Тимофей Выходец отправился из Ивангорода в Нарву еще до рассвета. К месту, где предстояла переправа через реку Нарову, купец и провожатые шли, словно дети, взявшись за руки. Вызвано это было кромешной темнотой: в крепости специально не зажигали огней, ночь выдалась безлунной, звезды оказались закрыты тучами, из которых на землю лился мелкий, занудный осенний дождик. Путники порой не могли разглядеть даже, что у них под ногами, но, если кто-то, споткнувшись, начинал падать, остальные удерживали его.

Воевода, князь Буйносов-Ростовский решил проводить купца Тимофея лично. Прощаясь у переправы, наклонился к уху купца и очень тихо, так, чтобы не слышали даже сопровождавшие его два верных стрельца, прошептал:

— Ты не рискуй. Главное, узнай, что там за дело у этого немецкого офицера — и сразу домой. Как возвращаться-то будешь?

— Лодку на том берегу в камышах спрячу. Бог не выдаст, шведская свинья не съест!

— А если обнаружит кто лодку, да себе заберет и в другое место на ней уплывет?

— Тогда готовь, воевода, для меня водку и новые сапоги, в сапогах через Нарову не поплыву, — пошутил Выходец.

— Да ты что?! Вода — ледяная. Не доплывешь же! — не понял шутку воевода и изрядно испугался.

Князь Буйносов-Ростовский прекрасно понимал: гибель лучшего своего разведчика государь воспримет и как провал воеводы Ивангорода. Так что погибни Выходец, и князь впадет в немилость. Да и Тимофея воеводе было бы очень жаль, нравился этот сметливый и находчивый купец князю Буйносову-Ростовскому.

— Не доплыву, — улыбнувшись, признал Тимофей. — И пытаться не стану. Придется либо лодку угнать, либо от Нарвы уйти и в селении эстском за деньги перевозчика искать. Перевозчику чего-нибудь наплету про зазнобу на том берегу, или какое иное срочное дело.

— Ох, Тимофей, а в Нарве у тебя зазноба есть?

— Не без этого. Прости, князь, мне пора, совсем скоро рассветать начнет.

Сев в лодку, Тимофей Выходец стал грести к чужому берегу, стараясь опускать весла в воду очень мягко, чтобы не создавать никакого шума. Через несколько минут на шведском берегу он вытащил лодку на берег в густорастущих камышах, еще привязал веревочками к самым толстым стеблям камыша — какая ни есть, а надежда, что она никуда не уплывет. Конечно, надежнее было вытащить ее на берег, но там ее наверняка обнаружат. Поэтому Выходец спокойно сел в лодку и стал дожидаться рассвета. А с первыми лучами солнца выбрался из камышей и направился на дорогу, ведущую к Нарве.

Через полчаса стражник, дежуривший у городских ворот, увидел среди крестьян, доставлявших продукты на городской рынок, средних лет мужчину в господской одежде.

— Ты кто?

— Я — Карл, приказчик из Вендена, — недовольно буркнул тот.

— А чего ты, Карл, такой хмурый и неучтивый? — недовольно спросил стражник.

— Чего-чего! Хотел попасть в город еще вчера, так как в Лифляндии хозяин велел мне поторопиться. Скакал в темноте, лошадь ступила в канаву, я свалился с нее. Сам уцелел, но лошадка при падении сломала ногу. А я к ней привык, она у меня давно. Пришлось ее прирезать, чтобы долго не мучилась. Теперь вот, иду на своих ногах.

Стражник подумал, какой дурак этот приказчик. Кто же не знает, что нельзя скакать на коне в полной темноте?! Так как он видел приезжего из Вендена впервые, то на всякий случай спросил:

— К кому едешь?

— К купцу Арманду Скрову.

Члена магистрата Арманда Скрова в городе уважали все: и шведские власти, и местные бюргеры. Стражник уже открыл было рот, чтобы сказать приказчику: «Проходи!» и тут до него дошло.

— Постой! Ты, как тебя там…

— Карл.

— Карл, ведь сейчас война.

— Ну да, — признал очевидное тот.

Про себя Тимофей Выходец подумал: «Черт бы побрал эту польско-шведскую войну! Как она не вовремя!».

— Так как ты мог приехать, раз идет война? — допытывался стражник.

— В Нарве есть запрет на въезд для приезжих торговцев из Вендена? — вежливо поинтересовался Карл.

— Официально нет, — признал стражник.

— А как я выехал из Вендена и почему ехал по ночам, — это ведь мое дело.

Стражник задумался над тем, как быть. На польского шпиона этот помощник купца был совсем не похож. Но поляков в лютеранском городе не любили и стражник решил подстраховаться.

— Стоять здесь! Эрих, понаблюдай за ним! — велел он молодому напарнику. — А я пока сбегаю за господином ратманом.

Логика стражника была простой: если ратман Арманд Скров знает приказчика, тот вряд ли может считаться шпионом. В любом случае, ответственность за решение ляжет на члена городского магистрата. Стражник осознавал, что попал в неприятную ситуацию. Бесспорно, не следовало пускать человека с польской стороны в город. Но и ссориться с Армандом Скровом не хотелось — вдруг своей неуступчивостью стражник сорвет ратману выгодную сделку и станет его врагом. Нет уж, лучше переложить ответственность на самого ратмана.

Тимофей Выходец спокойно стоял рядом с поигрывающим алебардой Эрихом. Шло время, дождь усиливался… «Все-таки удобны эти кожаные немецкие широкополые шляпы, — подумал Выходец, — был бы я в русской меховой шапке, давно бы голова намокла».

Купцу было скучно, хотелось позавтракать. Он решил было купить творога у запоздавшего крестьянина, спешившего на рынок, но Эрих преградил ему путь алебардой:

— Куда?!

Тимофей хотел ответить, но тут и его внимание, и внимание стражника привлекли несколько шведских рейтар, рысью скакавших к городским воротам.

— Вот же несутся. Посторонись! — сказал рослый Эрих.

«Не за мной ли они мчатся?» — с тревогой подумал про себя Тимофей.

Чтобы отвлечься от чувства голода и неприятных мыслей, он решил думать о хорошем. Вспомнилась жительница Нарвы Анна, супруга купца, которая охотно позволяла Выходцу разделять ее одиночество тогда, когда ее супруг надолго уезжал по торговым делам. «Не бойся, — цинично успокаивала мать троих детей любовника в моменты страсти, — даже если после твоих объятий у меня станет увеличиваться живот, наш ребенок будет признан законным сыном, а мой супруг сумеет обеспечить его. Так что смелее, Тимотеус!». Эти слова отнюдь не радовали Тимофея, он боялся, что Анна и в самом деле родит, и его ребенок вырастет не православным — еретиком. Но, хоть и беспокоился он, отказаться от встреч с Анной был не в силах. Заметим, что несмотря на возраст, тридцатилетняя супруга нарвского торговца мехами была очень хороша. Рождение троих дочерей отнюдь не испортило ее фигуру, она тщательно следила за собой, а в постели была страстной, и, что редко встречалось в то время, жадной до экспериментов и новых поз. К тому же хвалила Тимофея за его неутомимость, даже насмехалась над супругом, мол, плоховато тот исполняет супружеский долг. А любимого Тимотеуса, как уже говорилось, нахваливала: в кровати он куда лучше ее рогоносца.

Псковский купец уже давно свыкся с мыслью, что лучшей любовницы, чем эта нарвская прелюбодейка, ему не найти: обаятельная, остроумная, красивая, смелая и тщательно следящая за своим телом… Даже в ее циничных шутках, в ее испорченности было нечто вовсе не отталкивающее от нее, а греховно-притягательное. И Тимофей даже гордился, что эта необычная женщина остановила свой выбор на нем. Причем он понимал, что в его отсутствии Анна наверняка не скучает, что он и муж этой красавицы, наверняка не единственные ее мужчины. Но и эта мысль не подводила Тимофея к выводу, что надо прекратить любовную связь. Как говорится, лучше есть медовый крендель в солидной компании, чем черствый хлеб в одиночку.

Несмотря на приятные воспоминания о черноволосой красавице Анне, о том, как она хороша, когда утром, при свете дня, встает, не стесняясь своей наготы, купец не утратил внимания к происходившему на улице. Он одновременно и думал об Анне, и внимательно наблюдал за окружающими. Видел, как рейтары, не обращая на него никакого внимания, торопливо проскакали через городские ворота, оттеснив в сторону крестьян. Видел, как постепенно все желавшие попасть на городской рынок хуторяне уплатили пошлину и проехали за крепостную стену. Перед входом в город остались только Тимофей и стражник Эрих.

Чтобы скоротать время, Выходец продолжил думать о приятном — об Анне. Увы, Тимофей понимал, что в в этот приезд в Нарву он не получит возможности вновь наставлять рога местному торговцу мехами Он считал, что не может сегодня осчастливить своими лобзаньями легкомысленную Анну не только потому, что ее супруг, возможно, будет дома. Главная проблема заключалась в том, что Анна ложилась под русского купца Тимотеуса, а с приказчиком Карлом из Вендена была абсолютно незнакома, более того, даже и не подозревала о его существовании. И разведчик Выходец вовсе не собирался раскрывать этой развратной немке свою тайну: если она при каждой встрече с Тимофеем предает супруга, то наверняка легко предаст и самого Выходца ради выгоды и удовольствий. А жаль. Как уже говорилось, такую женщину, как Анна, надо было еще поискать.

Тимофей не готов был признаться даже самому себе, что истинная причина его добровольного отказа от свидания с любовницей не в этом. Всё чаще вспоминал он русскую женщину Машу, одиноко жившую в городе Риге. И хотя, будучи еще не старым и крепким мужиком, он, как и положено, испытывал плотские желания, но даже с красивой и бойкой прачкой Прасковьей, которая услаждала его по ночам в Пскове за то, что дарил ей дорогие подарки, он встречался теперь довольно редко. И ведь умом понимал, что Анна более страстна и приятна в постели, а Прасковья моложе и красивее трактирщицы Марии (да и обаятельная, фривольная Анна, пожалуй, выглядела бы на улице более приметно; на нее, а не на скромницу Машу, заглядывались бы мужчины, поставь их рядом). Но словно околдовала Выходца рижанка! О чем он предпочитал не думать: встретились, разошлись, что у них еще может быть общего с этой лифляндкой? А раз, кроме редких ночных ласк, больше ничего не ожидается, то нечего и голову себе морочить.

«Как только торговля между Московией и Швецией возобновится, надо будет, не таясь, поехать в Нарву и встретиться с Аннушкой», — словно споря с самим собой, решил Тимофей.

Легка на помине! По улице, словно прочитав мысли Тимофея Выходца, шла с корзинкой в руках жена нарвского купца Анна. Шла, слегка покачивая бедрами. Вроде бы и не нарушала ее походка правил приличия, но все мужчины на улице смотрели только на нее, и завидовали в тот момент ее богатому мужу, оптовому торговцу мехами Фридриху. Молодой и, видно, неопытный в амурных делах стражник Эрих, желая обратить на себя внимание черноволосой красавицы, вежливо спросил:

— Фрау Анна, вы на базар, покупать еду, чтобы приготовить обед Фридриху?

В небольшом, в сущности, городке, почти все знали друг друга по имени.

— Нет, Эрих. Я одна, совсем одна, — томным голосом ответила обаятельная женщина. — Мой супруг поехал по имениям, скупать меха у местных дворян. Хочет заключить хоть какие-то сделки, ведь русским запрещено везти меха в Нарву. И для кого мне готовить обед?

Анна так лукаво задала этот вопрос и так взглянула на Эриха, что юный стражник просто покраснел, хотя формально в словах супруги торговца не было и намека на фривольность.

Анна равнодушно посмотрела на стоявшего рядом незнакомого приказчика.

— Кто это рядом с тобой, Эрих?

— Это приказчик Карл. Он приехал из Вендена.

Купец Выходец с огромным трудом сохранял невозмутимое выражение лица. Причем, отнюдь не страстное желание при виде красавицы Анны, а страх испытывал он в тот момент.

«Как нелепо было бы погибнуть из-за страстной любовницы! — думал он. — Если она сейчас узнает меня, то невольно может выдать, что мы знакомы, пусть даже при этом откроется ее блуд. Я же никак не смогу объяснить, почему эта женщина называет приказчика Карла Тимотеусом. Неужели придется мудреным ударом тэйквондо, коему некогда обучил меня живший среди китайцев дядя Федор, уложить стражника Эриха на землю и быстро бежать из города?!»

Но женщина, видимо, не признала в нем своего мужчину. А после слов Эриха, Анна окончательно утратила интерес к какому-то приказчику, чье лицо почему-то показалось ей знакомым. И приказчик, и рядовой стражник были ей совсем не интересны.

Выходец усмехнулся про себя, вспомнив, как он в первый и в последний раз попытался подарить ей кольцо с бриллиантом. Его притягательная любовница с циничной иронией отвергла дар. Возражение ее оказалось лаконичным:

— И что я, по-твоему, скажу мужу? Что он хоть он и рогоносец, но это повышает благосостояние семьи не хуже его оптовой торговли?

Не нужны были черноволосой горожанке от ее мужчин ни подарки, ни деньги, и, в сущности, этой блуднице должно было быть абсолютно все равно, кем является ее любовник, если пригож, да ночами хорош. Но Анна отличалась очень своеобразным честолюбием и, кружа головы всем, готова была допустить до себя только дворянина или представителя купеческой элиты. В первый раз, когда Тимофей пришел к ней домой, Анна играла с ним, как кошка с мышкой; вела себя весьма фривольно, но завалить себя на постель не давала, допытывалась, что он из себя представляет. Тимофей долго и вдохновенно сочинял, что он — богатейший купец Пскова, что приехал с небольшим — всего из нескольких телег обозом лишь потому, что разумен и, образно говоря, никогда не кладет все яйца в одну корзину. Долго расписывал он свое богатство, горько сожалея о том, что не может сказать о главном. О том, что знают его имя не только в Пскове, но и в Посольском приказе в Москве, что в переписке он с самим Государем всея Руси. Знал, что никогда не скажет об этом в Нарве, но как тяжело было молчать! Обуреваемый страстным желанием, купец работал языком, расписывая свое богатство и влияние, пока Анна с очаровательной улыбкой не произнесла:

— А еще у тебя в Пскове есть трехэтажный каменный дом, персидский жеребец, и два бочонка с золотом, зарытых в саду.

Уловив иронию в ее голосе, Тимофей сконфуженно замолчал. Впервые в жизни потерпел он неудачу, добиваясь женщины. И в тот момент, когда собрался было встать и уйти, чтобы не видеть ее, рядом — желанную и недоступную, — гордая Анна вдруг проворно скинула с себя платье, под которым ничего не было. Не успел Тимофей и глазом моргнуть, как купеческая жена уже стояла перед ним при свете дня полностью обнаженная, позволяя иноземцу любоваться своим совершенным телом. Дав ошеломленному Тимофею наглядеться на себя, сказала с легкой насмешкой в голосе:

— Понравилось мне то, что никто еще так старательно не врал, чтобы меня добиться. Значит, сильно тебе желанна. Утром, на молитве, поблагодаришь Господа за то, что допустила я тебя до себя. Ну, не стой же столбом, приступай к тому, за чем пришел!

И началась тогда упоительная ночь…

Быть может, и узнала бы в то утро Анна Тимофея и выдала бы его удивленным вопросом, для чего это он нарядился в немецкое платье? Однако человек в простой одежде приказчика был ей настолько неинтересен, что Анна смотрела на Тимофея, но не обращала внимания на то, кто перед ней. Равнодушно повернула она голову и, слегка покачивая бедрами, пошла по улице — притягательная, но кроме мужа, ни для кого из нарвских мужчин недоступная. Понимала прекрасно, что если заведет любовника в родном городе, то дальше всё пойдет по поговорке: шила в мешке не утаишь. И предпочитала быть для земляков первой красавицей — гордой, греховно желанной и неприступной, а сладость любовную от других мужчин в строжайшей тайне получать.

Уже потом, обдумав в спокойной обстановке происшедшее, Тимофей понял, что всю жизнь будет гадать: то ли Анна в упор не узнала его (а так, скорее всего, и было), то ли она столь великая актриса, что ни намеком, ни взглядом не выдала своего удивления, чтобы не показать свое знакомство с любовником.

В то утро появление любовницы у городских ворот настолько выбило Тимофея Выходца из колеи, что он даже бдительность подрастерял. И вздрогнул от неожиданности, когда кто-то сзади хлопнул его по плечу, пока Тимофей вместе с Эрихом смотрел вслед уходившей Анне. Нервное напряжение дало себя знать, разведчик, еще не обернувшись, резким движением сбросил руку.

— Карл, что с тобой? — прозвучал вопрос. — Почему ты стал таким нервным, неужели дорога из Вендена в военное время оказалась столь тяжелой?

Городской стражник слышал, как член нарвского магистрата Арманд Скров недовольно выговаривал иногороднему приказчику:

— Я заждался твоего приезда, мои деньги лежат мертвым грузом, вместо того, чтобы приносить прибыль. Что ты стоишь под дождем, пойдем поскорее, обговорим наши дела. Иди за мной!

Через пару минут, когда они вошли в богатый дом ратмана — и остались наедине, Скров тихонько сказал с легкой иронией:

— Надеюсь, я не очень раскомандовался… господин приказчик?

— Я только купец, а вы — член городского магистрата. Так что были в своем праве, — польстил собеседнику Тимофей.

Мужчины прошли в гостиную, где их уже ждал офицер, о котором говорил Выходцу князь Буйносов-Ростовский. Тепло, словно старому знакомому, улыбнулся русскому разведчику Конрад Буссов.

Арманд Скров отдал приказание служанке-эстонке, по-хозяйски похлопав на людях свою прислужницу и любовницу по упругой заднице. Казалось, что немолодому ратману доставляло удовольствие показывать знакомым, что эта юная еще девушка принадлежит ему.

Когда эстонка накрывала на стол, Тимофей не мог сообразить, что это за трапеза — то ли слишком поздний завтрак, то ли слишком ранний обед. Но в любом случае, стол у Арманда Скрова, как всегда, был хорош: отменный луковый клопс из свинины, говяжьи языки холодного копчения, фаршированная щука, зелень, заморские фрукты — апельсины и ананас, легкое, не кружащее голову, пиво.

Только начав есть, Тимофей сообразил, что насыщается он один, а его собеседники уже позавтракали и деликатно ждут, когда гость с русского берега Наровы утолит голод и согреется. Сказал вежливо:

— Может быть, я пока доем, а вы изложите суть дела, господин офицер. Государь всея Руси встревожен вашим сообщением о том, что вы хотели бы вернуться на Родину? Не обидели ли вас чем? Или ваши услуги плохо оплачиваются?

Задав вопрос, Тимофей спокойно отправил в рот большой кусок говяжьего языка. А Конрад Буссов со вздохом пояснил:

— Что вы! Я понимаю, в Московии меня уважают, ваш государь весьма щедр ко мне.

Тимофей сосредоточенно ел луковый клопс. Видя, что рот собеседника занят, Конрад Буссов продолжил:

— Вы хотите знать, почему я стал думать об отъезде домой? Наше с вами дело затянулось, обстоятельства складываются против нас, а тайну невозможно хранить вечно. Поймите меня, я говорю всё, как есть. Быть может, если бы я родился русским, я готов был бы с легкостью отдать свою жизнь, рискуя, ради присоединения Ливонии к России. Кстати, я никогда не стал бы поддерживать дело королевича Густава, если бы не видел, что оно выгодно для моих соотечественников-немцев из ливонских городов. Но я всего лишь наемник, служащий царю за деньги. И не скрою, нынче готов разорвать этот контракт. Ведь если я не уеду из Ливонии, то, возможно, вскоре мне придется бежать отсюда. И неизвестно, окажется ли бегство удачным. Я оказался тайным врагом и шведов и поляков, ведущих войну друг с другом. И те и другие могут повесить меня. Я — простой офицер, без поместий и больших средств, не знаю, наймет ли меня кто-либо в родной Германии. Но я ответственен перед своей семьей. Вокруг — польские и шведские земли. Куда мне бежать в случае опасности?

— На Русь, — лаконично произнес Тимофей и деловито занялся куском фаршированной щуки.

— Но что меня ждет на Руси?

Тимофей жевал рыбу, воцарилась пауза. Запив съеденное добрым глотком пива, Выходец пояснил:

— Разве мало знающих иноземцев служат сейчас на Руси?! Только совсем недавно капитан Жак Маржерет стал командовать отрядом иноземцев. Руси нужны знающие военные, а страна моя велика и обильна. Государь всея Руси просил передать тебе, Конрад Буссов, коли приедешь ты служить в Москву, царь Борис пожалует тебе поместье со ста крестьянами и жалованье в 50 рублей в год. От себя к словам царским добавлю: в Москве в армии царя Бориса уже служат многие сотни иноземцев. Немцы живут в Немецкой слободе по своим собственным законам, там есть лютеранская церковь, при ней немецкая школа для детей. Ты будешь получать жалованье, а из поместья тебе станут присылать еду, дрова, ткани и другие припасы. Недавно в Москву приехала группа дворян из Ливонии, обиженная польским королем и не пожелавшая служить шведам. Знаешь, что сказал им великий государь? — «Очень сожалеем, что вы своими выгнаны, и всех животов лишились, но не печальтесь, мы дадим вам землю, людей и слуг, будем водить вас в шелку и золоте, кошельки ваши наполним деньгами…».

У Конрада Буссова захватило дух. Хоть и выдавал он себя в Лифляндии за дворянина, но на самом деле уроженец крошечного Люнебургского княжества был лишь сыном пастора. А в Московии его не только готовы были признавать дворянином, царь наделял его имением. Офицер сделал добрый глоток пива и сказал:

— Я согласен. Ведь к тому же так я устрою судьбу дочери.

— Дочери?

— Недавно через Ригу проезжал молодой пастор Мартин Бер. Ему удалось получить место в той самой лютеранской церкви в Москве, о которой вы говорили. Место хорошее, ибо над пастором нет начальника в виде епископа. А у меня есть дочь на выданье. В Риге пастор и она явно испытывали симпатию друг к другу. Но Бер откровенно сказал мне: «Кем я могу быть в Риге? Пастором без места? Вам нужен такой зять?». Мы поняли друг друга и развели руками. Теперь же я рад, что смогу поехать в Москву. И ради того, чтобы обеспечить свое будущее, готов рисковать здесь.

— Что скажете, ратман?

Выходец имел в виду, что Арманд Скров может высказаться по поводу решения офицера, и надеялся, что член магистрата одобрит выбор Буссова. Но собеседник понял его по-своему:

— А мне некуда бежать! Только Нарва — мое Отечество. Мои предки приехали в Эстляндию сотни лет назад и в Германии я — чужой. Но я чужой и тогда, когда отъеду на пять миль от Нарвы. Ибо меня будут окружать эсты. Да, они придерживаются одной веры со мной, я даже сплю со своей служанкой, а в молодости не раз задирал юбки другим женщинам эстов. У меня нет никаких предубеждений против них, но они — иные. И только в Нарве я чувствую себя дома. Поэтому я готов рискнуть. Я помню, как благоденствовал мой город под властью царя Ивана Грозного. Нам дали возможность жить, как мы хотим, и русские стрельцы лишь защищали наш выбор. Никто не опасался, что его насильно обратят в католичество, торговля процветала…

Неожиданно Конрад Буссов сказал:

— Я слышал, что герцог Карл заявил своим послам, которых он отослал в Москву, что при вступлении на престол он дал клятву сохранять шведские владения и не может отдать город русским. Он может лишь обменять его на русские города Корелу и Орешек. Но с условием, что торговля будет идти не через Нарву, а только через Таллинн!

— Но тогда мой город захиреет!

— Думаю, герцог Карл специально сделал такое предложение, зная, что царь отклонит его, но не сможет обвинить Швецию в неуступчивости, — пояснил Буссов.

— А откуда вы вообще всё это знаете? И как вы могли добраться до Нарвы? Вы, офицер армии польского короля, находитесь в шведском городе! И не проявляете никакого беспокойства.

— А шведы знают, что я здесь.

Тимофей Выходец замер. А Буссов невозмутимо пояснил:

— Я специально приехал договариваться с ними. Польская армия на юге, шведы уже заняли Пернов и продвигаются к лифляндскому Дерпту. В самом городе произошло восстание, горожане не впустили в город польский гарнизон, а значит шведы займут Дерпт без боя.

Буссов объяснял ситуацию, а Выходец старательно запоминал то, что говорил офицер.

— Итак, шведы скоро займут почти всю Лифляндию. И я, если хочу остаться здесь при деле и иметь влияние, должен перейти на их сторону. Шведы пообещали сделать меня комендантом Мариенбурга. А значит, если Государю всея Руси понадобится, я смогу передать сию крепость русской армии в любое время!

Вечером, в полной темноте Тимофей Выходец нашел в камышах свою лодку и торопливо поплыл к русскому берегу реки Наровы. Приласкать легкомысленную Анну ему так и не довелось. А ночью вместо плотской любви он занимался совсем иным делом — из Ивангородского замка писал письмо царю Борису. Этот доклад Выходца сохранился для истории. Кстати, в нем Тимофей, купец до мозга костей, не без сожаления писал: «А в Ругодив твоих государевых торговых людей ругодивский воевода не пускает… и товаров из-за реки вывести не дал, и торговли, государь, нет». Не было ее и в Пскове, откуда изгнали в качестве ответной меры таллиннских купцов…

На такие деньги в то время можно было каждую неделю покупать по корове. — Прим. авторов.

Цитата подлинная. — Прим. авторов.