#img_5.jpeg

 

1

Странные люди со странными судьбами окружали теперь Лидумса.

Среди них были бывшие солдаты и офицеры «великой» германской армии, выходцы из прибалтийских республик, связавшие свою судьбу с фашизмом то ли из мести к Советам, то ли из чистого авантюризма, а иногда и так: был батраком, да вот мобилизовали, сделали полицейским, а потом пошло-поехало, пока не докатились до лагерей перемещенных в американской или английской зоне. Все это были уже немолодые люди, и числились они «старшими» в шпионских группах.

Но были и совсем молодые, так сказать, второе поколение разрушенных войною семейств. Одни были вывезены немцами вместе со школами, другие попали в Германию с убежавшими родителями. Эти, в сущности, и выросли в лагерях для перемещенных. Они хорошо знали немецкий, «спикали» по-английски с американским акцентом, но ни у них, ни у их родителей не было никаких надежд на будущее; не было постоянной работы, и ами пользовались этой беспросветной нуждой и отсутствием какой бы то ни было перспективы на будущее, терроризировали их в лагерях, оставляли один лишь выход — шпионскую школу… Так создавались «кадры» самоубийц, — ведь каждому из них в свое время выдавали ампулу с цианистым калием, словно бы заявляли: жизнь ваша короче воробьиного хвоста, но ничего, злее будете!

И эти люди собирались «освобождать» Родину Лидумса.

Он невольно вспоминал собственную судьбу.

Да, его отца тоже экспроприировали. Он был довольно видным судовладельцем и мог бы уйти из Риги вместе с семьей на одном из собственных судов, но не сделал этого. С некоторым любопытством он принял предложение новых властей возглавить отдел в управлении порта, ведавший экспортно-импортными операциями, потеснился в своем доме, приняв сразу две семьи «подвальных» жителей, без сопротивления сдал автомашину: молодому государству она была, несомненно, нужнее, с интересом присматривался к разделу помещичьих земель и даже довольно добродушно отмечал, что лица крестьян, приезжающих на рынок в Ригу, стали веселее и несколько важнее, чем прежде. А когда к нему начали наведываться айзсарги, пытавшиеся сколотить новое подполье, резко ответил, что не интересуется политикой…

Вот этого айзсарги ему и не простили. В день входа немцев в Ригу отец Лидумса был застрелен на улице.

Лидумс окончил университет перед самой войной. Сначала он побаивался, что его отчислят как «буржуйского сынка». Но никто его не отчислял, и после сдачи последних экзаменов он женился на любимой девушке. Он знал, что будет художником, у него была семья…

И все это разрушила война…

Он помнил наставления отца. И когда некоторые из недавних его однокашников, сколачивавшие добровольческий легион для услужения немцам, явились к нему, выставил их вон. Ему тоже отомстили: лишили работы в самое тяжкое время оккупации. Он держался: ходил в порт на разгрузку и погрузку; его принимали охотно в память об отце, да и вынослив он был, пожалуй, как настоящий докер.

Беда не приходит одна: жена умерла вскоре после родов, оставив ему девочку.

Вечером, когда покойницу уже доставили в кладбищенскую часовню для завтрашнего отпевания и похорон, он вдруг вспомнил, что не выполнил последнюю волю жены. Она попросила снять обручальное кольцо с руки, чтобы у маленькой Аниты было молоко хоть на первое время. Утром в часовню войдут служки, и кольцо исчезнет.

На улицах уже слышался стук подкованных сапог: наступил комендантский час, патрули обходили улицы. Сквозь открытые окна доносился лай сторожевых собак, а иногда выстрелы. В соседней комнате тихо двигалась сестра, переехавшая к нему присмотреть за Анитой. Лидумс осторожно вышел из дому и пошел, прижимаясь к стенам домов, в сторону кладбища.

Старые, расхлябанные двери часовни были закрыты слабеньким английским замком. Лидумс раздвинул створки охотничьим ножом и вошел. В темноте он на ощупь отыскал гроб, снял крышку и нашел холодную руку. С похудевшего за время болезни пальца кольцо сошло легко, он поцеловал покойную, снова закрыл крышку, захлопнул на замок дверь часовни. Главное было исполнено, оставалось добраться до дому…

Толстый немец-шуцман и уполномоченный квартала вывернулись из переулка прямо на него. Должно быть, они давно расслышали его шаги и притаились за углом, как охотники. Лидумс испытывал такой прилив ненависти, что все движения его стали как бы автоматическими. Он не дал немцу выстрелить, сбив его с ног ударом кулака. Немец загремел автоматом, падая в открытый бункер, через который засыпается уголь для отопления домов. Безоружный квартальный надзиратель бросился бежать, петляя, как заяц. Лидумс прислушался: из бункера не доносилось ни звука. Он осторожно обошел квартал, проник во двор, открыл при помощи того же ножа черный ход и никем не замеченный вошел в дом.

Утром по всему кварталу шла облава: искали «диверсантов». В вечерней газетенке, которую издавали немцы для рижан, были описаны со слов квартального уполномоченного приметы убийцы: косая сажень в плечах, косматые волосы, раскосые глаза… Лидумс, больше думавший о похоронах жены, держался спокойно.

Вернувшись с похорон, он узнал, что в соседних домах идут обыски: арестованы несколько мужчин…

От облавы Лидумс ушел: с карточкой докера отправился в порт. Там у него были друзья.

Вечером переодетого Лидумса вывезли из порта на грузовой машине в сторону Вентспилса. В лесу шофер по каким-то лишь ему понятным приметам определил место высадки, сказал:

— Иди отсюда полчаса прямо на восток, найди сухое место и переночуй. Дальше двигайся днем, если повезет, встретишь наших, не повезет, извини, — и развел руками.

Партизан Лидумс встретил только на пятый день…

 

2

Партизанам в Латвии было трудно. За ними охотились не только немцы, но и айзсарги, возродившие свою террористическую организацию под крылышком у фашистов.

Группу партизан в курляндских лесах возглавлял Балодис.

Он был лишь на десять лет старше Лидумса (кстати, именно он и дал художнику Викторсу Вэтре этот псевдоним), но уже семь раз сидел в тюрьме бывшей республики: первый раз как активист комсомолец, а в последний — как один из организаторов и функционеров подпольной Коммунистической партии, — одним словом, год на свободе, год в тюрьме. В первый день создания Советской Латвии он был назначен начальником городского отдела Госбезопасности в Вентспилсе и прямо из камеры каторжной тюрьмы пришел в свой кабинет.

После вступления немцев в Латвию Балодиса оставили для подпольной работы.

Лидумс воевал в рядах партизан все лето сорок второго года. Осенью, когда немцев остановили под Сталинградом, Балодис предложил Лидумсу легализоваться в Риге. По его данным, квартальный уполномоченный, который мог опознать художника, был расстрелян немцами еще летом «по обвинению в убийстве шуцмана», которого якобы сам столкнул в бункер.

Балодис приготовил документы о том, что художник Викторс Вэтра провел все лето у родственников на хуторе, — такой хутор был и родственники были и могли подтвердить все сказанное в документах, а теперь отправлялся в Ригу, чтобы поступить в военную школу, организованную оккупационными властями.

С такими документами и со своей собственной (не придуманной) биографией Лидумс мог ехать не только в Ригу, но и в Берлин.

Балодис был дальновиден. Он без колебаний верил, что фашизм будет побежден. Но он знал и другое: гитлеровцы готовят кадры для подпольной войны против Советской страны на тот случай, если их выгонят из Латвии, тогда снова возникнут «лесные братства», «лесные рыси», «лесные кошки»…

В военной школе Вэтра познакомился со многими будущими врагами. Был там и некий Чеверс, которого Лидумс взял в то время, когда сам исполнял роль командира отряда «лесных братьев». Были и другие, чьи портреты художник Вэтра, молодой воспитанник военной школы, писал в часы досуга, обязательно оставляя копию себе, о которой позирующий и не подозревал. При этом очень часто оказывалось, что копия сделана лучше, сильнее, чем сам портрет.

Вэтра окончил военную школу в тот год, когда за плечами советских армий был уже Сталинград, была снята блокада Ленинграда, готовилась самая крупная битва механизированных войск на Курском выступе. Он окончил школу с отличием, прослужил несколько месяцев в рижском гарнизоне, а перед отправкой добровольческих латышских легионов на фронт «тяжело заболел». Тут опять помог Балодис.

— Этот год будет решающим в ходе войны! — уверенно сказал Балодис, навестивший Вэтру.

Лидумс понимал: высокий худой человек каким-то образом знал очень многое, что не печаталось в немецких газетах.

— В будущем году можно ожидать битвы за Латвию, — продолжал Балодис. — Сейчас вы должны уцелеть, это главное. И помните, вы должны уцелеть не просто как человек и мой помощник, но и как художник! Ваше время еще настанет!

Лидумс продержался в гарнизоне до конца сентября 1944 года. В это время Балодис и его отряды были уже за линией фронта. Готовился штурм Риги. Лидумс не знал, как перейти линию фронта, чтобы разыскать своего друга. Немцы бросили в бой все свои резервы: айзсаргов, полицию, добровольческие легионы… В любой день могли отправить и роту Лидумса, пока что охранявшую порт и спокойствие эвакуирующихся господ немцев. И в эти дни Балодис навестил его.

Лидумс никогда не мог понять, чего больше у его друга: риска или расчета? Под городом гремела канонада советских орудий, немцы расстреливали не только латышей, но и своих по обвинению в дезертирстве. А Балодис спокойно сидел в его комнате и советовал, что взять с собой. «Наденьте брезентовый костюм и сапоги, две пары шерстяного белья: возможно, ночевать придется в болоте, а вода стала дьявольски холодной. Из оружия возьмите два пистолета и нож — я помню, у вас есть самораскрывающийся с роговой ручкой, она не скользит даже в мокрой руке. Бумаги, документы, рисунки упаковать в чемодан и спустить в подвал. Там, я помню, осталась куча шлака. Закопайте в эту кучу, она не сгорит и в случае пожара. Что-нибудь да останется! Все деньги — Аните и сестре…»

Лидумс имел такой же ночной пропуск, какой был и у Балодиса, и у шофера машины, стоявшей внизу. К темноте они уже выскочили из города, и только фонарики патрулей освещали господина офицера и сопровождавшего его штатского. В каком-то перелеске они вылезли из машины, и шофер, пожелав им счастливого пути, повернул назад.

Утром они были в Мадоне.

 

3

В переполненном войсками, штабами, всевозможными вспомогательными службами городе человеку в штатском устроиться было бы невозможно, если бы не Балодис. Викторс Вэтра оценил предусмотрительность старшего товарища, у которого оказался ключ от привратницкой каморки одного из домов на центральной улице Мадоны.

В тот же вечер Балодис представил Вэтру своему непосредственному начальнику — полковнику Голубеву, и Вэтра был зачислен переводчиком при отделе полковника. А на утро были соблюдены и остальные формальности: зачисление на довольствие, присвоение воинского звания. И Балодис, и Голубев торопились, а оставить художника на произвол судьбы в прифронтовом городе было опасно.

Балодис, по обычаю кратко, пояснил:

— Наши «друзья» латышские националисты, включая айзсаргов, осколки либералов и демократов вместе с католиками, организовали в Курляндии «Латвийский центральный совет». Черт бы с ними, все равно немцы в Курляндии окружены, но сей ЛЦС связался с американской и английской разведками. Пока мы ведем бои, члены ЛЦС стянули в Курляндию свои полицейские части и остатки добровольческого легиона. Таким образом, в этом слоеном пироге оказался кусочек буржуазной Латвии. И эти так называемые «национально мыслящие» латыши приглашают американцев и англичан высадиться в Курляндии и вступить в игру. Ты представляешь, что это значит? Они пытаются рассорить союзников, тем более что господину Черчиллю и во сне снится отколоть прибалтийские республики от Советского Союза. Так что завтра или послезавтра я исчезну.

— И ты отправишься в этот котел? Там же все кипит!

— Если мы не будем наблюдать за этой адской кухней, то кто знает, что в том котле сварят? Но тебя это не должно волновать, из всякой переделки можно выбраться. Да и времени у них мало. Через несколько дней мы возьмем Ригу, а там и до Курляндии рукой подать. Ты должен заниматься своим делом, только постарайся не очень показываться людям: у нас на тебя еще есть виды.

И Вэтра неуклонно соблюдал совет старшего друга, а тот исчез, как в воду канул.

Встретились они уже после войны.

Аните было четыре года, сестра Вэтры по-прежнему воспитывала девочку. Но теперь и отец был рядом. Правда, Вэтра женился на молодой художнице, и мачеха относилась к падчерице хорошо, так что Анита стала называть ее мамой.

Вэтра преподавал, много писал маслом, гуашью, акварелью, выставлял картины, постепенно начал забывать тяжкие дни войны. Но война напомнила о себе.

Однажды утром в квартиру Вэтры ввалился Балодис. Был он все такой же оживленный, веселый, неунывающий. Немедленно влюбил в себя девочку, понравился и сестре Вэтры, и его молодой жене Анне, но, пошумев и поиграв с девочкой, неприметно кивнул Викторсу: надо, мол, поговорить — и уединился с ним в мастерской. Жена Вэтры подала в мастерскую кофе, Балодис начал хвалить картины, наброски, пейзажи. Похвалил и три работы Анны, висевшие в мастерской мужа. Наконец Анна ушла.

Но Вэтра видел: этого большого и веселого человека что-то гнетет. И без обиняков спросил:

— Что-нибудь случилось, Август? И что ты теперь делаешь? Ты же еще ничего не сказал о себе.

— Я опять в Вентспилсе. А случилось то же самое, что было и вчера, и неделю назад, и почти каждый день после войны: в лесах стреляют…

Вэтра знал, что в лесах стреляют. После разгрома немцев в лесах оставалось немало банд и дезертиров, они постепенно собирались воедино, и случалось, что такие объединенные шайки устраивали налеты не только на хутора, но и на поселки, убивали советских активистов, коммунистов, представителей власти. На художника вдруг пахнуло порохом, он снова почувствовал себя Лидумсом.

— Мы, только что разгромили несколько крупных банд, — устало продолжал Балодис. — Но главари ушли. А там, где есть главари, отребье всегда отыщется. Нужен человек, который сумел бы собрать всех этих главарей в одно место…

— Ты думаешь, мне это удастся? — спокойно спросил Вэтра.

Балодис внимательно оглядел его: Вэтра выглядел атлетом. Но на лице Балодиса появилась грустная усмешка:

— Жалко подставлять под пули такую светлую голову! — ответил он. — А вообще, ты бывший офицер немецкой армии, ты и твой отец пострадали от «проклятых» большевиков, ты знаешь три или четыре языка, и у «лесных рысей» не должно быть особых подозрений. Хотя кто знает? После недавнего разгрома они, кажется, и друг другу-то не верят. Во всяком случае, при приеме новых людей в банду они их проверяют и перепроверяют. Нашим среди них теперь очень нелегко!

— Я согласен! — быстро сказал Вэтра.

— Не спеши, торопыга! — остановил его Балодис. — Очень может быть, что у тебя это только типичное стремление к романтике, а там, брат, кровью пахнет.

— Ты понимаешь по-латышски? Я сказал: согласен! И ты можешь понять еще одну вещь: я не рассчитался с ними за отца!

— Хорошо, — устало сказал Балодис. — Сходим со мной к одному нашему старому другу. Старый друг, как старый доктор, всегда может что-то посоветовать…

 

4

Так вот и случилось, что однажды весной, на рассвете, он подошел на маленькой моторной лодке при сильном ветре и крупной накатной волне к побережью Курляндии в нескольких километрах от Ужавского маяка.

Небольшая бухточка укрыла его лодку от посторонних взоров, и он удачно пристал к берегу. Торопливо выгрузив свое снаряжение, он развернул лодку в море, открыл люк в днище и дал максимальные обороты мотору. Лодка на мгновение словно присела перед волнами, затем ускорила ход и устремилась вперед. И недалеко от берега, набрав полный корпус воды, медленно ушла на дно…

Усталый, промокший Лидумс с тяжелым рюкзаком на спине и небольшим чемоданчиком в руке, в котором была вмонтирована агентурная радиостанция, взобрался на крутой песчаный яр, стоявший над морем стеною, и исчез в сосновом лесу, где каждое дерево было скрючено морскими ветрами.

Трое суток прошли в каком-то кошмаре. Он брел по лесу, заходил на хутора, где никто не хотел с ним ни разговаривать, ни пустить переночевать, ни продать молока или сала, ночевал в стогах сена, в заброшенных шалашах, оставленных охотниками, а может быть, и дозорными тех, кого он искал. Следов он не прятал, то ли от неумения скрыть их, то ли от безразличия, костры разжигал неумело, с большим дымом, но ни разу никого не видал.

На четвертый день он наткнулся на хутор лесника, который принял в нем искреннее участие. Лидумс помылся у него горячей водой, побрился как следует, а за ужином рассказал, ничего не утаивая, что служил в немецкой армии, попал в плен к русским, а затем в фильтрационный лагерь, откуда бежал в Швецию. Несколько дней назад он вернулся в Латвию, надеясь отыскать своих бывших друзей, которые, по слухам, обосновались в Курляндии.

Лесник ничего о «друзьях» не слышал, но был рад поговорить с прохожим человеком. Ночевать он уложил Лидумса на сеновал, а ночью спящего разбудил свет фонаря. Перед ним были два человека с автоматами. Они приказали ему собрать вещи и идти с ними. Но кто они? «Лесные кошки» или чекисты?

Едва Лидумс оказался на улице, ему завязали глаза, руки связали концом вожжей, другой конец взял впереди идущий и приказал двигаться молча. И Лидумс пошел, как лошадь, ведомая в поводу.

Дорога оказалась длинной, через бурелом, ручьи, болота. Лидумс пытался прислушиваться к коротким разговорам провожатых: они как будто подозревали в нем агента Чека, пришедшего в курляндские леса для поисков «лесных кошек», оторвавшихся от преследования чекистов…

Затем его втолкнули в бункер — грязную землянку, пропахшую испарениями немытого тела, самогона, дурной пищи. Повязку с глаз сняли, но руки оставили связанными, и он в мутном свете керосиновой лампы попытался оценить обстановку. Те, что привели его, чуть ослабили вожжи на онемевших руках Лидумса и ушли. Перед ним были три человека, по-видимому штаб банды. Мокрый пол в бункере был покрыт втоптанными куриными перьями, под нарами валялись обглоданные кости и рваные бинты с бурыми потеками, должно быть следы недавних боев с «синими», как эти люди называли чекистов.

Допрос начался с открытых угроз: «Мы знаем, что ты чекист, преследующий «национально мыслящих» латышей. Немедленно сознавайся: кто? откуда? как попал в расположение отряда? Полное признание, может быть, даст тебе возможность искупить вину перед родиной…»

«Да, «мыслящие»! — думал Лидумс. — И тоже называют себя латышами! А сколько бед принесли они Латвии?» Угрозы становились все злее, того и гляди, эти опытные палачи перейдут к побоям.

Но чем громче орали на него, тем громче орал он на них:

— Это вы-то и есть чекисты, замаскировавшиеся под «лесных братьев»! Недаром же меня схватили через час после того, как я обмолвился словом о «братьях»! Но меня вы можете уничтожить, я в ваших руках, а «братьев» вам все равно не найти! Слишком уж плохо вы маскируетесь! Разве могли бы настоящие лесные борцы жить в таких звериных условиях? Уж я-то знаю настоящих лесных борцов, сам жил с ними в лесном лагере, но никогда не видал такой показной грязи! Мне скрывать нечего: вы взяли все мое снаряжение и знаете, кто я. Но мы воевали как солдаты, а когда нас окружили и прижали к морю, мы захватили ваш же чекистский мотобот и с боем ушли в Швецию! Можете спросить ваше чекистское начальство, они, наверное, еще помнят, как мы вырвались в Ирбенский пролив… И больше я не скажу ни слова: передавайте меня прямо в Чека, стоит ли рассказывать о себе много раз подряд, когда у вас все улики против меня: рация иностранного производства, шифры, коды, кварцы, оружие, полномочия «Латвийского центрального совета» в Швеции, в которых ясно сказано, что я эмиссар совета и направлен в Латвию для объединения и координации действий разрозненных отрядов «лесных братьев». И знайте, я горжусь тем, что был избран для этой миссии!

Он видел, что допрашивающие несколько смущены его заявлением, но понимал, что они чего-то или кого-то ждут для решения его судьбы, потому и продолжают этот бессмысленный допрос. И действительно, через полчаса допрос прекратили под предлогом обеда. Лидумсу тоже разрешили съесть пачку галет из обнаруженных в его рюкзаке, но на его предложение попробовать заморское лакомство все ответили отказом. Боятся, подумал он, не напичканы ли галеты ядом или сильнодействующим наркотиком.

Двое из главарей ушли из бункера на обед, но третий не спускал с Лидумса глаз: может быть, ждал, не отравится ли он галетами. На вторичное предложение отведать их он, хихикая, рассказал анекдот о том, как одна рижская семья стала получать через международный Красный Крест посылки из Швеции от своих родных. В посылках были поношенные вещи, пакетики с сахарином, сигареты. А однажды, перед пасхальными праздниками, пришла посылка с мукой в трех пакетах; в двух мука была белая, в третьем — серая. Рижане, естественно, испекли отменный пирог и угостились на славу, а на утро отправили в Швецию благодарственное письмо. В тот же день «кулинары» получили запоздавшее письмо из Стокгольма, в котором сообщалось, что в третьем мешочке находится прах кремированной бабушки, которая перед смертью просила похоронить ее на родине. Шведские родственники просили выполнить последнюю волю покойной, а фотографии церемонии захоронения выслать им.

— Так что на твое угощение никто у нас не польстится! — ухмыльнулся бандит. — Мы ведь не знаем, какая из галет испечена чекистами из праха бабушки…

Лидумс как будто вникал в анекдот, а сам прислушивался к обрывкам разговора, доносившегося снаружи. Один из допрашивавших советовал позволить Лидумсу связаться по его рации со Стокгольмом и получить от ксендза Пропса, одного из организаторов центрального совета, подтверждение, что Лидумс действительно то лицо, за которое он себя выдает. Пропса этот бандит, оказывается, знал и знал пароль для связи с ним.

— Ну да, а его передатчик чекисты засекут, и через два-три часа мы опять окажемся под огнем! А если он и действительно чекист и передаст свое сообщение не в Стокгольм, а в Ригу, на улицу Стабу? Тогда нам вообще не уйти живыми!

Голоса смолкли, то ли бандиты обдумывали варианты, то ли отошли от бункера. Но Лидумс уже понял, что ему, в сущности, поверили и все может кончиться хорошо, если не вмешается «третья сила». Ведь кого-то они все-таки ждут для продолжения разговора с ним?

Но вернулись они опять вдвоем.

Допрос продолжался, но уже более вяло. Во всяком случае, о немедленном расстреле разговоров не было. Тогда Лидумс грубо напомнил допрашивающим, что сами-то они не прошли даже начальной школы конспирации, хотя и берутся за такое трудное дело, как борьба с большевиками. Они не потрудились отойти от бункера для своих разговоров. А он, Лидумс, не глухой. Он же слышал, что выдвигались разные возможности для его проверки.

Допрашивающие были явно смущены своей оплошностью. Но старший из бандитов, может быть командир всей банды, в прошлом, видно, моряк, глухо буркнул:

— По курсу нашего движения черных шаров пока что не видно…

Лидумс вспомнил: на флоте существует закон, согласно которому корабль, производящий траление мин, поднимает на тонких тросах черные воздушные шары, как сигнал для проходящих судов, что приближаться к тральщику опасно…

Но он не успел обрадоваться этому неожиданному и приятному повороту. Дверь внезапно открылась, ворвался еще один бандит, и Лидумс, оглядев нового посетителя, понял: дело принимает дурной оборот.

Это был человек с отвисшим тяжелым подбородком, маленькими, глубоко посаженными глазами неопределенного цвета, с узким, птичьим, лбом и взлохмаченными волосами. Лидумс увидел, как подобострастно вскочили все трое, и решил, что если это не главарь всей банды, то уж, во всяком случае, «хозяин» какой-нибудь соседней, наверно, более крупной группы. А бандит, бегло оглядев пожитки Лидумса, набросился с бранью на тех троих, что взяли его ночью. Он не стеснялся в выражениях, и главным его обвинением было: почему они держат в своем лагере чекиста уже полсуток и до сих пор не расстреляли его?

Бывший моряк заикнулся было, что, может быть, Лидумс на самом деле эмиссар «Латвийского центрального совета». Но бандит с отвисшим подбородком яростно закричал, что вчера, рано утром, на шоссе Вентспилс — Рига его группа захватила автомашину начальника Вентспилского городского отдела государственной безопасности Балодиса, который принес «лесным рысям» столько бед. В перестрелке Балодис был убит, но в машине обнаружен портфель, который он вез в Ригу. Один из документов свидетельствует, что захваченный ночью человек, называющий себя Лидумсом, известный чекист, направленный Балодисом с соответственной легендой в лес для поисков уцелевших бойцов из отрядов «лесных братьев» и для наведения на них чекистов…

Вопль радости вырвался у бандитов, когда они услышали о гибели Балодиса. И сразу послышались вопли:

— Расстрелять этого негодяя!

— Зачем стрелять? Пулю жалко! Повесить на ближайшей осине!

А бандит с отвисшей челюстью продолжал хвалиться своим подвигом. С новыми и новыми подробностями он рассказывал, как они подстерегали Балодиса, во что тот был одет в последний день своей жизни, и Лидумс узнал по этому описанию облик своего бесстрашного друга, некоторые его привычки, его манеру несколько необычно одеваться. Неужели этого смелого, отчаянного человека нет в живых? И могло ли случиться, чтобы в его портфеле были какие-то документы об их совместной затее пробраться в один из самых опасных отрядов «лесных рысей»?

А что делать Лидумсу, если бандит сказал правду? Попытаться вести двойную игру, чтобы потом убежать от бандитов? Но что будет стоить его жизнь, если бандиты сумеют скрыться за границу? И сколько друзей Лидумса погибнут, если даже он успеет предупредить своих об отходе бандитов через море? Нет, уж лучше погибнуть самому, чем выводить своих друзей под огонь вражеских автоматов.

Но мог ли Балодис вчера рано утром, когда он, по словам бандита, был убит, ехать в Ригу? Пять дней назад, когда Лидумс приготовился уходить на задание, Балодис внезапно почувствовал себя плохо. Прямо из Комитета его отвезли в клинику. Перед уходом в море Лидумс позвонил в клинику. Главный врач сообщил диагноз: гнойный аппендицит, требующий немедленной операции…

Конечно, бандитам могут быть известны привычки Балодиса, его внешний вид: получить такие данные через пособников не так уж трудно. А вот сообщить, что Балодис болен, пособники вряд ли могут…

И Лидумс швырнул на стол свой последний козырь.

Да, он действительно эмиссар «Латвийского центрального совета». Но мог ли он думать, что наткнется в курляндских лесах не на «лесных кошек», а всего лишь на слепых котят? Они даже не подумали о том, что у него может быть тайное задание, о котором им просто ни к чему знать. Но уж если дело дошло до того, что его собираются убить, он скажет им о главной цели своего приезда, а там они сами могут решить, воспользуются ли они его помощью или так и останутся слепыми котятами?

Он был доставлен к берегам Курляндии с острова Готланд на быстроходном торпедном катере по согласованному решению нескольких иностранных разведок, опирающихся в своей деятельности на «Латвийский центральный совет». На границе территориальных вод Советского Союза, неподалеку от Ужавского маяка, с этого катера была спущена на воду небольшая моторная лодка, на которой он и добрался до берега. Это при желании можно проверить: затопленную лодку нетрудно разглядеть в штилевую погоду — она покоится на дне моря в пятидесяти метрах от берега. А задача, которую он должен был выполнить, проста: связать лесные отряды с разведками Англии, Америки и Швеции для создания нелегальной дороги, по которой те могли бы направлять помощь «лесным братьям» и перебрасывать своих людей в Советский Союз. Не выполнил он свою задачу по простой случайности: попал не к «лесным кошкам», а к слепым котятам! Больше он говорить не будет. Все.

Бандит с отвисшей челюстью долго разглядывал пленника, потом грубо расхохотался, сказал:

— Суд удаляется для вынесения приговора!

Все трое вышли, остался только прежний страж, но тут же вошли еще двое. Несмотря на то, что руки у Лидумса все время были связаны, бандиты боялись упустить его.

«Совещание суда» продолжалось долго. Только перед закатом солнца «судьи» вернулись в бункер. Главарь нес с собой железную лопату.

— Пошли! — грубо приказал он.

Лидумса вывели со связанными руками, но повязку на глаза не надели. Один из подручных бандита нес на плече лопату, остальные держали Лидумса под дулами автоматов.

Так они прошли полкилометра от лагеря. Главарь остановился, приказал своим помощникам:

— Развяжите ему лапы и дайте лопату. Пусть копает могилу!

Один из бандитов разрезал ножом вожжи на руках Лидумса и воткнул в белый мох перед его ногами лопату. Все отступили на несколько шагов, может быть опасаясь, как бы пленник не рубанул кого-нибудь лопатой.

Лидумс помедлил, оглядывая лес и разминая руки. Они затекли и плохо слушались.

Но вот он вздохнул, аккуратно очертил границы могилы и срезал белый мох. Под мхом лежала песчаная латвийская земля. Он запустил лопату на полный штык и вывернул землю. Вот так трагически и бесследно заканчивается его последняя операция в войне с фашистскими прихвостнями, которые и сейчас терроризируют его братьев-латышей, пытаясь навязать им убийствами и вот такими «казнями» свои дурацкие идеи и свои «новые порядки»…

Вопрос этот возник и остался в сознании на фоне стремительно летящих воспоминаний. На соседнем дереве над его головой завозились грачи, устраиваясь на ночлег, и Лидумс вдруг увидел себя маленьким мальчиком. В день своих именин он получил от матери в подарок матросский костюмчик. В этом костюмчике он забрался на тополь, чтобы заглянуть в грачиное гнездо. Ох и испортили тогда грачи его новый наряд! А вот он уже студент, в форменном вицмундире, в корпорантской шапочке, и рядом милая девушка… И сразу война, немцы, орды немцев с широко разверстыми пастями. Как же — победители мира! А вот и его война оканчивается, оканчивается так глупо, и он уже ничем не может отплатить своим врагам.

Главарь зачитал какое-то подобие приговора и приказал Лидумсу повернуться спиной к палачам на краю неглубокой могилы.

Еще раз послышался приказ: признаться в своих связях с «синими».

— Идите вы к черту! — проворчал сквозь зубы Лидумс.

— Огонь! — скомандовал тот же грубый голос.

Послышался сухой треск автоматов. На голову Лидумса посыпались срезанные пулями ветки с дерева. Он резко повернулся, крикнул:

— Эй вы, сволочи! Даже стрелять не умеете! Дайте мне пистолет, я сам продырявлю себе голову за то, что связался с таким дерьмом!

Главарь вдруг повалился в ноги Лидумсу, запричитал:

— Простите нас, кунгс Лидумс!

Лидумс изо всей силы ударил его сапогом. Но к нему уже подбежали остальные, готовые чуть ли не целоваться. Второй из судей, бывший моряк, смущенно бормотал:

— Это же только проверка! А вашу лодку мы нашли. Но ведь мы тут воюем все против всех…

Вечером бандиты крепко перепились по поводу приема Лидумса в члены банды. А затем началась обычная работа: Лидумсу надо было связаться с главарями всех банд, действующих не только в лесах Курляндии, но и в Латгалии, предупредить их о созыве объединительного совещания, отыскать наиболее удобное место для этой представительной встречи, на которой он, эмиссар «Латвийского центрального совета», доложит о своей миссии, об установлении связей чуть ли не со всеми разведками мира, о создании тайных путей в Стокгольм, в Лондон, в Нью-Йорк.

Это совещание состоялось осенью, неподалеку от Риги. Явились «боссы», «хозяева», «шефы» — девятнадцать членов совещания и несколько наблюдателей от соперничающих между собой групп. На совещание, по предварительному уговору, съезжались без оружия: тут было столько маленьких «фюреров», враждующих между собой, что они могли запросто перестрелять друг друга. И когда на совещание нежданно-негаданно явились чекисты, «фюреры» покорно подняли руки…

А теперь он опять живет среди этих недобитков, снова носит на лице маску, хотя ему хочется очутиться среди своих, расслабиться, дать полный отдых своему усталому лицу, своему усталому телу…

 

5

На следующее утро явился Эал. Он пригласил Казимира присутствовать на интересном, по его словам, военном учении. Казимир согласился. Через полтора часа езды в автомашине они были в расположении военного лагеря.

Итак, Казимира снова окружали его бывшие враги, только теперь они именовались солдатами американских войск специального назначения, или, короче, рейнджерами, «зелеными беретами».

Именно на базе, где американцы муштровали свои войска спецназначения, проходили обучение и американские шпионы, да и вербовались они тут же, из солдат этих войск, преимущественно иностранцев, родившихся в стране, против которой они должны затем действовать, или хотя бы знающих язык этой страны…

Школой, с которой должен был ознакомиться советский разведчик Лидумс-Казимир, оказалась школа шпионов-парашютистов. В нее попадали те, кто прошел предварительный отбор, получил первоначальные знания по радиоделу, фотографированию, диверсиям и теперь готовился к заброске в тыл «потенциального противника». Уже по одному тому, что все это были латыши, литовцы, эстонцы, бежавшие из Советского Союза вместе с немцами, или дети эмигрантов, становилось ясно, кого в данной школе именовали «потенциальным противником».

Лидумса и Эала сопровождали два ученика английской разведшколы — Биль и Альвирас. Перед въездом на территорию базы Эал предупредил своих пассажиров, чтобы они молчали: охранникам базы ни к чему знать, что новые питомцы школы не американцы…

Здание школы находилось примерно в километре от ворот базы и в некотором удалении от других зданий казарменного типа. Разгуливать по территории базы, знакомиться с людьми было категорически запрещено. Одним словом, это была настоящая тюрьма со своим внутренним уставом и устройством, со своей субординацией и своими особыми занятиями. В этой тюрьме и должны были отныне жить Лидумс, Альвирас и Биль, а наблюдали за ними и занимались с ними два инструктора: лейтенант и сержант, с которыми Эал познакомил новичков.

Ни лейтенант, ни сержант имен не назвали, но оба были в своем роде примечательны. Лейтенант, американец по происхождению, невысокий, плотный, лет тридцати, с голосом громким и пронзительным, показался Лидумсу самоуверенным не по чину, грубым до самозабвения, и было видно, что всех остальных людей он считает ниже себя. Это наводило на мысль, что он давно уже служил в этой или похожей школе, где под его началом были люди, им презираемые. Может быть, он сразу пошел в эти части спецназначения, а организованы они были еще в 1951 году, и уже привык к угодничеству и лести.

Сержант того же возраста, видимо обиженный и обозленный тем, что так и не сумел пробиться к офицерскому чину, очень высокий, худой, держался со своим прямым начальником раболепно, но точно так же презирал «вшивых иностранцев», и если не пускал в ход кулаки, то, наверно, только потому, что служба в парашютной школе опасна: парашют может и не раскрыться или лямки его окажутся подрезанными… Что-то в этом роде пробормотал Биль после первого же разноса, правда, пробормотал на родном языке, но Лидумс понял, что тут все держится на грубой силе.

Но Эал, по-видимому, что-то шепнул лейтенанту о миссии Лидумса, потому что тот при знакомстве словно проткнул нового «ученика» острыми, пронзительными глазами, пробормотал: «Очень рад!» — И после ни сам, ни его помощник сержант к великану латышу не придирались.

Занятия начались с утра следующего дня.

Их учили собирать и складывать парашюты, управлять ими при спуске с самолета, прятать освобожденный парашют на территории «противника» так, чтобы его невозможно было обнаружить. Это были и теория и практика, поскольку шпион мог воспользоваться парашютом только однажды, — при спуске в тыл «врага», но от того, как он укроет его после приземления, в сущности, зависела его жизнь.

Только после того, как они наловчились собирать распущенный парашют в самое короткое время, прятать его в считанные минуты, «учеников» перевели в следующий «класс»: подготовка к прыжкам.

Лидумс собрал все терпение и умение, чтобы заслужить одобрение лейтенанта. И после каждой похвалы, произнесенной тем же грубым, пронзительным голосом, каким лейтенант только что отчитывал Биля или Альвираса, вежливо повторял:

— Слушаю, сэр!

В конце концов лед тронулся. Как-то вечером лейтенант буркнул:

— Зайдите ко мне, мистер Казимир, поболтаем…

Лидумс невольно подумал: а как этот грубиян разговаривает с женщинами? По вечерам лейтенант часто отбывал «проветриться», оставляя школу на сержанта, а тот ворчал, не стесняясь учеников: «Опять ударил по бабам!» По воскресным дням сержант злобно завидовал начальнику: лейтенант отпускал его из школы только раз в неделю, и то в рабочие дни.

Сегодня сержант был в городе, и начальнику школы, должно быть, стало скучно. А Лидумс к такому случаю подготовился заранее.

После ужина, который в школу доставляли на джипе в термосах, Биль и Альвирас ушли в свою комнату продолжать бесконечную карточную игру, а Лидумс поднялся к лейтенанту. Накануне он достал через «кухонных» солдат, правда с большой наценкой, кварту хорошего виски. С этой квартой в руках Лидумс и вошел к начальнику школы.

Приношение лейтенант принял радушно, позаботился о бокалах с содовой, о кубиках льда, вынул из шкафа коробку соленого печенья, налил виски, сказал, что мистер Казимир может называть его Гербертом, после чего контакт оказался еще приятнее.

После второго бокала лейтенант спросил, нравится ли мистеру Казимиру в школе.

— По-моему, в тех частях, где служите вы, значительно интереснее…

Пока мистер Герберт обдумывал этот ответ, они успели выпить еще по два виски. Но на лейтенанта эта доза не действовала. После долгой паузы он снова спросил:

— А что вы знаете об этих частях?

Лидумс ответил кратко: он слышал, что служба в этих частях хорошо оплачивается; а кроме того, по истечении контракта как будто можно надеяться на гражданство США…

— Если вас не подстрелят в очередной операции, — проворчал лейтенант.

— Ну, подстрелить могут и на моей работе! — беспечно ответил Лидумс. — Разница только в том, что моя работа не дает таких широких перспектив, о которых я слышал от ваших вербовщиков.

— Вербовщики за то и получают деньги, что умеют врать, — отмахнулся лейтенант. Но на Лидумса он смотрел теперь с таким же любопытством, как вербовщик, словно бы оценивая новый материал. Они пропустили еще по два бокала, и только тогда он заговорил всерьез:

— Что верно, то верно, в наших войсках хорошо платят. Но контракт заключается на десять лет. И берут в войска специального назначения людей не старше тридцати шести…

— Мне тридцать пять! — солгал Лидумс. — И к тому же я имею чин капитана немецкой службы…

— Это ничего не значит, — усмехнулся лейтенант, — начинать все равно придется сначала.

— Но я прошел подготовку в английской разведывательной школе…

— А, что они понимают в таких делах! — пренебрежительно пожал плечами лейтенант. — У нас речь идет не об одиночках-диверсантах, а о целых армиях солдат-невидимок! Я пропускаю через свою парашютную школу сотни солдат, но наши парашютные десанты насчитывают уже давно не сотни, а тысячи парашютистов, вооруженных пушками, танками, вертолетами. Эти солдаты могут выжить в болоте, в лесу, в пустыне, добыть пресную воду в море, питаться змеями и улитками, воевать в одиночку и армиями, сеять панику и захватывать города. Разве сравнишь эту великую миссию с действиями ваших шпионов-одиночек?

На этот раз лишний бокал виски сделал из грубого солдафона почти что стратега и философа. Больше ему не надо было задавать вопросов, он готов был рассказать все, что знал о новых соединениях американской армии…

 

6

Лидумс продолжал изучать парашютное дело.

Шпионы-новички Биль и Альвирас были совсем молоды и достаточно тренированы, но и они с удивлением наблюдали, что старый, по их понятиям, Казимир прыгает с канатом с пятиметрового штатива легче и точнее их. Тому же удивлялись и руководители уроков — лейтенант Герберт и сержант Джек. А прыжки эти с пятиметровой высоты были чрезвычайно утомительны. К концу занятий все тело было разбито, позвонки похрустывали, ноги неприятно дрожали. Но ведь «ученики» готовились прыгать с большой высоты, надо было приучить себя к сотрясениям, к падению в темноте, когда земля совсем не видна и трудно определить самый миг приземления. И они день за днем отрабатывали эти прыжки.

В один из таких тяжелых дней во время обеденного перерыва их навестил неожиданный гость. В спальню, где они отдыхали, не вошел, а вбежал улыбающийся худощавый американец лет тридцати пяти и принялся расспрашивать, как они тут поживают? Похвалил за то, что хорошо говорят по-английски, спросил, какими еще языками владеют и говорят ли по-русски? Лидумс ответил, что все трое прилично говорят по-немецки…

— Какой вы национальности? — спросил американец.

— А какой национальности люди вам нужны? — переспросил Лидумс. — Если понадобится, мы можем стать людьми той национальности, которая требуется…

Американец рассмеялся и ушел. Лидумс так и не понял, для чего была затеяна эта проверка.

Через несколько дней навестил их и Малый Джон. На этот раз он выглядел франтом: в новом костюме, новых башмаках. По-видимому, в его делах произошел поворот к лучшему. Джон небрежно осведомился у Биля и Альвираса, как им нравится обучение, и те, несмотря на то что все время почесывались и поеживались от синяков, полученных при неудачных прыжках, поглядывая на своих учителей, бодренько ответили, что всем довольны и чувствуют себя хорошо. Лидумс промолчал: он хотел понять, зачем пожаловал Джон.

Джон, помахав рукой своим подшефным новичкам, пригласил Лидумса проводить его и повез за пределы базы. В городе они отыскали небольшой кабачок, и Джон предложил «вспрыснуть» встречу.

— Завтра эти орлы будут прыгать с парашютами, — сказал он. — Не лучше ли вам, Казимир, отказаться от затеи с прыжками? Парашюты, даже американские, не всегда открываются вовремя! — озабоченно сказал он. — Руководство отдела «Норд», услышав, что вы собираетесь пройти тут весь курс обучения специальных войск США, высказало недовольство…

— А зачем вы им сообщили об этом?

— А вдруг мне придется сопровождать не вас, а цинковый гроб? — сердито ответил Джон. — Что бы я сказал им в этом случае? Теперь они хоть знают, что вы рискуете по собственной воле. А что, программу относительно «способов выживания» вы тоже будете выполнять? Станете есть змей и лягушек в сыром виде? — ядовито спросил он. — Мне мой немецкий друг сказал, что в ближайшее время ами будут проводить такие учения где-то в Бад-Тельце, там есть довольно угрюмые болота…

— Ну, в этом случае я попрошусь в офицерскую столовую, — улыбнулся Лидумс. — Признаться, я провел столько лет на грибной диете, что в цивилизованном мире предпочитаю более приятные блюда.

— Прыжки тоже лучше наблюдать с земли! — угрюмо возразил Джон.

Лидумс поспешил заговорить о другом:

— А у вас, я вижу, произошли какие-то перемены? Может быть, дамы из Миндена одумались и вернули вам свой пиратский приз? Или вы неожиданно получили наследство?

— Ах да! — оживился Джон. — Мне тут невероятно повезло: я продал два небольших сухогрузных корабля и один немецкий сторожевик.

— Корабли? — Лидумс удивленно раскрыл глаза. — Вы торгуете кораблями?

— Разве я вам не говорил? — Джон наслаждался неожиданным эффектом. — Я уже много лет торгую кораблями, правда, не в одиночку, а в компании с несколькими офицерами морской разведки.

— Час от часу не легче! При чем тут разведка?

— Но мы же продаем не те корабли, что строят на верфях, а те, что затоплены во время войны…

Лидумс свистнул.

— Ну и ну! Так, может, вы продали и мои корабли?

— Ваши? — теперь пришла очередь Джона удивляться.

— Ну да, мои. Отец мой был крупным судовладельцем, и часть его кораблей после переворота в Латвии осталась в плавании или в гаванях других государств.

— И вы до сих пор не запрашивали ЛЛОЙД? Вам же причитаются крупные суммы за фрахт с тех судов, что остались целы, а за погибшие — страховые премии! — Он глядел на Лидумса так, словно увидел сияние вокруг его головы.

— А где я возьму подтверждающие документы? Не забывайте, что я с того самого времени живу по подложным паспортам…

— Боже мой, судовладелец! — Кажется, Малый Джон и в самом деле готов был молиться на Казимира. — Да вы только шепните Маккибину или мистеру Скотту свое настоящее имя, и они немедленно выяснят все подробности.

— Сначала я должен закончить свои счеты с большевиками! — сухо заметил Лидумс.

— Ну хорошо, тогда я сам скажу им!

— И не вздумайте! Я не обещаю, что вы получите куртажный процент!

— Да вы с ума сошли! Какой куртаж? Это же просто чудо, что вы не только офицер, но и судовладелец! Вы хоть знаете названия ваших судов?

— Некоторые из них я видел после войны: они заходили в Рижский и Вентспилский порты под флагами Бразилии, Швеции и еще каких-то стран. Но тогда меня больше интересовали способы, как уйти от чекистов.

— Нет, это бескорыстие просто потрясает! Да, я ведь пригласил вас, чтобы вернуть долг! Вашу выручку после истории в Миндене я никогда не забуду. А о том, что вы крупный судовладелец, обязательно расскажу Маккибину и полковнику. Это их не только позабавит, но и порадует! Ведь это настоящая честь для нашей разведки! У нас были на службе писатели, финансисты, предприниматели, а вот о судовладельцах я что-то не слыхал!

Он вынул из кармана пачку денег и положил перед Лидумсом.

— Ну, а ваша торговля затонувшими кораблями прибыльна? — поинтересовался Лидумс.

— Да как вам сказать? В конце концов, это все-таки авантюра, а дельцы теперь пошли мелкие, без размаха. Наша небольшая (но, видно, теплая, подумал Лидумс) компания использует карты морских сражений.

Лидумсу понравилось, что Джон заговорил совершенно доверительно, должно быть, честь оказаться судовладельцем, хотя и несостоятельным, для англичанина была даже выше титула «сэр».

— Мы предлагаем кроки с этой карты, на которых указаны примерные глубины мест, где покоятся торпедированные суда. Затем идут данные о судне: водоизмещение, год постройки, название. Последнее необходимо для того, чтобы покупатель, справившись по регистру ЛЛОЙДА, определил, на что он может надеяться… Но часть этих сведений утаивается до заключения контракта. Когда контракт подписан и мы получили определенный процент, указывается точное место погребения. Дельцы нанимают несколько водолазов и выходят с ними в море. Для контроля с ними выходит и наш водолаз. Если судно обнаружено, учитывается степень его доступности. А дальше как пожелает предприниматель: судно можно поднять и целиком — а вдруг оно после восстановления еще сможет плавать — или разрезать и поднять только ценные металлы. После этого контракт подвергается дополнительному изучению. Ведь может случиться, что мы продешевили, а это всегда неприятно…

— А если продешевили ваши «предприниматели»? — поддразнил его Лидумс.

— Ну, покупатель берет на себя «олл рискс», как говорится, то есть все неприятности! — усмехнулся Джон.

Он вдруг заторопился, позвал официанта, видимо, дела не позволяли ему засиживаться.

Расплатившись, он снова насел на Лидумса:

— О парашютах я вам советую забыть! Я позвоню начальнику базы, чтобы он отыскал для вас развлечение побезопаснее.

— И не думайте! — рассердился Лидумс. — Я должен вернуться на родину, и очень возможно, что парашютный прыжок окажется единственно надежным путем. Можете рассказать Маккибину и полковнику Скотту, что они имеют честь держать у себя на службе судовладельца, это пока ничего не меняет в моей судьбе, но о себе позвольте позаботиться мне самому.

Джон вздохнул, но оглядел Лидумса с восхищением. Этот викинг, как его называла Нора, не мог не вызывать уважения у цивилизованного человека. Конечно, его поступки были дики, но в них чувствовался характер, которым современные англичане похвастать не могли…

Джон доставил мистера Казимира на базу, попрощался с ним на пороге школы и отправился по своим делам. А Лидумс еще долго стоял на полянке перед школой, раздумывая о том, как отнесутся Маккибин и полковник Скотт к его внезапному превращению в богатого судовладельца. Перед отъездом в Англию он обсудил с Будрисом и этот вариант. По наведенным тогда справкам, в ЛЛОЙДЕ на счету его отца оказалось действительно много денег: инюрколлегия, которая заботится о правах наследования советских подданных в капиталистических странах, не объявила о том, что наследники живы.

Ну что ж, если Ребане или Жакявичус начнут новый подкоп под мистера Казимира, сведения, которые передаст Маккибину и полковнику Скотту Малый Джон, могут только укрепить его положение.

Он поднялся к своим соученикам. Биль и Альвирас играли нескончаемую партию в белот. Похоже, что они уже проиграли друг другу все свое жалованье вперед на двадцать лет: чуть не астрономические ставки были записаны мелком на зеленом сукне ломберного столика. Увидев старшего, они отложили карты.

— Почему вы сказали, что вам нравится в школе? — спросил Лидумс, глядя на притихших «учеников». — Помнится, вы говорили, что следовало бы и отдохнуть?

Альвирас поморщился, а Биль довольно сухо ответил:

— Эти ами стояли рядом и так глядели на нас, что ничего другого, как похвалить их, не оставалось. Не забывайте, что парашюты иногда отказывают…

Лидумс вспомнил, что о том же самом говорил ему и Джон.

— Вы хотите сказать…

— Упаси боже! — перебил его Биль, делая испуганные глаза. — Просто ребята из американской школы предупреждали, что тут жаловаться нельзя…

— А то еще могут вытолкнуть из самолета без парашюта, — хмуро добавил Альвирас.

— И с таким вот настроением вы завтра пойдете на прыжок?

— Кто запродал душу черту, тот на ангельские крылья надеяться не должен, — пробормотал Биль.

— Англичане в этом смысле больше похожи на джентльменов, — пояснил Альвирас. — Просто нам не повезло, что нас перебросили в школу к ами: они-то настоящие свиньи, это все наши парни знают!

В голосе его звучало такое огорчение, что Лидумс невольно подумал: придется завтра самому присмотреть за американскими «педагогами».

А назавтра, двадцать восьмого марта, лейтенант Герберт сообщил, что им предстоит первый прыжок. Тренировка, успокоил он своих питомцев, произойдет днем. Машины подойдут после завтрака, следует поторопиться…

 

7

К десяти часам подошли два армейских джипа. И ученики, и преподаватели уложили парашюты в одну машину, сами уселись в другую и покинули базу. Биль и Альвирас молчали, Лидумс разговаривал с лейтенантом о погоде, о развлечениях в городке близ базы, через который они проезжали, успевал читать дорожные указатели, но о предстоящих прыжках тоже молчал.

Их привезли на военный аэродром в Фюрстенфельдбрюке. Там ждал двухмоторный самолет с опознавательными знаками американских ВВС. Лидумс обратил внимание, что опознавательные знаки были свежими, даже подтекли немного, ему показалось, что они нанесены легко смываемой краской.

Это предположение еще больше подкрепилось, когда сели в самолет в сопровождении своих преподавателей и американского сержанта, который присоединился к ним уже на аэродроме. Внутри самолета все надписи были тщательно стерты: по-видимому, машина эта предназначалась для полетов над «вражеской» территорией.

Плац для парашютных прыжков был выбран неподалеку от аэродрома, на открытой местности. Возле кромки леса виднелись похожие на черных жуков автомашины. Пока самолет набирал высоту, лейтенант Герберт объяснил порядок тренировки. «Первыми, — сказал он, — самолет покинут сержант Джек и инструктор с аэродрома. Они будут затем наблюдать за прыжками «учеников», которые покинут самолет на втором круге. Сам лейтенант выбросится на третьем круге. Приземлиться необходимо как можно ближе к выложенному в центре полигона знаку».

Самолет поднимался кругами. Уши заложило от долгого и крутого подъема. Лейтенант посоветовал «продуть» уши, для чего достаточно плотно зажать ноздри и напрячь дыхание.

Штурман самолета вышел из пилотской кабины, над дверью которой вспыхнула сигнальная лампочка. Он открыл хвостовой люк и подал знак рукой. Оба инструктора прыгнули один за другим.

Пока самолет заходил на второй круг, Лидумс и его спутники следили за прыгнувшими. Оба они ловко приземлились почти в центре пристрелочного знака. Но тут снова вспыхнула лампочка над дверью кабины, штурман опять раскрыл люк, и Лидумс шагнул в пустоту. Вслед за ним, как было условлено, пошел Биль, за ним Альвирас.

Ветер свистел в ушах, но тут Лидумса дернуло на лямках — и мгновенно установилась такая тишина, словно он оказался один в умершем мире. Но ветер сносил парашют, пристрелочный знак со стоявшими в нем фигурками людей уходил куда-то вправо. Лидумс мгновенно вспомнил уроки Герберта и принялся подбирать стропы. И — о чудо! — парашют заскользил навстречу ветру, и вот уже круг оказался снова под ногами, еще скольжение, поворот, толчок — и он на земле, надо гасить купол…

Биль и Альвирас приземлились тоже удачно, хотя и довольно далеко от круга. Но инструкторы всем троим поставили оценку, достаточно высокую для первого раза.

От места приземления все участники добрались сначала до аэродрома, а там «курсанты» и их инструкторы пересели в тот же джип и вернулись в школу.

На следующий день все повторилось. Только на этот раз приземлившихся «курсантов», кроме вчерашнего американского инструктора, встречал начальник английской школы, в которой жил Лидумс первое время. Он приехал из Лондона для проверки подготовки своих воспитанников Биля и Альвираса. Начальник похвалил Лидумса за правильное приземление, и Лидумс с усмешкой подумал, что его акции все время повышаются.

Но третий прыжок, ночной, чуть не обошелся Лидумсу слишком дорого. Приземляясь, он попал на холмик, соскользнул с него и ударился спиной о землю. Несколько минут он не мог ни вздохнуть, ни подняться. Пришлось звать на помощь. Лидумс вытащил фонарик из грудного кармана и включил его. На сигнал подбежал один из инструкторов, сделал укол, снявший боль, помог освободиться от парашюта. Начальник лондонской школы довел его до машины. Но от следующего прыжка отстранил.

Однако от дела Лидумс отстраняться не пожелал. Он уже выяснил у начальника школы, что англичане готовят десант к Будрису, и теперь входил в подробности операции. Отдел «Норд» собирался выбросить в расположение группы Будриса боеприпасы, оружие и снаряжение. Они сомневались, сумеет ли Будрис принять и укрыть слишком большое количество груза? Этот вопрос и хотел обсудить с Лидумсом начальник английской разведывательной школы.

Решили пока ограничиться одной тонной в четырех тюках и двумя тюками по двести пятьдесят килограммов для Биля и Альвираса.

Тренировочные испытания с выброской парашютного десанта было решено произвести в Англии в день возвращения. А пока начальник приказал Лидумсу отдыхать.

Но отдыха не получилось: в один из дней в школу явился вертлявый американец. Он был с портфелем, набитым до отказа разными вопросниками, пригласил «учеников» в комнату для занятий и весело сказал:

— А теперь, джентльмены, займемся детской игрой! Вас, мистер Казимир, как вполне взрослого, я от игры освобождаю, но присутствовать можете…

— Разрешите участвовать и мне! — любезно попросил Лидумс. — Вдруг я когда-нибудь буду дедушкой? Надо же знать детские игры…

— Ну, если хотите… — удивленно протянул американец.

Он вытащил из портфеля какой-то бланк, на котором Лидумс заметил напечатанные типографским шрифтом вопросы. Держа этот бланк перед собой, новый инструктор начал задавать самые неожиданные вопросы:

— Биль, сколько граммов в килограмме? Живее!

— Т-тысяча! — заикнулся от неожиданности Биль.

— Альвирас, что такое закон?

— Защита гражданина государством…

— Мистер Казимир, что такое апокриф?

— Легенда.

Инструктор выкрикивал свои вопросы все быстрее, ученики отвечали все громче, и это в самом деле походило на детскую игру. Но Лидумс уже понял: инспектор проверял их с помощью так называемых психологических тестов, которые американская разведка начала применять еще во время войны.

Это была переходная ступень к так называемому «детектору лжи» — прибору, регистрирующему физиологические изменения в организме человека, подвергаемого допросу.

Еще в Древней Индии подозреваемого в совершении преступления подвергали испытанию: ему и нескольким человекам давали по чашечке сухого риса. Тот, кто смог съесть сухой рис, считался невиновным. А кто не мог, подлежал наказанию как виновный. Дело в том, что перед угрозой разоблачения у человека понижается функция слюнных желез и съесть сухой рис он не может…

Меж тем дотошный инструктор перешел к новым опытам: он раздал испытуемым фотографии, на которых были изображены предметы с дефектами: голова без уха, дом без трубы, автомобиль без руля и тому подобное, что обычно рисуют на картинках для детей. Затем он выкрикивал цифры и требовал, чтобы испытуемые помнили их и повторили в обратном порядке. Дальше пошли таблицы с пропусками, которые следовало заполнить. В конце концов устали все: и сам инструктор, и испытуемые. Но оценку американец дал хорошую: шпионы владели навыками для ориентации на местности, отличались памятливостью, были сообразительны, и все это подсказала инспектору якобы эта детская игра в кубики, крестики и картинки…

Но был в этой игре и второй смысл: при той быстроте, с которой требовалось дать ответ, при постоянной смене вопросов, конечно же, можно было проговориться не просто в мелочах, а в самом главном, например в своем отношении к этим учителям-мучителям, а может быть, и кое в чем другом. И Лидумс порадовался тому, что их проверяли только на сообразительность.

А на следующее утро к Лидумсу явился молодой американский разведчик Эал и передал ему приглашение штаба принять участие в учениях двух подразделений войск специального назначения. Эал подтвердил, что учения будут проводиться в Бад-Тельце, неподалеку от австрийской границы, в районе южных озер…

Во время встречи Эала с другими «учениками» произошел смешной случай.

Биль, увидав Эала, попросил выдать ему тренировочную форму американских ВВС с собой в СССР. Эту форму они получили, поселившись в школе. Биль утверждал, что она очень удобна для жизни в лесу.

Эал стал возражать: костюм является официальной тренировочной формой ВВС, он не подлежит выносу с базы.

— Вы что же, заранее меня хороните? — взорвался Биль. — Почему вы решили, что этот костюм увидят чекисты?

Эал понял, что совершил оплошность, но отступить уже не мог. И упрямо твердил, что форма частным лицам не выдается.

— А что вам дороже, моя голова или эта тряпка?

Ясно было, что парень нервничает: тренировочные прыжки и подготовка грузов для выброски — все это отчетливо показывало, что близок день, когда им придется применить полученные в школе знания на практике. Глупая история с костюмом могла испортить настроение всем: и американцам, и англичанам. Лидумс попросил Эала передать просьбу Биля начальнику школы. В конце концов Эал принес разрешение начальника экипировать обоих учеников по их желанию, и Биль торжественно переоделся в новую форму. Альвирас предпочел обычный костюм охотника, а Биля предупредил, что англичане все равно не разрешат ему идти на Восток в американской военной форме. Лидумса занимал не спор между Билем и Эалом, а тревожная мысль о том, что надо как можно скорее предупредить своих о готовящемся прыжке через границу. И он с удовольствием воспользовался благосклонностью начальника английской школы, чтобы совершить небольшую прогулку в город.

На этот раз он был один и брел по городу медленно, придерживаясь центральных улиц: приглядывался, нет ли где сзади или сбоку «недреманного ока», да и спина от удара о землю все еще побаливала.

Он заходил в маленькие лавочки, где обычно продают туристам неприхотливые сувениры, в пивные бары, где еще было мало посетителей, и постепенно удостоверился, что никто по пятам за ним не следует. Зато он обнаружил неприметный почтовый ящик в тихом переулке и опустил очередное письмо своей любимой девушке в Дании, о которой так лирически-грустно рассказывал как-то Малому Джону.

Письму этому предстоял длинный путь, но Лидумс был твердо уверен, что не далее, как через неделю, содержание невинного с виду любовного послания будет доложено генералу Егерсу, а тот вызовет к себе полковника Балодиса, кочующего где-то в лесах Курляндии и присматривающего за английскими лазутчиками, как добрый отец присматривает за своими детьми…

Так думал Лидумс, возвращаясь, в свою очередь, под бдительное наблюдение лейтенанта американских специальных войск Герберта. В подарок своему опекуну он нес тщательно упакованную четырехгранную бутылку отличного виски «Белая лошадь».

Лидумс умел предвидеть будущее, но увидел далеко не все. Его короткое любовное письмо латышской девушке, проживающей в Дании, в положенный срок действительно легло на стол генерала Егерса, но действие его оказалось куда более мощным, нежели простой разговор двух старых боевых друзей Лидумса-Вэтры о нем самом и о его долгой заграничной командировке без визы…

 

8

Генерал-майор Ян Янович Егерс любил порядок, да и сам он был примером для своих подчиненных.

Невысокого роста, сухой, тонкий в кости, но жилистый и упругий, как истый спортсмен, он выглядел моложе своих пятидесяти пяти лет. Двигался он быстро, разговаривал всегда с улыбкой, но порой за этой улыбкой скрывалась ирония и даже, как некоторым казалось, раздражение, особенно если порядок, о котором он так пекся, кто-то нарушил.

А теперь, когда хозяйство генерала Егерса, говоря военным языком, все время пополнялось совсем уж необычными «подразделениями», порядок в нем должен был соблюдаться особенно тщательно. В общем, это новое хозяйство генерала Егерса стало самым беспокойным…

Но зато и порядок в хозяйстве поддерживался железной рукой.

Как только к генералу Егерсу поступало очередное послание Лидумса то из Англии, то из Западной Германии, Ян Янович немедленно собирал всех своих помощников, причастных к радиоигре с английской разведкой, для очередного анализа событий.

На этот раз Лидумс извещал генерала, что англичане готовят на группу Будриса воздушный десант в составе трех человек, одним из которых, возможно, будет он сам.

Пока все, о чем сообщал Лидумс, сбывалось. Предыдущее его письмо о том, что англичане собираются снова воспользоваться катером Хельмута Клозе, но Лидумс дату отплытия определить не сможет, так как отбывает в Западную Германию, пришло вовремя. Ну, а поскольку Лидумс за эту операцию не отвечал, то катер, высадивший сразу две группы шпионов на двух лодках — по три шпиона и по два гребца на каждой, — был «нечаянно» замечен советским пограничным катером, который атаковал его в советских территориальных водах. Катер, получивший несколько пробоин, ушел. С первой лодки люди Графа приняли перетрусивших шпионов, но вторая сбилась с курса, и ее встретили вместе с пограничниками оперативные работники генерала Егерса. Все-таки следить за тремя шпионами легче, чем за шестью. Англичанам пришлось проглотить эту горькую пилюлю. Будрис насел на них за неосторожность, сообщил, что встретил только трех человек, требовал ответить, как это его посланец Лидумс мог проштрафиться с десантом, просил сообщить, спасены ли катером три других шпиона и гребцы, так как недалеко от Ужавы пограничники выловили полузатопленную резиновую лодку без людей, а на фарватере напротив Ужавского маяка обнаружены мазутные пятна, что свидетельствует об аварии на катере. В течение двух недель чекисты читали населению лекции о бдительности, из которых пособники получили полную информацию. К счастью, чекисты решили, что катер не успел высадить десант на берег, о чем говорит найденная ими резиновая лодка, и не стали прочесывать окрестные леса. Но Лидумса Будрис отчитывал сурово.

Теперь англичане, вероятно, призадумаются, стоит ли им проводить такие операции без Лидумса. А сейчас они пока должны заняться ремонтом катера, да и Хельмут Клозе не раз почешет затылок, если снова получит приказ идти к советским берегам… Пока Лидумс находится в лагере врага и связан со многими ситуациями, которые трудно предусмотреть, надо соблюдать крайнюю осторожность!

На очередное совещание, как и предполагал Лидумс, прибыл и полковник Балодис с несколькими сотрудниками. Явилась и рижская группа, которая своими оперативными мероприятиями сдерживала действия наиболее активных английских шпионов в республике и в самой Риге. Из Москвы прилетел представитель центрального аппарата КГБ, координировавший действия местных органов Комитета госбезопасности против отдела «Норд» английской разведки.

Прошло уже три с половиной года, как первая группа шпионов из Англии попала в поле зрения генерала Егерса. То были Вилкс, Эгле и бесславно для англичан сбежавший Лаува. Вилкс вернулся в Англию, чтобы представить «Норду» своего боевого командира Лидумса. Эгле лежал больной на одном из хуторов в курляндских лесах. Но англичане позднее заслали Петерсона, Тома и Адольфа, Бертулиса с двумя помощниками, и вот еще троих с двумя гребцами. И теперь чекистам Латвии предстоит ежедневно, ежеминутно проводить свои мероприятия относительно этих людей, чтобы не просто путем следствия и их показаниями в случае процесса над ними, а именно умелыми действиями контрразведчиков разоблачить их и представить суду весомые доказательства их измены Родине. Но всего важнее раскрыть возможных сообщников, которые решатся помогать иностранным шпионам. А самое главное, что многие из шпионов рвутся к самостоятельной деятельности, как тот же Петерсон, как рвались Том и Адольф, а все это чрезвычайно усложняет дело.

Об этом и заговорил генерал Егерс, анализируя создавшееся положение.

— К несомненным достижениям нашей радиоигры с противником, — начал он, — мы можем отнести прежде всего то, что сумели на определенном участке взять под свое наблюдение подрывные действия англичан, направленные против Советского Союза, и раскрыли многие вражеские замыслы…

…Не менее важен и тот факт, что советский разведчик Лидумс успешно внедрился в агентурную сеть «Интеллидженс сервис» и своевременно вскрывает, а в некоторых случаях и направляет в выгодном для нас политическом и оперативном плане потуги англичан создать на территории советских прибалтийских республик шпионскую сеть и националистическое подполье.

…Мы можем с заслуженной гордостью сказать, что нам уже удалось захватить несколько хорошо подготовленных иностранных разведчиков и большое количество новейшего шпионского снаряжения, в том числе передатчики, шифры, коды, оружие. Захват этих разведчиков, а также наблюдение за теми, которые еще не подозревают, что ордера на их арест давно выписаны, но сроки приведения их в действие отсрочены прокуратурой по нашим оперативным соображениям, позволили нам, чекистам, выявить в Прибалтике значительное число представителей старой вражеской агентуры, ушедшей глубоко в подполье и ожидавшей лишь сигнала к началу действий. Они вошли в контакт с английскими шпионами, получили этот сигнал, начали действовать и, естественно, разоблачили себя. Сегодня мы могли бы предъявить суду ясные и точные доказательства их враждебных действий в прошлом и в настоящее время.

Егерс ненадолго замолчал, словно показывал, что переходит к другому разделу своей речи. И слушатели поняли, что он будет говорить о самом главном.

Действительно, Егерс заговорил о Лидумсе. Он сказал о том, как необходима была Лидумсу поддержка с Родины и как полковнику Балодису пришла счастливая мысль использовать для этой цели радиостанцию провалившихся шпионов Тома и Адольфа. Передача дезинформации через станцию Тома позволила Лидумсу «разоблачить» чекистов, что очень сильно расшатало позиции злейшего врага Советской власти полковника Ребане в «Норде» и, главное, была скомпрометирована идея Ребане о заброске шпионов в Прибалтику, минуя группу Будриса. Естественно, что вся эта операция улучшила позиции Лидумса в стане врагов и дала некоторые опорные данные для разработки очень важных в оперативном отношении действий, которые теперь реализуются. Егерс отметил, что переданная через радиостанцию Тома дезинформация об аэродроме в Латвии и ее разоблачение Лидумсом в Лондоне заставили англичан обратиться за проверочными данными к шпиону Петерсону, что в свою очередь показало, что последний совсем не тот тихий инспектор, каким представлялся в первое время, а деятельный и энергичный агент разведки, умеющий использовать любую возможность, чтобы помочь своим хозяевам.

— Двенадцатого февраля, — продолжал генерал Егерс, — англичане передали Петерсону радиограмму следующего содержания:

«Нас очень интересуют аэродромы в Латвии. Опишите взлетные площадки и материал, из которого они сделаны: бетон или иной материал? Длина взлетных полос и их направление? Количество самолетов на аэродроме и их типы? Мы хотели бы иметь информацию: имеется ли аэродром в районе Либавы. Мы сейчас получаем письма из Риги значительно быстрее, чем раньше. Поэтому лучше пиши и делай чертежи. Однако мы не хотим, чтобы ты и твои друзья рисковали, исполняя наши просьбы. Поэтому сообщай только о том, что можно выяснить без большой опасности. Может быть, наблюдение под Либавой опасно, так как там близко запретная зона. Если это так, то лучше оставь…»

В ответ Петерсон довольно быстро радировал следующее:

«Интересующий вас аэродром, по словам моего информатора — хозяина рекомендованной вами квартиры, мало интересен. Но другой информатор сообщил, что некоторое время назад он, проезжая по шоссе, видел на этом аэродроме около тридцати двухмоторных самолетов, тип которых продолжает выяснять. В деревянных бараках, в западной части аэродрома, проживает персонал. В южной части аэродрома стоят два двухэтажных кирпичных дома. Ангары не замечены».

Генерал Егерс отложил радиограмму и со своей иронической полуулыбкой пояснил:

— Как вы понимаете сами, мы не стали препятствовать Петерсону в передаче этой радиограммы, как не стали и сообщать англичанам и их шпионам, что на этом аэродроме стоят списанные из аэрофлота американские самолеты, полученные по ленд-лизу еще в первые годы войны. Как говорят, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало! — Он остановил веселый смех взмахом руки и продолжал уже в другом тоне: — Зато теперь из писем Лидумса стало ясно, что англичане вполне удовлетворились ответом Петерсона по поводу аэродрома в Латвии. А Лидумсу удалось убедить англичан, что чекисты при помощи «Тома» ищут группу Будриса через Лондон… А это еще более укрепляет репутацию и группы, и самого Лидумса. Сначала они еще пытались задавать «Тому» всякие каверзные вопросы, но так как мы все время запрашивали «адрес» группы Будриса, то они в конце концов ответили нашему «Тому» следующей радиограммой:

«Дорогой Том, мы уже давно, к сожалению, потеряли всякую связь с Будрисом и его друзьями. Не знаем, что случилось с группой, но опасаемся, что произошло что-то непоправимое. Дорогие Том и Адольф, с этого сеанса мы, ради вашего благополучия, прекращаем связь с вами до лучших дней. Рацию закопайте.

Бог да благословит Латвию».

Как видно, англичане начисто списали со счетов двух своих шпионов. Из числа же тех, что находятся под нашим наблюдением, я считаю особенно опасным Петерсона. Сейчас мы выслушаем сообщение начальника группы, которая ведет наблюдение за Петерсоном с того дня, как он появился в Риге…

Старший офицер группы сообщил, что во время пребывания в Риге Петерсон в первом же тайнописном письме англичанам пожаловался на крайнюю ограниченность своих возможностей. Он писал:

«Вы на той стороне ожидаете от меня информацию о русских, но да будет мне разрешено объяснить причины медленного исполнения моего задания.

2 ноября. Петерсон».

1. У меня до сих пор нет настоящего паспорта, который помог бы мне встречаться с легально работающими нашими единомышленниками, и я лишен возможности свободно передвигаться по стране. Полученный от вас бланк паспорта можно было бы заполнить, но нет рельефного штампа, который ставится на краю фотокарточки, — этот порядок вам может лучше объяснить Вилкс.

2. Будрис не разрешает использовать его людей для агентурной работы, опасаясь за безопасность всей организации при каком-либо случайном провале.

3. Я настойчиво пробовал привлечь к работе некоторых моих родственников и надежных знакомых, но они боятся последствий за связь со мной, да и разведывательные возможности у них крайне ограничены.

4. Кроме того, проживание в Риге на нелегальном положении нервирует меня до крайности, в связи с чем перспективы на будущее кажутся мне особенно мрачными. Однако надеюсь, что сумею выполнить ваше задание.

Однако этот страх совсем не помешал Петерсону попытаться наладить связи со своими единомышленниками, которые, как его информировали в Англии, были связаны с англичанами еще до 1940 года. Правда, он продолжал бояться, но действовал.

Наблюдение за действиями Петерсона в Риге показало, что он из одних домов выходил весьма торопливо, но были визиты, и очень продолжительные. Тут офицер сослался на то, что полковник Балодис-Будрис несколько раз встречался с Петерсоном, и попросил Балодиса поделиться своими наблюдениями…

Полковник Балодис доложил о трех своих последних встречах. Встречи состоялись по просьбе Петерсона.

Сначала они встретились 28 ноября в парке «Виестура Дарзс». На вопрос руководителя подполья, как поживает Петерсон, тот откровенно ответил, что чувствует себя весьма плохо… Он тут же пояснил, что не может добыть никаких ценных сведений ни сам, ни через людей, с которыми установил связь по указанию англичан, и попросил Будриса помочь ему через людей его группы.

Будрис заметил, что он вполне понимает и разделяет взгляды Петерсона о необходимости сбора информации, но использовать для этого необученных партизан считает невозможным. Будрис напомнил, что сам Петерсон, хорошо обученный, имеющий возможность свободно передвигаться по Риге, жалуется именно на то, что информацию собирать не может. Чем же помогут ему партизаны?

Петерсон опять стал ссылаться на отсутствие «чистых» документов. Но тут же похвалился, что недавно передал в Лондон сообщение о местонахождении одного войскового штаба, которое установил визуальным наблюдением за входящими и выходящими офицерами и генералами. Лондон поблагодарил его, но Петерсон чувствует всю фальшь своего положения: невозможность развернуть эффективную шпионскую деятельность действует на него угнетающе и беспокоит. Будрис посочувствовал, передал присланные из Англии двадцать тысяч рублей, но от какой-либо помощи людьми или советами отказался.

Через месяц Петерсон снова передал сигнал о необходимости встретиться. Будрис явился на свидание в точно условленный час.

На этот раз Петерсон попросил обеспечить оружием его нового квартирохозяина на случай внезапного появления чекистов…

Был он чрезвычайно нервен, возбужден. Хотя встреча происходила в довольно людном зимнем садике, где катались на санках дети, гуляли няньки и бабушки с младенцами в колясках, он все время оглядывался, что — заметил ему Будрис — могло привести к саморазоблачению. На слова Будриса, что не следует прибегать к оружию в любом кажущемся опасным случае, так как это может быть и случайная встреча или, скажем, ошибочный звонок в квартиру, где он живет, Петерсон возразил, что сам он без взведенного пистолета на улицу не выходит. Кроме пистолета, сказал Петерсон, он носит в кармане молоток без рукоятки, таким молотком с одного удара можно бесшумно убить человека. А хозяин так изнервничался, что боится оставаться в собственной квартире без оружия.

Говорил он и о необходимости запасных квартир. Сам он подыскал четыре квартиры, но каждая из них не вполне удовлетворяет требованиям безопасности и правилам конспирации. В одной слишком много жителей, в другом доме, где он снял запасную квартиру, дворник — вздорная и, по-видимому, опасная женщина. Есть еще квартира в районе Ропажа, но это слишком далеко, и только одна оказалась довольно удачной. Адреса он не назвал, но сказал, что квартира трехкомнатная, хозяин ее одинокий человек, железнодорожник, был членом ЛЦС. Офицер группы наблюдения подтвердил, что при изучении передвижений Петерсона все эти квартиры были выявлены: оказалось, что во всех случаях речь шла о людях, адреса которых Петерсон получил еще в Англии.

— Последняя встреча, — продолжал Балодис-Будрис, — состоялась совсем недавно на одной из подпольных квартир Петерсона. В этот раз Будрис прибыл с нарочитым опозданием на целый час, как раз в тот миг, когда Петерсон собирался выпрыгнуть в окно с третьего этажа. К письменному столу и батарее центрального отопления была привязана толстая веревка, окно приоткрыто, деньги, шифры и документы спрятаны в карман, оружие наготове.

— Увидев меня, — рассказал далее Будрис, — Петерсон чрезвычайно обрадовался. Оказалось, что он представил возможность моего провала и подготовился бежать при первой тревоге. Хорошо, что хозяин, который знал пароль, успел крикнуть Петерсону, что пришли свои.

Петерсон находился в совершенно подавленном настроении. Он был недоволен всем, в частности своей шпионской работой. Он рассказал, что при первом намеке на такую работу люди, вроде бы и согласные с ним в мыслях, начинают изворачиваться, лгать, одним словом, уходят даже от разговора. Иногда у него появляется страшное искушение выйти на улицу, убить нескольких человек, а последней пулей покончить с собой.

Его теперь все пугало. Однажды после встречи с одним из своих информаторов в парке «Стрелниеку Дарзс» он возвращался домой. Кто-то быстро пробежал по улице, потом послышался милицейский свисток. Петерсон чуть не бросился в бег, хотя понимал, что это больше всего привлечет внимание. На этот раз он все-таки сдержался. Но когда через несколько дней снова позвонил информатору и сказал несколько условных слов, чтобы вызвать его на новую встречу, тот возбужденным, дрожащим голосом ответил, что больше с Петерсоном встречаться не может. И оказалось, что новая конспиративная квартира, снятая за крупные деньги, стала опасной.

В этой связи Петерсон просил у Будриса совета: как проверить квартиру и ее хозяина? Может быть, позвонить туда по телефону-автомату?

Будрис посоветовал на конспиративную квартиру пока не ходить и не звонить, тем более что, по его данным, после Нового года в Задвинье, где находится названный Петерсоном дом, идет выборочная проверка квартир с целью обнаружения спекулянтов жилплощадью, сдающих комнаты жильцам без прописки.

Хозяин квартиры, в которой жил Петерсон, доверительно рассказал Будрису-Балодису, что квартирант созрел для любого опасного действия. Из-за отсутствия документов он считает себя неполноценным человеком, заперт в квартире, как в бочке, и вынужден влачить самое жалкое существование. Во всем этом он считает виновными англичан. В последнее время он высказывается еще более решительно: если бы он, мол, знал, какая жизнь тут его ожидает и какие идиоты его хозяева, то лучше бы сразу по прибытии в Латвию явился в ЧК и рассказал все… Впрочем, последнее высказывание, как думает хозяин квартиры, может быть и пробным камнем для проверки самого хозяина.

Во всяком случае, дела у Петерсона шли плохо, о чем свидетельствовали и его письма, отправленные в эти дни. В письме, адресованном: Германия, 24-А, Гамбург — Вандобек, Кеденбургштрассе, 31-Ш, Я. Абикис, он писал:

«Здравствуй, милый друг!

Разреши мне в этом письме сказать несколько слов о себе. Как я уже сообщал раньше, людей для агентурной работы организация не дает, ибо их задачей является забота о безопасности друзей, живущих на нелегальном положении. Я нашел двух человек вне организации, рекомендованных вами, однако их возможности чрезмерно ограничены для того, чтобы быть информаторами, хотя они и согласились работать. Теперь мне стало известно, что они давно находятся под подозрением за свою прошлую деятельность, поэтому мне пришлось прекратить связь с ними. Живя без документов, я не могу искать случайных людей, тем более что большинство из них согласны примириться с Советской властью. Работать в такой среде мне кажется бессмыслицей. Да и нервы у меня сдают из-за постоянной тревоги и напряжения.

Не сердись, друг, может быть, я и ошибаюсь, но в настоящее время я думаю именно так. Если возможно, прошу в предстоящих операциях подумать обо мне и дать мне возможность вернуться в свободный мир…»

25 января Петерсон повторил свою просьбу по радио:

«Выполнение моего задания практически невозможно. Не могу найти подходящих людей, так как большинство не верит нашим идеалам. Жить здесь без документов опасно. Мои нервы страдают от непрерывной тревоги. Единственно, что мне осталось, — вести жизнь преследуемого партизана. Прошу вас обсудить возможность моего быстрейшего возвращения, а пока я предпринимаю меры по найму какого-нибудь суденышка для ухода морем на Готланд, если ваши операции задержатся…»

Да, Петерсон действительно «созрел», но не стал от этого менее опасен. Скорее наоборот. Маниакальная подозрительность могла заставить его пустить в ход оружие против любого человека, который показался бы ему опасным.

Генерал Егерс поставил вопрос: как изолировать Петерсона, не вызвав подозрения англичан? Это не Том и Адольф, которые шли самостоятельно и могли провалиться когда угодно и где угодно. Петерсон был аккредитован в группу Будриса как инспектор отдела «Норд» английской разведки. Он встречался с Будрисом, о чем сообщал англичанам, долго жил в лесном отряде. Руководители отдела «Норд» — опытные и умные люди. Если Петерсон провалится, они прежде всего подумают о том, что он даст показания на первом же допросе: на эту мысль их натолкнут собственные письма и радиограммы Петерсона, из которых видно, как он изнервничался. Но если он будет давать откровенные показания, то прежде всего выдаст всю группу Будриса. А группа должна еще работать.

В то же время Петерсон уже разоблачил, как известно присутствующим здесь товарищам, нескольких кадровых агентов английской разведки. Эти агенты, активно действовавшие в Латвии перед войной и в первые послевоенные годы, были затем, если так можно выразиться, законсервированы англичанами и ожидали нового сигнала к действиям. Такой сигнал последовал от английской секретной службы через Петерсона. Оставлять на свободе этих агентов мы не имеем права, но одновременно с этим должны подумать, как использовать их в наших интересах в радиоигре с англичанами.

Всегда невозмутимый и спокойный, полковник Балодис, вот уже три с половиной года живший бок о бок со своими заклятыми врагами, встречавшийся с ними один на один и со многими сразу, знавший, что любой промах может оказаться смертельным для него, как для минера смертельна любая ошибка, встал по знаку генерала и твердо сказал:

— Есть только один выход: инсценировать героическую смерть шпиона. Английские разведчики обожают романтику. А что может быть выше героической гибели во славу королевы? Для англичан Петерсон умрет во время очередной радиопередачи. Такая передача, по расписанию Петерсона, состоится в следующую среду. Проводить он ее должен из пустой дачи в Дзинтари, ключи от которой получил сразу по приезде в Ригу. Там же хранится и его рация. Перед отъездом Петерсона на дачу мы его арестуем. По расписанию передача назначена на двадцать один час тридцать семь минут. В двадцать один пятнадцать чекисты окружат дачу и инсценируют бой с Петерсоном и его помощником. Во время боя Петерсон и его напарник будут «убиты». Чекисты вывезут их «тела» на санитарной машине. Местные жители услышат разговоры чекистов о том, что оба шпиона убиты, что убиты и двое или трое чекистов, — надо же, чтобы англичане поняли: бой был нешуточный! Правда, потом придется ремонтировать дачу, холостыми патронами тут не обойдешься, надо, чтобы местные жители увидели выбитые двери, пулевые пробоины, разбитые окна и прочее, чтобы слух об убитых диверсантах достиг ушей какого-нибудь доброхотного корреспондента одной из буржуазных газет, а англичане немедленно запросят Будриса о том, куда исчез Петерсон, не вышедший на связь в условленное время. Будрис после недолгого расследования сообщит о гибели Петерсона и его помощника.

Затем генерал предложил обменяться мнениями о положении Эгле…

Эту зиму Эгле жил под наблюдением Коха на отдаленном хуторе. Его сознание затемнялось все чаще, и припадки шизофрении становились длиннее. Во время одного из таких припадков он пытался покончить с собой. Коху пришлось отобрать у него оружие, спрятать все веревки, вожжи, но не было никакой гарантии, что за ним удастся уследить и предотвратить следующую попытку самоубийства: сумасшедшие, подверженные какой-нибудь идее, бывают хитрее здравомыслящих.

Иногда он составлял очередное тайнописное послание, все содержание которого сводилось к жалобным мольбам о возвращении в Лондон, где осталась его семья. Когда-то, в первые месяцы по прибытии в Латвию, Эгле бравировал тем, что бросил отца и мать, жену и двоих детей и ушел воевать за идеалы свободной Латвии. Теперь он все чаще и чаще вспоминал о них и каялся, почему не послушал отца, работавшего бракером леса в Лондонском порту. Эти три с лишним года подпольной жизни совсем изнурили его.

Балодис прочитал последнее письмо Эгле от 15 января:

«Во-первых, снова прошу разрешения вернуться в Лондон, чтобы можно было привести в порядок свое здоровье. Надеюсь на вашу помощь этой весной. Еще раз прошу протянуть руку помощи и, пока не поздно, отремонтировать мое здоровье, чтобы я был пригодным к будущей войне.

Если по каким-то особо важным обстоятельствам мне еще придется оставаться здесь, то прошу прислать мне следующие вещи: правильно изготовленный паспорт; рацию с запасными лампами; деньги; химикаты для вытравления чернил с инструкцией о правилах пользования; сильные яды в очень маленьких капсулах, примерно 15—20 капсул; очень хороший бинокль; несколько штук часов, устойчивых от сотрясений и воды; один четырнадцатизарядный пистолет с патронами к нему; один пистолет калибра 7,65.

Из медикаментов прошу лекарства от воспаления слепой кишки; от гнойного воспаления гланд и для регулирования сердечной деятельности, ибо сердце временами чуть не останавливается, а порой бьется чрезвычайно сильно.

Все вещи прошу закрыть в чемодан, чтобы нельзя было чужому глазу заглянуть в содержимое. Если будете упаковывать в вещевой мешок, то его надо запломбировать. В мешок вложите письмо с описанием всех вещей и в каком порядке они уложены. Письмо пишите тайнописью. Посылку пошлите по адресу: Рижское взморье, Лиелупе… Этот адрес дан мне Будрисом…»

Англичане, получив странную радиограмму от Эгле и его жалобные послания, запрашивали Будриса, Бертулиса и Делиньша о состоянии больного, и все трое откровенно ответили, что Эгле лучше всего вывезти при первой же морской операции…

После короткого доклада Балодиса о состоянии Эгле Ян Янович предложил послать на хутор к Эгле под видом пособника врача-психиатра. Может быть, удастся вылечить больного.

Балодис предъявил хладнокровную радиограмму англичан:

«Учитывая, что морская операция является очень важной, а условия ее проведения будут значительно труднее, чем случалось до сих пор, взвесьте, не является ли поведение Эгле угрозой для всей операции? Если он может явиться такой угрозой, исполните приговор судьбы и считайте, что он погиб за родину. Наша цель намного дороже, нежели жизнь одного человека. Бог да благословит Латвию!»

Кто-то не выдержал, буркнул:

— Какая подлость!

Генерал усмирил общее возмущение, сказал:

— Свои приказы англичане пусть выполняют сами. Я советовался с товарищами из прокуратуры о деле этого шпиона. Он, едва ступив на советскую землю, оказался в нашей группе. Какой-либо подрывной деятельностью он заниматься не мог, да и особого рвения не проявлял. Единственный «криминал», который мы можем ему предъявить, это то, что он добросовестно передавал англичанам все составленные нами радиограммы. В связи с этим соответствующие органы, учитывая также наши оперативные интересы, разрешили не привлекать Эгле к уголовной ответственности. Его можно было бы лечить и у нас, но Эгле так привязан к своей семье, что вряд ли наше вмешательство поможет ему. Поэтому я предлагаю Балодису навестить больного, сообщить ему, что он будет отправлен обратно в Англию при первой возможности. Ручаюсь, что это будет самым лучшим лекарством для него…

— А Клозе не выкинет его с катера в море? — спросил кто-то из присутствующих.

— В момент операции мы поставим англичан в известность, что отправляем больного для лечения. Они будут вынуждены проследить, чтобы с Эгле ничего не случилось. Авторитет Будриса слишком высок, чтобы они могли не считаться с ним!

Так были решены судьбы Петерсона и Эгле…

 

9

Эал с бешеной скоростью вел машину на юг Западной Германии, к австрийской границе. Шоссе, как это часто делали американцы в своей зоне, было закрыто для частного транспорта на неопределенное время.

Местность все понижалась. Они уже пересекли несколько дамб, по обеим сторонам которых простирались хмурые болота с чахлой растительностью. Снег давно стаял, но воды было хоть отбавляй, а во многих местах болота были сплошь залиты, только мхи, кое-где выступавшие из воды, показывали, что тут все же есть земля.

Эал поглядывал искоса на своего спутника, пытаясь угадать по его лицу, как он оценивает местность, на которой должны проходить «маневры». Но Лидумс так много побродил по болотам — и такой вот запоздалой весной, и осенью, и летом, и зимой, что смотрел на этот дикий уголок без особого любопытства. Его больше занимало, зачем он приглашен на эти маневры?

Машина внезапно свернула с номерованного и разлинованного дорожными знаками государственного шоссе на узкую дамбу и нырнула в лесок. Это было относительно высокое место, в своем роде островок. И скоро в лесу показались строения.

— Приехали! — с облегчением сказал Эал и вылез из машины.

Лидумс последовал его примеру.

Перед ними было нечто вроде охотничьего домика, затерянного в густом, хотя и низкорослом лесу. Домик был двухэтажный и окружен службами: гаражами, кухней, конюшнями, столовыми, общежитиями, и вокруг всех этих служб суетились люди в военной форме, по-видимому низшие чины, а на веранде двухэтажного дома сидели офицеры, курили, пили кофе, некоторые стояли, склонясь над длинными столами с расстеленными на них картами.

Навстречу им из дома вышел полковник, в котором Лидумс еще в первую встречу предположил Росса — руководителя всех шпионских школ, созданных в Западной Германии американцами. Он дружески протянул руку Лидумсу, приветствуя:

— Рады видеть вас в Бад-Тельце, мистер Казимир! Пройдемте в дом.

Эал поручил солдату чемоданы, свой и Лидумса, и пошел за ним в дом с черного хода. Росс, дружески взяв Лидумса под руку, провел его на веранду.

— Господа, мистер Казимир, представитель английской секретной службы.

Казимир увидел несколько лиц, которых запомнил с первой встречи с американцами. На этот раз все они были в форме, да и сам он был в тренировочном костюме, как посоветовал Эал.

Но было много и незнакомых военных — и молоденьких лейтенантов, и седых полковников. Был даже один генерал с плотным мясистым лицом и тщательно ухоженными усами.

— Виски? Мартини? — спросил Росс, подводя Лидумса к стойке бара.

— Пожалуй, виски, — улыбнулся Лидумс.

— Да, вы ведь привыкли к водке! — улыбнулся Росс. И предупредил: — Обедаем в четыре, после окончания операции.

— Простите, но не скажете ли вы мне, на что я должен обратить особое внимание? Я ведь человек новый, — попросил Лидумс.

— От вас нет секретов. Через час начнется десант парашютистов.

— В это болото? Брр…

— А где вы спасаетесь от ваших противников у себя на родине?

— Увы, тоже в болотах. Но мы хоть заранее разведываем их.

— Вот этим и займутся наши парашютисты! Разве-дают и скроются от условного противника.

— А противник тоже выбросит десант?

— Нет, местность уже освоена. Противник попытается выбить десантников из болота и взять их в плен или «истребить».

— И на сколько дней рассчитана эта операция?

— На десять дней.

— А нельзя ли мне принять в ней участие?

— Я так и знал, что при вашем деятельном характере вы обязательно захотите принять участие в операции! — рассмеялся полковник. И обернулся к офицерам: — Господа, мистер Казимир изъявил желание участвовать в маневрах! Не хотите ли взять его в посредники?

Офицеры столпились вокруг Лидумса и Росса.

— Беру с удовольствием! — воскликнул один, оглядывая крупную фигуру Лидумса.

— А я бы с удовольствием взял его помощником в свою роту! — отозвался другой.

— Да, такому великану это болото по колено! — засмеялся третий.

В углу заработал телетайп. Оператор оторвал ленту депеши и передал генералу. Генерал поднялся, отрывисто сказал:

— Господа офицеры, десант выбрасывается через двадцать восемь минут!

Офицеры разбирали фуражки, оружие и покидали веранду. Росс дружески предложил Лидумсу:

— Мы с вами поднимемся на смотровую вышку. Это будет интересное зрелище!

Он взял фляжку, предусмотрительно наполненную дежурным солдатом, оглядел Лидумса:

— Вышка открытая, вам не будет холодно?

— Ну, в этом костюме можно спать зимой на снегу! — И пока они поднимались по узкой лестнице, рассказал, как его соученик потребовал от Эала обязательно снабдить его таким костюмом: — Как видите, доверие к качеству вашей тренировочной формы самое высокое!

На вышке собрались все свободные от приема десанта офицеры. Она была закрыта подъемными окнами со всех сторон и давала великолепный обзор. Тут тоже стояло несколько телетайпов и телефонов, возле которых дежурили солдаты.

Тяжелый гул самолетов наполнил окрестность. Они заходили с юга и пристраивались в хвост один к другому.

Откуда-то из болот в небо поднялась красная ракета. И тотчас же из первого самолета посыпались мелкие фигурки или свертки, а может, и то и другое, и над ними начали вспыхивать белые цветки парашютов. Это зрелище массового десанта — Лидумс не мог не признать — выглядело внушительно. Самолеты освобождались и уходили, а в небе все увеличивалось число парашютов.

Но вот и люди, и грузы стали приземляться (скорее — приводняться), парашюты гасли, и через пятнадцать минут после высадки десанта ничто не напоминало о том, что тут скрывается не меньше роты парашютистов, вооруженных — Лидумс это знал — не только автоматами и ножами, но и стомиллиметровыми безоткатными орудиями, и минометами, и автомобилями, способными двигаться и по шоссе, и по болотам. И мысль о том, что нечто подобное может однажды случиться у него дома, на родине, была весьма неприятна.

Солдаты, дежурившие у раций, то и дело подавали полковнику Россу радиограммы, и тот, одобрительно кивая, приказывал:

— Передайте им мою благодарность!

Но вот поступило последнее донесение, полковник обвел офицеров торжествующим взглядом, сказал:

— Операция окончена. Прошу, господа, к столу!

Все, кроме дежурных, спустились с вышки.

Если для рейнджеров и младших командиров учения были приближены к условиям военных действий, то старшие офицеры и посредники чувствовали себя здесь как на даче. Был подан отличный обед, много свежей дичи — постарались егеря, обслуживавшие охотничий домик, — много вина и виски.

Полковник усадил Лидумса напротив себя и то и дело заговаривал с ним. Но Лидумс был настороже: пил мало, вопросов не задавал, лишь слушал да кратко отвечал, когда обращались к нему. Он все время ждал каких-либо вопросов со стороны полковника или генерала, или младших офицеров, поглядывавших на чужака с любопытством, но в то же время и свысока.

С болота не было слышно ни звука. Изредка раздавались птичьи крики: перекликались дозорные. Полковник прислушался к этим птичьим голосам, с удовольствием сказал:

— А мы уже окружены! Пусть «синие» выставят дозоры!

Два или три офицера вышли за-за стола, где-то зазуммерил полевой телефон, и тотчас из-за зданий показались два взвода рейнджеров в прорезиненных костюмах, в высоких сапогах, с автоматами на шее и с гранатами у пояса. Одни из них тут же исчезли в заранее отрытых окопах, другие спустились с дамбы в болото и скрылись в камышах.

Полковник обратился к Лидумсу:

— Мистер Казимир, как вам понравился десант?

— Это было великолепно!

— А вы знаете, им придется провести в этом болоте десять дней, отбивая атаки и атакуя, передвигаясь с места на место и не имея никаких запасов пищи, кроме НЗ — так называемого неприкосновенного запаса. Но рейнджер, сохранивший свой неприкосновенный запас в этих условиях, после окончания учений получает дополнительный двухнедельный отпуск, о чем они читали в приказе. Можете представить себе, как они будут беречь этот НЗ?

— Еще бы! — улыбнулся Лидумс.

— Господин полковник, разрешите задать вопрос нашему гостю? — обратился кто-то из более молодых офицеров.

— Пожалуйста! — милостиво кивнул полковник, но тут же добавил: — Но имейте в виду, господин Казимир имеет право не отвечать на вопросы, если они затрагивают интересы той службы, которую он представляет…

— Нет, нет, это, скорее, относится к области англо-американских споров! — поторопился другой офицер.

Лидумс внимательно оглядел его: майор, рослый, с широким лицом и утиным носом, с гладко прилизанными волосами, лет сорока, вероятно захвативший еще конец войны, по-видимому, типичный служака. Вряд ли его вопрос может быть опасен. Лидумс с интересом ждал. А майор, с усмешкой глядя на Лидумса, заговорил:

— Мистер Казимир не скрывает, что представляет разведку дружественной страны. Мне хотелось бы знать, есть ли у мистера Казимира люди, которые могли бы принять участие в подобных маневрах без особого риска утонуть в болоте или умереть с голода?

— Что вы скажете, мистер Казимир? — лукаво усмехнулся полковник.

Лидумс видел со всех сторон насмешливые глаза, а на некоторых лицах и прямо издевательскую улыбку. Да, эта сценка была, видно, срепетирована заранее. Он широко улыбнулся, отставил бокал и сказал:

— Жалею, что у меня под рукой нет моих людей. Но… — он вынул из кармана пачку денег, врученных ему Малым Джоном, и положил ее на стол, — я готов держать пари на все мои карманные деньги, что вы, майор, не рискнете повторить мой опыт. А я сейчас, с вашего, полковник, разрешения, надену такой же костюм, как у ваших парашютистов, получу необходимое оружие и НЗ, попрошу вас присоединить меня к любому взводу и вернусь в день окончания маневров, не истратив своего неприкосновенного запаса, после чего получу в поощрение двухнедельный отпуск…

Он, улыбаясь, смотрел на вытянувшиеся лица офицеров. Полковник предостерегающе кашлянул. Майор, стараясь не замечать недоброго взгляда полковника, небрежно спросил:

— И много у вас этих карманных денег?

— Право не знаю, вероятно, марок пятьсот!

— Ого! — воскликнул кто-то из младших офицеров.

— Я запрещаю это пари! — торопливо воскликнул полковник.

— Почему же? — настойчиво продолжал Лидумс. — Вы пригласили меня на учения, и мне крайне интересно, соответствуют ли эти условия тем, в которых я прожил последние несколько лет.

— Вы слышите, Айрон? — сухо сказал полковник. — Несколько лет!.. А вы всю жизнь, даже и на войне, ходили по асфальту! Должен сказать, мистер Казимир, что майор Айрон занимается всего лишь снабжением. Извините его запальчивость!

— Но пари! Пари! — раздалось сразу несколько голосов.

— Будем считать, что майор Айрон проиграл это пари. В день окончания маневров майор устраивает обед в честь нашего гостя, — жестко сказал полковник.

— Согласен! — сухо ответил майор.

Теперь Айрон поглядывал на Лидумса несколько испуганно. Зато молодые офицеры сразу после окончания обеда окружили гостя. Им хотелось знать, как можно прожить в лесах и болотах несколько лет.

— В болотах есть съедобные растения и птицы, в реках есть рыба, в лесах — и птица, и зверь. Надо только уметь взять их, — шутя, отвечал Лидумс.

— Но если нельзя стрелять, как вы возьмете зверя и птицу?

— Вероятно, так же, как берут их ваши люди — при помощи силков и сетей. И рыбу можно поймать…

— У нас этому обучают специальные инструкторы, кто же обучал вас?

— Голод! — усмехнулся Лидумс.

— И долго вы были в лесах?

— Достаточно долго, чтобы научиться устраивать сухой ночлег в таком вот болоте и разводить огонь так, чтобы не ощущалось даже запаха. Наши «синие» умеют нюхать дым и за два, и за три километра.

— Ну, сегодня у рейнджеров легкий день! — сурово заметил полковник. — Посмотрите, что будет тут завтра, когда начнется облава.

Ему, должно быть, не понравилось, что офицеры так заинтересовались Лидумсом. Лидумс заметил, как он сделал знак Эалу. Молодой разведчик тотчас предложил:

— Позвольте показать вам вашу комнату…

— Но еще рано, Эал! — запротестовали офицеры.

— Мне пора на дежурство. А мистер Казимир может спуститься к вам, если вы не торопитесь на отдых. Но завтра тяжелый день.

Лидумс пошел за ним.

Как видно, полковник решил, что Лидумсу больше не следует спускаться вниз. На столике у кровати стояли бутылка виски в ведерке со льдом и кофе в термосе. Рядом — чашка и бокал, тут же лежали газеты.

 

10

Утром Лидумса разбудил гул.

Небольшие вертолеты опустились во двор усадьбы. Как только вертолет выключал моторы, его откатывали в угол двора, и на его место садился следующий. Всего приземлилось пять машин.

Зазвонил телефон: мистера Казимира приглашали к завтраку.

Завтрак уже кончался, за столом сидели полковник, майор Айрон, Эал и еще несколько человек.

Полковник встретил Лидумса любезно, сам напомнил о том, что Айрон проиграл пари, затем пригласил сопровождать его в посредническом облете «сражающихся» сторон. Лидумс торопливо поел, выпил кофе, и все вышли во двор.

Для полковника был приготовлен четырехместный вертолет. С ним летели Лидумс, Айрон и Эал.

С болот доносилась все усиливающаяся стрельба. Сначала стреляли автоматы, потом в бой вступили минометы. Затем гулко заработали безоткатные орудия. Полковник, с удовольствием прислушиваясь к нарастающим звукам «боя», сказал Лидумсу:

— «Синие» начинают выжимать «зеленых» из болота. У «зеленых» задача — продержаться хотя бы пять-шесть дней в пределах вот этой площади! — Он показал на карте обведенную красным карандашом полосу болот и речных пойм с небольшими водоразделами примерно десять на десять километров. На водоразделах были отмечены тощие гривки леса.

Вертолеты посредников показывались то в одном месте, то в другом. «Бой», должно быть, рассредоточился, и принимали участие в нем только маленькие группки. Правильнее было бы назвать это разведкой боем.

Лидумс отмечал про себя, что стоянки десантников замаскированы ловко. Если где-нибудь и виднелось нечто похожее на боевую позицию, то скорее всего она была ложной.

Они облетели все болото, так и не увидев ни атакующих, ни атакуемых, и возвращались назад, как вдруг прямо под собой заметили дымки минных разрывов. Десантники, скопившись у самой дамбы, пытались атаковать усадьбу, где расположился штаб «синих».

Дымовые шашки, имитировавшие разрывы мин, достигали усадебного двора. И по болоту, и по дамбе бежали люди в зеленых маскировочных костюмах. Они уже добежали до двора, когда с разных сторон затрещали станковые пулеметы, и офицер-посредник с белым флагом в руке остановил атаку как «захлебнувшуюся». Теперь «зеленые» отступали в болото, а «синие» в таких же буро-зеленых костюмах, но с белыми повязками на рукаве, преследовали их.

Но в болото «синие» не полезли, опасаясь, должно быть, засады. Они швыряли гранаты, вероятно, со слезоточивым газом, так как несколько запоздавших отступающих бежали теперь, как слепые, и за ними охотились «синие», хватая их, связывая, выгоняя обратно на дамбу. Атака больше не повторилась, и «пленные» понуро брели, погоняемые ударами прикладов. На взгляд Лидумса, удары были довольно сильные. Вот упал один, другой. Их поволокли за руки, не скупясь на толчки и пинки.

Вертолет приземлился на дворе усадьбы.

К нему подбежал сияющий офицер и доложил полковнику:

— Атака «противника» отбита. Захвачены «пленные». Приступили к допросу!

— Благодарю! — козырнул полковник и, обернувшись к Лидумсу, спросил: — Хотите присутствовать при допросе пленных?

— Буду рад.

Они прошли к пустым конюшням, откуда слышался дикий вой. Лидумс невольно замедлил шаги. Полковник обернулся и с улыбкой сказал:

— На войне, как на войне! Будущий противник применит против пленных пытки! В следующий раз они постараются не попадаться!

В конюшне на бетонном полу валялись трое связанных по рукам и ногам «пленных». Один, полураздетый, лежал привязанный на скамье. За столиком сидел стенографист, записывающий показания. Допрашивающий офицер доложил полковнику:

— Солдат Дженкинс. Третий год службы. Психически слаб. В первые пять минут допроса третьей степени дважды терял сознание. Предполагаю сделать укол скополамина, может быть, удастся обойтись без других средств побуждения.

— А как эти?

— Психологическая подготовка к допросу. Пытались протестовать против средств принуждения, примененных к Дженкинсу, пришлось заткнуть им глотки.

— Национальность?

— Литовец, латыш и немец.

— Если созреют для показаний, доложите мне!

— Слушаюсь!

— Пойдемте, мистер Казимир! Это первая стадия допроса, она малоинтересна. Позже, когда обработка будет закончена, можно послушать, как они станут лгать, чтобы отвести от себя обвинение в предательстве и в то же время избежать новых приемов допроса третьей степени…

Они вышли из этой странной камеры пыток, где свои пытали своих, и Лидумс невольно спросил:

— Неужели нельзя обойтись без этой третьей степени? Ведь это же военная игра!

— Их работа давно уже перестала быть военной игрой! — жестко сказал полковник. — Нам нужны безусловно преданные люди. И потом они должны знать, что произойдет с ними, если они сдадутся в плен. Впрочем, пройдемте ко мне, я вам кое-что расскажу об этих наших войсках…

 

11

Полковник действительно не стал скрывать особенностей системы обучения подчиненных ему подразделений.

Общая картина создания войск специального назначения при военном министерстве США оказалась достаточно мрачной.

В январе 1951 года американский сенат одобрил законопроект, разрешавший военному министерству завербовать для службы в американской армии десять тысяч иностранцев в возрасте от восемнадцати до тридцати шести лет. Американский генерал Хэмлет в статье «Войска специального назначения готовятся к войне и миру» так писал об этих диверсионных отрядах:

«Подготовка в мирное время и действия в период «холодной войны» помогут подразделениям войск специального назначения достойно выполнить свою миссию, когда начнется настоящая война. Эти люди должны научиться и быть способными переносить лишения, приносить жертвы и работать в самых трудных условиях».

На авантюру Пентагона прежде всего откликнулась так называемая Международная ассоциация перемещенных лиц. Уже в октябре 1951 года эта организация переправила в США двадцать пять тысяч человек — эмигрантов из разных стран. Большая часть «живого товара» была направлена в формирующиеся отряды специального назначения. Но… аппетит приходит во время еды, и Пентагон принялся расширять новые воинские подразделения.

Лидумс уже знал многое об этих частях и без рассказов полковника… Но повторение — мать учения!

Вся затея с наемными армиями была очень близка к созданию в Древнем Риме легионов из рабов-гладиаторов. Кое у кого из конгрессменов, вероятно, бродили в голове сходные мысли: почему бы и в самом деле не воевать чужими руками? Но современные «гладиаторы» не спешили положить свою голову… Познакомившись с порядками в новых военных лагерях, многие старались поскорее унести оттуда ноги, а некоторые становились профессиональными убийцами. Много шума наделали два рейнджера, дезертировавшие из лагеря Форт Брэгг, — Джордж Иорк и Джеймс Латан, которые за семь дней пребывания на свободе убили и ограбили семь человек…

Так эти подпольные лагеря оказались на виду у американских газет, а затем и у всей мировой прессы.

Но Пентагон был сильнее, возмущение американского и мирового общественного мнения привело только к тому, что лагеря современных «гладиаторов» были засекречены еще строже, силы военной полиции, следившие за помещенными в лагерях рейнджерами, удвоены, и все пошло своим чередом.

Воспитание и обучение убийц было поставлено на научной основе. В программе подготовки предусмотрено не только изучение вероятного противника, но исследование быта, обычаев и нравов тех народов и стран, где диверсанты будут действовать. Особое внимание уделялось физической подготовке, умению выжить в самых тяжелых условиях. Их обучали скрываться в любой местности, самостоятельно добывать продукты питания, строить укрытия с максимальным использованием местных средств.

Курс подготовки диверсантов разделен на три периода.

Сначала диверсантов готовят к их будущим специальностям. Специалисты по вооружению изучают легкое и тяжелое оружие, от пистолета до стомиллиметрового безоткатного орудия, а затем стрелковое оружие армий социалистических стран. Связисты обучаются три месяца. За это время они должны овладеть техникой телефонной и радиосвязи, техникой подслушивания переговоров противника, радиопеленгацией средств связи противника, шифровкой и расшифровкой, пользованием кодами и таблицами. Диверсантов-подрывников готовят за четыре недели. За это время подрывники должны освоить не только средства и способы подрыва различных объектов, но и способы применения местных химических и медицинских материалов для изготовления примитивных взрывчатых веществ. Диверсанты-медики обучаются два месяца. Они должны уметь оказывать первую медицинскую помощь в полевых условиях, делать несложные операции, определять зараженность радиоактивными веществами местности, продовольствия и людей.

Все это — обязательные специальные познания.

Военные специалисты из разных институтов создали десятки видов вооружения для войск специального назначения. В их числе есть и такие, как одноместный вертолет ХОЕ-1. Он разбирается и укладывается в ящик. Вес его — 115 килограммов. Сборка и подготовка к полету занимает десять минут.

«Летающий джип» — автомобиль на воздушной подушке, который может двигаться как по дороге, так и по бездорожью со скоростью до восьмидесяти километров, с грузом до 450 килограммов.

Радиотелеуправляемые мины и диверсионная бомба с тротиловым эквивалентом до трех тысяч тонн, которую может переносить один человек; бактериологические гранаты и специальные таблетки для того, чтобы забрасывать в баки с горючим; миниатюрные аппараты для подслушивания, которые можно спрятать в одежде, в галстуке, в оправе очков; радиографы для обнаружения объектов атомной промышленности; портативная электроаппаратура для разведки радиолокационных станций и еще многое другое.

И все-таки эти войска не принесли Пентагону ни одной победы… А ведь они принимали участие во всех новых колониальных войнах США, из которых Пентагон всегда выходил изрядно потрепанным. Однако ж новые миллиарды, ассигнуемые Пентагону правительством, позволяют ему снова и снова отращивать свои петушиные перья…

Конечно, полковник рассказывал о войсках специального назначения совсем не в таком тоне. Он восхищался умением Пентагона использовать самые различные возможности для наращивания своей «наступательной» мощи. Для настоящей оценки этих войск Лидумсу пришлось многое додумывать, искать другие источники, но главное он понял: американцы готовят крупные диверсионные подразделения для вторжения в любую страну мира, и особенно на случай войны с Советским Союзом. И Лидумс был весьма доволен тем, что сумел отправить из Германии большое письмо о местонахождении, способах подготовки и состоянии этих специальных войск. Он знал, что его предупреждение будет принято во внимание…

Малый Джон, ожидавший возвращения Лидумса в американской школе, был чрезвычайно мрачен. Лидумс, настроенный на веселый лад после окончания маневров, которые ему изрядно надоели, спросил:

— Не лопнула ли ваша фирма по торговле затопленными кораблями?

— Если бы… — загадочно ответил Джон.

Но рядом стояли Биль и Альвирас, и он замолчал. Только когда молодые ученики ушли в свою комнату, сказал:

— Переоденьтесь, Казимир, поедем в город…

Малый Джон молча вел машину. Лидумс, искоса разглядывавший его, заметил, как тот сжал челюсти, словно боялся проговориться раньше времени.

Остановились у знакомого кабачка, где уже бывали несколько раз.

Но и за столиком Малый Джон пока молчал.

Официант принес сразу две бутылки «корна», боквурсты — толстые козьи колбаски, две глиняные кружки пива, по литру в каждой. Похоже было, что Малый Джон решил основательно напиться.

Презрительно смерив взглядом маленькие рюмки, Малый Джон приказал заменить их бокалами. Официант, удивленно глядя на иностранцев, принес рюмки побольше. Малый Джон налил себе и Лидумсу, сказал:

— Когда пьют за упокой, кажется, не чокаются… — И выпил.

Лидумс накрыл свою рюмку ладонью, требовательно спросил:

— Что случилось, Джон?

— Катер Клозе был обстрелян русскими. Будрис принял только трех наших разведчиков и двух гребцов лодки, которые не смогли вернуться на катер.

Это было так неожиданно, что Лидумс невольно потянулся к рюмке. Джон налил свою снова и выпил в мрачном молчании.

— Есть какие-нибудь подробности?

— Да. Мне только что переслали радиограммы Будриса. Читайте! — Он швырнул несколько листов бумаги на стол.

Это действительно были копии радиограмм Будриса. Лидумс прежде всего отыскал условное выражение, заменявшее подпись. Будрис сообщал:

«Операция прошла крайне неудачно. Мы приняли только пятерых человек. Немедленно радируйте, вернулся ли катер на базу и находятся ли на нем не найденные нами три друга и два их спутника…» —

Лидумс взглянул на Малого Джона, спросил:

— Сколько же их десантировалось?

— По три человека на двух лодках и по два гребца на каждой…

— Остальные вернулись? Катер уцелел?

— Катер в ремонте. Одна лодка исчезла. Но вы читайте, читайте!

Лидумс снова вернулся к чтению радиограмм.

Будрис жестоко порицал Лидумса за плохо подготовленную операцию. Лидумс молча показал эти строки Джону.

— Не беспокойтесь. Маккибин был вынужден сообщить Будрису, что операция готовилась без вашего ведома. Таким образом, «олл рискс», то есть все неприятности, «Норд» принял на себя. — Он даже не улыбнулся: по-видимому, эти «олл рискс» были непривычны для «Норда».

Лидумс взял следующую радиограмму. Он пытался представить, что же происходило в ночь на двадцать седьмое марта там, на побережье Курляндии?

В следующей радиограмме Будрис сообщал, что чекисты провели несколько бесед с местным населением о повышении бдительности. Из этих бесед стало ясно, что чекисты обнаружили полузатонувшую резиновую лодку на три — пять человек, но ни трупов, ни каких-либо грузов ни в ней, ни вокруг на дне водолазы не обнаружили. Чекисты считают, что людям удалось перебраться на катер, но катер был подбит и, возможно, утонул, так как поблизости найдены соляровые и мазутные пятна…

Итак, предупреждение Лидумса поспело вовремя. Конечно, вторая лодка была просто захвачена, а затем инсценировано потопление. Недаром же Будрис так яростно нападает именно на Лидумса, «не обеспечившего проведение операции…». Таким образом, Лидумс получает отличное алиби: он предупреждал, что в такое время года опасно проводить морскую операцию, и Малый Джон это знает. Поэтому Малому Джону и поручили сообщить Лидумсу о провале операции и о том, что к этому провалу Лидумс отношения не имеет. В противном случае Малый Джон настоял бы на немедленном возвращении в Лондон и не показывал этих злополучных радиограмм. Лидумс снова взял наполненный Джоном бокал, выпил, сказал грустно:

— Такова наша жизнь!

Помолчав немного, спросил:

— Нам, вероятно, надо поспешить в Лондон?

— Чтобы утешить шефа? — язвительно спросил Джон. — Я говорил с ним по телефону. Это железный человек! Он приказал закончить все необходимые тренировки. Впрочем, возможно, он надеется, что к нашему возвращению в Лондон вы успокоитесь и не станете обвинять его в неосмотрительности. Но мне действительно было бы неприятно смотреть сейчас на его похоронную мину. Этот лицемер умеет притворяться, когда нужно. Но если следующими на очереди в рай окажемся мы с вами, он вполне прилично оплачет и нас!

Малый Джон говорил правду. И Лидумс понимал его желание забыться. Они просидели в кабачке до самого вечера, и Джон то бранил Маккибина, то сетовал на свою судьбу, которая заставила его служить в разведке. Только когда Лидумс напомнил, что он должен передать Маккибину телеграмму о своем отношении к этой трагедии, Джон согласился встать из-за стола.

Они заехали в отель «Альдона», где продолжал жить Джон, и Лидумс составил короткую, но суровую радиограмму для Маккибина, в которой порицал руководство «Норда» за непродуманную операцию и за то, что в результате «Норд» рассорил своего советника Лидумса с Будрисом. С точки зрения Лидумса, Маккибин должен был подтвердить Будрису, что в неудаче повинен именно «Норд», так как в подготовке операции Лидумс не участвовал. Он прибавил также, что просит немедленно отозвать его в Лондон, чтобы обсудить создавшееся положение вместе с руководством «Норда».

Джон, прочитав его радиограмму, сказал, что приказ о возвращении у него в кармане, но предупредил, что американцы считают необходимым перед окончанием школы обязательно пройти медицинскую программу. Для Лидумса, Альвираса и Биля уже приготовлен обучающий врач. Они должны в течение двух недель пройти врачебную подготовку в том же примерно объеме, что и «медики» из войск специального назначения. После этого он отвез Лидумса в школу. Обучение «медицине» должно было начаться с завтрашнего дня.

Врач жил в юго-западной части Мюнхена в отдельном доме, окруженном большим садом. «Воспитанников» доставили к нему Эал, майор Айрон и Малый Джон. Айрон, оплативший свое проигранное пари пышным ужином в честь мистера Казимира, теперь относился к Лидумсу с невольным почтением. Да и Малый Джон, по всей видимости, рассказал американцам, что мистер Казимир идейный противник русских, из хорошей семьи, наследник крупного судовладельца…

Эта все возрастающая почтительность и забавляла Лидумса, и помогала ему. Он почти совсем избавился от надзора…

Американцы и Малый Джон, представив врачу участников группы, уехали, а врач принялся знакомить новых учеников с содержимым медицинской сумки и с теми мерами первой помощи, которые нужно применять при переломах, огнестрельных ранениях, длительной голодовке, нечаянном отравлении недоброкачественной или непривычной пищей. Лидумс со скрытой усмешкой наблюдал, как все больше мрачнели его спутники, примеряя на себе все приобретаемые познания. Кому хочется ломать ноги или руки, быть подстреленным или отравленным? Но сам Лидумс относился к новым занятиям с полной серьезностью: мало ли что могло случиться с ним и с теми, кого он будет охранять в Латвии, когда вернется домой?

Занятия обычно продолжались весь день, а вечерам за учениками приезжал Эал и вез их в ночной Мюнхен развлекаться. Только эти развлечения и помогали Билю и Альвирасу скрывать все более нараставшую душевную тревогу. Ясно было, что скоро им предстоит применить на деле свои разносторонние познания в шпионском ремесле. И они с удивлением и почтением поглядывали на своего старшего товарища, который ничем и никогда не показывал ни страха, ни простой обеспокоенности.

Началась подготовка к отбытию в Лондон.

 

12

Начальник английской разведывательной школы отныне взял новых учеников под постоянное наблюдение.

Под его контролем готовились они и к выброске воздушного десанта. Биль, Альвирас и Лидумс наполнили мешки песком, уложили их в плетенные из железной проволоки корзины, обшитые брезентом. Получилось полторы тонны груза: по двести пятьдесят килограммов для Биля и Альвираса и тонна для Будриса. Генеральная репетиция должна была произойти в Англии, недалеко от загородной шпионской школы.

Вылет был назначен на первое апреля, но погода оказалась нелетной, и шпионы всю ночь слонялись по злачным местам Мюнхена.

Утром второго апреля их доставили на знакомый аэродром в Фюрстенфельдбрюке.

Погрузили предназначенные для выброски корзины с грузовыми парашютами, затем устроились сами, и самолет пошел в Англию.

После долгого полета приземлились неподалеку от Лондона на военном аэродроме. Там их встретил Малый Джон; он предпочел путешествовать с бо́льшим комфортом, на пассажирском самолете. Малый Джон взял личные вещи участников группы, мило помахал рукой и пообещал ждать в школе.

Репетиция воздушнодесантной операции началась в двадцать один час. Самолет поднялся в воздух, хотя был сильный, порывистый ветер. На замечание Биля о том, что при таком ветре прыгать опасно, начальник школы философски заметил, что неволен выбирать погоду ни для тренировок, ни для настоящего прыжка в тыл противника. Биль умолк, только с опаской поглядывал в темный иллюминатор.

Эта репетиция проводилась в максимально приближенных к подлинной десантировке условиях. Каждый получил оружие, рацию, шанцевый инструмент. После приземления они должны были спрятать парашюты, отыскать в темноте груз — двухсотпятидесятикилограммовые корзины, отметить местонахождение груза и спрятать его; затем сделать двадцатикилометровый бросок в намеченное на карте место встречи, а во время броска установить связь с центром по рации.

Задание, предложенное Лидумсу, было куда легче. Он должен был проследить за выброской груза для Будриса, на следующем круге выброситься и отыскать этот груз, а затем направиться прямо в здание разведывательной школы.

Лидумс приземлился довольно точно и скоро отыскал свои корзины. Упаковка уцелела, хотя груз вынес довольно сильный удар при приземлении. Погасив грузовые парашюты и сориентировавшись на местности, Лидумс быстро добрался до базы. Там его встретили начальник школы, Малый Джон, два специалиста по ведению подрывной войны и еще несколько человек, которых он не знал. Начальник сообщил, что выброска десанта прошла успешно: Биль и Альвирас встретились и уже передали на базу первые радиограммы. Вернутся они днем, машина ждет их в условленной точке. По поводу успешного окончания парашютных тренировок в школе был устроен парадный ужин, на который начальник пригласил и «мистера Казимира».

Утром Малый Джон уехал в Лондон («с отчетом», как сказал он), пообещав как можно быстрее вытащить туда же и Лидумса. Но начальник школы имел на мистера Казимира свои виды. Едва Малый Джон уехал, как начальник повел Лидумса в стрелковый тир.

В стрелковом тире, довольно обширном подземном убежище со стендами и мишенями, с бетонными укрытиями для стрелков, их ожидал инструктор по стрельбе и оружию сержант английской службы, назвавшийся Альбертом. Альберт выдал Лидумсу для испытаний с десяток пистолетов разных систем и автомат «Стенган». Лидумс должен был изучить и пристрелять это оружие, чтобы определить, какие системы лучше всего подходят для применения в лесных условиях Латвии. Во время испытаний оружия Альберт и начальник школы тщательно следили, чтобы Лидумса не увидел никто из шпионов, проходивших специальное обучение в той же школе. Одним словом, это опять была тюрьма, и понятно, как обрадовался Лидумс, когда как-то поздним вечером за ним приехал Малый Джон.

— Вас с нетерпением ожидает мисс Нора! — пошутил он, входя в заваленную оружием комнату Лидумса.

— Ах, черт побери! Я и забыл о подарке для нее! Она так любезно проводила меня в эту поездку! — спохватился Лидумс.

— Зато я вспомнил! — похвалился Малый Джон и показал левую руку. На безымянном пальце сверкало злополучное кольцо с аквамарином.

— Когда это вы успели?

— Кольцо уже ожидало нас у английского ювелира по указанному немецким скупщиком адресу. Я побоялся, как бы ювелир не соблазнился каким-нибудь предложением, и поторопился забрать его. Прошу вас! Это может быть великолепным подарком для Норы!

Он снял кольцо и передал Лидумсу.

Лидумс торопливо переоделся в штатский костюм… Впереди были более трудные дела. Он надеялся на скорое возвращение в родную страну.