Вежды задумчиво прошелся по залу, коснувшись подолом своего долгого, распашного, черного сакхи зеркальных его стен и тем самым вызвал на их глади ребристо-покатые волны, заструившиеся витиеватыми всплесками густо рдяного света, да медлительно вошедшими в поверхность самого свода. Ноне свод на удивление не являл свой положенный фиолетовый цвет, не был также прикрыт кучными облаками, он вообще потерял ровность и выгибался в серединке, покатой дугой, точно желая стать ближе к полу. И с тем изгибом перемещал по своему полотну насыщенно блистающие оттенки зекрого цвета, начиная от желтоватого, включая серо-зеленые, бледно-зеленые, сизо-зеленые, болотные и даже сине-зеленые. Цвета не просто насыщенно переливались, они еще перемещались по своду в разных направлениях, то справа налево… то наоборот… Создавая в самих стенах и полу и вовсе бесконечное, многогранное движение, от которого верно не только слепило очи, но и легко могла закружиться голова.

— Да… вельми сие неприятно, — наконец выдохнул Вежды, останавливая свою поступь и с нескрываемым сожалением поглядывая на сидящего в кресле Седми. — И мне очень жаль, мой милый малецык, что все недовольство Родителя принял на себя ты.

Седми приоткрыл дотоль сомкнутые очи и мягко просиял в сторону старшего брата. Рас был зримо напряжен, но в отличие от Димурга не утомлен. Вежды находившийся последние лета все время в состоянии тревоги, не только схуднул так, что, кажется, стал уже в плечах, но и ощутимо для себя потерял положенное всем Зиждителям золотое сияние. Не то, чтобы оно у Димурга иссякло, оно просто стало как-то скоро-скоро вибрировать. И вся эта вибрация являлась не только последствием того, что он сховал толкования свои и Седми, не только того, что скрывал информацию от Родителя и Отца, но и испытывал те самые блики видений, которые хоть и редко, но все же появлялись у Крушеца. Поколь данные блики видений ощущал один Вежды, так как именно на него передавал всю информацию бес, и он был самым близким по местонахождению и чувствительности к лучице. Поколь ни Седми, ни иные Боги ничего кроме и вовсе размытых проблесков не воспринимали. Впрочем, на те отблески обратил внимание и Перший, и Родитель. И так как информация о состоянии мальчика, и лучицы… истинная информация Вежды скрывалась, намедни Родитель прислал вместе с гамаюнами лоуч, который разрушил щиты установленные Богами на маковке. Посему не только в зале, но и во многих других помещениях, маковки теперь своды представляли то самое многоцветное движение зеленых оттенков. Поелику Родителем были посланы птицы гамаюн, осуществляющие общение с членами Атефской печищи, которые в свою очередь не подчинялись, и не контактировали с Димургами и Расами.

Прилет птиц гамаюн и смена декораций в помещениях окончательно убедила Вежды и Седми, что у Родителя догляд имелся на маковке, и не к ним, ни к мальчику на Земле тот никого не приставил. Наверно не ожидая обмана и сокрытия информации от старших сынов. После того, как гамаюны пульнули лоучем в своды маковки, и тем самым уничтожив щиты, скажем так, поставили на прослушку сами помещения, Родитель вызвал к себе в Отческие недра Седми.

Вежды удалось переправить Отекную, Огнеястру и Костоломку на туеске в соседнюю систему Горлян, на планету Синельку в капище. И это все до того, как лоуч встряхнув стены маковки, просочился снаружи постройки и наполнил сами своды, устанавливая связь на Отческие недра. И до того, как гамаюны запечатлели всех обитателей маковки и передали точную информацию Родителю. Трясце-не-всипухе все же пришлось предстать пред Родителем на доклад и передать свои умозаключения о состоянии здоровья самого Яробора Живко. Наверно потому как Родитель оказался достаточно сух со старшей бесицей-трясавиц и вызвал к себе в Отческие недра именно Седми, Вежды понял, что на него и вовсе гневаются.

Седми прибыл от Родителя надысь, и, войдя в залу, сразу повалился в кресло, точно дотоль был хорошенько всеми прощупан… осмотрен… И теперь Вежды и вовсе страшился спрашивать, что-либо у младшего брата. Страшился еще и потому, что ноне весь его разговор мгновенно мог быть услышанным Родителем, коль тот того б пожелал.

— Нет, Вежды, все недовольство принял на себя не я, а наш Отец, — откликнулся Седми, неспешно роняя слова, словно был морально истощен. — Мне досталась только малая толика и лишь потому, как я слегка опередил нашего Отца и прибыл к Родителю первым. Однако Родителя в разговоре со мной совсем не интересовал Крушец и мальчик, Он больше спрашивал о тебе, стараясь, судя по всему, вытянуть. — Седми прервался и туго вздохнул, не договаривая, одначе Вежды итак понял, что Родитель желал вызнать, все, что ему удалось сховать. — Надеюсь, мало чего выяснил, — несколько понизив голос, отметил Рас. Он именно не досказал, потому как ведал, даже мысленно посланная фраза будет поймана лоучем и отослана в Отческие недра. — Спрашивал о твоем состоянии, по какой причине ты напряжен. И почему до сих пор не исполнил требуемого, а именно не проверил состояние Крушеца. И вельми интересовался, воочью досадливо, куда делась Отекная. Почему о ее пропаже ничего неизвестно даже Трясце-не-всипухе. И почему ты не вызвал в Млечный Путь до сих пор кого иного взанамест Отекной. Потом пришел Отец… — Седми сызнова смолк, и, вздев лежащие на облокотнице руки, утер ладонями лицо, словно по нему струилась вода… однако тем движением однозначно стараясь снять с себя волнение. — Мне показалось, Родитель нарочно вызвал Отца несколько позже, чтобы всю разгорающуюся в нем досаду в нужный миг выплеснуть на него. Он даже не позволил мне поздороваться с Отцом, сразу принялся ему высказывать, что ты, хоть и старший из сынов, но такой же, как и все Димурги, своевольный, постоянно вступающий в споры и упрямый Бог… Родитель не давал вставить Отцу и слова, и особенно гневался, что ты посмел, нарушив все его распоряжения, связаться с Крушецем… Связаться еще и через беса, что могло навредить самому Крушецу.

— Я сказал всего ничего… — едва слышно дыхнул Вежды, и, вздев голову, уставился на струящиеся оттенки в своде залы, уже, и, сожалея, что связывался с лучицей с маковки… Осознавая, что сие надо было сделать вне ее помещений.

Димург и вовсе как-то горестно вздохнул, ибо, будучи старшим сыном, всегда и во всем поддерживал Отца и очень редко получал какие нарекания от Родителя, считаясь средь Богов Его любимцем. Оттого порывистого вздоха, серебристые короткие волосы королевы марух, стоявшей подле Господа, яристо встрепенулись, перестав казать собственную гладкую зализанность, и с тем живописав каждый, отдельный локон вельми, как оказалось, толстый в объеме.

— Но и того ничего, Родителю показалось много, — отозвался Седми и нежданно широко просиял, посему золотыми переливами подсветились его прямые пшеничные усы и борода. — Отец, однако, сказал, что ты не мог не поддержать Крушеца, або явственно утомлен и чувствителен… Мой бесценный Вежды, — голос Раса нежданно потерял свою звонкость и прозвучал не тенором, а присущему Першему бас-баритону, — всегда был хрупким, нежным малецыком… Он почасту отзывается всем своим естеством на хворь близких ему сродников. Посему меня не удивляет, что он так отреагировал, жаждая поддержать Крушеца. Да и потом, Родитель, ведь ты знаешь, что из-за проблематики в чревоточине до сих пор в Млечный Путь не доставлена биоаура, и малецыки не могут полноценно отдохнуть. Не надо было и вовсе вызывать сюда моего милого Седми… я бы мог все сам уладить… А так малецык потеряет сызнова силы, а восстановиться станет негде. Ибо чревоточина, как мне доложили давеча Ламьи, будет восстановлена лишь где-то в течение двух — трех сватей. И поколь в оставшуюся горловину чревоточины ни какое из судов войти не сможет, даже туесок.

Седми пронзительно зыркнул на Вежды и его радужки приобрели темно-мышастый цвет, а сама форма стала такой вытянутой, словно треугольники в них старались принять вид прямой линии. Рас не зря смолк и так глянул на старшего брата… Поелику проблематика в чревоточине случилась года три назад, после отлета Першего из Млечного Пути и вроде как возвращения Трясцы-не-всипухи, из Косматого Змея, как того потребовал Родитель… Именно тогда Вежды дал распоряжения Кукеру нанести по внутренним стенкам чревоточины небольшой точечный всплеск, таким побытом, значительно сузив проход и вызвав колебания в нем… так-таки затем, чтобы в Млечный Путь было какое-то время невозможно попасть. Ибо как, оказалось… оказалось токмо для Родителя, Трясца-не-всипуха прибыла в Млечный Путь одна, где-то растеряв своих ближайших помощниц и в частности столь надобную всем Отекную.

— Родитель гулко хмыкнул, — продолжил рассказывать Седми, но теперь сызнова переходя на свой звонкий тенор. — И молвил, что по поводу чревоточины Он поговорит с Отцом позже… Потому как магур-птицы доложили Ему, что изменения стенок чревоточины и колебания вызваны искусственным воздействием. И это еще надо будет разобраться, что там произошло… Абы произошло сразу после отбытия периптера, который вылетев с маковки Солнечной системы Млечного Пути, направился в Синее Око, и затерялся, где-то в пределах созвездия Марьянник.

Днесь гулко вздохнул Седми, понеже понимал, раз Родитель ведает, где находится периптер, очевидно вмале Ему станет известным, что это Кукер, улетая на нем, выкинул разряд всплеска в стенки… Кукер, который был дорог и близок Седми, и нынче находился далеко от своего Зиждителя, в Галактике Синее Око, куда якобы отправился для обозрения состояния неких систем, вызывающих у Раса волнение. Кукер, который был предельно предан Седми, однако взятый в полон созданиями Родителя, несомненно, не сумел бы скрыть пережитого, исполненного согласно распоряжений Вежды.

— А по поводу малецыка, — наново принялся толковать Рас, и голос его теперь звучал бархатисто-мелодичными переливами, наполняя залу такой властностью, верно, которую мог в себе нести лишь Родитель. — По поводу Вежды, могу утверждать из донесений гамаюнов и разговора с бесицей-трясавицей только одно. Малецык явно, что-то скрывает, посему такое мощное напряжение, утомляемость, каковое может вылиться вскоре в не менее мощную хворь… И, это напряжение не только последствия начавшихся видений у нашего Крушеца, каковые, как ты понимаешь, Перший он схоронил от Меня и тебя, но и нечто иное… Думаю, погодя Я это выясню… не ноне… ноне. — Рас как-то прерывисто качнул головой, и, обхватив края локотников кресла, внедрился перстами в саму суть дымчатых облаков из которых он был собран. — Родитель после мгновенно перешел с тебя на Отца…,- дополнил Седми уже от себя, — при том вельми обстоятельно оглядев меня. Несомненно, Родитель о многом уже знает, и всяк раз желал сие выудить с меня. Думаю, у Него это многое получилось.

Маруха стоящая несколько диагонально креслу старшего из сынов Расов, вскинула вверх голову и ласково воззрилась в молочно-белое лицо Бога, або почувствовала, как в воздухе просквозила искристая россыпь огня, точно желающего поддержать потухающую искорку, а от кожи его в разные стороны брызнули ядрено красные капли света. Они, отлетев, осыпали не только гладь пола, но и укрыли горящими брызгами короткое серебристое сакхи Седми и перекинутый через плечо черный сквозной плащ, покоящийся одним своим краем на коленях.

— А засим Родитель стал высказывать Отцу, — Седми теперь почитай шепнул, и тотчас зябь волнения покрыла лицо Вежды, схоронив в черноте кожи все сияние. — Родитель толковал долго и не раз осудил Отца за его своевольство и непослушание, которое он неизменно демонстрирует при младших, чем и вызывает циклическое упрямство и своенравие в остальных Зиждителях. Напоследях, Родитель заметил, что Крушец болел, а теперь капризничает именно по вине Отца. Так как весь его рост, формирование происходило в условиях скрытности, неподчинения прописанным Законам. А теперь этим не подчинением, упрямством занялся и дорогой ему Вежды… Вежды, которому Он всегда доверял.

Димург только Седми озвучил досаду Родителя, торопко вскинул вверх левую руку и прикрыл дланью часть лица, утаив под ней все свои переживания. Кожа Господа наполнилась и вовсе густой чернотой, а самого Вежды легохонько закачало взад…вперед. Явственно было зримо, что он вельми страдает от собственного неподчинения, от скрытности, в которой нынче пришлось ему находится, делая это всего-навсе во имя единой цели, спасти Крушеца от гибели. Ибо уродство лучицы на любом этапе воспринималось, как ее однозначное уничтожение Родителем.

— Отец ничего не отвечал Родителю, — многажды понизив голос, произнес Седми и сомкнул оба глаза, вероятно, ему становилось сложно рассказывать о произошедшем, видеть напряжение старшего брата, и также скрывать ситуацию о лучице. — Он стоял, молча, склонив голову… Он так переживал, что я дернулся к нему и обнял его. И Родитель тотчас смолк. А засим повелел мне покинуть Стлязь-Ра и подождать Отца где-нибудь в Ра-чертогах. Я, было, хотел возмутиться, но Родитель оказался неумолим. — Кожа лица Раса нежданно потеряла всю белизну и наполнилась рдяностью, а с под золотой, широкой цепи стали осыпаться вниз крупные огненный капли, с шипением гаснувшие об черную гладь пола. — Погодя на Триту в Шуньяту-Вед, где я остановился, пришел Отец, он был очень взволнован, и его губы вздрагивали… Отец сказал, что Родитель тревожится за Крушеца, так как по Его данным земляне вступили во временной интервал собственного вырождения и гибели. И наш малецык может не успеть в последующем вселении найти здоровую плоть. Поелику наблюдаются слишком большие промежутки между его вселениями. Да и предпочитает бесценный Крушец не здоровье, а иные качественные признаки человеческого естества… Не знаю, что произошло в Стлязь-Ра между Родителем и Отцом. Наверно Отец, что-то ответил противное Родителю, ибо Тот повелел поколь ему без разрешения не посещать Млечный Путь, даже после ремонта чревоточины. Ламьям, занимающимся починкой чревоточины, предоставить в ближайшие ахоратрамы данные о том, что явилось следствием сжимания горловины. Сам же Отец днесь отправляется в Северный Венец, абы разыскать пропавшую Отекную или ту бесицу-трясавицу которая сможет ее подменить в Млечном Пути.

— Без разрешения не посещать Млечный Путь, почему? — тягостно дыхнул Вежды, резко убирая от лица руку и в черных его очах, нынче точно растерявших и склеру просквозило негодование, он, похоже, из последней молви услышал токмо эту фразу.

— Не знаю… почему, — отозвался не менее взволнованно Седми, и рывком поднявшись с кресла, шагнул к старшему брату, очевидно, нуждаясь в его поддержке, потому протянув руку, положил ему ее на плечо. — Не знаю… Отец сказал, что Родитель вельми гневается на нас обоих… И не надобно Его далее сердить. Как только чревоточину починят и прибудет Отекная, сразу провести осмотр Крушеца и представить данные Родителю. И если мы не исполним распоряжений Родителя, или подвергнем жизнь мальчика какой опасности, тем паче гибели… — Рас глубоко задышал, тело его тягостно содрогнулось и он, почитай упав в объятия Вежды, схоронив голову на груди брата, чуть слышно дополнил, — нас с тобой оставят в Отческих недрах, скорее всего в созвездие Медунки. Лишив права общения с братьями и Отцами.

Вежды крепко обнял младшего брата, ощущая как резкой, нервной дрожью ответил тот и принялся успокоительно гладить его по волосам, целовать в очи и виски. Димург мгновенно приобрел положенное ему старшинство и собственной силой и властностью, также скоро снял волнение с Седми, придав своей нежностью ровность и белизну его коже, с тем, правда, притушив черноту и на собственном лице.

— Не тревожься, моя бесценность… не тревожься, — полюбовно продышал он, узрев, как с младшего брата вниз осыпались горящие искры, а остатки их перстами вже сам смахнул с его пшеничных волос. — Ты никак не пострадаешь и я тоже. Это просто Родитель гневался, это пройдет. Но я обещаю тебе…Обещаю, что выполню… коль так… Выполню все, что Он требует. Лишь бы ты не волновался, мой милый… милый… дорогой малецык.

Не ведомо о чем сейчас думал Вежды, ибо перед ним возникал особо болезненный выбор… Выбор меж Седми, первой лучицей за которую он боролся, вельми дорогим ему братом и Крушецом, к коему его чувственность была, по-видимому, не меньше. Однако Димург не мог позволить себе подставить Седми, обратить гнев Родителя против младшего брата. И единожды понимал, что осмотр Отекной или Маньи поставит под уничтожение самого Крушеца.

— Отец сказал, — молвил Седми и голос его дрогнул. — Чтобы мы ни в коем случае не противились распоряжениям Родителя. Або тогда Он не допустит на Коло Жизни Димургов, как нарушивших Закон Бытия более двух раз.

Теперь туго застенал Вежды… туго и неслышимо для Седми. Стараясь той болью, что в доли мига пробежала по его телесам, никак не побеспокоить младшего… не расстроить его сильней… не опечалить…

— Гнев Родителя вмале утихнет… утихнет, — словно выдавил из своего плотно сомкнутого рта Димург и на лице его, которое как благо не зрел Седми, уткнувшись в плечо брата, напряглась каждая жилка и черточка, на малость отчетливо живописав проступившие смаглые кости Господа с мельчайшими вкраплениями в них насыщенного цвета огненных искр.

Чуть слышимый всхлип, не просто плачущего, а прямо-таки рыдающего, обиженного создания внезапно прокатился по залу и как-то враз вернул Богам положенную мощь Творцов, не мальчишек, оных за строптивость может наказать более старший и властный Родитель, а тех, кто сам является создателем дышащего, существующего, понимающего. Вежды торопливо раскрыл объятия, а Седми не менее скоро из них вышел. И оба Зиждителя склонив головы, только сейчас приметили полусогнувшуюся и замершую в шаге от них королеву марух. Стрел-Сорока-Ящерица-Морокунья-Благовидная уткнув свое с мягкими, покатыми чертами, лицо в ладони горько плакала. Крупные капли слез, выскакивая сквозь неплотно приткнутые друг к другу перста, скатывались по ее долгим рукам, и, достигая локтевых сгибов на малеша повисали там, словно замирали, засим срываясь, летели вниз, шибутно плюхаясь о гладь пола… точно также как до этого об него ударялись, потухая, огненные брызги.

— Блага, — нежно молвил Вежды, и, протянув к марухе свои мощные руки, резво обхватил за плечи и притянул к себе.

Он почти втолкнул королеву в ткань трепещущего черного сакхи, каковое окутало сотрясающееся тело и тотчас утопив в своей материи, схоронило и ее расстройство и всю саму.

— Вероятно, мы вельми эмоционально говорили, — озвучил мысли вслух Седми, не сводя встревоженного взора с оплетенной в складах сакхи королевы, едва достигающей в росте Богу до талии. — Зачем ты ее позвал Вежды? — в голосе Раса слышалась тревога, будто переплетенная и тем, что пришлось пережить у Родителя и тем, что взволнованные случившимися событиями Зиждители, судя по всему, все произошедшее энергетически выплеснули на королеву, чем могли навредить ее рассудку и здоровью.

— Она пришла, рассказать о мальчике, — это Вежды не озвучил, только передал брату мысленно и плотнее прижал к себе все еще вздрагивающую маруху, таким побытом, стараясь снять с нее напряжение. — Люди, к которым он попал, не самые лучшие спутники для нашего мальчика. Они замыслили к следующей весне спуститься с гор и продолжить войну с латниками или нурманнами… или ашерами… словом я не помню, как их называют. И это в той местности, как объяснила Блага, были единственные люди… Там, обок тех мест, никто и не живет, уж больно суровый климат.

Немного погодя колебание материи сакхи увеличилось, и из широких складок показалась голова королевы с зализанными, серебристыми волосами, а миг спустя появилась и вся она… Торопко, как того и требовали правила, отступившая назад и приклонившая голову. Седми по теплому, что ему в целом было не присуще в отношение божеских созданий, взглянул в очи марухи блистающие прозрачной голубизной радужки, и, не желая вспугнуть возникшего в ней умиротворения, негромко вопросил:

— Блага, что будем делать с нашим драгоценным мальчиком?

— Зиждитель Седми, — несмотря на перенесенное, достаточно бодро откликнулась королева и разком вскинула вверх голову, стараясь разглядеть глаза говорящего с ней Бога.

Вежды между тем протянул в направление стоящей королевы руку и придержал ее за плечо. Все еще опасаясь за состояние здоровья марухи и тем движением, лаской передавая свое трепетное отношение к ней, как к божественному созданию.

— У народа влекосилы, — продолжила говорить Блага, всего-навсе на миг разворачивая голову в сторону руки Димурга и нежно целуя его в большой перст. — К которым и попал господин, где старшим чтят осударя Волега Колояра, есть предание про золотого человека, каковой родившись в их роду, сумеет открыть своим людям знания Бога Китовраса, заключенные в храмах посвященных Всевышнему. Это несколько исковерканная информация и о значениях пирамидальных храмовых комплексов и о заключенных в них знаниях, которую в свое время император гипоцентавров Китоврас передал, пестуну госпожи Есиславы, старшему жрецу Липоксай Ягы. Однако нынче мы можем ее воспользоваться, чтобы сохранить жизнь господину, и направить его, в окружение довольно-таки близких ему по духу людей, по пути познания и обучения. Подтолкнув Волега Колояра и его приближенных отправиться в южные земли данного материка, в Дравидию. В те края, где когда-то жили тивирцы-ирайцы, потомки дарицев. Конечно, мы не должны днесь ориентировать людей на третий источник сверхволновой связи пирамидального храмового комплекса, ибо это опасно для господина. Однако сами те земли, где в непосредственной близи находится пирамидальный комплекс, весьма значительны, там живут мирные народы в основном с примитивным уровнем жизни. Их верования по большей части приближены к вере влекосил и лесиков, а некие из тех племен и вовсе являются близкородственными им. В данных землях будет несложно наладить быт… организовать новые грады и сохранить старую веру, к которой тяготеет господин… Там до сих пор сохранились крупные точки поселений, оставшиеся от ирайцев, ушедших в часть света, величаемую Старый Мир.

— Он… этот Волег, — задумчиво произнес Вежды и ласково приголубил волосы королевы так, что она от той трепетности недвижно замерев, на малость подкатила вверх глаза, живописав бело — прозрачную склеру. — Родня нашему мальчику?

— Весьма не близкая, — дыхнула немедля королева и в невыразимой любовью воззрилась в лицо Димурга. И тотчас с под ее прилизанных волос вскинулись вверх лоптасто — удлиненные ушки на самой макушке, дотоль прижатые к голове и прикрытые локонами. — Волег Колояр ошибается, считая, что его род идет от Осириса. Его предки это младшая ветвь сына госпожи Есиславы, Ярило, его единственной дочери Ярославны. Оттого они и носят второе имя Колояр… Круг… коло яркости, силы, света, быстроты… восходящего солнца и жизни. Это имя им досталось не от господина Ярило, а именно от их праматери Ярославны, сие она придумала, сомкнув таким образом коло жизни.