— Что это было? — голос Вежды, с трудом и не присущим ему хрипом прорезался.

Господь сидел, полусогнувшись, в кресле, склонив вниз тяжелую голову и поддерживая ее за виски перстами обеих рук. Все тело Димурга тягостно вздрагивало, а кожа лица, растеряв сияние, стала неотличима от черного долгополого сакхи. Ноне в своде залы маковки зекрые полосы света были плотно укрыты голубыми полотнищами облаков, в коих также, как в стенах, отражалась чернота, плывущая подле Вежды. Присевший обок его кресла на корточки Небо не менее взволнованно оглаживал перстами лоб и сомкнутые очи Димурга.

По распоряжению Родителя, так как Вежды не отбыл с Млечного Пути, Небо переориентировал беса с него на себя, но, даже не имея непосредственной связи с мальчиком, ноне этот Бог первым и с особой силой воспринял посланное Крушецом.

— Что… было? — уже многажды живее протянул Димург, так как Небо не только голубил его волосы, но и несколько раз приложившись губами к вискам, словно перекачал в него свои силы и с тем передал малую толику золотого сияния.

Потому тяжелые веки Вежды, резко дрогнув, отворились и его с темно-бурой радужкой очи растерявшие черные вкрапления воззрились в небесно-голубые глаза Раса.

— Это видение. Теперь пошел новый этап видений, о которых я и предупреждал, о которых сказывал Родитель, — мягко пояснил Небо, продолжая гладить перстами Димурга по лбу, вспенивая на его черной коже блики сияния. — Видение будут теперь учащаться, и яркость их вразы усилится, — участливо проронил старший Рас, вельми испугавшийся за Вежды, каковой от зова лучицы обессилено рухнул в кресло. Благо Небо удалось во время его создать под малецыком. — Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему так обеспокоен твоим состоянием Родитель… почему предлагал покинуть Млечный Путь. Если ты останешься тут, Крушец, очевидно, тебя измучает, або обладает достаточной мощью. Здесь нужны либо старшие Боги, либо такие, как вы давеча выразились, дубокожие, как Велет и Воитель.

— Не припомню, — с предыхом отозвался Димург, делая вид, что не заметил замечания Раса. — Чтобы кто из братьев такое творил.

Он медленно убрал руки от головы, и степенно испрямив стан, почитай повалился на ослон кресла, въехав в его пуховую поверхность спиной.

— Это весьма сильная лучица, и как мне, кажется, подает зов несколько рывками, словно до конца не обучилась, — молвил Небо, и неспешно поднявшись с присядок, замер обок сына.

Старший Рас не решился отойти от Вежды, ибо последний поколь болезненно кривился, и кожа его все еще не вернула себе положенного сияния, вибрируя теперь и рябью черноты.

— А, что это было за видение? О чем? Я так и не воспринял саму картинку, абы было достаточно больно, — произнес Вежды, и, вогнав в ослон и саму голову, медленно возложил на облокотницы руки, по коже каковых едва запульсировало проступившее пятнами сияние.

Золотые пежины сияния вышли вроде как с под кончиков перстов, лишенных ногтей и прокатились по предплечью и плечам рук, впорхнув все той же крапчатостью в широкий проем рукавов… Степенно принявшись подсвечивать естество его туловища, лицо и ноги. Небо резко дернул правой рукой и из сидалища кресла Димурга выскочил, разворачиваясь вперед, облачный лежак, единожды с тем приподняв и возложив на свою поверхность ноги Вежды.

— И не мудрено, что не воспринял… такая горячность, — полюбовно произнес Небо и провел перстами по подбородку Вежды, остановив их кончики на толстых его губах.

Димург незамедлительно приотворил уста и с нежностью поцеловал пальцы Раса. Поелику всегда трепетно относился к этому Богу. И может до сих пор не мог забыть того момента, когда ступая на Коло Жизни, дрогнувшим голосом ему молвил: «Прости, Небо!» Обращаясь только к нему и словно не замечая ни Асила, ни Дивного коих не менее сильно любил. Однако Небо столь похожий на Першего всегда вызывал в Вежды особую мягкость, которая делала этого Зиждителя и вовсе нежным… ласковым, как сказали бы люди, Господом.

— Все хорошо, дорогой мой малецык? — вопросил Небо, и широкая улыбка озарила его лицо, подсветив златые волоски усов и бороды. Оттенив молочную золотистость его кожи.

Вежды неторопливо кивнул, отзываясь на спрос, ибо лишь сейчас перестал ощущать боль, которая теперь перетекла в мощное утомление.

— Судя по всему, — отметил старший Рас и окончательно убедившись, что сыну легче направился к креслу, стоявшему несколько диагонально. — Видение грядущего. Не ведаю толковал ли Отец, но Крушец будет обладать его способностями… Его и Дажбы. — При этих словах и черты лица Раса, кажется, заулыбались, став такими мягкими, точно растерявшими всякое мужское начало. — Потому такая способность видеть в мгновение смыкающееся время, и соответственно весомый выплеск в пространство зова. Дажба, моя драгость, был многажды слабее, потому так нас не изводил. Да и вам Димургам, на тот момент оставалось не до зова Дажбы, абы все тревоги ваши направлялись на Стыня. Однако не могу не приметить видение Крушеца весьма четкое, и столь стремительно прошлось даже по мне. Посему благо, что я оказался подле тебя, моя любезность и сумел поддержать.

— Спасибо Небо, — не скрываемо благодарно отозвался Вежды, зыркнув в спину старшего Бога и медленно опустив верхние веки, точно запечатал глаза, на малость и сам весь окаменев… перестав шевелить губами. — Я рад, что ты был подле меня и поддержал, впрочем, как всегда, — явственно мысленно послал он.

Небо развернувшись, степенно воссел в кресло, опершись об пухлые облокотницы руками, оные прогнувшись в местах соприкосновения, утонули в общей массе перьевитости и наполненным проникновением тоном сказал:

— Крушец, весьма похож на тебя. Помню ты также, мой милый, себя вел… Право молвить, не выбрасывая видений, так как сие не твои способности. Но зов подавал столь яростный, что Родителю приходилось вбирать его мощь в себя. Иначе мы все погодя подолгу не могли прийти в себя. Лишь Перший справлялся с той болью, потому и не уступил тебя мне… Ибо знал, что с такими способностями и единожды хрупкостью, мог справиться только Он один… один Отец.

Небо особо выделил последнее слово, вложив в него неприкрытое уважение и любовь, которую нес в себе в отношение старшего брата, признавая могущество и уникальность этого Темного Господа.

— Да, — чуть слышно и все поколь мысленно протянул Вежды, понеже был не в силах от утомления даже говорить. — Отец… Он почасту, если не сказать точнее, всегда уступает братьев вам Расам и Асилу. Иногда делая это в ущерб самим малецыкам…

Димург резко оборвал свою мысль, вроде сказал то, что могло задеть Небо. Он медлительно приотворил левый глаз до половины и обеспокоенно глянул на старшего Раса. Несомненно, и рывком оборванная мысль, и виноватость в лице Вежды стали подмечены Небо, посему тот гулко вздохнув, отозвался:

— Да, в ущерб нашим малецыкам. Согласен с тобой Вежды. Опеча не стоило уступать Асилу. Нужно было сразу впитать его в печищу Димургов, как того хотел сам малецык. А так… Так, несмотря на помощь Першего, несмотря на его подсказки и направления действий Асила, тому все же не удалось удержать Опеча в печище Атефов. И всего только вскользь высказанное Асилом недовольство на действия Опеча и малецык ушел от Зиждителей… Такое чудил, чуть было не погиб, благо Перший столковался с ним и сумел его спасти от потери образа.

— Кали сказала, у Опеча наблюдалось биоаурное голодание, довольно продолжительное, потому очи поколь несколько отдают зеркальностью, — негромко протянул Вежды, днесь сказывая вже вслух. — Она прописала лечение, но зеркальность спадет не сразу. Судя по всему, малецык и остался живым только благодаря тому, что Отец поспел к нему во время… Наверно, это было на начальном этапе. Помнишь, Небо, когда наша бесценность, надолго, словно как замер. И даже перестал посылать свои создания на поиски биоауры. Дотоль разграбив Навь в Серебряной Льге и Блискавице. Так, что по распоряжению Родителя Ламьи полностью законсервировали дополнительные отводы Нави, тем застопорив выемку парной биоауры напрямую в Галактиках.

На этот раз золотое сияние несколько притухло на коже лица Небо, явив молочную ее белизну, так как услышанное вельми его тревожило, иль он намеревался сказать нечто более для него болезненное… возможно именно то, что жаждал выплеснуть хоть б на кого-то.

— Благо, что Отец поспел к Опечу во время, — бас-баритон Небо слышимо содрогнулся, точно в такт движение черт на лице. — И спас его от гибели, как на начальном этапе, так и потом… Оказывается все это время, биоауру Опечу доставлял на тарели Китоврас… Отец скрывал свою помощь в первую очередь от Родителя, посему и воспользовался помощью гипоцентавров… И тем спас нашего милого малецыка от гибели… И с Опечем не произошло того, что случилось со Светычем. Когда моя неразумность увела его из печищи и он, потеряв облик Бога, был уничтожен Родителем. Никогда себе не прощу, что перенес тогда по моему недогляду Отец…,- теперь голос Небо и вовсе стал звучать рывками переходя с высокой ноты на низкую. — По первому уступивший мне лучицу, а после ее уничтожения длительное время не способный обрести свои силы… И сие несмотря на то, что саму гибель Светыча переносил в Березани.

— Ну, будет… будет о том толковать. Не стоит того припоминать Небо и мешать в себе, — мягко произнес Вежды и молвь его, как тихая песня выплеснувшись из приоткрытого рта, обогнула и само кресло, и сидящего на нем старшего Раса.

Она, похоже, наполнила и саму залу, вознеслась в его свод, воочью заколыхав там полотнищами облаков, отчего те разрозненно разъехавшись на малость живописали ровный, фиолетовый потолок, с которого нынче были сняты перемещающиеся зекрые полосы, и как следствие того догляд Родителя. За маковкой поколь еще присматривали птицы гамаюн платиновой рати, но и их большую часть Родитель отозвал… отозвал, потому как обо всем, что там происходило, ведал. Облака нежданно встряхнули своими облачными бочинами, и из них вниз посыпались филигранно вырезанные махие лазурные кристаллики. Порхающие пушинки, напоминающие снежинки, замедленно опустились на венец Небо. Они густо покрыли его плечи сверху укрытые белой материей сакхи и затяжно зашипев, всосались в его полотно.

— Небо, может ты потолкуешь с Родителем, — просительно дыхнул Вежды и теперь отворил оба свои глаза. — Або Он меня не хочет слушать, так как я не подчиняюсь Его распоряжениям… Чтобы вместо Воителя, коль нас с Седми будут менять в ближайшее время, прислали Мора. Малецык все же самый крепкий из Димургов, и вельми близок Крушецу.

— Я, конечно, передам твою просьбу Родителю, — негромко заметил Рас, явно стараясь поддержать Вежды, и легохонько качнул головой так, что зашипев, впитались в желтоватое марево, в коем вращалась миниатюрная Солнечная система, остатки снежинок. — Но если бы ты, сейчас выполнил предложение Родителя и переместился с Млечного Пути… Родитель непременно стал бы сговорчивей и уступил тебе, тем более жаждет увидеть тебя в Отческих недрах.

Димург гулко и как-то дюже протяжно дыхнул и, наконец, озвучив свое напряжение, все же утаивая саму суть, молвил:

— Думаю, Родитель ждет меня в Отческих недрах совсем по другой причине. И толковать, али тем паче уступать, явно не станет. — В голубых глазах Небо неприкрыто просквозило удивление, Вежды мягко улыбнулся и много тише дополнил, — потому я и прошу тебя. А я, скажешь Ему, выполню все, как Он распорядится. И как только чревоточину починят разыщу Отекную, не надобно Родителю никого за ней посылать. Обещаю!

Именно это страшное видение, которое пропустил через плоть Крушец, так болезненно отозвавшееся на Вежды и обобщенно на Богах, и заставило ноне Яробора Живко начать данный разговор с Волегом Колояром. Придя в себя после видения юноша, несмотря на слабость и боль, коя осталась в перстах от корчи, смог сам подняться с земли и успокоить всполошенную Айсулу и примчавшихся на крики осударя и шамана пояснив, что с ним все благополучно. Не в силах не то, чтоб объяснить чему стал очевидцем, не в состоянии поколь даже думать об увиденном.

Все последующие дни после видения Яробор Живко нервно пропускал через себя узретое, не умея его для себя разъяснить. Притихший внутри Крушец, также потрясенный виденным и той мощью, что выплеснул в пространство, никак не влиял на плоть, не связывался с мозгом мальчика, не успокаивал и не поддерживал. Потому юноша тягостно и сам, переосмысливая видение, и по сути своей, будучи весьма умным человеком, пришел к выводу, что видел он грядущее. Очевидно не свое, и достаточно далекое, одначе, несомненно, грядущее то, что когда-нибудь надвинувшись, заполнит эту планету, кою мы величаем Земля, и превратит саму оземь, природу, воздух, и людей в такие мертвые, безжизненно-грязные объекты.

Впрочем, Яробор Живко не решился рассказать о самом видении Волегу Колояру с каковым за это время сошелся достаточно близко, не то, чтобы ему не доверяя, сколько просто-напросто жалея. И в том явственно определилась высокая нравственность естества юноши, а быть может все же божественность.

Посему и днесь в разговоре с осударем он всего-навсе высказался о спорном вопросе божественного творения Мира, мягко прошелся о неполноценности человечества, как создания и о его губительной роли, в целом схоронив в себе само видение. Надеясь, что тот, кто ноне молчал, вмале…вмале сумеет все пояснить и успокоить. Да, только Крушец покуда не желал вступать в толкования с плотью, по-видимому, и сам с интересом наблюдая ход мыслей юноши… пророщенных в нем им самим. Определенно Крушец был рад, что избрал в свои вечные спутники, в свою будущую многогранность такое разумное человеческое создание.

— Ну, что ж всему суждена смерть, — прерывая затянувшееся отишье, молвил Волег Колояр, и, ухватив мальчика за чуть вздрагивающие от приступа кашля плечи, притянув к себе, обнял.

Осударь глубоко вздохнул и махом втянул в себе шелковистый аромат волос Яробора Живко перемешавшей юность с духом приторного звериного меха, что впитались во вьющиеся локоны. Ощутив отцовскую нежность к этому по крови чужому ему человеку. К такому не понятному, уникальному, чем-то напоминающему ему его младшего сына, Хотибора Колояра, погибшего в одной из стычек с латниками.

— Одначе душа наша нетленна, — дополнил осударь, речью своей стараясь успокоить мальчика. — Похожая на пар, тень аль воздух она первопричина мысли и жизни человека. Она напоминает нас и делает одухотворенными, обладая сознанием, мудростью душа неразрывно связана с Богами. Являясь единой с Отцами нашими Першим и Небо, она и становится бессмертной. Словно свершая Коло Жизни душа, посланная на Землю, родится в теле, напитавшись бытием, постепенно перейдет в мир Предков, а значит сызнова возвернется к своим Творцам. Тело же точно рубаха, оную даровали, чтобы облечь душу, кою спряли как удел Богиня Удельница и ее сестры Пряхи.

— Коло Жизни, — повторил за осударем юноша и тоскливо вздохнув, вздел голову и всмотрелся в простирающееся над ним небо… Небо, где и было схоронено, то самое поколь не ведомое ему, но трепетно знакомое Коло Жизни, вызывающее томление не только его плоти, но и самой лучицы.

— Волег Колояр, — погодя протянул Яробор Живко, и, отстранившись от осударя, выскользнул из его утишающих объятий. — А почему влекосилы бреют бороды, оставляя одни усы, — мальчик указательным перстом огладил его прямой, грубо вырубленный подбородок, весьма колючий от часто сбриваемых волосков.

— Такая традиция… Считается Бог Ярило, чьими потомками мы являемся не носил бороды, только усы, — усмехаясь ответствовал Волег Колояр.

Осударь степенно прошелся взором по округлому подбородку мальчика, где почитай не проступало волос, а торчало лишь два тонких белых волоконца. По коротюсенькой поросли русых волос, словно пушком покрывающих подносовую ямку, самую малость даже заползающих на полную верхнюю губу, да по теплому отметил:

— Оно как я погляжу ты, Яроборка, не больно будешь увит брадой… Уж коли она у тебя и будет… то…

— Вельми нечастая, — широко просияв, закончил за осударя юноша, и теперь огладил уже ладонью собственный подбородок. — Я хотел тебя попросить Волег Колояр, чтобы ты мне, коль того можно, обрил голову. Чтоб я был не отличим от влекосилов и носил такой же чубарь, как у вас.

— Чубарь? — удивленно повторил Волег Колояр и качнул головой так, что встрепенулся на его темени клок волос. — Это не чубарь, а хохол… Мы его величаем хохол. Это признак знатности рода влекосилов — воинов. Наша связь с Богом Ярило, от кого ведем свой род, в чью рать входят воины-оборотни, полулюди-полуволки и полулюди-полумедведи. Считается, что Ярило божественный предок лутичей и в первую очередь княжичей, каковые нарекли себя погодя влекосилами, лесиками, нурманнами. Ярило, как Бог Жизненной силы и весеннего Солнца, страсти, любви, плодородия, единожды с тем оберегает воинов в пылу битвы. — Осударь на чуть-чуть прервался, его мужественное лицо зримо напряглось каждой черточкой, словно символизируя особые испытываемые им чувства. — Ты, явно, Яробор Живко из его рода… Безусловный потомок, ибо златое сияние которое почасту озаряет тебя, единит человеческую сущность с его божественностью. И ежели ты пожелаешь, я исполню твою просьбу, ибо для нас влекосил это будет за честь… Честь иметь средь своего воинства золотого человека… алтын болы. — Волег Колояр протянул руку и по-доброму встрепал волосы на голове мальчика, да нежно улыбнувшись, добавил, — только думается мне, Айсулу это не понравится, понеже она вельми любит голубить твои кудри.

Яробор Живко густо покраснел, почти рдяно-кумачовыми стали его несколько впалые щеки. Схожее с каплей лицо, имеющее самое широкое место в районе скул и сужающееся на высоком лбу и округлом подбородке, и вовсе запылало, будто кровь, проступив из-под тонкой, смуглой кожи, выплеснулась на ее поверхность. Он нежданно резко развернулся, и, продолжив свой дотоль прерванный путь по берегу озера, схваченному по рубежу тонким льдом, чуть слышно произнес:

— Она будет любить меня и без тех кудрей. Я же не хочу так весомо отличаться от вас, поелику все время ощущал собственную отрешенность и потому почасту у меня возникали мысли об ущербности… не полноценности. Но нынче, среди вас, я стал ощущать себя, пусть не таким как влекосилы, но все же значительно близким вам.

— Яроборка, — благодушно дыхнул, вслед уходящему юноше осударь.

И немедля двинулся вслед за ним, так как последнее время, особлива после падения его в речку страшился пускать его далече от себя. В целом, и, не подозревая, что королева марух (управляющая укрепленным над ним бесом, весьма осерчавшая от их общего недогляда за бесценным для нее мальчиком и лучицей) теперь указывала им троим, впрочем, как и всем иным бывшим подле, не упускать юношу из предела видимости.

— Яроборка, ты чего смутился, — досказал Волег Колояр. — Я, что думаешь против ваших чувств? Ее чувств? Я — за… Мне просто хочется вызнать, чтоб быть за Айсулу спокойным… вызнать твое к ней отношение. Ты ее любишь аль это просто влюбленность?

— Люблю, — протянул совсем тихо Яробор Живко, словно продышав данное слово себе в нос, и не останавливая шага, порывчато пожал плечами. — Не ведаю поколь, что такое любовь. Уж мне с ней благостно и тепло. Движение ее рук, тела вызывает, во мне трепет… Может сие и есть любовь, кто ж ведает. Да, только во мне столько спеет, ворочается, дышит. Столько мыслей, чувств, что на любовь отводится всего-навсе малая часть меня.

Вельми гулко хмыкнул позади мальчика Волег Колояр и мощно ступив на прикрывающий брег слой льда, махом взломал его гладкость, обнажив корявые, изрезанные бока, плеснув на черную кожу сапога буро-синие воды.

— Малая часть, ну, ты как скажешь Яроборка, хоть плачь, хоть смейся, — довольным голосом отозвался осударь. — Эт, просто, хлопец, ты еще дитя совсем. Вот кады ты станешь мужем… Губами кады коснешься Айсулу, тогда все, что дотоль спело, дышало и ворочалось переместится на нее, так как доколь мы живем, здравствуем, человечье в нас вельми мощно господствует.

Яробор Живко не стал спорить с Волегом Колояром не потому, что не желал аль не мог, просто порой он уступал людскому мнению, понеже сам не всегда их понимал, чувствуя несколько по-другому. Обладая божественным началом мальчик, увы! не до конца постигал их потребности. Он, конечно, жил по человеческим законам, но внутри не соглашался с ними, порой демонстративно не исполняя их, аль даже когда свершая, находясь точно отрешенным от происходящего… Вроде проделывая это, плыл в густом мареве сна, пробуждаясь лишь в те мгновения, когда мог избавиться от всего человеческого и побыть наедине с самим собой. И данное состояние в Яроборе Живко своим божественным началом взрастил Крушец, очевидно подстраивая плоть под себя.

— Ты, видел Волег Колояр, каковой содеял Цыдыл-ер чур? Я хочу нанести на него руническую вязь, — вопросил, переводя разговор юноша.

Он на малеша придержал свою поступь, чтобы осударь успел его догнать и поравняться с ним, абы само толкование не разлеталось столь мощно по прикрытой взгорьями долине.

— И, что ты напишешь? — вопросом на вопрос откликнулся Волег Колояр, шагнув несколько левее парня и с тем поравнявшись с ним.

— Напишу, что Господь Перший и Бог Небо едины, — с расстановкой медлительно пояснил Яробор Живко и обвел взором раскинувшийся пред ним скальный утес, поднимающий свои топорно отесанные каменные вершины усыпанные льдом к самому поднебесью. — Что нет меж них борьбы, ибо суть их братство, божественность творения всего сущего и самого бытия.

— Хорошо придумано, — мягко произнес осударь, зная о тех особых чувствах трепета, что питал юноша к Першему. — А я тогда повелю Цыдыл-еру изобразить ту вязь, да и сам повторю ее в нашем образно-зеркальном письме, оное мы еще зовем расенская молвица. Этим письмом пользовались тивирцы, пришедшие с Дравидии. Позднее, когда они сплотились с лутичами и образовали нашу ветвь рода влекосил, и мы переняли данное письмо, або оно было понятнее и проще… А дотоль лутичи использовали в написании слоговую письменность, каковую величают еще «черты и резы».

Не сильное колыхание ветра пронеслось по зеленовато-синей глади озера и всколыхало на нем не только воды, но и кудри юноши, который оттого легкого дыхания земли сызнова, словно подавившись, гулко закашлял. Волег Колояр встревожено оглядел мальчика, и торопливо выдернув из его рук шапку, водрузил ее ему на голову, натянув почти на самые глаза. Порыв ветра принес на себе не только стылость воздуха, но и насыщенность его прозрачной чистоты, напоенной ароматом воды и кисло-сладостью живущей в ней растительности. Легохонько вздохнул Яробор Живко и взор его прошелся по первому по зяби воды, на миг точно вторгнувшись в ее глубины, и он, прерывая наступившую тишину сказал:

— Лесики верят, что Водиц, повелитель Всех Вод, когда-то провисел пронзенный копьем на Мировом Древе и постиг заветный смысл рун, струящихся по его стволу, которые даровали ему Величайшую Мудрость… Мудрость, каковую засим он вместе с рунами подарил лесикам. Однако я уверен этот сказ человеческий вымысел, и как сама земля, как деревья, травы, так и вода не является думающим созданием, это вообще иная форма творения, жизни не обладающая разумом. Або разумом…Разумом созидательным и разрушающим, творящим и карающим обладает лишь человек. А руны, как и все иные знания, нам дарованы Богами… Богами, или их помощниками, которых мы ошибочно величаем демонами, духами иль волшебными народами.