В комнате ощущалось чье-то тревожное, давящее присутствие. Я никого и ничего не видел, но чувствовал это ужасающее, кошмарное присутствие вокруг нас; мы были не в силах что-либо предпринять — нам оставалось только ждать, ждать в ужасе и страхе. Чем бы оно ни было, борьба с ним была бесполезна. В ноздри проник тот странный и гнетущий запах, который стоял в доме государственного прокурора Стэнли и о котором дворецкий судьи Маллинса рассказывал в ночь убийства судьи инспектору Конрою.

Запах постепенно сгущался, становясь все отвратительнее; пахло гнилостью и сернистыми испарениями. Я чувствовал, что задыхаюсь. Я хотел было заговорить с Конроем, но изо рта у меня вылетело лишь хриплое бормотание. Инспектор стоял рядом, глядя прямо перед собой помертвевшими от ужаса глазами, недвижный, утративший дар речи. Чуть поодаль, в комнате, Дороти Кроуфорд сжала руками горло, глядя на что-то невидимое мне с тем же выражением ужаса.

Мне почудилось, что углу комнаты возникла ярко-красная точка, но мгновение спустя она исчезла.

И затем воздух внезапно очистился, запах исчез и я успел повернуться как раз вовремя, чтобы поймать Дороти Кроуфорд, которая, издав душераздирающий стон, упала без сознания мне на руки. Я опустил ее на пол и поспешил к патрульному Джонсону — я видел, что девушка не пострадала, и надеялся хоть чем-то помочь полисмену.

Увы, надежды оказались напрасны. Он был мертв.

Инспектор, присев на корточки, пошарил руками по полу у тела полисмена и поднял изогнутый, тяжелый кинжал со зловещим трехгранным лезвием, наполовину покрытым запекшейся кровью.

— Это нож нападавшего, — заметил он. — Джонсон, должно быть, нашел его.

— Как и самого преступника, — сказал я. — Томми, это пхур-бу, кинжал, используемый дьволопоклонниками Тибета и Китая. В их ритуалах таким кинжалом перерезают горло младенцам, предназначенным в жертву.

— Джонсона ударили кинжалом?

Я перевернул тело полицейского и внимательно его осмотрел, но не нашел на теле никаких ран.

— Не понимаю, что его убило! — воскликнул я. — К нему никто не прикасался!

— Как же он умер? — настаивал Конрой.

— Ответ может дать только вскрытие, — сказал я, — да и то я в этом не уверен. Однако мне кажется, что он умер от сильного потрясения.

Инспектор Конрой, ошеломленный и сбитый с толку чередой ужасных событий, только покачал головой. Не прошло и получаса с тех пор, как мы вслед за Дороти Кроуфорд оказались на крыльце старого особняка и увидели козлиную голову и странную вспышку желтого света в окне — не говоря уже о том, что за это недолгое время один человек был убит, а второй ранен так тяжело, что едва ли сможет оправиться.

А на полу рядом с мертвецом и обреченным на смерть лежали без сознания мужчина и женщина, для которых потрясение оказалось слишком сильным.

Мои мысли были прерваны голосом Конроя.

— Что с девушкой? — спросил он. — С нею все хорошо? А дворецкий?

— О дворецком можно не беспокоиться. Это всего лишь обморок и через несколько минут он очнется. Что же касается Дороти Кроуфорд…

Я поспешил к ней. Она по-прежнему была без сознания, пульс еле прощупывался. Я опасался, что силы ее на исходе.

— Когда мы сможем с ней поговорить? — спросил Конрой. — Необходимо узнать, что связывает ее со стариком Ди-гером и что привело ее сюда. Видимо, здесь не обошлось без Сильвио.

— Несомненно, — ответил я. — Она ведь кричала, что он здесь и что она его видит. Думаю, она имела в виду Сильвио. Однако сегодня побеседовать с нею мы не сможем. Состояние девушки тяжелое, и ее необходимо отправить в больницу.

— Как Дигер?

— Не знаю, Томми. Перевозить его мне бы не хотелось. Тряска в карете скорой помощи, вероятно, убьет его. Но его следует немедленно прооперировать.

— Ты можешь провести операцию здесь?

— Полагаю, что да, — ответил я. — Я уже остановил кровь и принял самые срочные меры. Нужна будет помощь.

Найдя в холле телефон, я позвонил в больницу и попросил прислать двух медсестер, врача-интерна и необходимые для операции инструменты. После этого я занялся дворецким. Он вскоре пришел в себя и, шатаясь, поднялся на ноги. С его помощью я перенес Дигера в спальню на третьем этаже старого особняка, где мы уложили раненого в постель и постарались устроить его со всеми удобствами.

Он пришел в сознание, хотя был очень слаб, и пытался что-то сказать, когда мы его несли, но мог только мычать. В спальне я наклонился к его губам, надеясь уловить какой-нибудь звук, который поможет нам приблизиться к разгадке. Могу ошибаться, но у меня создалось впечатление, что Дигер просил не увозить его из дома и предупреждал о том, что «оно» непременно вернется.

Через некоторое время он снова потерял сознание, но общее его состояние несколько улучшилось, и у меня появилась надежда, что жизнь старика все же удастся спасти. Конечно, мои медицинские умения не могли вернуть ему пальцы и язык: если он и поправится, то остаток жизни проведет без пальцев и членораздельно говорить не сможет.

Пока я находился наверху, прибыла карета скорой помощи. Я спустился вниз и помог перенести Дороти Кроуфорд из дома в автомобиль. Она все еще была без сознания, однако пульс бился живее. Я счел, что ее состояние улучшится, как только она окажется в спокойной обстановке, вдалеке от этого дома смерти. Затем, вместе с сестрами и интерном, я направился наверх, в спальню, где лежало в постели бесчувственное тело Дигера.

Операция заняла почти час. Спустившись в библиотеку, я застал Конроя в компании незнакомца, которого он представил как детектива Оливера. Патрульный автомобиль уже увез тело полисмена Джонсона в морг; там судебный медик должен был провести вскрытие.

— Как Дигер? — спросил Конрой, когда я вошел в комнату.

— По-прежнему без сознания, но непосредственная опасность миновала, — сказал я. — Мне кажется, к нему возвращаются силы.

— Он выживет?

— Не могу сказать, — ответил я. — Он получил серьезные ранения и испытал страшное потрясение. Будь он моложе, у него было бы больше шансов.

— Когда мы сможем с ним поговорить?

— Никак не ранее утра. Он может вскоре прийти в себя, но сейчас расспросы не рекомендуются. К тому же, что он в состоянии сообщить? Говорить он не может.

— Нужно найти способ его понять.

Я рассказал Конрою о мычании, которое издавал на лестнице старик, и о своих предположениях.

— Если оно вернется, — мрачно проговорил инспектор, — мы должны быть здесь.

Он замолчал, нервно барабаня пальцами по столу тикового дерева. Стол был теперь пуст, за исключением жутких реликвий, оставленных преступником. Когда я разглядывал их, меня поразили ногти на пальцах старика. Я еще раз осмотрел пальцы и обнаружил, что ногти на указательном и безымянном пальцах правой руки были искорежены и сломаны. Я указал на это инспектору.

— Выглядит так, — сказал Конрой, — точно он пытался схватить напавшего на него человека.

— Едва ли это объясняет, почему ногти сломаны, — возразил я. — Ногти на остальных пальцах целы. На них виден маникюр. Сломаны только два ногтя, как будто старик царапал какую-то твердую поверхность.

Конрой долго изучал пальцы, не произнося ни слова.

— Он пытался что-то ухватить, — сказал наконец инспектор, — и сломал ногти. Таково единственное объяснение.

— Но что?

Конрой пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он. — Я ничего не понимаю в этом деле. Тайну необходимо разгадать, а я даже не знаю, с чего начать. Что скажете, Оливер?

— Никогда с таким делом не сталкивался, сэр, — ответил детектив. — У меня только одно предположение: кто-то пробрался в комнату, напал на старика Дигера и затем спрятался. После этого он убил Джонсона и ускользнул незаметно для вас и доктора Смита.

— В таком случае, как он убил Джонсона? — осведомился инспектор. — Доктор Смит утверждает, что на теле нет ни царапины.

— Полисмен не был застрелен или зарезан, — добавил я.

— Он не был забит до смерти. Иными словами, он не был убит ни одним из известных мне способов. Томми, я убежден, что он умер от страха!

Конрой был склонен со мной согласиться. Пережитые нами ужасы и впрямь заставляли думать, что Джонсон мог увидеть нечто еще более жуткое.

— По правде говоря, Оливер, — заметил инспектор, — в комнату никто не мог незаметно войти или выйти. Здесь негде спрятаться: до того, как Джонсон был убит, мы с ним и доктором Смитом прочесали каждый дюйм этой комнаты. Мы видели в окне что-то похожее на козла, но никакого козла здесь не было. Преступник не смог бы покинуть комнату после убийства Джонсона, не попавшись на глаза мне или доктору Смиту.

— Других предположений у меня нет, — упрямо сказал детектив.

— Поймите же наконец! — вскричал Конрой. — Джонсон умер в пятнадцати футах от нас! Мы стояли у двери!

— А окна?

— Окна были закрыты, как и сейчас.

Детектив недоуменно пожал плечами.

— И почему оторванные пальцы расположены именно таким образом? — спросил инспектор.

— Понятия не имею, — ответил детектив. — Я не знаю, что это все означает. Даже гадать не возьмусь.

— Что-то китайское, я полагаю, — сказал я.

— Да, — сказал Конрой. — Расположение пальцев напоминает китайский иероглиф. Если это так, нетрудно будет установить, что он означает.

— И получить какую-то подсказку, — подхватил детектив.

— Что ж, — сказал Конрой, — пока что у нас на руках нет ровно ничего, помимо того, что видели мы сами — Дигер лежит на столе, двери и окна заперты. После произошли и другие события, но в комнате никого не было! Говорю вам, уцепиться не за что, если только Дороти Кроуфорд не поведает нам что-нибудь новое. Остается старик Дигер: очень надеюсь, что он сможет рассказать нам о случившемся и мы окажемся в состоянии его понять.

Конрой, безусловно, был прав. Ни свидетельств, ни улик, лишь результаты действий убийцы.

Инспектор смотрел на стол, завороженный чудовищным узором из пальцев и языка. Внезапно он повернулся ко мне.

— Где дворецкий?

— Остался наверху, вместе с медицинской сестрой.

— Приведите его, — бросил Конрой Оливеру. — Мне нужно с ним поговорить.

Вскоре Оливер вернулся с дворецким; лицо последнего все еще покрывала сероватая бледность страха. Конрой испытующе взглянул на него, и дворецкий отступил в темный уголок, уставившись на диван, точно перед ним было самое восхитительное произведение мебельного искусства.

— Хендрикс! — позвал инспектор. — Подойдите ближе.

Слуга нервно приблизился к столу.

— Положите руки на стол, — распорядился инспектор, — ладонями вниз.

— В чем дело, сэр? — спросил дворецкий.

— Положите руки на стол, — повторил инспектор, — вниз ладонями.

Хендрикс подчинился, и на правой руке, прямо под суставом безымянного пальца, мы увидели длинную царапину — красную незажившую ранку, которая, без сомнения, появилась совсем недавно.

— Где вы поцарапали руку? — спросил Конрой.

— В подвале, сэр, — отвечал дворецкий, нервно переминаясь с ноги на ногу. — Я помогал полицейскому передвинуть коробку и зацепился рукой за гвоздь.

— Полицейскому, который был потом убит?

— Да, сэр.

Инспектор Конрой посмотрел на дворецкого долгим и многозначительным взглядом.

— Но такую царапину может нанести и ноготь, верно? — наконец спросил он.

— Да, сэр, — ответил дворецкий. — Полагаю, так, сэр. Не знаю.

— От этого ногти не сломались бы, — вмешался я.

— Что ж, — сказал Конрой. — Должно быть, ты прав.

Он повернулся к слуге.

— Сядьте на диван, Хендрикс, — сказал он. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов.