В тот раз мне не удалось узреть Отца, лишь услышать. И посему мое негодование… раздражение… увеличились, стоило мне очнуться вновь на Земле обок сродников мальчика. И мое действие на него не уменьшилось, а вспять возросло. Днесь посылаемые мной сны носили и вовсе четкие фрагменты из жизни Еси и Влады. Яробор, ноне приобретший второе свое имя, Живко и также услышавший разговор Богов, теперь и сам перестал ощущать единство с членами общины. И стал задавать те самые нехорошие вопросы, приводящие старших в трепет… вопросы которые некогда были созданы мной.

За три года, что миновали с испытания, Яробор Живко вырос, превратившись в такого же худого, маломощного юношу. Его община, покинув дотоль обжитую местность, ушла много севернее к предгорьям, где как они считали, их не могли достать в своем религиозном безумие ашерские латники. Во время того перехода умер отец мальчика, а вслед за ним и мать. И та связь, что удерживала плоть подле сродников, разорвалась… Теперь я решил воспользоваться ее отсутствием и направить Яробора Живко к поискам истины. Еще и потому как стал ощущать, после пропущенного видения во мне появилось нечто новое то, что поколь я не умел… не мог контролировать. А именно, я стал воспринимать видения грядущего бессистемно и беспрестанно. Сокрытое даже для Богов будущее теперь стало яркими фрагментами, картинками али проходящими полосами бликов возникать во мне, особенно когда я негодовал.

Те туманно-непонятные эпизоды, а иноредь даже куски грядущего еще больше вызывали во мне напряжение. Абы не ведая как поступать с полученной информацией, я негодовал на Родителя, выкидывая сие напряжение горячим зовом. Я негодовал на своих братьев, делающих вид, что не замечают происходящего со мной. Не замечают моего страха, моего испуга, моей растерянности.

Посему мальчик, сам того не сильно жаждая, однако подталкиваемый мной, в одну из ночей ушел из общины. Я взрастил в нем мысль, начать поиски людей оные на равных бы величали и славили имена Богов: Першего и Неба, тех простых человеческих созданий, которые могли помочь и поддержать его трепещущий в поисках истины мозг. А взрастив данную мысль, направил его ход вверх по течению реки, впрочем, понимая, что берущая свой исток высоко в горах, она вряд ли поможет Яробору Живко найти родственных по мыслям и духу людей, в тех труднодоступных, непроходимых стремнистых грядах. Тем не менее, я велел плыть вверх, поелику дотоль в промелькнувшем видении узрел величественную гору до средины покрытую невысокой слепяще зеленой травой. Полоса растительности степенно переходила в каменистое полотно с нагромождением растрескавшихся громадных валунов, местами обнажая более плотную ее поверхность, состоящую из гранита и мрамора. Склоны горы были купно покрыты осыпью, из мелкого обломочного голыша, в коих таились пухлыми подухами мхи. Ближе к вершине лежали тонкие или широкие пежины белого снега. Эту картинку я видел несколько раз, и предположил, что горы сыграют в жизни мальчика какую-то роль. Сам Яробор Живко те эпизоды будущего еще не воспринимал, они поколь отражались в его мозгу всего-навсе блеклыми туманами.

Стройные лиственницы, оберегающие земли общинников по мере движения мальчика, степенно сменились на корявые кедры, с буро-серой, трещиновато-чешуйчатой корой, и темно-зеленой с сизым налетом хвоей, наполняющей те края сладко-горьким запахом. Под деревьями плотными стенами росли разнообразные кустарники, а сами стволы переплетались княжиком, усыпанным большими белыми али светло-фиолетовыми цветами.

Когда хвойные леса уступили место низкорослому кустарнику, ернику и невысокой ивы, зачастую кривиньким деревцам со стелющимися по оземея стволами, короткими веточками и жесткими листкочками, по обоим краям узбоя реки Белой Вады поднялись гряды гор. А само русло реки допрежь пролегающее в широкой лесистой долине приобрело вид каменистых утесистых брегов. Каменистым стало и само его дно, которое немного погодя, как, оказалось, брало свои воды из суженного в истоке огромного озера.

Напоминающая корыто горная долина, где лежали, похоже, в единый морг поднявшиеся горные гряды, наползшие всей мощью и вроде сочленившие свои скалистые грани со всем пространством округ. Само озеро окаймлялось низкими, крутыми, вогнутыми брегами, кажется единожды переходящими в кряжистые, высокие утесы. Справа те хребты поросли кедрами, а с иного берега были сложены из рыхлых каменных обломков прикрытых пухлыми мхами и низкими кустарниками.

Увы! это был не тот край, каковой я узрел в отрывочных фрагментах видений. А тяжелый поход, подорвав здоровье Яробора, как-то тягостно сказался и на мне…

И мне вдруг показалось, что я брошен… покинут своими сродниками… Что Родителю безразлична моя боль и обобщенно я стал не нужен своему Отцу, братьям… Смурь, она овладела мною так могутно, что придавила нас обоих, лучицу и плоть. И мы оба опустив руки, похоже, решили смириться с собственными переживаниями.

Утаенный в небольшой расщелине меж каменных обломков на более высоком левом берегу озера Яробор Живко еще, кажется, старался согреться у костра, и очевидно даже, что-то ел…

Мне же стало все безразлично.

Я был опустошен, подавлен… и коль б умел плакать, непременно, это проделал.

А мальчик привалившись спиной к поверхности камня смотрел на раскинувшиеся и нависающие над озером горные гряды…

И я тоже смотрел туда… Туда, где многажды выше за рядьями деревьев, оземь покрывали разноцветные полстины цветов, окрашивающие склоны в рыже-огнистые, темно-синие, голубые, белые или желтые полосы. Мы смотрели на цветы, сопровождающие своей красой жизнь человека, наполняющие ее будни не только яркостью красок, но и тонкостью ароматов.

Совсем чуть-чуть, пара дамахей и я остро ощутил мысли Яробора Живко. Таковые тягостные они, будто вязкое вещество протекли по его мозгу и наполнили мое сияние. И я сам напитался болью той, что правила в мальчике, неверностью избранного им пути… разочарованностью и неприкаянностью, подпетой и моими стенаниями…

Еще мгновение и в том тумане, где точно гасилась работа мозга и отключался от бытия я, яркой волной накатило воспоминание посланное, увы! не мной… а лишь моей гранью. Посланное Еси… Есиславой, составляющей часть меня, обаче всегда остающейся индивидом, отдельным человеческим я, обособленной, хотя и соучастной личностью. Воспоминание, как надежда… поддержка, в первый черед для юного божества, Крушеца. И я вдруг узрел помещение векошки с округлыми стенами и сводом, имеющее полусферическую форму, и ровный пол. В комнате и стены, и свод, и пол были белыми, с глянцевитым отблеском, насыщенно ярким. С одной стороны помещения поместились четыре мощных кресла, стоящие диагонально друг другу, в одном из которых сидела Есислава. В том же, что поместился несколько наискосок, расположился мой дорогой, любимый Отец с вельми осунувшимся каплевидным лицом, где черная кожа слегка подсвечивалась изнутри золотым сиянием, в белом долгополом одеянии. Мой Творец так ласково посмотрел на Есиславу, как мог смотреть токмо он и своим бас-баритоном по теплому молвил:

— Не нужно только так тревожиться, моя бесценная Еси. Вмале мы прибудем и всякая боль, тошнота, головокружение тебя покинут… Потерпи совсем немного.

— Ты Перший хотел поведать мне про беса… Что это такое? — прозвучал нежный девичий голос Есиславы, воочью исторгнутый из недр сияющей моей сути, желающий поддержать меня, как свою основу.

— Бес это создание, — словно нехотя отозвался Перший и его полные губы малозаметно живописали улыбку, а само лицо стало таким близким, кажется нависшим надо мной. — Создание оное придумано и сотворено мной лишь для одной цели присматривать за интересующим меня объектом и передавать о его состояние, самочувствие и мыслях информацию на Богов. И как всегда люди ошибаются, приписывая эти творения к духам и награждая их отрицательными качествами, такими как сбивать человека с прямой дороги, совращать души к Кривде. Ибо бесы не относятся к духам и вообще являются иными в физическом понимании созданиями…

Теперь шевельнулись сухие, обветренные губы Яробора Живко сами собой, точно на них надавил вже я, стараясь удержать воспоминание-сон, и тихо проронил, али громко прокричал:

— Почему? Почему меня не слышите? Сызнова… Ты, Родитель, сызнова меня обманываешь… Что ноне я сделал не так? Что не так сделал мой Отец? Не могу… не могу без него.

А после на меня и токмо на меня нахлынула молвь, озвученная голосом Седми, явно не желающего более хорониться, вспять жаждущего, абы я его услышал:

— Сделать все, чтобы мальчик наш жил. Хватит нам слышать недовольства Родителя. И раз велено излечить тут, так и делайте.

Звонкий тенор, с нотками драматической окраски, старшего брата наполнил меня такой любовью, которая качнув, махом облобызала все сияющее естество… придав сил, и словно съев мое напряжение. Определенно, Седми не раз поцеловал в лоб мальчика своим кораллово-красными губами, только потом передав на излечение бесицам-трясавицам.

Голос брата степенно угас, но всего-навсе затем, чтобы сменится на полюбовный, бархатистый баритон Вежды, и вовсе шепнувший явственно чрез беса, оного после испытания три года назад установили взанамест Лег-хранителя:

— Не зачем моя бесценность, мой Крушец, так тосковать… Изводить себя и нас зовом. Надо умиротвориться, потерпеть. Надо жить и помогать мальчику. Я прошу тебя, мой милый, не призывай Родителя, не губи жизнь мальчику, не рви себя… Иначе я не сумею защитить тебя… Уберечь тебя, моя драгость. А значит, не будет той надобной тебе встречи с Отцом. Потерпи. Я ведь подле… обок тебя… Всегда! всегда, мой любезный, бесценный, милый малецык… мой Крушец.

На этот раз бархатистый баритон смолк разом, вероятно, зараз отключившись от беса, однако сумел умиротворить и обнадежить меня.

Именно поэтому мальчик поправился, а люди, у каковых он пробудился и которых (я в том не сомневаюсь) привели к нему создания Богов, значимо нас порадовали обоих. Не только тем, что в них сияли искры, не только тем, что в своих верованиях они на равных славили имена Небо и Першего, но и тем, что в одном из них я увидел старого своего знакомца. И конечно, меня порадовала горная гряда, обок которой разбили свое становище эти люди, величающие себя влекосилы и кыызы. Горная гряда до средины покрытая невысокой слепяще зеленой травой, где сия полоса растительности степенно переходила в каменистое полотно с нагромождением растрескавшихся громадных валунов, местами обнажая более плотную ее поверхность, состоящую из гранита и мрамора. Склоны горы были купно покрыты осыпью, из мелкого обломочного голыша, в коих таились пухлыми подухами мхи, а ближе к вершине лежали тонкие или широкие пежины белого снега. Ей-же-ей, это была горная гряда, кою я когда-то узрел в видении отдельным фрагментом.

Влекосилы и кыызы, останки народов, что еще берегли в себе знания, когда-то спущенные гипоцентаврами, белым людям, и переданные дзасики-вараси, желтым. Влекосилы, как поведали Яробору, многие века владели Беловодским ханством, одним из самых крупных центров старой веры, и землями вкруг него, что раскинулись недалече от Алатырских гор. Эта отделившаяся часть народности берегла верования в равность обоих братьев Богов, пришедшие, как из Африкии, так и из Дравидии. По первому влекосилы мирно соседствовали даже с нурманнами, что приняли ашерскую веру. Однако погодя, когда последние стали вести захватнические войны, бились за свою волю и веру, сотни лет.

И в последней такой войне, что вспыхнула пару лет назад, ашерские латники и ополчение нурманн по большей частью сумели погубить самих людей старой веры, отобрать их земли, сжечь города, поселения, определенно, потому как в тех войнах обладали особой жесткостью, как говорится не щадя ни стар, ни млад…

Волег Колояр был не только родней, пусть и дальней, мальчика (это я понял, узрев общность отдельных генетических кодов встроенных в ядра клеток), но и оказался достаточно близок моей второй грани Есиславе. Обаче в его мозгу горела та звезда, что некогда завела движение и в мозгу Липоксай Ягы, пестуна Еси… Искры, впрочем, как и планеты, как и гены, коды живых существ имеют не только свои уникальные формы, размеры, но особую, присущую токмо им цветовую гамму сияния. И мне хватило всего-навсе мгновения, чтобы признать в той искре (в свой срок дарованной людям Дивным) ноне сияющей в мозгу Волега Колояра, то, что я многие лета наблюдал в Липоксай Ягы…

Высокорослый и дюжий в плечах осударь, некогда всего Беловодского ханства, имел мускулистые руки и округлые кулаки. Ясность его голубо-серых очей и мощь духа, вольность словно ступала всяк миг обок него… даже удивительно, что эта вольность правила в мозгу некогда основу, чью наполняла дисциплинированность и строгость правил. Прямоугольной формы лицо Волега Колояра имело четкие прямые линии, прямой грубо вырубленный подбородок, белокурые и долгие усы, купно скрывавшие верхнюю губу, оные дотягивались своими кончиками почитай до груди, свернутый набок костлявый, нос, с мясистым кончиком, также потянутым вправо, да полные губы. Потерявший от пыток ашеров уши осударь, вместо которых виднелась вкрапчивая, порыпанная, розоватая кожа, огибающая слуховые проходы, с трепещущим на оголенной голове белокурым, долгим чубом всколыхнул во мне такую радость, точно я увидел моего дорогого брата аль Отца, после долгой разлуки.

Для Яробора Живко попасть к влекосилам и кыызам стало благом, обаче как и мне. Ибо успокоенный молвью Вежды, поддерживаемый его словами я смог взять себя в руки, взбодриться и уступить желаниям плоти. Желаниям, которые состояли в том, чтобы следовать с Волегом Колояром в южные земли Дравидии, где по преданиям в храмах посвященных Всевышнему, были сокрыты особые знания, оставленные Богом Китоврасом. Знания, которые сможет открыть для своего народа золотой человек. Не надобно, очевидно, говорить, что золотым человеком влекосилы и кыызы сочли Яробора Живко. Не надобно, очевидно, говорить, как сильно была исковеркана информация и о самих пирамидальных храмовых комплексах построенных в Хималских горах для моего будущего перерождения, и о Китоврасе, являющимся только императором гипоцентавров, и о самом Всевышнем. Тем не менее, я не стал, что-либо пояснять мальчику, разрешив следовать велению и предпочтению собственного мозга.

Итак влекосилы и кыызы отправились Дравидию, часть света, некогда объединенную со Старым Миром, и на тот исторический момент имеющей общее величания Асия. Континента, как когда-то пояснял мне Дажба, первоначально по его замыслам должным быть населенным только белыми людьми. И позднее, когда Отец попросил для своих отпрысков места на Земле, распределенного меж белыми и желтыми, чей материк и достался черным.

Путь сих людей пролегал по диким, труднодоступным хребтам Алатырских гор, где утесистые кряжи перемешивались с долгими долинами, мощными котловинами, приглублыми безднами, большими озерными водоемами. Безусловно, данный поход стал тяжелым для людей. Но токмо не для мальчика, або его окружали такой заботой, почтением, и не только Волег Колояр (верно, сберегший в своей искре трепетность вообще к моей сути), не только влекосилы, кыызы, но и Айсулу, дщерша осударя, каковая прониклась к нему нежными чувствами. Это была худенькая, угловатая девочка с миловидными чертами лица, впитавшими в себя гены белой и желтой расы. Посему ее округлое лицо, где вельми массивной была нижняя челюсть (особенно когда на нее смотрели наискось), с вогнутой спинкой и толику вздернутым кончиком нос, плоский лоб и маленькие, из-за коротких прорезей, глаза с водянисто-голубой радужной оболочкой, вельми сильно напомнили мне первых женщин Земли, оных в жизни Владелины привезли создания Богов на планету, для продолжения рода белых людей. А с легким отливом желтизны кожа, жесткие, черные волосы наглядно демонстрировали ее связь с отпрысками Асила. Девочка неприкрыто показывала свою тягу, теплоту к Яробору, чем вводила в замешательство меня, ибо я не ведал, как надобно себя вести, и потому ничего не мог указать плоти.

Я волновался… почасту беспокоился… И посему все время пребывал в напряжение… Тревожась, похоже, сразу и за все…

Я тосковал за Отцом и братьями, будоражился за саму плоть, и сие несмотря на то, что подле мальчика всяк миг присутствовали люди, марухи (пролетая в виде птиц, проползая в виде ящерок). Впрочем, моя тревога оказалась не беспричинной, и Яробор даже под такой заботой и попечением, оступившись, угодил в быстрое течение реки. Захваченный кипучим движением реки, коя как дотоль перекатывала каменья, протащила юношу далеко от места падения, он то и был спасен благодаря зову Айсулу (днесь бессменного охранника) и помощи Волега Колояра, да одного из ханов кыызов Гансухэ-агы. Каковые словив Яробора в реке, вытащили его на берег.

Сие падение в воду и, удары о ее выстланное огромными валунами дно, не прошло бесследно. И у мальчика была разбита не только голова, но и сломаны несколько ребер, а я прямо-таки дрожал от негодования и напряжения… И данная вибрация моего сияющего естества вельми не благостно сказывалась на состоянии мозга, обок коего я был намотан.

Хотя привал людьми Волега Колояра был содеян, определенно, вследствие болезни плоти.

Яробора Живко излечили бесицы-трясавицы, я того не видел, будучи от волнения в отключенном состоянии, но понял. Ведь эти творения старшего брата слыли мастерами в своем деле… Интересно, только… почему не примечали моего напряжения?

Люди толком и не успевшие начать свой путь, завершили его, расположившись в обширной долине Алатырских гор подле небольшого, соленого озера. Само озеро поместилось в углубление в непосредственной близи от высоченного хребта обряженного снегами. По брегам того озера с одного окоема росли лиственные леса, а две мощные реки питающие его спускаясь с ледника несли прозрачно-пенные, пресные воды. Влекосилы и кыызы решили зазимовать в данной местности.

А я продолжал будоражиться, еще и потому как видения грядущего стали набирать свою мощь… Их яркость, насыщенность и жизненность нарастала и не только для меня, но и для плоти, и вмале блики, туманы грядущего выплеснулись в мозг Яробора кусками зримых картинок. А для меня это были кратковременные ленты бытия планеты. Они несли в себе духовно-нравственное разложение людей, уничтожение почвы, лесов, живых существ на Земле… всего того, что с такой заботой созидали ближайшие соратники Богов всевозможные нибелунги, оньаувы, прокуды. Я видел, как степенно, люди теряли все нравственные ценности, культуру, верования приоритетом жизненных свершений устанавливая материальные достижения. Единожды созидая фабрики, заводы облегчающие бытие человечества, и с тем заводя механизм выкачки природных ресурсов из оземи, вырубку лесов, изменения русла рек, выдавливание животного мира с большей части территорий. Огромные в размахе города, с коробками бетонно-массивных домов заполонили планету, загородили небо, завалили отходами жизнедеятельности почву, верхний слой каковой формировался под приглядом нибелунгов (созданий Седми) миллионы лет… И в той серой массе затерялся и сам человек, словно канув в никуда… утопив в массиве построек свою суть, свои чувства, свой бесценный, единственно сущий мозг.

И я в страхе от пережитого мозгом Яробора, от ощущения медлительного угасания самого человеческого общества прокручивающегося лентой событий предо мной, всяк раз выбрасывал в расстилающиеся над Землей пространство зов, прося помощи у Родителя, объяснений от братьев и их поддержки.

Обаче, вопреки испугу, волнению, напряжению всякий раз после видения и выброса зова я наращивал мощь своего сияния, снимая тяжесть с самого мозга мальчика. И этим никак не повреждая его, хотя явственно увеличивая в себе еще большее напряжение, каковое все чаще и чаще сказывалось неконтролируемой вибрацией моего сияния.

Понеже я был очень рад узреть королеву марух Стрел-Сороку-Ящерицу-Морокунью-Благовидную возникшую как-то подле мальчика. Высокая и мало чем отличное создание от Богов с гладко-зализанными назад серебристыми, короткими волосами, будто слившимися с серовато-стальной кожей головы, обряженная в бирюзовое, долгополое одеяние, подчеркивающее покатость стройных форм тела, повторяющее каждый изгиб, выступающие вперед небольшие груди, вдавленный на вроде чаши живот и узкую талию. На лице королевы, напоминающем по форме сердечко, блистали прозрачной голубизной радужки, овальной формы без зрачка, с бело — прозрачной склерой. На том месте, где у Бога были виски, у Стрел-Сороки-Ящерицы-Морокуньи-Благовидной располагались вытянутые тонкие щели, начинающиеся от уголков очей и уходящие под волосы. Округлые края той расщелины зримо колыхались, точно вдыхая и выдыхая воздух, на самом деле передавая информацию при помощи инфразвуков, волн схожих со звуковыми, только не воспринимаемых для уха человека. Сии звуки подобные грозовым разрядам, распространялись на большие расстояния при помощи особых устройств, внедренных в подвисочные доли марух. Устройств созданных моим Отцом, або в его способностях было также создание чисто механических механизмов и, как это не странно, организмов. Поелику эти щели, называемые скоропал, едва зримо подсвечивались зеленоватым сиянием, исходящим из глубин. Красные, полноватые губы королевы растянулись в улыбке, оттенив и придав блеск и самой коже округ них, стоило ей увидеть Яробора, прохаживающегося повдоль стены горного кряжа, огибающей с одной стороны озеро. Днесь обледенелые пласты почвы, сверху присыпанные густым слоем снега особенно на выпирающих склонах, ярко переливались, поигрывая лучами солнца, оное по-весеннему распалившись, начало пригревать землю. Чуть зримые капельки водицы от растапливаемой поверхности льда и снега, порой срываясь вниз, скатывались по ребристой его поверхности, вмале застывая угловатыми катушками на узких земляных прорехах. Яробор Живко подойдя достаточно близко к обледенелой стене горного кряжа, остановился и глубоко вздохнув, утер тыльной стороной ладони влажные очи, в уголках которых задержались маханькими каплями слезинки. Мальчик также тяжело переживал видения, и коль я жаждал ответа, он, однозначно, успокоения.

Его разговор со Стрел-Сорокой-Ящерицей-Морокуньей-Благовидной лично для меня не имел никакого значения. И все слова, Благи (как коротко называл ее Мор), что она есть Берегиня, направленные на мозг Яробора Живко были для меня смешны. Ибо я ждал одного… одного… того, чтобы нас забрали на маковку. Потому, когда королева, порывчато дернув левой рукой, протянула в направлении мальчика зажатую в четырех перстах круглую маленькую зерницу, мощное снотворное, погружающего плоть в состояние беспамятства, повелел принять ее в рот.