В середине июля 1601 года небо над Москвой постоянно было покрыто тучами. В городе беспрерывно шли дожди. Катарине Котор не хотелось выходить из дому: на улице холодно, мокро, грязно, а в их жилище царит великолепие, к которому она за полгода жизни в столице России так и не смогла привыкнуть. Еще когда принц Густав въехал в Москву, Борис Годунов одарил его по-царски: прекрасный терем, великолепные скакуны, обилие дорогой посуды… Бывшая жена данцигского мещанина одевалась в наряды из расшитой золотом парчи, тончайшего персидского шелка, роскошного бархата, носила ожерелье из огромных жемчужин и увесистую золотую цепь (вскоре тяжелая цепь Катарине надоела и она спрятала ее в ларец из слоновой кости). Казалось, у Катарины есть всё, о чем только можно мечтать: любящий ее принц, огромные богатства, сколько угодно денег (когда Густав приехал в Москву, государь подарил ему фантастическую по тем временам сумму — десять тысяч рублей. Так как принц интересовался наукой больше, чем хозяйством, то он тут же передал все деньги своей «второй половине»).

Из Данцига к Катарине привезли ее детей. К чадам отнеслись, словно они были рождены молодой немкой в законном браке с Его Высочеством. Ни у кого и мысли не могло появиться, что Катарина будет недовольна жизнью. Между тем, данцигская красавица чувствовала себя несчастной.

Принц видел, что его любимая хандрила. Впрочем, и он сам в последние дни чувствовал себя подавленно. Очень хотелось увидеть солнце, но… Этот год был зловещим, пугающим: с весны стояла темень, словно продолжалась зима. Солнце заволокло какой-то дымкой, оно выглядело красноватым, даже в полдень на него можно было спокойно смотреть, не жмуря глаза. Впрочем, солнце и в обычный год бывает красным во время заката, когда вид его предвещает сильный ветер. Но в тот год и луна постоянно была кроваво-красной, словно во время затмения! А днем непрерывно шел дождь, наводящий уныние.

— Ты поедешь сегодня к доктору Хильшениусу? — поинтересовалась у принца красавица Катарина.

— Не хочу. На улице опять холодно, темно, как зимой и проливной дождь. Почему так холодно? Странный день. Я приказал бы слугам затопить печь, так неудобно, кто же топит летом?

— Тебе неудобно, тогда это сделаю я! — заявила уроженка Данцига.

Молодая женщина вышла из комнаты в коридор, поймала за рукав одного из слуг и велела тому по-русски:

— Быстро затопи печь!

— Кто же топит печь в июле? — раздался вдруг насмешливый мужской голос. — Русские нас не поймут, — констатировал новый собеседник Катарины по-немецки.

Взглянув на случайного собеседника, молодая женщина пришла к выводу, что не помнит его. Однако, видимо, это был один из тех лифляндских дворян, что приехали к принцу Густаву за счастьем и деньгами и жили в доме принца. Увы, принц Густав ничего не мог им предложить, кроме придворных должностей без жалованья. Дворяне, не получая денег, стали дерзить. Самые сметливые устроились на службу к русскому царю, этот же, видимо, был глуповат, но нагл. Разговаривал с неподобающей иронией и разглядывал ее похотливыми глазенками. Катарина отступила в комнату и, когда дворянин вошел следом за ней, словно царица отвесила ему сильнейшую затрещину:

— Кому посмел дерзить холоп?! — с ледяным презрением в голосе спросила она.

Дворянин побагровел. Эта данцигская горожанка посмела поднять руку на него, лифляндского барона!

— А ну тихо, шалава невенчанная! — произнес он с угрозой.

Услышав это, принц Густав, присутствия которого в комнате дворянин вначале не заметил, в гневе вскочил на ноги. Тут только лифляндец сообразил, что основательно влип: он оскорбил своего сюзерена! Катарина впрочем, как выяснилось, могла сама постоять за себя. Продолжая говорить по-русски, она победоносно воскликнула:

— А ну, глянь-ка в окно, холоп! Это при снеге-то нельзя топить!

Лифляндский немец взглянул в окно и оторопел: уже не дождь, а самый настоящий снег кружился на ветру!

А ведь было лето — 28 июля 1601 года. Изумленный лифляндский дворянин думал: «Господи, куда это меня занесло! В этой Московии снег идет даже летом. Что же здесь происходит зимой?! Быть может, по московским улицам ходят медведи, а волки грызут домашних собак прямо во дворах?» Ему захотелось домой, в уютную Лифляндию, где летом обитатели его поместья купались в речке и загорали на красивом прибрежном лугу. Увы, поместья больше не было: поляки, пользуясь политической неразберихой, провели редукцию, конфисковав в пользу шляхтичей ряд баронских имений. У бывшего барона ничего не осталось, а в этом доме хотя бы отменно кормили…

Дворянин с грустью смотрел в окно на кружащиеся снежинки, а Катарина, собравшись с силами, дала ему новую затрещину, такую, что мужчина был вынужден сделать пару шагов вперед, чтобы не упасть.

— Пошел вон, холоп! — торжествуя победу, сказала бывшая данцигская горожанка.

Увидев, как его невенчанная супруга проявила характер, принц расхохотался. Через секунду Катарина заливалась смехом вместе с ним, а униженный лифляндский дворянин предпочел тихонько ретироваться в свою комнату-каморку, чтобы не выходить до ужина.

Тем временем, появился слуга с вязанкой дров и стал торопливо топить печь. Сидеть у огня было веселее, но в комнате все равно царил холод.

— Знаешь, никогда не любил пить, но сейчас хочу водки, чтобы согреться, — признался Густав.

— Зачем же дело стало? — удивилась Катарина.

Такой она и нравилась принцу больше всего — решительной, красивой, всё понимающей. Ее Высочество (в этом доме Котор, как правило, называли именно так) отдала распоряжение, и буквально через минуту появился слуга с целым бочонком водки.

— Нам столько не выпить, — по-немецки заметил принц…

Они сидели у огня, пили водку из маленьких рюмок и закусывали черной икрой, столь понравившейся Катарине, и балыком, который предпочитал Густав. Катарина снова загрустила.

— Что с тобой? Ты плохо спишь по ночам, стала нервной, — с тревогой спросил принц.

— Конечно, я стала нервной. Каждый вечер я засыпаю с тревогой в душе и с тревогой же просыпаюсь по ночам. Да, я стала такой нервной, что порой заставляю трепетать твоих слуг и готова напуститься на придворного.

Катарина промолчала и не сказала о том, что, подобно принцу, который утешал себя химическими опытами, она стала искать утешения в русской водке и хорошо хоть не перешла опасную грань и не сделалась рабыней алкоголя. Раньше, когда принц Густав спрашивал, что с ней, Катарина, пересиливая себя, начинала казаться веселой, очаровывала любимого ослепительной улыбкой. В результате Густав не мог понять своих придворных — отчего им мерещится, что Катарина мрачна, злобна и ворчлива?

Но сейчас, то ли снег был тому виной, то ли не было больше сил держать в душе то, что накопилось, и Катарина сказала:

— Странно, что нас еще не выгнали из этого дома. Кому мы нужны?! Москва ведет переговоры с польским королем. А значит — нам не видать Риги как своих ушей. Царь не любит меня, простолюдинку, тебя, принца, может и пожалеет, а меня выгонит.

Густав вздохнул про себя, вспомнив, как непросто было ему отстоять Катарину Котор. Царь Борис вызвал его во дворец и долго воспитывал. Объяснял, что принц подает плохой пример своим потенциальным подданным, живя с чужой женой, называя своими рожденных вне брака детей, говорил, что принц не обычный человек и не должен так поступать. Что пора ему прекратить катать свою данцигскую знакомую на роскошных санях по городу, а самое лучшее — отправить ее обратно в Данциг и пусть вымаливает у мужа прощение.

Царь удивлялся, как это принц не понимает: политик не должен так поступать, это вредит авторитету и карьере. Густав всё понимал и удивлялся — когда же, наконец, государь осознает, что любовь бывает сильнее благих намерений. В какой-то момент принцу Густаву показалось, а вдруг царь Борис и в самом деле хотел отдать за него прекрасную и не по годам мудрую царевну Ксению, и потому стремится убрать от него Катарину? Но тут царь словно утратил к нему интерес и велел:

— Ступай!

Принц размышлял: рассказывать о визите во дворец Катарине или нет? Она же тихонько сказала:

— Впрочем, и тебя могут выгнать или просто удавить, ведь русским известно, что за письмо ты несколько месяцев назад пытался передать для короля Сигизмунда.

Вот тут Густаву стало по-настоящему холодно. Царь лишь слегка, мимоходом пристыдил его, но в этот момент шведу показалось: «Всё. Он лишний на этом празднике жизни. Теперь никто уже не станет ему доверять».

После напоминания Катарины о его неразумном поступке, принцу захотелось побыть одному. Густав сказал, что идет ставить химический опыт, и покинул фаворитку.

Катарина Котор недолго оставалась у печки одна. В комнату с поклоном вошел слуга-немец. Доложил:

— Прибыл дьяк Посольского приказа Афанасий Власьев.

Слово «дьяк» слуга произнес по-русски.

В тот момент Катарина был так расстроена, что даже не обратила внимания на то, что слуга не назвал Афанасия Ивановича дьяком Казанского дворца, а указал более высокую должность.

Уроженка Данцига посмотрелась в венецианское зеркало — достаточно ли хороша? Промолвила:

— Пригласи!

Встретила она Афанасия Ивановича с дороги приветливо, из уважения к гостю выговорила по-русски:

— Не замерз с дороги, дьяк? На улице ведь холод — будто и не июль. Налить водочки для сугрева?

Власьев, однако, стать собутыльником сожительницы принца отказался:

— Пить не буду и Вашему Высочеству не советую.

После паузы гость не утерпел и заговорил не о том, зачем пришел, а о своих успехах:

— Я теперь не простой дьяк. Великий Государь назначил меня главой Посольского приказа.

Катарина по-иному посмотрела на него: перед немкой сидел министр иностранных дел огромной страны! Предложила по-немецки:

— Не соизволите ли отобедать с нами? Я сейчас отдам распоряжения.

От обеда Власьев отказываться не стал. Поинтересовался:

— А что изволит делать Его Высочество принц Густав?

— Ставит какой-то химический опыт. С утра все жаловался, что ему не хватает селитры, послал придворного искать ее в торговые ряды на Красной площади. Их Высочество лучше не беспокоить, пока он не закончит. К обеду обещал освободиться.

— Неужели принц и в самом деле хочет найти секрет, как превращать простой металл в золото?

— Мой супруг увлечен медициной. Он ищет рецепты новых лекарств, которые позволили бы лучше лечить, — пояснила Катарина Котор. — А каковы вести из-за границы? Что в Ливонии?

Афанасий Иванович охотно поделился новостями:

— Шведский герцог Карл занял Вольмар. Шведский флот подошел к Риге.

— Значит, герцог Карл возьмет Ригу себе?

Власьев пояснил:

— Думаю, нет. С герцогом собирается начать войну датский король — воин смелый и мудрый. А с юга уже спешит с большой армией польский гетман Замойский. Не о взятии Риги, а об удержании Дерпта и Нарвы скоро шведам помышлять придется.

Внезапно Катарина всхлипнула:

— Что нам до этого?! Кто бы ни владел Ригой, мой супруг никогда не въедет в нее, как король Ливонии!

Видя ее отчаяние, Власьев растерялся, словно у дочери, по-русски спросил красавицу:

— Да чем тебе плохо в Москве, Катюша?

— Да тем, что принц здесь никому не надобен! Я ночами не сплю, думаю, что будет с моей семьей… Коли не состоится поход в Ливонию, значит, и в принце никакой нужды нет. Что будем делать, когда из этого дома нас выгонят?! Король Сигизмунд обратно не примет. Не к герцогу же Карлу ехать, на верную смерть? Если бы Бог пожалел хотя бы детей моих!

— Катя, Катя, да о чем ты? — стал утешать молодую женщину Власьев. — Да разве царь Борис бросит доверившихся ему людей?! Кто собирается вас выгонять?

— А кому мы нужны?! Есть у нас королевский двор, но нет королевства, есть у Густава титул принца, но нет ни клочка земли.

— Нет земли? Но ведь будет, — заверил глава Посольского приказа. — Я для того пришел, чтобы сообщить государеву волю: принцу дан в удел город Углич. Там он и будет жить со своим двором. Мудрый государь уже разобрался: Его Высочество не только знатен, но и разумен. Пусть совместно с воеводой Углича управляет воеводством. Земля там богатая, хватит денег на содержание двора и еще останется. Словом, окажется принц Густав при деле.

Словно камень свалился с души Катарины Котор. Но все же она посетовала:

— Значит, царь благоволит к принцу. Ох, я боюсь и того, не захочет ли он женить Густава на своей дочери Ксении. Такой красавицы я больше не видела ни в Польше, ни в Ливонии, ни в Москве. Что же будет тогда со мною и с моими детьми, Афанасий?

— Поклянись, что будешь молчать!

Удивленная подобной просьбой, Катарина поклялась на Библии.

— Царь повелел мне договариваться о свадьбе Ксении и принца Иоганна, младшего брата датского короля Христиана. Говорят, что Иоганн умен, красив и благороден.

Услыхав о подобных намерениях царя Бориса, Катарина окончательно успокоилась. И тут в гостиную вошел принц Густав. Вежливо поздоровавшись с Власьевым, он радостно сообщил любимой женщине:

— Дорогая, наконец-то у меня всё получилось! Думаю, мне удалось обогатить медицинскую науку…

Увы! Вскоре после приезда жениха Ксении в Москву принц датский Иоганн внезапно заболел и умер 19 лет от роду. — Прим. авторов.