После годичного перерыва решено было Игоря снова возить в детский сад. Пора было и к школе готовиться! А что может дать ребенку пожилая, с семиклассным образованием, хотя и безумно любящая его женщина? Лера стала по утрам развозить народ в присутственные места: Игоря в детский сад, Сашу к ближайшему метро, ну и, естественно, саму себя доставлять на работу.

С появлением Саши ей стало намного спокойнее. Иногда, правда, она просыпалась посередине ночи, тихо вставала, чтобы не разбудить его, подходила к окну и, вглядывалась в ночную мглу, пыталась что-то рассмотреть или услышать, до боли напрягая слух. Но вокруг стояла тишь, лишь лаяли где-то вдалеке, видно, в поселке у станции, собаки да проносились по скоростной трассе редкие машины. Порывом ветра заметало в открытое окно листья, и от ночного холодного воздуха перехватывало дыхание. Электрошок лежал под подушкой, но уверенности он ей не придавал.

«Где же Стас? Паразит! Вот нужны будут деньги — явишься! Обещал же пистолет… И где? Забыл, наверное, обо мне. А может, просто не достал. Напомнить о себе, что ли? Ложись-ка, Лерка, спать, утро вечера мудренее». — И она легла, стараясь не скрипеть пружинами, уставясь в потолок, с беспокойством рассматривая колеблющиеся тени от веток на стенах, похожие на пытающиеся ее схватить руки.

Стас появился раньше, чем пришел срок платежа. Он вежливо постучал и после приглашения вошел в кабинет.

— Ждала? — спросил он, расстегивая «молнию» кожаной куртки.

— Ждала, — радостно заулыбалась Лера.

Ей действительно было приятно снова увидеть этого нагловатого парня.

— Соскучилась даже!

— От тебя дождешься!.. Как жизнь? Ночные страхи не мучают? Визитеры больше не появлялись?

— Пока нет. Но знаешь, не проходит чувство тревоги. Вот, скажем, с вами, бандитами, все понятно и ясно. А тут… Кто? Зачем? Это больше всего беспокоит. — Лера вспомнила последнюю страшную ночь. И снова стало ей нехорошо и муторно. Она стала ломать пальцы, ожидая услышать неприятный хруст.

— Ну, ну… Маркиза. Не грусти. Принес я тебе игрушку. Вот, смотри! — Стас достал из внутреннего кармана куртки пистолет и небольшую коробочку четыре на четыре сантиметра.

Пистолет был гладкий, матовый. Стас протянул Лере оружие. Под его тяжестью руку оттянуло вниз.

— Стрелять-то умеешь?

— В тире стреляла. Семь из десяти.

— Неплохо. Все равно нужно потренироваться. Можешь сейчас все бросить?

— Могу. Мы куда-то поедем? — Лера засобиралась. Бросила в сумку сотовый телефон, пистолет, коробочку с патронами. Проверила документы, ключи, деньги.

— Да! Сколько я тебе должна?

— Четыреста «зеленых».

Она открыла сейф, достала узкий конверт, вынула из него сотенную бумажку, конверт протянула Стасу. Он почему-то вдруг застеснялся, и Лере показалось, что он не хочет брать деньги.

— Ты готова? Поехали. На моей машине, — сказал он, небрежно запихивая конверт в карман куртки.

— Так куда мы едем? Что за тайны?

— Хочу научить тебя стрелять. Я должен быть уверен, что в нужный момент ты не попадешь в фонарный столб.

Они ехали долго, перебрасываясь ничего не значащими фразами. Город закончился, и вдоль шоссе потянулись ветхие, убогие строения послевоенной постройки. Островками благополучия мелькали современные дома садовых товариществ.

Стас по грунтовой проселочной дороге привез Леру в березовую рощу. Вынул из багажника складную мишень — силуэт человека — и установил его между деревьями.

— Для начала небольшая лекция об оружии. Ты знаешь, как ОН называется? — спросил Стас, держа на ладони пистолет.

— Откуда? Я полный профан в таких делах. Спроси меня лучше про бисквит, это разновидность фарфора, а не торт, или про венецианское стекло, я тебе отвечу.

— Ладно. Ты у нас девушка умная, на лету все хватаешь, слушай… Это пистолет Макарова. Он является личным оружием нападения и защиты. Поражает противника на коротких дистанциях. Весит чуть меньше буханки черного хлеба, с магазином семьсот тридцать граммов. Емкость магазина восемь патронов. Вес масленки десять граммов. Ну, тебе это не надо. Убойная сила пули сохраняется до трехсот пятидесяти метров. Тут все просто. Вот магазин. Это затвор.

— Ну, об этом я догадываюсь, — пыталась разрядить серьезность Стаса Лера, но остановить того было почти невозможно.

— Это предохранитель. Так. Неполная разборка пистолета производится в следующем порядке. Ты извлекаешь магазин из рукояти. Отделяешь затвор от рамки. Снимаешь со ствола возвратную пружину…

— Стас! Отстань! Может, мне это и не надо вовсе.

— Тебе необходимо все это знать. Раз у тебя в руках оружие, за ним нужен постоянный уход. После стрельбы ты его каждый раз будешь чистить и смазывать.

— Стас, ты безумный! Я что, по-твоему, в киллеры готовлюсь? Да просто при случае попугаю эту сволочь и все. В воздух, например, выстрелю. Я же никогда не смогу направить пистолет на живого человека. — Лера уже не рада была своей затее.

— Вот для этого мы сюда и приехали. Не нужно никого пугать. Предупреждают словами. А раз есть оружие — стреляй! Держи руку. Вот так. Не экономь патроны, у меня еще есть. Пока не увижу своими глазами твои семь из десяти, будем тренироваться, — упрямился Стас.

И они тренировались часа два. Лера уже посматривала на часы: вечером у нее была назначена встреча, но от Стаса так легко было не отвязаться. Наконец, видимо, его удовлетворили результаты, и он решил возвращаться в город. Лера уже подошла к машине и собралась было садиться в нее, как он подошел сзади и обнял ее за плечи. Потом уткнулся лицом в ее волосы и стал жадно вдыхать их запах.

— Как же ты хорошо пахнешь!.. Я бы все время дышал тобой.

У Леры по спине побежали мурашки, она замерла, испугавшись неизвестности. Потом дернула плечами, сбрасывая его руки.

— Не надо, Стас. Прошу тебя, ну, пожалуйста. Ты же, вероятно, догадываешься, что я не одна.

Он резко убрал руки, словно обжегшись, и пошел к дверце водителя.

По дороге, уже подъезжая к ее работе, сказал:

— Лер! Ты меня прости, но мы с тобой больше видеться не будем.

— Что так?

— Ну… — Он закусил губу. — В общем, деньги будешь оставлять в камере хранения. Веришь, Лер… — Он поехал медленнее и посмотрел ей в глаза. — Запал я на тебя. Вот какая петрушка. А с любимой женщины я деньги брать не могу. Понимаю, что я тебе не нужен. Поэтому исчезаю. Если вдруг что случится, найдешь меня по тому же телефону. Ну а если вдруг надумаешь со мной быть… Тоже звони. Лер, я не поэт. Я солдат. Стихами говорить не умею. Поверь, просто зацепила ты меня, и как сильно натянутая струна это во мне звенит… Все! Приехали! Будь здоров, не кашляй!

Лера растерянно вышла из машины, не зная, что сказать, как ответить, но Стасу слова и не были нужны. Он резко захлопнул дверь и умчался, его машина постепенно затерялась в потоке транспорта.

«Да! Хороший мужик! Я бы с ним в разведку пошла», — улыбнулась про себя Лера и хотела поскорее забыть своего странного поклонника, выбросить эту дурацкую лекцию из памяти, но пистолет ей этого сделать не дал. Она закрылась в кабинете, достала из сумки новую игрушку. Пистолет был словно живой. Он заставлял брать себя в руки, отдавать ему свое тепло, ласкать взглядом, и вообще не забывать о своем присутствии. Лера бережно положила оружие обратно в сумку и решила, что будет всегда носить его с собой. Целую неделю после «тренировки» у нее болело правое плечо и закладывало уши.

В доме продолжалась спокойная, размеренная жизнь. Геша совсем поправился, пора было везти его обратно в зоопарк, и Игорь простился с ним спокойно. Самое главное, зверь выздоровел. К тому же Саша все время предупреждал, что животное опасно. В зоопарке возвращение крокодила восприняли как чудо. Та же начальственная дама, осматривая рептилию, говорила, что так не бывает. Она качала головой с гладко зачесанными волосами и повторяла:

— Саша! Вы кудесник! Чародей! Маг! Я для вас что хотите сделаю. Вы командировку в Каракумы просили? Да ради бога! Докторскую собираетесь защищать? Поддержу, не сомневайтесь!

Саша хотел было сказать, что волшебник не он, а маленький мальчик по имени Игорь, да постеснялся, — засмеют.

Сотрудники знали, что он не живет дома. Пару раз сослуживцы просили дать новый номер телефона, но Саша вежливо промолчал, и они отстали. Ему было неудобно перед Лерой, как будто он к ней переехал насовсем и жить у нее на иждивении собирается. Очередную свою зарплату, какие-то смешные, по Лериным понятиям, деньги, он положил на ореховый комод девятнадцатого века. Увидев тонюсенькую стопку, Лера переложила ее в кухонный стол и сказала:

— Мы всегда кладем сюда деньги на питание. Что остается, тратим на обновки. — Она сказала это намеренно, боясь обидеть Сашу, но желая как-то объяснить будущие покупки конкретно для него. — И ты клади сюда. Ладно? Только оставляй себе половину на карманные расходы.

Саша понуро кивнул, покраснев, как маков цвет, и вышел во двор.

Через две недели Саша увез и Чучу. Вот с кем было тяжело расставаться!.. К обезьянке привыкли все, но больше всех Вера Петровна. Она выискивала в подвале черных жуков, ловила с Игорем кузнечиков на поляне за домом, собирала жирных гусениц на листьях калины, кормила с руки мелко порезанными орехами и фруктами. Обезьянка не сходила с ее плеча, все пробуя на кухне на вкус, лазила по банкам и кастрюлям. Старушка не сердилась, видимо, относясь к Чуче как к ребенку, разрешая ей почти все, беспокоясь только, чтобы она не наелась перца. Игорь страшно ревновал, но перебороть привязанность обезьянки не мог. В конце концов старый и малый перестали враждовать и установили нейтралитет, решив любить Чучу вместе. Лера даже попросила Сашу оставить малышку у них и предложила пару вариантов обмана, но… Саша был человеком честным. Проводы обезьянки в зоопарк были омыты слезами.

Так и шли дни за днями, спокойные и размеренные.

Такую жизнь нередко называют счастливой.

Лера, Саша и Игорь каждый день ехали в Москву. Павел Александрович и Вера Петровна оставались в доме одни. Было скучновато, и они придумали себе заботу — ходить в лес. Летом собирали лесные ягоды, малины за три часа по ведру. Грибы манили в лес, словно рулетка в казино. Белые сушились везде — на кухне, в гостиной и даже в ванной. Банками был заставлен уже весь подвал. Павел Александрович ходил в лес ради спортивного интереса, а Вера Петровна готовила ЗАПАСЫ. Она вспоминала войну, которая застала ее девочкой, и страшно боялась голода. И в этот раз они ушли в лес почти на весь день, набрав с собой яблок и бутербродов.

Когда Лера с Игорем вернулись вечером домой, казалось, все было в порядке. Через час электричкой приехал Саша. Только поздним вечером, уже уложив сына спать и почитав на ночь детектив, она полезла в сейф за документами и обнаружила, что диск кто-то крутил. Обычно она делала два полных оборота вправо, чтобы сбить настройку, и помнила, на каких примерно цифрах останавливается стрелка. Диск был сбит.

«Что за черт? — занервничала Лера. — Может, тетя Вера пыль протирала? Может, кто чужой побывал в доме?»

Наводящими вопросами, боясь перепугать всех, она выяснила, что тете Вере из-за грибов было не до пыли, а чужие в дом не заходили. Она вышла на балкон, вспомнив, что именно оттуда залез в прошлый раз таинственный посетитель, и обнаружила на перилах свежую зазубрину. Рядом была потемневшая от дождя, старая.

«Видимо, бросали якорь с веревкой и по ней уже поднимались наверх, — медленно доходила до ее сознания истина. — Как же я раньше не посмотрела? Ну что за кретинка? Наверное, нужно кому-то рассказать, ведь молчанием я подвергаю всех опасности. Саше? Нет… Саше нельзя. У него сложилось какое-то романтическое отношение к дому, ко всем нам. Он ни о чем меня не расспрашивает, ничем не интересуется: откуда, мол, такие хоромы, Маруська, антикварная обстановка. Для него это данность. Он, вероятно, даже не подозревает, что именно я смогла заработать деньги на этот дом. Может быть, думает, получила в наследство? Может, мой отец партбоссом был?.. С кем же поделиться? Кроме Павла Александровича, довериться больше некому. Хоть и жалко старика, что-то у него в последнее время сердце пошаливает. Его бы надо поберечь. Что я без него делать стану?»

Но она все-таки рассказала тому о странной слежке, ночном и дневном визитах, недоумении, в котором она пребывала. Павел Александрович не на шутку встревожился.

— Лер! Тут вот еще какая штука. Ведь я свои деньги почти не тратил, ты же знаешь. Они все здесь. В доме. Если со мной что случится — они твои. Там много. Мне столько не нужно. Я пока тебе не скажу, где спрятал. Для нашей же безопасности. Мало ли что, вдруг пытать будут. Знай одно: они в доме, и они ваши с Игорем. Ты, голубка моя, Саше про деньги не рассказывай. Откуда у тебя взялись деньги на дом… ну и прочее. А спросит… скажи, наследство от родителей. Драгоценности прабабкины продала. Мол, прабабка была фрейлиной императрицы. Ну, наври что-нибудь. — Он еще больше разнервничался, начал почесывать лысину, потом положил руки на стол и внимательно стал рассматривать синие набухшие вены на тыльных сторонах ладоней.

— Да пропади они пропадом, эти деньги! Но ведь нас же из-за них убить могут! Чего, скажите вы мне, этой твари от нас надо? Понять бы. И ведь все по-тихому… Может, он и не два раза здесь был, а все десять. Может, он что и взял, да мы внимания не обратили. А я-то, старый пень, расслабился… Может, это Феофан бузит? Может, это кто из моих?

— Из каких твоих? — изумилась Лера. — Ты же абсолютно один. Ты мне сам рассказывал.

— Мои, — хмыкнул кум, — это те, с кем я в зоне сидел. Может, кто меня и встретил случайно, а теперь следит. За мной, ну и, естественно, за тобой, мы же вместе живем. А я ничего и не чую. Совсем старый стал. Напрочь нюх у старого волка отшибло. Лер! Я понял, что нас спасет! Овчарка! Специально обученная овчарка. Забор у нас крепкий, не убежит. Только надо подросшего брать. Обученного. Нет у нас времени на его воспитание. Надо в питомнике поискать или у ментов. Чтобы злая была, но команды слушалась. У тебя таких связей нет?

— Нет, — напрягла память Лера. — Вроде нет, но я поспрашиваю. Узнаю. Ты очень-то не волнуйся, как-нибудь выкрутимся.

Павел Александрович покачал головой и обреченно вздохнул:

— Выкрутимся, оптимистка ты моя. Молодая потому что. А у меня, наверное, силенок поубавилось, вот и видится все в черном свете. Ладно. Пора и на боковую.

Лера вернулась в кабинет. Полистала телефонную книжку.

«Собака… Да. Вероятно, это выход. Да где же взять-то такую? Взрослую? Обученную? — У ее знакомых таких проблем с охраной не было. Одни были почти нищими, другие сверх богатыми. Нищим охранять было нечего, а у богатых была личная охрана. Лера тоже могла себе позволить нанять охранника, и даже не одного. Но мысль, что в ее доме будет постоянно находиться посторонний человек, приводила ее в ярость. Не мыслилось, чтобы в доме был чужой. Он будет везде ходить, высматривать, задавать некорректные вопросы, хоть и для ее же блага. Нет. Мой дом — моя крепость. Чужие здесь не ходят, — с раздражением думала она. — Кроме Стаса, и позвонить-то некому. — Лера, с укоризной глядя на себя в зеркало, покачала головой. — Тоже мне, сделала из бандита палочку-выручалочку. Вот же черт! Я становлюсь зависимой от него. Расплачиваться чем буду? Натурой? Нет! Мне, кроме Саши, никто не нужен. Голова моя бедовая. Вечно что-то случается. Ладно. Позвоню на авось. Может, пронесет?»

Она набрала номер телефона, указанного на визитке, и попросила передать, чтобы Стас ей перезвонил. Лера не ложилась спать часов до двух ночи. Бродила по дому словно привидение, с мобильником в кармане кружевного халата — все ждала звонка. И только под утро, когда она, уютно устроившись на Сашиной руке, уже засыпала, раздался звонок. Она включила зеленую кнопку и прошептала в микрофон: «Подожди, я сейчас». Потом в ночной рубашке вышла на балкон и, дрожа от холода, стала объяснять Стасу ситуацию. Стас от услышанного сначала затих, затем словно осатанел и стал на нее орать, что, мол, она дура набитая, что давно нужно было ребят по кустам рассадить — пусть присмотрятся, что она не слушает ничьих советов, а теперь пусть сама расхлебывает… Так он орал на нее минут десять, а потом бросил трубку.

«Вот попала!.. — переживала Лера. — Видимо, перегнула палку. Слишком многого от мужика захотела». Она выпила минералки и попыталась уснуть. Но сон не шел. Почему-то вспомнились страшные минуты, которые она пережила в последнее время. Отчетливо услышался телефонный звонок из больницы, когда ей сообщили, что ее родители погибли. Леденящие слова Паншина, что им рано иметь детей. Свою молитву во время последней поездки в Польшу… Воспоминания были беспорядочными, но от них оставалась на душе такая тоска, что Лере захотелось плакать. Она посмотрела на мирно спящего Сашу, позавидовала его безмятежности, выпила таблетку мепробомата и легла в постель.

«Ну что это я в самом-то деле… Как будто к смерти готовлюсь! — решительно оборвала свои воспоминания Лера. — Нет у меня никакого предчувствия смерти. Я еще поживу!»

* * *

Саша, несмотря на свою увлеченность работой и отстраненность от бытовых проблем, все же чувствовал напряжение, повисшее в доме, и по-своему пытался его разрядить. Как всегда, выручала совместная работа. Вечерами он с Игорем занимался установкой огромного аквариума. Местный стекольщик по просьбе Леры притащил пятимиллиметровые стекла и уголок, помог Саше собрать громадину и пройти герметиком стыки. Мальчик не отходил от взрослых ни на шаг. С Сашей ему было интересно, Вера Петровна отошла на второй план. Старушка дулась, но понимала, что мальчику необходим мужчина, а лучше бы — отец. «Может, еще что и сложится», — думала она, украдкой поглядывая на работающих. Такие совместные занятия давали мальчику несравненно больше, чем все ее ласки и сказки. Мужчины вместе фильтровали воду, рисовали эскизы подводного ландшафта, проверяли течь, крепили термометр и кислородное оборудование. Павел Александрович, проглядывая ворох газет, иногда давал дельные советы. Работы было много, и Саша никогда не говорил мальчику: «Это нельзя! Это не бери!» Можно было все. Только сначала: «Давай я тебе покажу, а потом мы сделаем вместе или ты сделаешь сам».

У Саши налицо был педагогический талант, или просто он полюбил мальчика? Симпатия явно была взаимной. Лера с любопытством наблюдала за ними. Сын менялся на глазах. В нем появилась уверенность в себе, целеустремленность, стойкость, — хорошие мужские качества. Саша вошел в их жизнь, никого не напрягая. Он жил своей жизнью, работал, но самое главное — он их ЛЮБИЛ. Это было самое главное, то, без чего невозможно существовать. Можно прожить на скудной пище, в плохом жилище, на минимальные деньги, но без любви жить нельзя! Хотя нет — наверное, можно. Но лучше так не жить. С другой стороны, отсутствие денег тоже не радует. Лера вспомнила однажды, как она жила еще несколько лет назад… Если бы Паншин ее не бросил, она бы так и плыла по течению, не имея не приличного жилья, ни денег. Нет. Жить так, как она жила раньше, ей бы очень не хотелось. Всего должно быть в меру. И любви, и денег…

Лера лежала в гамаке, с головой завернувшись в мохеровый плед, и смотрела в бездонную синь неба. От подвешенного состояния и от бездонности вверху кружилась голова.

— Бездонность… значит без дна, — лениво думала она, мерно покачиваясь в гамаке. — Но я же смотрю вверх. Значит, не могу смотреть на дно верха… Какие чудные мысли лезут в голову. А если бы протянуть руку и раздвинуть облака и эту озоновую синь, то, наверное, можно увидеть космос. А зачем мне смотреть на него днем, ведь я же могу и ночью на него взглянуть. Как же хорошо! Как хорошо жить! Любить! Чувствовать! Благодарю тебя, господи, за все, что у меня есть! Благодарю и ни о чем не прошу. Хотя нет, вру. Прошу. Оставь все как есть. Ничего больше не меняй в моей жизни. Только убереги меня от нависшей неизвестной опасности. Вот тебе и не прошу!.. Все время мы от него чего-то хотим, клянчим. Нас вон сколько, а он, бедный, один. Где же ему за всеми нами углядеть… — Лере почему-то стало жалко бога! Она представила себя в этом вселенском вакууме, и ей стало нехорошо и страшно. — Один, совсем один, — скорбела она по той могучей силе, которая вершит все судьбы. И вдруг заревела, взахлеб, слезами размером с горошину, голося по-бабьи, как на деревенских похоронах. Она жалела себя, своих домашних, сдохшую соседскую кошку, сохнущую яблоню, муху, запутавшуюся в паутине, голодающих африканцев, президента России. Она жалела весь мир. Всю планету. Все живое, населяющее ее…

На крыльцо вышел Саша, подошел, сел на землю рядом с гамаком. Грустно посмотрел на нее, не зная, отчего она ревет и чем помочь. Затем взял в руки ее ступню в белых махровых носках и стал целовать, потихонечку напевая известную песенку.

Лера сквозь слезы улыбнулась. Саша встал с земли, подхватил ее на руки и понес в дом, продолжая напевать незамысловатый мотивчик. Он вошел в спальню и опустил ее на кровать. Гром перестал греметь, а молнии сверкать в ее душе. Гроза прошла… Слезы, как капли дождя, успели высохнуть. Остались только Сашины глаза — добрые, нежные, любящие. Она засмотрелась в них и увидела там все. Песенка оборвалась, и дыхания их соединились в одно. Губы припали к губам в желании утолить жажду, набраться новых сил.