Мы оба пришли в себя на высоком берегу моря. Обрывчатая стена из глинистого слоя весьма потрескавшегося прорезанного широкими бороздами и щелями, кое-где поросшая низкими зелеными травами, упиралась в тот нависающий уступ, уходя вправо и влево и одновременно близко подступая к грани моря, образуя меж рубежом земли и воды тонкую полосу песчаного брега. На струящийся, желтовато-песочной полоской, брег выкатывались мощные, увенчанные белыми гривами пены, волны, выкидывая ввысь струи воды. Они подступали иноредь к самой глиняной стене брега, и, вклиниваясь в нее, отрывали целые пласты почвы.

Осознание того, что она будет жить, несмотря на гибель многих людей, вызвало в Еси рыдание. Что ж подумал я, совсем не плохо поколь, и начал мягкими волнами посылать в мозг девочки успокоение. Хотя мне не удалось воспользоваться в полную мощь своими силами, своими связями с мозгом, с плотью, ибо мальчишка, тот самый которого спасли вместе с нами (я имею ввиду Лихаря) напал на Есиславу, принявшись ее избивать.

Очень четко я запомнил первый удар. Еще, наверно, срыву проступившее предо мной его белое округлой формы лицо расчерченное, как и янтарное небо над нами, красными и белыми полосами гнева, мясистые, губы полопавшиеся и кровоточащие. А после я почувствовал мощный удар кулаком прямо в лицо девочки. От этого удара дернулась не только Есислава, сотрясся и сам мозг, и я обок него. Все же я был нечто больше чем человеческий орган, божество, будущий Родитель. И столь грубые побои могли не благостно сказаться в первую очередь на мне.

Посему я несколько так растерялся. Впрочем, второй удар привел меня в чувство, хотя и болезненно всколыхнув мозг Еси, рывком ударился об мое сияющее естество. Я, конечно, мог… мог взорваться… мог проявить свои способности и уничтожить этого мерзкого мальчишку, коего девочка все еще пыталась урезонить и по теплому величала Лихарь. Одначе движение мозгу мальчишки завел тот самый кусок, отброс, отломышек, что словно плавил вязкое вещество соединительной ткани сих недр. Это вже была даже не планета, не спутник, а определенно какой-то астероид с металлическим отблеском, создающий вдоль себя орбиты с вращающимися аэролитами, сидеролитами, уранолитами, метеоритами еще более темными аль льдяными, выщербленные куски, изорванные, обугленные останки мыслей и действий данного человека. В нем, в том Лихаре, не было ничего сияющего иль даже поблескивающего и вряд ли стоило ждать от него пощады.

Я мог! мог бы проявить свои силы, абы на тот момент обладал, уже обладал необходимой мощью. Но внезапно во мне проскользнули поучения моих старших братьев:

— Милый наш малецык, ни в коем случае поколь не используй свои силы. Не перенапрягай себя, поелику ты еще юн, ты еще дитя.

И я послушал братьев, посему лишь придал уверенности Есиславе и повелел ей ответить собственной силой, силой человеческой.

Я сказал ей: «Мы вместе, не бойся его».

Все же стоило проявить свою мощь, а не сносить очередные удары этого дрянного мальчишки. Удары, от которых я сотрясся вновь и вновь да густой рябью пошло мое естество. Удары, от которых подошва сапога парня, пройдясь по голове, лицу, груди девочки, мелькала и пред моим взором. Удары, от которых Еси хоронила лицо и голову под руками.

На малость, я даже потерялся от принятых плотью побоев. Похоже, девочка все же боролась за себя… пытаясь убежать… отбиться… но это были не мои действия, всего-навсе ее. Мне же надо было действовать раньше, еще до первых ударов, когда рябь сияния не стала захлестывать движение мозга, наваливаться на наши связи, заслонять мое понимание происходящего.

И я тогда осознал, что коли сейчас не предприму, что-либо, то со мной, я уже не говорю с плотью, может случиться непоправимое.

Все же нельзя столь грубо с нами божествами.

Ибо тогда может стрястись то, что имело место с моим старшим братом, каковой, будучи лучицей в плоти попал в руки человеческого отрепья. Оные по первому избив человеческую плоть, посем принялись ее пытать. «Малецык, — как сказывал мне тогда Отец, поясняя всю важность наших связей. — Тогда не подал зова. И сие благо, что вмешался судья, поставленный Родителем для пригляда за соперничеством. И успел передать о происходящем Родителю».

Срочно по велению Родителя плоть с лучицей изъяли с планеты. Одначе, рябь сияния внутри головы плоти достигла такого предела, что само существование лучицы оказалось под вопросом. Лучицу не просто отделили от плоти, ее увезли в Северный Венец на Пекол. И там Кали-Даруга в особом устройстве, величаемом бубенец, выхаживала и снимала рябь с лучицы, спасая ее от гибели.

Я вспомнил о том случае с моим старшим братом, когда почувствовал ту самую рябь в себе. И посему резко дернулся, стараясь сбить рябь с текущих по мне символов, письмен, рун, литер, свастик, ваджеров, букв, иероглифов, цифр, знаков, графем, а также много более мельчайших геометрических фигур, образов людей, существ, зверей, птиц, рыб, растений, планет, систем, Богов, Галактик… стараясь спасти себя и Есиславу. Да тотчас выбросил зов о помощи на Родителя. На Родителя поелику мощь зова порой мною плохо контролировалась и ударяла по братьям, посему днесь пульнул его целенаправленно на Родителя, и лишь малую, итоговую часть на Богов.

Однако зов, слегка снявший с меня напряжение и рябь, высосал остатки сил с самой Есиславы. Отчего она, ослабев, тягостно качнувшись, повалилась правым боком на землю, приоткрыв рот, обездвиженными очами наблюдая лежащего на оземи и хрипящего Лихаря. Возникшее светозарно-золотое сияние, накрыло ноне, не только саму девочку, но и весь обрывистый брег и в нем появился, из разком пролетевшей красной искры, Круч, младший из Атефской печищи, мой старший брат. Я б конечно желал увидеть Стыня, однако и Круч тоже не плохо.

Я видел, как темно-карие очи Круча, где ромбические зрачки вразы увеличились, пыхнули в сторону подымающегося с земли мальчишки, лучами блеклого дыма (узконаправленного пучка излучения) и единожды с тем пригвоздив к почве, вроде как встряхнули. Они, те лучи, иссушили внутренние органы человека, спрессовали в плотные комки саму кровь в сосудах и размягчили кости, сделав плоть схожей с тряпицей.

Круч торопливо ступил к лежащей Еси и даже не приседая, не наклоняясь, поднял ее с оземи на руки. Он, крепко прижав к груди девочку, полюбовно облобызал ей лоб, тем самым возвращая силы, снимая окаменелость с чресел и посылая успокоение мне.

— Пойдешь со мной Есинька? — умягчено поспрашал младший Атеф, и голос его наново качнул меня туды…сюды, не столько придавая ряби моему естеству, сколько предоставляя возможность передохнуть.

— Да, — мысленно послал я в мозг Еси и немедля отключился, ибо так сильно утомился.

Утомился…

Лучше бы тогда, там, на берегу морского залива, я проявил свои силы, чем то, что погодя предпринял, абы спасти Еси.

Круч отнес меня к своим отпрыскам, мананам, как называлось это краснокожее племя, жившее в одной из долин континента Амэри. Там где гибель спутника вроде и не была примечена. Несомненно, произошедший катаклизм коснулся и этого материка. И он, проскользнув по жидкому слою мантии, вызвал цепь землетрясений, вулканического извержения, а упавшие на сам континент останки спутника, пусть и мелкие, оставили на его поверхности разломы и трещины. Вулканический пепел, тучи пыли и дыма сокрывшие под собой небо, солнце и звезды понизили температуру, обобщенно на всей планете, предоставив право небосводу изливать вниз на людей черный дождь, снег и град. Обаче, как я знал, такое излияние всего того, что зависло в колоземице, есть обязательный атрибут спасения любой планеты от гибели, и прописан в составной форме самой атмосферы. Ну, а то, что долина манан, во время падения спутника никак не пострадала. Это, определенно, указывало, что Атефы были предупреждены о надвигающейся катастрофе и посему прикрыли и саму лощину, и людей в ней от гибели…

Они были предупреждены…

Знали…

Интересно, если знали от кого?

Вероятно, все же от самого Родителя, ибо, днесь, как помнится, велось соперничество. А Родитель почасту принимал сторону одного или иного своего младшего сына, и направленно ему помогал.

Мананы… Определим так, народ к которому попала Есислава. Племя каковое жило, живет и будет жить предельно четко исполняя заветы своих предков, следуя традициям и верованиям. Вельми редко такие люди отклоняются от собственных устоев, и следуют вообще за человеческими достижениями, к которым относят формирование определенного общества, где разделение труда, появление производств, просвещение, тесно связано с материальными достижениями, неуемным потребление природных ресурсов и духовно-нравственным упадком. Общество, каковое думает, что направлено движется к прогрессу, а на самом деле скатывается к собственному вырождению и гибели.

Посему я был удивлен, что средь манан, главным образом искр Асила, в мозгу шаманки, Уокэнды, как ее величали, проживает планета.

Мне она сразу не понравилась. А ее планета, когда-то даровавшая поступательное развитие мозгу, и ноне формирующая вкруг себя нитевидными связями спутники, астероиды, аэролиты, сидеролиты, уранолиты, метеориты, была темно-бурой. Ее поверхность покрыта большим количеством борозд, рытвин, вспученностей, выемок, словно сам человек много лгал, изворачивался, проявлял мстительность, бесчувственность, непримиримость. Она почитай даже не переливалась… словно погасла, еще даже не успев возжечься.

И как только этого не заметил Круч?..

Как мог доверить меня, только что пережившего такую рябь собственного естества и Еси оплакивающую дарицев и своего погибшего пестуна той, кто уже не мог сиять, кто не умел любить, дарить нежность, теплоту? Кто не умел даже жалеть?..

Тем не менее, я не возлагаю вину за произошедшее на брата, ибо знаю, должен был впитать мозг и покинуть плоть, лишь только понял, что вмале девочка погибнет. Но я подумал, что вот давеча, не защитил Есиславу, и из-за моего страха она так пострадала, так болела. Я подумал, что ноне обязан спасти ее от гибели. Мне казалось, я с тем мог справиться. Может быть и смог, если бы давеча не перенес ту самую рябь естества и напряжение все еще не плыло в моей клинописи и образах.

Девушка уже который день находилась в вигваме Уокэнды. И все это время вельми мучилась болью и ознобом, не только в сломанном носу, вывихнутом плече, вывернутых пальцах на правой руке, и не проходящей дергающей боли в груди, голове и левом глазе. Уокэнда хоть и считалась в своем селении шаманкой, кроме как поить лекарственными отварами и бить в ударный инструмент в виде обода и натянутой на нем кожи, у дарицев величаемого бубен, толком лечить и не умела.

В связи с тем шаманка решила провести особый обряд и призвать в помощь древних существ, которых называла ваканами. Считалось у племени манан, что ваканы сумеют даровать девочке не только здоровье, но и коли она того будет достойна и силы, и новое имя, поелику Есислава не выговаривалось на их языке.

Ваканы, это создания моего старшего брата Вежды. Племя бесиц-трясавиц, оных брат подарил не только Расам, но и Атефам, несколько обаче содеяв их иными, чем те, что обитали обок Димургов.

Уокэнда напоила Есиславу терпко-вязким отваром и уложила подле костра в своем вигваме, имеющем куполообразную форму, и изготовленном из тонких стволов дерева сверху частично укрытых корой и ветками, а местами короткими тканевыми подстилками. Такие же тканевые, разноцветные подстилки устилали пол шалаша, где в средине его был разведен небольшой костерок, дым которого, устремляясь вверх, выходил через небольшую дыру в навершие вигвама.

Обряженная в высокий убор, где из пролегающего по голове обода ввысь устремлялись разноцветные, длинные перья, а со стороны ушей отходили два изогнутых коротких, оленьих рога, в длинной рубахе с долгими рукавами, Уокэнда принялась, ударяя в бубен, кружить подле лежащей девочки. Это была и внешне неприятная женщина, вельми худая с прямыми черными волосами плетеными в три косы. Лицо ее имело смуглую, точнее даже темно-красную кожу, орлиный нос и широкие, черные глаза, такие жесткие, угловатые, как и сама суть ее мозга. Руки Уокэнды, как частью и само тело, было расписано круговыми, узорчатыми символами, особая традиция краснокожих, ибо вельми нравилась Усачу, который и завозил в Млечный Путь вообще людей.

Плотный серый дым, выпорхнув из костра, особой едкостью наполнил вигвам, погрузив его внутренность в еще более мрачную пучину. Яркой, красной искрой блеснул принесший в вигвам вакан, Круч, а после…

После я понял, что Есислава выпила яд…

Я это понял как-то враз… единожды…

Вероятно, ощутив разливающуюся отраву, степенно внедренную чрез стенки желудка девочки в кровь и теперь движущуюся по сосудам в направлении мозга… Мозга, оный частью, гранью уже был мной. И не только проглоченной искрой Небо, не только вместе пережитым, но и тем, что один из его фрагментов вже напрочь связывался тончайшими жилками с моим естеством.

И это была не просто связь, каковая возникает меж лучицей и мозгом человека. Сие были особые сосуды, созданные мной, абы я мог степенно перекачивать в сам мозг свою основу, пока лишь символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, насыщая его составляющими меня знаниями.

И этот яд, я ощутил мгновенно. Я видел, как степенно он подымается по сосудам к органам… к сердцу… насыщая их своим чуждым составом. Неторопливо перемещается, скользит к мозгу и ко мне, жаждая уничтожить, переписать нас с Еси.

И днесь я предположил, что сумею основой своей изменить структуру яда. Я сумею перекодировать его и тем самым спасти от гибели и мозг, и в целом плоть.

Потому резко я набрал сияние…

И это было не степенное увеличение его яркости, а однократно выброшенная мощь. Вместе с тем я выплеснул по сосудам связующим меня и фрагмент мозга особый энергетический разряд клинописи.

На самую малость я вроде, как отстранился от происходящего и воззрился на те самые сквозные волоконца переплетений, блистающие золотым светом и сверху словно присыпанные алой мельчайшей поземкой, такие так-таки густые, создающие единую, сплошную сеть, что связывали меня и мозг, по коим сейчас потоком текли символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы. Они спешили навстречу иному потоку, крови состоящей из жидкой плазмы и форменных элементов, куда ранее внедрились чуждые вещества яда, впрочем, ноне по структуре своей являясь лишь определенно прописанным химическим кодом. Я видел, как два потока сошлись во, что-то единое и тотчас тягостно сотряслось мое сияющее естество.

Будто взрыв, мгновенно протекающий процесс, оный выделил в доли бхараней энергию, тепло и привел к вибрации обоих сошедшихся потоков. Этот рывок… внезапно точно подкинул клинопись посланную, закодированную мной, и она, свершив скачок, внедрилась в кровь. А засим также мгновенно перемешалась с единичными кодами, что составлял внутри крови еще не растворившийся яд. Клинопись не переписала, как я надеялся, коды яда, она почему-то впитала их в себя. Она вогнала ту чуждую ей покодовую пропись в созданные мной лечебные структуры.

И я, узрев не то, что ожидал, запаниковал…

А запаниковав… ошибся…

Ибо вместо того, чтобы мгновенно разорвать созданные мной сетевые пути, а после, втянув мозг, еще не объятый отравой, чуждой клинописью, покинуть плоть. Я втянул в свое естество и саму клинопись и ворвавшиеся в нее чуждые коды яда.

Ошибся…

И это верно второй раз…

Самонадеянно поверив в свою уникальность, я создал неверные письменные и образные рисунки. Каковые вместо уничтожения, вобрав в себя сторонние коды, перемешали их, днесь действуя так, как когда-то произошло с моими Творцами, своей схлесткой, явивших меня.

А после ошибся, втянув переписанную, новую структуру в свое естество…

И коли когда-то та структура явила меня, днесь новое вещество, клинопись решили меня уничтожить…

И наново я сотрясся, теперь от боли. Она вдруг окутала меня со всех сторон. Она ворвалась в мои наглядно-образные символы и стала медлительно там растворятся.

— Так больно! — попытался я закричать, понимая, что ваканы подле… мечтая, что они меня поймут.

И сызнова боль сотрясла меня, потушила мое сияние, окутала меня по всему естеству, невыносимо остро надавив на глаза впадинки и щель рот.

— Как мне больно! — закричал я, подавая зов уже на своих собратьев, в надежде, что меня услышит теперь и Родитель. — Больно!.. Отец!.. Отец!.. помогите…

Тем не менее, зов не получился, або края моего рта потеряли свою мягкость, а клинопись и образы на них, дрогнув, распались на множество потоков, направив свое течение не по прописанным тропам…