Рани Черных Каликамов вышла из дома и на малость задержавшись подле проема изгороди, непререкаемо властно дохнула назад провожающей ее демонице, при том даже не повернув головы:

– Сандхия, пока госпожа спит, обмоете ее и разотрете. И будьте осторожны, ибо сон госпожи не так крепок, не пробудите, не напугайте! То днесь недопустимо. Я вмале возвернусь.

Кали-Даруга шагнула вперед, и, приблизившись к краю самой изгороди, подняла вверх руку, легохонько дотронувшись до черепа лошади венчающего вертикально вбитый кол, к коему крепился плетень. И тотчас в ее венце густо замерцали сапфиры, а прозрачный щит, подобно перевернутой полусфере, смыкающий и изолирующий дом рани, и бесценную, живущую в ней лучицу от земного вмешательства, едва зримо заколебался. Мелкая зябь пробежала пред Кали-Даругой и вроде на доли секунд разошлась в стороны арочным проходом. Демоница спешно ступила в данное раззявленное пространство и вышла из рубежа щита, оный немедля опустился позадь нее ребристой прозрачной поверхностью. И рани Черных Каликамов в тот же миг услышала множество звуков округ себя: голоса людей, духов, гомозулей, альвов; стук молота в кузнице; удары тренировочных мечей из Ребячьего мешка; песни птиц звучавшие в раскинувшемся позадь ее жилища лесу. Легкий ветерок всколыхнул черные завитки волос рани, выбивающиеся из-под венца и малость прикрывающие ушные раковины. Демоница совсем чуть-чуть постояла подле изгороди недвижно, словно наслаждаясь таким теплым, светлым днем, а после весьма скоро направилась к центральной улице поселения по широкой мостовой нарочно для того проложенной к ее дому. Встречающиеся по мере ходьбы Кали-Даруги духи, альвы, гомозули, люди совершенно ее не интересовали… Не их испуганные взгляды, ни низкие поклоны ничего не могло задеть рани. Все… все ее мысли, вся ее сущность была наполнена заботой, по благополучию лучицы и продлению жизни девочки. На малеша рани придержала свою поступь уже подле самой лестницы в капище и резко развернувшись, поелику ей была присуща стремительность как таковая, воззрилась на дотоль идущую следом за ней Вещунью Мудрую. И та остановка и незначительной кивок демоницы, свидетельствовал о том, что она готова поговорить с царицей белоглазых альвов. Вещунья Мудрая днесь значительно прибавила шагу и спешно приблизившись к рани Черных Каликамов, остановившись в шаге от нее, замерла, не забыв склонить свою голову.

– Госпожа, – голос Кали-Даруги в отношении царицы звучал вельми жестко и отстраненно. – Вскоре сможет выходить из дома в поселение. Ей нужна одежда. Только принесете положенное ее полу и сану. Никаких шаровар, сапог. Платья! Ей надобны платья, не стягивающие стан, прямые или косоклинные, как можно меньше складок и ярких расцветок: вишневые, голубые, желтые… без рукавов, из тафты. Так, чтобы когда стало прохладно, их можно было одевать сверху на рубаху. На ноги сандалии, абы не уставали стопы от стянутости. Если у духов нет материала, возникнут сомнения с мерками, покроем пришлешь их к моему дому, служки все покажут, выдадут тафту. И еще… – теперь тон Кали-Даруги стал авторитарным, не терпящим возражений. – Более никаких непозволительных, в отношение госпожи, обращений, я затем лично прослежу. Предупреди и оповести всех! всех без исключения, что это божество, недопустимо к ней ваше товарищеское обращение.

– Мы ждали по этому вопросу вашего распоряжения рани Темная Кали-Даруга, – едва слышно отозвалась Вещунья Мудрая и спешно кивнула.

Демоница нескрываемо негодующе воззрилась на склонившую пред ней голову царицу и ее толстые светло-красные губы пренебрежительно изогнулись так, что кончик рдяного второго языка высоко задрался, точно стараясь дотянуться до носа.

– Вот и хорошо, что ждали, – досадливость в гласе рани нарастала, вроде царица с ней вступала в пререкания и тем самым выводила из себя. – Теперь выполнять все согласно статуса юного божества, основные уложения которого, надеюсь, вам всем известны. Если нет, озвучишь. Ты насколько мне ведомо Вещунья Мудрая в том обладаешь особыми знаниями. – Последнюю фразу Кали-Даруга произнесла с таковой желчностью, будто получала удовольствие от унижений царицы. – Лишь только прозвучит не должное в обращение с госпожой, уничтожу любого. И мне не важно, будет то гомозуль, человек иль дух. – Видимо демоница нарочно не добавила в список своей ярости альвов, тем самым стараясь возложить на них особые полномочия. Однако, при этом ощущалось, что Кали-Даруга не любит данное племя… если не сказать много сильнее… вообще не любит. – Госпожа итак достаточно натерпелась от вашего безумия, безрассудства, – вновь продолжила она толкования, – более того не будет. Лучица была на грани гибели, ощущался мощный надлом и коль сейчас ее здоровье не дает опасений, это не значит, что она окончательно поправилась. Потому голову клонить низко, не волновать ненадобными беседами, не беспокоить не нужными занятиями госпожу… Все… все, милочка, – последнее слово и вовсе переполнилось ядовитостью, – слишком серьезно, я это уже, по-моему, говорила. Сейчас появилась надежда сберечь лучицу и не допустить поколь гибели плоти, потому я ни с кем считаться не стану. Для меня все едино человек, гомозуль… Для меня важна одна лучица. Так, чтоб потом не было каких нюней по поводу смерти ваших подопечных. Словом я предупредила, а ты уж сама царица белоглазых альвов реши, как обезопасить вверенных тебе Зиждителем Небо существ.

Итоговая молвь была напитана таким негодование, что стало ясно в сравнении с тем, что она испытывает к старшему Расу Вещунью Мудрую можно назвать подругой Кали-Даруги. Рани, резко смолкнув, уже ступила на первую ступень лестницы, даже не прощаясь и наскоро принялась подыматься вверх. Нежданно она остановилась и добавила, не поворачивая головы и неотступно следя за парящей желтоватой завесой, ведущей в капище:

– И, да… последнее. Вовсе нежелательно, чтобы некие отроки имена каковых: Граб, Миронег, Братосил и Златовлас приближались к госпоже. Она чувствует волнение их плоти, это ей неприятно, это ее пугает, – и тотчас продолжила свое восхождение.

Царица так и не откликнулась на распоряжения Кали-Даруги, словно все еще переживая ее яростную, негодующую речь. Неизвестно по какой причине направленную в первую очередь против племени белоглазых альвов… Племени, Творцом которого являлся воспитанник рани демониц Зиждитель Седми.

А пред ликом рани Черных Каликамов уже живописался белый зал капища с высоким, прозрачным сводом чрез оный вглубь помещения заглядывала голубизна неба. Кали-Даруга оглядела залу, недовольно пройдясь взглядом по лицу сидящего в кресле в самом центре Небо, также сердито зыркнула на Дивного поместившегося справа, а после воззрилась на Седми. Сын старшего Раса сидел в таком же, как и иные Боги, мощном голубом кресле, вроде как не имеющем каркаса, слева от Отца. Узрев Седми, Кали-Даруга широко просияла, и торопко шагнув в направлении протянутой к ней руки Бога, нежно обхватив ее всеми четырьмя руками, прижала к щеке.

– Здравствуй, милая моя Кали, – демонстративно полюбовно прошептал Седми, и, подавшись вперед, провел дланью по густоте ее волос укрывающих спину. – Давно не виделись, я так тосковал. Ну, понятно, почему Перший не принимал. Но отчего ты не желала встречи?

– Ах, мой дражайший мальчик, Господь Седми, все по той же… по той же… причине, что и Господь Перший, – в гласе рани звучала такая нежность, теплота и единожды виноватость, что затрепетал не только сын старшего Раса, колыхнулись белые сетчатые облака, словно полосы натянутые по окоему свода залы. – Он мне велел не видеться с вами, Господом Велетом и Господом Кручем поколь. И мне это пришлось содеять… Хотя я знала, как это тягостно отразится на моих мальчиках и особенно столь юном Господе Круче, но не могла нарушить веления вашего Отца.

В это слово Кали-Даруга вложила особый смысл, который ощущал, кажется, не только Седми, но и остальные Расы, потому хмурые лица Небо и Дивного несколько распрямились от морщинок испещривших особенно густо кожу на их лбах.

– Я не сержусь на тебя, моя милая Кали, – мягко протянул Седми и убрал правую руку от головы демоницы. – Понимаю, просто тосковал.

– Ом! мой драгоценный, драгоценный мальчик, – торопко продышала рани и днесь прижала тыльную сторону ладони левой руки Бога к очам, носу и устам, точно загораживаясь тем от давящей на нее вины. – Мне очень жаль… очень…

И залу, на самую малость, наполнила тишина. Такая густая, плотная… Казалось в помещение ноне никого и не было… Лишь от испытываемой любви, что плыла в окружении Седми и Кали-Даруги колыхались в такт ее дыханию ажурные лучи белых облаков на миг, то смыкая полностью свод, то наново оголяя ту голубизну.

– Как наша лучица, – наконец, прервал отишье Седми, и убрал выпущенную рани руку на облокотницу. – Чувствую свою вину пред ней. И за обряд, и за то, что облыжничая Асила мы во время не призвали тебя, чем подвергли ее жизнь опасности.

– В том не ваша вина, мой милый мальчик, Господь Седми. На вас воздействовали своим главенством и досадой, коя наполняла по отношению к Атефам, – глубокомысленно отметила Кали-Даруга и небрежно прошлась взором по лицам Небо и Дивного. – Но я вам толковала, что та досада может принести неприятности коли ее не забыть, тем паче в отношении того к кому так привязаны, к Господу Велету. Толковала, что непременно найдется какой-нибудь умник, – демоница сделала особое ударение на последнее слово, чем вызвала сияние лица Седми. – Каковой использует вашу досаду себе в выгоду и навредит вашему спокойствию. А после будет делать безразличное выражение лица, что это, мол, не его вина и вообще его ничего не касается.

– Ой! кто бы говорил насчет досады… кто б учил, – не выдержав тех назиданий, с особой горечью, откликнулся Небо, и спешно прикрыв очи, резко вошел головой и спиной в ослон кресла так, что последнее туго дернувшись, изогнулось пологой выемкой. – Тот, кто сам с негодованием не умеет справляться и уже измучил меня своими придирками.

– Раз измучила, так на что сюда явились? Кто звал? – днесь рани Черных Каликамов не скрывала своей язвительности, может потому на голубой коже ее лица проступили почти фиолетовые крупные пежины. – Лично я не приглашала.

– Кали… Кали, – торопливо проронил Седми узрев, как демоница резко дернулась в направлении выхода будто собираясь покинуть залу. – Ну, чего ты, в самом деле… Столько не виделись, не толковали толком, а ты обижаешься. Да и не зачем досадовать на Небо, это я его просил облыжничать Асила. И он не мог не пойти мне на уступки. Никак меня не использовал и не выгадывал. Да и прибыл Небо сюда, ожидая вестей о лучице, также как и я, и Дивный. Меня о том попросил Родитель, Дивного Перший… Прошу тебя не стоит серчать, прошу.

– Да, что вы, мой дражайший мальчик Господь Седми, разве я могу на вас серчать… Так вас люблю, моего бесценного мальчика, – нежно певуче протянула Кали-Даруга и в черных ее очах зримо вспыхнули лучи света увенчанные золотыми искорками, словно несли на своих кончиках крохи слезинок. – По поводу лучицы. Ноне явственно наблюдается улучшение ее состояние, надломленность снижена, отключение нормализовалось. Думаю, если мы сохраним определенные условия для плоти, значительно отодвинем ее смерть, и надолго сбережем связи меж ней и лучицей. И скорее всего в ближайшее время сможем приступить к занятиям. Теперь только необходимы условия для госпожи… по статусу, жизни, питанию и защите.

Рани Черных Каликамов смолкла и пронзительно глянула на Седми тем взором, несомненно, обращая внимание на свою речь.

– Какие условия? – немедля отозвался Небо, понимая, что наступившей тишиной демоница воздействует именно на него.

– В целом все как обычно, – принялась пояснять Кали-Даруга, сделав вид, что не заметила кто задал вопрос. – Необходимо особое обращение согласно статуса, уважение… Понимание, непременно всех, что в поселении это юное божество, а не просто там человек. Никаких не нужных бесед, лишних знаний, ибо итак ощущается их переполненность, отчего лучица не может сосредоточиться на собственных способностях. Естественно никаких волнений плоти, под коими я понимаю: посещения моря, луга, рек, праздников. Для плоти определенная одежда, питание. Теперь надобно изменить питание, как можно больше овощей, фруктов, ягод, орехов, злаковых. Каждодневно мясо, лучше красное: говядина, баранина. Было бы хорошо: оленину, лосятину; мясо птицы: куропаток; глухарей; рябчика.

– А что морепродукты более не нужны? – вопросил дотоль молчавший Дивный, не желающий обращать гнев рани против себя.

Однако, Кали-Даруга не отвечала, иноредь, казалось, что она не слышит Богов не по причине собственной противности характера, а просто следуя предписаниям закона, каковой гласил, что в отсутствие Першего она подчиняется лишь назначенным им Зиждителям. Оттого ее лицо и принимало несколько отрешенное состояние, когда вопросы исходили от Небо иль Дивного. Хотя, судя по всему, данное утверждение не было точным, ибо рани демониц обладая особыми признаками и местом, занимаемым во Вселенной, чаще, все же, проявляла неизвестно на чем основанное неприятие к старшим Расам, потому и придавала себе то самое безучастное состояние.

– Кали, что насчет вопроса Дивного? – поспрашал Седми и его губы прерывисто затрепетали, словно он получал удовольствие оттого, что демоница изводила его Отцов своим упрямым неуважением, что вообще было непонятно для божеских созданий.

– Я слышала, вопрос Зиждителя Дивного, – отозвалась рани Черных Каликамов, и в ее венце враз вспыхнули все сапфиры, вроде она принимала какое сообщение, аль вспять передавала посредством их. – Я думала… Морепродукты нужны, но в меньшем количестве, достаточно два раза в неделю и хорошо бы добавить туда водоросли. Однако необходимо мясо, злаки и овощи с фруктами, более разнообразные чем те, что растут на этом континенте.

На немного в зале опять наступила тишина, по всему вероятию, теперь думали старшие Расы. Засим Небо дотоль взирающий на стоящую вполоборота рани, перевел взгляд на сына и очень мягко сказал:

– Седми, ты толковал с Першим об отмене его распоряжений по поводу Атефской печищи и приема сообщения от Асила адресованных на меня тобой?

– Толковал, – нескрываемо недовольно протянул Седми, и разком с его лица сбежала улыбка, а кожа приобрела несколько огнистый оттенок. – Отец сказал, поколь я не начну нормально контактировать с Велетом и не побеседую, как этого просит Асил с ним, данное распоряжение отменено не будет.

– Асил ноне в Млечном Пути? – точно о том, и, не ведая, спросил Дивный, и легонько провел перстами по темно-русой бороде, раскручивая концы на них, завернутые в спиралевидные хвосты.

– Да, в Млечном Пути, – неспешно роняя слова, откликнулся Небо, задумчиво оглядывая то сына, то замершую рани, похоже, жаждая в ней, тем взглядом, найти поддержку. – Как только Кали-Даруга давеча передала указания Кручу отбыть, Велет его увез… Стыря насколько я знаю уже давно в Болотном Утесе… Дотоль мы с ним виделись подле Геликоприона. А Асил все это время был здесь с Усачом. Я к чему сказываю, милый малецык, может стоит встретиться с Асилом. Сколько, в самом деле, можно таить в себе досаду. Уверен, та меж вами прореха, вельми тягостно им переживается. Асил мне о том сказывал не раз, просил утрясти разлад. Ибо направлял он тот обман не против тебя, а в первую очередь против меня.

– Вот это и огорчительно, – незамедлительно дыхнул Седми и теперь кожа его заалела, да с нее вниз посыпались искорки огня.

– Заодно поговоришь с Асилом, – вставил в ту накаляющуюся беседу Дивный, также как и Небо ожидающий поддержки рани, потому и зыркающий в ее сторону наполненной бирюзовостью очей. – О том, чтобы его духи обеспечили нашу девочку всем надобным… Не будем же мы привозить злаки из других Галактик, пусть о том подумают Атефские духи. Да и фруктов, овощей на его четырех континентах Земли предостаточно.

– Я о том сообщу Усачу… О том, что надобно для девочки, – закончил, таким побытом, толкование об старшем Атефе Седми, и резко сомкнул очи, словно боялся, что сейчас на него начнет влиять рани, допрежь не сводящая с его лица беспокойного взгляда.

Впрочем, сын Небо был прав, Кали-Даруга выждав самую малость и тем предоставив Богу возможность умиротвориться, а его коже приобрести положенный бело-золотой цвет, вельми вкрадчиво молвила:

– Согласна с Зиждителями Небо и Дивным с Богом Асилом надо встретиться, – Седми резко отворил очи и с болью глянул на демоницу. – Чтобы он смог организовать бесперебойное поступления продуктов для госпожи, ибо то у дражайшего мальчика Бога Усача вряд ли получится. Он несколько не так скор на выдумки и замыслы, как его Отец. – Лицо Седми разком широко просияло златыми переливами, а рани уже продолжала, – и тогда еще одно. Это нужно в целом для плоти, хотя я бы сказала, необходимая составляющая спокойствия самой лучицы. Как я приметила, госпожа вельми тяготится опекой… Она не привыкла к тому, чтобы ее окружали заботой, почитанием, но особенно ей неприятен присмотр. Приставленные к ней, милым мальчиком Зиждителем Словутой, порученцы изводят не только плоть, но и слышащую их лучицу. Как вы понимаете, Зиждитель Небо. – Это было особое обращение, на кое находившийся в немилости старший Рас был обязан отреагировать и он незамедлительно отреагировал, порывчато колыхнув златыми кудрями волос ноне не прикрытыми венцом. – Плоти необходимо одиночество, когда она может общаться, прислушиваться к лучице. Именно то, что дотоль госпоже было предоставлено право находиться в уединение, вне всяких сомнений спасло от гибели саму лучицу… посему.

Рани сызнова смолкла и стремительно развернувшись, обозрела, кажется, зараз обоих старших, недвижно замерших Зиждителей, предупреждая тем взором, чтоб не смели ей противоречить.

– Посему предлагаю вызвать для пригляду за госпожой, – дополнила Кали-Даруга и днесь вся ее кожа покрылась марной дымкой так, точно Боги уже сказали, нет и тем вывели ее из себя. – Из племени призраков – тень.

– Ох, нет… только не тень! – в два голоса озвучили свое несогласие старшие Расы.

И по коже демоницы теперь проступили буро-зеленые пятна, будто она стала гнить… Рани тягостно качнулась вперед, потому показалось еще миг и она бросится на Зиждителей и надает им затрещин.

– Может, что-то иное? – много тише вопросил Небо, узрев гневливость демоницы. – Уж больно это неприятные создания, Кали-Даруга.

Рани Черных Каликамов на миг сдержала свое покачивание, не только головы, но и тела, а после твердо пояснила:

– Нет… для госпожи это самый лучший вариант, уж вы мне поверьте. Иные существа могут навредить еще слабой, хрупкой лучице, то вы и сами знаете. Тень же в данном случае идеально подходит. Тень, кою госпожа не будет видеть, кою не будет ощущать лучица, тем не менее, которую будут видеть иные живущие на Земле. И потому не посмеют подойти, не посмеют огорчить, завести не нужный разговор, ибо его течение будет мгновенно передано мне. Господь Перший остановил свой выбор на самой лучшей тени – Лярве. Она безупречна. Прародители ее приглядывали за иными лучицами, которые я взращивала, и никогда не подводили. Мачка Лярвы осуществляла присмотр за Господом Кручем и я в ее выборе не подгадала, хотя мальчик был вельми подвижным, нервным и болезненным в первой своей плоти… – Кали-Даруга на морг смолкла по ее вельми миловидному лицу пробежала легкая зябь негодования, которая примешавшись к буро-зеленой пятнистости, и вовсе его обезобразила. – Хочу вас уверить, что если бы Господь Перший забрал госпожу к себе, то лучице было бы лучше. Может плоть и пострадала, но однозначно лучица оправилась от последствий надлома в кратчайший срок. И не только потому как лучица близко связана со своим Отцом, но и потому как Господь умеет создавать условия… И он не занимается обманом, как Атефы и не хитрит, как Расы. И коли Бог Асил создавал для взращивания дражайшего мальчика Господа Круча все условия, и слушался меня во всем, лишь бы обезопасить его от гибели… то с вас Расов все надобно вытягивать. Точно это касается не благополучия будущего Бога, а какого-то человеческого отродья. Напоминаю, напоминаю тем, кому особенно неприятна тень, – и сияние сапфиров, в венце рани густо замерцав, стало раскидывать окрест нее широкие марные полосы света. – Плоть перенесла такие тяготы… столько боли, слез, потеря крови, полное безразличие Богов. Не проходящий шрам на руке, неправильно сросшиеся после перелома пальцы ног, слабое сердце. И главное, что не понятно почему? Почему весь этот год, ваши разлюбезные Зиждитель Небо, альвы не интересовались этим, не обращали внимание на боль, никак не лечили плоть, а ведь уже было ясно, что в ней обитает лучица. – Кали-Даруга говорила ту речь с таковой горечью, что щеки Небо зарделись, багряность цвета заполнила скулы, и туго дернулась каждая жилка на лице. – Конечно, для альвов важнее люди и их обучение, занятия, что для них значит плоть с лучицей… Тем паче это лучица Господа Першего.

Рани Черных Каликамов немедля замолчала и торопливо закрыла сразу все три глаза, так как и сама поняла, что стараясь задеть старшего Раса сказала лишнее. Ибо сидящий справа от нее в кресле Седми малозаметно качнул головой, черты его прекрасного лица задрожали, а очи побледнели настолько, что стали почитай в один тон с голубой кожей Кали-Даруги. Встревожено глянули на Седми оба старших Раса, и Дивный стараясь перевести разговор вкрадчиво вопросил:

– Небо?! А почему и впрямь альвы не говорили нам о тех физических проблемах плоти?

И поспрашания его звучали так, словно это Небо, не Седми, был Творцом белоглазых альвов и ноне так опростоволосился.

– Сказывали, – чуть слышно отозвался старший Рас, готовый принять на себя любую вину, только бы умиротворить столь любимого им сына. – Это просто я не ведал, как поступить… не желая еще больше навредить плоти и лучице.

– Сейчас вред заключается в том, абы делать вид, что меня не слышно, – все еще не отворяя очей, произнесла Кали-Даруги, и второй язык, пролегающий по подбородку, легонько шевельнулся, будто ползущая змея, тем движением снимая с лица ее неприятный гниюще-пятнистый цвет. – Сейчас самое важное продлить. Как можно на дольший срок жизнь плоти. Для того нужны условия… Лучице и плоти необходимы одиночество. Вы того их обоих лишаете. Потому госпожа все время нервничает, не слышит лучицу, не понимает, что та ей говорит и потому нет общих связей, а это может грозить при смерти плоти отпочкованием от мозга. Лярва для них обоих наилучший вариант… И еще… Хочу предупредить лично вас, Зиждитель Небо! Коли вы часто будете говорить мне нет! я свяжусь с Родителем и буду уже через него выдавать свои рекомендации.

– Ладно, ладно, я же не сказал нет, – спешно протянул Небо, и губы его туго изогнулись, отчего враз затрепетали волоски усов прикрывающих их сверху. – Просто попросил, предложить, что-то иное. Но коли ты, считаешь, тень лучшим, на том и порешим… Я отправлюсь за ней в Северный Венец тотчас.

– Нет за Лярвой не надо отправляться в Северный Венец, она на маковке четвертой планеты у мальчика Господа Темряя, – глубоко вздохнув, ответила демоница, и, отворив очи, только пока два, более ровно взглянула на старшего Раса. – Я привезла неких существ с собой, думала, могут потребоваться.

– Седми, прошу тебя, – Небо послал сие сыну мысленно так, чтоб Кали-Даруга его не услышала, и шевельнул правыми перстами, тем движением разрывая скучившиеся в плотный ком облака в одной стороне своды залы, похоже испугавшиеся и сгрудившиеся в единое целое от гнева демоницы. – Скажи Кали-Даруге, чтобы тень не входила в капище, уж мне неприятно видеть ее подле девочки.

Седми не отозвался Отцу, одначе, немедля озвучил просьбу его рани от своего имени, вероятно, чтобы она не отказала:

– Кали ты только повели Лярве, чтоб в капище не заходила. Уж больно противное создание… А я за ней слетаю к Темряю. Будет, кстати, о чем с ним потолковать и приглядеть, ибо мало ли чего там намудрит, наш великий экспериментатор.

– И последнее, – теперь Кали-Даруга отворил и третий глаз, тепло засияв улыбкой и развернувшись к сыну Небо добавила, – желательно всем Расам повидаться с госпожой, что, конечно, не касается Господа Огня… Однако, ей особенно надобна встреча с Зиждителем Небо и Зиждителем Дажбой.