Девушка очнулась уже на берегу, золотой дым, сменивший сизый туман плыл подле нее, вроде как, окутывая и единожды очерчивая куб. Подле Есиньки сидел Круч, только пришедший ноне не мощным Богом, а юношей… молчаливо-испуганным. Юница шевельнула конечностями и в груди, гулко плюхнула вода, громко закашлив, она выплюнула ее изо рта, ощутив на губах привкус крови. Неспешно поднявшись с земли Еси села и с непримиримой отчужденностью взглянув на Зиждителя, молвила:

– Ты… ты.., – голос ее трепыхался от боли и обиды. – Ты, Круч, не лучше чем иные Боги, оные уничтожили Дари, убили моего Ксая… подослали Лихаря… Ты… ты… Великий Единственный Дух не смей… не смей заставлять меня выходить замуж за этих чужеродных людей.

И девушка тягостно зарыдав уткнула лицо в ладони, надрывисто закачавшись справа… налево. Есислава не знала, что Круч, выполнял замыслы Асила, которому надобно было, чтоб она выйдя замуж за его отпрыска, прижилась тут… на континенте Амэри, среди красных людей, как можно скорей забыв о гибели Дари. По замыслу Асила родив детей, Есинька должна была переключить внимание и любовь на свое потомство, и тем умиротвориться. И самое, что главное… теперь, когда отпрыски Владелины большей частью погибли, в будущем Еси имея потомство мужского пола от манан, давала возможность появиться лучице именно в отпрысках Атефов. Одначе Асил не учел две вещи, во-первых Еси нуждалась в том, дабы пережить трагедию, а во-вторых ту трагедию она могла пережить лишь при поддержке Крушеца… Крушеца с каковым, впрочем, происходило, что-то вельми не хорошее.

– Есинька, – мягко проронил Круч и привлек девушку к себе, крепко обняв, так как может прижимать и любить младшую сестру старший брат. – Я хотел тебе помочь… снять душевную боль… Я же вижу, как ты бьешься, слабеешь. Если ты обретешь семью, детей боль утихнет. Поверь мне, Омонэква очень светлый юноша. Он столь любит тебя, столь трепетно относится, Омонэква будет всегда нежен с тобой, никогда не огорчит словом, действом. Это самое лучшее, что есть в этом племени… в этом крае… Его грубость напускная, на самом деле он добрый и чуткий, и ты это увидишь сама стоит только тебе стать ближе к нему.

– Он мне чужд… чужд, как же ты не понимаешь… Хотя ты всегда… всегда меня не понимал, – захлебываясь слезами и словами, с какой-то болезненностью отозвалась Есислава. – Мне тут все… все чуждо… кроме тебя… тебя Круч. – Досказала юница, и, припала к груди Бога, наконец, получив желанное для себя и Крушеца, да тягостно вздрогнула всей плотью, отчего разком едва заметной смаглой дымкой закурились ее волосы на голове.

– Моя девочка… милая… хорошая, – ласково произнес Круч, оглаживая заплетенные две косы Еси, на удивление, как и само одеяние, оказавшимися сухими. – Но ведь нужно как-то наладить свою жизнь… Я же не могу заменить тебе человеческого.

– Человеческого, – сие и вовсе прозвучала надрывистым стенанием, вроде Есиславу лишили того последнего… последней надежды быть подле любимого. – Человеческого, пусть! Только не тут! – она вырвалась из объятий младшего Атефа и резко качнула головой. – Пусть с людьми, но кровными мне… с дарицами.

– Континент Дари погиб, – тихим голосом пояснил Круч и отвел взор от лица юницы, не в силах смотреть, как в глубинах ее глаз стали пухнуть от страдания слезы. – То, что осталось теперь не пригодно для житья. Жизнь на том останке нынче невозможна.

После болезни, нападения Лихаря, гибели Дари это был первый разговор Есиславы и Круча, к каковому оба шли… и каковой оба откладывали… Потому как одному становилось невыносимым слышать, а другому также невыносимо говорить о случившемся, ибо Еси была человеком, а Круч еще, вероятно, не стал Богом, и все людское его достаточно сильно волновало.

Девушка, услыхав откровенную молвь младшего Атефа, торопливо прикрыла ладошкой свой рот тем самым останавливая рвущийся оттуда крик. Ее зеленые, яркие глаза днесь переполнились слезами и частью выплеснули их на щеки. Она вдруг и вовсе надрывно качнулась, а вместе с этим пульсирующе замерцал блеклый-смаглый луч света, выбившийся из ее головы, точно сообщая о чем… а может, лишь выпрашивая помощи. На малость Есинька и вовсе ослабла, и стала заваливаться назад так, что Круч торопливо подхватив ее, притулил к себе, а погодя она с предыханием молвила:

– Золотые времена, – голос Есиславы не просто дрожал, он рвался от боли на части. – Ксай… Ксаечка всегда говорил, что в свитках было записано про рождение божества… Божества которое принесет в Дари золотые времена… Ежели я… я божество, как все считали… То принесла смерть… гибель моему народу, а не золотые времена.

Девушка еще миг медлила, а засим резко вырвалась из объятий Бога, и, вскочив на ноги, побежала сквозь, кубической формы, плывущий золотой туман. Вынырнув из него, Есинька оказалась у подножия пологого хребта, позади нее же все еще стлались божественные испарения, и струилась река. Не останавливаясь ни на миг, пробиваясь через густые заросли кустов, кустарника, трав и деревьев, видимо, зараз переплетенных меж собой, чем образующих непроходимую чащобу юница направилась вверх по склону. Не в силах терпеть мысли, что она повинна в смерти дарицев, не в состоянии ощутить чью-либо поддержку и даже, как предполагал Перший, помощь столь надобного ей Крушеца… и вовсе смолкшего. Девушка не могла себе позволить, осознавая, что принесла смерть людям, с которыми у нее кровная и духовная связь, днесь найти успокоение в объятиях Круча, который мог поддержать ее просто своим присутствием. Еси не хотела… не желала для себя прощения, покоя, так как тот, кто мог ей его даровать и сам туго стенал внутри нее, иноредь выкрикивая слово : «Отец!»

Прорвавшись сквозь гущу кустов, юница выскочила на тонкую звериную тропку и побежала по ней. Дарицы всегда ценили жизнь… однако, считали, что достойнее жизни для человека есть его честь, во имя которой не возбранялось даже прекратить оную. Честь… задетая чьими-то действиями, поступками или собственными неправедными жизненными ориентирами. Девушка, убегающая вверх по торенке, ощущала, что обманув своим появлением, рождением всех дарицев и сама заслужила смерти. Не имела она права на семью, детей… Стыня… на радость лицезреть восход солнца… и любоваться ночным небом… далью луговых трав и степенно спускающегося сизого тумана.

Эти мысли ноне никто ей не подсказывал. От них не мог ее даже уберечь Крушец, абы сам был чем-то болен. И не умеющая работать, творить, защитить себя, Еси направившись вверх по тропе понимала, что вмале погибнет от диких зверей, ядовитых созданий населяющих эти леса и постигала наступление той справедливости… справедливости поборником коей была по мере своих сил и возможностей. А в голове юницы, сейчас не просто пекло… там все жарилось и скворчало… И это были звуки исторгаемые не плотью, одначе, проскальзывающее явственно через ее мозг.

Нежданно нога Есиньки зацепилась за длинный корень, словно разрезавший поперек тропку, и, не совладав с тем рывком, она гулко плюхнулась грудью о поверхность земли. Не только подбородок, но и все лицо прямо-таки вошло в присыпанную листвой почву, а в нос ударил кисло-сладкий ее дух. И тотчас туго свела корча руки, ноги, и, похоже, все тело девушки. Глухой стон вырвался изнутри ее приоткрывшегося рта, зубы яростно впились в плотный слой оземи, точно ища в ней последнюю надежду на спасение. Еще миг той корчи, и Еси внезапно порывчато затрясло, изо рта потекла белая густая пена, из обеих ноздрей вязкая юшка. Боль теперь заполонила и сам мозг, выплеснувшись из лучицы особым громогласно-хриплым криком, наверно последней надеждой докричаться до тех с кем она была сродни. Густое смаглое сияние пробило насквозь теперь не только голову Есиславы, но и ее плечи, шею и отразилось от спины. Юница еще раз надрывно дернулась и глухо захрипев, стала захлебываться кроваво-белой пеной.

Конец первого тома.

г. Краснодар, май-июнь; ноябрь-декабрь 2013г, июль-сентябрь 2014г.