Кали-Даруге вскоре все же удалось увести мальчика из залы маковки. Вернее его унес Перший и оставил в комле на попечении рани и ее двух сестер: Калюки-Пураны и Калики-Шатины. Кали-Даруга убедила юношу, что поколь она и ее сестры подле него, Господь Перший не отправит его на Землю. Посему погодя рани накормив и напоив мальчика кисловатой вытяжкой уложила в ложе, и как всегда любила, подсунула ему под голову маленькие подушечки, несколько и с разных сторон. Да принялась, медленно оглаживая, целовать перстами его безволосую голову, щеки, подбородок, спину. А мальчик поколь всматривался в сестер рани, которые хоть и имели, как Кали-Даруга четыре руки, три глаза, дополнительный язык на подбородке и голубоватую кожу, внешне, однако, весьма отличались от своей старшей.

Калюка-Пурана казалась выше рани, почитай на голову, и многажды ее худее. Нельзя сказать, что она смотрелась тощей, впрочем, сравнение полнотелая нельзя было применить к ее фигуре. Овальной формы ее лицо несло на себе прямой нос и весьма высокий лоб, слегка впало-покатые щеки и завершающийся угловатым острием подбородок. Толстые губы у Калюки-Пураны были рдяного цвета, а густые брови насыщенно черные. В отличие от старшей сестры у Калюки-Пураны и Калики-Шатины волосы были прямыми, однако такие же длинные и черные, сей массой покрывающие спину, дотягивающиеся почти до колен. В левых ноздрях носа обоих сестер вставленные серебряные колечки блистали белыми самоцветами. Одноприродно схожими смотрелись черные очи с кружащими в них золотыми лепестками и третий с голубой склерой неподвижный глаз. Весьма разнилась со своими сестрами Калика-Шатина, каковая была ниже рани и многажды ее пышнее формами так, что выглядела прямо-таки толстушкой, с тройным подбородком. Ее несколько выступающее вперед лицо, точно создающее лицевой угол, имело широкий плоский нос, толстые губы, вельми широкий разрез глаз, низкий покатый лоб и почти полное отсутствие подбородочного выступа, отчего второй язык, кажется, тоже слегка утопал.

Сестры Кали-Даруги были обряжены в темно-синие сарафаны, и не менее купно их руки, в частности плечи, предплечья, запястья, и ноги украшали браслеты в основном из золота и платины. В мочках ушей покачивалось по несколько массивных колец, золотых или платиновых, не менее чем у Кали-Даруги оттягивающих вниз мясистую, нижнюю часть ушной раковины.

На головах сестер рани Черной Каликамы не находились венцы, и не потому, что они их не имели. Просто в присутствии старшей не смели одевать, так как во всем ощущалась их подчиненность Кали-Даруги, и безоговорочная властность… авторитарность последней. Сестры рани не просто послушно выполняли ее поручения, на данном этапе они, вроде как и вовсе приняли на себя роль служек своей старшей.

— Та… девочка, — вопросил немного погодя Яробор Живко, ощущая слабость, которая охватила все его тело. — Ты ее очень любила Кали.

— Девочка? Какая девочка, мой дражайший господин? — ласково проворковала рани, присевшая подле ложа на низкий табурет принесенный туда Калюкой-Пураной.

— Не знаю… Как ее звали? — с трудом переводя взор с крученных серебристых ножек табурета на Кали-Даругу, протянул мальчик. — Ты ее не называла по имени, только госпожа. Это была не Еси… или Еси? — язык Яробора Живко вяло шевельнулся во рту и на малеша неподвижно замер. — Почему молчишь Кали?

Рани Черных Каликамов ласково прошлась перстами по затылку юноши, по материи его сакхи и нежно ему просияв, молвила:

— Просто не пойму о ком вы сказываете господин.

— Я и сам не пойму, у меня все перемешалось, — вторил слабеющим голосом Яроборка, и, прикрыв глаза, нежданно резко дернул конечностями. На чуть-чуть его тело окаменело, и единожды кожа стала излучать смаглое сияние, а едва приоткрывшиеся губы с предыхом проронили, — Кали… Кали так скучал… так… Кали так жаждал тебя увидеть… Моя… моя Кали.

Днесь тело мальчика и вовсе судорожно затряслось, а мгновение спустя также резко замерло.

Демоница торопко потянулась в направлении лежащего юноши, и, припав губами к его лбу, едва слышимо произнесла:

— О, Господь мой. Господь Крушец. Мой дражайший мальчик… я подле… подле вас.

Сияние словно вибрирующе осенило черные волосы демоницы, полыхнув в ее венце, украшенном тончайшими переплетениями золотых, платиновых нитей, и особенно насыщенно в местах стыков увенчанных синими сапфирами. А мгновение погодя также стремительно погасло, Яробор Живко глубоко вздохнул, и уже от себя дополнил, теряющим силу голосом:

— Перший меня… меня не отправит…

— Нет, мой дражайший господин, — отклоняясь от головы мальчика, отозвалась Кали-Даруга, заботливо поправляя ее на подушке. — Пробудившись, вы увидите меня и нашего Господа… Вашего Отца, мой дражайший мальчик Господь Крушец.

Несомненно, последние слова погрузившийся в глубокий сон Яробор Живко не услышал, но их уловил Крушец, посему и пустил легкую зябь по чертам лица первого. Лишь после этого и сам, отключаясь… успокаиваясь… успокаиваясь здесь, на маковке четвертой планеты, обок своего Отца Господа Першего, обок его Творений.

— Калюка-Пурана помоги мне раздеть господина, — меж тем очень властно, обаче негромко протянула Кали-Даруга.

И тотчас принялась неспешно переворачивать спящего юношу на спину, убирая в сторону окружающие его подушки, к которым имела особую слабость. Высокорослая в сравнении с сестрами, стоящая поодаль от мощного деревянного трона Вежды, Калюка-Пурана торопливо приблизилась к ложу.

— Калика-Шатина, — добавила рани демониц раздавая указания. — Позови Трясцу-не-всипуху и повели бесицам-трясавицам распорядиться насчет купания для господина. Пусть всю принесут в комлю, не будем его лишний раз беспокоить.

Калика-Шатина, замершая чуть левее трона Вежды, незамедлительно сорвалась с места и миг спустя сокрылась в долгом полотнище синего облака зацепившегося за один из угловых проемов стен.

Тем временем сестры демоницы раздели мальчика донага, и Кали-Даруга принялась внимательно его осматривать… изучая каждую складочку на его теле… каждую трещинку… выемку. При помощи Калюки-Пураны поворачивая юношу то на один бок, то на другой или живот. Инолды перебрасываясь стремительной молвью, напоминающей чем-то журавлиное курлыканье, приправленное особым мурлыканием довольной кошки. Вмале Кали-Даруга также придирчиво ощупала голову юноши, ласково пройдясь по белым полосам, оставленным после ударов или неудачного бритья.

Когда же в комлю вошла Трясца-не-всипуха, на удивление весьма низко клонящая голову и встревожено поглядывающая не только на рани, но и на ее сестру, демоницы уже обрядили мальчика в одеяние и подтолкнули под голову, руки, ноги подушки. Рани, что-то более низко шикнула сестре и та, придвинув еще ближе к ложу табурет, устланный темно-синим бархатом, отошла к трону Вежды, замерев теперь обок него. Кали-Даруга неспешно опустилась на табурет, и, воззрившись на нервно вздрагивающее во сне лицо Яробора Живко, чуть слышно молвила в сторону бесицы-трясавицы:

— Трясца-не-всипуха, — последняя торопко подскочив к рани, остановившись в шаге, напряженно застыла. — Должна тебе пояснить, ибо это в силу занятости вряд ли сделал Господь Перший зачем мы, демоницы, сюда прибыли. — Кали-Даруга неторопливо перевела взор на бесицу-трясавицу и тотчас смолкла.

А смолкла она потому как Трясца-не-всипуха дюже порывчато затрясла головой, и тем своим движение ввела Кали-Даругу в легкое замешательство. Поелику весьма стало не ясно толи бесица-трясавица таким образом демонстрирует свое желание слушать, толи все же ведает о замыслах Господа. Однако, в связи с тем, что рани Черных Каликамов вже не впервой общалась с Трясцей-не-всипухой в состоянии замешательства она находилась всего-навсе малую кроху времени, и живо придя в себя, продолжила сказывать:

— Мы прибыли сюда, чтобы провести обряд. И не только проверить состояние лучицы, ее физиологическое развитие. Но и предоставить возможность Господу Першему, вступив с ней в непосредственное соприкосновение, пообщаться. Родитель считает, эта встреча необходима… Абы Господь Перший сумел успокоить и научить лучицу правильно себя вести в этой и следующей плоти.

Трясца-не всипуха тотчас перестала трясти своей головой и теперь оторвав взгляда от поверхности серебристо-синего пола резко вскинув его, зыркнула на рани, встревожено дыхнув:

— Это очень опасно для плоти господина. Не говоря о том, что может произойти выход лучицы, обязательно останутся последствия. Возможен разрыв особо слабых, подверженных болезни внутренних органов, в частности легких, кои мы в силу неких обстоятельств не успели поправить.

— Для того, коль ты не поняла, — произнесла рани, впрочем, ноне в ее голосе не слышалось неприязни, поелику она уважала знания бесиц-трясавиц и намеревалась воспользоваться их способностями, мастерством врачевателей. — Для того мы, демоницы, сюда и прибыли, чтобы в окружении вас бесиц-трясавиц, великих знахарей плоти всех существующих творений содеять этот весьма надобный, в первую очередь для юного божества, обряд. — Трясца-не-всипуха было отворила рот, но Кали-Даруга слегка качнув головой, тем указывая ей молчать, пояснила, — так распорядился Родитель… Родитель не стал сам проводить тот обряд, ибо не желает волновать и без того явно встревоженную лучицу, потому прислал нас. В связи с чем, предлагаю прекратить какие бы то ни было препирательства, и продолжить решать положенное самим Родителем. Я осмотрела господина и пришла к выводу, что он весьма нервозный мальчик, слаб здоровьем и психо-эмоционально неустойчив.

— Да, — уже многажды бодрее отозвалась Трясца-не-всипуха, уверенная в собственных словах. — Господин вельми нервозный мальчик, легко возбудимый, беспокойный, раздражительный. И воочью наблюдается эмоциональная неустойчивость, которая характеризуется тенденцией проявления резкого перехода эмоций, переменчивостью чувств, настроений, поведения, импульсивностью. Господин легко расстраивается даже на несущественное и оттого быстро утомляется. Мы заложили необходимые параметры лечения в кувшинку, но господин вышел из обморока и тем самым нарушил цепь лечения.

— После обряда, — внимательно выслушав в этот раз говорящую по делу и дюже четко бесицу-трясавицу, отметила Кали-Даруга. — Надобно повторить лечение. Господин будет находится в сонном состоянии, безопасном для него. Потому вы сможете поправить и его легкие, и психо-эмоциональное состояние. А после, по указанию Родителя, господин побудет подле Господа Першего, ласка которого окончательно снимет с лучицы и плоти всякое томление.

— Когда вы рани Темная Кали-Даруга собираетесь провести обряд? — деловитая четкость речи Трясцы-не-всипухи весьма показательно демонстрировала ее умение вести разговоры, судя по всему, тому обстоятельству соответствовала деятельная натура рани.

— В ближайшее время, — немедля отозвалась демоница и медленно повернула голову в сторону, почивающего на ложе, юноши, широко раскидавшего в стороны руки. — Тянуть нельзя, абы господин возможно долгое время будет восстанавливаться после обряда. — Бесица-трясавица сызнова часто…часто закивала. — Повелишь Отекной ко мне прийти… — дополнила медлительно Кали-Даруга. — Я хочу с ней потолковать. Нужно, коль она сама не выполнила распоряжений Родителя и не обследовала лучицу, днесь во время обряда запечатлеть ее образ. И после мы сможем проследить ее поэтапное развитие.

Рани Черных Каликамов смолкла неспешно вернула голову в исходную позицию, и, воззрившись в прямо-таки ошалело замершую Трясцу-не-всипуху, несколько понизив голос так, чтобы не слышала ее стоявшая недалече Калюка-Пурана дополнила:

— Я все знаю… И об отсутствии Отекной и об ее пребывании в соседней системе Горлян, на планете Синелька. Поколь ее искали во всех обитаемых Галактиках Всевышнего. Мне о том намедни рассказал мальчик Господь Вежды.

Кали-Даруга степенно вошла в дольнюю комнату пагоды, словно не имеющую стен так, что казалось, мгновенно проявившись, вынырнула из тумана, каковой там витал. В этом помещение кроме безбрежного темного марева с кружащими в нем многоцветными облаками, похоже, ничего более и не лицезрелось, иноредь право молвить витали в том черном пространстве крупные сгустки пежин, полосы аль блики…Порой они соприкасались поверхностями, соединялись в нечто единое аль вспять медлительно разделялись. Также почасту они меняли цвета с блеклых: розовых, желтоватых, лимонных, голубых, на значительно более яркие: багряные, золотые, зекрые, синие. В том безграничном пространстве, где нежданно возникла рани демониц почитай в самой его средине на слегка вспучившемся дымчатом облаке, величаемом вырь, восседал Вежды.

Бог не просто был взволнован, чудилось еще мгновение и он окончательно ослабев, потеряет сознание.

Вероятно посему бросив стремительный на него взгляд и без того скоро идущая Кали-Даруга прямо-таки рванулась в его направлении. И меньше чем через пару секунд вже оказалась подле. И тотчас пухлый ком облака, на коем замерли ноги рани демониц, рывком дернувшись, взмыл вверх, и, зависнув подле поверхности выря застыл. А лицо Кали-Даруги почитай сравнялось с ликом Димурга.

— Мальчик мой, Господь Вежды, — проворковала полюбовно Кали-Даруга, и, протянув вперед все четыре руки, обхватила Бога за щеки. — Мой дражайший, милый мальчик, как вы исхудали… как больны. Что? Что случилось, с моим дорогим мальчиком?

— Кали, — нескрываемо довольно протянул Димург и правой рукой приобнял демоницу за спину. — Я так рад, что ты прибыла с Отцом. Лишь только узнал это от Небо, сразу его послал за тобой… Почему так долго шла?

Последнюю фразу Бог произнес с предыхом, будто задыхаясь от огорчения, и тотчас тягостно качнулся вперед. Может, стараясь стать ближе рани Черных Каликамов, а может просто ослабев. Кали- Даруга также скоро приблизила губы к лицу Вежды и полюбовно облобызала крылья его ноздрей, единожды с тем всколыхав на поверхности щек и носа золотое сияние, дотоль едва проступающее мелкими пежинками.

— Вы же знаете, Господь Вежды, — отметила, все еще не отводя губ от лица Бога Кали-Даруга, и голос ее несколько понизился. — Какие у меня сложные отношения с Зиждителем Небо. Поколь я поняла, что это вы его, мой милый мальчик, прислали… прошло какое-то время.

— Сложные отношения, — и вовсе досадливо повторил Вежды так, словно этим задели не столько Небо, сколько его, и надрывисто вздохнул, сим заставив шелохнуться волосам демоницы уложенным под венцом. — Может пора Кали эти отношения как-то пересмотреть, столько ведь прошло времени. Пора забыть… Забыть в первую очередь, — негромко протянул Димург и резко прервался, ибо зябью боли днесь пошли черты лица демоницы. — Будет, — немедля отметил он, теперь стараясь перевести разговор и легохонько отклонился от рани, чтобы узреть ее лицо. — Должен, кое-что тебе рассказать. Вернее хочу показать… Тебе. Тебе одной. Моя Кали.

Голос Вежды, стремительно сорвавшись, осекся и замер и незамедлительно застыл и сам Господь, глубоко вздохнув всей плотью… каждой клеточкой, жилкой, ниточкой своего естества. Точно задыхаясь не только от слов, но и испытанного, утаенного, а точнее схованого, того, что ноне собирался доверить ей… Ей, Кали-Даруги, рани Черных Каликамов той, оная всегда была ему близка и родственна, также как Отец, Зиждители и Родитель.

— Кали многое из переданного будет доступно только тебе, — добавил Димург и его бархатистый баритон, пробежавшись по безбрежному мареву кружащему округ них, выстроил все фигуры в едином порядке придав им марность цвета.

Рани демониц переместила две свои руки на плечи Господа и нежно их придержав от покачивания, легохонько кивнула, и тому движению вторили сиянием света сапфиры в ее венце. И тогда очи Господа раскрылись вовсю ширь так, что вздыбившиеся короткие ресницы подперли своими кончиками брови. Темно-бурая радужка, не имеющая зрачков, с мельчайшими вкраплениями черных пежин многажды расширившись, словно исторгла из себя те самые крапинки. И они, отделившись от поверхности радужек, направились в сторону третьего глаза Кали-Даруги поместившегося во лбу и полностью заполненного голубой склерой. Крохи пежин, плавно вращаясь, медлительно выстроились в общую полосу и резко дрогнув внезапно принялись кружить по спирали, островатым своим навершием двигаясь в сторону третьего глаза демоницы. Все также неспешно, движение пежин преобразовалось в коловращательный бур, острие какового вскоре достигло глади голубоватой склеры, и энергично тукнулось в его поверхность, кажется, тем рывком пробив в нем темно-синюю дыру. И тотчас внедрившись в сие, явственно бездонные глубины, враз, в том спиралевидном вращении, объединив глаз Кали-Даруги с радужками Вежды. С тем единожды потянув на себя не только сами крупные с приподнятыми уголками очи Бога, но и все его лицо… каждую жилочку… черточку, сосудик на нем… туда в сторону ока демоницы.

Густое черное марево днесь выплеснулось из энергично набирающего скорость бура, объединяющего очи Господа и рани, да на малую толику времени словно схоронило в собственном объеме и их головы, и тела, и дымчатые облака, что плыли подле. И тогда в ускоренном темпе вращающегося черного бура стали появляясь, пропадая, мелькать всплески событий каковые были схованы Димургом, звучать отдельные слова, фразы… звуки… голоса не только Седми, Трясцы-не-Всипухи, Першего, Отекной, Кукера… но даже Яробора Живко, Волега Колояра, Айсулу. Нежданно гулко плюхнув, разорвался бур соединяющий очи Бога и демоницы, и, распавшись на два потока, будто бликами черного света раскидал в стороны остатки пежин и самой кружащей мглы. Оставив витать в дольней комнате лишь отдельным вздохам, стонам, и двум-трем словам, вроде позабытых или не переданных. Вежды тот же миг сомкнул очи, и тяжело задышав, медленно поднял ноги, да развернувшись на поверхности выря, пристроив их сверху, возлег на его дымчатые испарения. Продолжив надрывисто дышать всей плотью, отчего легохонько зарябила материя его черного сакхи. Пару минут в себя приходила и Кали-Даруга, не менее прерывчато дыша и степенно уменьшая в склере третьего глаза темно-синюю приглублую дыру, верно втягивая туда остатки переданного. Немного погодя, полностью схоронив в глазу дыру и придав ему всю ту же голубоватую безжизненность, рани Черных Каликамов подалась вперед и облако, опустившись вниз, сровнялось с лежащим на выре телом Димурга, зависнув обок его лица. Демоница сызнова протянула в сторону лица Бога все свои четыре руки, дотоль недвижно повисшие повдоль тела, и дрогнувшим голосом молвила:

— О, мальчик мой, Господь Вежды, что вы наделали? — полюбовно перста пробежались по коже лица Зиждителя, останавливаясь на сомкнутых очах, посеревших губах, и вздрагивающих крыльях носа. — Почему сразу не сообщили о предположениях Отекной Родителю? Почему не связались со мной? И зачем, зачем так измучили себя? Ведь оногдась я вам, что сказывала про сховать… Это вельми опасно. Это подрывает ваше здоровье. Зачем вы вообще сие научились делать, да еще и втянули сюда мальчика Седми… Мой милый, милый Господь Вежды.

— Кали, Отцу только не сказывай про Крушеца… — чуть слышно прошептал Димург, едва приоткрывая рот, и почти не шевеля губами. — Родитель обещал, что не уничтожит малецыка, только поэтому я возвернул Отекную. Но, что будет с Отцом, когда он узнает, про Крушеца… Узнает, что у малецыка возможно уродство.

— Да, с чего вы взяли, мой милый мальчик Вежды, — вкрадчиво произнесла Кали-Даруга, и чуть-чуть подавшись вперед, стала много ближе к лицу Бога, принявшись нежно лобызать его широкий нос, щеки и толстые губы, каждым поцелуем возрождая на них золотое сияние. — Что у Господа Крушеца будет уродство, может это просто отклонение от нормы… Но мальчик Господь Крушец новое, уникальное творение и он, несомненно, будет отличаться от вас всех. Это иной этап движения Вселенной… Всевышнего и возможно то, что сочла Отекная есть не уродство, не отклонение, а вспять приоритет… достоинство. Да, и Родитель никогда бы не уничтожил мальчик Крушеца, ибо вельми за него боится. Рождение бесценного мальчика есть удача для нашего Всевышнего. Родитель сказал мне, еще тогда после первой жизни плоти, что рождение таких божеств, случается вельми редко, и не во всех Вселенных… И нам! нам всем невероятно свезло, что мальчик Крушец родился, что он жив. Именно по этой причине, по причине особой важности Господа во второй жизни его плоти Родитель сам лечил дражайшего мальчика. И смог спасти от гибели Господа Крушеца, абы в таком возрасте не одна б лучица не перенесла перекодировку… и погибла бы… Да и потом Отекная просматривала лучицу под действием апекса, а он скрывает большую часть его и бесица-трясавица могла просто ошибиться. Не надобно было идти против Родителя, скрывать от него узнанное… Теперь понятно, почему Он так сердит, и даже не пожелал о вас толковать с Господом Першим.

Кали-Даруга прервалась и ноне протяжно выдохнула, степенно отклоняясь от лица Бога, а в ее двух глазах, в черноте ядренисто закрутились по спирали золотые нити, выплеснув из тонко очерченных уголков две прозрачных слезинки.

— Однозначно Родитель вас теперь накажет мой мальчик и лишит права видеться с вашими братьями, — озадаченно протянула рани демониц и слегка вздела вверх тонкие черные брови. — А вы ведь знаете, как это может не благостно нынче сказаться на поправляющихся мальчиках Господе Стыне и Господе Опече. Да и на Господа Першего Родитель был вельми сердит и сух с ним в общении. Ваш Отец прибыл сюда лишь потому как того хотел Господь Крушец. Только ради спокойствия мальчика Крушеца Родитель вызвал Господа Першего из Северного Венца. И сие случилось, оно как Зиждитель Небо передал Родителю послание от Господа Крушеца с требованием встречи с Отцом.

— Накажет, — все также едва слышно отозвался Вежды и приоткрыл наполовину правый глаз, явив в том промежутке плотную черноту. — Я того заслужил. Но я хотел одного Кали… одного… Спасти моего младшего брата, моего бесценного, милого Крушеца… не более того.

Рани Черных Каликамов внимательно всмотрелась в лицо Трясцы-не-всипухи не имеющего носа, где просматривалась полусферическая выпуклость, пробежалась взором по выпученным губам и огромному глазу во лбу и мягко улыбнулась… Улыбнулась этому разумному, преданному созданию, чьим Творцом был Господь Вежды, замечательно-способный мальчик… ее любимец. Созданию, которое все это время беспрекословно разрешало сховывать пережитые мгновения собственной жизни, своему Господу, зная наверняка, что данное действие может навредить ее уникальным знаниям и способностям. Трясца-не-всипуха резко дернула в сторону голову, и, обернувшись, взглянула на замершую обок трона Димурга Калюку-Пурану, да многажды тише так, что голос ее потонул в собственном хрусте, произнесла:

— Надеюсь, Отекная ошиблась в своем предположении и с лучицей все благополучно.

Бесица-трясавица смолкла. Увы! она поколь не могла сказывать обо всем произошедшем на маковке, потому как часть событий из ее памяти была удалена. А толковала о том, что произошла, всего-навсе потому как давеча возвернувшаяся на маковку Отекная не столько всколыхнула в ней воспоминания, сколько просто-напросто их ей рассказала.

— Я тоже надеюсь, — мягко отозвалась Кали-Даруга. — Но покуда желательно ничего не сказывать о произошедшем Господу Першему, абы до времени его не волновать. И потому ты, Трясца-не-всипуха и иные кто был к произошедшему приближен, пускай не попадаются ему на очи. Сейчас все будет происходить чрез меня, посему вы, все, покуда воздержитесь от шастанья по маковке, тем паче по галереям ближайшим к зале и горницам Господа Першего и Зиждителя Небо. — Рани гулко вздохнула, нескрываемо переживая за лучицу, и своих старших мальчиков, каковые жаждая спасти первого таковое тут учудили. — Сделаем так, — дополнила она погодя, — поколь пусть господин отоспится. Поддержим его плоть вытяжками, купанием и растиранием. Засим пробудим, он побудет подле Господа Першего, абы успокоилась лучица, и после проведем обряд.

Кали-Даруга медлительно поднялась с табурета и легохонько повела головой на него своей сестре, повелевая оставаться тут и следить за спящим Яробором Живко. Сама же тем временем медлительно развернувшись, направилась к синему клоку облака пристроившемуся в углу комнаты и скрывающему вход в нее.

— И, да… вот еще, что Трясца-не-всипуха, — отметила она и мало-мальски сдержала поступь, чтобы бесица-трясавица успела ее нагнать и пойти подле. — Принесите господину одеяло и позаботьтесь о питании. Недопустимо, чтобы он питался с вашего стола. Для его плоти нужна земная еда: мясо, рыба, овощи, фрукты, хлебопродукты, молоко.

— Хорошо, все тотчас передам марухам. Они находятся на Земле и в малый срок доставят надобное, — торопливо протянула Трясца-не-всипуха и лицо ее явственно просияло, ибо с него спало всякое волнение, как за лучицу, так и за Господа Вежды, ноне попавшего в крепкие, любящие руки рани.

— Марухам, — повторила демоница и немножечко развернув голову зыркнула на идущую несколько позади нее бесицу-трясавицу пригибающую спину так, что на ней от худорбы выступил угловым скосом костистый позвонок. — А кто там, среди марух главенствует? — дюже заинтересованно вопросила Кали-Даруга.

— Сама королева марух Стрел-Сорока-Ящерица-Морокунья-Благовидная, — со всеми положенными величаниями доложила Трясца-не-всипуха.

— Сама Блага, — довольным голосом откликнулась рани Черных Каликамов, словно королева была старой знакомой и голубоватая ее кожа зримо просияла насыщенным свечением. — Замечательно! — досказала она. — Сообщи, Трясца-не-всипуха, что я жду ее у себя, в ближайшее время. И последнее, та комната, в каковой я дотоль останавливалась на маковке мне не подходит. Слишком далеко от комли господина. Есть, что-либо свободное поближе?

— Есть рани Темная Кали-Даруга три горницы, но вельми небольшие, — колготно дыхнула Трясца-не-всипуха.

И вслед за демоницей вошла в синие полотнища облака. Густая синева только морг витала пред этими созданиями, а посем резко раздавшись, явила, точно безразмерную воронку, объятую голубыми дымчатыми парами, купно завернутыми по спирали. Несильно выступали над теми испарениями ступенчатые, нанизанные друг на друга широкие в размахе колесообразные части, присыпанные сверху малыми вкраплениями серебристых пежин и мельчайшими золотыми брызгами, напоминающими изморозь на ветвях деревьев.