A. Стоимость станкового художественного труда.

Однако, повидимому, совершенно не обязательно, чтобы станковому искусству требовалось бы меновое хозяйство. Социалистический строй не уничтожит частной квартиры, частного быта и частного потребления; вероятно, даже, что в социалистическом обществе личность будет во многом свободнее, чем в капиталистическом, не только экономически, но и бытово. Допустим далее, что люди изобретут новый способ распределения художественной продукции; предположим, что удастся сочетать станковую профессию с коллективизмом; согласимся, наконец, со сторонниками станковизма, что будущая механическая живопись с ее гигантскими формальными возможностями, превышающими во много раз возможности тюбика и кисти, не вытеснит их из мастерской художника, – почему бы тогда не сохраниться картине? Ответ: потому, что станковая живопись есть ремесленная, т. е. наименее производительная форма труда, а искусство есть наивысший по квалификации вид общественной деятельности: стоимость станковой картины при условии ее индивидуального потребления, – коллективное, как было указано, неосуществимо – слишком велика для социалистического человека.

Любое графическое произведение кроме рисунка, не теряя в квалификации и не переставая быть оригиналом, обходится обществу, вследствие своей размножимости в тысячу раз дешевле, чем картина – крайнее овеществление ремесленности, неповторяемое и единичное.

Иными словами, вопрос о распределении станковой продукции есть вопрос о распределении прибавочной стоимости; для того чтобы народилось и победило станковое творчество, понадобилась не просто буржуазия, а – соответственно художественной иерархии – иерархия класса: крупные буржуа для «генералов», средние – для чином поменьше, мелкие – в качестве покупателей репродукций, копий и пр.

B. Рынок и иерархия искусства.

Пойдем в уступках дальше: социалистическое общество оказывается настолько благоволящим к станковому искусству, к картине в частности, что решает взять на свой счет лучших мастеров, «обобществить» их (правда, термин здесь звучит бессмысленно: что это значит – обобществить личный труд? – но пускай…), а соответствующую продукцию распределять – ну, хотя бы лотерейным путем – среди желающих. Не говоря о явной нелепости подобного распределения, – а какое может быть предложено взамен? – понятие «социальный заказ» не тождественно с понятием «заказ общественной организации»; в то время как на заказ общественной организации могут работать постоянно или временно некоторые, – на социальный заказ работает каждый.

Эволюция искусства состоит в чередовании так называемых художественных течений: импрессионизма, экспрессионизма и т. д. Течения слагаются из методов творчества наличных мастеров, из которых в буржуазном обществе рынок выделяет небольшое число «генералов», «вождей», «рафаэлей». Но эти «рафаэли» существуют постольку, поскольку сотрудничают с безымянными по большей части художниками; художественное течение – социальный процесс, единство которого обусловливается и обеспечивается единством – общественным и техническим – форм творчества. Оторвать «рафаэлей» экономически, изолировать их, сделать их работниками-избранниками – означает лишить искусство его социально-производственных корней: армия без командиров есть такая же чушь, как и командиры без армии.

Кроме того решение проблемы экономического положения группы художников ничего не говорит о том, чем будут существовать – в хлебном отношении – остальные.

C. Экономические возможности современного станковизма.

Итак, станковое искусство предполагает не только индивидуального потребителя, но и соответствующего покупателя и иерархию доходов, т. е. предполагает наличие буржуазного общества.

Как-то во время спора один из лучших советских станковистов сказал: «Вы, производственники, можете как угодно доказать неизбежную гибель станкового искусства, а картина будет продолжать существовать, потому что вопреки логике ваших безупречных построений художники хотят писать и будут писать, а люди хотят видеть и будут видеть; станковое искусство нравится, оно отвечает глубоким запросам человеческого духа, и потому никакой социализм ему не страшен». Аргументация была явно идеалистической, но за ней крылась апелляция к фактам: после «беспредметного разложения» станковизм вновь как будто подымается и во Франции, и в Германии, и в Советском союзе.

Но вот я знаю целый ряд художников; во время военного коммунизма они хотели искренно – проектировать мебель, изобретать плакаты и шить костюмы; эти же художники после нэпа начали хотеть писать станковые картины. Полагаю, что здесь не было случайности: станковизм происхождением, реализацией продукции, а следовательно, своим будущим прикован к частно-хозяйственному капитализму. Даже госкапитализм, если таковой придет, пообрежет станковые крылышки; неудивительно, что нынешний подъем станковизма выражается лишь в количественном усилении продукции; качественно современный «неореализм» есть эстетическая реставрация, которая, очевидно, поможет картине продержаться художественно те десятилетия, в которые ей будет помогать экономически продержаться капитализм.