками? Почему я не смог остановить ветер? Почему я прослезился, глядя на заходящее солнце и розовеющие облака? Почему я разлюбил Кристину и спокойно сплю, позабыв про то, что собирался сделать для людей?

 

Глава 2

Волшебный дар

На уроке литературы в кабинет ворвалась ассистентка Ксюша. Она помахала мне рукой и бросилась к учительскому столу, не глядя на Сан Саныча, стоявшего у окна спиной к классу.

– Здравствуйте! У меня есть разрешение от директора и освобождение на целый день, мы снимаем фильм, Ивашов – дублёр главного героя, Ваня собирайся!

И только тогда посмотрела на Орлова, который в этот момент повернулся к ней.

– Ой! – вскрикнула Ксюша. – Сан Са-ныч! Здрасьте! А я и не знала, что вы в городе!

– Вы ошиблись, девушка, – спокойно произнёс Граф Орлов. – Но очень приятно сознавать, что ученик нашей школы занят в съёмках кинокартины. Ивашов, тебя ждут.

Ксюша уставилась на него, но ничего не сказала, только захлопала глазами, а я поднялся из-за парты, взял рюкзак и направился к выходу. Все, включая Ленку и Василису, проводили меня изумлённым шёпотом:

– Ничё себе!..

Мы вышли.

«Странно, – подумал я. – Она смотрела на Графа так, словно знает его сто лет, а он… Да он же отшил её! Заставил замолчать! Но почему?!»

Ксюша шла по коридору, не говоря ни слова, будто воды в рот набрала. Да и я тоже молчал. Что-то тут не так. Очередная загадка. Я бы спросил, но она вдруг схватила меня за руку и понеслась по школе.

Через минуту, проскакав мимо неизвестно чем недовольной бабы Шуры, мы выскочили на улицу.

У калитки нас ждал автомобиль, водитель приветливо кивнул мне, и через секунду мы помчались по городу к нашему заброшенному особнячку на Большой Моховой.

– Вот согласие от мамы, – я достал из рюкзака сложенный листок и протянул Ксюше.

– Спасибо, – буркнула она. – Надо бы у юриста заверить. Ладно, я этим сама займусь. И договор, кстати, подпишем. Где твоя мама работает?

– В больнице, – ответил я.

Мы снова замолчали.

Нет, правда, всё это было ужасно странно. Иначе и не скажешь. Ведь Ксюша поздоровалась с Графом так, как здороваются с хорошими знакомыми! А он прикинулся, что видит её впервые. Странно, ох как это странно! А разве не странно, что Лена стащила у меня сундук? Зачем он ей? Ну взяла бы книги, подвенечное платье и другие сокровища. Неужели она отомстила мне за то, что я подарил волшебное зеркальце младшей сестре Горбунькова? Как-то не укладывалось в голове. Чепуха! И почему сундук исчез именно тогда, когда в городе начались съёмки «Времени Чародея»? Тоже совпадение? Снова я не успел допросить Ленку с пристрастием! А Пупс? Дарит всем голубые розы! Ну не странный тип?

– А что я сегодня должен делать? – спросил я, мне надоело молчать.

– Ой, хорошо, что напомнил! – зачастила Ксюша. – Совсем забыла проинструктировать! Короче, ничего особенного! Ты должен открыть волшебный сундук и произнести заклинание! Потом ты взлетишь метра на полтора и вылетишь в окошко! Может, и не вылетишь, – всё равно будет компьютерная графика. Вот текст заклинания.

Она протянула мне страничку и я прочитал вслух:

– Энде фориге аштрафине, косма фельтика серга! Ля бишкин торба анеморба! Флинт себирик, дындыр!

– Учи-учи! – хихикнула Ксюша. – В жизни пригодится.

– Я уже запомнил, – ответил я.

– Да ну? – не поверила она и отобрала у меня листок.

Я с выражением продекламировал:

– Энде фориге аштрафине, косма фельтика серга! Ля бишкин торба анеморба! Флинт себирик, дындыр!

– Гениально! – вырвалось у неё. – Слушай, да с такой памятью ты всю роль за час вызубришь! Надо Карякину сказать!

– Зачем? – спросил я.

– Да актёр-то наш всё болеет, – вздохнула Ксюша. – Свинкой! Ты представляешь? Угораздило! А ты… да ты лучше него! Ты ж подарок судьбы!

Ксюша радостно засмеялась и толкнула меня локтем. Мне тоже стало весело, и на время я забыл про все странности, которых в моей жизни появилось столько, что лучше о них и не думать. Ну хотя бы денёк отдохнуть от них можно?

– А как я буду летать над сундуком?

– На лонже! Знаешь, что это такое? спросила Ксюша.

– Да, – кивнул я. – Верёвка такая, ею акробатов в цирке страхуют. Они на ней повисают, если падают вниз.

– Не совсем верёвка, да ладно, это неважно!

– А лонжа не будет видна? – спросил я.

– Да нет, – ответила Ксюша. – Она совершенно прозрачная, её не видно. Полная иллюзия полёта!

В этот момент мы подъехали к съёмочной площадке, выскочили из автомобиля, и Ксюша потащила меня переодеваться и гримироваться.

Через час я был готов. Карякин снова объяснил, что мне надо делать. Съёмка началась.

Раз десять я выкрикивал волшебные слова, и каждый раз крышка сундука, который был очень похож на мой, пропавший с чердака, лихо распахивалась. Крышкой дистанционно управляла Балабошкина. В руке у неё был пульт, и она очень серьёзно тыкала указательным пальцем то в одну, то в другую кнопку.

Сначала я вздрагивал от неожиданности: крышка откидывалась так резко, что в один из дублей чуть было не хлопнула меня по носу. Но дублю к пятому я привык.

Было забавно! Когда я произносил последние слова заклинания «Флинт себирик, дындыр!», крышка тут же открывалась. Словно и вправду действовало заклинание.

Потом меня покормили вкусным яблочным пирогом, но дали не очень много, два тоненьких кусочка, и сказали, что докормят после съёмок, ведь сейчас придётся летать, а с набитым животом лучше этого не делать.

Затем с меня стянули верхний балахон, надели специальный пояс, прицепили лонжу, в свою очередь прикреплённую к сложной конструкции, напоминающей букву «Л», снова напялили на меня тряпьё, сказали, чтобы я вытянул руки перед собой, и Карякин крикнул: «Мотор!»

Я взлетел! Всего на два метра, но, как мне показалось, я взмыл в небо! Это было так здорово, что я на самом деле поверил в собственный волшебный дар.

К моему великому сожалению, после третьего дубля Карякин крикнул: «Снято!»

Он подошёл ко мне и похвалил:

– Слушай, а ты молодец! Очень естественно смотришься в кадре. И всё у тебя получается с первого раза.

– Как же с первого? – возразил я. – А кто десять раз кричал «энде фориге»?

– Ты знаешь, мог бы и не кричать, – улыбнулся режиссёр. – Все дубли отличные! Мне ещё придётся поломать голову, какой из них выбрать. Ладно, Вань, переодевайся. На сегодня хватит! Ты давай доедай свой пирог. Да и вообще накормите пацана! Ксюша, где обед?

Я вздохнул. Понравилось мне это дело. Хотя… оказывается, уже наступил вечер, я и не заметил, как пролетело время. И я ужасно проголодался.

Ксюша притащила термос, налила мне в тарелку двойную порцию борща с огромным куском мяса, хлеба нарезала, всё это разложила на складном столике – словом, было очень вкусно. Ксюша пожелала мне приятного аппетита, извинилась и сказала, что отойдёт минут на пять.

Я быстро расправился с борщом, принялся за салат из свежих помидоров и огурцов, но вдруг понял, что очень хочу пить. Борщ борщом, только и компотик бы не помешал. Или хотя бы водичка газированная. В большущей сумке, оставленной Ксюшей у столика, ничего такого не оказалось, только кисель.

Я кисель, конечно, люблю, но в тот момент мне нужна была вода! И я решил сбегать к колонке, что у дальней стены особнячка. Дом хоть и был заброшенный, а колонка всё ещё работала, может быть, потому, что вода из неё шла вкусная, артезианская, почти ледяная, и народ по привычке продолжал сюда ходить.

Я подбежал к колонке, несколько раз качнул рычаг, вода тут же полилась, я с удовольствием начал пить и был занят только одной мыслью – утолить жажду, поэтому голоса, доносившиеся из-за угла, услышал не сразу.

Ну а потом понял, что это Карякин и Ксюша. Наверное, они думали, что я сижу за столиком и уплетаю борщ с мясом. Оттого и говорили спокойно, даже громко.

От услышанного у меня глаза полезли на лоб.

Вот что сказала Ксюша, передаю дословно:

– Вы знали, что он в городе?

– Да, – ответил Карякин. – А почему ты спрашиваешь?

– Да я влетаю в класс, узнаю его, а он притворяется, что видит меня впервые!

– Забавно… Ну ничего странного, работа у него такая – напустить туману.

– Но я-то не знала! Это вы его позвали?

– Да нет, конечно. Мы всё обговорили до съёмок. Вообще-то, он должен был приехать, но чуть позже. А потом позвонил и сказал, что обо всём договорился в школе и решил поработать в родном городе.

– Он что, из этого занюханного городка?

– А что тут странного? Родом он отсюда и книги многие здесь написал. И снимать посоветовал именно, как ты говоришь, в этом занюханном, а по-моему, очень славном городе. Я ни о чём не жалею.

Голоса стали ещё громче, и я понял, что режиссёр с ассистенткой сейчас выйдут из-за угла, поэтому отпрыгнул в сторону, за остатки забора. И вовремя успел затаиться, потому что они вышли, Карякин с наслаждением попил воды из колонки, после чего они направились к столику, за которым должен был сидеть я. А на самом деле я подслушивал их разговор.

Я понял, что мне необходимо скрыться от всех – с глаз долой, и незаметно полез на чердак. Уединился в углу, где ещё недавно стоял мой сундук, и принялся размышлять.

Что же получается? Значит, Сан Саныч знает и Ксюшу, и Карякина. И сочиняет книги. И, я так понимаю, это он написал сценарий фильма! «Чародея»! Ах вот зачем он пришёл к нам учителем литературы! Чтобы следить за мной! Обнаружил сундук и дневник Волшебника и написал сценарий!.. Да нет! Ерунда какая-то! Откуда он мог знать, что я нашёл сундук? И потом, Орлов пришёл к нам в школу уже после того, как я унёс рукопись домой. Что-то я совсем запутался.

Я махнул рукой, посидел ещё минутку-другую и спустился вниз. Тут же ко мне подскочила Ксюша и приказала переодеваться в нормальную одежду, потому что пора меня отвозить домой.

Ну и жизнь у меня пошла! На съёмку на авто, со съёмки – тоже! На обед – борщ, пироги с яблоками на десерт! Лишь бы звёздной болезнью не заболеть, говорят, это часто бывает от головокружительного успеха.

Я попрощался с Карякиным до следующей съёмки, и меня довезли до самой калитки.

В окне Пупс дымил своей папироской, которую он снова уронил в траву, когда увидел, как я выбираюсь из автомобиля с надписью «Кино», и услышал, как Ксюша кричит мне:

– Пока, Вань! Следующая съёмка послезавтра! Будь готов!

Бухгалтер проводил меня удивлённым взглядом, но так ничего и не сказал. Изменил он своей привычке читать мне нотации и разные умные мысли изрекать.

Не успел я войти в дом, как раздалось дребезжание нашего старенького телефона.

Это был Пётр.

– Вань, приходите с Лёшкой завтра после школы прямо ко мне домой. Нога распухла, а занятия я отменять не хочу. Можем ведь и у меня порисовать. Как? Не против?

– Хорошо, – ответил я. – А вам что-нибудь нужно? Мазь какую или хлеба с кефиром?

– Да нет, Вань, спасибо. Мне Эрнесто всё принёс. Вы сами приходите, буду рад!

Я повесил трубку, умылся и рухнул на кровать без задних ног. Я ужасно устал, но был очень доволен собой.

Ночью ко мне пришёл Чёрный кот, вздохнул и испарился. Пожалел, видно. Решил не будить, даже во сне.

 

Глава 3

Этюд на память

На следующий день Лена в школу не явилась. По сведениям, полученным от Гренадерши, Елена Прекрасная переела мороженого и заработала ангину. Это надолго… Ничего, после живописи сам к ней отправлюсь. Всё расскажет, не отвертится!

На перемене я отыскал Лёху в буфете и сообщил, что сегодня мы идём к Петру домой.

– Круто, – только и сказал мой друг, и я с ним полностью согласился.

В последнее время Кощей снова стал немногословным. И вообще очень изменился, словно и не было никогда того бешеного боксёра. Теперь у него появилась цель – вернуться на ринг. Спокойным он стал, как пирамида Хеопса, не зыркает по сторонам и не сплёвывает.

После уроков мы встретились у калитки и пошли к Петру.

– Постой, я сейчас, – сказал Лёха, когда мы проходили мимо «Кулинарии». – Нехорошо к больному с пустыми руками…

Через несколько минут он вернулся с большим пакетом, на котором был изображён весёлый пончик с глазками, ручками, ножками и кричалкой: «Съешь меня, пока я горячий!»

Лёха кивнул на пакет с пончиками:

– Сегодня дед полтинник подкинул. Доволен мной, нудеть перестал!

Полдороги Лёха насвистывал что-то весёлое, перескакивая с одной мелодии на другую. Но неожиданно его словно прорвало:

– Я по истории «отлично» срубил! Про мамонтов наболтал, которые в Чувашии обитали, про тундру! Как на них наши охотились!

– Кто охотился? – переспросил я.

– Наши предки первобытные! Учёные их стоянку открыли! У села Уразлино!

– У какого села?

– Вань, ты чё? Уразлино! Ты ж это в прошлом году проходил! Эх! Может, махнём туда? Поглядим, как они жили?

Я молча кивнул.

Лёха вдруг снова остановился:

– Прикинь, училка заявила: «Я тебя, Кощин, не узнаю! Я тебе (то есть мне!) четвёрку за полугодие поставлю, если будешь продолжать в том же духе!» А я назад в бокс хочу…

– Ты вернёшься, – сказал я.

– Чё? – не понял Лёша.

– В бокс, – сказал я, – вернёшься. Обязательно.

– А, ну да, – серьёзно ответил Лёха и без всякой связи добавил: – Слушай, а давай я с Ленкой поговорю. Ну чего она тебе мозги пудрит?

– Нет, – сказал я. – Не надо, я сам.

– Хорошо, – согласился Лёха. – Тебе решать, но, если чё, я всегда рядом.

Мы подошли к дому Петра.

– Вроде здесь, – сказал Лёша, и мы поднялись на третий этаж.

Я хотел позвонить в дверь.

– Погоди, – попросил Лёха и пригладил волосы на лбу. – Готово. Давай!

Я нажал на звонок, и через несколько секунд Пётр нам открыл.

Он был ужасно доволен, что мы пришли. Ну и пончикам, конечно, тоже обрадовался.

В тот день Пётр учил нас писать натюрморт. Но у меня не очень-то получалось, потому что я думал о Ленке. Не о том, что она стащила сундук, а о том, люблю я её или нет.

И о Василисе думал. В последнее время она стала совсем тихой: волнуется из-за своей бабушки. Правда, принарядилась. Теперь на ней синяя юбка и фиолетовая кофта. А вот кроссовки те же.

Я хотел изобразить букет фиалок, но вышло одно сплошное пятно. Да и стульчик, на котором я сидел, был очень неудобным. С виду – дубовый, устойчивый, но на самом деле, как только я забывал про него, норовил из-под меня выскользнуть. В конце концов Пётр рассмеялся и предложил мне пересесть на обычный стул.

– Мне его друг подарил, авиаконструктор, – объяснил Пётр про «дубовый» стульчик. – Он из сверхлёгкого материала сделан. Это я его выкрасил под дерево.

Я пересел на обычный стул, но натюрморт от этого лучше не стал.

– Это не фиалки, – вздохнул я и хотел было скомкать лист, но Пётр меня остановил.

– Ничего страшного, – успокоил он, – я, когда только начинал, тоже с акварелью мучился. Кстати, могу эти свои неудачные попытки продемонстрировать. Этюды. На антресолях хранятся. Лёша, достань их, только стремянку в чулане возьми.

Лёха притащил стремянку, залез на неё и открыл дверцу антресолей.

Стремянка оказалась неустойчивой, качнулась. Одной рукой Лёха ухватился за дверцу, а второй совершил такое странное и неловкое движение, что на меня сверху, а я стоял прямо у стремянки, посыпались картонные папки с этюдами. Самая большая папка больно ударила меня по макушке, распахнулась, и рисунки разлетелись по коридору. Я охнул, потёр ушибленное место и начал их собирать.

Один из этюдов сразу бросился мне в глаза. Потому что на нём была изображена… моя мама! Маму я бы узнал и среди тысячи лиц.

Я поднял этюд с пола, уставился на него и больше не мог сдвинуться с места.

Ну что бы вы сделали, если вам на голову свалилась бы папка с этюдами столетней давности и на одном из них вы бы увидели собственную маму в фате и свадебном платье, а рядом – молодого человека, то есть жениха?

– Ты чего, Вань? – спросил Пётр.

Я не ответил. Лёха спрыгнул со стремянки. Он хотел заглянуть мне через плечо, ему ведь тоже стало интересно, что я там рассматриваю, но я быстро свернул этюд в трубочку, подошёл, как зомби, к Петру и сказал:

– Я пойду уже?

Пётр удивился, но особо виду не подал.

«А с другой стороны, – тут же подумал я, – куда я собрался, ничего не узнав?»

Я присел на непослушный стульчик и развернул этюд.

– Это свадьба? – спросил я.

– Свадьба, – ответил Пётр. – Кстати, удачная работа.

– Можно я домой возьму? Я потом верну, – сказал я.

Пётр ещё больше удивился, но, по-моему, даже обрадовался. Он понимал, что со мной творится что-то не то, и не знал, как помочь. Ну а я вроде сам нашёл выход – попросил этюд.

– Да, конечно, – сказал он. – Бери на здоровье.

– Я верну, – повторил я. – Завтра. Или послезавтра.

– Да ничего страшного. Вернёшь, когда получится.

– А это точно свадьба? – спросил я.

– Точно, – ответил Пётр. – Я её зарисовал лет двенадцать-тринадцать назад, если память не изменяет. Любил я тогда технику оттачивать. Стоял, скажем, у ЗАГСа и зарисовывал свадьбы. Иногда получалось подработать. Напишу и предложу купить. Брали с удовольствием, ведь праздник! К тому же, так сказать, культурно изобразили, карандашом. Люди красоту понимали!

– А вы их знали? – спросил я.

– Молодожёнов? Ну как сказать… Иногда совершенно незнакомые попадались. Вот эту невесту, которую ты в руках держишь, знал. С женихом потом познакомился.

– А как их звали, помните? – спросил я, еле сдерживая волнение.

– Невесту – не припомню, а вот жениха – даже очень. Ведь это Соловьёв. Нынешний банкир. Но они расстались чуть ли не на следующий день после свадьбы.

– Я пойду, – снова сказал я.

– С тобой всё нормально? – спросил Пётр.

– Вань, давай вместе, – предложил Лёха.

– Не надо, – попросил я. – Я дойду, не волнуйтесь.

Я шёл по улице и думал: «Лёша соберёт рисунки, ничего страшного. Подберёт и разложит по папкам». Других мыслей у меня в голове не было.

Дома я развернул этюд, положил на стол и разгладил ладонями.

С листа на меня смотрела мама. Она весело улыбалась своему жениху, а тот наклонился к ней, словно хотел сказать что-то очень важное, например: «Я тебя люблю». Я даже услышал, как он это говорит, нежно и уверенно:

– Я тебя люблю, Маша!

А на следующий день они расстались. Что случилось? Зачем они это сделали?

Теперь я понял, почему мама была против того, чтобы я ходил к Глафире.

И только тогда я заметил в уголке листа дату. Год стёрся, но месяц был виден очень хорошо – май. А я родился в декабре. Через семь месяцев.

С кухни донеслись какие-то звуки, и вдруг появилась мама – оказывается, она была дома, а я и не заметил. А следом вышла… Василиса!

– Ванюшка, ты когда пришёл? – засмеялась мама. – А мы тебя и не слышали.

Я, как ни в чём не бывало, свернул этюд в трубочку и сказал спокойно-преспокойно:

– Так я только что вошёл.

– Штирлиц ты наш! – мама снова рассмеялась. – А мы тут с Василисой секретничаем, сейчас ужинать будем. Давай, мужичок, присоединяйся к нам. Ухаживай за дамами!

Я спрятал этюд в ящик своего письменного стола и пошутил:

– Может, ещё за шампанским сбегать?

– Ну ты и нахал! – со смехом ответила мама. – Только ты опоздал, Вань!

– Мы лимонад купили, – улыбнулась Василиса. – И торт!

– Ма-а-аленький такой тортик, как раз на троих, – уточнила мама.

Они снова ушли на кухню, а я прилёг на кровать.

– Что же это творится? – пробормотал я.

Если бы в тот момент на улице заорала тысяча чёрных котов и проехала сотня автомобилей-призраков, я бы и тогда не пошевелился. Не потому, что я потерял интерес к жизни, не потому, что я безвольный человек и у меня опустились руки. Просто я хотел сложить в своём мозгу мозаику и всё понять.

Я бы, может, и понял что-нибудь, но с кухни меня позвали два голоса. Один из них принадлежал маме, а другой – Василисе, девочке в китайских кроссовках. И я не мог не пойти. Я встал. Вздохнул и отправился ухаживать за дамами.

Было весело, очень весело. Мама вспоминала разные истории из своего и моего детства, они с Василисой смеялись, ели торт, запивали лимонадом. Даже я рассказывал анекдоты, но не вспомню какие, а мама с Василисой хохотали долго, аж до слёз. Больше всего их смешило то, что я оставался при этом совершенно серьёзным.

Они умирали от хохота, а я в это время думал об этюде.

Потом мама предложила Василисе остаться у нас ночевать, но Василиса ответила, что скоро бабушка вернётся из больницы и надо прибраться-постираться. Дней-то до её возвращения осталось – всего ничего.

– Проводи Ваську! – шепнула мама, и мы с моей соседкой по парте вышли на улицу.

Василиса с бабушкой жили не очень далеко от нас, минут пятнадцать пешком.

Я не знал, о чём говорить, поэтому мы шли молча. Но с Василисой это получается без особых проблем. Есть люди, с которыми молчать в тягость, Василиса не из таких. Нет, бывало, конечно, когда и она приставала с разговорами, но не в тот вечер.

Неожиданно для самого себя я сказал:

– У меня есть друг Гарик. Он взрослый. Если ему не сделают операцию, он останется инвалидом на всю жизнь. Он альпинист. Сорвался в горах, теперь вот лежит, почти неподвижно. А денег нет. Вернее, он их сам хочет накопить. Но надо много.

Василиса сначала ничего не ответила, а потом сказала:

– Но ведь можно эти деньги собрать.

– Как? – я вздохнул. – Нам не разрешат, мы несовершеннолетние.

– В вашем городе есть волонтёры? – спросила Василиса.

– Да, – ответил я.

– Значит, надо обратиться к ним. Они помогут.

Я проводил Василису до самой калитки, она вбежала в дом и помахала мне из окна.

 

Глава 4

Вот уже тают призраки ночи…

На следующий день меня снова забрали на съёмки.

Пустырь у заброшенного дома трудно было узнать. Его полностью преобразили декорации замка с башенками и большими воротами. Вокруг суетилась съёмочная группа.

Карякин отвёл меня в сторону и доверительно сказал:

– Ваня, сегодня очень важная сцена. Познакомься. Это твой партнёр, кстати, тёзка.

Из ворот вышел улыбчивый Иван, в прошлый раз он играл правнука Дракулы.

– Ты попал в сказку, – произнёс он с пафосом. – В волшебную страну кино! Сегодня ты злодей, а завтра гном! А я – король, мучаюсь страшной болезнью.

– По сценарию, – продолжил Карякин, – король начал внезапно молодеть! Черты его лица разглаживаются, кожа покрывается румянцем, борода темнеет. Но! Голос, напротив, подвергается безостановочному старению, и король скрипит наподобие телеги, вот-вот развалится. Понятно?

Я кивнул со знанием дела:

– Синдром Гетчинсона-Гилфорда, или детская прогерия. Быстрое старение организма. Я читал в Интернете. Только у короля всё перепуталось, тело молодеет, а голос стареет.

Карякин с Иваном переглянулись. Иван хлопнул себя по животу и расхохотался.

– Ну ты даёшь! – Карякин протянул мне сценарий: – Это сегодняшняя сцена. Ты – волшебник, но являешься к королю под видом уличного врача.

– Почему? – спросил я.

– У тебя, – объяснил Карякин, – вернее, у волшебника, – своя цель, и, если узнают, что ты, то есть он, волшебник… Ты почитай-почитай.

Через минуту я ознакомился со сценой и повторил её наизусть.

Карякин схватился за голову и воскликнул:

– Гениально! Парень! Где ты был раньше?!

После того как меня переодели в тряпьё и загримировали, началась съёмка.

Король в окружении свиты сидел в огромном кресле на колёсиках у ворот замка.

Я подошёл к нему и обратился с поклоном:

– Ваше Величество! Я вижу, Вы отчаялись, иначе не прибегли бы к помощи уличного лекаря. Я обещаю исцелить Вас.

– Что ты хочешь взамен? – скрипучим голосом произнёс король.

– Смогу ли я попросить Ваше Величество о небольшой услуге сейчас, пока не приступил к оздоровительным процедурам?

– Проси, чего хочешь… – с трудом прошептал король.

– Не могли бы Вы оставить отпечаток мизинца левой руки на этом листе пергамента?

Перед королём поставили походный столик. Я положил на него заклинание и плоскую шкатулку с волшебным порошком. На манускрипте были начертаны слова: «Добро со злом, зло с добром! Мы тому порука!»

Король опустил мизинец в волшебный порошок, после чего прижал палец к пергаменту. Я с поклоном протянул королю петушка на палочке.

– Это волшебный леденец. Через день Вы будете здоровы! – пообещал я.

– Снято! – крикнул Карякин в рупор.

После этого была ещё одна сцена – мой монолог на чердаке, у сундука.

По сценарию предполагалось, что в это время грохочет гром и сверкают молнии. Но ничего этого не происходило. Мне объяснили, что гром и молнии дорисуют при помощи компьютерной графики. А я всё равно должен был воздевать руки к небу и вопить:

– Отныне в мире людей наступит гармония! Больше не будет ни добра, ни зла! Ты слышишь меня, Чёрный маг Этхей?!

Я уже ничему не удивлялся. Этхей так Этхей. Наверное, рукопись, которую я нашёл в своём сундуке, читал кто-то ещё. То есть я даже догадывался – кто. Сценарист Сан Саныч. Но когда и где он её прочитал – для меня оставалось загадкой. Ничего! И её разгадаем.

После съёмок меня снова накормили досыта, как и в прошлый раз, словно я приехал из голодного края, и отпустили отдыхать, вернее, спросили, куда отвезти – домой или в школу. В какую школу? Уроки давно закончились.

Я поблагодарил и ответил, что доберусь сам. И пошёл к Лене. Я ещё утром решил к ней зайти. Вроде как навестить, а заодно выведать про книги и сундук.

Лена, разумеется, меня не ждала. И, когда открыла дверь, сначала не захотела меня впускать, а потом передумала, но сказала, чтобы я подождал в прихожей, пока она приберёт у себя в комнате и переоденется.

Я стоял и видел в большом овальном зеркале, как она прячет под одеяло какую-то старую книгу. Потом она вышла, а я сделал вид, что с интересом разглядываю мозаику с пальмой и двумя попугаями.

– Зря волновался, – она выпятила нижнюю губу. – Я уже выздоровела. И завтра приду в школу. Можешь там любоваться сколько угодно, а теперь уходи!

– Чем любоваться? – я сделал вид, что не понял, а Лена подошла ко мне вплотную.

– Не чем, а кем… – она дышала на меня чем-то сладким, наверное, леденцами от кашля. – Ну, если хочешь, оставайся, раз уж пришёл. Могу компотом угостить.

Лена сверкнула своими колдовскими глазами, а потом, как ни в чём не бывало, пошла на кухню. Ну и я следом.

Я сел на табуретку. Лена плеснула мне компота из кастрюли в крохотную чашку.

– Пей! – скомандовала Елена Прекрасная, а потом спросила: – Ну как? Ты осознал свою ошибку?

– Какую ошибку? – я снова притворился дурачком.

– Какую?! – она сделала большие глаза. – Зеркало когда принесёшь?

И тут я выдал:

– А когда ты мой сундук вернёшь! Или хотя бы то, что в нём было.

– Вань! Да чего ты ко мне пристал? – она посмотрела на меня невинным взглядом. – Ну я правда ничего не знаю ни про какой сундук!

Должен сознаться, я почти поверил ей, как вдруг раздался звонок её мобильника. Она зыркнула на экран, сказала: «Я сейчас» и удалилась в свою комнату.

И тут я увидел на холодильнике одну из ёлочных игрушек, которые нашёл в волшебном сундуке на чердаке. Я её хорошо запомнил, потому что это был забавный заяц в большом колпаке с бубенчиками. Очень старая игрушка, такую сейчас не купишь. Мне, во всяком случае, зайцы с бубенчиками никогда не попадались.

На кухне было слышно, как Лена говорит по мобильнику, но она отвечала только «да» и «нет», и я никак не мог понять, о чём разговор. Наконец она вернулась, без мобильника, и я спросил совершенно спокойно, словно меня это не касается, просто чтобы поддержать беседу:

– Старая игрушка. Заяц с бубенчиками.

– Да, – ответила Лена рассеянно. – Это ёлочная игрушка моей бабушки.

– Ага, – сказал я. – Точно такой заяц был в моём сундуке с чердака.

Лена вздрогнула, а я продолжал:

– Кстати, любая экспертиза обнаружит мои отпечатки пальцев на этом зайце.

– Глупости! – разозлилась Ленка. – Какая ещё экспертиза?!

– Кри-ми-на-лис-ти-чес-кая, – произнёс я по слогам, не потому, что хотел подчеркнуть всю важность момента, просто слово сложное, я на нём всегда спотыкаюсь.

– Дурак ты! – сказала Ленка. – Кто её делать будет, экспертизу эту?

– А я твоего папу попрошу, – усмехнулся я.

– Тоже мне умник нашёлся! – вдруг закричала она. – Может, ты этого зайца только что трогал! И всего заляпал своими пальцами!

– Где сундук? – я повысил голос. – Где ты его хранишь? Где закопала?

Я внюхался по старой привычке, но никакого запаха сундука не учуял.

– Ой, не могу! – засмеялась она. – Нюхач!

– Я всё равно его найду, – пообещал я.

– Ты за этим сюда пришёл? – спросила она угрожающе. – Сейчас позвоню папе, он тебя мигом приструнит!

Она побежала в свою комнату за мобильником, а я схватил с холодильника ёлочного зайца и бросил его в раскрытый рюкзак.

Лена вернулась, названивая или делая вид, что звонит своему отцу-полицейскому.

– Вали давай! – крикнула она, и в этот момент стала похожа на болотную кикимору.

Я медлил.

– Пошевеливайся! – крикнула она и толкнула меня в спину.

– Всем привет! – сказал я, вылетев на лестничную площадку.

Дверь за мной с грохотом захлопнулась.

– Ну и ладно, – пробормотал я. – Улика есть, теперь осталось определить состав преступления.

И всё-таки настроение у меня испортилось. Не из-за сундука. Из-за Ленки. Как-то нехорошо стало у меня на душе. Можно сказать, муторно. И это та самая девчонка, которую я любил! Какое у неё было ужасное лицо! Как у ведьмы! Только и мечтает превратить весь в мир в лягушек и жаб и быть среди этого болота…

О чём ещё она мечтает, я так и не додумал, потому что дошёл до нашего домика и наткнулся на соседа-бухгалтера. Пупса мне только не хватало для полного счастья!

А он кивнул мне и с иронией произнёс:

– Судя по вашей постной физиономии, молодой человек, у вас первая любовь!

И захихикал, ужасно противно. Я что есть силы пнул миску, из которой Чёрный кот лакал молоко, и поскорее нырнул в нашу дверь, чтобы не уподобиться Ленке – не наговорить соседу гадостей. Он-то ни в чём не виноват. Правда, глупый, но ведь не всегда.

Я умылся и достал из ящика письменного стола этюд – мама всё так же весело улыбалась своему жениху, а тот всё так же нежно смотрел на невесту.

Это моя мама – Мария Семёновна Ивашова – и Геннадий Соловьёв. А отчества его я не знаю.

Наверное, они очень сильно любили друг друга.

И, может быть, Соловей – мой отец. Только где же он был раньше? Ах да, в Москве! Не знал, наверное, что у него есть сын, то есть я.

Но почему? Почему они это сделали? Почему взрослые люди не понимают, что так нельзя?! Что, когда на свет должен появиться ребёнок, а родители расстаются, больше не вернёшь радостной и счастливой жизни. Будет совсем другая жизнь, не такая, как когда все вместе.

Я горько вздохнул. Одна надежда, что это не мой отец. Не нужен мне такой отец, который даже ни разу не захотел меня увидеть.

Как-то раз мама сказала, что папа был лётчиком и погиб. Я поверил. Так удобней – верить. Хотя любому понятно, что мой папа никаким лётчиком ни на каком Севере не был и не затерялся там в полярной ночи.

Я пошёл на кухню, потому что ужасно проголодался от всех этих переживаний. На столе лежала луковица, видно, мама забыла положить её в холодильник.

Я достал из хлебницы булку с изюмом и слопал её вместе с луковицей. Луковица была такой горькой, что не спасла даже булка. У меня слёзы из глаз покатились, а в это время Пупс за стеной начал играть на фортепиано. Что-то ужасно грустное и тревожное. Кажется, Вивальди. Или Моцарта… Я разучился узнавать мелодии.

Потом я уснул. И увидел сон. А может, и не сон. Может, Чёрный кот и вправду приходил ко мне и вёл свои разговоры. В этой жизни бывает всякое.

Чёрный кот улёгся на мои тапочки и произнёс:

– Вань, ты, главное, не пеРЖивай. Извини, я букву «е» не всегда выговариваю. Ты вот как думай: «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать… А спокойствие – душевная подлость». Это не я сказал. Это Лев Толстой сказал. Величайший писатель в мире. Молока сегодня дашь? Пить охота.

Я налил ему в блюдечко, он всё вылакал и запел маминым голосом, красиво так, мою любимую неаполитанскую колыбельную:

– Спи мой сынок, берег далёк, волны качают наш челнок… Я погадаю здесь до рассвета, много ли рыбы в сети пойдёт… Я погадаю, много ль на свете мальчик мой встретит бед и забот… Ты подрастёшь, станешь хорош, в море с сетями сам пойдёшь… Горя не зная, будешь рыбачить, годы удачи жизнь озарят… Вот уже тают призраки ночи, спи мой сыночек, скоро заря…

Я открыл глаза – меня разбудили первые лучи солнца.

Мама спала рядом, в нашем старом кресле. Она казалась очень молодой. Почти девочкой.

 

Глава 5

Сказал «а», говори и «б»

В субботу киношная машина заехала за мной прямо домой. Я только что проснулся и даже не успел умыться.

– Ещё намоешься! – бросила Ксюша и потащила меня к автомобилю. – Я договорилась в школе, тебя освободили от уроков на всю следующую неделю.

Мама что-то крикнула нам вслед, но было бесполезно отбиваться от ассистентки: та вцепилась в меня мёртвой хваткой и выпускать из своих клешней не собиралась.

Мы поехали. Машина свернула с дороги, ведущей к особнячку.

– Куда мы? – спросил я.

– На Синее озеро, – ответила Ксюша. – Будешь прыгать с мостков в воду! Кстати! Ты плавать-то умеешь?

Я вздохнул и вспомнил, как рассмеялся Иван и сказал, что у них в кино всегда так – о главном узнают в последний момент.

– А если не умею, дублёра позовёте?

– Так умеешь или нет? – забеспокоилась Ксюша.

– И плаваю, и ныряю! – ответил я.

– У мостков неглубоко! – успокоила она меня, а скорее всего, себя. – Ты должен прыгнуть в воду.

– Хорошо, что не в кипящее молоко! – засмеялся водитель.

– Короче! Дубля три, и Карякин тебя отпустит!..

Здорово, что мы едем на Синее озеро. Давно я там не был. Красивое оно, уютное, практически совершенно круглое, даже пляж есть. Правда, кое-где оно заросло тростником и камышом, но вокруг зеленеют заливные луга и синеет лес. И рыбаков здесь много, потому что рыба водится всякая – от плотвы до щуки!

Лёха как-то раз сказал, что рыбалка – для настоящих мужиков:

– Это тебе не на скрипке пиликать!

Я тогда подумал: а если скрипач рыбалкой не интересуется, что же тогда, он не мужчина, что ли? Но спорить не стал. Сам когда-нибудь поймёт, что это не так, а не поймёт, чего зря сотрясать воздух? Лично я к рыбалке отношусь спокойно. Ловил как-то раз на удочку.

Водитель включил радио, и по странному совпадению в тот момент передавали репортаж о рыбной ловле. Ведущий рассказывал проникновенным голосом:

– Таким образом, рыбалка – не просто ловля рыбы! Настоящая рыбалка – это великолепный отдых на природе! И, если вы истинный рыбак, а как говорится, рыбак рыбака видит издалека, вспомните о том, что сегодня суббота! Позовите друзей туда, где вас ожидает удача! Берите снасти и поезжайте на наши прекрасные озёра, на берегах которых сохранились растения, занесённые в Красную книгу России, а на островках селятся чайки и крачки и можно встретить журавлей, уток, вальдшнепов или птицу выпь!..

В этот момент мы добрались до Синего озера, где всё было готово к съёмке и ждали только нас. Меня быстро переодели в обноски и добавили к уже знакомому костюму ветхую шляпу с широкими полями.

– Почему у волшебника такая старая одежда? – спросил я Карякина.

Режиссёр сегодня был не в духе и ответил односложно:

– Потому что.

Я не обиделся, мне Карякин нравился. Всякое бывает настроение у человека. Может, неприятности какие.

Но он подошёл ко мне и сказал:

– Извини, Вань, у меня зуб всю ночь болел… Почему старая одежда?.. Знаешь, ты первый человек на съёмочной площадке, который задал мне этот вопрос. Да потому что… он бродяга, этот волшебник. Бомж. И вот когда люди поймут, что встречать надо всё-таки по уму, а не по одёжке, может, что-то в этом мире и сдвинется.

Я улыбнулся.

Режиссёр вздохнул:

– Ну что, Ванюшка, тебе сегодня прыгать с мостков в воду. Будь другом, сделай это с первого дубля, а?

– Хорошо. Я постараюсь, – пообещал я.

– Ну давай, – он кивнул мне и крикнул в рупор: – Приготовились! Балабошкина, где тебя носит? Свет!.. Камера!..

Я встал на краю мостков, прыгать и правда было не очень высоко, метра полтора. Я должен был снять шляпу, отбросить ее в сторону, взмахнуть руками и нырнуть «солдатиком».

– Мотор! – скомандовал Карякин.

Балабошкина подбежала ко мне, хлопнула своей кинохлопушкой, выкрикнула про первый дубль. И вдруг… я увидел, как по шоссе проезжает «Ока»!

От неожиданности я оступился, плюхнулся вниз и камнем пошёл ко дну.

Я ещё подумал тогда, что не выплыву и больше никогда не увижу синего неба! И это последний миг моей короткой жизни…

Как же мне стало обидно! Стольких загадок не разгадал! С «Окой» этой несчастной не разобрался! Про Соловья и маму ничего не узнал!..

– И сундук не нашёл! – хотел возмутиться я, но тут же наглотался воды, задрыгал ногами и руками и вылетел пробкой наверх.

Я увидел, как Карякин прыгает в воду. Через секунду он вынырнул рядом.

– Без паники! – крикнул он и подтолкнул меня к берегу, до которого было всего-то метра два.

Режиссёр помог мне выбраться на сушу. Меня сразу же раздели почти догола, хоть я и бормотал: «Чего это вы делаете?!» Растёрли полотенцем, накинули махровый халат и напоили горячим чаем, а потом Карякин сказал:

– На сегодня всё! Кина не будет!

Я мотнул головой и запротестовал:

– Да могу я! Давайте дальше снимать! Я отдохнул! Второй дубль!

– Всё, я сказал! – отрезал Карякин. – Не хватало мне утопленников!

– Нет, мы будем снимать! – я неожиданно топнул ногой, и все вокруг расхохотались.

– Нет, Ванюшка, – миролюбиво ответил Карякин. – Отдыхаем сегодня! Не порть ребятам жизнь! Смотри, как они обрадовались, бездельники. Не волнуйся, мы ещё своё нагоним. Давай жить без стрессов. Лады?

Я тут же вспомнил про «Оку».

– Хорошо, – согласился я. – Тогда у меня вопрос. Вы автомобиль на шоссе видели?

Карякин подумал и ответил:

– Кажется, да. Вроде «Ока» проехала.

– Ура! – крикнул я. – Так ведь я из-за неё, проклятой, в воду и полетел!

– Мы это дело засняли, падение в воду, – заметил первый оператор.

А другой обрадовал меня пуще прежнего:

– «Ока» на моей камере, можете полюбоваться!

Я подскочил ко второму оператору, и он мне продемонстрировал на экране отрезок шоссе и то, как по нему проскочила «Ока». Вот это удача!

– Видите?! – я ужасно волновался. – В ней нет водителя!

– А кто её тогда ведёт? – возразил оператор.

– Никто! – я замахал руками. – Понимаете, никто! Я её уже сто раз видел! И за рулём никого! Призрак это!

– Сейчас проверим на плейбеке, – пожал плечами оператор.

– Это как? – не понял я.

– На мониторе режиссёра, – объяснил Карякин. – Волшебная штука! Остановим изображение с твоим призраком, увеличим и всё увидим, как на ладони.

Сказано – сделано! Через минуту на увеличенном в несколько раз кадре мы увидели зевающего за рулём молодого полицейского.

– Что-то ты напутал, – оператор хмыкнул. – Бывает!..

– Да я встречал её ночью в разных местах, она медленно ехала по городу! у меня опустились руки, и говорил я уже не так уверенно. – Без водителя!

– Ага, – пошутил осветитель. – Читали! Гроб на колесиках!

Вокруг засмеялись.

– Да какой гроб… – пробормотал я.

– Вань, – Карякин положил мне на плечо руку. – Не обижайся на ребят, устали, мы же всю ночь снимали в павильоне. Это они так расслабляются. А ты точно уверен? За рулём никого было?

– И вы туда же, – я вздохнул.

– Да нет, я верю, – сказал Карякин. – Автомобиль без водителя – ничего странного. Мне и не такие попадались. Разберёмся. Кстати, я с вашим подполковником полиции на дружеской ноге. Может, он в курсе, что это за призрак такой по городу разъезжает?

– Лучше не надо, – робко заметил я.

– Что не надо? – переспросил Карякин.

– У Гор Горыча спрашивать, – попросил я. – Зачем в это дело полицию вмешивать?

– Ну как знаешь, – ответил Карякин, но по его глазам я понял, что он всё равно спросит у Прекрасного про блуждающую в ночи «Оку».

Ладно, ничего страшного, пускай спрашивает. В конце концов это дело полицейских – разгадывать тайны и помогать гражданам разбираться в затруднительных ситуациях.

В эту самую минуту, когда я принялся рассуждать о тайнах и о полиции, зазвонил мобильник режиссёра. Карякин взглянул на экран, очень обрадовался и тут же ответил:

– Приветствую, дорогой! Да всё нормально! Сам как? Ну и чудесно! Значит, так, на сегодня у нас всё, поэтому жду тебя в кафе через час. Да, Саныч, внизу, в гостинице! Уточним кое-что по сценарию. И просто посидим, давно уж не виделись. Лады, до встречи, родной!

Он сказал – «Саныч»! Сан Саныч?! Орлов! «Кое-что по сценарию!» Так-так-так… Как бы подслушать их разговор в кафе? Вот бы стать невидимкой!

А что если в «Оке» сидит не призрак, а человек-невидимка? Ведь нанотехнологии ушли так далеко! Скажем, тот же полицейский надевает специальный невидимый костюм, японцы вроде такой уже придумали, и рулит себе! Чтоб народ пугать! А? Что вы на это скажете?!

Но сейчас не об этом. Сейчас о… А о чём? Мысли у меня совершенно запутались. Тут подошла Ксюша и сказала, что ей приказано отвезти меня домой.

Привезли меня, а дома никого не было, даже Пупс не подавал признаков жизни.

Ксюша уложила меня в кровать, укрыла пледом и испарилась. А я лежал и думал. Сначала про «Оку», потом про Сан Саны-ча, потом про школу, совсем немного, и, наконец, про девчонок – Лену и Василису, соскучился я по ним…

Нет. Никакой я не киноартист. Мне больше нравится изобретать разные штуки… Что-то я совсем их забросил, ничего путного не создал после говорящего зеркала.

Да ладно, не так уж давно это и было. А великие изобретения с бухты-барахты в голову не приходят. Это вам не щи хлебать…

Мама пришла поздно, и я тут же проснулся.

Я встал, умылся и даже надел свежую рубашку. Достал из ящика письменного стола этюд и пошёл на кухню. Мама ужинала, пила чай с сушками.

– Ты чего такой нарядный? – спросила мама.

Я положил перед ней рисунок и присел рядом на табуретку.

Мама долго смотрела на этюд и молчала. Уже и кукушка в комнате прокуковала одиннадцать раз, а мы всё сидели и глядели на счастливых молодожёнов из далёкого прошлого. И было так тихо, что, наверное, где-то родился милиционер. Или тихий ангел пролетел. Так всегда говорят, когда наступает неловкое молчание. Но сейчас оно не было неловким. Просто каждый из нас думал о том, что настал этот момент – узнать правду.

– Я всё тебе обязательно расскажу, – сказала мама. – Но только не сейчас.

– А когда?

Мама снова помолчала, а потом попросила:

– Я расскажу, но ты обещай больше никогда к ним не ходить.

– Мам, – ответил я, – я не могу тебе этого обещать, потому что завтра я туда всё равно пойду.

Мама посмотрела в окно, на той стороне улицы одиноко светил фонарь.

– Ты же сама говорила, – я тронул маму за плечо, – нельзя останавливаться на полуслове. Сказал «а», говори и «б».

– Да, ты прав, – вздохнула мама.

Я поцеловал её в макушку, мы посидели ещё немного, а потом пошли спать.

 

Глава 6

Победы, ничьи, поражения…

Ночью мне снова приснилась звонница синеградской церкви. Только теперь вместо Василисы у звонницы стояла мама, молодая, в подвенечном платье. И колокола звонили благолепным малиновым звоном.

– Как красиво! – воскликнула мама почему-то голосом Василисы. – Теперь ты слышишь этот звон? Ты слышишь, как он переливается?

– Да! – ответил я. – Теперь я слышу!..

И небо над нами разлилось своей чистотой, словно родниковая вода. Белая церковь с синими куполами была похожа на дивную птицу.

Вместо мамы появилась Василиса и тихо сказала, на этот раз голосом Лены:

– Всё будет хорошо… Ты только не волнуйся… Это такое счастье!..

Я радостно засмеялся, правда, я не понял, о каком счастье идёт речь, и тут же проснулся от собственного смеха. Я не сразу сообразил, где нахожусь.

Потом я вспомнил, что сегодня воскресенье и пора собираться к Гарику.

За калиткой, как всегда, нежился на солнышке соседский кот Барсик.

– Привет! – поздоровался я с ним и пошёл себе дальше, не задавая глупых вопросов про Таню, отчего она плачет и что уронила в речку.

От удивления – как же так, его ни о чём не спросили! – Барсик спрыгнул с забора и побежал за мной. Изумляясь с каждым шагом всё больше и больше, он просеменил до перекрёстка, а потом выкрикнул мне в спину своё знаменитое: «Мя-я-яч!» Выходит, и коты любят порядок. Не изменяют своим привычкам.

Барсик так и остался сидеть на углу, а я свернул на улицу Пушкина.

Петуха, который куковал, вместо того чтобы кукарекать, нигде не было. Я подождал минутку-другую и пошёл дальше. Мало ли какие у него дела? Может, за курами ухаживает. Не до кукования ему.

Или разучился куковать и теперь только кукарекает.

Так, размышляя о всякой чепухе, я подошёл к дому Гарика, вошёл в подъезд и поднялся на второй этаж.

Я позвонил в дверь, но мне никто не открыл, а потом я увидел, что она приоткрыта. Я вошёл в прихожую.

– Вань, это ты? – крикнул Гарик.

– Да! – ответил я.

– Ну чего ты там стоишь? Иди сюда!

Я скинул кроссовки и прошёл в комнату. А Гарик… в кровати не лежал, а сидел!

– Привет! – он широко улыбнулся. – Чего смотришь? Не узнаёшь?

То есть я даже не сразу понял, что произошло. Он не лежал, понимаете, а сидел! Гарик, который целых три месяца не мог пошевелиться, сидел, а точнее – полулежал на высокой подушке и постукивал пальцами левой руки по раскрытой книге. Значит, он её сам читал!

Я растерялся и одновременно обрадовался. И даже не знал, что сказать.

– Ну, спрашивай, спрашивай! – Гарик, не переставая, улыбался.

– А где Роза Максудовна? – почему-то шёпотом спросил я.

– На рынок отправилась! Говорит, надоело дома сидеть. А там весело, какое-никакое развлечение.

Тут Гарик совсем развеселился:

– Ты про что спрашиваешь? Не про то спрашиваешь! Давай ещё!

– Тебе стало лучше, Гарик?!! – моей радости не было предела.

– А что? Не видно?! – воскликнул он. – Это всё гимнастика! И сила воли! Есть у меня сила воли?

– Есть! – воскликнул я. – У тебя огромная сила воли!

– То-то! Кому не хватает решительной воли, тому не хватает ума! Кто это сказал?

– Кто?!

– Вильям Шекспир! – Гарик поднял руку.

Ещё неделю назад он не мог ею нормально пошевелить, а сейчас – пожалуйста! Он постучал себя по лбу:

– А с умом у нас всё в порядке! Без ложной скромности! – похохатывая от удовольствия, Гарик спросил: – Компот из яблок будешь? Моя мама делает самый вкусный компот в мире!

– Буду! – я засмеялся.

– Ты чего? – Гарик тоже рассмеялся. – Ну чего ты?

– Да меня все вокруг или яблоками угощают, или яблочным компотом! И дома целая кастрюля, – ответил я. – Моя мама тоже вкусный компот варит!

– Да здравствуют наши мамы! – выкрикнул Гарик. – Надо срочно за них выпить! Неси компот! Он в холодильнике! Уже, наверное, остыл, мама его на рассвете сварила!

Я сбегал на кухню и вернулся с двумя чашками прохладного яблочного компота.

Я хотел напоить Гарика из ложечки, как делала это Роза Максудовна, но он сказал:

– А вот этого не надо!

Гарик снова поднял руку, правда, она здорово при этом дрожала, взял у меня чашку и поднёс к губам. А потом сделал два глотка. Но чашка выскользнула из пальцев, и на одеяле мгновенно образовалась компотная лужица.

– Видал?! – ликующе произнёс Гарик. – Сам пью!

Я принёс из ванной полотенце, чтобы промокнуть пятно.

– Вот так-то, брат! Улучшение налицо, но операция всё равно потребуется, на лбу у Гарика выступила испарина.

Он взял полотенце и вытер пот.

– Ну? В шахматы играть будем? – он не давал себе ни минуты передышки.

– Конечно! – ответил я очень громко, почти выкрикнул.

– Ты чего кричишь? – улыбнулся довольный Гарик.

– Не знаю! – я снова засмеялся. – Так получилось!

– Ну и правильно! – Гарик был в прекрасном настроении.

Я положил перед ним шахматную доску, он открыл её и зачерпнул фигуры ладонью.

– Жизнь, – сказал Гарик, – потрясающая штука! Победы, ничьи, поражения! И снова победы! Кто сказал? Только не говори, что Шекспир! Это сказал я – Гарик!

Мы весело расставили фигуры и начали игру, а потом я решился.

– Гарик, – я откашлялся. – Можно спросить?

– Спрашивай!

– Моя подруга Василиса, – я снова откашлялся, что ж такое с горлом? – Она хочет…

– Вызвать меня на шахматный турнир? – пошутил Гарик. – Я согласен! Бери коня…

– Нет… – я откашлялся в третий раз и «убил» белого коня Гарика. – Она сказала, что можно обратиться к волонтёрам. Они помогут собрать деньги на операцию.

– В смысле? – Гарик поднял на меня глаза.

– Ну… – я понял, что сморозил глупость, но было уже поздно, и я продолжил: – Тебе на операцию. Так же быстрее…

– Чтобы Гарик протянул руку? – произнёс он с негодованием. – Да никогда! Я сам заработаю! Тоже мне придумали! Нет, спасибо, конечно, но со своей бедой я справлюсь сам. И потом, у меня есть взрослые друзья, которые помогают мне, поддерживают меня!

Тут Гарик понял, что и он сказал ерунду.

– Какая разница, – возмутился я, – взрослые друзья или не взрослые! Ведь я всё равно твой друг, хоть мне и всего тринадцать лет!

– Нет ещё тринадцати! Двенадцать! – попытался отшутиться Гарик.

– Ну и что?! – я взмахнул руками и случайно опрокинул несколько фигур.

Гарик замолчал и уставился в потолок. Я успел заметить, как у него заблестели глаза.

– Спасибо тебе, братишка, – он положил свою ладонь на мою.

Ну а тут с рынка вернулась Роза Максудовна и угостила нас арбузом.

Через пятнадцать минут я вошёл в сад имени Пушкина и зашагал по дорожке, украшенной разноцветными фонарями. Народу в это утро, как и в прошлый раз, было не очень много – молодые мамаши выгуливали своих детишек.

Я был уверен, что обязательно встречу его здесь, и тогда многое прояснится, если, конечно, он согласится на откровенный разговор.

Я сел на скамейку метрах в тридцати от входа в сад и принялся ждать.

Время тянулось на редкость медленно. Но когда я взглянул на часы, которые висели у садовой калитки, оказалось, что я маюсь минут пять, не больше.

И вдруг я увидел его. Сначала блеснуло пенсне, затем чёрной молнией среди веток промелькнул его фрак, и, наконец, я услышал, как он насвистывает. Он подражал птицам!

Я встал и пошёл ему навстречу.

– Ого! – обрадовался мне наш таинственный учитель литературы. – Давно не виделись! Как успехи в кино?

На нём не было бабочки. Странно, очень странно. К чему бы это? Я на секунду уставился в землю, чтобы собраться с мыслями…

Зачем он спросил меня про кино? Зубы заговаривает? Хотя что тут такого? Ведь меня на съёмку забрали с его урока.

– Что? – тем временем спросил он. – Почему ты так разглядываешь мои ботинки? Снова шнурок развязался?

– А где ваша бабочка? – выпалил я, это самый лучший способ – внезапным вопросом посеять смятение в рядах противника.

– Я и сам не пойму, – развёл руками Сан Саныч. – Искал-искал по всей квартире сегодня утром да так и не нашёл. Ну и бог с ней!

Он по привычке картинно продекламировал:

– Так уж бывает, так уж выходит, кто-то теряет, кто-то находит!

– Это не Гамлет, – глупо заметил я, глупее не придумаешь.

– Да, это не Гамлет. Это слова из одной старой песенки. Когда-то её исполняла Эдита Пьеха. – Граф широко улыбнулся и продемонстрировал свои большие лошадиные зубы. – Слушай, а ведь ты не случайно здесь оказался. Ты за мной шпионишь. А? Ну, сознавайся!

Вот это да! Моим же оружием! Внезапно! С тылу! Я растерялся.

– Ну что, Вань! Раскрываем карты? – Сан Саныч присел на скамейку.

Я кивнул.

– Только с уговором, – предложил он. – Никому ни слова! Сугубо между нами.

– Хорошо, – согласился я.

– Тогда давай скинемся, кто выложит свои тайны первый, – он подмигнул. – Камень, ножницы, бумага, карандаш, огонь, вода, и бутылка лимонада, и железная рука!

Сан Саныч скинул ножницы, я – бумагу. Я проиграл. Ну что ж. Первый так первый. В конце концов и сам потом кое-что узнаю.

И я ему выдал про то, как нашёл на чердаке волшебный сундук, сокровища, рукопись Касмандьёрки, как в итоге сундук исчез, только про Лену не сказал ни слова. Ещё намекнул, мол, удивительное сопадение – ведь сундук был именно на том чердаке, где потом начались съёмки фильма!

– Да, забавно, – кивнул Граф. – Но в жизни ещё и не такое бывает. А второй саквояж тебе открыть не удалось?

– Я не успел, сундук украли… Теперь ваша очередь, – напомнил я. – Иначе я разболтаю все свои тайны, а вы мне тогда вообще ничего не расскажете. Вот признайтесь, почему вы скрываете то, что вы сценарист? И почему преподаёте нам литературу? И откуда вы знаете про «Время Чародея»?

– Ого! – засмеялся Сан Саныч. – Сколько вопросов! Так нечестно, ты выбери какой-нибудь один!

– Хорошо! Отвечайте на последний. Откуда вам известно про рукопись «Время Чародея»?

– С удовольствием!

И Орлов поведал мне историю про своего дедушку, который очень долго страдал потерей памяти. Но перед самой кончиной память к нему вернулась. И дедушка рассказал Сан Санычу про сундук, хранившийся на чердаке, про ценные книги и про дневник Касмандьёрки! Что самое интересное, историю эту дед сочинил в юности, а уж потом, гораздо позже, стал известным литератором. Из родного города дедушка уехал совсем молодым, а вернулся через много-много лет уже больным стариком. К сожалению, он так и не успел сообщить Сан Санычу, на каком чердаке стоит этот злополучный сундук. Ну а потом Орлова осенила идея написать сценарий «Время чародея». Кстати, у деда был небольшой рассказ «Сундук волшебника», который внук и взял за основу. Сан Саныч каждое лето приезжал в Синеград, обшарил почти все чердаки, но так ничего и не обнаружил.

А ещё дедушка, покидая этот мир, успел произнести всего три слова, но каких!

Окованный… золото… сундук…

 

Глава 7

Доброе великодушное сердце

К одиннадцати часам мы должны были собраться перед домом Нельки, чтобы отправиться на рыбалку на Синее озеро.

Я попрощался с Орловым, он пожелал мне удачной ловли и чудесного дня и сказал, чтобы я не очень расстраивался из-за пропажи сундука.

– Найдём, – уверенно кивнул он. – Сундук не иголка. К тому же ты напал на след.

Я всё-таки рассказал Сан Санычу про Ленку, про то, как она попыталась сдать букинисту старую книгу и как села в загадочную «Оку». И про ёлочного зайца не забыл.

Сан Саныч вспомнил, что у него в детстве тоже был такой стеклянный заяц, только не с бубенчиками, а с колокольчиком.

– Кстати, первые стеклянные шары для новогодних ёлок, – заметил Сан Саныч, – появились ещё в шестнадцатом веке в Саксонии. Позже стали изготавливать фигурки птиц и животных, виноградные гроздья. Но моего зайца выдули из стекла в России, под Клином, в имении князя Меншикова, в начале девятнадцатого века.

Родственные мы с ним души. Он тоже любит выдавать разную информацию, на первый взгляд, ерундовую. Но это же так интересно – поговорить с умным человеком!

Сан Саныч рассказывал бы и рассказывал, но я тактично кашлянул и извинился, мол, мне пора на рыбалку, ждут кубинские друзья. И напоследок спросил:

– А в школе нашей зачем вы появились?

– Да всё очень просто, Вань, – улыбнулся Сан Саныч.

Оказывается, наша учительница литературы Алина Николаевна – племянница Орлова. Вот он и попросил её уступить ему место учителя на время, пока она будет в декрете заниматься воспитанием собственных детей. Директор школы сказала, что только за.

– Но зачем вам это? – удивился я.

– Синеград, красиво ты его назвал, – мой родной город, и я ему много чего должен вернуть. У меня было отличное детство, вот я и хочу поделиться с миром своей любовью, своими мыслями и историями. Я пишу книгу про ребят из нашего города. А вы мне в этом прекрасно помогаете. Я изучаю ваши характеры, запоминаю истории, диалоги. Без вас моя книга не получится.

– А почему вы ходите в чёрном фраке и носите пенсне?

– Вань, это уже профессиональные секреты, но тебе я скажу, потому как ты человек, склонный к писательству. Стихи сочиняешь?

– Пробовал, но не очень.

– Ну что-нибудь самое любимое, – попросил Сан Саныч.

– Да больше ничего пока нет, кроме двух строчек… Вот недавно написал: «Я полюбил в двенадцать лет. И остывает мой обед».

– Образно! – похвалил Сан Саныч. – Главное, коротко и ясно. Молодец! А костюмчик на мне такой, чтобы сразу привлечь ваше внимание. Человек-загадка! Вот вы над ней, над этой загадкой, и задумались. А пока вы шариками соображаете, я уже действую!

Сан Саныч улыбнулся, и мы пожали друг другу руки.

Я побежал на рыбалку.

– Надо же, – бормотал я по дороге, – мы станем персонажами книги… Здорово!

Все уже собрались – Нелька, Василиса, Лёха, Эрнесто, Пётр; нога у него прошла, но он приехал на велосипеде, так удобней. К тому же за спиной у него был большой рюкзак. У каждого – своя удочка, Лёха и мне принёс.

Только Горбуньков со своей младшей сестрой Настей не пришли. Заразились свинкой.

– Ну ты где? – крикнул Кощей, когда увидел меня. – Всю рыбу уже поймали!

– Кто? – не понял я.

– Другие рыбаки! – он покачал головой, мол, всё-таки дурачок ты у меня, Иванушка, и обратился к Нельке: – Ну что мне с ним делать? Ещё воспитывать и воспитывать малявку.

Нелька рассмеялась.

Ладно, пускай себе дурачится. Я ж вижу, у них любовь. Мне не жалко.

И мы пешком потопали к Синему озеру, идти-то всего два километра.

Пётр ездил вокруг нас кругами и напевал песенки «британской рок-группы из Ливерпуля» – так он каждый раз объявлял битлов. Сначала пел по-английски, а потом переводил на русский, вот, например:

– Вчера-а-а все мои проблемы-ы-ы казались такими-и-и далёкими-и-и, а сегодня-я-я я не представляю-ю-ю своей жизни без ни-и-их! О-о-о! Я верю-ю-ю во вчерашний де-е-нь!

Эрнесто шёл впереди размашистым шагом и улыбался. Вокруг него носились ласточки. Скоро они улетят в тёплые страны, в какую-нибудь Южную Африку. Может, чувствовали, что и Эрнесто собирается в обратный путь, на Кубу.

Нелька сказала, что ему надо возвращаться – командировка заканчивается, но они с мамой и новорождённой Ритой остаются. Ну и с бабушкой, конечно. И она, Нелька, пойдёт в шестой класс. Будет учиться вместе с Лёшей.

Когда она это рассказывала, у неё не только глаза светились, но и всё лицо сияло. А Лёха, так тот аж раскраснелся от счастья.

– Вот привалило! – вдруг сказал он и тут же смущённо замолчал.

Василиса всю дорогу до Синего озера рассказывала мне про волонтёров. Она нашла их в небольшом подвальчике в переулке Гарри Поттера.

Главный волонтёр – Вадик Пирожков, он в нашей школе учится, в десятом классе, сказал, что пошёл в волонтёры, потому что ему очень приятно ощущать себя нужным людям. Потом спросил, не хочет ли и Василиса стать волонтёром. Ведь с помощью их организации она сможет многое сделать для общества и духовно обогатиться.

Василиса ответила, что подумает, а потом рассказала про Гарика.

– Ты правильно сделала, что пришла к нам, – похвалил её Пирожков. – Именно сейчас мы проводим патронаж граждан попавших в тяжёлую жизненную ситуацию, а ещё занимаемся экологической защитой и благоустройством города. Например, воюем с жуком-короедом, развешиваем феромонные ловушки. А ещё даём концерты в детском доме, показываем ребятам сказки, дарим подарки. Нам люди их сами приносят: вещи, одежду, игрушки, книги – всё, что нужно детскому дому. И желательно, чтобы подарки были в хорошем состоянии. Но здесь только один момент – мы никаких денег не принимаем и не собираем, потому что этим мы не имеем права заниматься. Мы ещё несовершеннолетние. Но ведь Гарик может сам открыть счёт в банке, чтобы народ перечислял деньги, кто сколько в состоянии. А мы расклеим об этом объявления и опубликуем сообщение в наших информационных листках. Мы их разбрасываем по почтовым ящикам.

– Ведь это поможет Гарику? – Василиса с надеждой посмотрела на меня.

– Я ему обязательно всё передам, – ответил я. Не хотел я её огорчать, ведь Гарик всё равно против, но, с другой стороны, почему бы нам его не уговорить?

– А пошли к Гарику вместе? – предложил я. – Завтра, после уроков. И ты ему всё сама расскажешь.

– Конечно! – обрадовалась Василиса. – А он меня не будет стесняться?

– Да нет! – ответил я. – Он же альпинист! Он даже на Эверест поднялся! Представляешь, покорил самую высокую гору нашей планеты!

Василиса была в своих простеньких джинсах, свитере и красной курточке и выглядела очень уютно и мило. Джинсы она заправила в такие же красные резиновые сапожки, а длинную русую косу на этот раз спрятала под вместительную синюю бейсболку.

Мы уже почти дошли до Синего озера.

– А ты бы хотел жить в нашем городе всегда? – спросила Василиса.

– Да. Здесь мой дом, – ответил я. – Но я стану путешественником. Или журналистом. Я ещё не решил. Вообще-то, мне нравится изобретать разные полезные штуки.

Нам ещё оставалось несколько шагов до мостков, кстати, с них я и свалился в воду во время прошлых съёмок.

– А ты помирился с Леной? – Василиса тронула меня за локоть.

Я не знал, что ответить, потянулся за платком в карман своей джинсовой куртки, чтобы выиграть время, и нащупал шахматную фигуру – белого коня Гарика. И как он там оказался? И тут мне на помощь пришёл Лёха.

– Ну чего встали? Давайте уже! – крикнул он.

И пошло-поехало!

Рыба клевала так, словно только нас и ждала! Выражаясь рыбацким языком, практически каждый заброс приносил окунька.

Эрнесто громко хохотал – радовался удачной рыбалке.

Пётр с Нелькой принялись собирать хворост. Они развели костёр, повесили котелок и стали варить уху. Словно на скатерти-самобранке, появились пластиковые тарелки, стаканчики, бутылки с лимонадом. И всё это – из вместительного рюкзака художника!

– Пир на весь мир! – воскликнул Эрнесто.

И тут раздался знакомый грохот.

По шоссе на своём «Харлее» гнал Толян. Как он меня нашёл? Кто ему сказал? Мама ведь на дежурстве. Чутьё, наверное, байкерское. Он подъехал к берегу, но мотор не заглушил.

Мне ничего не оставалось, как подойти.

– Я не поеду, – сказал я.

– Да ты что, Вань?! – взмолился Толян. – Не наступай песне на горло!

– Тебя ведь пригласили, – сказал я. – А мне там делать нечего.

– Да как нечего? Бабулька огорчится! Мы с ней уже погоняли по шоссе, как малолетки! Не старушка, а кавалерист-девица! Вот послала за тобой! Приказала без тебя не возвращаться! Иначе, говорит, не будет никакой свадьбы! Ну, Вань! В последний раз!

– Я не могу, мне мама запретила.

Я хотел вернуться к нашей весёлой компании, но Тол ян схватил меня за локоть:

– Ты мне друг или не друг?

– Друг! – сказал я. – Извини, я правда не поеду.

– Друзей надо уважать, – услышал я за спиной.

Это был Эрнесто. Он улыбнулся Толяну и пригласил его отведать ухи.

– Настоящая кубинская уха, – засмеялся он. – Из русского озёрного окуня!

– Я-то поем! Благодарю! – Толян заглушил мотор. – А вот вы ему скажите, чтобы он со мной к старушке отправился! Ждёт она его! Самая уважаемая в этом городе бабулька! Ей сегодня девяносто стукнуло!

Мы попробовали ухи, она, и правда оказалась прекрасной, я такой никогда не ел, а Эрнесто попросил:

– Поезжай, Ваня. У тебя мама хорошая, она не будет ругаться.

– А откуда вы её знаете? – удивился я.

– Я написал портрет твоей мамы в больнице, – улыбнулся Эрнесто.

– Когда папа волнуется, всегда чьи-нибудь портреты пишет, – объяснила Нелька. – Вот наша мама рожала, а папа в это время сидел переживал. И познакомился с твоей мамой.

– Это самая чудесная медсестра, которую я знаю! – воскликнул Эрнесто. – У неё красивые глаза и доброе великодушное сердце!

– Ну что, поехали? – воспользовался моментом Толян.

– Ладно… – вздохнул я. – Уговорили. Только дайте мне самого большого окуня.

– Уха – обалденная! Настоящее топливо для байкера! – Толян сердечно потряс руку Эрнесто, и мы потопали к «железному другу», застывшему в ожидании.

– Сначала заедем домой, – сказал я.

– Без проблем, – ответил Толян. – Хоть на край света, а потом к бабульке. А зачем домой-то?

– Надо, – коротко бросил я.

Дома я открыл ящик письменного стола и секунду размышлял, стоит ли делать то, что я задумал.

– Стоит, – пробормотал я и взял свёрнутый в трубочку этюд.

Я положил его в рюкзак и вернулся к Толяну.

Через минуту мы гнали по трассе к особняку Соловья.

 

Глава 9

Дурачок!

Девяностолетие Глафиры праздновали прямо на лужайке перед особняком.

Мы немного опоздали, поэтому сразу же увидели всех, кто был на торжество приглашён, и, конечно, самого Соловья, Вику и юбиляршу.

Женщины были в бальных платьях. А мужчины, разумеется, кроме нас с Толяном, в строгих тёмных фраках.

Я покопался в памяти: «Бальное платье – это символ надежды юной трепещущей души или опытной женственности. Символ роскоши и праздности. Полу-прилегающий силуэт… струящийся покрой… длинные узкие или широкие юбки… Мех и перья… шёлк… оголённые плечи… серебристые бальные туфельки на каблучках… Фраки и накрахмаленные манишки кавалеров… белые галстуки-бабочки… чёрные лакированные туфли и белые перчатки…»

Мы появились в тот самый момент, когда открыли шампанское и пробка с громким хлопком улетела на крышу особняка. Я остановился. Я не мог сделать и шагу, когда увидел всю эту фантастическую праздничную компанию.

А теперь крепко держитесь за стулья, если вы на них сидите.

Среди гостей я с трудом, но всё-таки узнал: Елену Прекрасную, её отца – подполковника полиции – и маму-домохозяйку! Сан Саныча! Пупса! Нашу литераторшу с детьми и мужем-программистом! И… – это меня вообще добило – уборщицу нашей школы бабу Шуру!!!

Итого – чёртова дюжина, вместе со старушкой, её внуком Генкой и правнучкой Викой.

– Иди! – шепнул Толян и подтолкнул меня к Глафире, восседавшей в своём кресле на колёсиках перед просторным овальным столом.

Я протянул ей окуня.

– Поздравляю, – пробормотал я.

Ну не мог я так сразу, в одно мгновение, прийти в себя, потому что почти никого из присутствующих не ожидал здесь увидеть. Да ещё в таких бальных нарядах.

– А повеселее?! – проскрипела Глафира.

– Поздравляю! – ответил я повеселее и даже попытался улыбнуться как можно шире.

– Друзья мои! – Глафира подняла свою морщинистую руку. – Прежде чем шампанское польётся в бокалы, я хочу представить вам удивительного мальчугана, который, как никто другой, разукрасил мои тоскливые вечера прелестными народными сказками.

Как она гладко говорила! Никогда так со мной не беседовала.

– Прошу любить и жаловать! Иван! Мой юный друг! – она вернула мне окуня: – Ну ты рыбу-то на блюдо положи, а повар потом запечёт!

Я сделал, как она велела, все зааплодировали, заулыбались. А я, чтобы успокоиться, засунул руку в карман куртки и подержал в ладони белого шахматного коня. Волнение как рукой сняло.

– Можно, – я осмелел, – вы представите мне гостей?

– Запросто! – Глафира взмахнула рукой, словно дирижёр. – Слева направо! Гор Горыч – внук моего старшего брата от первой жены отца, то бишь внучатый племянник. Супруга его – Вера Петровна. Их очаровательная дочь Елена Прекрасная. Сан Саныч – недавно объявившийся родственник, совсем нас позабыл. Он сын моей младшей сестры Таськи. Между нами была разница в двадцать лет, и я нянчилась с ней годков до шестнадцати. Кто там дальше? Виктор Францевич Пупс – шурин моего внука Генки, брат его первой и единственной жены Наденьки. К великому горю, её больше с нами нет… Алина – племянница Сан Саныча, с детишками и мужем Вадиком. И, наконец, моя одноклассница… шучу-шучу, моя непутёвая доченька, а точнее, воспитанница – Шурочка. Нет ещё Горбуньковой, у неё детишки свинкой заразились. Они мне седьмая вода на киселе, дальняя родня. Ну чего встали, давайте угощайтесь! Нарезайте торты! У нас сегодня только сладкое! Но сколько! Вань, беги к столу!

Все шумно подошли к угощениям, стали разливать по бокалам шампанское и лимонад, улыбались, смеялись, а Лена делала вид, что видит меня впервые, но хитро так на меня при этом смотрела, мол, ну что, как тебе сидится в луже?

Ничего себе! То есть все они между собой родственники? И даже Горбуньковы?! И я про это не знал, даже не догадывался. Такого я не ожидал! Теперь-то всё станет ясно, если уснуть и проснуться через неделю. Само в голове выстроится.

– Кстати, – перебила ход моих рассуждений Глафира. – А где Иван?

– Я здесь, – удивился я.

– Да не ты! Иван, кинозвезда наша восходящая, – старушка нетерпеливо потёрла ладошки. – Почему опаздывает?

– Я ему звонил, – подал голос Сан Са-ныч. – Скоро будет, съёмка у него.

Да про кого это они? Про какого такого Ивана? Про Дракулу?!!

– Это который снимается во «Времени Чародея»? – спросил я.

– Угу, – кивнула Глафира.

– А кто он вам? – я ждал ответа.

Она молчала.

– Ну кто вам этот Иван?

– Да погоди ты! – отмахнулась старушка. – Никак не соображу! То ли внук племянницы, то ли племянник внука! Часто к нам заглядывает. Всё надеется клад отыскать! Ой, Вань, больно много разговоров! Когда пить-то будем за моё здоровье?

– Клад?! – вскричал я.

В этот-то момент Иван и появился. Тоже во фраке и при белой бабочке. Видно, семейная у них традиция – фрак и бабочка, а у некоторых ещё и пенсне. Эффектно, ничего не скажешь!

Он увидел меня и разулыбался. А потом наклонился к Глафире и чмокнул её в щёку.

Я вдруг сразу всё понял. Это он сундук утащил. Нашёл на чердаке, ещё перед тем как приехала съёмочная группа, и унёс. Может, где-то закопал даже. Только как это доказать?

Я отошёл в сторонку, ноги меня не держали. Я опустился на траву.

Все вокруг смеялись, пили шампанское за здоровье юбилярши, ели торты.

Про меня как-то забыли, и хорошо. Я сейчас ни на что не был годен.

Зазвучала музыка, объявили вальс. Пары закружились в танце. Было красиво. Я даже на минутку забыл про тайны и сенсационные новости, роившиеся в моей несчастной голове.

Рядом присела на корточки Лена.

– Ну чего ты? – спросила она. – Что с тобой?

Я молчал.

– Пошли? – она встала и протянула мне руку.

– Куда? – промямлил я.

– Пошли, – она мне никогда так не улыбалась.

Я встал и пошёл следом за этой девочкой в белом бальном платье. Мне даже показалось, что я её никогда раньше не видел.

Её развевающиеся на лёгком сентябрьском ветерке светлые волосы казались неземными.

Мы прошли в летнюю беседку.

Лена остановилась и повернулась ко мне.

Никого не было видно. Только слышались шелест листьев, звуки музыки, звон бокалов и приглушённый смех. Она посмотрела на меня, и я словно нырнул в Синее озеро.

– Поцелуй меня, – прошептала она.

Я не сдвинулся с места. Она подошла, приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в губы.

– Мне про сундук рассказал Горбуньков, – она говорила очень тихо, но я слышал каждое слово. – Мы же с ним родственники и всегда дружили. Но родня – это родня, а школа – это школа. Меня папа попросил, чтобы я меньше болтала…

– О чём?

– Что мы с Горбуньковым двоюродные брат и сестра. У Сани отец – в тюрьме, за грабежи.

– У кого?

– У Сани Горбунькова. Его так зовут.

А я и забыл. Да, много чего я не знал и не помнил. Настоящая жизнь – это тебе не Интернет.

– Он меня водил на чердак, показывал сундук, – призналась Лена. – В тот день ты его забыл запереть и я взяла на память стеклянного зайца.

– Я вспомнил, что не закрыл сундук, – кивнул я. – Вернулся через час и запер. Но началась гроза. Мне пришлось задержаться.

– Мы были там и видели тебя. Мы спрятались за балкой.

– Сверкнула молния, и я заметил тень, – сказал я. – Тень твоей руки. Это я потом сообразил. Тогда я подумал, что это голубь… А книга? Ты хотела её сдать букинисту. Откуда она у тебя?

– Иван подарил, – ответила Лена. – Я решила продать её, чтобы купить Глафире подарок. Но не получилось. Букинист не взял эту книгу.

– Значит, Иван… – повторил я, словно эхо.

– Да, я и с ним дружу с детства, ведь он мой двоюродный дядя. С ним весело! – улыбнулась Лена.

– Книга, которую он тебе подарил, была из сундука. Это он его утащил.

Лена посмотрела на меня своими синими глазами.

Я пожал плечами:

– Он ведь не знал, что сундук нашёл я. И Глафира сказала, что Иван давно искал клад.

Лена помолчала, а потом рассказала:

– У нас в роду есть легенда. Что на сундуке спрятано золото.

– Как это НА сундуке? – переспросил я.

– Не знаю. И что это золото принесёт счастье только тому, кто не будет им владеть.

– Странно… – пробормотал я.

– Так передавали из поколения в поколение… А книга точно из сундука? Ты уверен?

– Да! И сундук у Ивана! Только он никогда не признается.

– Признается! – Ленка неожиданно улыбнулась своей колдовской улыбкой. – Как миленький. Если я спрошу. При всех. Пошли!

Мы вернулись на лужайку, где гости продолжали веселиться и плясать. Больше всех девяностолетию Глафиры радовались Вика с Толяном. Они танцевали как ненормальные.

– Тихо! – крикнула Лена. – У меня важное сообщение!

Музыку приглушили, но замолчали не сразу.

– Глафира! – Лена умоляюще посмотрела на старушку. – Скажи им!

– Цыц! – гаркнула бабулька. – Говори, солнышко.

– Иван, – решительно заявила Лена, ты нашёл сундук и где-то его спрятал. Где он? Ты мне подарил книгу из этого сундука. А ещё раньше сундук попал к Ване. И книгу эту он видел. И букинисту про неё рассказал. Так что отпираться бессмысленно. Где сундук?

Иван открыл рот и закрыл. А потом посмотрел на Соловья.

– Ген, – сказал он. – Твой выход.

Соловей пожевал губами. Он был немногословен.

– Всё в порядке, ба! – заверил он Глафиру.

– Нашли? – удивилась старушка. – И не сказали?! Где золото?! – Глафира приподнялась в кресле.

– В сундуке его не было! – воскликнул я. – И крышка дубовая! И сам сундук! И на сундуке его тоже не было!

– Плохо искал, – Соловей улыбнулся мне, как если бы улыбался Иванушке – дурачку. – Сундук-то окованный! Только не железом.

Глафира захихикала и, словно колдуя, произнесла заклинание:

– Стоит сыр дуб, в сыром дубу – ящик, в ящике – синь плат, в плате – золото!

И тут перед моим мысленным взором вырос стульчик Петра из сверхлёгкого материала, который он выкрасил под дуб. Выходит, и на сундуке перекрасили все эти полоски и петли! То есть он, что? Был окован золотом… выкрашенным под железо?!

– Вот почему я с таким трудом поднимал крышку! Золото – оно ведь очень тяжёлое! – воскликнул я и добавил: – За клад полагается двадцать пять процентов!

– Дурачок ты, Иванушка, – усмехнулся Соловей.

– Весь в тебя, папа, – ответил я.

– Не понял, – брови у него поползли вверх.

А я снял рюкзак (всё это время он был у меня на спине), достал этюд со свадьбой, развернул его и показал Соловью.

– Это ты, – сказал я. – А это моя мама.