Сквозь крепкий сон услышал Руслан, как заиграли струны гитары, кто-то умелой рукой проводил по ним, и на свет выплывали чудесные звуки и чей-то чарующий, бархатистый голос пел эти прекрасные слова из поэмы… не сказывал, а пел. Руслан разлепил сомкнутые, налитые тяжестью веки, и открыл глаза. В комнате было темно, холодно и очень сильно пахло морозным утром, снегом и льдом, так будто только, что по комнате прошелся волшебный Дед Мороз и задел своим посохом все кругом, оставив на мебели, паласе, и даже на самом человеке тонкий слой инея или изморози. Руслан лежащий на спине резко развернулся на бок и посмотрел на кресло, где опершись о спинку корпусом, грифом и головой стояла гитара. Возле гитары с ее светло-коричневым, древесного цвета корпусом и темно-кофейной окантовкой царил полумрак. Но стоило мужчине развернуться, как мгновенно ярко вспыхнул голубоватый свет, озаривший не только гитару, но и кресло, и часть стены. И смог он — хозяин гитары разглядеть, что на самом инструменте никто не играл, а туго натянутые струны заметно дрожали и колебались, так, точно затихали они от только, сейчас сыгранной мелодии. И немедля, внутри Руслана тревожно застыла душа, на лбу, несмотря на царившую в комнате прохладу, выступили огромные капли пота. Внезапно две струны громко звякнув, оторвались от подставки и улетели вверх, туда к кофейной голове, да намотались там, на треугольной, макушке образовав, что-то в виде накрученной на бигуди челки. А свет, наполняющий пространство кругом, собрался в тонкий пучок-луч, и наступила тьма. Луч упал на голову гитары, чуть ниже, чем челка, и будто выжег в ее деревянной поверхности два овала, а секундой спустя, там появились два маленьких, голубых глаза, наполнивших своей голубизной все око. Еще мгновение тьмы, и свет опять рассеялся, поглотив черноту ночи и избирательно заполнив своей яркостью кресло да часть стены. И также неожиданно темно-коричневые веки с тонкими тремя, четырьмя черными ресничками, похожими на нитки-паутинки, затрепетали, голубые очи закрылись, их поглотили коричневые веки…. Доля секунды и глаза вновь открыты, только теперь в них, в их голубоватой блеклой глубине поблескивали красноватые блики огня. Затем перед верхним порожком, который оканчивает голову, появилась тоненькая, красная полосочка. Мгновение спустя полосочка пошла волнами, изгибаясь вправо, потом влево, еще миг она дрожала и вдруг замерла, и прямо посередке ее появилось небольшое круглое углубление, толи красного, толи, все того же, коричневого цвета, и оттуда из этого углубления послышался еле слышимый звук: «До…до…до… — словно кто-то пытался взять ноту. — Рэ…рэ…рэ… — опять полетела из дырки следующая нота, и уже более громче, — ми…ми…ми… — тонким, струнным голосом допела гитара, и голос ее звучал высоко, — здравствуй, рэ…рэ… Руслан!»

— Здравствуй, — взволнованно глядя на говорящую гитару, ответил мужчина и незначительно подался на кровати назад.

А гитара уже вращающая глазами и ежеминутно выпускающая из своего маленького, круглого рта: «Рэ…рэ…ми…ми…фа… фа..», — продолжала оживать дальше, теперь темно-коричневая окантовка огибающая корпус задрожала, выгнулась вперед, оторвавшись от тела и в изогнутом месте, похожем на талию женщины лопнула надвое, сразу с двух сторон корпуса, распавшись, разъединившись. А миг спустя оттуда, где гриф мягко входит в корпус, с одной и другой стороны от него, вылезли две тонкие, окантовочные, похожие на шнуры руки. Они широко раздались в стороны, выпрямились и затрепетали в воздухе, затем правая, из возникших, рук протянула свою тонкую окантовку к голове, и грациозным движением взбила вверх струнную челку.

И тотчас другая часть окантовки гитары, распрямилась вперед, образовав две ноги. Они вытянулись прямо от оканчивающегося полукругом корпуса, из одного места, так словно заломились, укрепившись в этом месте, и, образовав острый угол, галочкой — лучами разошлись в разные стороны. Еще пару секунд ноги были неподвижны, но после, также как раньше руки, затрепетали в воздухе. Корпус гитары все еще не двигался, руки и ноги помахивали тонкой окантовкой. Но вот гитара полностью освоилась с новым ощущением и частями тела и спрыгнула с кресла, встав на свои тончайшие, еле видимые ножки. Гитара тут же тяжело покачнулась, и накренила свой корпус направо, потом налево, пытаясь удержать массивное тело, гриф и голову, на столь тонкой окантовке, а устояв, выпрямила стан, и тихим голосом, обратилась, к прямо-таки обалдевшему, Руслану не сводящему, округлых глаз с инструмента:

— Ми… ми… ми…меня. Ми, ми…прислал к тебе…ми, ми…мой друг…ми, — певуче затянула гитара прибавляя впереди или позади каждого слова — ноту ми.

— Погоди, красавица, — перебил гитару человек, слегка сиплым, дрогнувшим голосом. — Если хочешь говорить, так давай без ми, а то я не понимаю тебя.

— Кхе, кхе, ми, кхе, — прокашлялась гитара, и опять приподняв руку, подоткнула свои кудри-струны на голове, и уже более ровным, наполненным лишь изредка дзень и блинь, голосом, произнесла. — Меня прислал твой хозяин Босоркун.

— Он мне не хозяин, — гневно откликнулся Руслан и резко сел на диване, глянув на танцующую на месте гитару, всеми силами старающуюся все же удержать свой мощный корпус.

— Да, да… ми. ми… до. до… — снова запела гитара и ее голубые глаза полыхнули на Руслана красноватыми искорками. — Кхе…кхе, — прокашлялась она и уже высоким с хрипотцой голосом, сказала, — ишь ты, смелый какой… Давно гляжу не орал… что ж скоро будет возможность поорать тебе в волю, как говорится «размять свои голосовые связки»… А пока пусть так… пусть не хозяин, он тебе… Однако, он прислал меня, чтобы я показала тебе кое-что, пошли рэ…рэ… Руслан.

Гитара развернула свой корпус влево и махнула правой рукой на стену, на которую опирались кресла и в ту же секунду они, будто живые отпрыгнули в сторону, освобождая пространство. И сейчас же, в обоях появилась, где-то между книжными полками, светящаяся точка. Еще мгновение и полные книг полки тяжело вздрогнули, и с них в сторону дивана полетели книги, да с такой скоростью и быстротой, что Руслану в первый миг даже не удалось увернуться и какой-то томик, крепко и болезненно стукнул его прямо в лоб.

— Ай! — громко вскрикнул мужчина, и принялся уклоняться от летящих в него книг, при этом потирая правой рукой ударенный лоб, а в левой сжимая книгу-обидчика.

Полет книг продолжался еще какое-то время, а когда они все приземлились на диван, полки с грохотом повалились вниз. И лишь их деревянные корпуса коснулись паласа, как резво они ярко вспыхнули голубоватым огнем, и пламя принялось пожирать их прямо на глазах. Да, прямо на глазах, за какие-то пару минут, они сгорели, оставив после себя лишь мельчайшие, похожие на росинки, капли белого цвета, каковые попадая на поверхность паласа, впитывались в него. А сам палас, при этом издавал громкое урчание, шипение и визг, точно то была не ковровая дорожка, а кот по хвосту коего, кто-то безжалостно топтался.

Горящая в стене голубым светом точка вспыхнула, и от нее в разные стороны, побежали маленькие крупиночки, очерчивая прямоугольник. Крупиночки обогнули углы, прочертили на стене две длинные параллельные линии, и вновь нарисовав углы, двинулись навстречу друг другу, и сойдясь в единой точке, как бы описали своим бегом дверной проем. И там где крупиночки нарисовали линии, вспыхнул еле видимый голубоватый свет, будто пробивавшийся изнутри бетонной стены. Свет стал разгораться, все ярче и ярче, и вскоре он стал ослепительным и наполнил своим сиянием всю комнату. Гитара немного отступила назад, все еще покачивая своим станом, ее левая рука подлетела кверху, и тогда же раздался оглушительный взрыв, а очерченная крупинками часть стены вывалилась, отлетела в сторону дивана и упала сверху на сидящего и молча взирающего, на все происходящее, мужчину.

— Ы…ы…ы…, — застонал Руслан, когда от грохота и боли смог наконец-то прийти в себя и увидел, что на его распластанном, по поверхности дивана, теле, вплоть до подбородка лежит кусок тяжелой, бетонной стены.

— Что…ми…, — заглянула через край стены гитара и посмотрела в ошарашенные глаза хозяина, да чуть слышно хмыкнув, добавила голосом Босоркуна, — надеюсь тебе человек не очень больно?… — и вопрос этот прозвучал, будто утверждение.

Гитара взмахнула своей тонкой окантовочной рукой, и бетонная стена приподнялась, зависнув в воздухе над телом Руслана, плавно переместилась влево, и с грохотом обрушилась вниз на палас, выпустив вверх столб бело-серой пыли.

— Нет, — подымаясь с дивана и снова на него усаживаясь, да правой рукой ощупывая свое тело, которое нисколечко не пострадало от падения такой много-килограммовой стены, ответил Руслан, — мне было не очень больно… терпимо, но слишком неожиданно, а потому неприятно.

— А ты сам не кидайся, не кидайся, — заговорила прижатая левой рукой к животу книга.

Руслан оторвал от живота, словно прилипшую к поверхности кожи книгу и глянул на недовольное лицо Николая Михайловича, который с плотной её обложки поблескивал своими красными глазами и показывал длинный, раздвоенный на конце язык. Руслан перекинул через плечо книгу-обидчика и когда та громко плюхнулась на диван, позади него, издав какое-то нечленораздельное — а или ы, глянул на гитару, грациозно виляющую своим телом и стоящую подле образовавшегося прямоугольного проема, из которого выливался голубо-белый слепящий очи свет.

— Пошли, — сказала гитара, и медленно ступая своими тонкими ножками по поверхности паласа, двинулась туда в светящийся проем.

Руслан поднялся на ноги, стряхнул с себя пыль, облепившую тело после падения части стены, и завороженный этим чудным сиянием, в каковом исчезла ожившая гитара, также неспешно и немного покачиваясь, от пережитого и перенесенного, двинулся следом за гитарой прямо в тот бело-голубой проем.

Он делал каждый шаг неторопливо и опасливо, еще миг, доля секунды и сияние полностью поглотило его тело, а справа, слева, сзади и впереди от себя мужчина увидел густой голубо-белый дым, в котором носились, мелькали и тихо жужжали малюсенькие крошечки, похожие на диких пчелок. Остановившись, и беспокойно оглядевшись в этом дыму, Руслан протянул вперед руку и попытался поймать этих жужжащих пчелок, и как ему показалось, ладонь пройдясь по голубому дыму, пахнущему морозным утром, что-то ухватила. Он поднял сомкнутую в кулак руку к уху и услышал тихое ж…ж…ж внутри нее, затем поднес ее к глазам, и резко открыв, на розоватой поверхности ладони углядел серебристую частицу, по внешнему виду напоминающую куб. Частица размером чуть меньше, чем половинка ногтя мизинца, с ярко блестящими серебристыми боками была необычайно гладкой, ровной и четко просматриваемой. Руслан дотронулся указательным пальцем левой руки до частички, коснувшись ее серебристого бока и почувствовал как она вздрогнула, точно ожила и без задержки завертелась с бешенной быстротой так, что еще миг и невозможно было разглядеть уже ни бок ее, ни цвет. Еще долю секунды она была на ладони, а после внезапно оторвалась от нее и взлетела вверх, и только тогда человек смог услышать, что на самом деле частичка не жужжит, а тихо поет. Да только ни слов, ни смысла песни, разобрать было не возможно. Он еще стоял, прислушиваясь к этой песни, прислушиваясь к тихой мелодии, наблюдая за мелькающими мимо глаз, серебристыми кубами, затем все тем же медленным шагом двинулся вслед за гитарой, которую было почти не видно в этом мареве.

Руслан шел довольно долго, как ему показалось, все в том же густом, словно испарения дыму, он ступал босыми ногами по чему-то явно плотному и прохладному. Полотно дороги ощущалось очень гладким, будто отполированным. И хотя из-за густоты дыма разглядеть его, становилось невозможным, однако Руслан все же предположил, что идет он по железной трубе, и прямо внутри этой трубы, куда для полноты ощущения напустили бело-голубого тумана.

С каждым шагом дым становился розным, неплотным, минутами казалось, он принялся рассеиваться, и стопы ног ощущали теперь не просто прохладу, а холод, который сначала лишь пощипывал пальцы и пятки, затем стал подниматься вверх. Еще немного пройдя вперед Руслан, остановился, он давно уже не видел гитару и шел наобум, но теперь, когда под ногами он почувствовал не железо, а нечто другое, испуганно встал. Там под ногами в этом стелющемся чаде, пряталась ледяная поверхность, теперь же покрытая легким снежком, редким, будто только, что наметенным вьюгой, в котором так легко утопают ноги. Человек оглянулся, встревожено посмотрел назад, подняв руку, он попытался раздвинуть дымовую завесу. Но несмотря на то, что дым стал негустым, кругом ничего не было видно, и даже жужжащие-поющие частички тоже куда-то запропали, а в этой ледяной трубе царила лишь тишина, холод. И душа мужчины внутри груди громко запаниковала, почувствовав в этой тишине и в этом холоде опасность, пустоту и смерть.

«Тише, тише», — сам себе сказал Руслан, успокаивая и душу, и громко стучавшее сердце, и покрытое гусиной кожей тело.

«Дзень… блинь… дзень,» — пропела, позвав его гитара, и человек глубоко вздохнув, подавляя внутри и снаружи, обступивший его страх, пошел вперед на звук струны.

И вскоре, он увидел опускающийся вниз, к поверхности белой земли, голубой дым…

Увидел стоящую впереди на тонких ножках, покачивающую корпусом гитару…

Увидел, что они вышли из пещеры, края каковой были укрыты толстым слоем льда.

Руслан подошел к гитаре, и, встав рядом, осмотрелся, перед ним на много… много вперед, может на сотни километров, а может даже и на тысячи, лежало бескрайнее, укрытое нетронутыми снегами, белое покрывало земли. Сзади них находилась здоровущая гряда гор, объятая толстыми льдами, а кончающиеся где-то в вышине, как показалось мужчине, возле серо-белого неба, макушки гор, были также плотно укутаны снегами. Воздух необычайно звенел, не только здесь внизу, но даже и там, в вершинах горных гряд, и он не просто звенел, он завывал и свистел. Порывистый ветер крутил, поднимая и заворачивая огромные столбы снега, после бросал их на землю, на гитару и человека, но Руслан не чувствовал холода, который без сомнения правил в этих землях. Однако он все же ощущал на лице эти секущие, острыми концами кожу колючие снежинки, и еще чувствовал, как озябли, а вернее замерзли, ровно до колена ноги, став в этих местах не живыми, а точно деревянными. Казалось холод, дойдя до колен, дальше не стал подниматься, чтобы обязательно оставить в живых этого человека, неизвестно зачем пришедшего сюда, в царства холода и смерти.

— Что это? Куда ты привел меня Босоркун? — тихо спросил Руслан, глядя на гитару, боясь потревожить это белое, белое поле льда и снега, где не было видно ничего живого, ни кустика, ни деревца, ни зверя.

— Когда-то, — захрипела, осипшая от мороза гитара, голосом демона. — Чернобог, повелитель тьмы и пекельного царства, властитель Севера захватил земную Явь… Он уничтожил жизнь в ней, уничтожил народы и их души…. Он наполнил этот мир льдом… И тогда Земля… планета Земля остыла, обширные пространства земной поверхности покрыли льды, уровень воды в морях упал и погибли морские существа, и конечно наступил исключительный холод, убивший все то, что еще желало выжить. Температура упала так низко, что даже на экваторе, было также холодно, как в современной Антарктиде. Эта низкая температура поддерживалась льдом, а большая часть приходящего солнечного излучения отражалась обратно в космос. Погляди в небо…, — и гитара подняла вверх тонкую руку.

Руслан посмотрел на серо-белое небо и только сейчас разглядел, что там, в вышине нет облаков, и что серо-белое это не облака, как поначалу ему показалось, а само небо.

— Видишь, — продолжила высоким, чуть звенящим голосом гитара. — Почти нет облаков, а все потому, что водяной пар заморожен… Была смерть… смерть вашей Земли… вашей Яви и вас всех… Всех! Всех! Всех!.. Ты чуешь, чуешь своим носом запах смерти, ее божественный, необычайно сильный и мощный запах?… Смерть! Смерть! Смерть! — громко зазвенела гитара и вторящие ей струны разнесли эту радость, этот звук далеко вперед… туда, туда в покрытые белыми льдами и снегами бескрайние, мертвые земли, где все погибло пожратое Чернобогом и его супругой Смертью.

И Руслан увидел, как внезапно протянув свою тонкую руку, схватила его гитара, намотав ее коричневую окантовку на левую кисть хозяина. Гитара глянула своими голубыми глазами, в которых блеснули красные лепестки пламени, и издав громкое: «Хо…хо!» побежала вперед, туда в погибшие земли, увлекая за собой человека.

Гитара бежала, ускоряя быстроту своего шага, ее тонкие окантовочные ноги почти не касались снега, будто гитара не бежала, а летела, и вслед за ней двигался Руслан, порывисто дыша, временами задыхаясь от бьющего в лицо ледяного ветра, ноги его, одеревеневшие до колена, не подчинялись ему. Однако, несмотря на это, они ступали на поверхность снега и льда с той же легкостью, и с той же быстрой отрывались от него, что и ноги гитары, и потому человек успевал обозревать белые пространства ледяных полей, укрытых снегами. И видел он остатки некогда величественных городов торчащих из-под снега, видел он ледяные бухты и такие же ледяные остовы кораблей и судов. И словно раздвигались перед ним могучие льды и показывали свои холодные внутренности, в каковых были погребены страны, города, народы, уровень прогресса у коих был не ниже чем современная цивилизация. И мелькали, мелькали горы, океаны, земли, покрытые многометровыми снегами и льдами.

Но вот движение тонких ног гитары замедлилось, и замедлил свой бег Руслан, постепенно переходя на шаг, а после и вовсе остановившись. Гитара расплела тонкую окантовку и отпустила его руку, затем приподняв свою руку, взбила вверх струнную челку, а мужчина присел от усталости на корточки и туго дыша, принялся растирать свои покрасневшие до колена, неживые ноги. И гитара тихо дополнила свой сказ:

— Погибла Явь, погибло добро, погибло рождение… И остановилась жизнь, а все потому что нет жизни без рождения, нет смерти без жизни, нет рождения без смерти… Нет светлого наполненного солнцем дня-времени от восхода до заката солнца; от утренней до вечерней зари, без наполненного мраком, чернотой ночи — времени, когда солнце скрывается за горизонтом…. Не бывает добра без зла. Зла! Зла! Зла! Добра! Добра! Добра! — громко закричала гитара и оставшиеся на ней струны, чуть слышно вторили ей.

И услышал человек, как громко, громко, намного громче, чем сейчас кричала гитара, загрохотало, что-то позади него. Руслан все еще сидевший на корточках и снизу наблюдающий за гитарой, которая выкрикивая слова, легохонько кружилась в каком-то сатанинском танце, энергично вскочил на ноги, и, повернувшись, узрел, как в высокой горе находящейся прямо перед ним и заканчивающейся почти в поднебесье… в этой горе еще раз, что-то громыхнуло… Раздался гул, затем мощный звук взрыва и из вершины вверх в небо, вылетел огромный, черно-серый столп дыма, а немного погодя дым заполонил не только небо, но и саму гору, да полетели оттуда огромные куски камней. Земля под ногами Руслана задрожала, по ней пробежала волна, одна… вторая… третья, вызванная землетрясением, воздух наполнился запахом гари и серы, а после снова громко загрохотало, словно раскатисто грянула сама гора и стала выплескивать она на свои белые, покрытые льдами и снегами ярко-желтые, ярко-красные горящие потоки лавы.

— Всевышний тот, чье существование наполняет нашу Вселенную, тот кто создает наших Родов, тот кто творит начало и конец, снизошел в нашу галактику, Он пробудил вулканы, спящие подо льдами, Он пробудил Рода… И Боги Света восстали и начали творить жизнь на планете Земля… в Яви…

Руслан стоял и смотрел на выплескивающуюся из вершины горы лаву. Внезапно он услышал, оглушающий гул наполнивший пространство кругом них, какое-то слитное рокотание, а после мощный раскат грома, справа, слева и позади него. В горной гряде окружающих его и гитару разом проснулись, пробудились к жизни вулканы и стали, эти могучие, подчиняющиеся только силе Всевышнего великаны выкидывать вверх столбы дыма, камни, осколки и изливать из своих внутренностей потоки горящей лавы. И видел человек текущую лаву по поверхности гор и наполнявшую долину, в которой он стоял, и чувствовал он, как мгновенно согрелись его одеревеневшие до колена ноги. Наклонив голову и глянув себе под ноги, Руслан в ужасе вскрикнул, потому как увидел, что теперь он стоит не на снегу, а ноги его находятся по колено в горящей лаве, коя уже окружила его и гитару. Красноватая, вяло текущая лава, пузырилась и выпускала вверх, в воздух, не только густой белый пар, но и огромный жар.

— А…а… а…! — испуганно закричал, заорал, что есть мочи человек, и, отведя взгляд от утопающих в лаве ногах посмотрел на гитару.

А та стояла в нескольких шагах от него. Ее тонкие ножки-окантовки едва касаясь желто-красного огня-лавы, грациозно подлетали вверх, руки выписывали какие-то мудреные па, казалось, теперь гитара закружилась в вальсе, затем принялась танцевать танго, только танец ее проходил без партнера. Гитара танцевала, кружилась, подпрыгивая вверх, будто под ногами у нее был не поток лавы, а твердая поверхность земли, она протяжно блинькала струнами, и сразу было видно, наслаждалась наступившим теплом, текущей лавой и совсем не замечала, или не хотела замечать, как горящий поток поедал тело ее хозяина. Зато Руслан не просто это замечал, он это ощущал на себе, наблюдая, как медленно его ноги утопают в лаве, а вызываемая таким погружением в огненный поток, мучительная боль, не убивала его. И все еще находясь в сознании, зрил Руслан, как в лаве постепенно сгорая, исчезало его тело, а сам огненный поток подбиралась уже к талии. Перед глазами от боли, иногда появлялся белый туман, а когда он уносился прочь, видел Руслан блистающие красным светом глаза гитары и слышал раскатистый грохот кругом, наполнивший долину, чувствовал трудно вдыхаемый густой, тяжелый воздух полный обжигающего пара. А поток лавы поднимался все выше и выше, и секундой спустя, мужчина находился в огне по грудь. Он вытянул руки вверх, и лопнувший рядом с ним огромный, красный пузырь магмы выпустил из себя, разлетевшиеся в разные стороны горящие капли, упавшие прямо на щеки и губы человека, и тотчас кожа в этих местах также зашипела, запузырилась и пошел от нее густой рыже-серый дым, пахнущий паленой плотью: «А…а…а..!» — еще громче закричал Руслан обгоревшими, покрытыми дырами и чернотой губами.

И сейчас же к нему подскочила гитара, она наклонилась над ним, выставив в бок свой корпус и гриф, да заглянув голубыми глазами в его карие очи, простуженным голосом, стараясь перекричать грохочущие вулканы, крикнула:

— И не стоит так орать, соседей разбудишь, — гитара прервалась, замолчала, и вулканы тоже стихли, перестав грохотать, а она уже более спокойным голосом молвила, — и вообще слово орать имеет два смысла: первое — кричать благим матом, реветь, зевать, гаркать во все горло, горланить, надсаживаться криком, то есть делать то, что делаешь теперь ты… Но есть и светлое понятие этого слова, потому как образовано это слово от имени Бога Солнца Ра и включает в себя слог — ра, и смысл такого слова о-ра-ть — значит орать землю — пахать или взрывать, для посева, плугом, косулей, сохою, оралом, ралом. От этого слова образовано и слово орач, орала, оратай — пахарь, хлебопашец, землепашец, земледел, земледелец, плугарь, кто соху держит, об этом писал Даль… Но он не знал главного, славяне вкладывали в это слово следующее понятие, тот кто пахал землю, кто держал соху — тот своими чувствами творил на ней Солнце… Солнце…. Солнце…

— Спаси…, — тихим, наполненным болью голосом, прошептал Руслан, чувствуя, как в потоке лавы утонуло уже по шею его тело, и обгоревшие руки упали вниз и теперь поглощались огнем.

— А, что спасать — то? — спросила гитара высоким с хрипотцой голосом и громко засмеялась. — Башку твою тупую, что ли? Ведь кроме башки ничего не осталось… Ха…ха…ха… — на доли секунд гитара затихла, ее струны натянутые умелой рукой, негромко заиграли, и услышал Руслан тихие слова песни, словно исполняемые им самим, на стихи С. Есенина, которые когда-то он пел для Танюши:

Внезапно струны на гитаре смолкли, она едва заметно повела корпусом в сторону, а после со всей силы ударила всем своим деревянным телом Руслана по утопающей в лаве башке, прямо по лицу. И тотчас он, будто откупоренная пробка из бутылки шампанского, вылетел из потока лавы и полетел туда, откуда они, с гитарой взявшись за руки, прибежали. Скорость полета была такой огромной, что не прошло и минуты, как он миновав весь обратный путь, пронесся над некогда покрытыми снегами и льдами, а нынче желто-красными потоками лавы, пространством и влетел в ледяную трубу. Быстрота полета тут же снизилась, и Руслан упал плашмя на ледяную поверхность, громко вскрикнув и стукнувшись об твердый, гладкий лед остатками того, что у него не сгорело, да стремительно потонув в бело-голубом дыме.