Пять лет назад я влюбилась. Влюбилась до судорог, до беспамятства, до дрожи в коленках! Да было бы в кого!? В человека на семь сантиметров ниже себя, склонного к полноте и страшно во сне храпящего. Но я смогла пережить храп, будивший весь дом… Смогла пережить возникшие было комплексы по поводу его роста…Когда мы переехали от родителей в оставшуюся мне по наследству от бабушки квартиру, к нам даже соседи попервой приходили, интересовались… Не мучают ли здесь животных, не корчусь ли я в предсмертных судорогах, не налажено ли у нас подпольное производство танков. Я со многим смирилась, потому что моего мужа было за что любить. Когда он хотел, он мог быть душой компании, мог сыпать анекдотами направо и налево. Окружающие внимали каждому его слову и беспрекословно слушались. Причем он не прикладывал для этого никаких усилий. Это была органика. Харизма у него такая была… И самое главное! Он был совершенно неподражаем в постели! Но пять лет прошло, а вместе с ними и любовь. Не моя. Его.

С каждым днем я все острее и острее чувствовала отчуждение и желание мужа стать самостоятельной единицей. Раньше мы были парой, семьей, он поверял мне свои тайны, переживания, а теперь… Теперь все стало иначе. Павел стал закрывать дверь, говоря по телефону. Начал стесняться меня, когда мылся. Даже храпеть стал уходить в другую комнату. Сердце мое разрывалось на части. Мне не хватало внимания, я боялась его потерять и самое главное я не понимала, почему это происходит. Казалось, я была идеальной женой и безупречно выполняла свои обязанности, но казалось так только мне…

Наступал Новый год, и по традиции мы отмечали этот праздник с его родственниками. Я сидела справа от любимого и наблюдала за его искрящимся словно фейерверк юмором. — На кого он работает? — вдруг опомнилась я и оглядела компанию. Пашины родители, его брат с женой, Верочка — соседка из нижней квартиры, пара бывших одноклассников с женами. Состав примерно одинаков, кроме… Кроме… Верочки. Раньше она никогда не отмечала Новый год с нами. Вроде бы я слышала, что она недавно разошлась с мужем…

Спустя пятнадцать минут после поздравления президента, Павлик куда-то исчез. Я огляделась вокруг. Веры не было тоже. Народ весело жевал и никто не обратил внимания на их исчезновение. Я спустилась вниз и прислушалась к звукам, доносившимся из-за Вериной двери. Внутри кто-то приглушенно пыхтел и хихикал. Догадываться о том кто это, было смешно…От обиды и ревности я прокусила губу. Мои подозрения оправдались. Поздние возвращения домой, незнакомые запахи, ночевки в другой комнате. У Павлика была любовница! Как всё банально! Подвывая, я поднялась наверх и закрылась в ванной. Как же все это было подло, грязно и жестоко!

Скоро вернулась моя половина. Мать утащила его на кухню и стала что-то ему внушать. Ванная комната соединялась с кухней вытяжкой, и мне пришлось стать свидетельницей разговора.

— Так больше продолжаться не может! — твердо сказала Вера Николаевна. — Тебе пора прекратить такой образ жизни. — Любому терпению приходит конец и терпение твоей жены тоже не резиновое. В последнее время ты словно с цепи сорвался…Что в ней не так? Что ты ищешь в других женщинах?

— Мам! — грустно отозвался Павел и смущенно откашлялся. — Мне с ней скучно. Она погрязла в быту. Откуда-то появилась домашняя клуша, с которой не интересно. Где та женщина, которую я любил и готов был носить на руках? Все пропало. Я сам по этому поводу печалюсь, но жить с ней больше не могу.

Они продолжали еще о чем-то говорить, но слушать дальше у меня больше не было сил. Я тихо вышла и поехала домой. Оставшаяся часть ночи ушла на упаковку вещей. И как я не любила водку, другого выхода, чтобы забыться, я не видела. Стакан «Мягкова» вырубил меня из реальности, и когда я проснулась во второй половине дня, сумок и чемоданов около двери уже не было. На кухонном столе лежали ключи и записка — «Можешь подавать на развод. Павел».

Ощущение было такое, будто из меня вынули душу. Хотелось плакать, но глаза стали сухими и равнодушными. Две недели я тупо смотрела в окно и сидела на сухарях и воде из-под крана. Телефон я отключила, а на дверные звонки не реагировала. Наконец что-то во мне стронулось. То ли выболело все, то ли организм попытался себя защитить и немного встрепенулся. Я позвонила Ленке (это моя подруга) и попросила себя выслушать. Когда бы она отказалась?! Через полчаса бывшая одноклассница была уже у меня. Ленка кормила меня кашей и помогала разморозиться.

— Дурочка! — подбадривала она, — ты себе просто не знаешь цену! Иди сюда! — подталкивала она меня к стенному шкафу. — Посмотри в зеркало. Проблема в том, что ты себя немного запустила. Погрязла в быту, в заботах о своем чудо-муже, в переживаниях, в подозрениях. Если ты хоть чуточку отвлечешься от своего «горя», я тебя уверяю, он тут же приползет на коленях обратно. Тебе надо забыть об этом козле и попытаться полюбить себя. Может быть, нам с тобой сходить куда-нибудь поужинать?

Я не сопротивлялась. Ленка выбрала мне платье, сделала макияж и красиво уложила волосы.

Ресторан, который мы выбрали, оказался испанским. Скромно присев за свободный столик, мы стали просматривать диковинные названия блюд в меню. Со сцены зазвучала печальная песня. Испанского я не знаю, но по ощущению, казалось, что юноша рассказывает о потерянной любви, о жизни без любимой похожей на смерть.

Мы выбрали паэлью, и я уже приготовилась размораживаться и жаловаться Ленке на разрушенную этим говнюком жизнь, но вместо этого начала улыбаться и отбивать вилкой ритм фламенко. Я смотрела на мальчика на сцене, а мои ноги непроизвольно двигались под столом. Когда-то в детстве я занималась танцами, и знакомые звуки воскресили желание двигаться. Посетители вяло жевали национальные испанские блюда и на сцену, кроме меня никто не смотрел. Молодой человек случайно поймал мой взгляд и, как мне показалось, стал петь специально для меня. Зазвучало танго, парнишка сошел со сцены и пошел по направлению к нам. Мы с Ленкой глупо засмеялись и спрятали глаза. Испанец протянул мне красную розу и жестом пригласил на танец.

— Да иди ты, иди! — стала пихать меня подруга. — Когда еще так оторвемся!?

И я пошла. Музыка звучала то томно и обволакивающе, то жестоко и властно. Откуда-то из юности всплыли жесты и движения ног. Спина подтянулась и приобрела горделивую осанку. Началась магия танца. Резкие повороты корпуса и сильные всплески рук, сменялись восточной гибкой пластикой. Юбка струилась вокруг ног, а роза в моей руке говорила о страсти. От случайных касаний партнера, соски на груди отвердели и совершенно неприлично стали топорщиться под тонким шелком блузки. Мальчик наклонялся к моему уху и шептал по-испански вероятно что-то очень нескромное. Легкие прикосновения губ заводили меня, и я почувствовала, что через несколько мгновений потеряю голову. Хотелось отдаться ему тут же, сейчас же, немедленно. Было наплевать на людей, на Ленку, на обслуживающий персонал. Посетители перестали жевать и стали подбадривать нас хлопками. Я шла в танце за этим мальчиком, забыв обо всем. О глупом Павлике, о сковородках, о потерянной любви. Я почувствовала себя сильной и юной. Мне снова захотелось двигаться и жить.

Когда все закончилось, и юноша подвел меня к столику, зал разразился аплодисментами. Раздавались возгласы: — Какая женщина! Повезло парню!

Ленка дернула меня за рукав, и что-то быстро зашептала. Сначала я даже не смогла сообразить, о чем это она говорит. Я витала в своих эротических фантазиях и мечтала, как испанский юноша пойдет меня провожать.

— Да очнись ты! Глянь потихоньку на вход. Там Павлик твой разлюбимый стоит.

Я повела глазами и увидела мужа. На его лице было написано удивление и… желание. Все мои романтические выдумки разом улетучились, и я стала собираться. Секса с другим мужчиной мне больше не хотелось. Ленка ворчала, злилась на испорченный вечер, но в итоге смирилась и ушла со мной. Вечером он позвонил. Не испанец — муж!

— Как ты думаешь, — спросил он, — идиотизм лечится?

— Ты это к чему? — зло отозвалась я, ожидая приглашения в ЗАГС для подачи документов на развод.

— Я это к тому, что признаю себя хроническим идиотом, и это, видимо, неизлечимо. Прости и прими назад. Ты самая красивая, самая прекрасная женщина в мире!

— Последний год ты этого не замечал, — возразила я и, бросила трубку. Мириться не хотелось. Во мне еще кипела горячая кровь Кармен, а испанские женщины обиды так быстро не прощают.

На следующий день он извел меня звонками.

— Я сделаю для тебя все, что ты хочешь, ты только попроси…, — умолял Павел. Я повеселела, снова захотелось жить и смеяться.

— Слабо стать мачо? — уже вовсю развлекалась я. В ответ он засопел и повесил трубку.

Потом у Ленки был день рожденье, и я не знала, как избавиться от мужского внимания. Настроение с каждым днем улучшалось и улучшалось. А почему бы и нет? После ресторана со мной что-то произошло. Как ни избито звучит я, словно птица феникс, возродилась из пепла. Мужчины стали одаривать комплиментами, а женщины завидовать фигуре. На работе прибавили оклад и обещали скорое повышение. Все складывалось как нельзя удачно. Все, кроме личной жизни. Я пыталась представить себя в постели с каким-нибудь другим мужчиной, но не удавалось. Необходимо было признаться себе в том, что я любила Павла, и кроме него мне был никто не нужен.

Через неделю я возвращалась домой из парикмахерской, тихо мурлыкая испанскую мелодию. У подъезда стояла знакомая машина. Пришлось сделать вид, что ее не заметила, но не тут то было! Дверь распахнулась и оттуда, словно колобок, выкатился пока еще мой муж с алой розой в зубах. Из авто раздалась знакомая мелодия испанского танго. Но! Боже! Во что он был одет! Человек, который ненавидел джинсы и кроме костюмов не представляющий на себе никакой другой одежды, был облачен в подобие испанского костюма. Тугие черные брюки плотно обхватывали не худые ягодицы, кружева красной рубашки развевались на ветру, а начинающую седеть голову украшала черная широкополая шляпа! Он бухнулся передо мной на колени и схватил за руку.

— Как тебе мой прикид? — спросил он, грустно улыбаясь. — Ведь я похож в нем на крутого мачо? Теперь надеюсь, ты меня простишь? Видишь! Я выполняю любые твои прихоти.

Подул холодный осенний ветер, и я испугалась, что Павлик простудится. Сняв с него шляпу и поцеловав в редеющие на макушке волосы, я сказала:

— Я, конечно, прощу тебя, — и, подумав, добавила, — если ты научишься танцевать танго.