… Овадья поступил в лучших традициях «Баронских» холуёв: они сначала убивают, а потом задают вопросы. И Овадья церемониться не стал. Прямо с порога он набросился на беспомощного пленника: молча, жестоко, с мстительным удовольствием. Для начала нажал страшную кнопочку на пульте, и ошейник немедленно ожил и атаковал нервную систему Лиора. Тысячи и тысячи игл впились в его мышцы, вены; пронзили его органы и кости, отравили ржавым железом кровь — вкус этой ржавчины он тут же ощутил на губах. Каждая клеточка его тела взорвалась болью, завопила и сотряслась, мозг отреагировал приступом нестерпимого ужаса. Его вырвало, но, если бы не кислотная пена, заполнившая его рот, он этого даже не заметил бы, настолько боль и страх парализовали всё его разумное существо. Издевательство продолжалась целую вечность, и не было ни малейшего шанса остановить это! Овадья снова нажал кнопку, а потом ещё… Лиор продержался четыре разряда, а потом спасительный обморок накрыл его, и он сбежал от пытки в сумерки полусмерти.

Возвращение к жизни было ненамного приятнее. Опять ледяной душ, пинки сапогом по рёбрам:

— Вставай уже, мразь! Я сказал, вставай! — Овадья рванул его за ошейник, и Лиор неуверенно поднялся на колени. Только его всё ещё мутило, и он, потеряв равновесие, завалился на бок. Ошейник тут же сдавил его горло так, что он снова стал терять сознание. Но новый удар ногой, уже в живот, «взбодрил» его, и он, как ни странно, пришёл в себя — верно говорят, клин клином вышибают! Он постарался поглубже вздохнуть, однако это было нелегко. Ошейник продолжал удавливать его; но вот охранник стал понемногу отпускать цепь — поводок, и Лиор задышал чуть свободнее. Наконец давление ослабло настолько, что воздуха стало достаточно, и пленник почувствовал себя немного лучше. Овадья снова потянул цепь вверх, и Лиор, что бы избежать удушья, с трудом поднялся на непослушные ноги. Они дрожали от перенесённого шока и подгибались, и пленник, боясь упасть, прислонился спиной к мокрой холодной стене душевой. Его неудержимо трясло, но он даже не старался подавить эту дрожь. Он во все глаза смотрел на то, как Овадья вытаскивает из под куртки ручной дестройер, прицеливается ему в лоб — красный огонёк замигал над бровями Лиора. Он видел его отблеск и не смел шелохнуться. А охранник с удовольствием поглаживал пальцем взведённый курок и посмеивался, злобно глядя исподлобья на оцепеневшего мужчину. Молчание оказалось слишком долгим и невыносимым, и Лиор наконец решился его прервать:

— Ты правда хочешь это сделать? Уверен?

— Уверен! И только дай мне повод, я с удовольствием разнесу твой ржавый котёл! Или мне продырявить твою здоровенную тушу? Хочешь соскребать свой ливер со стен? Давай, разозли меня ещё чуть — чуть; мне самую малость не хватает до крайности! Я тебя, тварь, выпотрошу, как свинью! И ты ещё даже успеешь пожалеть, что сделал Ему больно!

Так вот в чём дело… Лиор закрыл лицо скованными руками: всё верно, он и сам знал, что виноват! Конечно, он так пока и не разобрался, что на самом деле произошло между Амитом Рафи и Рейзой Адмони, и не понимал, что пытался сказать Рейза, когда его одолел истерический приступ. «Он не мог предать меня снова»… Непонятно! И ещё это: «он знал, что я люблю тебя», или как он там говорил. Что всё это значит? Пойди-ка, разбери, что там в безумных мозгах маньяка — извращенца! Да и какая разница? Надо было завязывать с этой грязной лживой игрой, и как можно скорее, поэтому в тот момент Лиору даже почти удалось убедить себя в том, что быть безжалостным по отношению к Рейзе — это нормально, это правильно. Надо наказать его! Пусть пройдёт через то, что заставляет испытывать других! И он совершенно сознательно отыгрался на своём хлипком обидчике, и даже получил от этого некоторое удовлетворение. Не удовольствие, конечно, нет! Для этого надо быть законченным мерзавцем, а Лиор не таков, и ему не очень-то нравилось так поступать, но то выражение влюблённости в глазах Рейзы ему было нестерпимо видеть: это было бы слишком хорошо, что бы быть правдой! И за это маленькому гадёнышу и досталось — за все его игры, за убийства и пытки, за ложь! Но, едва Рейза получил по заслугам и убрался восвояси, как только у него самого мозги стали на место после расправы, Лиора немедленно охватило отчаянье. Рейза и правда страдал. Очень, очень страдал, и причиной тому был Лиор и его поганый язык. Конечно, у него были важные основания так поступить, но… «Я слишком люблю этого демона, и лучше бы мне умереть, чем снова сделать с ним такое!» Не отнимая рук от лица, не решаясь посмотреть в глаза Овадье, он покачал головой:

— Не надо. Наверняка он захотел бы сделать это сам. Или дождись, когда он прикажет, не рискуй. Мне правда всё равно, что вы со мной сделаете, но не стоит всё усложнять!

— Как благородно! Посмотри на меня, будь мужиком! Ну же! Или ты мужик только тогда, когда разделываешься с теми, кто слабее?

Лиор, услышав эти слова, резко вскинул голову и так сверкнул глазами, что Овадья почувствовал некоторую неуверенность.

— Это кто тут «слабее»? Этот психопат? Ты видел, что он вытворяет? «Слабее»! Ну надо же такое выпереть! Ты на меня посмотри: я в этой поганой комнатке сам по себе оказался? Просто зашёл поиграть, цепями побренчать? Или всё-таки этот миленький, «слабенький» удавчик меня скрутил и упаковал? А может, я сам себя расписал хлыстом, как чёртову зебру? — Лиор сделал небольшой шаг вперёд, и Овадья подумал, что этот самец слишком хорош для того, что бы просто пристрелить его. Рука, сжимавшая дестройер, немного расслабилась и красный огонёк целеуказателя ушёл в сторону, заплясал на стене за плечом разгневанного Лиора. Он сплюнул сквозь зубы под ноги пленнику и криво осклабился:

— Ну ты всех животных перечислил, которых знаешь, зоофил недорезанный? Большой специалист, как я погляжу! У нас тут на скотный двор работники требуются; хочешь, замолвлю за тебя словечко?

— Да я не прочь, если там не держат таких козлов, как ты! Похоже, твоё величество настолько одурело от вечного стояка, что ты вообще уже ни черта не соображаешь! Нашёл, кого пожалеть! А ты не видел, что приключилось со всеми твоими приятелями, когда они с дури ввалились сюда, да попали под его раздачу? Интересно, кто-нибудь из них выживет? И ты смеешь заявлять мне, что я, такой большой и злой, ребёнка обидел! Придурок ты неблагодарный, и ничего больше! Нет, не правда, ты ещё и тупой придурок!

Тут уже Овадья вскинулся:

— Вот это здорово! А я тут причём? За что это я тебе должен быть благодарен?

— Да хотя бы за то, что я спас твою грёбаную жизнь! Он ведь всерьёз намерился разобраться с кем-то, кто «трогал его вещь»! И это твои мозги украсили бы эти стены, если бы я не дал ему другой повод для огорчения! Ты уж прости, но я не знал, что ещё сделать, и сделал только то, что он сам от меня требовал всё это время! Я всего лишь назвал ему имя того, кто меня послал, и больше ничего! Понимаешь ты, осёл тупорылый?

Овадья зарычал от злости и набросился на пленника. Лиор вообще был намного мощнее, но сейчас, измученный пыткой и закованный в кандалы, оказался не в лучшей форме, и потому не мог достойно защититься от своего тюремщика. Неловко отразив первый удар, он тут же пропустил следующий и отлетел к стене. Его босые ноги поехали по мокрому полу, он не смог удержать равновесие и Овадья тут же этим воспользовался. Он с такой силой ударил Лиора ногой в живот, что тот просто впечатался в стену, а потом рухнул на пол. Сквозь плену удушливой боли он увидел, как Овадья снова заносит над ним свой громадный сапог. Но тело Лиора было прекрасно натренировано, мозг отличного солдата мог работать и без его волевого посыла; вся эта убийственная машина среагировала правильно, и вот уже Овадья, корчась от боли в выкрученной ноге, рухнул рядом с пленником. Но тут же извернулся, как змея, и снова бросился на Лиора. Они сцепились в жесточайшей схватке, и никто не собирался уступать. Овадье удалось взять тело Лиора в захват, и он принялся ломать и раздавливать противника.

— Да мне наплевать, что ты там вякаешь, я тебя не просил защищать меня! Может, я не возражаю, что б он убил меня! А ты лезешь не в своё дело! И я это сейчас прекращу: просто раздавлю тебя, как таракана, и пусть тогда убивает, если захочет, но ты больше не будешь причинять ему боль!

Он попытался нажать сильнее на позвоночник Лиора, но тот, поняв, что ему грозит нешуточная опасность, собрался с силами и разорвал смертельный захват. Он освободился из грубых тисков и сам навалился на тюремщика, давя его всем своим весом, ломая сопротивление. Лиор почувствовал, что Овадья слабеет и оседлал его — рёбра Овадьи тут же затрещали под нестерпимым гнётом, он стал задыхаться. Лиор видел это, но продолжил сдавливать его бёдрами, одновременно с тем избивая его, наказывая за безумную выходку. Наконец Овадья ослаб настолько, что не мог уже оказать достойное сопротивление, и только жалкие тычки получал Лиор в ответ на своё превосходство. Наконец он натешился, перехватил руку Овадьи и с такой силой выкрутил её, что Овадья взвыл и, когда Лиор немного приподнялся над ним, высвобождая его тело, повиновался жестокому повелению боли и перевернулся на живот. Лиор снова опустился на него, продолжая заламывать руку. Они оба тяжело дышали, хриплые стоны лёгких и сдавленное рычание вторило друг другу; жар гнева начал потихоньку стихать и мужчины немного расслабили мышцы. Они некоторое время не произносили ни слова, но вот Лиор первым прервал молчание:

— Ты, может, и не просил, но я не подставляю тех, с кем только что занимался «любовью», я — то нормальный мужик! — Овадья что — то прогудел сквозь зубы; Лиор чуть потянул его за волосы, заставил приподнять голову и с усмешкой переспросил:

— Ты что-то сказал? Или мне ещё как-нибудь доказать тебе, что я действительно мужик? Ладно, это я могу!

Возбуждение его ещё не остыло, и он направил свою злость на другое. Продолжая удерживать беспомощного Овадью, он стянул с него брюки, раздвинул коленями его бёдра, плавно покачался вверх — вниз, скользя своим членом по его коже. Почувствовав, что его орган готов, он вложил его между ягодицами Овадьи, заставил побеждённого раскрыться шире и приблизил навершие к тёмному пятнышку. Он стал аккуратно надавливать, потом — всё сильнее и сильнее, подавляя слабое сопротивление своего невольного партнёра. Наконец он смог войти. Овадья не был готов к проникновению и вскрикнул от боли, ощутив жёсткий нажим и довольно грубое вторжение.

— Расслабься, или я тебя разорву! Не заставляй меня быть грубым!

Овадья послушался и постарался расслабиться. Он стал дышать ровно, не сжимая мышц живота, и это ему помогло: судороги невольного животного страха прекратили сотрясать его, боль ослабла на столько, что стала терпимой. Но всё же каждое движение мощного, налитого кровью орудия внутри его тела причиняло ему страдания, и он глухо стонал и скрипел зубами. Это длилось совсем недолго; Лиор неожиданно остановился и погладил его по спине:

— А теперь слушай меня, любовничек! Я не хочу тебя насиловать. Эти штучки не по мне; я предпочитаю делать это по-хорошему, со взаимностью и поцелуями! Так что давай-ка мы это прекратим и ты отблагодаришь меня за своё спасение по-взрослому! — Он легонько шлёпнул Овадью по бедру. — Так что расслабься, я сейчас тебя отпущу!

И одним мощным движением он вынул свой меч из узких напряжённых ножен; Овадья громко, облегчённо выдохнул. Лиор тут же выпустил его запястье и он, слабо вздрагивая, растянулся на полу, раскинув руки над головой. Несколько мгновений они лежали рядом, переводя дух. Наконец Лиор встал на колени и прикоснулся к Овадье:

— Ну что, ты готов? Давай-ка, сделай мне приятно!

В этот момент Овадья наконец-то нащупал дестройер, что обронил в начале схватки. Он сжал пальцами его дуло — до рукояти не дотянулся — и, стремительно развернувшись, наотмашь ударил Лиора оружием по голове.

— Это тебе за то, что ты с ним сделал, сволочь!

Лиор вскрикнул, но удар был не очень сильным, и он смог устоять, а Овадья тут же получил мощный ответный по почкам и обмяк. Он смог только перекатиться на спину и выставить перед собой оружие: огонёк наведения снова заплясал на лице пленника. Но Лиор лишь зло ударил его по запястью, отводя от себя ствол.

— Убери эту штуку! Ты мне надоел, и вообще, пушки детям не игрушка! Или пристрели меня наконец, или спрячь свою дрыну, а то я отниму её у тебя и засуну туда, где ты сам на курок нажать не сможешь, а тогда уж не жалуйся! Ну, убери, я сказал!

Он смотрел в лицо Овадье без страха, без насмешки, и только гордый гнев его пылал на лице — больше ничего такого, из-за чего один человек может захотеть пристрелить другого человека. Овадья понял, что действительно не сможет выстрелить, и опустил оружие.

— Ненавижу тебя, подонок!

— Здорово! И это благодарность за заботу о твоей козлиной шкуре, скотина ты тупоголовая! Я его тут ублажаю, я его же и спасаю, а он на меня набрасывается!

— А я просил меня спасать? Да чего ты вообще лезешь не в своё дело? Может, я не против, что б он убил меня?

Лиор вытаращился на него, несколько секунд молчал, пытаясь понять сказанное. А потом присвистнул:

— Да ты просто больной! Так тащиться от этого ублюдка, это ж надо быть совсем контуженным!

— Сам ты ублюдок! Попробуй ещё раз так назвать его, и я немножко понажимаю эту кнопочку! — Он указал на пульт, висевший у его бедра. — Как ты смеешь говорить такое? Ты даже не знаешь, какой он на самом деле, так почему же берёшься судить о нём?

— Можно подумать, ты что-то о нём знаешь. Ты только придумал себе сказочного принца и свихнулся на этом!

— Нет, сукин ты сын! Я действительно его знаю! Может быть, я единственный в этом непотребном крысятнике, кто знает его по-настоящему! Не Барон, не доктор или ещё кто, а именно я! Я долго был рядом с ним, достаточно долго, что бы научится понимать его, насколько вообще можно понять такое чуждое, странное существо! Я всегда узнаю, когда ему плохо, или больно, или мерзко! Я знаю, что он притворяется довольным, когда его тошнит от отвращения; я слышал, как он просит у хозяина «ещё», когда на самом деле он очень хотел бы всё прекратить; я вижу, как он старается выглядеть голодным, но при этом почти ничего не ест и улыбается, потихоньку смахивая слёзы… Он очень хрупкий и ранимый, и ему нужен кто-то, кто любил бы его по-настоящему. И он уж точно не заслужил такого скотского отношения, а от такого гада, как ты, тем более! Но тебе этого не понять… Я потому всё вижу, что он никогда не видел меня, вернее, не замечал, хотя я всегда рядом. Ему на меня наплевать, и моё существование для него ничего не значит. Вот он и не скрывает своей сущности от меня. А я умереть готов, лишь бы он меня наконец-то заметил!

Лиор был совершенно ошеломлён и подавлен. Он ещё раньше понял, что Овадья обожает своего господина, но это… Это намного больше и опаснее; это одержимость, это его фетиш, его религия! И он готов был признать, что Овадья прав в своём исступлении. Сам он, точно не зная того, о чём говорил его тюремщик, сердцем чувствовал, что это правда, и Рейза именно такой, каким он сам его себе вообразил. И чувство вины снова захлестнуло его. Он покачал головой, сокрушаясь о том, что сделал, но Овадья истолковал это по — своему:

— Нет, ты и правда не заслуживаешь того, что он тебе позволял. Ты должен сдохнуть, неблагодарная скотина, сдохнуть прямо здесь и сейчас! — Он, пошатываясь, поднялся, подтянул пояс брюк и двинулся на мужчину. — И знаешь, я, кажется, не прочь помочь тебе в этом!

Лиор отодвинулся к стене, прислонился к мокрым плитам и, глядя на нависшего над ним охранника снизу вверх, усмехнулся:

— Нет, ну ты точно тупое, бессовестное животное! Ты правда думаешь, что я хотел сделать ему больно? Да ни за что! Я предпочёл бы просто убить Рейзу Адмони, но не видеть его слёз. Но я должен был так поступить, что б меня черти взяли! Я спас тебя от расправы, я пожертвовал своей душой ради тебя, я подписался на вечные муки, только бы тебя защитить! Знаешь, что я натворил? Я предал своего лучшего друга, своего господина, и никогда не прощу себе этого. Но что ещё хуже, я жестоко ранил своего возлюбленного и потерял единственный шанс на ответную любовь. Так чем же ты мне угрожаешь? Смертью? Валяй. Сделай это, и молись, что бы он тебя и дальше не замечал!

Овадья подошёл уже совсем близко, постоял над ним, пристально разглядывая его тоскующее, измученное лицо, и почувствовал, как злость его начинает проходить. Ему нравилась новая игрушка Плектра; такая красивая и сексуальная, такая желанная… Неплохо бы продолжить то, что Лиор начал! Он поднял его за подбородок, глаза мужчин встретились. Лиор бледно, но уверенно улыбнулся:

— Прежде чем умереть, я хотел бы, что б исполнились три моих желания. Первое — знать, что любим Рейзой; второе — увидеть его ещё хоть раз перед смертью; и третье — что бы ты расплатился со мной за мою жертву. И если о первом мне остаётся только безнадёжно мечтать, а на второе я даже не смею надеяться, то третье моё желание ты сейчас точно выполнишь! И будешь расплачиваться до тех пор, пока я не позволю тебе уйти!

Он вскинул руку к Овадье и повелительно притянул его к себе. Овадья почувствовал, что, несмотря на гнев и ревность, душившие его, он готов немедленно удовлетворить этого потрясающего, неукротимого жеребца. Лиор стал быстро и решительно раздевать его.

— Вот и хорошо. Ты же говорил, что не прочь покориться мне, так вот и покорись! Я покажу тебе, как надо иметь тех, кто тебе действительно нравится!

Овадья закрыл глаза и полностью отдался своему завоевателю. Как странно всё это! Пять минут назад он легко сгибал этого мужчину, как ему заблагорассудится; он победил его, одолел. Но вот Лиор Нерия шевельнул мускулами, сверкнул своими великолепными бешеными глазами, и Овадья покорно опустился на колени перед ним, провел языком по горячей возбуждённой вершине, вобрал плоть в себя… Лиор застонал от наслаждения и стал плавно покачивать бедрами, подстёгивая эти влажные, страстные ласки. Вот он почувствовал, что губы Овадьи уже почти довели его до исступления, и приказал остановиться. Овадья подчинился не сразу, продолжая наслаждаться, но его мужчина легонько шлепнул его по щеке и оттолкнул от себя. Стражник глубоко и судорожно перевёл дух и открыл глаза. Лиор ободряюще кивнул ему и плавно опустился на пол рядом с ним. Он похлопал скованными руками по мокрым плитам, указывая своему партнёру на его место и, опершись на локоть, повернулся на бок. Овадья понял приказ и лёг возле него, спиной к нему. И тут же ощутил, как Лиор прижался животом к его тазу: снова знакомое давление в низу его и… Он ахнул. Но на этот раз было совсем не больно, а очень даже приятно. Он легонько прогнулся в пояснице и придвинул свои бёдра к его бедрам. Лиор обвил его ноги своими ногами и стал двигаться мощнее, входя всё глубже и глубже. Что-то в нутрии Овадьи разливалось горячим потоком, разрасталось, заполняло его всего. Странно, но этот здоровенный грубый наёмник был очень мягок и ласков; боли совсем не было, и каждая клеточка его тела упивалась наслаждением. Он повернулся к Лиору, их губы встретились в долгом, страстном поцелуе. Овадья, не прекращая целовать пленника, стал гладить свободной рукой его поясницу, бедро, колено; пальцы его сдавливали кожу Лиора всё сильнее и сильнее в предчувствии кульминации. Лиор оторвался от его губ, стараясь вобрать побольше воздуха в грудь; от слишком глубокого дыхания голова его закружилась, он почувствовал что-то, похожее на лёгкую эйфорию, и прошептал, готовясь пережить оргазм:

— Рейза… О, Рейза, да, милый, я люблю тебя!

Но одного раза ему оказалось мало. Едва они оба излились, Овадья попытался подняться и уйти, но Лиор не дал ему этого сделать. Он с силой притянул стражника к себе и впился губами в его рот — Овадья вместе с поцелуем ощутил лёгкий укус, капелька крови угостила его оттенком железа. Лиор усмехнулся, крепко сжимая плечо Овадьи:

— Ты не можешь уйти. Разве я позволил тебе это сделать? — Его любовник попытался ответить, но тут же получил новую лёгкую пощёчину и осёкся. — Не смей мне перечить! Будешь говорить, когда я позволю! Понял?

Овадья молча кивнул. Эта игра была довольно унизительна, но ему действительно нравилось покоряться своему пленнику. Какое странное, волнующее чувство — наслаждение сильного человека от подчинения сопернику! Он взял руку Лиора и поцеловал её в знак послушания. Тот потрепал его волосы, погладил всё ещё немного горевшую щёку.

— Помнишь, я сказал, что ты будешь угождать мне снова и снова, пока я не утолю свой голод полностью? Так вот, мне нужно ещё. Ложись на спину!

Они опять стали ублажать друг друга, и Овадья ни в чём не мог отказать человеку, закованному в кандалы. Он ожидал, что Лиор потребует снять это железо, но, к его удивлению, тот ничего об этом не сказал. Тюремщику подумалось, что, быть может, на самом деле ему нравится быть пленником, почти рабом; только личного клейма Рейзы Адмони на теле этого раба не хватает! Хотя одержимость даже отчётливее пометила его, чем самое крупное, глубокое клеймо! Он глубоко вздохнул и принялся уже в третий раз обхаживать своего партнёра.

… Наконец Лиор почувствовал себя достаточно удовлетворённым и выпустил из своих объятий измождённого наслаждением любовника. Они расслабились, как и в прошлый раз, лёжа подле друг друга. Оба думали об одном и том же — о человеке, что одновременно соединил их, и в то же время бесконечно отдалял друг от друга. «Ты никогда его не получишь! Я его тебе не отдам!» — думал Овадья Барак, наслаждаясь послевкусием от любовной утехи со своим соперником. «Ты и правда слишком хорош, и маленький Бог не захочет больше никого, если отведает твоей любви по — настоящему. Я не позволю тебе завладеть им окончательно!» Он снова потянулся было к оружию, но понял, что не хочет ничего делать, и бессильно опустил руку. Ещё несколько минут он молча отдыхал, наслаждаясь теплом тела своего партнёра, а потом поцеловал Лиора, встал и принялся одеваться. Лиор тихо наблюдал за ним, пытаясь угадать его чувства. Но Овадья долго не обращал на него внимания, и он наконец решился окликнуть своего тюремщика:

— Овадья! Скажи, тебе было хорошо?

Мужчина усмехнулся и прямо посмотрел любовнику в глаза.

— Да, мне было хорошо. Так хорошо, как ни с кем и никогда до этого. И я должен был бы поблагодарить тебя за эти волшебные часы, если только ты действительно провёл их со мной. Но ты был с кем-то другим. — Он жестом пресёк косолапые возражения и комплименты Лиора: — Нет, не спорь, я всё слышал. И на прощание хочу тебе кое-что сказать: Он — Рейза — пытался убить себя: проткнуть своё сердце осколком стекла. Он не смог вонзить остриё глубоко, только слегка поранился, но его кровь и боль на твоих руках, любовничек! Теперь он лежит в спальне Господина Бар — Арона в беспамятстве, его сжигает лихорадка. Ему правда очень плохо. По-этому лучше не спрашивай, хорошо ли мне. Странная у тебя любовь! Ласкаешь одного, а грезишь о другом. Говоришь, что обожаешь его, и тут же называешь больным ублюдком и маньяком. «Пожертвовал своей душой» ради меня, чужого для тебя человека, но легко и просто разделался с тем, кого мы оба любим… И кто ты после этого? Вот всё, что я могу сказать тебе. Правда, мне было очень хорошо, но я хочу, что бы ты думал о том несчастном, страдающем мальчике, который сейчас умирает там, наверху!

… «Я никогда не получу его. Он не сможет меня простить и никогда уже не подарит мне своей прекрасной влюблённой улыбки — он проклял меня. Я не получу его!» Лиору было нестерпимо больно, и он взвыл сквозь зубы.