Сколько времени Есислава и Перший провели в Березани трудно сказать, одначе, несомненно, много. Посему девушка не только там отдохнула, окрепла, но и как ей показалось, набрала веса, хотя в том не был повинен растущий в ней ребенок, похоже, также как и все окрест остановивший свое взросление. Каким образом окрепла Еси, оставалось загадкой для нее, так как все это время она ничего не ела, не пила в Березани и даже, что было и вовсе удивительным, не ходила по нужде.

Впрочем, в этот раз, открыв глаза, она сразу смекнула, что находится не в Березани, а где-то в другом месте. Еси резко села, с испугом обнаружив, что совершенно голая, и, ко всему прочему, еще и лишена волос. Рывком вскинув вверх руки она ощупала голову, и пришла в ужас, ибо кожа на ней была такой гладкой, точно там никогда дотоль не росли волосы. Чуть слышно вздохнув и в бессилие уронив книзу руки, девушка огляделась. Пред ней пролегал долгий и широкий коридор, где мутно-серые стены слегка дрожали клетчатой более светлой рябью и заполняли собой значительно не высокий свод. Зеркальная полированость пола поражала очи своей словно растянутостью, расплывчатостью единого полотнища. Стремительно вскочив на ноги, поелику в этом огромном, давящем своей серой рябью коридоре теперь она находилась одна, Есинька развернулась и с тем гулко вскрикнув, шагнула назад.

Так как расширившийся до невообразимых широт, там, впереди, проход глянул на нее, висящей во весь зримый проем восьмилучевой, серо-голубой, пульсирующей звездой. В самой своей сердцевине звезда была густо расчерченная двигающимися по коло змеевидно выгнутыми полосами, напоминающими молнии. Широкие лучи звезды, схожие с лепестками цветка, острыми своими концами вонзались вгладь пола. Их поверхность была кучно испещрена серебристыми символами и знаками ни на миг не прекращающими своего течения. Также пульсирующе-мигающе двигались и сами лучи, степенно расширяющиеся, засим вспять медлительно сужающиеся, одновременно в объеме, длине и ширине. Промежуток меж лепестками заполнялся более темными, стальными полотнищами, схожими по виду со струящейся водой, сбегающей по их краям вниз, в середине вспять вверх, вливаясь в саму суть лучей.

Лепестки, как и центр звезды, разрезанные молниями, неторопко вращались, описывая коло. Неспешно двигаясь по ходу часовой стрелки они нежданно набирали ретивость, и начинали вращаться с бешенной скоростью. Потом также резко снижали быстроту своего хода и словно выплескивая цвет из лучей смотрелись выступающе-покатыми, а немного погодя всасывали размытые части лепестков вглубь темных, стальных полотнищ. И тогда свет, каковой насыщал и саму звезду, и пространством впереди, становилось более ярким, а в коридоре виделось все также четко как днем на Земле.

Есислава туго дыша, смотрела на перемещающиеся по глади лепестков символы, спустя пару минут, узнав в неких из них те самые которыми пользовались дарицы, подаренные им когда-то белоглазыми альвами, так величаемую слоговую письменность, начерченную образом «черт и резов». Затем разобрав и другие знаки… очевидно, иные формы, имеющие письменное обозначение слов, слогов, ценных понятий всего того, что составляет суть языка передающего выражение мысли при помощи звука. И с тем подле слоговых письмен увидела вращающиеся руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы.

Еси степенно стал охватывать тугой ужас, каковой сковал рот, и, похоже, захлестнул собой обитающего в ней Крушеца, гулко застенавшего. Девушка торопливо попятилась назад, ступив сначала одной, посем второй ногой, жаждая и вовсе, развернувшись, убежать. Однако внезапно из досель гладкого пола вырвалась, выбросив вверх узкими полосами ржаво-серых отростков, с одной и другой стороны правой стопы, сеть, напоминающая паутину. Она стремительно опутала оголенную кожу ноги, словно срослась с ней. Еще мгновение и паутина не просто переплелась с кожей, она проникла под нее, вглубь плоти и свилась с пепельно-голубыми венами, красными жилками, белыми нервами и красным мясом. Доли секунд спустя направившись вверх по телесам прямо к лодыжке, колену, лядвеи. Есинька срыву дернула окутанной с поверхностью пола ногой, не в силах днесь не то, чтобы ее поднять, но даже шевельнуть перстом, будто намертво слившимся с паутиной… Тотчас, и левую стопу схватили в полон ржаво-серые отростки паутины. Они и вовсе, вероятно, в один вздох опутали кожу, проникли в нутро плоти, смешались с сосудами, нервами, мышцами, и дотянулись до бедер.

Порывчато всплеснув руками, Еси гулко вскрикнула, впрочем, с тем вылетевшим из недр груди стоном, дымчатые отростки, явившиеся в мгновение ока с правой и левой стены коридора, выбросив петли, плотно обхватили запястья. Единождым махом они растянули ее руки в разные стороны, и немедля вклинились под кожу, обвили плоть, и как увидела Есислава, сами кости, не просто с ними переплетаясь, а словно окукливая каждую жилку, нерв, вену. Также ретиво они опутали предплечья и плечи юницы, придав самой коже вид пепельной-голубизны. Дотянувшись до плечевых суставов отростки, резко дрогнули и с тем одеревенели ноги и руки Есиньки, точно по ним прекратила перемещаться даже сама кровь. Плотное отишье на самую малую толику повисло во всем этом помещение… но только на самую малую толику.

Внезапно громко хрустнув и разорвав поверхность пола позадь застывшей девушки, из разошедшихся ступенчатых черных внутренностей вырвался и вовсе мощный корень. Он разком двинулся вверх и вперед, да пробив в районе крестца юницы кожу, врезался в его переднюю вогнутую поверхность. Корень рывком выпустил из себя тончайшую поросль волоконцев обвивших боковые артерии, ветви нервов и впившихся не только в кости, но и купно перемешавшись с нервами, мышцами, хрящами, суставами, связками составляющими позвоночный столб. На удивление кроме страха Есислава не чувствовала боли, хотя вместе с тем ощущала разрыв собственной кожи и слияние с ней чего-то иного, обаче, не чужеродного. От правящего в ней ужаса она, кажется, перестала дышать, когда почувствовала как тонкие отростки корня, полностью опутав позвоночник, и одеревянив все ее тело шевельнулись, где-то в глубинах плоти.

Еще может минута, и волоконца окутали сетчатой паутиной внутренние органы: легкие, печень, почки, селезенку, матку и, наконец, само сердце. Отчего вмале Есинька разобрала как громко и ритмично, точно ударяя в бубен, оно застучало внутри того сотканного кокона. В свой черед мерно и бесперебойно дышали легкие, свершая степенный вздох воздуха, поступающего через паутины, и протяжно-долгий выдох, выходящий чрез густоту тех нитей.

Теперь, похоже, запаниковал мозг Еси, аль может всего-навсе Крушец, желающий выплеснуть свой страх чрез плоть, еще поколь ей подчиняющуюся. Девушка торопливо раскрыла рот, однако тот же миг услышала властно-теплый голос. Это был даже не голос, а шорох, что порой наполняет лесные просторы своим появлением. В нем слышалось шебуршание сухой переворачиваемой листвы, покачивание ветвей, а может все же колыхание травы, той, которая наполняла елани Земли. Все это слитое во единое целое, а потому такое близкое, родное пропитало само помещение и отозвалось в юнице:

– Еси… Есинька… Есиславушка, – послышалось сразу со всех сторон. – Тише… тише… тише… Не надобно нервничать. Все хорошо, моя бесценность… моя драгость… моя любезность. Ноне так надо, чтобы при лечении Крушеца не пострадала ты. Чтобы все органы, вся твоя плоть осталась в прежнем, здоровом состоянии. Главное, чтобы ты сейчас оставалась спокойной, не кричала, не слушала Крушеца и не исполняла его желаний. Сейчас он слаб и правишь ты. Потому успокойся, сомкни рот и доверься мне, моя девочка… моя милая, дорогая девочка.

В том тихом, мерном дуновение девушка уловила голос Першего и единожды Асила, а потому тотчас сомкнула рот… Рот, который поколь подчинялся ей. И пару минут спустя не только иссякла паника в ее мозге, но и в самом Крушеце. Воззрившись в центр звезды, где сейчас соприкасаясь многогранно расчерчивая свинцовую макушку, кружили по коло молнии, порой, словно разрезая друг друга на части. Какое-то время округ Есиславы все было спокойно, несомненно, Родитель давал ей возможность умиротвориться. А засим из пола, прямо в нескольких шагах от нее, разорвав его гладь резко и на части так, что живописались пролегшие во всех направлениях крупные и малые трещины, стремительно вырвавшись, понесся к голове Есиславы ржаво-серый, ребристый корень, в обхвате не толще руки. Он дюже скоро достиг лица юницы и воткнулся в сомкнутые уста, махом надавив на зубы, вроде пригнув верхние из них к небу, а нижние к языку, миг спустя ворвавшись в глотку, окутав ажурными паутинками голосовые связки, трахею. Распавшись вже, по-видимому, во рту на отростки, он направил их движение через нос к ушам, и далее к черепной коробке, укутав своими, как почудилось девушке, клейкими волоконцами сам мозг, кости и очи, потому как нежданно и правый глаз стал видеть мутно, вроде сквозь струящуюся зябь.

– Еси… Есинька… Есиславушка, – теперь голос… шорох… дуновение прозвучал в самом мозгу. – Ничего не бойся. С тобой все будет благополучно. Я подле тебя… Я с тобой… Я в тебе, моя бесценная драгость.

И вновь ничего не происходило определенный промежуток времени. Наново правила в помещение тишина и точно бездвижье, а после из макушки звезды вырвалась ярко-серебристая молния, это Есислава узрела даже через мутное видение глаза. Напоминающая стрелу с острым наконечником, усеянная малыми просяными золотыми искорками, вельми плоская по форме, молния понеслась в сторону юницы. В доли мига она достигла ее головы, и, воткнувшись, точнее войдя, малость левее правого виска, чуток выше изгибающейся бровки срыву прошлась справа налево повдоль лба. И девушка услышала едва осязаемый скрип разрезанной кожи и хруст разошедшейся надвое кости. Наконечник молнии, дойдя почитай до левого виска, порывисто дернулась назад, и, выскочив из рассекаемой лобной кости, свалилась на пол, мгновенно превратившись в вязкую субстанцию, коя также скоро впиталась в сие гладкое полотно.

Две капли крови покинувшие места разреза подле висков медлительно скатившись вниз, прочертили тончайшие полосы на щеках Есиславы, замерев где-то посередь их, вроде остановленные пепельно-голубыми сетями опутавшими плоть лица и слегка приподнявшими саму поверхность кожи. Теперь из свода коридора к голове девушки спустились едва зримые серые нити… столь тонкие, можно даже молвить ажурные, легкие шелковинки. Вроде шевелящих тельцами червей, они дотянулись до лба Еси, как раз до места рассечения, и, внедрившись в верхнюю стенку надреза кожи и черепа, густо облепили своими присосками его край. Днесь послышался гулкий, несколько раскатистый звук, точно кого-то долго чмокали в щеку, и нити энергично-синхронно дернувшись, приподняли вверх свод черепа, образовав узкую щель, чрез которую выбился яркий смаглый свет, прерывисто зарябивший.

Прошло пару-тройку минут, может чуть больше, когда из кружащей восьмилепестковой звезды, теперь уже из двух острых концов застрявших… затерявшихся в соседних стенах вылетело множество плоских с зигзагообразными краями лент, верно в палец шириной, как-то кучно собранных меж собой, словно пучкообразных. Вскоре, ибо в этом помещение, все двигалось или быстро, или вспять дюже медленно, ленты дотянулись… доплыли… али все же долетели до головы юницы. Две из них вошли сквозь расщелину, как раз по краям разреза, вглубь черепной коробки, и, притулившись к сияющему естеству девушки, резким рывком вырвали наружу Крушеца.

Тугой смаглый комок сияния с округлой макушкой и тонким изогнутым остроносым хвостиком по полотну коего струились беспорядочно, в разных направлениях, сталкиваясь, наскакивая, схлестываясь и распадаясь серебряные, золотые, платиновые разнообразные по форме символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы. Ленты, дотоль замершие обок головы, стоило лишь двух их собратьям вынуть Крушеца наружу, зараз прилепились своими ротиками-присосками к сияющему его телу и тотчас окаменели… также как до этого одеревенела плоть Есиславы. Они застыли в неподвижном состоянии, зафиксировав в нем и саму лучицу. И девушка теперь смогла узреть, что меж расщелиной на ее лбу и хвостиком Крушеца пролегли сквозные волоконца переплетений, блистающие голубо-золотым светом и сверху, словно присыпанные алой мельчайшей поземкой, такие густые… создающие единую, сплошную сеть.

Лепестки звезды сейчас перестали кружить по коло и продолжили перемещение по их поверхностям символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, точно ожидая чего-то… Еще вероятно доли секунд и с под каждой отдельной части составляющей клинопись стал пробиваться серебристый свет живописуя более значимое проявление того письма, словно символизируя, что-то Крушецу. Нежданно, стремительно вырвавшаяся из центра звезды серая молния своим острым наконечником, усеянным малыми просяными золотыми искорками по плоскому рубежу, мощно вдарилась в округлую макушку лучицы и единожды все письмена на его сияющем теле замерли, прекратив свое перемещение. И судя по всему, от этого удара Крушец закричал, потому как Есислава расслышала хоть и далекий, но вельми пронзительный свист… схожий с раскатистой, высокой трелью.

Еще одна острая молния врезалась в макушку Крушеца и немедля письмена, словно встряхнувшись, заняли определенный порядок. Местами выстроившись в рядья, прямые линии, соорудив меж собой особые геометрические фигуры, образы, символы. Новый разряд молнии вызвал новую структуру в построение всех доселе созданных фигур и единожды их сочленение меж собой… и, очевидно, еще один вопль лучицы.

С каждым последующим ударом Есислава зрела, как на поверхности сияющего Крушеца выстраивался изумительный по красоте узорчатый рисунок. Она слышала его долгий, болезненный крик, сопереживала его страданиям и с тем ощущала, как и сама теряет силы, крепость, чувствовала охватывающую ее плоть слабость. Вроде как испытываемое Крушецом высасывало и из нее мощь также скоро, как пронзительно тот кричал.

Очередной разряд вызвал слабое движение в укрупненном выстроенном узорном порядке на теле лучицы, и тот ход отозвался в юнице сбоем в биение сердца, а после болезненно дрогнули пальцы в конечностях, проскочила легкая зябь внутри мозга.

И Еси тогда внезапно разглядела на месте звезды лицо совершенно мягкой формы, точно правильного круга, пожилого человека, где волнистой была спинка носа и округлым основание. Слегка впалые щеки с чуть выступающими скулами над оными нависала седая прядь волос, напрочь скрывающая очи, также как и густые пепельные усы единились с брадой да таили под собой губы, и сам подбородок. Огромное колообразное облако, впитавшее в себя лепестки звезды, и все остальное пространство, описывая голову, как-то мгновенно выплеснувшись вперед, сглотнуло волосы, а миг спустя и само лицо.

И тотчас слабо дернулся пред очами Есиславы Крушец в удерживающих его лентах. И новый разряд молнии, выскочив из теперь уже явственно проступившей восьмилучевой звезды, вызвал движение письмен по поверхности сияющего тела лучицы одноприродное тому, что девушка наблюдала в лепестках. Оглушительно вскрикнули от боли Крушец и Есинька. Прерывисто дернулось в груди укутанное в паутину сердце, и мутная дымка поплыла пред ее глазами.

Немного погодя, не сразу… а именно погодя, когда дымка пред очами так и не рассеялась, Еси, почувствовала, как втолкнули ей вглубь головы подергивающегося, будто объятого жаром Крушеца так, что тем пламенем обдали и сам мозг. И с тем, верно, лопнули перетянутые меж собой нити, дотоль оберегающие мозг юницы, посему незамедлительно пропала мутность окутывающая правый, здоровый глаз, уши явственно обрели слух. Прошел еще морг и изо рта высвобождая трахею, голосовые связки, гортань, да и сам язык вывалился, плюхнувшись вниз ребристый ржаво-серый корень, ноне покрытый малыми рдяными пупырышками. Корень, приземлившись на пол, медлительно уполз в разошедшуюся щель, погасив края трещин. Из средины закрутившей лепестками звезды вырвался плоский луч молния, и наново ринулся в направление головы Есиславы. Серые волоконца, поколь удерживающие свод черепа, резко лопнув, отпустили его, и, одновременно, с тем молния воткнулась в левую предвисочную кость, и, пройдясь по лобной кости, вызвала осязаемо-слышимое скрежетание и шипение. И тогда сети окуклившие внутренние органы, позвоночник высвободили все из-под своего оберега и втянулись в корень позадь спины. Также дюже стремительно выпустив из пут спину, руки и ноги девушки корни пропали в стенах и полу. Отчего оставшись без опоры и поддержки, Есинька туго качнулась, и, не ощущая своего тела и его частей, упала на гладь пола, не мешкая покато выгнувшегося и тем самым снизив удар об себя.

Еси упала на грудь и правую щеку отчего пред ее правым видящим глазом проступила серая зеркальная полированость пола по которой, как оказалось, перемещались махунечкими каплями письмена, али может лишь отражались. Широко открытый рот, оставшийся с того мига, как из него выпал корень, юницы вогнал вглубь груди воздух. И Есислава с тем глотком ощутила не просто слабость, а высосанные силы из конечностей, ноне похожие больше на тряпичные, из органов, словно превратившиеся в ошметки. Отчего не просто не удавалось ими шевельнуть, но даже дышалось с трудом.

Гладь пола нежданно пошла и вовсе ребристой волной, закачав вверх… вниз на себе тело девочки. И в той зеркальной залащенности принялись отражаться, будто спешно выведенные на папирусе, бумаге, пергаменте, бересте, дереве, металле, камне символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, а над недвижно лежащей Еси навис Перший. Он бережно поднял ее на руки, подхватив под колени и спину, прижав тряпичную голову к своей груди, да с волнением вгляделся в черты лица девушки. Нежно покачивая туды… сюды старший Димург понес Есиньку по коридору к находящейся супротив кружащей звезды стене. Бог вошел в густую серебристую завесу, дотоль там не зримую, прислонив лицо Есиньки к плечу и тем самым загородив ее глаз, чуть погодя вступив в белую, полусферическую комнату векошки.

– Как она? – послышался беспокойный голос Асила, и он торопко шагнул к старшему брату.

– Очень слаба, ей надо поспать, – тотчас пояснил Перший, и, не останавливая поступи, направился к ложу девушки. – Ночница-эка, – добавил он к стоящей подле столика нежити, – быстро зелье.

Зиждитель бережно уложил юницу на ложе на спину, поправил под ее головой подушку, прикрыл тело покрывалом. И когда нежить подала ему вытяжки в кубке с долгим носиком, сам напоил Есиславу. Аккуратно придерживая голову и давая возможность девушке справиться с глотанием, что в первый момент ей далось очень сложно.

– Что сказал Родитель? – вопросил стоящий подле Асил неотрывно наблюдающий за тягостно смыкающимися очами Еси и ее прерывчатым дыханием.

– Велел наблюдать за девочкой и Крушецем неотступно, – произнес присевший на ложе старший Димург и нежно утер губы юницы ручником, помогая ей их сомкнуть. – И поколь девочка должна все время спать. Крушец очень тяжело воспринял перекодировку так, что Родителю несколько раз во время курации приходилось прерываться, чтобы дать малецыку набраться сил. – Перший провел указательным перстом по лбу девушки, где на поверхности кожи явственно проступала темно-коричневая, тонкая полоса. – Родителю придется еще раз проверить состояние малецыка, чуть позже, когда плоть будет готова, потому теперь спать. В следующий раз вмешательство будет проводиться в плоть, только когда она будет в бесчувственном состоянии, ибо в бодрствующую опасно. Он хочет потолковать с Крушецом и велел мне присутствовать при том разговоре. Сказал, Крушец очень плотно связан с девочкой, и сейчас ее потеря для него будет не переносима… Потому надобно сделать все, чтобы этого не произошло.