Сегодня с дерев срываются листья, и угол меняет земная ось, и лес как шуба становится лисья — продут и вызолочен насквозь. И в свисте этих порывов грубых, что мусорный шлейф подымают, влача, — писатель задумывается о шубах и прочем отребье с чужого плеча. Писательство — не искусство наживы, и зря нашу жизнь проверять рублем. При этом всплывут — которые лживы, потонут — кто в строчку до слез влюблен…

А впрочем, к чему предъявлять обвиненья, — нужны организму и нервы, и слизь. Страна была — светом, они были — тенью, а свету без тени не обойтись. Пускай существуют, меня не тревожа, и если о них я теперь и пишу, — крепка моя сила, груба моя кожа, — я землю для будущего пашу. Чтоб новая радостная эпоха — отборным зерном человечьим густа — была от бурьяна и чертополоха обезопашена и чиста. Чтоб не было в ней ни условий, ни места для липких лакеев, ханжей и лжецов, для льстивого слова, трусливого жеста; чтоб люди людей — узнавали в лицо. Чтобы Маяковского облик веселый сквозь гущу веков продирался всегда… Им будет — я знаю! — Земли новоселы, какая-то названа вами звезда.