После того, как Руслан решил внять мудрому совету своей голубо-черной души, он поспешил к дому, а войдя в подъезд, поднялся на третий этаж, остановился возле входной двери покрытой коженной обивкой, темного-коричневого цвета. Еще маленько он стоял неподвижно подле двери, протянув и направив на замочную скважину ключ, колеблясь, страшась войти в квартиру, где так явственно сегодня утром слышалось дзинь. Но потом, вспомнив ропату, тучного прикария, все же вставил ключ в щель, открыл замок и дверь, да вошел в квартиру. Как всегда в квартире царила тишина, и даже иногда встречающий его, Барсик, не пожелал выйти навстречу хозяину, и мурчал откуда-то из комнаты. Руслан чувствовал, как туго, надрывно задышали легкие, заполнив своей массой грудь, как тревожно забилось сердце, словно птичка, пойманная в силки. Он торопливо закрыл дверь, предварительно вытащив из замочной скважины ключ, снял кроссовки и куртку, дрожащими руками повесил ее на крючок и также торопливо прошел в комнату. Кот продолжал крепко спать около ножек кресла, временами выпуская вверх тихое мур. Барсик даже не поднял голову и не открыл глаза, он был совершенно равнодушен к приходу хозяина. Однако впервые за эти полгода мужчина весьма обрадовался, увидев этого бело-серого толстяка. Он подошел к нему, наклонился и провел ладонью по его пушистой, мягкой шерсти, а затем, подняв кота на руки, прислонил к груди так, как обнимал лишь Танюшу и мать. Руслан чувствовал исходящее тепло от живого существа, он уловил биение его маленького сердца, ровное дыхание и тихое мурчание. И продолжая прижимать его к груди, будто нес перед собой щит, каковой, своей хрупкостью и жизнью, мог защитить слабую душу человека, пошел в кухню.

Войдя вовнутрь кухни, миновав дверной проем, Руслан опасливо огляделся. В комнате стоял неясный сумрак, солнечные, весенние лучи никак не могли пробиться сквозь плотно закрытые темно-коричневые шторы, отгораживающие большое окно, вмонтированное в стену напротив двери. Медленно подойдя к шторам и маленько скосив глаза, да глянув на раковину, хранящую внутри себя белую чашку с расписными краями, мужчина переложил грузное тело кота в левую руку, а правой раздвинул шторы. И тотчас кухню наполнил теплый солнечный свет изгнавший все бах, дзинь и бом! А Руслан увидел перед собой металлопластиковое окно, с покрытыми пылью тремя стеклопакетами, широкий пластиковый подоконник и черный ноутбук, сверху на нем. Через стекла окна на него глянул противоположный жилой дом, а прямо под его бетонными ногами, увидел он асфальтовую парковку, кое-где уставленную автомобилями. Огороженную, невысоким железным забором, покрашенным в зеленый, синий цвет, детскую площадку с пустыми песочницами и качелями, которые тихо покачиваясь, скрипели своими плохо смазанными суставами. И Руслан, глядя на эту пустоту, почувствовал внутри себя острую тоску, так тяжело и протяжно вздохнула его душа, припоминая былое, припоминая его далекое детство. Двухэтажные, небольшие на восемь квартир дома, теснившиеся невдалеке друг от друга, большие дворы, утопающие в зелени высоких карагачей и дубов… дворы и дома, наполненные криками, визгом и смехом детворы.

В противоположном доме открылась дверь подъезда, и оттуда вышел молодой мужчина, ровесник Руслана. Он вывел на длинном поводке огромного кобеля, черного цвета с такой мордой, будто по ней многократно били тяжелой кувалдой. И почему-то опять протяжно вздохнула внутри душа, увидев то, в чем была давно убеждена и о чем не раз грустила. Руслан взял правой рукой ноутбук, и, развернувшись, поставил его на стол, а после посмотрел на покрытого слоем жира и шерстью кота…. Хотя вернее сказать не кота… а так себе — неизвестно кого, на Барсика который уже более двух лет был не он, а оно…. И теперь уже тяжело и протяжно вздохнул сам Руслан, так же как до этого вздыхала его душа, подумав, что и он, и кот его… все это ни мужского пола, а среднего, без всякого продолжения, без всякой жизни и может быть без всякой надежды.

Присев на корточки, он бережно пристроил кота на свои тапочки, все еще стоящие под столом. После протянул руку и вставил вилку, от провода соединенного с ноутбуком, в розетку, да подтянул к себе стул, на коем вчера сидел. Неторопливо опустившись на стул, мужчина поднял крышку ноутбука и включил его. И пока ноутбук разогревался, тихо постанывая чем-то внутри себя, и загорался его черный экран, а подключенный модем не ярко мигал красной точкой на своей черно-желтой поверхности, Руслан задумался о том, где же и какую информацию ему стоит искать. Но прежде чем выйти в Интернет он открыл в библиотеке, хранящейся в папке «Мои документы» — «Толковый словарь русского языка» В.И. Даля и поискал слова, понятия которых повелел ему найти демон. «Пекло — самый жар, огонь. Ад, преисподняя, кромешная, огнь, жупел. Невыносимая жизнь, адская каторга. Будешь в пекле, так нас помяни — говорят обидчику». «Вырей, вырай, ирей, ирий, ирица — земной рай, теплые страны; волшебное царство».

«Так значит, — подумал Руслан, не найдя у Даля ничего про Чернобога, и подключая Интернет. — Пекло — это ад, то место, куда наверно уходят грешные души после смерти… А Ирий — какое-то волшебное царство, или земной рай… Тогда почему демон, сказал, что души жителей земли уходят в Пекло, потому как забыли и утеряли веру предков, и поэтому закрылись ворота в Ирий-сад. Наверно… — продолжал думать Руслан. — Ирий-сад — это и есть рай… только другое название… И если мои предки утеряли веру то, что это была за вера… может языческая вера в…,» — он на миг прервался в размышлениях, провел подушечкой указательного пальца по краю клавиатуры, и протянув голые стопы к лежащему под столом коту дотронулся ими до его мягкой шерсти. Барсик довольно замурчал, а Руслану внезапно вспомнились слова Н. Карамзина из «Истории государства Российского»: «Таким образом грубый ум людей непросвещенных заблуждается во мраке идолопоклонства и творит Богов на всяком шагу, чтобы изъяснять действия Природы и в неизвестностях рока успокаивать сердце надеждою на вышнюю помощь! — Желая выразить могущество и грозность Богов, славяне представляли их великанами, с ужасными лицами, со многими головами. Греки хотели, кажется, любить своих идолов (изображая в них примеры человеческой стройности), а славяне только бояться; первые обожали красоту и приятность, а вторые одну силу; и еще не довольствуясь собственным противным видом истуканов, окружали их гнусными изображениями ядовитых животных: змей, жаб, ящериц и проч.»

И почему-то от этих возникших в голове, когда-то, зачем-то запомнившихся слов передернул плечами Руслан и сотряслась внутри него его душа так, точно плюнул сейчас великий историк Карамзин, плюнул в лицо не только ему — простому, славянскому парню, но собрав полный рот слюны харкнул на всю историю великого, славного народа славян, на всю культуру и веру, и в этом лживом харчке, утонуло все прошлое не только дедов, прадедов Руслана, но и прошлое прадедов Николки Карамзина. А потом также внезапно всплыли в голове комментарии А. Кузнецова в конце I–III тома трудов Карамзина: «Судя по примечаниям, Карамзин изучал славянскую мифологию в основном по иностранным, хотя достаточно авторитетным источникам».

«Как же можно, — возмущенно продолжил свои рассуждения Руслан и хлопнул ладонью по серому пластику, покрывающему столешницу. — Изучать свою историю, историю своего народа, своей семьи по источникам собственных недругов и врагов?… Вот ведь никогда мне не придет в голову изучать жизнь моего прадеда Богдана, у которого было двенадцать детей: восемь сыновей и четыре дочери, который в преклонном возрасте ушел на Великую Отечественную Войну и погиб там… Вот не придет мне на ум изучать его подвиги, в этой великой войне, по немецким донесениям и источникам… Тогда, как же назвать то, что сейчас я вспомнил, и как назвать то, что написал Карамзин, то чему нас учат в школе и зверски с самого рождения запихивают, заталкивают в наши головы. А по поводу добреньких греков, которые и принесли нам веру в Исшу, так это у них в их языческой мифологии, вечно вели войны между собой родители и дети, отцы и сыновья. Ведь это у них Бог Уран-Небо, держал в недрах Богини Земли-Геи, своих детей-титанов, пока один из них Крон-время, не восстал на отца и не отнял власть… А после этот Крон, принялся сглатывать собственных детей покуда, Зевс не согнал Крона и его братьев в мрачный Тартар…. Все-таки, мне кажется, подло и недостойно восхвалять чуждую, скверную, языческую религию, а собственную веру унижать и оскорблять… а посему, наверно я буду прав, если в поисковике наберу „Древние славянские мифы и легенды“ и погляжу, что там будет».

Недолго думая Руслан так и сделал, в поисковике он набрал это предложение, клацнул на «Ввод» и когда на мигающем экране ноутбука выскочила информация, а первое предложение полностью соответствовало набранному поиску, вошел в неведомую страничку, хранившую в себе знания, какие-то неизведанные и непознанные. На страничке в самом верху было написано «Сотворение мира», Руслан удовлетворенно вздохнул и начал читать.

И перед глазами этого простого молодого мужчины развернулась иная жизнь…

И увидел он — Руслан… бескрайнюю, черную Вселенную наполненную в межзвездном пространстве газом, узрел звезды излучающие голубые и красные лучи, углядел темные, розовые, оранжевые, синие туманности напоминающие головы чудных зверей, высокие с тонкими башнями по краям дворцы, древние ладьи и корабли. И в этой Вселенной, созданной каким-то наивысшим существом, которого славяне величали Всевышним, внезапно из ниоткуда появилась маленькая молекула, точечка, крупиночка, крошечка. Она стала расти в размерах… медленно, медленно, прошло совсем немного времени… какие-то тысячелетия, века, а может быть лишь доли секунды и она принялась пульсировать, словно сердце… И смог Руслан разглядеть, что та молекула, точечка, крупиночка, крошечка стала превращаться на глазах в Золотое Яйцо. Неожиданно Яйцо, достигшее огромных размеров, взорвалось и в разные стороны разлетелись от него куски, лучи, осколки, газы и появился Он — Род — родитель всего сущего, Он — Род — дающий рождение. Он породил великие звезды, он породил Корову Земун и Козу Седунь, а из их сосцов наполненных необычайной жизненной силой, разлилось белое молоко и потекло оно, образовав нашу галактику — Млечный Путь. И взглянув на небо в ясную, безлунную ночь, словно увидел Руслан светлую полосу, пролитого когда-то молока, где горят, мигают, поблескивают миллиарды звезд самого разного цвета и света.

Однако прародитель Род не остановился на создании Млечного Пути, он стал творить нашу Солнечную систему, он породил Любовь — Ладу-матушку, небесную мать всех Богов, Богородицу. Из лица своего Род выпустил Бога Солнца — Ра, из груди своей — Месяц светлый. Сотворил прародитель Богиню Мать Сыру Землю, сбивая разлитое молоко по Млечному Пути. Из уст Род выдохнул птицу Матерь Сва — Дух Божий, а после Мать Сва и Род породили Сварога — Небесного Отца, Владыку Небесной Сварги и хозяина земной Яви. Именно Сварог взял каплю воды рожденную Родом и породил на земле нашей океаны, моря, реки, озера, ручьи и болотца, наполнив их источником жизни живых существ, и закончив творение природы, создал: горы, леса, травы, цветы, зверей, птиц, рыб и нас — людей.

Сварог породил Богов, которых именуют Сварожичами: Семаргла — Бога огня; Перуна — Бога битв и войны, громовержца. Сварог и его сыновья Сварожичи вели постоянный бой с Чернобогом — Богом зла и повелителем тьмы, властителем Пекла. Чернобогу служат все черные силы: демоны, дасуни, колдуны, волкодлаки, болезни, и всякая злобная нечисть. Это Он — Чернобог противоположность свету, добру и теплу, Он — это тьма, смерть, зло, холод и льды. Он морозит людские души, разрушает веру, дарованную и принесенную в Явь Богом Колядой. Он переписывает истинные книги Света, а вместо них подсовывает ложные знания, извращенные понятия и такую же извращенную веру, и все это Чернобог делает, чтобы уничтожить в людских душах Богов Света, чтобы уничтожить в народе память об их предках, отцах и прародителях!

Руслан на миг оторвался от прочтения мифов и задумался: «Выходит вера то наша была не языческой, а называлась ведической… потому как родившийся от прародителя русского народа ДажьБога, Бог Коляда принес с собой в мир книгу Вед, и подарил ее славянам, русичам. Из толкования Даля смысл слова: ведать — это знать, иметь о чем сведение, весть, ведомость, знание… Значит книга Вед — заключала в себе знания, и скорее всего знания в ней были не только о сотворении мира, но и о вере нашей, традициях и пути по которому должна идти душа и тело, чтобы после смерти тленной плоти, наша бессмертная душа попала бы в прекрасный Ирий-сад, куда отворит ворота служитель и впустит, и где пойдешь ты к Сварожьим лугам, к своим предкам, дедам и бабкам».

И Руслан горестно вздохнул, точно осознавая ту потерю, которую понес его народ, изменив вере и Богам Света, да опять продолжил чтение мифов. Его душа, затихшая внутри на какое-то время, теперь принялась тихо вторить ему, повторяя за ним слова мифов и легенд, и перекладывая их на песенный лад. Она пела легенды, быть может, многократно переделанные, переработанные неопытными руками, словами и мыслями людей. Но даже, несмотря на это видимое для нее искажение, слушая Руслана… она-голубо-черная душа вторила и радовалась тому, что ум этого человека, который носил ее в себе, стал прозревать, пробуждаться после долгого многовекового сна, а перед глазами стала иссякать хотя и тонкая, но с каким-то серым налетом преграда, через кою сложно было разглядеть, понять, почувствовать правду. А правда… правда, она всегда верная подруга истины, той истины, каковую, как бы ты не скрывал и не прятал, а она все равно пробьет свой путь, пробьет все преграды. И теперь эта истина вырастала в душе и голове Руслана. Она выливалась прекрасным песенным слогом и наполняла и самого человека, и всю кухню, живой правдой, давая возможность оглядеться, одуматься и понять главное, что внушаемая прикариями и поддерживаемая властями вера в Господу Исшу — есть на самом деле лживая религия, которая пожрала ведическую веру, впитав в себя и извратив все праздники, все мысли и традиции, дарованные Богами Света!

И мелькали, мелькали перед глазами русича-Руслана, загадочные события из жизни Богов. И видел он битву Богов Света и Бога Тьмы в начале сотворения земного мира, видел он поле битвы, и залитую кровью Богиню Мать Сыру Землю, видел победу БелоБога, видел как Сварог и Чернобог разделили мир надвое: верхнее — Небесную Сваргу и Ирий-сад, находящееся, в центре Млечного Пути и покрытое яркими туманами, где стали править Боги Света; и на нижнее, где стал править Чернобог, и перед глазами Руслана внезапно замелькали леса, горы, поля, луга, города, а потом экран ноутбука погас и по нему поплыл густой черно-серый дым и в этом дыме, что-то громко звякнуло — дзинь… дзинь… дзинь!..

Руслан поднял голову, отвел взгляд от экрана ноутбука и густого дыма, и посмотрел на дверной проем, в котором висел или стоял демон, и, изогнув вниз уголки своих покрытых белой изморозью губ, неотрывно смотрел на него, левой рукой едва касаясь длинных черных крючков прикрепленных к поясу. Также неотрывно смотрел в красные глаза демона Руслан, хотя по телу его пробежал липкий страх от которого поверхность кожи мгновенно намокла, покрылась гусиными пупырышками, а волоски на ней поднялись и взволнованно ощетинились, точно это были не волоски… тонкие, тонкие, а длинные, жесткие колючки ежа. Сердце тревожно бухнуло внутри, но душа, протянув руку, погладила, кроваво-красное, дающее начало жизни, сердце и порывисто выдохнув, негромко шепнула: «Небоись — прорвемся!», а мужчина услышав тот шепот, придающий ему смелости, усмехнулся, обозрев демона и чуть дрогнувшим голосом, сказал:

— Гляди Босоркун, один раз тебя, Бог мой… Бог моих предков русов и славян — Коляда, схватил руками и разорвал на части, так легко как разрывает дитя малое травиночку… Гляди, доходишься ты, дозвенишься своими крючками, и вновь Коляда, за людские души, за их жизни разорвет тебя на кусочки, на крупиночки…

— Хмы, — хмыкнул демон. — Смелым я погляжу ты стал… да рановато поди силу почувствовал… — Босоркун провел указательным пальцем левой руки по тонкому, загнутому крючку и дотронулся до его острого конца. — Еще в моей власти ты… и ты, и твоя чахлая шепчущая душа, так, что зря она надеется прорваться… Пока это вам не удастся…. Но время идет… кап… кап… кап… капают в твою грязную, давно немытую чашку, с остатками кофе, капли воды, сменяют друг друга минуты, часы, времена суток… и может, может, может вскоре душа твоя признает Бога своего, вспомнит песни какие пела ему… Ну, а покуда того не случилось и ты в моей власти, смотри!

Демон поднял вверх обе руки, рукава его одеяния упали вниз, оголив до локтей неестественно белую, бледную кожу рук, очень гладкую и чуть мокроватую, а Босоркун хлопнул в ладоши, соприкоснувшись их кожными покровами. И в тот же миг из соединенных вместе ладоней, в разные стороны брызнули черные, длинные лучи, оканчивающиеся какими-то черными сгустками похожими на огромные кляксы, и немедля громко хлопнув, сама собой, закрылась крышка ноутбука.

Лучи и кляксы упали на светло-кофейные клетки линолеума в разных местах кухни, и из этой черной массы, мгновение спустя, поднялись и выросли вверх тонкие прозрачные тени. Там были тени людей, городов, рек, лесов, озер.

И увидел Руслан слева от себя прямо около углового, кухонного шкафа крупный город, обнесенный каменной крепостной стеной со множеством высоких башенок. Там за крепостной стеной поднимался, рос, а вырастая, мгновенно замирал, красивый город, где теснились каменные и деревянные дома, терема, лавки, мастерские, был в том городе и большой, чистый базар наполненный торговцами, торговками и покупателями. И там где-то в глубине этого города, где-то в самом центре, в самом сердце его, подле высокого, каменного, красивого терема стояла маленькая, деревянная украшенная золотым куполом и четырехугольным крыжом, ропата. А рядом с крепостной стеной недалеко от широкой, полноводной реки на низком холме находился идол Бога войны и битв, громовержца Перуна, сына самого Сварога, Сварожича великого! Мощные, крепкие ноги Бога, как и у всякого ратника, были железными, в руках он держал серебристую молнию украшенную рубинами и карбункулами. Одежда и лицо Перуна были искусно вырезаны из дерева, а голову прикрывал железный шлем, какой издревле носили русичи и славяне. И зрел Руслан, как свалили Бога, воины, облаченные в кольчуги и шлемы такие, какой был на Перуне. Зрел он, как привязали витыми веревками то, что веками почитали их предки, к конским хвостам, как поволокли кони Бога прямо с холма по рытвинам, впадинам, ямам, уступам и грязи… туда вниз к реке. Зрел Руслан, как били кнутами, кололи копьями с ромбовидными, острыми наконечниками в лицо великого громовержца Перуна воины. А когда кони вошли в реку по грудь и втащили Бога в воду, те воины… не воины, а в дикие невежды сорвали веревки. Неспешно они вывели из реки коней, и громогласно гогоча, потирая, точно испачканные в крови Перуна руки, стали толкать длинными палками Бога в глубины реки. Мощное, властное, никому не подчиняющееся течение великой реки подхватило то, что так злобно пытались уничтожить воины-нелюди, и, потянув за собой, понесло… а Руслан увидел, как из искусно вырезанных и нарисованных деревянных очей Бога, тонущих в зеленых водах, потекли на его деревянные щеки, потекли в эти безжалостные, холодные воды крупные, кровавые слезы. И видел Руслан стоящий на берегу русский народ… Простые люди: старики, мужчины, женщины, дети громко кричали, плакали, как всегда не смея вступиться за свою веру… Но мгновение спустя, все те же русские люди, только какие-то посеревшие, потемневшие толи от жизни, толи от предательства, уже сами стояли в этой реке, а одетые в золотые одеяния прикарии, брызгали, поливали и топили в этой хозяйке-реке все то, что не смогли утопить воины. И те люди… простые люди, не пожелавшие, побоявшиеся вступиться за веру предков, одевали на грудь крыжи, и плакали, плакали горючими, крупными бело-красными слезами.

Руслан глубоко вздохнул, потому как в груди не хватало воздуха, сердце увеличилось в несколько раз и заполнило всю левую сторону груди и тяжело бухая, протяжно стонало, и также протяжно стенала… Нет! Не стенала, а выла… выла, его голубо-черная душа, переживая духовную смерть народа с которым она навеки связана не только кровью, не только ее создателем ДажьБогом, но и тонкой, тонкой, будто паутинка — духовной жизнью.

Как только Руслан увидел — это крыжение, как только заглянул в лица несчастных, обездоленных и навеки ставших яремниками — людей, отвел он взгляд от реки, холма, где вновь начинался путь предательства, где в очередной раз все те же воины валили на землю Сварожича Перуна, привязывали веревки к конским хвостам, топили Бога в реке, а после под страхом смерти гнали народ на крыжение. И подавляя вырывающийся изо рта стон, слегка распрямив спину, которая от пережитого согнулась, словно подломившись, где-то в середине, заглянул туда…. вглубь города. Прямо в высокий, белый, каменный терем, прямо сквозь, искусно обрамленный по краям прекрасной резьбой по камню, оконный проем, прямо сквозь тонкое стекло, а может слюду — вовнутрь…. И углядел Руслан большую богато украшенную фресками залу, увидел он широкие столы, образующие полукруг, и уставленные явствами: мясом, дичью, выпечкой, крепким, хмельным питием, а на столах тех деревянные ложки, глиняные кувшины и блюда, а за столом восседают обряженные в парчу и шелка гости, воины и государь. Да недовольно поглядывают гости, воины, да и сам государь на простую утварь, и морщат они лбы, кривят губы. Но вот расправляет плечи государь — предатель веры, потому как сидящий рядом прикарий, в золотых одеяниях, податливо кивает головой, и тотчас подают к столу золотые чаши, кубки, ложки и блюда…. А миг спустя сверкают, блистают уж от этого слепящего золота и сами столы, и сами стены залы, и сам довольный, счастливый государь, и сами не менее довольные воины.

Руслан не в силах более смотреть на этот слепящий очи блеск золота, повернул голову направо, туда к дверному проему, и недалеко от колыхающегося одеяния демона, увидел он новое видение. А в этом видении, разглядел он группу людей, и у людей тех на груди не крыжи, а какие-то деревянные обереги. Людей тех было немного, но среди них находились и старики, и мужи, и жены, и юноши, и девы, и дети. И хотя люди те зрились худыми, а лица их изможденными, но они были такие ясные, чистые, что чувствовался даже в веках, даже на расстоянии этот свет, исходящий от них. Но вот Руслан замечает, что кругом этих людей, появляются другие, и у тех людей — воинов, темные, злые лица, на груди висят крыжи, а в руках они сжимают пищали. Воины теснят людей старой веры, загоняют их в деревянную избу… Еще доля секунды и забитая людьми, стариками, детьми изба ярко вспыхивает. Густое оранжевое пламя начинает пожирать ее стены и тела людей не пожелавших предать веру предков-славян, огонь разгорается сильнее, и вверх от полусгоревшей избы устремляется густой, серый дым. И подымается дым туда, в небесную высь, унося души людей прямо в Ирий-сад…

И слышит Руслан, где-то подле правого плеча, там, около холодильника, сначала тихий шорох, потом топот множества копыт по поверхности твердой, точно мерзлой земли, и видит он всадников, много, много всадников… на белых, гнедых, чалых, чубарых лошадях. Вскачь идут кони, несут они на себе воинов куда-то далеко на юг, в невиданные, малоизвестные страны. А у одного всадника, молодого, красивого с русыми волосами, и едва пробивающейся бородой и усами, завернутая в плотную ткань, прижатая к груди, находится большая, золотая книга. И уверен Руслан… Нет! Не уверен, он знает, так, словно сам ее открывал и прочитывал много раз, знает он, что та книга и есть книга Вед, дарованная, когда-то великим славянам, книга знаний и веры, Бога Коляды.

Руслан чувствует, как перестав выть внутри, стала судорожно всхлипывать его душа… и так же судорожно всхлипнул и он сам, и содрогнулся всем телом. Но внезапно слева, в районе раковины послышался новый звук… Сначала грохот, гул, а после, словно барабанная дробь. Он резко повернул голову и посмотрел на новое видение, да в этом полупрозрачном мираже, явственно проступило знакомое с детство лицо Ульянова. Еще секунда и наполнился, и сам Ульянов, и мираж, жизнью и красками да послышались призывные слова революционера-освободителя: «Религия — опиум для народа!» А немного погодя полетели с ропат колокола. Проснувшийся от многовековой спячки народ начал крушить, ломать ропаты и веру в Исшу, вымещая на зданиях, прикариях всю пережитую за это время яремническую, невольничью жизнь.

Но через мгновение, напротив стола, возле экрана потухшего телевизора, полыхнул свет, послышалась веселая, хотя и тихая мелодия. И вроде как из плоского экрана вышел черный, толстый, танцующий в пьяном угаре президент, который в одной руке сжимал огромную, золотую монету, а другой рукой пожимал ладонь прикарию, одетому в золотые одежи, с большим крыжом на груди… И миг спустя по земле русской вновь поползли ропаты, закабаляя, впрягая в ярмо народ, и росли, ползли те ропаты с золотыми, синими куполами… Да только вместо крыжей на покатых куполах все чаще появлялся плоский круг с изображенным на нем лицом демона и горящими очами.

И слышит Руслан… слышит Руслан тихую… тихую песню… едва различимы слова, призывающие его душу и падающие на него откуда-то из высот, просачивающиеся через белый, пластиковый потолок, через бетонные стены, металлопластиковое окно и наполняющие всю… всю комнату. Еще немного и стал слышен и сам голос поющий песню, голос насыщенный силой, мужеством, теплом и светом, голос Бога, а секунду спустя стали различимы и слова той песни:

Слова песни смолкли, исчез голос Бога, а Руслан, осмысливая все пережитое еще раз оглядел все видения. И вновь увидел он государя и воинов, разрушающих веру предков, людей сгорающих во имя сохранения веры в огне Семаргла, повернув голову, посмотрел на ратников-веры увозящих и спасающих от смерти книгу Вед, затем поворотился всем телом и воззрился в светлое лицо Ульянова, принесшего духовное освобождение, а напоследок кинул взгляд на выдающего гопака президента, каковой пропил, прогулял всю страну, ее душу и волю народа.

И немедля все миражи вспыхнули голубо-белым огнем и взвившееся вверх пламя, съело их, а вскоре огонь осел вниз, еще доля секунды и послышался тихий звук — дзинь! И на полу уже нет пламени, а лишь бело-серебристые осколки, такие, какие бывают от разбитой вдребезги сосульки.

Руслан перевел взор с погасшего голубо-белого пламени огня и глянул прямо в глаза Босоркуна, и услышал, как тот высоким с хрипотцой голосом, сказал:

— Ярмо — иго, деревянный хомут на рабочий скот, на волов. Бремя, тягость, тяжкий труд, гнет, неволя. Яремник, яремница, — на ком ярмо, кто впрягается в ярмо, невольник, угнетенный… Но запомни — не раб… потому, как раб — это слово имеет другое значение.

— Зачем? Зачем тебе это надо? — негромко спросил Руслан. — Зачем тебе служителю зла, служителю Чернобога, надо пробуждать мою душу? Зачем тебе надо, чтобы я шел на бой с тобой, прозревал и становился ратником?… Ведь, теперь, когда внутри меня перестала сжиматься моя душа и я могу… и я буду без страха смотреть в твое лицо, в твои глаза, и видеть их красное сияние… Теперь когда я узнал и пробудившись, познал правду… я буду бороться против этой религии в Исшу… Однако мне не понятно, зачем тебе, чье лико горит на тех кругах на ропате, зачем тебе надо разрушать все то, чем наверно владел все эти века, чего так долго добивался твой повелитель Чернобог… Скажи мне Босоркун?

— Ты еще не ратник… ты не боец… не воин, — тихим голосом ответил демон и в нем почудилась Руслану, какая-то затаенная угроза. — Ты не ратник… и даже если ты станешь борцом, тебе не с кем будет биться, потому как в этом поле нет твоих соратников… ты будешь один.

— И один в поле воин, — откликнулся Руслан, сам не очень-то веря в то, что сказал.

— Ты так считаешь?… — хмыкнув переспросил демон, и уголки его белых губ выгнулись сильнее, и даже выгнулся и без того изогнутый, кривой нос. — Но представь себе, человек, что земная Явь, все ваши государства, страны и народы, все!.. Все вы жители Яви, не важно какого цвета ваша кожа: белая, черная, смуглая, желтая, красная, все вы яремники Чернобога. Замечу, что когда-то бои между нами и вашими людскими душами были трудные и долгие, но это было очень давно… а сегодня, сейчас! Сейчас — Вы все яремники нашего повелителя Чернобога! А так как ваша земная Явь плодит, множит, перерождает своей безнравственной духовностью, своей безнравственной жизнью, где основой стало лишь материальное благо, где правит закон денег, где утеряны понятия материнства, любви, женственности, мужественности, добра, света. Понятия борьбы за эти идеалы…где каждый житель желает лишь непременного насыщения, вечно поедающего все и вся ненасытного желудка, где загубленная до беспредела природа, усыпанная отходами и мусором, где гибнущие рыбы, птицы и звери, не поспевающие за столь быстрым изменением экологии, где люди, забывшие простые человеческие радости, рождение детей, красоты лесов, рек, полей, красоты неба и солнца, ветра и звезд…., — Босоркун на секунду прервался в его красных глазах ярко вспыхнуло голубое пламя такой силы, что Руслан, безмолвно замерший и слушающий его, внезапно почувствовал прилетевший от демона порыв ледяного ветра и коснувшийся его щек, губ, глаз и лба. А Босоркун тем же ровным хрипящим голосом продолжил, — все вы в нашей власти, не с кем вести бой, все духовно мертвы… и скоро, скоро, очень скоро Боги Света, Боги которые создали Явь и породили вас, уничтожат не только земную Явь, не только ваши грешные тела, но и ваши черные души.

— Ты говоришь про двадцать первое декабря? — почти прошептал Руслан, и, подняв руку, провел ладонью по лицу, смахивая вниз покрывшие кожу ледяные крупинки.

— Хмы! — издал Босоркун, и недовольно покачал головой так, что белые, длинные волосы его оторвались от плеч подлетели вверх, а концы этих волос словно тихо завизжали. — Боги Света не говорят точных дат пойми человек… но уже давно… давно души не уходят в Ирий, лишь в Пекло… а после Пекла возрождаясь в земной Яви в новых телах, снова плодят в этих телах зло и нечистоты… Боги хотели уничтожить Явь много десятилетий назад, но тогда явился он, этот… враг моего повелителя… этот, Ульянов. Он освободил народы от религии, от Исшу, он даровал народу волю: духовную и телесную… Он хотел преобразить этот мир, но мы не позволили… и он не успел, слишком долог был его бой, слишком много потратил он сил. Однако своими мыслями, и поступками, своими по праву, великими делами, он отложил гибель Яви, на многие десятилетия, почти на век…. но теперь, теперь все стало повторяться и вы все идете в Пекло, а значит Явь — черная, злая, где правят слуги Чернобога опять под угрозой гибели.

Босоркун замолчал и посмотрел на притихшего человека, затем он поднял правую руку, направил вытянутые пальцы вперед на Руслана и те еле заметно вздрогнули. И тотчас позади человека, что-то громко звякнуло и развернулось. Вскочив со стула и обежав стол слева, крепко держась за его край, покрытый тонким пластиком, Руслан остановился и глянул на окно. Да вместо широкого и высокого в полстены металлопластикового окна, увидел не менее широкую и высокую пергаментную полосу, и на маленько перед глазами его промелькнули руки яремника, которые снимали баранью кожу с мертвого животного, мыли ее, соскабливали с нее жир, обмакивали в известь, сушили и полировали. И теперь она, почему-то выросшая до огромных размеров, висела на стене вместо окна, белая и готовая к новым чудесам демона. Человек повернул налево голову и посмотрел на Босоркуна, покачивающего своим длинным одеянием так, что черные крючки, сталкиваясь между собой, стали негромко дзинькать. Демон как-то злобно повел своим кривым носом, и, кивнув на пергамент, тихо добавил:

— Смотри и знай, кто такой Исшу.

Руслан послушно повернул голову, и на белом пергаменте, точно на экране телевизора, ярко вспыхнув, появилось изображение и побежали картинки фильма, а голос диктора, ничем ни отличимый от голоса Босоркуна, стал сказывать ему правдивую историю жизни Господа Исшу: «Пролог — по просьбе многочисленных зрителей и слушателей, имена главных героев изменены… В далекой, далекой стране, не имеющей отношения к славной и величественной Руси, в десятом или одиннадцатом веке вашей эры, впрочем даты в нашем фильме не так уж и важны, жил царь и звали его Нуил. Перед смертью он передал бразды правления своей страной своему сыну Ксею, но на престол претендовал также двоюродный брат Нуила, Исшу. И, он, — этот Исшу был явным соперником Ксею, и всеми, возможными средствами добивался трона».

Пока диктор-демон излагал рассказ, на экране появились и промелькнули невысокие горы с пасущимися стадами овец и коз, холмы покрытые виноградниками, и оливковыми рощами. Мелькали каменные города, с диковинными постройками, и одетые в легкие серые одеяния люди. Мелькали лица императоров Нуила, Ксею, Исшу высоких, темноволосых людей с тонкими горбатыми носами и крупными темно-карими глазами… а диктор тем же безразличным, словно его этот рассказ и вовсе не касался, голосом продолжил: «Нуил еще задолго до своей смерти почувствовал в Исшу соперника, не только в отношении к своему сыну, но и к себе. А потому зная, о постоянно возникающем желании Исшу, занять престол, заточил его в высокой тюремной башне в своей столице. Но Исшу унаследовавший от своего отца, сына императора, не только стремление править, но и смелость, и сообразительность сумел убежать из тюрьмы. И долгие годы провел в изгнании в чужих странах». Теперь перед глазами Руслана мелькали бесконечные покрытые сероватой пылью и желтоватым песком дороги, и древние города: Иерусалим, Багдад, Дамаск. Видел Руслан осунувшееся, изможденное лицо Исшу, среди смуглых, белых лиц людей… а затем увидел он как Исшу, вернувшись в свою страну, стал правителем маленького городка, недалече от столицы, где все еще правил Нуил.

А голос Босоркуна, издав свое любимое — хмы! Возвратился, после минутного перерыва, к рассказу: «Но вот Нуил умер, наконец-то… власть перешла к юному Ксею, однако Исшу решил, и так решили горожане и знать столицы, что именно Исшу, умудренному жизнью, прожитыми годами и пережитыми событиями, именно Исшу, пора стать императором. Исшу подвел собранные и перешедшие на его сторону войска к столице и торжественно, под ликования людей вошел в город!.. И был Исшу, надо отдать ему должное, не плохим царем, щедро раздавая подданным подаяния, обуздывая непомерные желания вельмож и знати… проще говоря, он был поборником справедливости и защитником простых, бедных людей. А потому…», — и на пергаменте появились толстые, погрязшие в жире, шелках и злате недовольные лица вельмож. Каковые не только за накрытыми столами в пиршественных залах… но и прямо за золотым троном царя… и похоже прямо в его спальни, тихо, как змеи шипели, выражая тем шипением недовольство, и собирая под своими знаменами такую же раздраженную, злую, притесненную царем знать. Однако сказ тем временем шел дальше: «А потому вспыхнул мятеж в пользу его дальнего родственника некоего Аиса. И хотя Исшу всеми силами пытался подавить мятеж, а после также настойчиво пытался сбежать из столицы, но, ни первое, ни второе ему не удалось. Исшу был схвачен и подвергнут истязательству: ноги его заковали в кандалы, его осыпали ругательствами, били, пинали, вырывали зубы и волосы, отрубили секирой правую руку, выкололи левый глаз, затем и вовсе отдали на всеобщее поругание… и вскоре всенародно казнили», — и перед глазами Руслана появилось изображение, где несчастного, ранее так почитаемого царя Исшу, все те люди, которые до этого низко склоняли перед ним головы и воздавали прославленья… все они теперь жестоко били палками по царственной голове, кололи рожнами в бока, бросали в лицо скотские и человечьи испражнения, кидали камни. И такого забитого, униженного царя, внука императора повесили на широком, высоком столбе то ли привязав, то ли прибив к нему его изувеченные руки и ноги.

Руслан, наблюдая на экране мученья, и страшную смерть, покрытого ранами и облитого кровью, Исшу передернул плечами, и его душа внутри порывисто вздрогнула, а Босоркун-диктор хрипящим и будто недовольным, но может быть просто злым, раздраженным и полным ненависти голосом, продолжил: «Вначале, сразу после смерти Исшу, возникла внутри царской семьи, царского клана, так называемая семейная религия. Вера людей находившихся у власти и поверивших… хмы! вернее воспользовавшихся тем, что простой народ, увидев перенесенные мученья Исшу и помнившие о его доброте уверовали в него, и назвали его не просто царем… но и… но и, как ты человек понимаешь, с подачи нас демонов тьмы, назвавших его Исшу — сыном Божьим, а значит Богом и Господом!.. И немного погодя, эта религия выплеснулась из кулуарных залов царских дворцов, наполнила улицы, города, страны… всю вашу земную Явь….! И уж так эта религия приглянулась властидержащим, так приглянулась…! Еще бы ведь они сами созидали эти законы, эти слова, а по сути и саму веру… Раньше все они: князья, цари, императоры, государи, короли, кесари…. все ели деревянными ложками, но стоило им повесить на грудь себе и народу крыж, мгновенно их власть стала от Господа Исшу, народ превратился в яремников, невольников, угнетенных волов везущих на себе ярмо… А всем этим правителям духовная власть Исшу позволяла, есть золотыми ложками, пить из золотых кубков, надевать золотые одежды!!! Дзинь… дзинь… дзинь!!!» — услышал Руслан едва слышимый звук колокольчиков или крючков и на пергаменте-экране появилось широкое слово «КонецЪ», написанное криво, и, кажется на церковно-славянском языке. Внезапно уставшие глаза сами собой стали слипаться, словно на них навалилась вся тяжесть мира, еще секунда и ослабли, подогнувшись ноги в коленях, а руки, судорожно ухватившиеся за край стола, дрогнули, дзинь… дзинь… дзинь — без сомнения зазвенели крючки демона. «Следующее мое повеление, — продолжил, уже каким-то далеким с металлическими, звенящими нотками, голос демона-диктора. — Найди, в ведической культуре все то, что перетянули в веру Исшу прикарии, и ты, человек, будешь, скажем, так, приятно удивлен, потрясен, ошарашен этими совпадениями или?… или?… или этой бесконечной ложью!»