Когда Линде проснулся на диване, было уже темно. Лишь через окно падал тусклый свет от садового фонаря соседей. Обезболивающие таблетки, которые дал ему врач, видимо, обладали и снотворным действием. Некоторое время Линде оцепенело смотрел на оконное стекло, на черные сучья яблони за ним. Он слышал тихую музыку, что-то восточное, в воздухе чувствовался легкий запах мяса, приготовленного на гриле. Вероятно, соседи устроили вечеринку в саду. Восточная музыка или, вернее, поп-музыка с восточными мотивами и арабским или турецким пением с некоторого времени стала весьма модной среди либеральных слоев рейхенхаймской публики. У Линде тоже имелось два или три компакт-диска из Франции, но ставил он их только в присутствии Ингрид или Пабло. По каким-то непонятным причинам, их Линде про себя называл «назад к природе», эта музыка — за исключением концертов для фортепиано — была единственная, против которой Ингрид никогда не возражала. Иногда она даже слегка покачивала ногой в такт и однажды сказала: «Как бы мне хотелось побывать в пустыне».

Ну так посмотри на свою жизнь, подумал тогда Линде, но этого он, конечно, вслух не сказал, заметив лишь: «Это наверняка было бы очень интересно».

Пабло же вообще не любил такую музыку, Линде это видел и чувствовал, однако по идеологическим причинам сын в этом не признавался. Поэтому он говорил о положении алжирских иммигрантов во Франции, скороговоркой называл несколько цифр и дат, после чего быстро скрывался в своей комнате. Лишь несколько месяцев назад Линде обнаружил, что Пабло прятал в ящике своего письменного стола внушительную коллекцию немецких шлягеров на CD. Тайком он слушал на своем плеере по большей части безнадежное старье. Откуда только Пабло все это выкопал? Линде очень хотелось поговорить с сыном на эту тему, особенно из-за его трудностей с девушками. Потому что сегодня практически исключено произвести впечатление хоть на кого-нибудь таким отстоем. Наоборот, любая мало-мальски привлекательная девушка, едва услышав «Я увидел тебя — это шок для меня», сразу сделает ноги. С другой стороны, его радовало, что его сын вообще имел хоть какую-то романтическую жилку, и ему не хотелось расспросами ее порвать. И все-таки странно: зачем сыну немецкие шлягеры? Какую тоску он ими утолял? Или это был тихий протест, своего рода шизоидное сопротивление своей жизни под властью «Эмнисти»? Или неосознанный мятеж против в общем и целом все же очень современных родителей?

Линде поднял руку и взглянул на светящийся циферблат. Двадцать минут двенадцатого. Он испуганно вскочил. Больше четырех часов прошло после визита врача. Где же Пабло?

Он выпрямился, быстро ощупал лицо, встал с дивана и пошел по темному дому наверх, в комнату Пабло. Включил свет. Ничего не изменилось. Он опять спустился вниз и направился в палисадник. Здесь тоже все по-прежнему: мопед так и стоял у стены, «тойоты» не было. Линде почувствовал, что его охватывает паника. Пабло очень редко так поздно приходил домой.

Вернувшись в дом, он по дороге на кухню нажимал на все включатели, пока везде не стало светло, и, хотя врач из-за обезболивающих средств не советовал этого делать, достал из кухонного шкафа бутылку коньяка и налил себе рюмку. Может, позвонить в «Эмнисти»? Или одноклассникам Пабло? Корнелиусу? Линде тешил себя мыслью, что Корнелиус — друг его сына, но они были скорее коллегами. И все же Пабло уважал Корнелиуса как сотрудника «Эмнисти» и, когда выбирали школьный парламент, голосовал за него. Может, сын поехал к нему, наконец-то преодолел всем известную робость и сказал: «Послушай, у меня с отцом произошло нечто ужасное, очень надо с кем-нибудь об этом поговорить». — «Конечно! Входи, я рад тебе. Давно уже подумывал, надо бы нам…»

А вдруг Пабло расскажет тому о Мартине? Не дай Бог, если семейство Хоэнру узнает об этих грязных упреках… Линде быстро схватил рюмку и бутылку коньяка и пошел к телефону в своей комнате. И пока он размышлял, что ему следует сказать, к примеру, если трубку возьмет отец семейства и, может быть, перед тем стоит зареванный Пабло, который только что рассказал всей семье, что говорила его сестрица об отце, раздался звонок. Линде вздрогнул. Он отметил, как тихо прозвенел звонок, и его пронзила мысль: наверное, кто-то из Хоэнру уже пытался ему дозвониться. «Господин Линде, мне кажется, нам надо друг с другом кое-что обсудить. Я адвокат, и ваш сын мне только что…»

Линде опрокинул рюмку с коньяком и громко сказал: «В этом нет ни капли правды, господин Хоэнру. Вы, вероятно, не знаете: мать Мартины — душевнобольная». Против этого господину Хоэнру возразить будет нечего, это доказуемо, а потом все остальное само собой прояснится.

Линде откашлялся и снял трубку:

— Линде слушает.

— Ох… — удивленно сказал мужской голос, — господин Йоахим Линде?

— Да.

— Прошу прощения, но я много раз звонил вам и уже подумал было, что вы куда-то уехали или еще что-нибудь.

Голос был дружелюбный и немного испуганный.

— Да нет, я просто ходил прогуляться. А кто со мной говорит?

— Ох, простите, это Шустер из полиции Дармштадта.

— Из полиции? — У Линде перехватило дыхание.

— Да, господин Линде, к сожалению, я должен вам сообщить, что ваш сын попал в тяжелую аварию.

Линде вскрикнул.

— Но он жив, господин Линде! Он сейчас лежит в больнице.

— Как… что?! — В оконном стекле Линде видел свое искаженное страхом лицо.

— Насколько мы знаем, он был пьян и его занесло на автобане.

— На автобане?! — Линде подергал крышечку на бутылке коньяка. — Этого не может быть! Мой сын не ездит по автобану! — Он хотел налить себе коньяку, но руки его так дрожали, что он горлышком бутылки разбил рюмку.

— Мне очень жаль, но по документам, которые были с собой у молодого человека… И это ваша машина.

Линде глотнул из бутылки.

— Может, он дал машину кому-то на время? Где были документы? В бардачке?

— Нет, их нашли в его куртке. Но если у вас сомнения… я хочу сказать, в любом случае вам лучше всего как можно скорее приехать в больницу.

— Какая больница?

Полицейский сообщил ему название и адрес. Линде нацарапал то и другое на одном из сочинений учеников.

— И еще, господин Линде… Ваш сын лежит в коме, но врачи настроены оптимистично и считают, что он выкарабкается.

Положив трубку, Линде какое-то время сидел неподвижно. Потом еще хлебнул из бутылки, вызвал такси и стал ждать. Через десять минут прозвенел звонок в дверь.