#img_6.jpeg

 

1

В Лондоне Лидумса ожидали новые испытания.

Он едва успел принять утренний душ, как зазвонил телефон. Большой Джон обещал быть через четверть часа. С точки зрения Лидумса, в «Норде» могли бы и не спешить, дать ему отдышаться после долгой и утомительной командировки. Но сказать Большому Джону об этом он не успел: тот быстро положил трубку. Вот эта торопливость и наводила на мысль: в «Норде» опять что-то стряслось.

Лидумс торопливо побрился, оделся и спустился в нижний холл. Во время его отсутствия порядок в доме оставался неизменным, бар был полон, завтрак ожидал на столе, приятно пахло свежим кофе: миссис Пегги заслуживала всяческих похвал. Лидумс едва успел проглотить чашку кофе, как появились гости.

Большой Джон показался Лидумсу хмурым, а Вилкс, сопровождавший шефа, был вообще мрачен. Он молча поздоровался с Лидумсом и сразу ринулся к бару, чтобы не мешать Большому Джону, который, как понял Лидумс, приехал с дурными новостями.

Впрочем, Большой Джон не торопился. Он радушно приветствовал Лидумса, похвалил его за спортивный вид, принялся расспрашивать, как понравилось ему в Германии, что любопытного увидел он у американцев, как вели себя Биль и Альвирас… Вилкс очень кстати приготовил всем троим виски со льдом.

Лидумс держался непринужденно, курил, вытянувшись в кресле, хотя его и подмывало спросить: что произошло в «Норде»?

Но вот Большой Джон, по-видимому, принял какое-то решение. Он отставил пустой бокал и, глядя прямо в глаза Лидумсу, сказал:

— Ваш знакомый Петерсон убит в Латвии, под Ригой…

Лидумс вздрогнул и тоже отставил бокал. Напрягшись, подавшись вперед в кресле, он, не мигая, глядел на Большого Джона. Тот понял этот ожидающий объяснений взгляд, махнул рукой, как будто не знал, что ответить, и попросил Вилкса:

— Налейте мне чистого, Вилкс. И Казимиру тоже.

Все трое выпили молча, как на поминках. Большой Джон сказал:

— Я просил Силайса, чтобы он сам сообщил вам эту печальную весть, но Силайс в полной прострации.

Вилкс угрюмо добавил:

— Силайс сам обучал Петерсона. И не напрасно: Петерсон много обещал в будущем. Спокойный, храбрый, решительный человек. Через два года он мог бы вернуться в Лондон… И такое несчастье!

— Но может быть, это ошибка? — неуверенно спросил Лидумс.

— К сожалению, нет, — сказал Большой Джон. — Петерсон по расписанию радиосвязи дважды в неделю выходил в эфир. Месяц назад связь с ним прекратилась. Мы запросили Бертулиса, Делиньша и Будриса о его судьбе. Признаться, мы особенно беспокоились о группе Будриса: Петерсон знал все их базы, и, если бы он попал к чекистам, нашим друзьям пришлось бы чрезвычайно трудно. Вот ответ Будриса…

Он вынул из своего портфеля большой лист бумаги и передал Лидумсу.

«У нас дома все спокойно, — читал Лидумс.  — Относительно нашего друга удалось выяснить следующее:

Вечером двадцать восьмого марта на Рижском взморье, в районе Дзинтери, проходили какие-то воинские учения. На улицах появились крытые автомашины с выдвижными антеннами, передвигались в разных направлениях солдаты с большими ранцами за спиной, над которыми тоже виднелись антенны. Несколько улиц были перекрыты военными грузовиками и регулировщиками с красными флажками. Внезапно на одной из дач в конце поселка поднялась стрельба. Стрельба продолжалась примерно минут пятнадцать. Начало стрельбы фиксируется по-разному: от двадцати одного часа пятнадцати до двадцати одного часа тридцати. К даче подошли несколько машин «Скорой помощи» и спешно направились в Ригу. После окончания тревоги жители слышали, как переговаривались солдаты: речь шла о двух диверсантах, которые не захотели сдаться и были убиты в перестрелке. Со стороны «синих» убиты трое и несколько человек легко ранены. Жители, осматривавшие дачу на следующий день, рассказывают, что в ней сорваны двери, выбиты стекла, видны пулевые пробоины. На даче до сих пор находятся несколько солдат, которых сменяют раз в сутки. Полагаем, что рация Петерсона была запеленгована «синими», а сам он и его помощник убиты при попытке ареста. Временно прекратили радиосвязь с вами и пересылаем сообщение письменно. Будрис».

Лидумс молча вернул письмо Большому Джону.

— Вам приходилось видеть эти переносные пеленгаторы? — спросил Большой Джон.

— Нет, — ответил Лидумс.

— А как запеленговали вас, Вилкс?

— Мы увидели эти самые крытые автомашины с выдвинутыми антеннами. Пришлось немедленно уходить.

— Не слишком ли много несчастий в такое короткое время? — сурово спросил Лидумс. — В Германии мне сообщают о гибели половины морского десанта в Латвии, здесь, в первый же день, о гибели Петерсона… Не слишком ли мы полагаемся на нашу радиосвязь? Как я понимаю, Петерсон выходил в эфир не реже, чем схваченный чекистами американский шпион Бромберг? А у Будриса работают, по меньшей мере, четыре радиостанции… Вдруг запеленгуют не просто одиночную станцию, а всю группу Будриса?

— Мы уже подумали об этом, — хмуро ответил Большой Джон. Будрис предложил использовать для радиосвязи автомашину, с тем чтобы как можно чаще менять месторасположение рации. Но после неудачи с катером Хельмута Клозе и в связи с гибелью Петерсона мы дали ему строгое указание. Вот, ознакомьтесь!

Лидумс внимательно прочитал «указание»:

«№ 286 с. Определенно исключаем, что причиной трагедии Петерсона является только лишь пеленгация. Но вам, Будрис, следует немедленно прекратить свою радиосвязь с нами приблизительно на два месяца. К нам по радио обращайтесь только в случаях абсолютной необходимости, хотя мы и продолжаем вас слушать всегда согласно расписанию связи. Отбросьте мысль об использовании автомашины для проведения сеансов радиосвязи, как слишком рискованную».

Передавая радиограмму обратно Большому Джону, Лидумс подумал: англичане как бы просят у меня прощения за смерть Петерсона. Но для Будриса возникла небольшая пауза… Теперь он на продолжительное время избавлен от необходимости готовить все новые и новые дезинформационные сведения, которые был вынужден передавать англичанам через несколько радиостанций одновременно.

— Что ж, на некоторое время это правильный выход, — задумчиво сказал он. — Но ведь для того, чтобы провести подготовленное десантирование с воздуха, все равно придется «оживить» одну из раций Будриса, И тогда для уточнения всего плана воздушного десанта придется прибегнуть и к автомашине… — Он внимательно смотрел на Большого Джона.

Большой Джон кивнул Вилксу на столик с напитками, чтобы тот налил и принес бокалы, медленно выпил свой, подождал, пока выпили собеседники, сказал:

— Боюсь, дорогой Казимир, что мы напрасно мучили вас парашютными прыжками!

— Почему? — удивленно спросил Лидумс.

— Мы только что консультировались с военным министерством. Оно категорически против попытки перебросить вас по воздуху.

Вилкс, очевидно все еще переживавший смерть Петерсона, неожиданно вышел из себя:

— Черт знает что! Там наши парни, наверно, голодают, сидят без оружия, а тут какие-то господа в пышных мундирах боятся за самолет!

— Перестаньте, Вилкс, — холодно остановил его Большой Джон. — Мы могли бы и не согласиться с военными в пышных мундирах, — передразнил он разозленного Вилкса, — но мы посоветовались с самим Будрисом. Вот наш запрос. — Он вынул из портфеля несколько листов и прочитал:

— «Дорогой Будрис! Взвесив и рассмотрев все возможные методы проведения операции по возвращению нашего друга, мы нашли, что воздушную операцию было бы легче провести, нежели морскую, особенно после неудачи нашего друга Клозе, если бы только вы смогли организовать прием. Речь идет о тонне груза для вас и о нескольких людях с грузом в двести пятьдесят килограммов на каждого. Поэтому просим сообщить ваши соображения о наиболее подходящем времени для такой операции весной, а также и ваш расчет, сколько груза для вас и сколько человек с поименованными грузами вы смогли бы принять за одну операцию, с тем чтобы сразу и как можно быстрее убрать все с места выброски. Хотелось бы также знать точно, не доставит ли вам дополнительных трудностей одновременная выброска пяти-шести человек, из которых один или два будут адресованы в соседнюю с вами республику? Можете ли вы организовать прием при помощи световых сигналов и беаконов и подобрать подходящую площадку? Бертулис и другие знают, как это нужно делать. Взвесив все условия своей безопасности, сообщите, находите ли вы такую операцию возможной в этом году, и если да, то сообщите удобное время…»

— Эту радиограмму мы направили Будрису через Петерсона еще второго марта, а вчера ночью получили очень мотивированный ответ от господина Будриса, — переведя дух после чтения, сказал Большой Джон. — Господин Будрис сообщает:

«Очень подробно взвесили положение у нас и все возможности проведения операции. Мы считаем, что воздушная операция имеет ряд преимуществ перед морской, но думаем, что проведение ее в настоящих условиях связано с большим риском. Самолет обязательно заметят, и в таком случае срочно начнется проверка больших районов, как это было в прошлом году, когда искали каких-то неизвестных нам парашютистов, может быть, тех, которых судили в Латвии вместе с американским разведчиком Бромбергом.

Именно поэтому мы считаем морскую операцию более удобной. Конечно, теперь чекисты после нашей неудачи на курляндском побережье будут настороже, но мы можем провести ее в другом районе, все предварительно разведав. Опыт показывает, что морские операции почти всегда были удачны и у нас имеется уже известный практический навык, а недавнее обнаружение катера пограничниками было случайным. В приеме людей, думаем, особых трудностей не будет. Но, как показывает опыт, их доставка в соседние республики может быть связана с большим риском. Здесь в дальнейшем необходимо и нам и вам принимать более строгие меры предосторожности…»

Большой Джон умолк и торжественно оглядел слушателей. Те молчали. Тогда он строго добавил:

— В данном случае мнение нашего друга Будриса совпало с точкой зрения военных, которым стало известно, что недавно русские атаковали американский самолет, оказавшийся над русской территорией.

Вилкс громко выругался и потянулся к бокалу. А Лидумс думал: «Значит, мое письмецо из Миндена дошло по назначению. И Будрис понял его. Действительно, скольких бы усилий стоило ему и оперативным работникам отыскать и арестовать всех заброшенных в Латвию агентов. Нет, я был прав, передавая свои еще не очень тщательно обдуманные опасения…» Он вспомнил о тех полутора тоннах груза с оружием, боеприпасами, рациями и взрывчаткой, которые подготовили к выброске англичане, о длительной тренировке Биля и Альвираса и с трудом подавил нечаянный вздох облегчения. Да, такой груз мог стать опасным, да и скрыться с ним в лесу легче легкого: под каждое дерево оперработника не поставишь!

Он взял свой бокал и присоединился к молчавшим собеседникам. Впрочем, молчал только Большой Джон, Вилкс все еще ругался.

— Не надо, Вилкс, принимать так близко к сердцу каждую неудачу! — мягко остановил «соратника» Лидумс. — И что же вы намереваетесь делать теперь? — снова обратился он к Большому Джону.

— Мы обсуждали этот вопрос… — Джон помолчал. — Что вы скажете, если мы предложим перебросить вас через финско-советскую границу? Можете ли вы придумать такую легенду, которая могла бы объяснить ваше появление в приграничной полосе Советского Союза неподалеку от Финляндии?

— Д-да! Создать такую легенду довольно затруднительно! — покачал головой Лидумс. — Кроме того, я боюсь, что вы не все предусмотрели, предлагая этот вариант. Ведь Финляндия находится в дружеских отношениях со своим северным соседом. Уже поэтому провал такой операции неминуем. Финские власти постараются избежать всякого упрека в нелояльности к Советскому Союзу и, конечно, не допустят перехода через свою границу…

— Пусть это вас не беспокоит. Официальные власти ничего не будут знать об этой операции. У нас в Финляндии есть свои люди, которые имеют отношение к пограничному режиму…

— И все-таки есть еще одно «но»… — спокойно продолжал Лидумс. — С юга граница проходит по обжитой, плотно населенной местности, близко к такому жизненно важному центру страны, как Ленинград, а с востока — леса, в которых можно скрыться на время, но будет трудно выйти к железной дороге, так как тут каждый чужой человек обязательно покажется подозрительным. Разве что сразу явиться с повинной? — усмехнулся он одними губами.

— Нет, мой командир, не соглашайтесь на этот маршрут! — резко запротестовал Вилкс. Он опять был на стороне Лидумса. В конце концов эти военные и на самом деле поступили по-свински! Сначала дали согласие, заставили его бывшего командира рисковать с парашютом, а потом вдруг испугались.

— Я должен быть сейчас в отделе, но позже мы еще увидимся! — пообещал Большой Джон, прощаясь. — И не волнуйтесь, мы найдем для вас удобную дорогу домой! Вы идете, Вилкс?

Он метнул на Вилкса такой взгляд, что тот немедленно подтянулся и пошел к двери. Лидумс понял: Большой Джон не хотел, чтобы Вилкс продолжал взвинчивать своего бывшего командира.

Пока Лидумс раздумывал, к добру или к худу такая задержка и что сказал бы по этому поводу Будрис, снова позвонили. Лидумс посмотрел в дверной глазок: Малый Джон, с которым он расстался всего лишь несколько часов назад у ворот дома. По-видимому, безупречно срабатывала инструкция о внимании к человеку.

Малый Джон был без пальто и без шляпы, в светлом костюме.

Он без слов и приветствий развел руками. Это должно было обозначать, что он также разочарован, как и Лидумс.

Усевшись в кресло, он долго разглядывал блестящие носки ботинок, потом спросил:

— А что, если шефы перебросят вас в Западную Украину?

— Что ни гость, то новости хуже! — пробормотал Лидумс. — Неужели я вам настолько надоел, что вы решили торпедировать меня? С моим знанием украинского языка я дойду как раз до первого отделения милиции!

— Ну, не надо думать о нас так плохо! — беспокойно сказал Малый Джон. — Кстати, я сообщил Маккибину о вашем отце. Он тут же навел справки и даже получил из ЛЛОЙДА ваше фото. Я его видел.

— Благодарю. Поможет ли мне эта справка вернуться домой?

— Во всяком случае, вам не предложат ничего экстраординарного и чрезмерно опасного. По словам Маккибина, вы уже сегодня сто́ите, как говорят наши друзья американцы, несколько дороже полумиллиона фунтов стерлингов. Ну, доложу я вам, лицо у нашего шефа вытянулось! Хотя мы отнюдь не все меряем на деньги, — у нас есть по крайней мере титулованная знать, родовые поместья, майорат, когда все состояние семьи переходит к старшему сыну, — но деньги тоже имеют вес. Не удивлюсь, что следующим вашим гостем окажется сам Маккибин или по меньшей мере его заместитель полковник Скотт… А на версию об Украине, советую вам, плюньте раз и навсегда! Мне поручили предложить ее только для того, чтобы вы могли хоть чем-нибудь занять ваш могучий ум до тех пор, пока наши интеллектуалы придумают что-нибудь позанятнее.

Малый Джон резвился с видом милого котенка, но острые глаза его то и дело вглядывались в лицо Лидумса. Впрочем, во взгляде было и дружелюбие, и удивление. Но вот он встал, сказал:

— По-моему, интерес к вашей особе катастрофически увеличивается! Очень может быть, что вам еще подарят яхту!

Провожая Малого Джона до двери, Лидумс обдумывал его последние слова: было похоже, что Малый Джон намекнул на переброску катером «Люрсен-С». Но в светлое время года капитан Хельмут Клозе не станет больше рисковать. Не означает ли это, что его задержат в Лондоне до глубокой осени? Если это так, то надо уже сейчас думать о том, чем он будет заниматься все лето?

Впрочем, у него осталось еще много незавершенных планов. Зариньш. Скуевиц. Полномочия при эмигрантском правительстве. В конце концов, он обязан сделать все, о чем просил и на что намекал Будрис. Это правительство следует обезвредить. А что требуется сделать для этого? Внести ряд предложений и требований Будриса. В той позиции, которую теперь занял Лидумс, он может требовать. Навряд ли англичане станут совать палки в колеса, если он займется высокой дипломатией. Обязанности посла он должен выполнить!

Он успел набросать письмо Скуевицу с предложением о встрече. Самого престарелого Зариньша он предпочел до времени не отягощать заботами. Но Скуевиц обязан прочитать между строками письма мистера Казимира, что тут не просьба, а именно предложение о встрече. Кстати, и доклад, и проект реорганизации эмигрантского кабинета, которые Лидумс готовил по просьбе главы незаконного правительства Латвии господина Зариньша, уже сформулированы. Только поездка в Германию помешала Лидумсу поставить их на обсуждение.

Зато теперь самое время это сделать. И посмотреть, как примут их господа министры без портфелей!

 

2

В этот день у Лидумса, как говорится, отбою не было от гостей. Только что он проводил Малого Джона, как зазвонил телефон. Нора весело поздравила мистера Казимира с возвращением, а затем церемонно сообщила, что его желает навестить Маккибин. Может ли мистер Казимир принять его?

Разумеется, Лидумс сообщил, что нетерпеливо ожидает этого приятного визита. Не так уж часто шеф отдела «Норд» снисходил до визитов к своим подчиненным!

Маккибин был бессменным руководителем одного из самых важных отделов разведки. Правда, он как-то признался мистеру Казимиру, что давно мечтает отдохнуть. Но он должен вырастить свое детище — группу Будриса, вдохнуть в нее подлинную силу, снабдить средствами, организовать вокруг этой группы настоящее подполье националистов. Вот тогда он примет почетную отставку из рук ее величества вместе со званием лорда и крупной пенсией, после чего отправится в свое поместье. На севере Шотландии есть прекрасные реки, в которых водится форель, а рыбная ловля — его хобби! Он как бы упрашивал мистера Казимира позаботиться о том, чтобы отставка его оказалась действительно почетной!

Но с недавних времен военные начали вмешиваться и в дела разведки. Заместителем Маккибина стал полковник Скотт. Скотт, по-видимому, имел сильную руку в военном министерстве и не менее сильную — в министерстве иностранных дел. Он понемногу отодвигал своего шефа на задний план, хотя Маккибин и сопротивлялся. Но не считаться с Маккибином было невозможно даже для полковника Скотта: слишком много тот знал.

И вот Маккибин стоял в дверях, и его широкое лицо излучало живейший интерес к мистеру Казимиру и добродушие, он весь светился, протягивая крупную широкопалую руку. Во дворе Моррис ставил его машину в гараж, чтобы спрятать от любопытных взоров.

О нападении на катер Клозе и гибели пяти человек, как и о смерти Петерсона, Маккибин даже не заикнулся: наверно, уже исключил этих людей из списков и думал только о том, кого заслать вместо погибших.

— Как вы себя чувствуете, мистер Казимир? — добродушно осведомился Маккибин, входя в дом, где, наверно, был больше хозяином, нежели гостем. — Все ли у вас в порядке?

— В смысле напитков не очень, — отшутился Лидумс. — У меня уже были несколько человек на коктейле. А если вы спрашиваете о здоровье или о настроении, то я чувствую себя как нельзя лучше!

Маккибин погрозил ему пальцем, но от бокала виски не отказался. Англичане из отдела «Норд» пили не меньше, чем ами. А уж эти «чертовы ами» пили постоянно.

Мистер Маккибин, конечно же, сразу обратил внимание на подготовленное Лидумсом письмо Скуевицу, лежавшее на письменном столе рядом с пишущей машинкой.

— А вы, я вижу, по теряете связи с друзьями? — спросил он.

— Только что мне сообщили сразу в несколько голосов, что я еще долго буду нахлебником ее величества королевы, — суховато сказал Лидумс. — Если это так, то надо сделать хотя бы то немногое, что в моих силах!

— Я был абсолютно уверен, что временная задержка не подрежет вам крылья! — мягко сказал Маккибин, хотя тон не вязался с холодным внимательным взглядом. — Впрочем, ваше настроение мне понятно! Лучше делать хоть что-то, нежели прозябать в ожидании… — Он оглядел комнату, снова взглянул на Лидумса. — Да, наши вояки причинили нам массу неприятностей! — пожаловался он. — Естественно, что господин Будрис может высказать свое недовольство. Я думаю, вам следует самому объяснить ему ситуацию. — Помолчал, закурил сигару, похожую на ту, с какой неизменно изображался Черчилль, заговорил снова: — Конечно, обсуждавшиеся ранее варианты возвращения через Финляндию или Украину чреваты опасностями. Слишком долог путь. Но мы изучаем еще один вариант… — Он опять помедлил. — Из вашей характеристики, которую составили наши психологи, известно, что вы отличный пловец. Что, если мы высадим вас в пятидесяти километрах от берега Латвии в небольшой резиновой лодке, снабженной мотором? Вы будете в костюме аквалангиста, с достаточным запасом сжатого в акваланге воздуха. Подойдя как можно ближе к берегу, вы затопите лодку, а затем доберетесь под водой до берега. Ваш шеф, господин Будрис, точнее, его помощники заранее установят на каком-нибудь высоком дереве метрах в ста — двухстах от берега радиомаяк, так называемый беакон, на который сориентируется наш катер. Естественно, что господину Хельмуту Клозе не очень хочется снова забираться в территориальные воды Советского Союза. Русские пограничники довольно изрядно пощипали его. Пришлось капитану бежать в Швецию и отстаиваться там в ремонтном доке. Хорошо еще, что Советы не установили принадлежность судна…

Он недовольно поморщился. Лидумс осторожно заметил:

— Увы, ночи на Балтике становятся все светлее и короче…

— Да, вы правы…

Лидумс снова наполнил бокал Маккибина. Торопить его не хотелось.

Маккибин немного отпил.

— Сколько длится ночь в середине апреля? — вдруг неожиданно спросил он.

— Как мне помнится, не больше одиннадцати часов, — осторожно ответил Лидумс. — Но дело даже не в самой ночи… На море начинается весенняя флюоресценция. Если ночь лунная, то луна светит чересчур ярко. Одним словом, плывущий предмет нетрудно обнаружить с берега. После истории с катером в марте это стало ясно. Да еще и рыбаки выходят в это время на весеннюю путину…

— Да, да, да, — рассеянно подтвердил Маккибин. — Это в морском флоте не очень учли. Я изложу ваше соображение адмиралу, с которым вы познакомились по приезде. Он с удовольствием вспоминает вас… А вы начисто презираете отдых? — Он с любопытством взглянул на Лидумса. — Мы собирались отправить вас в Пензанс, на побережье Атлантики, чтобы вы хоть немного отдохнули…

— Я обещал президенту Зариньшу принять участие в работе государственного совета…

— Ну что же, это отвлечет вас от мыслей о родине и займет хоть ненадолго…

Лидумс уловил насмешку, но так как она относилась к «деятельности правительства», то обижаться не стал. Он ждал главного разговора, так как знал, что не в правилах Маккибина приходить на коктейль только для того, чтобы обменяться с друзьями незамысловатыми шутками.

И вот этот момент наступил. Маккибин уселся поудобнее и, вертя в большой руке бокал, заговорил доверительным тоном старшего:

— Я надеюсь, что день вашего отбытия, мистер Казимир, не отодвинется очень надолго: во всяком случае, мы предпринимаем все необходимые шаги. И мне хочется поговорить с вами о некоторых вопросах, которые касаются вашего будущего. Естественно, что ваше собственное мнение меня очень интересует. Например, как вы будете действовать после возвращения в Латвию? Мы хотим, чтобы вы могли продолжать вашу привычную жизнь. Поэтому вы должны тщательно разработать легенду на тот период времени, который вы провели в отряде и за границей. У меня имеется список различных новейших книг, вам его доставят. Если какая-либо из них будет необходима вам для разработки легенды, мы ее раздобудем. Кроме того, если вы пожелаете, мы можем устроить вам встречу с людьми, которые три года назад жили на Кавказе. Может быть, вам удобно будет сослаться на то, что вы жили некоторое время там? Я знаю, что вы отличный художник, и полагаю, что в России художники относительно свободны в передвижениях и смене мест проживания?

Лидумс отвечал медленно, обдумывая каждое слово:

— По возвращении в Латвию я некоторое время не буду показываться в обществе. Сначала я поеду в Москву, где у меня есть много друзей среди художников. Естественно, ни в лесу, ни здесь я работать по-настоящему не мог. Но дома у меня есть довольно много картин, которые неизвестны публике. Их я выставлю в Москве. Друзья оповестят об этом в прессе. После этого я явлюсь в Ригу. Встреча с кавказцами не нужна, так как я приблизительно в то же время сам жил на Кавказе и даже написал там несколько полотен…

— Отлично! — весело воскликнул Маккибин. — Я вижу, вы все предусмотрели заранее! А как объясняет ваше отсутствие семья?

— Ну, об этом заботится жена под руководством группы. Перед уходом в лес я взял командировку в Союзе художников на длительный срок. Следовательно, ей остается только сообщать, что я пишу такие-то картины… А будут они написаны или нет, не важно. И хорошие художники часто замазывают свои полотна… Моя дочь учится в школе, в восьмом классе, она полагает, что я в командировке…

— Будем считать, что с этим вопросом мы покончили. Перейдем к политике. Прежде всего о составе будущего правительства Латвии. Естественно, что мы запросим мнение вашей группы и примем все ваши рекомендации. Но нам понадобятся советники по делам Латвии на этой стороне. Я прошу вас подумать и сообщить, на кого из известных вам лиц, находящихся в эмиграции, мы можем опираться?

— Если вы позволите, я отвечу на ваш вопрос после совета с Будрисом…

— Конечно, конечно, это дело терпит! — согласился Маккибин. Он закурил новую сигару, отхлебнул глоток из бокала и заговорил снова. Теперь он давал советы, тоже тщательно отбирая слова, потому что речь шла о далеком будущем. — Мне хотелось бы, — цедил он негромко, — чтобы члены вашей группы и близкостоящие единомышленники старались при любой возможности продвигаться в обществе по лестнице вверх. Обязательно посылайте своих людей в другие советские республики, снабжая их материалами для тайнописи, чтобы они могли поддерживать связь с вами, а через вас — и с нами. Старайтесь поддерживать преданных людей материально — средства мы будем перебрасывать вам через наши «почтовые ящики». В своей деятельности старайтесь опираться на лиц, проживающих легально, и планируйте вашу деятельность на много лет вперед. К вам лично у меня имеется просьба: сохранить свои позиции в легальной жизни, постараться выдвинуться в обществе. Работой на рации пока не занимайтесь, свои донесения пересылайте через других радиотелеграфистов группы. Вас лично я попрошу наблюдать постоянно за переменами в советском обществе, его психологической структурой, улавливать возникающие даже мельчайшие противоречия между различными социальными слоями населения и между национальностями, фиксировать такие факты и сообщать мне о них в письмах.

— А не может ли случиться так, — осторожно спросил Лидумс, — что в случае заключения какого-нибудь договора между Англией и СССР англичане откажутся помогать нашей группе и повернутся к нам спиной?

— На этот вопрос я не могу вам сказать ни да ни нет. Я допускаю, что наше правительство может запретить нам морские операции… Возможно, что на некоторое время прекратится и снабжение. Но тогда мы будем искать другие пути, и ручаюсь, что связь мы будем поддерживать всегда, что бы ни говорили политики. Иначе перед нами встанет вопрос: быть или не быть Британской империи…

— Благодарю вас за добрые намерения… — сказал Лидумс.

Как ни странно, этот разговор за сигарами, за бутылкой виски превратился в беседу политиков, пытающихся определить будущее всего мира. Лидумсу становилось все более неуютно. Неужели от таких вот «деятелей», как этот любитель рыбной ловли, или от какого-нибудь директора ЦРУ в Соединенных Штатах зависит жизнь или гибель миллионов людей? А Маккибин, словно уловив смятенное состояние Лидумса, заговорил опять:

— Сейчас я не требую от вас ничего такого, что создало бы трудности или осложнения. Но когда начнется война, мы потребуем очень многого. Пока мы договоримся о том, что вы не станете обижаться, если я о чем-либо попрошу именно, вас, а я, в свою очередь, не буду обижаться, если вы не сможете выполнить мою просьбу. Вот один из таких случаев: в одном из городов Латвии работает очень ценный для нас человек, который мог бы давать нам весьма интересную информацию. Согласится ли ваша группа помочь нам завербовать этого человека?

— Полагаю, что никто у нас против этого возражать не станет, — ответил Лидумс. — Но вопрос о вербовке связан со временем, и я не могу сказать, как скоро мы сможем чего-нибудь добиться. И нам важно знать, не работает ли этот человек на каком-либо оборонном предприятии. В этом случае вербовка становится весьма опасной.

— Если даже это и покажется опасным, я все-таки попрошу вас помочь нам. Для этой цели будут пересланы специальные рекомендации к этому человеку.

— А вы уверены, сэр, что дело это чистое? Не попадем ли мы прямо в объятия Чека?

— Разумеется, я не могу сказать положа руку на сердце, что дело совершенно чистое. Вы сами знаете, что надо всегда соблюдать крайнюю осторожность. Лучше всего пригласить его в партизанскую группу и там произвести необходимые переговоры. Я, со своей стороны, дам несколько писем, которые вы должны будете предъявить определенным лицам, чтобы вам поверили, Письма будут без адресов и фамилий. Эти адреса я передам по радио, когда вы снова приступите к работе в Латвии. И еще посоветую подумать о средствах и возможностях пропаганды наших идей. Вам уже говорили, что мы разделяем пропаганду на белую, серую и черную. Всеми этими формами пропаганды нелегальная группа заниматься не может. Она может проводить только белую или черную пропаганду. Белой называется такая пропаганда, которую группа ведет от своего имени. Черной — от имени какого-нибудь государственного учреждения или от имени какого-нибудь ответственного лица. Серую пропаганду, которая предусматривает обработку общественного мнения через прессу и радио, могут время от времени проводить легально проживающие члены организации, причастные к работе этих организаций. Этот путь вам будет доступен, когда вы вернетесь к общественной жизни и восстановите свои старые связи с деятелями культуры. Но самому вам лучше оставаться в стороне на случай партийного или государственного преследования инакомыслящих.

Разговор, напоминавший тщательно отработанный инструктаж, понемногу подходил к концу. Лидумс, как гостеприимный хозяин, еще раз наполнил бокалы, но Маккибин не торопился пригубить. Он словно бы о чем-то размышлял. Затем вдруг сказал:

— Дорогой Казимир, мне необходимо посоветоваться с вами по одному крайне неприятному делу… Прошу вас извинить меня, но вы один можете разрешить мои сомнения…

— Я к вашим услугам…

— Мы получили странную телеграмму от Эгле. Вот она… — И передал Лидумсу документ.

В радиограмме с условным знаком Эгле, адресованной Силайсу, говорилось:

«Получил некоторые сведения о своих геройских подвигах. Должен констатировать, что мы во многом друг друга не понимаем. Выражаю тебе величайшую благодарность за все, что ты делал в мою пользу. Отменяю также все ограничения, которые я, твердо не продумав, дал тебе. Но и сам буду стараться оправдать доверие, которое ты оказал мне. Со своей стороны никогда не думал порочить или портить твою работу. Надеюсь, что мы поймем друг друга…»

— Что это может значить? — с брезгливой миной спросил Маккибин.

— По-видимому, только то, что Будрис был прав, когда сообщил, что Эгле не выдержал долгой жизни в лесу и страдает психическим расстройством. Надо запросить Будриса о состоянии Эгле. Сумасшедший человек в подпольной группе может натворить много бед…

— Запрос Будрису мы передали, и он ответил, что Эгле действительно стал опасным для окружающих. Но вместе с тем Будрис требует, чтобы мы эвакуировали Эгле при первой возможности.

— Что же вы предлагаете?

— Мы не имеем права возиться с каким-то сумасшедшим! — резко ответил Маккибин. — Я поручил Силайсу ответить Будрису именно в этом духе, но Будрис отклонил его предложение избавиться от больного… Что вы думаете по этому поводу?

— Я считаю, что Будрис прав, не согласившись с Силайсом. Этот смертный приговор ни в чем не повинному человеку возмутил бы наших людей. У Эгле здесь отец и мать, жена и дети, которых он боится никогда больше не увидеть. Отчасти это и послужило одной из причин умственного расстройства, ну и, конечно, ощущение постоянной опасности и лишения, которые приходится постоянно переносить, находясь на нелегальном положении. Я бы просто предупредил Будриса в таком аспекте. — Он взял бумагу, написал несколько строк и передал Маккибину. Тот прочитал:

«С эвакуацией Эгле согласен в том случае, если он будет безопасен для всех на берегу. Я только что получил от него телеграмму, которая, несомненно, указывает на его неблагополучное психическое состояние. Необходимо, чтобы он в связи с планируемой операцией и болезнью немедленно передал вам все свои средства связи и оружие. Желаете ли вы, чтобы мы информировали Эгле сами?»

Маккибин задумчиво пожевал губами, медленно сложил лист пополам и сунул его в карман пиджака. После длинной паузы заговорил обычным доверительным тоном:

— Но почему он сошел с ума? Я видел Эгле несколько раз, и он казался мне вполне уравновешенным парнем. Что происходит с ними там?

Лидумс пожал плечами и сказал:

— Причины могут быть разные: или плохой человеческий материал, или постоянное ощущение опасности, которое может надломить и сильного человека. Кто знает, как это происходит? И где границы человеческих возможностей? — философски закончил он.

— А кого из наших людей вы возьмете в спутники?

— Я предпочел бы Биля и Альвираса, если вы не выберете кого-нибудь сами. С этими людьми я все-таки довольно долго делил пищу…

— Кого хотите, дорогой Казимир. Мы предложим вам десять — двенадцать кандидатов, а вы отберете пять-шесть, в том числе и тех, кого назвали…

Только теперь, в знак того, что все деловые разговоры окончены, он встал с бокалом в руке и начал внимательно рассматривать развешанные по стенам и приставленные к стене эскизы и картины. Он медленно переходил от картины к картине, наконец остановился посреди комнаты и с сожалением сказал:

— А ведь все это вам придется оставить…

— Они и написаны для того, чтобы подарить их друзьям, которых я покидаю здесь!

— Тогда я первый претендент.

— Выбирайте!

Маккибин выбрал пейзаж в духе раннего Тернера: легкий туман в городе, темные здания чуть вырисовываются на переднем плане. Лидумс мысленно похвалил его вкус. Этот джентльмен умел не только плести международную сеть шпионажа или ловить рыбу, но понимал толк и в живописи…

Затем Маккибин сказал:

— Перед вашим отъездом на Родину я, если вы позволите, устрою прощальный ужин. И пусть это случится поскорее, я вижу, что вы уже рветесь к новым действиям. Соберутся только ваши друзья. Биля и Альвираса не приглашайте, так как нам надо поговорить без посторонних. Хозяйкой ужина будет мисс Нора. Полагаю, что вдвоем с миссис Пегги они справятся отлично… — И ни слова о том, что Лидумс — сын бывшего судовладельца. По-видимому, это известие еще обсуждалось между ЛЛОЙДОМ и разведкой.

Он взял упакованную Лидумсом картину и пошел к машине. Лидумс вышел проводить его.

А перед концом рабочего дня позвонила Нора. Она попросила Лидумса никуда не выходить. Она еще не знала, когда освободится, но в голосе звучало такое нежное пение, что Лидумс понял — она освободится скоро.

 

3

«Полномочного министра и посла» Карла Зариньша английская разведка сделала чем-то вроде религиозной реликвии. Лидумс знал, что резидентов, отправляемых в Латвию, разведчики из «Норда» обязательно приводили к Зариньшу как под благословение. И резидент сразу вырастал в собственных глазах, становился «политическим представителем своего заграничного правительства». Не избежали этой участи и Вилкс, Петерсон и все остальные, кто сейчас «паслись» в курляндских лесах под тщательным присмотром Графа, заменившего Лидумса на посту командира, и под строгим руководством Будриса.

Еще весной прошлого года Будрис, надеясь на скорое путешествие Лидумса в Лондон, предупреждал его, что недурно было бы снять позолоту с этой иконы. Несмотря на то что подачки правительства ее величества и английской разведки были довольно скудными, Зариньш и Скуевиц продолжали игру: назначали послов взамен «скончавшихся по воле божьей» старых политиканов в те страны, которые под давлением Англии и США еще оказывали им приют, писали какие-то протесты в ООН, пытались сколотить воедино латышскую эмиграцию, расползавшуюся во все стороны и разъединявшуюся на мельчайшие осколки. Лидумс видел и то, что его заявление об интересе группы Будриса к Зариньшу пришлось англичанам по душе, они готовы были потирать руки, убежденные, что буржуазно-националистическое движение в Латвии не только существует, но и будет плясать под их дудку. А старый Зариньш будет на этой дудке играть.

Скуевиц откликнулся на письмо Лидумса сочувственным посланием. Этот бывший директор департамента министерства финансов и сам хотел бы занять «пост» Зариньша, когда тот «волею божьей помре», и уж, во всяком случае, желал бы пока что получить звание министра. А поскольку англичане носились с мистером Казимиром, то с ним следовало быть в ладу. Так началась серия заседаний у Зариньша, которые должны были объединить эмигрантское правительство в Лондоне с мифической группой Будриса…

Этих заседаний было проведено семь. И Лидумс тщательно выполнял еще одну роль — роль дипломата, посланца «национально мыслящих» латышей.

Лидумс понимал, что до начала работы государственного совета — так предложил Зариньш называть это совещание — Скуевиц, да и сам Зариньш забегут посоветоваться в английскую разведку, и терпеливо ожидал, когда Маккибин благословит и его. Эмигрантское правительство следовало обычному лакейскому правилу: из чьих рук ешь хлеб, на того и поглядывай! Сам он забегать за инструкциями не собирался.

За ним заехала Нора. Она привезла газеты «Правда» и «Циня» за все время, пока Лидумс был в ФРГ. Он не должен отрываться от жизни в Советском Союзе, а для этого надо следить за событиями на Родине и за их освещением в прессе. Но газеты были предлогом.

— Милый, это правда, что ты крупный судовладелец? — вдруг спросила она у Лидумса. — Пожалуйста, не скрывай! Я сама наводила справки по поручению Маккибина. Я только не знала, что речь идет о тебе! А ты промолчал! — упрекнула она. — Неужели ты не видишь, что я живу только тобой!

Он усмехнулся и пожал плечами.

— Почему ты молчишь? — чуть не со слезами воскликнула она. — Ведь это чудесно! Теперь тебе совсем ни к чему возвращаться в Латвию!

— Я, моя дорогая, солдат! — сухо ответил он.

— Но я уверена, что Маккибин с удовольствием заменит тебя кем-нибудь другим! Он приглашает тебя заехать сегодня и, как я понимаю, будет говорить именно о том, чтобы ты остался здесь. Ты будешь членом совета министров латвийского правительства в Лондоне, ну, а потом, когда Латвия будет освобождена, можешь въехать в Ригу на белом коне. А пока мы будем вместе… Разве ты не хочешь этого?

— Не следует заставлять Маккибина ждать! — напомнил он.

— Но вечером ты приедешь ко мне! — потребовала она.

Он не поехал в ее автомобиле. Этот «будуар на колесах» чересчур пропах ее духами, и Маккибин может подумать черт знает что.

Маккибин тоже взирал на него с удивлением и даже нежностью. Встретил в дверях, усадил не к письменному столу, а за маленький столик у окна, сразу создавая обстановку интимности.

По-видимому, он не знал, как начать разговор. Достал из кармана визитную карточку, написал что-то на ней и подал ее Лидумсу. На карточке было написано: «Викторс Вэтра?»

Лидумс молча кивнул.

Тогда Маккибин отобрал у него карточку и приписал под фамилией «562440». Лидумс прочитал цифры, объявляющие его состоятельным человеком, и молча разорвал карточку на мелкие кусочки, затем поднес зажигалку к пепельнице и поджег.

— И это все? — тихо спросил Маккибин.

— Пока да.

— Но мы имеем возможность подтвердить вашу личность!

— Если вас не затруднит, сделаем это несколько позже!

— Хорошо, мистер Казимир! — с какой-то даже грустью сказал Маккибин. Но тут же перешел на деловой тон: — У меня были Скуевиц и посол Зариньш. Не здесь, конечно, а на моем четверге. Чрезвычайно сожалею, что вы не знаете о моих четвергах. Собираются очень интересные люди. Обычный английский файв-о-клок. Послеобеденный чай. В следующий четверг мисс Нора доставит вас, я позабочусь. Посол Зариньш очень рад, что вы вернулись в Лондон, и хотел бы продолжить беседы с вами. Скуевиц подготовил черновые наметки для консультации с вами о будущем государственном устройстве Латвии. Я думаю, — Маккибин улыбнулся, — что вы не станете настаивать на участии коммунистов в будущем правительстве вашей страны?

— Постараюсь не тревожить господ Скуевица и Зариньша.

— Государственный совет решено составить из четырех человек. Председатель — Карл Зариньш, секретарь — Янис Скуевиц. Заместитель председателя — вы. Непременный член — Силайс. Но каждый участник совещания имеет право назвать еще нескольких кандидатов. Однако для приглашения необходимо единогласное решение.

— Вы, как всегда, точны! — любезно ответил Лидумс, выслушав этот совет-приказ.

— Скуевиц позвонит вам завтра.

— Благодарю.

— Так вы все-таки не хотите стать частным лицом и пожить в Англии?

— Я как-то уже привык спать с заряженным пистолетом под подушкой и гранатой в изголовье постели. И мне не хочется подводить друзей…

— Но мы можем хотя бы представить вас руководителям ЛЛОЙДА?

— Боюсь, что тогда я перестану быть частным лицом в нашем с вами понимании. Обязательно найдется какой-нибудь журналист, который напишет о появлении нового судовладельца или, чего доброго, еще и сфотографирует такового. А чекисты тоже читают газеты всего мира…

— Да, пожалуй, вы правы. Но как интересно было бы рассказать эту романтическую историю! И вы — в роли героя!

— По-моему, лучше быть живым, хотя и безвестным, нежели мертвым, пусть даже героем прессы…

— Придется принять и это замечание! — заключил Маккибин, провожая Лидумса. Но в дверях еще раз протянул: — А жаль, очень жаль!

На следующий день приехал Скуевиц. Его заметки по государственному устройству свободной Латвии оказались точной копией устройства фашистской ульманисовской Латвии. Но Лидумс не стал оспаривать эти проекты. Он в отличие от Зариньша, Скуевица и Силайса знал, что эти проекты никогда не будут претворены в жизнь.

Первое заседание нового совета было назначено на следующий день.

Все было устроено чрезвычайно чинно.

Четыре члена совета собрались в кабинете Зариньша. Первый вопрос — о кооптации других деятелей эмигрантских кругов — решился быстро: стоило кому-нибудь назвать имя такого деятеля, как все остальные сразу нападали на новую кандидатуру. Так были отведены бывший министр общественных дел Альфред Берзиньш, лидер социал-демократической партии Бруно Калниньш, лидер крестьянского союза Кливе, председатель организации «Даугавс Ванаги» Янумс, католический епископ Ранцан. О них вспоминали и говорили с ненавистью.

Новое решение о государственном устройстве Латвии вырабатывалось довольно медленно. Едва прочитывали один абзац, как кто-нибудь из членов совета просил перерыва для обдумывания. В сущности, шла игра в государственную деятельность. Лидумсу было ясно, что наметки Скуевица, с которыми он согласился заранее, пройдут беспрепятственно, но членам совета было приятно напускать на себя таинственность.

В конце концов преамбула стала выглядеть весьма внушительно. Кроме, так сказать, легальных членов совета в список участников включили и Лидумса. Он именовался представителем группы «национально мыслящих» латышей, существующей тайно в Латвии (группа Будриса), и заместителем председателя государственного совета.

Еще важнее был первый пункт решений:

«Временное правительство Латвии создает организованное движение сопротивления Латвии».

Этот пункт определял, что группа Будриса принимает непосредственное участие в решении государственных дел.

Но самым главным стал шестой пункт:

«Сообщение для латышского народа о сформировании временного правительства и о его составе подписывают чрезвычайный и полномочный министр Зариньш Карлис (или его заместитель) и представитель группы Будриса. Это сообщение должно быть передано через радиостанции свободного мира в соответствующий момент, который определит группа Будриса».

Дальше дело пошло живее. Был принят тайный манифест, не упомянутый в «Решениях». Его сочинили поклонники «железного Ульманиса» Скуевиц и Силайс, Он был краток и суров:

«…Коммунистическая партия со всеми ее организациями запрещается.

Учение коммунизма и коммунистическая агитация являются антигосударственными.

Распространение коммунистической литературы и других коммунистических печатных изданий запрещается.

Руководящие работники коммунистической партии и ее учреждений должны быть арестованы.

Коммунистически настроенных граждан от руководящих государственных, хозяйственных, культурных и других сколько-нибудь важных постов отстранить.

В стране объявляется военное положение на 6 месяцев. В период военного положения вводится смертная казнь…»

Члены совета приняли и подписали постановление о вступлении в силу их решений. Постановление напечатали в трех экземплярах: один остался у Зариньша, второй получил для хранения Скуевиц, третий — Лидумс для передачи Будрису.

На последнем заседании было решено просить английскую разведку доставить «Решения» по ее каналам в группу Будриса.

По окончании работы государственного совета Зариньш дал банкет. И хотя на банкете не было тех, о ком заботился совет, пили много, произносили бравурные тосты, словом, чувствовали себя так, будто уже вступили в обетованную страну.

Уходил Лидумс вместе со Скуевицем и Силайсом. Когда они покинули посольство, Скуевиц сказал:

— Не понимаю, почему Зариньш так легко согласился подписать эти «Решения»? Ведь тем самым он юридически передал полученные им от правительства Ульманиса чрезвычайные полномочия группе Будриса…

Силайс довольно сухо возразил:

— Зариньш действительно стар. Теперь приходит время выдвигать более молодых и сильных людей.

Скуевиц пожал плечами и промолчал. Возможно, он тоже отнес себя к тем молодым, которым придется продолжать дело Зариньша. Лидумс сделал вид, что все идет как надо.

На следующий день Лидумс передал в адрес Будриса отчетную радиограмму:

«Дорогой Будрис, задачи, относящиеся к будущему нашего государства и к руководимой тобой организации, мы вместе с министром Зариньшем и нашими английскими друзьями в принципе разрешили. Свое задание здесь я выполнил. Результаты радостные. При первой возможности вернусь к вам, так как полагаю, что мне необходимо быть дома в связи с этими решениями о нашей стране. Передайте привет жене и ободрите ее…»

Радиограмма была тщательно изучена в отделе «Норд» и передана адресату, так как вполне соответствовала и праздничному настроению мистера Казимира, и крупным результатам его деятельности. Упоминание о жене не вызвало никаких сомнений: каждый человек, оторванный от семьи, скучает и думает о ней, а для Будриса это упоминание было сигналом, что все действия Лидумса протекают вполне успешно.

В этот же сеанс односторонней связи Силайс передал Будрису:

«Взвешиваем все возможности возвращения нашего друга к вам. О конкретных действиях буду информировать…»

Ввиду важности сообщений из Лондона Будрис нарушил запрет англичан: в связи, со смертью Петерсона не выходить в эфир. Но Будрис использовал рацию Делиньша, спрятанную в глубоком лесу, где пеленгаторы пока не появлялись. Он передавал:

«Лидумсу. Рады успешному окончанию переговоров и достигнутым результатам. Если вы с Силайсом считаете, что все наши вопросы улажены и решены, ускорь свое возвращение. Ждем сообщения Силайса о сроках операции, чтобы можно было заранее организовать все для приема. Желательно, чтобы ты оказался среди своих знакомых как можно быстрее. Договорись конкретнее о создании нашего постоянного представительства в Лондоне, предложенного Силайсом, и о практических задачах этого представительства. У нас все спокойно. По собранной до сих пор информации, активность чекистов в Курляндии значительно ослабла. Проведенное весной перемещение некоторых групп прошло без каких-либо происшествий. Будрис».

Лидумс внимательно читал эту весточку с Родины. Слова о «перемещении некоторых групп» обозначали, что шпионы и их «помощники» из оперативных работников Комитета госбезопасности переведены с хуторов в лесные бункера, хотя в лесу еще сыро и холодно. Но весной на хуторах начинаются полевые работы, и держать там посторонних людей опасно. Для Будриса и его людей начинался опять самый тяжелый период жизни в лесу. Сообщение о том, что «у нас все спокойно», было предназначено для англичан, чтобы они поторопились перебросить Лидумса и сопровождающих его людей морем на катере Хельмута Клозе.

Но, как Лидумс и предполагал, в самое светлое время года Хельмут Клозе не желал снова рисковать катером. После нескольких совещаний с Маккибином и полковником Скоттом Силайс передал Будрису:

«Технические обстоятельства не позволяют провести эту операцию весной. Поэтому возвращение Лидумса планируем на осень, сразу же, как позволит темнота…»

Лидумс был вынужден согласиться с многоопытным Силайсом. Одновременно с ним он направил и свою радиограмму:

«Как сообщил Силайс в своей радиограмме, до осени возвратиться не смогу, хотя задание и выполнено. Но лето не пройдет даром, так как мне предоставлены широкие возможности изучать все необходимое, что может пригодиться в дальнейшей работе организации. Как мы договаривались ранее, было бы целесообразно жене выехать на лето из Риги, чтобы подкрепить мое алиби…»

Последнее замечание Лидумса о создании алиби очень понравилось Маккибину и Скотту: мистер Казимир действовал в полном соответствии с данными ему инструкциями «Норда». Но еще более понравилась эта строчка из радиограммы Балодису и генералу Егерсу, так как для них она обозначала, что положение Лидумса устойчиво и что он продолжает изучать работу «Норда» и тех людей, которых «Норд» предполагает отправить в Советский Союз в будущем…

 

4

Англичане согласились выполнить просьбу Зариньша о пересылке подлинного экземпляра «Решений лондонского совещания» в группу Будриса через мистера Казимира, а предварительно передать их в тайнописном сообщении. Об этом доложил на совете Силайс.

Акции Силайса в эту весну значительно повысились. Во-первых, группа Будриса оказалась наиболее дееспособной из всех групп, засланных из Лондона. Во-вторых, официальное участие в совещании сделало Силайса персоной грата в глазах «Норда». Все-таки почтение к различным церемониям у англичан в крови, а поскольку участие в государственном совете возвело его в ранг министра эмигрантского правительства, на каком бы пустом месте ни росло это «правительство», соответственно поднялось и уважение к нему. А вместе с уважением — и доходы. Он уже приобрел машину, и, конечно, не будуар на колесах, а вполне старомодную, громоздкую, которая, будучи припаркованной неподалеку от «Норда», выделялась среди малолитражек других сотрудников.

Но так как своим возвышением Силайс был обязан, в сущности, Лидумсу, а Лидумс оставался его союзником в постоянной и изнурительной борьбе с Ребане и Жакявичусом, то и он опекал Лидумса как мог.

Через несколько дней Силайс навестил Лидумса.

В Лондоне наступило жаркое лето, город постепенно пустел. Готовились отбыть в отпуск и министры, и члены парламента. Только разведка не прекращала работы.

Силайс оставил машину где-то на другой улице и пришел пешком. У него был служебный портфель, прикрепленный браслетом к кисти руки. В таких портфелях обычно разведчики переносили особо важные документы. Браслет был скрыт рукавом, но стальная цепочка, слишком длинная, свешивалась колечком.

Лидумс только что вернулся с этюдов — писал летний Лондон и теперь раскладывал полотна и листы бумаги с городскими пейзажами. После длительной работы в государственном совете он наконец выполнил приказ Маккибина и отдыхал. Бродил по городу, писал, иногда выезжал вместе с Норой, если она была свободна, за город, на природу, но больше проводил время в одиночестве. Он уже давно привык жить и думать в одиночку.

— Вы с новостями? — приветствовал он Силайса, указывая взглядом на портфель.

— Подготовил письмо Будрису и хотел посоветоваться с вами…

— Очень рад! — живо воскликнул Лидумс. Он видел, что Силайс чем-то недоволен. Скорее всего, Силайс сунулся со своим письмом к полковнику Скотту, а может быть, и к Маккибину. И кто-то из них посоветовал показать письмо сначала мистеру Казимиру. Он непринужденно добавил: — Давайте подышим вместе дымом латышского лесного костра!

— Да, в эту пору в Латвии можно жить и в лесу! — довольно вяло подхватил Силайс.

Он отомкнул замок браслета, открыл портфель и вынул пачку бумаг. Письмо, судя по всему, было длинное. Лидумс уселся в кресло, второе подвинул Силайсу. Силайс прежде оглядел этюды, поставленные в ряд к стене.

— Отличные работы! — похвалил он.

Лидумс не ответил на эту попытку скрыть неловкость.

— Прочитаете сами? — спросил Силайс.

— Зачем же? Я с удовольствием послушаю и, если вы разрешите, добавлю несколько слов от себя.

— Хорошо, — покорно сказал Силайс.

Читал он сначала с запинками, но постепенно разошелся, тем более что видел на лице Лидумса неподдельный интерес. Лидумсу и на самом деле было интересно, как Силайс будет информировать Будриса о том, что произошло в их правительстве…

«Милые друзья на родине! — читал Силайс.  — Вы, наверно, уже получили наши «Решения», которые были посланы вам тайным письмом. В этом письме я хочу проинформировать вас о моей работе в здешних условиях. Я особенно хочу подчеркнуть, что, читая это сообщение, вы сами увидите, насколько большое значение имела здесь миссия представителя родины и насколько правильным было ваше решение, несмотря на риск, послать его в Англию. Сердечное спасибо вам за эту решительность, твердость, несокрушимую веру в будущее Латвии и готовность на самопожертвование за нее, за то, что прислали сюда вашего представителя.

В результате наших совещаний мы решили передать обязанности временного правительства Латвии в руки организации сопротивления, то есть в ваши и наши руки. В связи с этим решением тепло приветствую руководство и каждого бойца. Каждому из вас желаю успеха, божьей помощи и благословения самоотверженно служить Латвии и латышскому народу до конца.

Передаю в ваше распоряжение копию наших важных решений, которые подписаны в трех экземплярах. Первый из них будет храниться у министра К. Зариньша, второй — у Я. Скуевица, третий доставит наш общий друг по возвращении для хранения в вашей группе.

Принимая во внимание наши «Решения», я хочу дать к первому пункту следующие разъяснения. Я понимаю, что ваша группа может выдвинуть в члены временного правительства и на другие ответственные государственные должности лиц, которые лично не принимали участия в движении сопротивления, но которые будут признаны и акцептированы вами. В отношении третьего пункта хочу сказать следующее. Западные государства не осудили преобразований, происшедших в нашей стране в связи с приходом к власти Ульманиса. Наглядным доказательством этого является существование всех наших последних дипломатических представителей в западных государствах…»

Дальше Силайс писал о будущем устройстве государства, о создании новой организации айзсаргов, но теперь они именовались «стражи отечества», хотя все фашистские прерогативы оставались без изменений. На нескольких страницах он рассуждал о кандидате на пост главы государства Зариньше. Затем он писал:

«В связи с тем что в наших «Решениях» должно быть указано о формировании нового правительства, вам следует обсудить также вопрос о его составе…

Силайс».

…Дорогие друзья, на нашем совещании в Лондоне был поднят вопрос о знаке вознаграждения для борцов, который отметил бы эти исторические дни и эпоху. Эта мысль от всего сердца была поддержана всеми участниками совещания, и мы уже придали конкретный образ и форму этому знаку и назвали его «Крест клятвы». Правила о награждении этим знаком и о его ношении мы не обсуждали, чтобы не обидеть борцов, так как не имеем полного представления о вашей борьбе. Это мы оставляем на ваше рассмотрение.

На прощание пожелаю вам успехов и большого счастья.

Бог да благословит Латвию.

«Все та же игра в фашизм!» — думал Лидумс. Больше всего его поразил пункт, в котором всесторонне описывались знаки различия для «стражей отечества» и форма оплаты за их «работу» по арестам и уничтожению людей, которых они сочтут врагами отечества. А к таковым Силайс относил коммунистов и комсомольцев, всех ответственных и не очень ответственных работников учреждений и предприятий.

Лидумс сумел вовремя придать лицу выражение размышляющего человека, хотя ему хотелось рассмеяться. Силайс уже впился глазами в него и, кажется, почувствовал облегчение, увидев на лице Лидумса внимание и поощрение.

Лидумс встал и протянул ему руку:

— Благодарю вас! Я знал, что вы мыслите по-государственному, но эта сжатость и резкость каждой формулировки потрясает меня!

Через несколько дней Силайс получил послание Будриса. Оно было тоже переслано тайнописью.

Это были тоже «Решения». Но они пахли порохом и лесными кострами. В них было примечательно все, от начала до конца. Будрис писал:

«Участники группы «национально мыслящих» латышей, руководимой Будрисом и действующей нелегально на территории Латвии, ознакомившись и тщательно изучив «Решения», принятые в Лондоне участниками организованного движения сопротивления, постановили:

1. Акцептировать принятые 10 апреля 195… года в латвийском посольстве в Лондоне «Решения» о предполагаемом политическом устройстве латвийского государства…»

Дальше шли пункты, в которых признавались полномочия Карла Зариньша как временного главы будущего государства; пункт о назначении представителя группы Будриса в правительство, а затем решительное требование:

«4. …Просить Карла Зариньша консультироваться с нами… по вопросам выдвижения и назначения на посты наших дипломатов; систематически сообщать нам конспективную информацию о политических событиях, касающихся латвийского государства, а также о деятельности латышских организаций за границей…»

В конце «Решений» после выражения благодарности ее величеству королеве Великобритании за моральную и материальную поддержку следовало примечание:

«…Эти «Решения» написаны в двух экземплярах, имеющих одинаковую юридическую силу. Один экземпляр хранит группа Будриса, а второй должен храниться в латвийском посольстве в Лондоне.

Будрис».

10 мая 195… года.

Сигулда.

От имени участников группы

Итак, Будрис миновал все рифы и подводные мели и стал контролировать деятельность эмигрантского правительства. Пока контролером является Лидумс, а потом Будрис найдет способ сменить Лидумса на этом высоком посту. И Зариньш будет вынужден сократить свою политическую деятельность. За советом по каждому пустяку к Будрису не побежишь. А шпионские рации «Норда» будут забиты разной «дипломатической» чепухой, которую станет передавать Будрису «президент» Зариньш.

Эти мысли Лидумс хранил про себя. Его занимало, как радуется Зариньш, вдруг почувствовавший за своими немощными плечами «поддержку» с родины…

 

5

Маккибин и полковник Скотт придумали занятие для Лидумса.

Они, по-видимому, испытывали некоторые угрызения совести за то, что обещанная на весну операция по возвращению Лидумса на Родину сорвалась, и боялись, что их гость заскучает. Поэтому в конце мая у Лидумса снова появился Малый Джон, на этот раз на собственной новенькой машине, и предложил мистеру Казимиру побывать на двух конспиративных квартирах, где обучались завербованные англичанами прибалты. Это необходимо было сделать для того, чтобы выбрать себе спутников для путешествия на Родину.

Лидумс пошутил, что, наверно, торговля потопленными кораблями не такое уж малодоходное дело, если Малый Джон ухитрился купить настоящую гоночную машину, и Малый Джон весьма выразительно улыбнулся.

Для Малого Джона эти поездки были чем-то вроде отпуска, но Лидумсу приходилось трудно. Мало было побыть несколько дней в той или иной школе, надо было запомнить имена, внешность, привычки людей, которые там обучались, чтобы по возвращении домой записать все это: ведь очень возможно, что ему еще придется встретиться с ними совсем в иной обстановке…

И руководители и воспитанники школ принимали мистера Казимира за какое-то высокополномочное лицо, в чем Лидумс их не разубеждал, да и Малый Джон постоянно намекал на высокое положение своего спутника.

В одной из школ Малый Джон показал Лидумсу на хозяйку пансиона, очень грустную молодую женщину, подававшую им обед, и шепнул:

— Это жена Эгле!

И Лидумс с невольным удовольствием подумал, что эта женщина, может быть, еще обретет счастье, которого никогда не испытают остальные жильцы тайных «пансионов» и школ.

Если поездок не было, Маккибин привлекал мистера Казимира к разработке и анализу поступающих от группы Будриса по радио и в тайнописных посланиях шпионских данных. К этому времени англичане, утвердившись в своем полном доверии к группе Будриса и уверившись, что она действительно объединяет национально мыслящих лиц, начали понемногу раскрывать свои карты: по их представлениям, всякая националистическая группировка прежде всего должна была заниматься тотальным шпионажем в пользу «Интеллидженс сервис».

Четвертого июня Большой Джон показал Лидумсу подготовленный им по поручению полковника Скотта запрос в группу Будриса, в котором шла речь о конкретном задании:

«Полагаю, что для вас было бы возможно при помощи ваших друзей из Вентспилса, особенно рыбаков, еще до осени выяснить следующее: имеется ли в Вентспилском порту какой-нибудь плавучий док или плавучая ремонтная мастерская? Если имеется, прошу описать его флаг, вымпел, номер. Имеется ли на окраине города со стороны моря, возможно восточнее замка, какое-либо новое либо строящееся здание, похожее на склад? Если имеется, то прошу описать, какое оно и для чего предусмотрено. Где находятся запретные места в Вентспилском порту? Прошу информировать обо всех замеченных радиолокаторных антеннах, сообщить об этом письмом немедленно, а также выслать их эскизы. Становятся ли на якорь пароходы между молами, прежде чем войти в порт, и на какое время? Прошу описание каждого военного корабля, который видели при входе или выходе из порта. В какое время они обычно выходят в море и когда возвращаются в порт? Имеется или был ли период, когда было запрещено находиться в южных районах города на побережье или въезд в город с этой стороны. К осени прошу подготовить эскизы, по возможности подробные, о Вентспилсе».

От Будриса еще не поступало сообщений о Вентспилсе, а Силайс под диктовку англичан подготовил еще одну радиограмму:

«Наши друзья здесь считают Вентспилс настолько важным пунктом, что просят вас обсудить вопрос о возможностях непрерывной регистрации там военных кораблей и данные о них телеграфировать мне два раза в месяц. Необходимо сообщать дату, время, название и обозначение судов, прибывших в порт и ушедших из него…»

А через несколько дней Лидумс читал ответ Будриса. Будрис не стал огорчать англичан отказом. Он просто сообщил о невозможности постоянного контроля:

«Мы не имеем возможности непрерывно контролировать движение военных кораблей в Вентспилском порту с указанием часов и минут их прибытия и убытия, как вы предлагаете, так как военные корабли иногда прибывают в порт и убывают из него ночью. Мы могли бы сообщать вам, какие военные корабли видели в определенные дни. При этом следует учесть, что с берега видны номера лишь некоторых кораблей. Для регистрации всех номеров нужно специально подъехать по Венте и наблюдать корабли со стороны реки. Такие поездки систематически осуществлять невозможно. Делать это возможно лишь летом, когда рыбацкие лодки прибывают в верховья Венты с грузом рыбы…»

Но не только Вентспилс интересовал англичан. В тот же день англичане послали через Силайса еще одну радиограмму:

«Мы были бы очень благодарны вам, если бы вы могли сообщить подробные сведения о заводе ВЭФ в Риге. Ранее поступившая от вас информация о заводе была принята с признанием. На этот раз они желают получить более подробное описание выпускаемых различных электрических приборов и аппаратов с указанием правильного их названия, обозначения, номеров и так далее. Во всех случаях, когда это возможно, они просят указать объем продукции данного аппарата, куда их посылают и для каких целей производят. Заводские марки на выпускаемых изделиях имеют важное значение, на них имеются порядковый и заводской номера и другие важные знаки.

Разумеется, что на заводе производят тысячи разных предметов и частей, поэтому на первый план ставьте те, которые производят для военно-воздушных, морских или сухопутных сил или же по специальному заданию. Какие ученые там работают и их специальности? Производят ли на заводе такие инструменты или части, с помощью которых определяют передвижение или местонахождение подводных лодок под водой? Полагаем, что этот прибор по-русски называется «Тамар». Прибор работает на разных частотах, и в нем употребляются кварцы. Друзья особенно желали бы получить образцы этих кварцев. Любое указание, описание или схема этих приборов имели бы важное значение и большую ценность…»

Через две недели Лидумс имел удовольствие прочитать ответ Будриса:

«Сведения по интересующим друзей вопросам готовим и отправим во время операции. Еще раз проверили и подтверждаем, что между Сарнате и Ужава прожекторов нет. Наблюдение продолжаем».

Итак, Будрис приготовился к встрече.

Не оставлял Лидумса своими заботами и Зариньш: приглашал к ленчу под тем предлогом, что ему хочется услышать свежие новости о родной стране. Он прожил за пределами страны всю свою сознательную жизнь, даже говорил теперь по-латышски с акцентом, и Лидумс понимал эту неосознанную тоску старика.

Иногда налетала Нора: это был шторм. Она требовала, чтобы ее «викинг» всегда был в полном параде, и тащила его в какой-нибудь танцевальный зал или ресторан. Во время этих прогулок их чаще всего сопровождал Большой Джон, но Нора умела справиться с ним: заставляла напиться в начале вечера…

В одну из суббот утром приехала Нора. Была она грустной, какой-то неловкой, даже как бы постаревшей. Сказала, что сегодня Маккибин дает прощальный ужин в честь мистера Казимира, и еле удержала слезы. Моррис помог ей выгрузить из багажника корзины с вином и фруктами, миссис Пегги отправилась на рынок. Лидумс, не желая мешать подготовке к празднику, вывел из гаража машину и уехал прощаться с городом…

На самом деле ему просто хотелось еще раз удивить гостей. Поэтому он, прокатившись по городу, заехал в порт к причалам, куда подходили рыболовецкие суда. Там ему удалось купить крупного живого угря.

Вернувшись домой, он налил полную ванну воды и пустил туда угря. Затем написал на нескольких картинах дарственные подписи, подписываясь привычным для англичан именем «Казимир». Около пяти часов приехал Силайс.

Силайс предупредил, что Маккибин и Нора приедут не раньше семи вечера, но что у него есть разговор. Он привез письмо, которое Лидумс должен был передать на Родине. Письма были уже подготовлены для зашифровки. Силайс хотел лишь получить одобрение мистера Казимира или его поправки.

Письмо Силайса Будрису гласило:

«Полномочия для Зариньша и лондонские «Решения», чего, возможно, в самом начале мы с вами полностью не сознавали, были одним из больших шагов вперед в деле нашего совместного сотрудничества. Карл Зариньш сам перевел соответствующие места из «Решений» и протоколов на английский язык и вручил британскому министерству иностранных дел, которое почтительно приняло их.

…В течение прошедшего времени никаких особо важных изменений не было, за исключением того, что радары русских в Вентспилсе и Лиепае оттеснили нас в операциях довольно далеко в море и нам теперь приходится добираться до берега на средствах, которые значительно ограничены в смысле емкости и грузоподъемности. А это означает трудности с доставкой для вас оружия и боеприпасов. Но мы еще попробуем кое-что сделать, чтобы решить эту проблему…»

Следующее письмо было Будрису от Зариньша.

Зариньш писал:

«Дорогие соотечественники!

Советский Союз вооружен, если так можно сказать, до зубов. Но западные демократы тоже не дремлют. Запад готовится к войне…

…Мы должны сознавать, что освобождение мира должно идти с Запада на Восток. А мы находимся далеко на Востоке, но это не должно нас пугать, только нужно иметь терпение, выдержку и веру! Это то, что нам необходимо…»

Еще одно письмо написал Вилкс Будрису. Вилкс остался неизменен в своих антипатиях к англичанам и писал без дипломатических уверток:

«С тех пор как мы простились на Родине, у вас дома, прошли долгие и тяжелые времена борьбы. Я был бы счастлив, если бы мог находиться у вас. Здесь же процветают интриги, обман и междоусобная клевета. Обидно, что подобные вещи иногда прилипают к нашим людям на этой стороне. Это меня утомляет. В нашей работе больше, чем где-либо, необходимы ясность, единство и дружба. Обман необходим единственно против врагов. Видишь, Будрис, какие они бывают, «нравы» и «законы», и какая огромная разница с теми, которые в силе у вас — борцов на родине.

У меня нет сил и возможностей изложить эти обстоятельства, а иногда и события, которые нахожу неправильными, но имеется старая истина: все же лучше работать, хотя и под плохим руководством, нежели идти каждому в свою сторону и не делать ничего. Всегда радостно сознавать возможность, хотя бы и на несколько минут, оказаться на берегах Курляндии и пожать руки старым друзьям…»

Лидумс одобрил послания, но письмо Вилкса предпочел не шифровать. Достаточно было того, что он запомнил его дословно. А шифровальщики отдела «Норд» могли и доложить своему начальству неблагоприятные отзывы Вилкса об английской разведке. Силайс вполне с ним согласился…

Пока они сидели вдвоем в кабинете Лидумса, миссис Пегги накрыла на стол. Около семи вечера начали съезжаться гости: оба Джона, Жакявичус и Ребане, несколько старших сотрудников отдела «Норд», Маккибин и Нора. Они привезли еще какие-то закуски и вина. Вышедший встречать гостей Лидумс был поражен тем, что Маккибин привез с собой бутылку черного рижского бальзама.

— Я хранил ее с тридцать восьмого года, — торжественно сообщил Маккибин, — со времени моей последней поездки в благословенную Латвию!

Этот дар был встречен всеми с восторгом. Только Нора и Большой Джон с улыбкой переглянулись с Лидумсом — вспомнили ужин в латышском ресторане…

Лидумс показал Маккибину угря, плававшего в ванне. Маккибин, хитро подмигнув ему, позвал Нору. Нора чуть не упала в обморок, завизжала на весь дом, что это индийская змея. На ее крик сбежались остальные гости. Сюрприз доставил всем не меньшее удовольствие, чем дар Маккибина. Особенно когда Лидумс пообещал приготовить его по-латышски.

Миссис Пегги унесла угря на кухню. Нора пришла в себя, все собрались у стола. Маккибин предложил назвать этот вечер «вечером змей».

— Это название должно остаться между нами, участниками встречи, — торжественно сказал он. — Если я когда-нибудь по телефону, по радио или письменно спрошу любого из вас: «Помните, как тогда, на вечере змей, женщина купалась в ванне?» — то любой из вас, если с вами все будет в порядке, ответит: «То была не женщина, а угорь!» — Сколько бы лет ни прошло с этой нашей встречи, прошу всегда помнить этот пароль.

Предложение Маккибина было принято. Да и весь вечер оказался необыкновенно приятным.

Когда угорь по-латышски был съеден, Маккибин произнес напутственное слово мистеру Казимиру:

— Связь с вами и с подобными вашей организациями и группами мы будем поддерживать всегда, в противном случае перед нами встал бы вопрос — быть или не быть Британской империи? И передайте господину Будрису, что английское правительство никогда и ни под каким видом не допустит создания латышского правительства без ведома и согласия группы Будриса…

Затем он напомнил, что английскую разведку, особенно отдел «Норд», крайне интересуют разведывательные данные, которые может доставлять группа Будриса. Лидумс ответил, что вполне понимает заботу англичан…

— Значит, договорились, что вы не станете обижаться на меня, если я буду требовать от вас такие сведения? — уточнил Маккибин.

— Да, — твердо ответил Лидумс.

После этой договоренности Маккибин пожелал Лидумсу успехов на благо Латвии и выразил еще раз надежду на плодотворное сотрудничество в будущем.

Около одиннадцати часов вечера гости разъехались.

Утром на следующий день Лидумса снова навестил Силайс. Он попросил Лидумса записать по памяти весь разговор с Маккибином. Лидумс намекнул было, что Силайс мог сделать это и сам, но Силайс довольно высокопарно сообщил, что этот разговор является историческим и запись должен сделать Лидумс как главный участник беседы. Лидумс не стал возражать. Записал его в двух экземплярах: если разговор «исторический», то нужно оставить экземпляр и для Будриса.

 

6

«Радиограмма № 16/НС. 23 августа. Хотя мы сделаем все возможное, чтобы операция произошла в то время и в том месте, которое мы с тобой согласуем, все же всегда возможно, что плохая погода в ваших водах или непредвиденные препятствия могут заставить нас отложить операцию на следующую ночь или даже больше. В случае отсрочки мы, конечно, как можно быстрее информируем тебя по радио, чтобы вам не пришлось быть на побережье лишнее время. Пожалуйста, сообщи, за сколько дней до вашего выхода к берегу мы должны предупредить вас о начале операции. Сообщи также, сколько дней вы можете находиться без опасности вблизи от места операции, если она неожиданно задержится…»

Радиограммы сочинял и подписывал Силайс. В иные дни он отправлял по три — пять шифровок, и Лидумс, которому приходилось все их предварительно прочитывать, готов был выругать его за это словесное расточительство. Силайсу помогал готовить шифровки целый штат шифровальщиков, но там-то, в Латвии, с ними возится один Делиньш! А повторы, повторы? 23 августа Силайс отправил три радиограммы, и все они были посвящены одному вопросу!

«Радиограмма № 17/ЧС. 23 августа. Если по каким-либо причинам ты пожелаешь отложить операцию на несколько дней, сообщи нам об этом за тридцать часов. Но если ты захочешь задержать нас в связи с плохой погодой у вас, сообщи об этом телеграммой в этот же день до шестнадцати часов по московскому времени…»

«Радиограмма № 18/КС. 23 августа. Если по упомянутым в предыдущей радиограмме причинам нашу лодку пришлось бы отозвать, она обождет где-нибудь одну или несколько ночей и повторит операцию…»

Лидумс представлял, как бедный Делиньш, сидя в землянке где-то в курляндских лесах, проклинает многословие Силайса, расшифровывая при свете коптилки эти документы.

Но все-таки дело шло на лад. К тридцатому августа были обговорены все сигналы.

«Радиограмма № 25/СК. 30 августа. Ты должен помочь провести операцию успешно, сигнализируя нам при помощи красного света следующим образом: начни подавать сигналы за полчаса до часа «Зеро», а именно 29 сентября в 23.30 МАЛ. Сигнализируй только в сторону моря в западном направлении, медленно поворачивая фонарь приблизительно на десять градусов влево и вправо. Если опасности нет, передавай непрерывно в течение двадцати секунд букву «К». Сигнализацию повторяй через каждые двадцать минут. Продолжай сигнализацию до 03.30 МАЛ или до тех пор, пока весельная лодка не причалит к берегу…»

Последняя радиограмма о порядке приема гостей была послана 14 сентября. В ней Силайс уславливался уже на тот случай, если гости не сразу будут найдены.

«В случае если, выйдя на берег, наши люди не сразу вас обнаружат, они будут имитировать один или несколько вскриков вальдшнепа, чтобы твои люди могли быстрее отыскать их, если бы весельная лодка вышла даже на несколько сот метров вправо или влево от обусловленного места…»

Оставалось всего две недели до дня «Зеро». Биль, Альвирас и три других спутника Лидумса уже покинули шпионскую школу, где тренировались в работе на рации, и переселились в Лондон. Они как-то притихли в эти дни, даже в город выходили редко. С Лидумсом были почтительны, старались не попадаться на глаза, все время проводили в верхних комнатах. Иногда Лидумс приглашал их покататься по вечернему Лондону, усаживал в машину и вез в кино или дешевый ресторанчик. Молодые люди пили мало: возможно, боялись, что англичане следят за ними. Раза два или три с ними увязывался и Вилкс, который все еще с удовольствием рассказывал о своих переживаниях. В такие дни Биль и Альвирас оживали: все-таки Вилкс был одним из тех, кто вернулся «оттуда»…

В середине сентября Лидумса пригласил начальник отдела «Норд» и изложил план возвращения. Сопровождать Лидумса и его спутников был назначен Большой Джон. Начальником группы утвержден Силайс. Группа отправляется на военном самолете в Западную Германию, затем перебрасывается в Гамбург, там отъезжающие ожидают погоды, грузятся на торпедный катер «Люрсен-С» и переходят под команду бывшего офицера немецкого военно-морского флота Хельмута Клозе…

Маккибин произнес приличествующий случаю спич, пожал Лидумсу руку, и Большой Джон, Силайс и Лидумс покинули гостеприимный отдел «Норд». Провожать их поехали полковник Скотт и Нора, но в дом к Лидумсу уже не зашли, простились у ворот. Глаза у Норы были заплаканные, и она все пряталась за спину полковника, чтобы остальные не заметили, какой у нее несчастный вид.

…Силайс посоветовал пораньше лечь спать, так как машины придут к шести часам утра.

Все вещи были упакованы задолго до отъезда. Утром миссис Пегги разбудила участников предстоящего десанта затемно и подала прощальный завтрак. Начинался торжественный день возвращения на Родину.

Подошли три автомашины, в багажниках которых тоже лежали тюки: «приданое» английской разведки. Там были оружие, переносные радиостанции, радиомаяки, аккумуляторы, шифровальные блокноты, бумага для тайнописи — одним словом, все, что должно было помочь Лидумсу и его спутникам выполнить любое задание «Норда». Отъезжающие погрузили свои вещи, и машины пошли по Лондону в сторону Королевской дороги, мимо Букингемского дворца с его стражей в красных мундирах и медвежьих шапках, мимо парков по берегу Темзы. Лидумс, сидевший рядом с Силайсом и Большим Джоном, видел, что они смотрят на Лондон словно бы его глазами, прощаются с городом так же, как он, точнее, сопереживают это прощание. А он действительно прощался: ему нравился этот скученный город с узкими улицами, из которых только Кингс-роуд — Королевская дорога напоминала родные улицы Риги, улицы Ленинграда, где было так много простора глазу и воздух не был так заражен «смогом».

Но вот они выскочили на Горячий мост — колоссальный виадук над множеством железнодорожных путей и шоссейных выездов из города, изогнувшийся высокой дугой перед началом самой крупной трассы Англии. Мост подогревался снизу тепловыми батареями, спасающими его от влаги и гололеда. На обоих концах моста на двух самых крупных домах стояли две телевизионные башни, с которых специальные стражи следили за тем, чтобы водители не превышали максимально допустимую скорость, которая здесь равнялась семидесяти километрам.

Впереди была государственная трасса, и шофер погнал машину быстрее, спидометр показал сто тридцать километров. По сторонам дороги теперь мелькали виллы, мелкие поместьица, слева загудел огромный Лондонский аэропорт, на котором каждые две минуты приземлялся или поднимался самолет, и вот уже машина, не доехав до Оксфорда, повернула направо, и через несколько минут они были у ворот военного аэродрома…

Большой Джон сказал несколько слов дежурному офицеру, ворота распахнулись, и машины пошли прямо но летному полю. На взлетной полосе их ожидал большой четырехмоторный полутранспортный самолет.

Все вещи были немедленно погружены, пассажиры уселись, вслед за ними поднялись два английских офицера, и самолет пошел на взлет. Англия осталась позади…

Приземлились через два часа на военном английском аэродроме в Западной Германии. Там уже ждали машины, а у трапа — Ребане, Жакявичус и Малый Джон. Они прилетели за несколько дней до Лидумса, чтобы подготовить безопасное пребывание в Западной Германии. Все трое были изрядно пьяны.

Заметив, как нахмурился Большой Джон, Ребане принялся объяснять, что у него сегодня памятный день. Тридцать лет назад ему присвоили в этот день первое офицерское звание. Поэтому сегодня он угощает всех своих друзей. Как видно, начал он свое юбилейное празднование рано утром. Сопровождавшие Ребане и его спутников несколько английских офицеров были тоже навеселе.

Выгрузив вещи, разведывательная группа уселась в автомобили и выехала с аэродрома в сопровождении английских офицеров в Бюнден.

Бюнден оказался маленьким городком и служил, должно быть, перевалочной базой при переброске шпионов на Восток. На углу улицы Седан машины остановились у двухэтажного дома. Вещи внесли в дом. В доме оказалось много комнат с кроватями и примитивной мебелью. Одеяла пахли нафталином, на шкафах, на подоконниках и столах лежала пыль. По-видимому, никто в этом доме постоянно не проживал и служил он лишь для приема «гостей», направляющихся в дальний поход.

В роли хозяина выступил англичанин Джонни, лет сорока с небольшим, миниатюрный брюнет с курчавыми волосами, щегольски одетый. В такой же пустой и пыльной комнате, как и все другие, Лидумс увидел раскрытые чемоданы Джонни, в которых лежали по меньшей мере еще три или четыре новеньких костюма. Лидумс невольно подумал: сколько же времени собирается этот Джонни пребывать здесь в роли хозяина и сколько времени просидят в этом богом забытом Бюндене они сами?

Джонни познакомил их с кухаркой, полькой по имени Кэрола. Свое дело она знала отлично, о чем свидетельствовал уже накрытый стол. Джонни простодушно похвалился, что у него заготовлено два ящика вина. По-видимому, им действительно придется надолго застрять в Бюндене…

После обеда все разбрелись по комнатам отдыхать. Большой Джон ушел на радиостанцию, предупредив, что никто из участников группы не должен выходить в городок без него.

Впрочем, Большой Джон почти постоянно отсутствовал: дежурил на аэродромной рации, ожидая приказа о дальнейшем передвижении группы.

Они просидели в этой тихой и пыльной провинциальной гостинице пять дней, выходя только по вечерам выпить всей компанией пива в маленьком ресторанчике.

Но в один из этих тягостных дней Большой Джон явился с известием, что завтра группа выезжает в Гамбург.

В тот же день вечером Джонни и Кэрола выехали в Гамбург, чтобы приготовить там обед на всю группу.

Утром остальные во главе с Большим Джоном выехали в Гамбург. Предстояло проехать километров триста. В Бюндене для связи остался Малый Джон.

От огромного Гамбурга после войны осталась только половина города. Развалины уже убрали, но новых строек было мало. «Великое боннское чудо» еще не распростерло свои черные крылья над этим городом. Однако после уравновешенного и спокойного Лондона Гамбург показался Лидумсу суетливым, хаотичным и шумным.

Машины пересекли весь город с запада на восток и остановились на окраине у большого трехэтажного особняка на Эльбасштрассе, 23, на самом берегу Эльбы.

Особняк был пустынен. Большие комнаты, залы, паркет, резная деревянная мебель, обитая замшей, — все отдавало запустением. Казалось, что и тут, как и в Бюндене, ни к чему не прикасалась заботливая рука хозяина.

Джонни и Кэрола и здесь держали себя как владельцы. Но на этот раз их больше всего занимали обед и вина. Они предоставили членам группы самим выбрать себе комнаты, и этим ограничилась их забота о «гостях».

Теперь разведывательная группа находилась на трамплине, изготовившись для прыжка через Балтику. Все зависело от погоды. Большой Джон пригласил Лидумса поехать с ним за метеосводками и радиоприказами. В дело вступал Хельмут Клозе. Его катер был связан по радио и с Гамбургом, и с Лондоном. Радиосвязь осуществлялась из английского радиоцентра, находившегося в пяти километрах от Гамбурга, в районе Фолькштейна, на берегу Эльбы.

На следующее утро в особняке на Эльбасштрассе, 23 появился Малый Джон. Он объяснил, что погода на Балтике налаживается, и потому поторопился, чтобы успеть проводить Лидумса. Он никогда не забудет этой дружбы. Он пригласил Лидумса и его спутников посетить кафедральный костел в Гамбурге и помолиться о благополучном возвращении на Родину. Вместе с ними в костел отправились Ребане и Жакявичус. Биль и Альвирас сослались на то, что они протестанты, и пошли в другой храм.

По дороге в костел и на обратном пути Малый Джон много рассказывал о своих встречах с латышскими иезуитами. Интерес к иезуитам Малый Джон объяснил тем, что его мать является настоятельницей монастыря «Девы Марии» в Англии, который принадлежит святому ордену.

Прощаясь с Лидумсом, Малый Джон еще раз торжественно произнес:

— Идите и боритесь за церковь и свободу! В моей борьбе церковь всегда была на первом месте!

Лидумс не преминул передать Малому Джону просьбу, чтобы мать-настоятельница усердно помолилась за участников группы Будриса.

— Она уже делает это! — клятвенно заверил своего отъезжающего друга Малый Джон.

В Гамбурге было много и других разведчиков. Один из крупных специалистов радиодела англичанин Боот пригласил Лидумса в радиоцентр и показал помещение, откуда он во время очередной операции ведет связь с катером Хельмута Клозе.

— И поверьте, у меня никогда не было ни срывов, ни потери радиосвязи!

— Тогда это место поистине является историческим! — заявил Лидумс — Если вы позволите мае воспользоваться вашим фотоаппаратом, то я сфотографирую вас. После освобождения Латвии я помещу вашу фотографию в учебнике истории!

После того как Боот был снят на «историческом» чердаке с «исторической» рацией, он сообщил, что на этот раз будет сопровождать Лидумса и его катер «Люрсен-С» на другом таком же быстроходном судне, чтобы в случае обнаружения катера Клозе советскими пограничниками прикрыть его отступление. Второй катер управляется англичанами, но все они тоже носят немецкую форму…

— Нам нет смысла ссориться с русскими! Пусть этим занимаются немцы! — пояснил он.

Боот с удовольствием рассказывал, как во время второй мировой войны принимал участие в вылавливании немецких шпионов, работая на радиопеленгационной станции «Ди-Фи».

— А теперь сотрудничаете с ними! — поддразнил его Лидумс.

— Ничего не поделаешь! — вздохнул Боот. — Я преподавал радиодело в десяти или одиннадцати школах на территории Англии и ФРГ. Среди «учеников» были и немцы. И я совсем не уверен, что они пришли в наши школы для того, чтобы работать на нас. Очень может быть, что их перекупали потом ами.

Боот рассказывал, что работал в нескольких посольствах Великобритании. И там его работа тоже сводилась к передаче шпионских сведений на родину или в какой-нибудь обусловленный пункт.

Поездки по ночным ресторанам прекратились. Большой Джон с нетерпением ожидал известий.

От нечего делать посетили Гамбургский оперный театр. Иногда вечерами играли в карты. Картежная игра чуть не вызвала ссору между Ребане и Лидумсом. Лидумс выиграл у Ребане крупную сумму. Ребане продолжал играть в долг. Лидумс намекнул, что в долг играть неприлично. Ребане возмутился, сходил за деньгами. Швырнув проигрыш на стол, он заявил, что играть больше не будет.

С Лидумсом он не разговаривал целые сутки. А на следующий вечер тихонько попросил денег для поездки в город. Когда Лидумс дал ему, не считая, несколько крупных купюр, отношения наладились.

Но вот приехал наконец чрезвычайно важный гость, вице-адмирал английского флота. Сначала он побеседовал с англичанами — офицерами разведки, затем пригласил Лидумса.

Это был человек выше среднего роста, лет пятидесяти, с веснушчатым лицом. Он говорил по-русски и по-немецки, но и на том, и на другом языке с акцентом.

Он сказал Лидумсу, что понимает, как нервничают участники группы, но они должны знать, что английское адмиралтейство отвечает за успех операции. Разложив карты Балтики, он показал направление господствующих в это время года ветров и сослался на то, что хорошо знает советский Балтийский флот. Во время войны и вскоре после ее окончания он бывал в России, знает балтийские порты и предпочитает не рисковать, так как советские пограничники достаточно тренированы, — необходима осторожность при высадке десанта.

Прощаясь, вице-адмирал сказал, что едет в Киль, откуда будет лично следить за отправкой десанта.

На следующий день приехал еще более высокий гость, адмирал английского королевского флота, который отвечал за всю операцию. Сначала он пригласил к себе Малого Джона и Лидумса, после короткого знакомства с ними вызвал по телефону Ребане и Силайса и, побеседовав с ними, пригласил к себе всех участников группы.

Адмирал был невысокого роста, совершенно седой, лет шестидесяти пяти. На мундире у него было множество орденских ленточек. Чувствовалось, что это нервный человек, вероятно, много переживший. Разговаривал он резко, бурно, при разговоре у него вздрагивал подбородок.

Он сказал, что лично подготовил и подписал приказ о десанте, что уже побывал в Киле и что катер после ремонта находится в отличном состоянии.

Малый Джон шепнул Лидумсу, чтобы тот поблагодарил адмирала от имени участников группы на родном языке. Силайс поощрительно улыбнулся и предупредил адмирала, что руководитель группы желает сказать спич. Лидумс медленно заговорил:

— Господин адмирал, разрешите мне от имени всех участников предстоящего десанта поблагодарить вас за вашу любезность и внимание. Ваша забота прибавляет нам силы и позволит еще лучше работать на Родине, чтобы оправдать не словами, а делами то высокое доверие, которое оказано нам группой Будриса, Сердечное спасибо за все!

Силайс по фразам перевел речь Лидумса. Малый Джон разлил по бокалам шампанское.

На следующий день адмирал прислал из Киля письмо, в котором заявлял Лидумсу, что его радует бодрый дух участников десанта, и выражал надежду, что англичане и латыши еще встретятся как братья по оружию…

В тот день в пятнадцать ноль-ноль Большому Джону сообщили, что группа должна выехать из Гамбурга в девятнадцать тридцать и что погода на Балтике благоприятна для десанта.

Засуетились все. Малый Джон выдавал каждому личные вещи, коды, карты, деньги, до этого хранившиеся у него в комнате под замком. Личное оружие и яд в ампулах шпионы должны были получить на корабле.

Когда все вещи были упакованы, Силайс произвел осмотр всех документов и личных вещей участников десанта. «Это мы делаем для вашей же безопасности!» — заявил он. Ему помогал Малый Джон.

Осмотр был чрезвычайно тщательным: все лишнее немедленно изымалось. Изъят был и тренировочный американский костюм Биля, к полному удовольствию его друга Альвираса. Но, подойдя к вещам Лидумса, Малый Джон сказал, что тут осмотр не нужен: хозяин этих вещей сам знает, что можно, а чего нельзя везти в Латвию.

В час отъезда Лидумс получил свой паспорт, который проделал длинный путь по канцеляриям тайной английской службы.

Попрощавшись со всеми провожающими, с Ребане и Жакявичусом, с Джонни и Кэролой, с Большим Джоном, участники десанта в сопровождении Малого Джона тронулись в путь в сторону Киля. По пути машина несколько раз останавливалась: англичанин, ведший ее, объяснил, что они не могут приехать ни на минуту раньше или позже. В Киле простояли пятнадцать минут в каком-то тихом переулке.

Выехали к Эльбе. Вдоль берега находились дома с декоративными садами. Видно было, что это привилегированный район. Около одного из домов в открытых воротах стоял человек, который чуть заметно махнул шоферу. Машина въехала в неосвещенный сад. Шофер заранее предупредил, что действовать надо быстро и без разговоров.

В саду к участникам группы, высаживавшимся из машины, подошли два англичанина: один лет сорока, второй — совсем юноша. Они помогли вытащить вещи из машины и перенести по узкой тропинке на берег реки. Там в весельной шлюпке их уже ожидали два члена команды катера «Люрсен-С», стоявшего на середине реки. Молча усадив людей и уложив вещи, матросы погнали лодку к катеру.

Когда группа была уже на катере, вице-адмирал представил участников десанта капитану Хельмуту Клозе. Капитан приветливо встретил Лидумса.

Малый Джон вручил каждому участнику десанта по две ампулы с ядом и огнестрельное оружие. Вице-адмирал сказал напутственное слово, предупредил, что участники группы поступают отныне в распоряжение капитана Клозе и что он считает, что операция началась успешно.

После этих коротких речей Малый Джон и вице-адмирал покинули катер. Как только отвалила их лодка, на катере заработали моторы, Хельмут Клозе приказал поднять английский флаг.

На следующее утро Лидумс, проснувшись, поднялся на мостик. Клозе, по-видимому, еще не ложился. Кругом было только море, катер быстро шел вперед. Капитан передал штурвал помощнику и пригласил всех участников группы позавтракать. Он предупредил, что около десяти часов утра по среднеевропейскому времени катер станет на стоянку возле датского острова Борнхольм, а пока десантникам следовало опробовать оружие.

После плотного завтрака все поднялись на палубу; стреляли по брошенным в волны консервным банкам, еще раз почистили и смазали оружие.

На горизонте показался силуэт судна, и Клозе приказал заменить английский флаг шведским. Судно оказалось крупным шведским транспортом. Несколько позже мимо прошел огромный пассажирский теплоход, а затем показался голубоватый силуэт острова Борнхольм.

Вскоре, примерно в километре от острова, катер бросил якорь.

Операция должна была начаться вечером, и весь день участники оставались на борту. Лидумс приказал своим помощникам еще раз тщательно проверить упаковку снаряжения, оружия и всего прочего. А капитан Клозе устроил учения по управлению маленькой резиновой лодкой «Динги» и по работе на радиомаяке, установленном на ней. Перед обедом, когда все участники группы находились на палубе, над катером пролетел самолет. Он выключил на несколько секунд мотор и помахал крыльями. Сделав круг, самолет удалился на запад. На вопрос Лидумса, чей это самолет, Клозе ответил кратко: «Наши друзья!»

К вечеру капитан получил радиограмму, что операция откладывается на сутки: на Балтике штормовая погода. Клозе сообщил об этом Лидумсу и предложил провести еще одно учение, на этот раз по высадке десанта. Участники группы с наивозможнейшей быстротой уложили в шлюпку свои вещи, попрыгали в нее вслед за гребцами, и лодка пошла в сторону моря. Во время этих учений Клозе обращал особое внимание на быстроту и очередность посадки участников десанта. Он объяснил, что радары русских на берегах Курляндии — весьма опасное оружие и что он не может рисковать катером при задержке погрузки и выгрузки десантников…

На другой день утром катеру Клозе разрешили прорываться к берегам Латвии. Снялись с якоря в девять утра по среднеевропейскому времени и пошли в море со скоростью пятьдесят — шестьдесят километров в час. Шли под английским флагом. Ветер то усиливался, то стихал. Но когда прошли часа три в северо-восточном направлении, море разбушевалось.

Клозе с сожалением сказал:

— Придется операцию отложить. Пока мы направимся в борнхольмскую гавань Рённе, чтобы взять горючего и переждать шторм.

В гавани Клозе приказал из каюты не выходить. А для полной маскировки выдал всем белые свитера и черные матросские брюки.

Отсиживаться в Рённе пришлось несколько дней: разрешения на выход в море англичане не давали. Сначала Клозе соблюдал все меры предосторожности, но в конце концов разрешил участникам группы выходить по вечерам в городок по одному в сопровождении кого-нибудь из членов команды. Сам он брал с собой Лидумса.

Разговоры Клозе становились все более доверительными. Он неоднократно напоминал, что латыши и немцы имеют давние исторические связи, тогда как англичане давно выпали из этого исторического родства. Он высказывал надежду, что в очень скором времени группа Будриса будет ориентироваться не на Англию, а на свою соседку Западную Германию.

— Но вы-то служите Англии! — сказал Лидумс.

— Если вы думаете, что все расходы по этой операции вместе с риском провала несут англичане, — с некоторой обидой, но и гордостью в то же время сказал Клозе, — то глубоко заблуждаетесь. Все это оплачиваем мы, немцы. Знает ли, например, ваш руководитель герр Будрис, что экипаж этого судна состоит исключительно из немцев?

— Признаться, я сам этого не знал! — ответил Лидумс.

— Ну, вот видите? Англичане все время пытаются въехать в рай на чужом горбу! Но, кажется, настает время, когда все эти попытки пойдут прахом…

— Вы имеете в виду перемену ориентировки? С англичан на американцев?

— Честно говоря, мы презираем одинаково и тех, и других. Все это любители легкой наживы. Но мы сделали то, что хотели: сохранили наши кадры и теперь знаем, что совсем недалек день, когда знамя новой Германии взовьется над рейхстагом.

— Если бы я представлял себе это раньше, я бы все свое внимание отдал вам! — сказал Лидумс. Даже для него, искушенного в политике человека, откровения Клозе показались чудовищными!

— Хотелось бы знать, сколько денег получила группа Будриса от англичан? — спросил Клозе.

— К сожалению, я военный руководитель и не вмешиваюсь в чисто хозяйственные и политические дела группы! — с сожалением ответил Лидумс.

— А жаль! Но в скором времени англичан заменим мы!

На завтра Клозе праздновал день своего рождения. Было девятое сентября. Накануне Клозе пожаловался, что обычно этот день проводит в обществе морских офицеров Германии, съезжающихся к нему в гости со всех сторон. В этот торжественный день они обмениваются информацией, рассматривают проблемы будущего, вспоминают друзей, погибших за великую Германию. Увы! Сейчас он вынужден оставаться на своем корабле…

Утром Лидумс преподнес ему вместе с письменным поздравлением часы. Клозе был очень растроган этим подарком.

Лидумс поинтересовался, не кажется ли датским властям Борнхольма подозрительным, что катер пребывает в датских водах уже несколько дней?

— А, все они одним миром мазаны — НАТО. Хотя датская секретная служба ничего не знает, но они понимают, что я нахожусь здесь по заданию английской секретной службы! — небрежно ответил он.

Клозе предложил своим гостям и офицерам катера торжественный ужин. Так что день рождения не пропал даром: морской офицер получил информацию Лидумса о положении в Латвии.

Одиннадцатого сентября Клозе приказал сниматься с якоря. На Балтике наступило улучшение погоды.

Катер пошел к восточному побережью острова Готланд.

 

7

Около острова Готланд катер остановился. Клозе сказал Лидумсу, что из Лондона только что получено согласие на проведение операции, а радист Будриса сообщил, что обстановка на побережье в Курляндии спокойна.

Все участники группы спустились в каюту. Были слышны команды Клозе. Капитан катера распорядился приготовить к действию автоматы и дымовые ракеты, установить на мачте радарную антенну, а впереди, по носу судна, — два радиоаппарата для приема сигналов радиомаяка с берега. Спасательную шлюпку, находившуюся на палубе, снабдили запасом воды и продуктов.

Сгустились сумерки, и Клозе приказал: на палубе не курить и громко не разговаривать. Лидумс, вышедший на палубу, увидел, как капитан погрозил в сторону востока кулаком, а затем отдал приказ включить моторы. В это время катер так резко повернул с курса на юг, что Лидумс едва удержался на ногах. Впрочем, движение скоро выровнялось, а сбежавший по трапу матрос объяснил, что в море показался советский военный корабль, и это заставило капитана так резко изменить свой курс.

Вскоре все моторы, кроме одного, Клозе выключил. Лидумс понял, что они приближаются к латвийскому побережью. Этой минуты он не мог пропустить, снова поднялся на палубу, прошел в рубку капитана.

Темная полоса земли виднелась на горизонте, но было трудно определить, далеко ли она. Каждые пять минут штурман объявлял глубину, причем говорил шепотом, как будто даже темнота вокруг была не союзником нарушителей границы, а опасным противником.

— Одиннадцать! Десять! Девять! — монотонно шептал штурман, а катер все замедлял ход.

Как только штурман передал глубину «семь», катер остановился. Еще несколько минут он по инерции приближался к далекой, затянутой темнотою земле.

Тихонько вызванные капитаном появились Биль, Альвирас и остальные десантники. Они тревожно всматривались в темноту, не произнося ни слова даже шепотом.

В это время матросы подготовили к спуску шлюпку, подвесили ее на талях, настороженно вглядываясь в сторону берега.

Минут десять было совершенно темно. Слышалось только монотонное жужжание беакона, передававшего сигналы из этой молчаливой темноты берега. И вдруг на берегу вспыхнул узкий луч света.

Шлюпка тотчас оказалась у борта катера. Матросы-гребцы укладывали в нее снаряжение группы. Лидумс шагнул к капитану и поблагодарил за удачную операцию, которую, несомненно, оценят в Лондоне. Затем первым спустился в шлюпку. За ним спрыгнули Биль и Альвирас и остальные.

Когда все разместились на заранее условленные места, Лидумс дал знак, и тали, удерживавшие лодку, были отцеплены. С катера донеслись последние слова Клозе «Счастливого пути!» — и лодка беззвучно отвалила от судна.

Изредка в борт лодки била осенняя волна Балтики, но берег все приближался, и теперь волна была не страшна.

Лодка находилась метрах в трехстах от берега, когда по воде заскользил луч сильного прожектора, вероятно, расположенного у подножия Ужавского маяка. Он медленно двигался по воде. Без всякого предупреждения и гребцы, и пассажиры прильнули ко дну. Но набежавшая крупная волна, чуть не опрокинувшая лодку, сделала свое спасительное дело — закрыла лодку от глаз прожекториста.

Берег приближался, луна, выныривавшая из облаков, освещала желтую полосу песка на прибое, а Лидумс думал о том, что наконец-то кончается его «война нервов» и начинается настоящая жизнь на Родине.

Когда до берега осталось не больше пятидесяти метров, спокойные, хотя и крупные волны внезапно превратились в грозный ревущий прибой с пеной и брызгами, но все равно они толкали лодку к берегу, и вдруг, внезапно приподняв ее, посадили на береговой, залитый пеной песок. Луна, прорвавшаяся еще раз сквозь тучи, озарила родную землю Латвии.

Прибывшие еще выбрасывали на берег, подальше от прибоя, тюки, мешки, чемоданы, а с крутого берега уже спускались встречающие.

Старший гребец тронул Лидумса за плечо, прося разрешения на отъезд. Граф швырнул в лодку большой мешок, по-видимому с книгами, к лодке подвели больного Эгле, который шел, опустив голову, ни на кого не глядя. Лидумс попрощался с командой, и лодка слилась с волнами.

Но в пятидесяти метрах от берега на лодке включили мотор. Один из встречавших Лидумса приказал:

— Скорей берите вещи и — за мной! Теперь нам придется поторапливаться, такой треск от мотора слышен километров на десять по побережью! А тут еще надо все подмести и осмотреть, чтобы никаких следов не осталось!

Приказ исполняли с крайней поспешностью. Впереди была Латвия: мать для одних и неизвестность для других…