… Хагай в изнеможении привалился к стене и на мгновение прикрыл глаза. Голова его болела просто нестерпимо, перед глазами плыли цветные круги. Он почувствовал, как тошнота подкатила к горлу и постарался посильнее вдохнуть носом, но тут же новый приступ боли пронзил его, и он тихонько заныл. Вот ведь сволочь этот Овадья! Сволочь и неудачник! Разве он, Хагай, виноват, что эта тупая скотина не может удержать расположение своей обожаемой ряженой девки? Копытами взялся размахивать! Самому ему сапог в глотку заткнуть бы, да так, что б он с другой стороны вышел! Хагай сглотнул горький комок и зябко поёжился, вспоминая недавнее избиение. Овадья и раньше любил руки распустить, но никогда не доходило до увечий. А в этот раз он явно перестарался. В то злосчастное утро, когда глупый мальчишка так неудачно посмеялся над своим любовником, его симпатичная мордашка превратилась в кровавую кашу с мясом и обломками кости. Челюсть сломана, трех зубов как не бывало. Когда он, превозмогая адскую боль, выбрался из комнаты Овадьи и, отчаянно завывая, упал под ноги солдат, сбежавшихся на шум, никто из пришедших к нему на помощь не смог в первый момент узнать в этом изуродованном чучеле хорошенького негодника Хагая — самую горячую штучку в Баронском клоповнике. Лицо его так отекло, что ни глаз, ни даже перекошенного носа видно не было. Кровь текла из его рта и носа, пузырилась на губах и заливала подбородок, и не возможно было сразу понять, кто это, и что с ним случилось. Но вот кто — то из мужчин наконец разглядел рыжеватые волосы, грязные и слипшиеся от крови, увидел на пальце всем знакомый перстенёк с головой Медузы — подарок одного из друзей господина Бар — Арона, и тогда все ахнули: так это же Хагай! Кое — кому из них уже случалось пользоваться услугами этой маленькой шаболды, да ко взаимному удовольствию, и потому его тут же стали жалеть. Оказали первую необходимую помощь, отнесли в лазарет, гадая при этом, что ж за сукин сын сотворил такое с этой сладкой конфеткой? Врач немало повозился с ним. За следующие сутки отёк немного сошёл, но чёрные пятна синяков сделали его похожим на недобитого енота, а повязка на носу — на дикаря с той стороны гор Этбай; таких варваров иногда продают на невольничьих базарах для участия в поединках. Но главное — челюсть! Безобразная шина стянула то, что осталось от его зубов, и рот его напоминал теперь гусеницы вездехода. Жуткий металлический оскал и повязка, поддерживающая подбородок, придали ему вид совершенно маниакальный. Доктор сказал, что большую часть увечий можно будет залечить, даже следов не останется. Возможно, не останется. Но — тут док деланно вздохнул, выражая свою мнимую печаль, — конечно, это будет стоить не дёшево! Как и те самые особые таблеточки, которыми сам господин Плектр спасается! «Что, деньги — то есть у тебя?… Нет, тебе столько не отработать. Попроси у того мерзавца, что разделал тебя!» Следующие двое суток он, накачанный лекарствами и успокоительным, понемногу приходил в себя, но теперь действие наркотиков прекратилось, и ему опять стало плохо. И тогда Хагай, дурея от боли, отправился искать Овадью Барака. Надо как — то умаслить его; может, правда, пожалеет о том, что натворил, и даст денег на лечение?

По — правде говоря, Хагай теперь до смерти боялся своего любовника. Он смутно припоминал, как тот зашёл к нему на следующий день после побоев, и как всё его покалеченное тело задрожало от страха. Словно ток прошёл сквозь него, пронизал от пяток до макушки, и сердце бешено заколотилось. Хагай постарался отодвинуться к стене и укрыться от ледяных глаз любовника, но тот не позволил ему этого сделать. Он легонько придавил его к постели и принялся бесцеремонно ощупывать. Через бесконечно долгую минуту Хагай смог чуть — чуть расслабиться. Похоже, что на этот раз Овадья на него не злится. Он не стал больше ничего плохого делать глупому мальчишке. Наоборот, казалось, что он даже немного возбудился, глядя на то, как беспомощен и напуган его избитый, почерневший и опухший любовник. На прощание он повторил, что Хагай теперь только его игрушка, и пусть будет готов в любой момент ублажить своего господина. Он беззлобно, но убедительно погрозил пареньку кулаком, и тот послушно заскулил в ответ. Ему действительно было страшно, но в тоже время новое чувство зародилось в его грязной, порочной душе. Это то, что испытывает раб к своему вожделенному господину; то, что делает жертву готовой на всё ради безжалостного мучителя. Это — страсть, абсолютное обожание, слепое влечение и жертвование собой ради утоления хозяйского голода. Так собака любит палку в руках своего господина, и снова и снова приносит её самозваному идолу, кладёт к его ногам и сам ложится рядом, ожидая ласки и покорно принимая пинки. Хагай по-настоящему влюбился в того, кто указал ему его место. И он мог сколько угодно мысленно ругать Овадью — это ничего не значило. Ему безумно хотелось снова испытать этот страх, содрогаясь в грубых руках своего господина и наслаждаясь чувством опасности. Хозяин может убить его, а может и отблагодарить. С ним может быть очень хорошо, а может случиться так, что он, Хагай, не переживёт следующей ночи. И это опьяняло его, и принуждало отправиться на поиски Овадьи в глубине чёрных коридоров донжона. Было очень больно, и слабость просто валила с ног, но он понимал, что если сейчас не добудет денег, станет ещё хуже. Он уже около часа бродил по этажам, с замирающим сердцем ожидая встречи со своим господином. То его видели тут, то там; потом кто — то сказал, что он вроде бы пошёл к «игровой», что бы стеречь своего обожаемого Рейзу. Может, он всё ещё там? И Хагай, выбиваясь из сил, потащился на четвёртый этаж. Но в коридоре у любимой комнаты Барона Овадьи не было, и молодой человек, проклиная и своего любовника, и Рейзу Адмони, и ту образину, что сидит на цепи за этой дверью, двинулся было назад, удивляясь тому, что вокруг нет никого из охраны. Царила абсолютная тишина, и автоматическое освещение тускло реагировало на слабую, одинокую фигурку Хагая. Коридоры и лестницы окутывал полумрак, и ничего не было видно дальше вытянутой руки. Но молодого человека это даже обрадовало: свет не режет глаза, и голова болит меньше. Вокруг — никого, и можно немного отдохнуть! Теперь он стоял у подножья лестницы, прижавшись спиной к холодным камням, и его мягко, приятно усыпляли тишина и темнота. Сознание немного спуталось, и он даже задремал. Колени его подогнулись, и тело Хагая качнулось в сторону. Он ударился плечом о нависавшую над ним ступеньку, и сон отступил. По-прежнему осоловелый от усталости, он хотел подремать ещё немного, но вдруг сердце его вскинулось от испуга: в конце коридора грохнула дверь, и тяжеленные шаги стали приближаться к нему. Сам не зная, почему, он вдруг захотел спрятаться от этих шагов, и потому, забыв о боли и слабости, быстро юркнул под лестницу. Но любопытство пересилило страх, и он всё же отважился выглянуть наружу. Кто это там? Может, Овадья? Но Хагай тут же отверг эту догадку. Он слишком хорошо знал звук шагов своего любовника, а это поступь не его. Очень интересно! А через мгновение он негромко ахнул от изумления, и ему даже пришлось зажать собственный рот, что бы не выдать своего присутствия. Ну ничего себе! Темнота мешала рассмотреть подробности, но и того, что он увидел, было достаточно. Вот значит как?!

Из коридора, ведущего к «игровой», вышли двое. Огромный мужчина, лица которого он не мог как следует разглядеть, и рядом с ним — эта маленькая дрянь, от которой совсем спятил его возлюбленный Овадья Барак. Что — то негромко зазвенело, и Хагай увидел, как Плектр Огненная Роза играет длинной серебристой цепью, которая была прикована к ошейнику, надетому на верзилу. И, если бы челюсть Хагая не была стянута шиной, он непременно так раскрыл бы рот, что зубы по ногам бы стукнули: он понял, кого тащит на цепи красноволосый демон. Так это же его пленник! Да — да, тот самый ублюдок, что доставил уже им всем массу неприятностей! Вот теперь он тут разгуливает по Замку, как у себя дома, а эта шлюха Баронская с ним заигрывает и веселится, дрянь такая! Преодолевая боль, Хагай высунул голову чуть дальше, стараясь получше разглядеть происходящее. С первого взгляда могло даже показаться, что всё в порядке вещей, и всесильный Плектр просто забавляется со своей псиной — тащит на живодёрню, или уже опустил пленника настолько, что тот в ногах его готов валяться. Но вот Рейза обернулся к своему мужчине и улыбнулся — Хагай даже в полумраке видел эту счастливую, влюблённую улыбку.

— Скажи это ещё раз! Мне было так приятно от твоих слов!

Рейза приблизился к пленнику и, обойдя стороной громоздкий ящик, который тот держал в руках, изогнул свой стан, словно стебелёк цветка, приподнялся на носках и поцеловал его в губы. Хагай по-прежнему не мог видеть лица Лиора, но расслышал его довольный, сладострастный стон.

— Ой, нет — нет, не сейчас, пожалуйста! Давай же дойдём сначала до твоей комнаты, а то я не утерплю и прямо здесь тебя уложу! Вот срамота будет!

Он глуховато засмеялся, и Рейза подхватил этот смех. А Хагая захлестнуло чувство ненависти. Это из-за этих подонков, из-за мелкой, неблагодарной твари по имени Рейза Адмони его возлюбленный Овадья так мучается, так страдает от неразделённой страсти и ревности! Из-за этой крысы, шлюхи Баронской он, Хагай, теперь изувечен и просто подыхает от боли! А они, видите ли, лижутся тут, как собаки! Ну да ничего: вы у меня ещё умоетесь кровавыми слезами!

— Ну и ладно! Мне не привыкать! А если повторишь то, что сказал там, в комнате, тогда я на пять минут отстану и мы доберёмся-таки до постели! Ну пожалуйста, скажи мне, что ты — мой!

— Я твой! Я весь твой, навсегда!

Голос Лиора звучал так, словно он улыбался, и Хагай вдруг подумал, что понятия не имеет, как этот жеребец выглядит. То есть, он видел его гигантскую фигуру и его буйную, непокорную гриву, но лица он так до сих пор и не разглядел. А своих врагов надо знать в лицо! И он опасливо выполз из-под лестницы и, сходя с ума от боли и напряжения, бесшумно двинулся к паре влюблённых, которые словно ничего не замечали вокруг. Но едва только ему показалось, что он сейчас увидит всё, что хотел, Лиор неожиданно высоко поднял ящик и поставил его на плечо. Теперь его головы не было видно вовсе, и Хагай чуть не взвыл от злости и разочарования. Вот гадина! И он откатился обратно в темноту, а Лиор освободившейся рукой притянул к себе возлюбленного, немного приподнял его над землёй и стал горячо, долго целовать.

— Я всегда принадлежал только тебе, даже когда ещё не знал ничего о твоём существовании. И буду твоим и в этой жизни, и после неё — все сто тысяч жизней! А теперь пойдём поскорее, или мне надо нести тебя?

И они со смехом заторопились вверх по лестнице, и скоро голоса и шаги их смолкли над головой Хагая. А тот присел на корточки и снова привалился к стене. Он размышлял. Так это правда? Парни из внутренней стражи уже дня три смеху ради сплетничают, что Его Милость господин Плектр, похоже, влюбился в своего пленника. Но они плетут языками просто так, не понимая истинного значения этих слов. И даже не подозревают, что это — правда! Вот это да! И ведь не боится же, шкура проститутская, что господин Бар — Арон руки — ноги ему поотрывает за измену! «Ну да ничего: теперь тебе, гадёныш, мало не покажется!» И он довольно хохотнул, предвкушая месть. И за себя, и за возлюбленного Овадью!

Его все считали глупым. Так, просто смазливая «девочка» для солдатских утех, и ничего больше. «С такими губами мозги иметь не обязательно», посмеивались те, кто платил ему. Наверно, прежде так и было. Но теперь всё иначе. Он влюбился по — настоящему! И это вдруг сделало его взрослым и заставило поумнеть. В нём открылись черты, которых прежде никто не замечал: оказалось, что он очень жесток и коварен. И ещё — злопамятен, эгоистичен и мстителен. И во всём винил теперь ненавистного Рейзу Адмони. Ему, Хагаю, тоже достался бы неплохой кусочек от милостей Барона, не будь этой дряни возле господина. Да и другие мужики, и его любимый Овадья Барак в том числе, тоже безнадёжно сохли по неблагодарному красавчику, и больше их никто по — настоящему не интересовал. А если бы Огненной Розы не существовало, то он, Хагай, мог бы стать у них принцем, и они его на руках бы носили. И Овадья ни о ком, кроме него, больше никогда бы не думал. А теперь он изранен, искалечен, а эти двое наслаждаются своей тайной, запретной любовью. «Ненавижу!» Хагай до боли сжал кулаки. В голове его постепенно стал вырисовываться план мести.

Лиор остановился на пороге и стал с интересом оглядывать комнату. Едва они вошли в опочивальню Огненной Розы, юный господин пропустил его вперёд себя и позволил немного так постоять, просто созерцая и думая о чём — то своём. И Лиор с горечью вспомнил произошедшее несколько ночей назад. Тогда он умудрился наделать таких дел, о которых действительно сожалел теперь, при этом ничего вокруг себя не замечая. Даже не разглядел, что молодой человек в комнате не тот, которого он искал. Для опытного солдата это было совершенно непростительно. Но ещё хуже было то, вдруг подумалось Лиору, что в ту ночь он действительно мог застрелить Рейзу! И от этой мысли ледяной озноб пробрал его от макушки до пят. Ведь только его небрежность спасла их обоих от непоправимой ошибки. Мужчина с ужасом и содроганием представил себе Рейзу, лежащего на постели — на том самом месте, где умер слуга по имени Эзер. Рейза неслышно подошёл к нему сзади и обнял, прижавшись лицом к его спине. Они немного постояли молча, а потом Рейза не весело вздохнул:

— Не надо. Не думай об этом. Мне правда жаль, что ты вынужден пройти через это. Хотел бы я, что бы всё было по-другому, но теперь ничего не изменишь. Прости.

Лиор взял его руки в свои огромные ладони, осторожно сжал пальцы.

— Да я не о себе…

— Я знаю. Я об этом и говорю. Я ведь цел, и ничего страшного не случилось. Что до смерти Эзера — так это просто настал его час, и с таким же успехом ты мог не стрелять в него. Он наверняка свалился бы в эту ночь с лестницы и сломал бы себе шею, или мог вином захлебнуться. Что-нибудь в этом роде случилось бы наверняка. Я думаю, это было предопределено задолго до нашей встречи, и мы не должны винить себя за это. Дикий мир, нелепые судьбы. А я пока даже не пострадал, и ты не должен печалиться. Лучше скажи, чем я могу порадовать моего прекрасного льва?

Лиор чуть повернулся к нему, обнял его за плечи и поставил перед собой, с нежностью глядя в нереально бледное, словно призрачное лицо возлюбленного.

— Цел, говоришь? Не пострадал? Ну если ты так это понимаешь, то я даже спрашивать боюсь, какого это — когда тебе по-настоящему плохо. И я всегда буду сожалеть об этом. А если ты хочешь меня порадовать-то позволь мне как-нибудь загладить свою вину. И если тебе будет по-настоящему хорошо, то, возможно, я смогу простить себе хоть что-то из того, что натворил. Так что скажешь, мой милый ангел? Ты позволишь мне сделать всё, что бы я мог доставить тебе наслаждение?

Он наклонился к возлюбленному и стал целовать его лицо. Его виски, глаза, губы; потом — пряди волос и шею. Рейза зажмурился от удовольствия и тихонько засмеялся:

— И долго ты ещё собираешься меня дразнить? Через минуту — другую мне придётся начать без тебя, если ты сам не возьмёшься за дело. Или хочешь отложить всё до завтра?

Лиор прогнал из своего сердца печальные тени и радостно подхватил и поднял любимого на руки.

— Ну уж нет, и дольше я ждать не намерен. Вот теперь ты попался по-настоящему, и я покажу тебе, на что способен образцовый самец!

Он неторопливо прошёлся по комнате, бережно, как невесту, неся свою драгоценность в руках, и опустил юношу на роскошную кровать. Вот он коснулся шнурка в изголовье ложа, и шёлковые занавесы полога сокрыли их от реального мира. Они остались только вдвоём, и больше уже никого и ничего для них не существовало. Рейза поднял руки, обнял его за шею и притянул мужчину к себе. Лиор повиновался, и губы возлюбленного стали ласкать его, дразнить и возбуждать. Ему это очень нравилось, но расслабиться и до конца отдаться ласке Огненной Розы он не решался: слишком уж он сам велик, а его маленький пленитель так хрупок! Как бы не раздавить его! Он и прежде беспокоился об этом, но пока что всё заканчивалось благополучно, потому что он был очень сдержан и осторожен. А сейчас хотелось полностью погрузиться в свои чувства, не отказывая ни в чём ни себе, ни возлюбленному. И Рейза, уловив отзвук его беспокойства, легонько прикусил мочку уха Лиора, а потом прошептал:

— Не бойся. Всё будет хорошо! Ты не должен себя подавлять: это ни к чему. Даже когда ты себя не контролируешь, ты всё равно не способен причинить вреда, даже случайно. Я это знаю. Мне дано чувствовать и понимать такие вещи; это одна из многих необычных сторон сути Плектра. Мы все, а я — в особенности, с первой ступени обучения должны уметь прочитывать и, если надо, исправлять такие вещи. И только поэтому моя шкура до сих пор на мне. А с тобой даже осторожным быть ненужно. Ты прав: ты настоящий мужчина, и самый лучший любовник, которого я мог бы только пожелать. Давай же, отбрось опасения и люби меня, как никогда никого не любил!

И, едва шёпот Рейзы стих, Лиор тут же опустился на него, словно пытаясь вобрать его в себя, спрятать в собственном естестве, стать с ним единым целым. Он стал жадно и страстно ласкать юношу, сквозь узорчатый шёлк великолепного платья ощущая горячую, возбуждённую плоть, напряжённые мускулы и нежную, гладкую кожу. Он с удовольствием вдыхал запах драгоценных благовоний, тонким флёром окутавших желанное тело, и запах средиземноморской розы, сливаясь с феромонами Розы Огненной, опьянял и совершенно сводил его с ума. Он всё больше и больше возбуждался и, сам того не замечая, уже почти полностью освободился от одежды. Теперь пришла очередь Рейзы расстаться с прекрасными, но ненужными покровами. Лиор стал медленно и соблазнительно обнажать его стан, и это нехитрое дело превратилось в такую волнующую и приятную игру, что сам Рейза уже ненашутку завёлся и теперь просто пылал от нетерпения, в то же время желая как можно дольше продлить это возбуждающее действо. Пусть бы это не заканчивалось, и в то же время — пусть бы поскорее Лиор снял с него всё, и взял остальное! Он с замиранием сердца прислушивался к этим новым для него ощущениям, пьянея от них всё больше и больше. Никто и никогда не мог взволновать его так, и никому он не хотел отдаться полностью, без остатка. Скорее бы! Но тут же: нет — нет, не торопись, прошу тебя! И одновременно с этим: да, поспеши, любовь моя, не то я сгорю от нетерпения! И он почти закричал от восторга, когда Лиор окончательно отбросил белое шёлковое платье в сторону и, приподнявшись над ним, стал влюблено разглядывать изящное тело своего божества. Однако тень смущения и непонимания немного омрачила лицо Лиора; Рейза уловил эту нотку в стройной, чувственной мелодии и приподнялся на локте, с беспокойством заглядывая в лицо своего паладина.

— Что — то не так?

Лиор чуть помедлил, а потом мягко и плавно провёл кончиками пальцев по животу Рейзы, перебирая золотые цепочки пирсинга, немного поиграл ими.

— Вот это. Зачем ты надел эти штуки?

Рейза удивлённо приподнял брови и смущённо улыбнулся:

— Тебе не нравится? Мне показалось в прошлый раз, что ты завёлся, глядя на эти украшения!

Лиор покачал головой:

— Нет. Не они взволновали меня, а твоё тело. Да, это было красиво, но такие штуки носят только… — он замялся, стараясь правильно подобрать слова, и не находя их. — Я хотел сказать, их надевают те люди, кто…

— Шлюхи. Ты это хотел сказать?

Рейзе стало грустно, и он опустил голову, а потом и вовсе отвернулся. Лиор мысленно обругал себя тупым ишаком и поцеловал обнажённый живот любимого. Он отодвинул звенящие цепочки в сторону и заскользил языком по шелковистой коже, коснулся губами маленькой ямочки пупка и погрузился в него кончиком языка. Потом поднял голову и, продолжая ласкать тело Рейзы, искренне возразил:

— Нет. Я не это хотел сказать! Прости, если обидел, но…

Рейза не дал договорить ему и перебил, тяжело вздохнув и по-прежнему не оборачиваясь.

— Ничего, я не обижаюсь. Это всё так, и ты был прав. Я ведь правда развратная Баронская девка, его вещь, дорогостоящая проститутка. Так что…

— Да нет же, это всё не правда! Я ведь совсем не знал тебя, и был настроен ненавидеть. Я просто хотел оскорбить тебя, разозлить, что бы ты меня прикончил по-быстрому. И ты вовсе не… дьявол, у меня даже язык не поворачивается такое повторить! Рейза! — Он коснулся ладонью подбородка любимого и принудил снова посмотреть ему, Лиору, в лицо. — Послушай меня, пожалуйста! Я зря всё это говорил, и я так не думаю. Наверно, никогда так не думал, потому что знаю: такая красота не может быть ни грязной, ни порочной. Это нечто особенное, и с обычными мерками к идеалу подходить нельзя! Ты великолепен, ты прекрасен, и в моих глазах совершенно невинен! Я думаю именно так, и ты не должен думать иначе!

Он поцеловал юношу, и тот радостно ответил на его признание, лаская губами его губы, его лицо. Наконец он мягко опустился на подушки и прикрыл сияющее золотом тело покрывалом. Теперь ему было неловко, и хотелось поскорее избавиться от бесполезного украшения.

— Я не по тому надел эту штуку, что хотел разжечь в тебе огонь — с этим я бы и так справился. Но я… Я слышал, как ты говорил Овадье те слова на счёт «бледной немочи с красными патлами». Я знаю, что стал очень уж худым и слишком бледным… правда, я всегда очень бледный… Мне просто хотелось нравиться тебе, и что бы ты не замечал того, что от меня только жалкие кости остались!

Он виновато замолчал, стыдясь своей наивности. Лиор некоторое время старался переварить услышанное, а потом засмеялся и несколько раз легонько шлёпнул любимого по обнажённому бедру.

— Ну до чего же ты глупый, несносный мальчик! Нечего чужой трёп подслушивать, и нечего выдумывать, что там могли подумать другие люди! Вот тебе, дурачок! — Он чуть повернул Рейзу на бок и снова игриво похлопал открытой ладонью по его ягодицам, и тот от удовольствия застонал, почти запищал. Лиор вернул его в прежнее положение и навалился на худенького юношу, наслаждаясь властью над своим божеством. — «Кости»! Надо же такое придумать! Да ты самый желанный, самый лакомый кусочек на свете, и теперь я тебя съем! Только давай избавимся от всего лишнего, хорошо?

Рейза с улыбкой вытянулся на постели, и Лиор бережно отцепил звенящие украшения.

— Вот так. Не зачем прятать под ними такое восхитительное тело. И не пытайся мне понравится ещё больше: это просто невозможно! Для меня ты всегда будешь самым красивым. Без всего этого! — И он сбросил на пол цепочки, выдернул зажимы из строгой причёски любимого. Волосы Рейзы рассыпались по плечам, и Лиор с наслаждением стал целовать рубиновые пряди. — А теперь — будь милым мальчиком! Веди себя хорошо, и тогда я сделаю для тебя что-то очень приятное!

Юноша доверчиво повиновался своему завоевателю, но Лиор почувствовал, что Рейза очень напряжён. Он уже понял, что его возлюбленный боится соития, потому что оно всегда было связано для него с болью и унижением. В прошлую ночь — он по-прежнему не знал, какое теперь время суток, но удобнее было назвать время любви ночью, — так вот, в прошлую ночь было то же самое. Рейзе сначала было очень страшно, и Лиор понимал, что он не сможет так быстро избавиться от этого напряжения и полностью расслабиться, как хотелось бы им обоим. Но это не смущало Лиора: он справится с этим, и всё будет просто чудесно! Теперь, когда Рейза вручил себя ему, он чувствовал себя всемогущим. Надо только проявить немного терпения, и тогда этот цветок раскроет свои лепестки! И он стал медленно и нежно ласкать тело любимого, исследовать его, познавать и вкушать эту желанную плоть. Рейза действительно стал понемногу расслабляться, прислушиваясь к своим ощущениям. Он с самого начала их странного знакомства не сомневался, что этот мужчина — единственный, кто действительно сможет доставить ему наслаждение. Настоящее, абсолютное, нескончаемое, как эта ночь — последняя ночь в его жизни. И он был прав. Лиор медленно, капля за каплей, вливал в его остывшую душу, в ослабевшее тело свою животворящую страсть, силу своей любви. Вот Рейза почувствовал, как дрожь прошла вместе с остатками привычного страха; мускулы его расслабились, дыхание стало глубже и чаще. Воздух переполнил его грудь, и голова легонько закружилась. Это эйфория! Сильнее наркотиков, пьянее вина, и слаще самого сахарного лакомства — это губы любимого ласкают его, это пальцы любимого заставляют трепетать чувствительную плоть. Каждый дюйм его тела превратился в эрогенную зону и страстными импульсами отвечал на ласку: ему уже хотелось немедленно предаться своему мужчине, слиться с ним полностью. Что бы напевная мелодия их любви, плавно скользя от одного звука к другому, зазвенела торжествующим гимном их экстаза, их свободы и упоения. Он весь подался к возлюбленному и, повинуясь его единственному лёгкому касанию, чуть раздвинул бёдра и открылся Лиору. И тут же словно электрический разряд пронизал его, и он, весь вскинувшись, застонал, почти закричал от наслаждения: губы любимого коснулись его ствола, язык влажно скользнул по нежной коже и заиграл на ядрах, тут же налившихся силой. Кровь бешено прилила к его орудию и он прогнулся в пояснице, чувствуя, как неукротимый, голодный любовник вбирает его в себя всё глубже и глубже, выпивая тёмную мощь демона и наполняет всё его естество новой силой, живительной энергией страсти. И он боялся забыться хоть на мгновение, что бы не расплескать ни единой капли этих переживаний. Он не хотел погружаться в транс и теряться во вспышках экстаза: он хотел ощущать всё, понимать всё, ясно и остро переживая каждое мгновение их близости. Он почему-то вспомнил последние мысли некоторых своих жертв: они хотели чувствовать, осознавать свою смерть. Большинство стремятся спрятаться от этого, угаснуть раньше, чем боль и отчаянье разорвут остатки их личности. Но эти немногие, кто оставил след в его опустошённой душе, удивляли его своим желанием сохранять ясное сознание до конца. Разве не лучше забыться и уйти во тьму спокойно, без страха и мучений? Но сейчас он понял: нет, не лучше. Только так можно остаться самим собой, а без этого не может быть ни жизни, ни смерти. Он подумал, что сам хотел бы умереть именно так: чувствуя свою смерть, ощущая уходящую жизнь и то немногое, что сделало его по — настоящему счастливым. Он хотел бы, что бы последними его воспоминаниями были воспоминания о руках Лиора, о его губах, улыбке. О той нежности и страсти, что звучат сейчас в его голосе, светятся в его серых глазах, о его словах, обращённых к проклятому палачу Барона: «я люблю тебя, Рейза! Я ждал встречи с тобой всю жизнь! Я не отпущу тебя. Никогда не отпущу! Ты мой, а я — твой, навсегда!» Он запрокинул голову и прогнал все мрачные, неуместные мысли о смерти. Через мгновение юноша уже совершенно бездумно глядел на узорчатую отделку балдахина, на причудливый рисунок гобелена за изголовьем постели — он словно наклонился и навис над Рейзой; так сильно выгнулось его возбуждённое тело — и каждая частичка его существа подчинялась теперь только одному: страстному желанию Лиора. По всему телу Рейзы снова и снова пробегала горячая волна исступлённого наслаждения, мышцы судорожно сжимались и разжимались, обещая скорый оргазм. Он погрузил руки в непослушные волосы возлюбленного и стал пропускать пряди между пальцами, ласкать и распрямлять их, и это немного отрезвило перевозбуждённого мужчину. Он, продолжая поглаживать лонный бугорок юноши, поднял голову и, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, хрипло прошептал:

— Я хочу тебя, милый! Хочу всего, прямо сейчас! Ты ведь отдашься мне, правда?

— Да. — Рейза чуть поднял голову и заворожённо посмотрел в любимое лицо. — Ты можешь даже не спрашивать моего позволения — просто делай всё, что пожелаешь! Я всё приму от тебя, и я больше не боюсь! Только поцелуй меня сначала! Целуй меня, люби меня, сделай меня своим, исполни все наши мечты, и пусть эта страсть ни на миг не иссякает!

Он уже чувствовал, как тело его наливается энергией Лиора: Плектр Огненная Роза, словно вампир, пил эту силу, насыщался ею и оживал прямо на глазах. Он прошептал что — то невнятное, пытаясь объяснить это любовнику и прося прощение за эту попытку ласкового убийства: для многих счастливых жертв Плектров любовное соитие заканчивалось полным истощением, а иногда даже гибелью. Какая — то часть его сознания сопротивлялась этому сладкому, но бесчестному посягательству, но другая часть его отчаянно нуждалась в этой поддержке. Рейза Адмони в последние дни был совершенно измучен болезнью и истощением, и мог не справиться с такой нагрузкой, угаснув раньше времени. Хорошо было бы, конечно, просто уснуть в объятиях любимого и больше уже никогда не просыпаться, но это чуть позже. Не сейчас. Теперь он хотел бодрствовать и чувствовать. И даже если боль станет совершенно невыносимой, даже если предчувствие вечной разлуки снова и снова будет тоской сжимать его сердце — всё равно! Он хотел чувствовать! Всё — всё, и с запредельной остротой! Но сил могло просто не хватить, и он стал жадно упиваться мощью возлюбленного. Лиор, несмотря на бессвязность мыслей и слов Рейзы, всё же понял его, и тут же запретил ему оправдываться. Он действительно был счастлив послужить своему обожаемому господину, и таким способом тоже. И, если бы Рейза захотел опустошить его до смерти, он был бы рад этому. Теперь он понимал, что пытался сказать ему Овадья Барак. Даже смерть, если она может послужить во благо этому прекрасному божеству, стала бы наградой восторженному избраннику. И он, отдавая всего себя любимому, с радостью смотрел, как розовеют бледные щёки юноши, как расцветает его прозрачное, как хрусталь, лицо; как слабость его отступает и хрупкое тело оживает, и наполняется силой истерзанная, усталая душа. Он впился ртом в полуоткрытые губы Рейзы, словно стремясь слиться с ним воедино, и Рейза, глухо застонав от наслаждения, со всей страстью ответил ему тем же. Лиор, не прекращая ласкать языком губы любимого, почувствовал, как тот обхватил его бёдра ногами и чуть сжал, призывно подаваясь к нему тазом. Их жезлы соприкоснулись, немедленно отреагировав на это сладкое ощущение бешеным импульсом, и Рейза, скрестив ноги за спиной Лиора, задвигал бёдрами, не в силах больше выносить это ожидание. И Лиор тут же вошёл в него. Ничто в мире, казалось, уже не могло разъединить их, да и самого мира тоже больше не существовало.