Вежды медленно-вялой поступью, точно пробив зеркальную поверхность стены, вошел в залу маковки. Дотоль он в малой горнице беседовал с королевой марух о состоянии здоровья мальчика, каковое несмотря на излечение бесиц-трясавиц оставляло желать лучшего. Вежды и сам, находясь на связи с мальчиком, чрез беса ощущал его физическую слабость и нарастающее напряжение в Крушеце, несомненно, вызванное увеличивающимися всплесками видений… поколь приходящих бликами пятен. И был вельми напряжен, потому как Родитель до сих пор принимал доклады о состоянии мальчика и лучицы токмо от Трясцы-не-всипухи и Седми, осуществляя связь, как и понятно, с ними через контактную сетку. Самого Димурга Родитель лишь пару раз вызвал на контакт для общения. При этом ни слова не спросив о Крушеце и вельми придирчиво оглядев, предложил покинуть Млечный Путь. Покинуть, потому как чревоточина поколь не была исправлена и в саму Галактику никакое судно не могло проникнуть. Попасть в Млечный Путь можно было Богам в состоянии искры или подвластным Родителям существам, оные обладали на то не только малыми размерами, но и надобными способностями и ноне, кажется, заполонили и саму чревоточину, и всю Солнечную систему. Вежды, как можно догадаться, не согласился покинуть Млечный Путь, сославшись на собственную слабость, и вельми долго, и нудно (как умел делать только он), дискутировал с Родителем по несущественным пустякам так, что устав оттого занудного пыхтения последний резко отключился от толкования.

Днесь же войдя в большую четырехугольную залу с зеркальными стенами, Димург встревожено огляделся, ибо разговор его с королевой Стрел-Сорока-Ящерица-Морокунья-Благовидной был внезапно прерван прибытием Небо… Прибытием, каковое было в способностях Зиждителей, мгновенным перемещением в виде искры, прямо, как доложили Вежды, из Отческих недр. Свод в зале продолжал являть покатую дугу в середине и перемещал по своей поверхности, насыщенно блистающие оттенки зекрого цвета, начиная от желтоватого, включая серо-зеленые, бледно-зеленые, сизо-зеленые, болотные и даже сине-зеленый. Цвета насыщенно переливались, и двигались по своду в разных направлениях, и, отражаясь в самих стенах, полу создавали и вовсе бесконечное, многогранное колебание. На объемных облачных креслах посередь залы сидели Отец и Сын… Небо и Седми, пухлые сизые тучи нынче ползли не по своду, а по полу, укрывая его гладкую, черную поверхность, придавая ему еще больше мерцания, точно символизируя царящее меж Расами несогласие, выплескивающееся вибрированием золотого сияние на молочно-белой коже их лиц.

Старший Рас, также как и его сын, обряженный в серебристое долгополое сакхи, был в своем высоком венце, каковой в навершие изображал миниатюрную Солнечную систему. Узкий обод по коло украшали восемь восьмилучевых звезд. Из углов этих звезд вверх устремлялись закрученные по спирали тонкие дуги, созданные из золота и украшенные изображениями рыб всевозможных видов. Дуги сходились в навершие, испуская из себя яркий голубой свет, в каковом словно в Солнечной системе в центре светилась светозарная, красная звезда. Она рассылала окрест себя желтоватое марево, перемешивающееся с голубой пеленой, придавая местами и вовсе зеленые полутона в коем двигаясь по определенным орбитам, вращались восемь планет, третья из оных перемещала по своей глади зеленые и синие тени.

Небо был одноприроден со своим старшим братом Першим, не зря ведь являлся братом близнецом. И также как старший Димург был худ и высок, имел такой же формы лицо схожее с каплей, где самое широкое место приходилось на район скул и сужающееся на высоком лбу и округлом подбородке. Он разнился со старшим братом всего-навсе вьющимися (можно даже молвить плотными кучеряшками) золотыми волосами до плеч, бородой, усами покоящимися завитками на груди, небесно-голубыми сияющими очами, глубокими и наполненными светом, да молочно-белым цветом кожи. Однако и тут она также, как и у Першего, была озаряемой изнутри золотистым сиянием, присущим всем Зиждителям. Будучи тонкой и прозрачной, кожа живописала под собой явственно проступающие оранжевые паутинные кровеносные сосуды, ажурные нити кумачовых мышц и жилок.

Остановившись обок зеркальной стены залы Вежды значимо качнулся взад…вперед… ибо немедля уловил разлад каковой царил меж Расами и отражался теперь в цвете облаков, стремительно окутавших его ноги, и заструившихся по материи белых шаровар, словно жаждущих доползти до красной туникообразной рубахи, с укороченными до локтя рукавами. Вежды всегда тягостно воспринимал любой разлад, может потому его так качнуло… или, что будет точнее, это сызнова сказывалось в нем его постоянное напряжение и все схованое им не только у Седми, но и у Кукера, и у Трясцы-не-всипухи. Волнение, похоже, ударило прямо в грудь Вежды и на мгновение притушило всякое движение внутри паутинных сосудов, остановило и дотоль плохо зримое колыхание златого сияние на его черной коже.

— Вежды! — испуганно вскликнул Седми, узрев потухшее состояние старшего брата, и для своей медлительности резко вскочил на ноги, в доли мига оказавшись подле него.

Седми также как и Вежды находился в постоянном напряжение, и это в нем сказывалось иначе, чем в старшем брате, выплескиваясь порывчатостью движений и частым сеяньем пурпурных искр. Особенно тяжело давалось Расу общение с Родителем и еще благо, что это происходило на вельми дальнем расстоянии. И порой осуществлялось посредством контактной сетки, что предоставляло возможность Седми отключать зримый образ. Поелику Родитель не считая данного Бога своим любимцем, вельми грубо и даже на столь дальнем расстоянии его прощупывал, очевидно, стараясь вызнать все дотоль схованое Вежды.

Нынче же подскочив к Вежды, Седми подхватил слабеющее и оседающее вниз тело брата, и, прижав к себе, сумел передать ему свою мощь, любовь и родственную чувственность, единую с их общим Творцом Родителем. И тотчас вправо…влево качнулись уже оба Бога, придав зеркальным стенам, в которых отражалась многогранность свода и сизость ползущих по полу облаков, частое пульсирование света. Немедля на ноги поднялся не менее обеспокоенный Небо. Он, как и иные старшие Боги, относился к Вежды, первой рожденной лучице, к первому за кого боролись, к первому из Сынов с особой нежностью. А ведая как мягок, на первый взгляд столь суровый, Вежды, всегда при встрече окружал его полюбовной заботой.

— Драгость моя, — бас-баритон Небо дотоль окрасивший облака на полу в сизые, гневливые тона, днесь прозвучал многажды мягче, в нем пролетела неприкрытая любовь и тревога.

Торопливо подступив к такому в сравнение с ним грузному Димургу, Небо спешно перехватил его из рук сына, и, прижав к себе, крепко обнял, принявшись целовать в висок, голубить короткие, курчавые волосы на голове, на этот раз не прикрытые венцом.

— Что ты? Что мой драгоценный малецык? — нежно вопросил старший Рас, на чуток отклоняясь от Димурга и обозревая его словно помятое лицо, покрытое блеклыми золотыми пятнами сияния.

— Что-то случилось? С Отцом? — наконец озвучил свое волнение Вежды и его бархатистый баритон сорвался на тихий шелест.

— Да, что ты? что ты, мой милый малецык, — глас Небо успокаивающе обволакивал своей тональностью не только всего Вежды, но и дымящиеся на полу сизые облака, придавая им более мягкие оттенки, поедая темноватую серость и облекая полотнища в голубые расцветки. — Все с Першим благополучно. Он покуда в Северном Венце, но знаю точно, вмале отбудет в Чидегу. Не стоит так волноваться. Ты меня напугал. Мало того так дурно выглядишь, еще и волнуешься по не существенному.

— Небо, — вельми глухо вклинился в толкования Отца Седми и хмуро на него глянул, сузив до тонких щелей свои глаза со слегка приспущенными веками, по форме напоминающими треугольник. — Вежды так встревожен, из-за решения Родителя по поводу Димургов, разве неясно?

— И все равно не стоит так все воспринимать, — Небо сказал это одновременно направляя заботу в отношение Вежды и умиротворения в отношение столь непокорного своего сына. При этом старший Рас не прекращал голубить волосы Димурга и почасту целовал его в виски, так как последний зримо не обрел себя и все еще легохонько покачивался, даже в крепких отцовских объятиях.

— С Першим все благополучно. И Родитель ничего мне противного по поводу Димургов не сказывал. Думаю, Его гнев утих, мой любезный малецык, — досказал Небо и по теплому кинул в сторону стоящего подле сына, — моя драгость, сотвори для Вежды лежак. Ему надобно прилечь. Он выглядит ужасно и в том я согласен с Родителем. Так утомлен… обессилен, напряжен… не хватало еще, чтобы захворал.

Седми лениво дернул в бок правой рукой и тем движением, точно разрезал на части облака на полу, единожды сим мановением придав им порывистый ход. Широкое полотнище, рывком дернувшись вперед, мгновенно скомковалось недалече от кресел Небо и Седми образовав махонистый рыхлый мятешек, оный минуту спустя сформировал покатую спинку, широкие облокотницы, сидалище и вытянутый вперед лежак для ног.

— Надобно прилечь. Покуда здесь нет биоауры, тебе моя драгость, надо больше лежать, — мягко и меж тем повелительно произнес Небо, и все еще придерживая Вежды, повел его к сотворенному лежаку-креслу.

Старший Рас с той же заботой, кою верно проявлял только к Огню и Дажбе, младшим своим сынам, усадил Димурга на кресло и еще раз огладил его волосы, нос, очи, губы кончиками перст. Течением собственных пальцев придав ровность, пусть и блеклого, но золотого сияния, коже Димурга, направился к своему креслу, что располагалась как раз напротив Вежды. Седми еще немного стоял обок зеркальной стены залы, по-видимому, рассуждая уйти ему или остаться, а засим неспешной поступью двинулся к свободному креслу, и медлительно воссев на него, прикрыл ладонью свои очи, несомненно, стараясь сокрыть обуревающие его тревоги. Небо днесь не менее обеспокоенно зыркнул на притихшего сына, и стараясь как-то отвлечь обоих младших Богов, вопросил, обращаясь к Вежды:

— Ну, как там наш мальчик? — его лучезарная улыбка, также направленная на установление меж сынами доверительных отношений, словно пробила золотые, вьющиеся волоски его усов и бороды, и, выплеснув свет, наполнила залу необходимым умиротворением.

— Опять были блики видений, — негромко выдохнул Вежды, и, приподняв голову, удрученно уставился на свод залы, где суетились полосы зекрого света. — Не ведаю, уловили ли вы их, но меня они, вероятно, и утомляют.

Вежды это сказывал и Родителю, когда тот вопрошал о его напряжении, стараясь таким образом схоронить схованое. Небо купно свел свои слегка вздернутые кверху брови, отчего проступили тонкие борозды морщинок меж них и многажды тише отозвался:

— Нет, поколь их воспринимаешь один ты… И вряд ли они вызывают ту мощную усталость, каковой ноне ты объят. — Старший Рас прервался и туго вздохнул, понеже сейчас не решился озвучивать, того о чем ведал от Родителя. — А как здоровье мальчика? — погодя поспрашал он.

— Болеет, — нескрываемо недовольно молвил Вежды не то, чтобы гневаясь на слабое здоровье плоти, сколько переживая как поступить с мальчиком, коль станет известно об ущербности в развитии лучицы. — Бесицы-трясавицы его давеча излечили, но плоть весьма хрупкая… не жизнеспособная… Трясца-не-всипуха оногдась доложила Родителю, что его надобно изъять с Земли на маковку и провести излечение, не исключено, что придется провести замену неких внутренних органов. Однако Родитель покуда, никак не отозвался, велел по возможности лечить на Земле.

Теперь на черной коже лица Димурга золотое сияние пошло мельчайшими пятнами по рубежу объятых синей окоемкой, определенно, Бога пугала сама мысль доставки на маковку мальчика. И о том он весьма сурово выговорил Трясце-не-випухе допрежь того доставив ее в соседнюю систему Аринью, на одну из обитаемых планет, где не было пригляда Родителя. Достаточно долгий диспут Бога и его создания на планете Лебюшка нежданно закончился, або на нее прибыли вещие птицы гамаюны, так величаемой платиновой рати, посланные Родителем с Солнечной системы. Подчиняющиеся лишь Родителю гамаюны прилетели, чтобы запечатлеть, куда отправился Вежды и по возможности записать его толкование. Однако Димургу удалось во время приметить появление стражников и немедля возвернуться на маковку четвертой планеты. После того и вовсе волнительного и стремительного перемещения Вежды весьма достаточное время отлеживался в зале маковки, не в силах даже встать. И днесь Димург страшился одного, чтобы сам разговор не стал ведом Родителю, ибо сховать его Господь смог только здесь на маковке в одной из галерей, где по его предположениям не имелось догляда.

— Знаешь, Небо, мальчик весьма слаб здоровьем, — после небольшой паузы продолжил говорить Вежды, все еще не оставляя надежды спасти Крушеца, даже путем уничтожения как таковой плоти, посему верно и убеждая старшего Раса в той самой хрупкости. — Но после того, как он несколько дней провел в горах укрытый в каменном узбое реки, несмотря на заботу марух, и вовсе как-то сдал. Дутиха пояснила, что легкие мальчика вельми ослабли от частой хвори и в скором времени у него. — Господь прервался, задумался так, что на его большом лбу внезапно живописалась тончайшая, прерывистая бороздка. — Как же она говорила. — Вежды поднял вверх с облокотницы руку, приткнул указательный и средний палец к средине лба, расправляя тем движением морщинку и вельми неспешно, растягивая каждое слово, дополнил, — хроническая обструктивная болезнь легких, для оной характерно устойчивое нарушение движения воздушного потока из легких. Одышка али вспять нехватка воздуха, — и теперь уже от себя многажды живее добавил, — которая как итог может закончится гибелью плоти.

Димург гулко выдохнул, и едва заметно повел очами вверх так, что зараз полыхнули прозрачностью фиолетового отлива сапфиры в уголках его глаз, и единожды в ушных раковинах. Вне сомнений последняя фраза была направлена на Родителя, абы тот ее услышал, оно, как нынче, очевидно, слушал их беседу.

— Я уже давно понял, — взяв слово, торопко начал Небо, будто хотел, чтобы последняя фраза Вежды стала вспять не поймана Родителем. И дотоль медлительно двигающаяся в венце миниатюрная система срыву дернулась с места, так вроде желала пожрать то, что посчитал ее носитель оплошностью сына. — Понял, что Крушец войдет в печищу Димургов… В вашу печищу дорогой мой Вежды. — Старший Рас устремил взор в сторону застывшего сына и той посланной теплотой ласково огладил его темную кожу небесно-голубым сиянием собственных очей. — Это мне стало ясно еще впервой жизни. В жизни Владелины, несмотря на то, что Седми заместил ее чувственность с Першего на меня. Несмотря на трепетное отношению к Огню и Дажбе, девочка вельми тяготела к вам, скучала и тосковала и сие, несомненно, на нее воздействовал наш драгоценный Крушец… Наша бесценная драгость. Можно было и не вступать в соперничество за него в жизни Есиславы, ибо было наглядно видно, чьим будет малецык… Но я так желал… желал столь сильно видеть Крушеца подле себя, что смыкал очи на очевидное. Ноне я понимаю, наш уникальный малецык, даже сейчас такой мощный… Его чувственность полностью окутывает тех, кто связан с ним через Родителя… Потому такие не характерные поступки наблюдаются у многих сынов… впрочем, как и у нас ваших Отцов.

Небо резко смолк и замер. И на какое-то время в зале повисла тишина… Густая и плотная, непроницаемая… такая, какая бывает лишь обок Зиждителей.

Зиждителей, Богов, Творцов.

Тех, кому присуще начало… безмолвное… напряженное рождение самого звука.

Старший Рас мягко провел перстами по кучеряшкам своей золотой бороды, и медлительно перевел взгляд на Седми, все еще прикрывающегося от старших дланью. Уста Небо живописали улыбку и оттого легохонько шевельнулись волоски усов, устилающих их сверху. Он был рад видеть дорогого его естеству старшего сына… сына которого так любил… И с которым увы! от собственной несговорчивости так и не нашел общего, каковой в печище Расов считался мятежным Богом.

— Ноне я спросил Родителя напрямую, — уходя от волнительного продолжил сказывать Небо. — В какую печищу войдет Крушец, або малецык это, коли вам неизвестно, будучи в Отческих недрах на излечение озвучил. И Родитель, в отличие от Першего, не стал меня жалеть и передал решение малецыка. Родитель сказал, что Крушец выбрал печищу Димургов. Посему не стоит Вежды тревожиться, ибо Родитель никогда не лишит нашу драгость того права выбора. Сие я понял из слов, действ и замыслов Родителя, так как похоже у Него появился новый любимчик. — И теперь улыбкой просиял не только старший Рас, но и Вежды, и даже Седми, медлительно убравший от лица руку. — И этот любимчик наш Крушец. И еще Родитель поведал мне, что малецык, является такой уникальной удачей всей нашей Вселенной, что будет всегда окружен особой Его заботой, любовью. Не только сейчас, а и потом, когда обретет образ Господа… всегда… и безлетно…

Порывчато дрогнули толстые, нынче коричнево-рдяные губы Димурга и с под нижней вниз выплеснулась и пошла тонюсенькой волной легкая зябь золотого сияния, утонувшая в стоячем воротнике его рубахи, украшенной по краю золотой полосой. Вежды из той недомолвки Небо понял одно. Родитель ведает о проблематике в состоянии Крушеца, однако при том не кому о ней не сказывает, похоже ни Небо, ни Першему… И прислал Он ноне Небо с одной целью, успокоить своего любимца Вежды, придать его поступкам разумности и с тем снять владеющее им напряжение, або ни о каком уничтожении Крушеца не могло идти речи.

— Родитель, — меж тем пояснял Небо, даже, и, не представляя себе, что сейчас снял не только с Вежды, но и Седми невероятный груз, который дотоль гнул книзу их божественные головы. — Прислал меня сюда с одной целью, убедить тебя, наша драгость, покинуть Млечный Путь. Чревоточина будет починена не раньше двух свати, а ты слишком утомлен… Да и видения у Крушеца в ближайший срок могут стать ярче, что, естественно, особой болью скажется на тебе Вежды. Ты же знаешь с накопителя Нави невозможно перекачать на маковку биоауру. Родитель предложил мне переместить тебя чрез чревоточину сразу на твое судно, каковое будет ждать в основном рукаве… Чанди, как только мы наметим перемещение, Мор заправит биоаурой и доставит в условленное место чревоточины.

— Нет, — болезненно-дрогнувшим голосом отозвался Димург и в такт ответу качнул головой, несмотря на послание Родителя, он все равно опасался за жизнь Крушеца. — Никуда не отбуду. Дождусь починки чревоточины, — сейчас зябь сияния, как показатель волнения прошлась по лицу Небо, определенно, он получил особые указания по Вежды от Родителя и отказ первого мог неприятно сказаться на нем. — Давеча, — отметил Димург узрев ту зябь и стараясь защитить старшего Раса от гнева Родителя. — Я отправился с Трясцей-не-всипухой на соседнюю систему, абы высказать ей свое негодование… И поверь мне, Небо, едва сумел вернуться. Сейчас меня не надобно трогать, даже не стоит перемещать. Або явно отразится особой болезностью во мне. Лучше подождать тут биоауру, чем с этим перемещением попасть в Отческие недра… И хотя Родитель сказывал малецыку Седми о созвездии Медунки, думаю, что меня придется помещать в Березань.

— Родитель велел мне тебя убедить, оно как Сам с тем не справился, — нескрываемо тревожно молвил Небо. Бог, похоже, был обязан выполнить повеление Родителя, и, не справляясь с тем, зримо расстроился. — Он считает, что коли яркость видений у Крушеца увеличится, ты мгновенно ослабеешь и тогда, действительно тебя придется поместить в Березань, так как ты вельми хрупкий Господь. Накопленное тобой напряжение просто так не пройдет, заметил Родитель.

— Будем надеяться, что видение у Крушеца начнутся погодя, — наконец вставил Седми, он также как и старший брат принял послание Родителя, и также как Вежды понял, что лучице ничего не грозит и теперь задышал много ровнее, и даже стал улыбаться. — И наш милый Вежды успеет покинуть Млечный Путь.

Небо дотоль волнительно вглядывающийся в Димурга, воочью стараясь его прощупать и узнать причину несогласия покинуть Млечный Путь, торопко перевел взгляд на сына, и, обдав его не менее тревожным взглядом, произнес:

— Да, забыл сказать. Тебе, Седми, Родитель просил передать следующее, — голос его теперь звучал бархатисто-мелодичными переливами, наполняя залу такой властностью, которую мог в себе нести один Родитель. — Прибудешь, моя драгость, Седми за своим споспешником Кукером ко мне в Стлязь-Ра в Отческие недра, как только в нем у тебя появится потребность. Я не стал его портить, або понял, какое это уникальное творение моего старшего сына Першего. Хотя, похоже, с его упрямством это надо было содеять… С его упрямством и с тем, что он сотворил с горловиной чревоточины, поставив под угрозу благополучие и здоровье моего бесценного Вежды.

Небо замолчал и с окончанием его речи особой напряженностью застыли лица обоих младших Богов. А миг спустя на лице Седми тягостно крутнулись желваки, вспенив золотое сияние и с тем выплеснув порядочную порцию багрянных мелких искр, каковые ссыпавшись вниз, купно покрыли материю его серебристого сакхи, особенно плотно на коленях. Не менее расстроенным смотрелся и Вежды, кожа которого полностью поглотив сияние живописало черную, густую марность, вельми разнящуюся со столь яркой красной рубахой, ибо понимал, что Кукер пострадал по его вине… и озвученное Родителем упрямство весьма болезненно сказалось на кострубуньке.

— И еще…,- отметил Небо, явственно направляя молвь на Димурга. — Родитель скорей всего после отбытия вас из Млечного Пути пришлет сюда Велета и Воителя. Так как малецыки достаточно крепкие и видения, которые у Крушеца вмале проявятся с большей силой… Видения, кои и указывают на него как на особое, уникальное создание, смогут безболезненно переносить или старшие Боги, или выше озвученные Сыны.

— Скажи Отец, — вставил вельми негодующе Седми и словно единожды теплотой того слова, гневливо пульнул в Небо досадой своего взора. — Точнее, не крепкие, а дубокожие.

И как только Седми сие дыхнул, вроде это Небо стал повинен в принятом решении заменить их на более сговорчивых младших Богов, на полу залы, ползущие серо-голубые облака, враз сменили окраску на сизо-бурые. И Вежды тотчас понял, о чем таком столь негодующем толковали до его прихода Расы.