6 марта 1600 года арестант Генрих Флягель находился в темнице печально известной рижской башни Мук. Допрос закончился несколько минут назад. Несчастный купец с ужасом ждал, что в его камеру войдет городской палач Мартин Гуклевен и раскаленными клещами начнет выпытывать, правду ли сказал на допросе патриций Флягель.

Хотя уже наступила весна, в подвале башни Мук было холодно. В темнице Генриха Флягеля знобило, он дрожал всем телом. Но не холод по-настоящему беспокоил его, он дрожал нервной дрожью, прежде всего от страха за будущее. Мысль о грядущих пытках приводила его в ужас. Конечно, он мог во всем признаться. Но это не спасло бы от адской боли, ведь изменника Генриха Флягеля наверняка приговорили бы не просто к смертной казни, а к колесованию. То есть перед смертью ему бы долго ломали все кости, и боль опять-таки была бы мучительной.

Генрих Флягель представлял себе всё новые ужасы. Чтобы согреться и успокоиться, он стал взволнованно ходить по своей темнице из угла в угол. Четыре шага вперед, до стены, поворот, четыре шага назад… Ходьба чуть согрела его, но не избавила от отчаяния. Избалованный жизнью патриций сетовал про себя: почему Господь не дал ему более легкой и менее позорной смерти?! Ведь мог же он погибнуть, к примеру, от эпидемии чумы…

Руки и ноги рижанина тряслись не столько от сильного холода, сколько от объявшего его ужаса. И еще было обидно: почему все кончилось именно так?! Заговорщик не мог понять причины своего заточения, ведь еще вчера его могущественный родственник, судья и бургомистр Никлаус Экк был приветлив с ним!

Сколько Флягель ни всматривался, но в кромешной тьме он не мог разглядеть даже стен своей темницы. Чтобы хоть как-то отвлечься, а главное, поискать путь к спасению, патриций начал думать, где он мог допустить ошибку, можно ли что-то исправить. Он вспоминал события последних недель, с того момента, как отправился в путь из Риги на Русь… В чем заключалась его ошибка? Быть может, кто-то следил за трактирщицей Марией? Но тогда зачем было выпускать его в Псков, откуда он мог и не вернуться, подобно Клаусу Бергену навсегда оставшись на Руси. Нет, решение о его аресте, наверняка, было принято только после того, как он привез письмо. Значит, предать его мог только его родственник, бургомистр и бурграф города Никлаус Экк. Но почему? Вспомнилась ироническая улыбка на лице Клауса Бергена, его слова о том, что выбирая между ним и властью, Экк выберет власть. Но что теперь делать? Пора расплачиваться за свое легковерие.

Ходя по темнице, узник размышлял: «Итак, Экк — враг. Надо подумать, не сказал ли я что-либо на допросе, что можно использовать против меня».

Рижский патриций стал вспоминать состоявшийся в магистрате разговор. Суровыми были лица ратманов, Никлаус Экк смотрел на Флягеля не просто, как на чужого человека, а как на какую-то букашку. Он грозно спросил:

— Что ты делал в Пскове, Генрих Флягель?

Хотя в помещении было хорошо натоплено, Генрих Флягель поежился, словно от холода.

— Я… я ездил на Русь по торговым делам.

Сидевший напротив него Франц Ниенштедт презрительно усмехнулся: кто же ездит в Псков в феврале?! Теперь в нем ничего не осталось от того добродушного старика, каким Флягель знал его. Перед ним сидел строгий судья.

— Ты привез мне письмо, с которым я ознакомил членов магистрата. Ведомо ли тебе, что в том письме? — продолжил допрос бургграф Никлаус Экк.

— Письмо было запечатано. Мне лишь объяснили — старый торговый партнер господина бургомистра шлет ему весть. Разве я сделал что-то не так?

— Искренен ли ты, Генрих Флягель? Рижский рат и польский король не прощают предателей.

В последующие полчаса Генрих Флягель боролся за свою жизнь. Преодолевая терзавший его страх, рижский патриций сохранял ясность мысли, отвечал так, чтобы никто не мог ни в чем его обвинить. А затем рижский палач Мартин Гуклевен отконвоировал его в темницу. На лице простого ткача Гуклевена (палачом рижский ремесленник работал по совместительству) Генрих Флягель читал: не часто мне попадается в руки столь знатный господин, скоро я узнаю, ломаются ли кости рижского патриция так же легко, как и простолюдина.

Размышления подвели Флягеля лишь к одному выводу: надо всё отрицать. Ни в коем случае не называть ни имени трактирщицы Марии, ни имени Андреаса Витта. Ведь если их арестуют, самому Флягелю будет только хуже.

Впрочем, существовало и еще одно обстоятельство. Хотя дух купца и был надломлен, но в душе его еще оставались остатки чести. И они требовали не выдавать красивую женщину на поруганье палачу.

«Но смогу ли я выдержать пытки?» — задался вопросом Флягель. Ему представилось, как Мартин Гуклевен раскаленными щипцами медленно вырывает маленькие кусочки плоти из его тела и сует их в рот подозреваемому. Купцу захотелось выть от ужаса. Да примени палач такую пытку, он назовет не только трактирщицу Марию, он зачислит в свои сообщники и Никлауса Экка, у которого пил вчера, и даже самого Мартина Гуклевена!

«Вот озвереет палач, если я обвиню его в измене», — подумал Генрих и истерически захохотал.

Он представил себе разгневанного палача, для которого пытка становится личным делом, и испытал еще больший страх. Его била дрожь, кроме того Флягеля от волнения стало тошнить. И ко всему прочему из-за холода ему сильно захотелось по малой нужде, так что было очень трудно терпеть.

Генрих Флягель понятия не имел, сколько он пробыл в темнице в полной тьме. «Куда мне торопиться?! — подумал он. — Чем дольше не будет появляться Мартин Гуклевен, тем лучше. Сиди себе под арестом спокойно».

И тут желудок предал его. Мартин Гуклевен понял, что ему надо в туалет и по большой нужде.

Когда он достиг последней степени отчаяния и к тому же готов был испачкать собственные штаны, массивная дверь со скрежетом отворилась.

— Выходи на свободу! — просто сказал предавший его Никлаус Экк.

Вместе с бургомистром бывший арестант покинул башню Мук. Экк лаконично сказал ему:

— Идем ко мне!

Бургомистр молча зашагал домой. Флягель ничего не понимал, но спрашивать не стал. К тому же он знал, где в доме его родственника находится туалет. От мысли, что может скоро туда попасть, Генрих так прибавил шагу, что вскоре уже обгонял бургомистра. Получалось, что не Экк ведет его к себе домой, а Флягель возглавляет группу из двух патрициев. Купец так спешил, что добрался до дома бургомистра за пару минут. И прежде чем хозяин особняка смог что-то сказать, буркнул:

— У меня срочное дело, — и направился туда, куда хотел.

Когда вышел из туалета, обнаружил у двери слугу, сообщившего:

— Хозяин ждет вас в кабинете.

В кабинете Экка на столе уже стоял заранее заготовленный кубок с дорогим французским вином.

— Пей! — сказал бургомистр родственнику. — Полегчает.

Флягель залпом осушил серебряный кубок и со странным спокойствием поинтересовался:

— Сколько времени?

— Чуть больше полудня. Сейчас велю подать нам обед.

Пока служанка сервировала стол, пока носила с кухни блюда с едой, Экк молчал. Лишь оставшись с Флягелем наедине, спокойно произнес:

— Тебе не терпится узнать, что происходит?

— Разумеется.

Теперь уже Флягель был зол и лаконичен. Бургомистр пояснил:

— Гонец уже отбыл. Он везет письмо Клауса Бергена и протокол твоего допроса к литовскому канцлеру Сапеге. А тот, наверняка, сообщит обо всем своему господину, польскому королю. Он сообщит также, что русский купец Иголкин, который подозревается в шпионаже в пользу Москвы и в уговаривании рижан переходить в русское подданство, на всякий случай без всякого суда и следствия выслан из Риги.

— Но для чего нужно информировать обо всем Сапегу?

Энергично разрезая кусок сочной баранины, Экк ответил:

— Так необходимо. Я знаю больше тебя. Кстати, ты еще только собирался тайно ехать в Псков, а мне уже было ведомо — Генрих вернется с письмом. Я знаю и другое. Сейчас планы русского царя не могут быть осуществлены. Юг — вот место, куда прикованы взоры королей и герцогов. Императору Рудольфу II стало не до борьбы с королем Речи Посполитой. А герцог Карл, правитель Швеции, не намерен пускать русских к Балтийскому морю. Обстоятельства сложились так, что царь Борис остался без союзников. Да, будет война в Ливонии, но это будет война не между Россией и Польшей, а между Польшей и Швецией. Эта война уже началась — герцог Карл внезапным ударом занял Нарву!

Флягель все еще не понимал, насколько изменилась ситуация:

— Но Нарва итак принадлежит Швеции.

— Во-первых, город, до ввода туда шведских войск подчинялся королю Сигизмунду, во-вторых, польский Сейм недавно объявил Эстляндию польской. И надо учесть, что заняв Нарву, правитель Швеции продемонстрировал: он сам хочет владеть Ливонией и не намерен уступать ее русским.

— Но зачем везти пану Сапеге протоколы допроса, зачем раскрывать перед польским королем все наши тайны?

Экк улыбнулся:

— Гонец везет также письмо с просьбой защищать интересы Риги на переговорах польского короля с московским царем. Мы показали королю, что московский царь интересуется Ригой, предлагает рижанам стать его вассалами. В Речи Посполитой должны понять, что может случиться, если король забудет о наших нуждах.

Генрих Флягель аж вздрогнул. Оказалось, что внешне робкий Экк вел куда более тонкую игру, чем казалось его гостю: бургомистр хладнокровно и дипломатично шантажировал Его Величество Сигизмунда III, короля Речи Посполитой!

Хозяин дома продолжил разъяснение:

— Король, быть может, и не понял бы моего намека, но канцлер Лев Сапега — опытный дипломат и быстро растолкует Его Величеству подлинный смысл отосланных нами бумаг. И, быть может, на переговорах с Русью посол Его Величества вспомнит об интересах нашего города. Ну, а планы московского царя… Стоит ли говорить о том, что присоединение Риги к Московии сделалось невозможным?! Изменятся обстоятельства, могут измениться и наши планы. Поешь мясной пирог, Генрих, право же, он стоит того…

Флягелю снова вспомнилась ироническая улыбка Клауса Бергена, рижский патриций вспомнил слова ювелира о том, что Экк предаст его ради власти. «Просто обстоятельства сложились так, что Экку выгоднее выпустить меня», — подумал купец. Вслух же спросил:

— А мое честное имя, значит, замарано в интересах города?

— Отчего же. Письмо ты, как сказано в протоколе, вез, не зная о его содержании. Но на самом деле члены магистрата прекрасно осознают, что ты действовал в интересах города. А значит, твой поступок запомнится, большим уважением в городе будешь пользоваться не только ты, но и твои дети. Можешь не сомневаться в этом. Я не удивлюсь даже, если твой старший сын будет когда-либо избран бургомистром, а второй сын станет, к примеру, эльтерманом Большой гильдии. Ведь у рижских купцов хорошая память, а преданность городу должна вознаграждаться.

— Тогда почему же ты заставил меня так волноваться, не предупредил, что допрос — фикция, а в темнице я проведу всего несколько часов? — гневно поинтересовался Флягель.

И тут Экк просто засмеялся:

— Да потому, что всё должно было выглядеть естественно. Ты уверен, что у польского короля нет шпионов в магистрате? Выпей еще вина, Генрих Флягель, и приди в хорошее расположение духа. То, что произошло, то к лучшему!

Когда не совсем трезвый Генрих Флягель возвращался домой, то случайно встретился на улице с трактирщицей Марией. Бывший агент царя даже не поздоровался с ней — заговор потерпел неудачу, тайные игры кончились, и женщина больше не интересовала рижского патриция. Даже, если она и была столь хорошенькой, как эта трактирщица Мария из рижского предместья Ластадия.

Эти слова Экка соответствуют истине — дети Флягеля заняли упомянутые должности в Риге. — Прим. авторов.