Когда Лелику исполнилось сорок лет, он влюбился. Влюбился второй раз в жизни. Первой его любовью была жена Надя, но это было так давно, что он даже забыл, про это чувство. Потом были секретарши, выполнявшие свой гражданский долг на служебном столе, но это было несерьезно и не интересно. Ну, как отправление естественных потребностей. А теперь… Теперь он влюбился так сильно, что ни о чем больше не мог думать. Он ни мог, ни спать, ни есть, ни работать. Лелик осунулся и похудел. Перед глазами все время стояла длинноногая Марина. Его муза, его лесная нимфа, его последняя? любовь. На самом деле Лелика звали Николаем Васильевичем, и занимал он достаточно ответственный пост. С чьей-то легкой руки еще в студенческие времена прижилось совсем не обидное и смешное прозвище «Лелик» да так и осталось. В браке Лелик был счастлив. У него была образцово-показательная жена и взрослая двадцатилетняя дочь без дурных наклонностей. Так бы он жил себе и жил, если бы после очередной рыбалки не закатился согреться с друзьями в пригородный ресторан.

В ресторане, оформленном под русскую избу, помимо них гуляла веселая компания и судя по разгоряченным лицам, довольно давно. Через час, зеленоглазая девушка за соседним столом стала искоса на него поглядывать, перешептываться с подругой и прыскать от смеха. Еще через час она пригласила его танцевать. Слово за слово и через несколько минут они уже испытывали к друг другу симпатию. Можно сказать, что это была любовь с первого взгляда. Узнав, что Лелик с друзьями приехали на двух машинах, и в авто есть свободные места, она попросила довести ее до метро. Когда они выходили из злачного места, от другой компании отделился молодой человек крупного телосложения и попытался выяснить отношения с Николаем Васильевичем. Лелику выяснять ничего не хотелось. Рыболовы оттеснили возмутителя спокойствия и Лелик с девушкой нырнули в машину. Только покинутый Ромео их и видел. Николай Васильевич доставил Марину к подъезду и единственное на что он решился в этот вечер, это попросить у дамы телефон.

Так началась эта история. Вечно сомневающемуся Лелику понадобилась неделя, чтобы решиться позвонить Марине. Его пригласили в гости, на что естественно он ответил согласием.

Чресла его дрожали, по спине бегали холодные мурашки. От напряжения, немели пальцы и сводило низ живота. После третьего свидания он получил что хотел. С этого дня, Николай Васильевич понял, что погиб. На работе, когда Лелик закрывал глаза, воображение рисовало такие эротические картины, что хотелось все бросить и ехать немедленно к даме своего сердца. Кстати именно так он и поступал. Его все время преследовал ее запах. Лелик подсмеивался над собой, сравнивая себя с псом, сходящим с ума от запаха течной суки. Он не входил, а врывался в квартиру Марины. Бросал к ее ногам роскошные букеты цветов. Подхватывал на руки и переносил на ложе любви. Его Марина пахла так, как пахнет женщина желающая, чтобы ей обладали. Руки его были чутки и осторожны. Он едва касался там, где ей более всего хотелось. Опытный любовник знал что делал. Такого у Марины еще не было. Сверстники оказывались перед Леликом, ничтожными и неинтересными. Сексуальный тандем в этом случае оказался совершенен.

Перед сном Николай Васильевич говорил жене, что хочет подышать свежим воздухом, а сам, спрятавшись за гаражами, набирал на мобильнике знакомый номер. И все это для того чтобы пожелать возлюбленной спокойной ночи. Еще он дарил ей дорогие подарки (слава Богу, что средств хватало) типа французских духов или серег с бриллиантами. Правда его тут же начинала мучить совесть, и он приобретал второй экземпляр. Один любовнице, другой жене. Самое главное было не попасться. Жена, давно отвыкшая от таких знаков внимания и привыкшая все покупать себе сама, таяла и рассказывала подруге о новом витке в своей семейной жизни.

Так бы все и продолжалось, если бы жена не стала замечать в поведении мужа некоторые странности. То трусы у любимого были одеты наизнанку, то на рубашке обнаруживался след от губной помады, то на спине благоверного темнела маленькая, но царапина. Со своими тревогами и сомнениями она поехала к подруге Соне. Соня не удивилась.

— Гуляет? Давно пора. Ему по возрасту положено. Седина в бороду… Эка невидаль! Мой вон всю жизнь гуляет и ничего. Да чего ты всполошилась. Я недавно дневники Вырубовой читала, так сам царь Николай с фрейлинами императрицы романы крутил. И Александра Федоровна все про это знала и терпела. А мы его к лику святых причислили. Хотя может эти дневники фальсификация… Может опорочить хотели. Да это не важно. Все равно все мужики гуляют. У них природа такая. Это генетически в них заложено. Измена еще не повод для развода. Да и от первобытного человека они, в отличие от нас, недалеко ушли. У них же все на рефлексах. Словно собачки Павлова. Одни инстинкты. Мы просто прячемся за словами. Назвали инстинкт привычкой. Мол, прогресс. А на самом деле в нас сплошные рефлексы. Никуда твой Лелик от тебя не денется. Помяни мое слово.

Как ни поминала Надя Сонькино слово, но в один прекрасный день Лелик исчез. Ушел, когда она вышла в магазин, и не вернулся. Только утром Надя обнаружила исчезновение двух чемоданов, дорогих костюмов, рубашек и новой обуви. Больше из дома ничего было не взято. После обзвона отделений милиции, больниц, моргов, осторожного узнавания у друзей, она, наконец, поняла, что ее бросили.

Подруга Соня примчалась через час. Надя припала к ее плечу и зарыдала.

— Сонька! Как же ему не стыдно! Я жизнь на него положила. Институт бросила! На работу не хожу. Все быт ему благоустраиваю. А он! Двадцать лет жизни псу под хвост! Хорошо хоть дочь замуж успели выдать! Как же я теперь одна жить буду? — ревела она в давно промокшую подружкину жилетку.

— Да не переживай ты раньше времени. Деньги у тебя есть. На работу бежать не обязательно, хотя я бы тебе это порекомендовала. Может, забудешься. И главное! Не забывай про условные рефлексы. Знаю я твоего Лелика. Через месяц вернется.

Но месяц прошел, а Николай Васильевич домой не возвращался. Он упивался своим счастьем. Мыл Марину в ванной, устилал кровать лепестками роз и самое главное, каждый день занимался с ней сексом. Он даже сам удивлялся. Словно второе дыхание открылось. Так, правда, продолжалось не долго. Через два месяца такой насыщенной событиями жизни он стал сдавать легко завоеванные позиции. От секса стал отлынивать и ввел его в нормальный для себя режим, два раза в неделю. Цветочницы стали его забывать, а Марина, не дождавшись любовных ласк в ванной, стала мыться сама.

Привычки, приобретенные за долгую супружескую жизнь, начали брать свое. И притом не забывайте, он же занимал ответственный пост. Этим тоже надо было заниматься. Возникли небольшие сложности на работе. Нужно было сосредоточиться и уделить службе внимание, иначе не ровен час, его место мог занять кто-нибудь другой. Лелика сначала немного, а потом все чаще и больше, новая жизнь стала раздражать. Николай Васильевич с удивлением обнаружил, что в однокомнатной квартире у него нет отдельного кабинета, и он не может остаться один на один со своими мыслями. Да и быт… Ну, например, расстановка Мариной чистой посуды в сушке. Неоднократно он переворачивал тарелки в обратную сторону, но буквально на следующий день они стояли в прежнем положении. Казалось бы, какое Лелик имеет к этому отношение? Ведь на стол ему не накрывать! И, тем не менее… Девушка же старалась изо всех сил. Она прилично готовила, регулярно сдавала рубашки в прачечную, убирала квартиру и при этом оставалась зеленоглазой нимфой! Последнее ей удавалось лучше всего. Думая, что сексом можно удержать мужчину, она регулярно возобновляла свои попытки, забыв, что сорок лет это не двадцать. Партнера все стало раздражать. Через три месяца Лелика замучила совесть.

— Бедная Наденька, — жалел он жену. — Ведь она же абсолютно не приспособленная. Со мной она жила как за каменной стеной, а теперь… Она без меня пропадет, — корил он себя за скоропалительное решение. — Надо было сделать Марину любовницей и, как было бы всем хорошо…

Несколько раз он просил свою нимфу не накрывать яичницу крышкой. Яйца в глазунье должны быть желтыми, а не белыми. Но каждый раз, Марина занятая своим внешним видом и предвкушением любовных утех, об этом забывала. Последней каплей переполнившей чашу терпения многострадального Лелика стали бессонные ночи. Да. Лелик стал плохо спать. Наверное, от переживаний. С трудом, отбившись от посягательств Марины на свое тело, ссылаясь на усталость и головную боль, он лежал и бездумно смотрел в потолок. И тут… И тут Марина захрапела. Нет, не так как пьяный мужик, выводящий рулады, после обильного возлияния. А тонко и нежно. И все же она храпела! Его муза, его нимфа храпит! Да. Это стало последней каплей. Сборы были не долгими. Главное не нарваться на скандал. Скандалы Лелик, ой, как не любил! Стараясь не зажигать свет, дрожа как заячий хвост, он быстро собрал чемоданы, побросав кое-как в них свои роскошные костюмы и дорогущую обувь, тихо прикрыл за собой дверь и был таков.

Войдя в родную квартиру, Лелик на автопилоте бросил кепку на крючок вешалки и она, ловко там зацепившись, повисла. Это сразу его обрадовало и подняло настроение. Вот, мол, я как! Плащ вернулся на знакомое место во встроенный шкаф. Тапочки, его родные, купленные специально для него, а не на два размера больше, плотно облекли ступни. Лелик был дома! Как все здесь было знакомо. Как тепло и уютно. Даже запахи в квартире и те были родными. Вдруг в дверном проеме, при жиденьком свете занимающегося рассвета показалась фигура Нади. Жена, в длинной ночной сорочке, стояла босая на паркете и нервно поджимала пальцы на ногах. Она стояла ни жива, ни мертва, не в силах поверить своим глазам. Только из ее правого глаза выкатились две слезинки, и высохли, не докатившись до губ. Николай Васильевич обнял жену за талию и повел на кухню.

— Выпьем с горя, где же кружка? Сердцу будет веселей… — цитировал он классика, сознательно опуская слово «старушка» и доставая из холодильника сразу запотевшую бутылку «смирновской» водки. — Прости меня, Надя! Прости родная! Я только сейчас понял, что не могу без тебя и без нашего дома.

Надя смотрела на него с сожалением: — Павловская ты моя собачка … Как же Сонька была права. Условные рефлексы не смотря ни на что, возобладали. Но, как не странно, я все равно тебя люблю, дурачок ты мой! И мне безразлично рефлексы это или духовная привязанность…

А Лелик, упиваясь комфортом родного дома, думал: — Если меня еще раз так закрутит, больше из дома не уйду. Хоть убейте!