Дни родов приближались. Месяц новое лето уже перевалил свою середину, когда Чаровница Благосклонная сказала рани, что вмале родится ребенок и того события надо ожидать в ближайшую неделю. Эта новость дюже взволновала Владу, ибо она узнав от Крушеца, о коротком сроке своей жизни, дюже испугалась, что родив своего сыночка ноне может умереть. Отчего в тот вечер, ворочаясь в ложе, никак не могла заснуть, а посему уловившая ее тревогу рани придя к девушке, обняв, как умела одна она, сразу четырьмя руками, укачала ее низко-певучим песенным мотивом своего гласа.

Впрочем, поутру, еще когда толком на небосвод не поднялась звезда Солнце, и ее восхождение на окоеме обозначилось тонкой полоской света Владелина проснулась от тянущей боли в животе, сразу смекнув, что Богдан решил не дожидаться прохождения этой недели. Явившиеся по ее зову Кали-Даруга и альвы были также встревожены, хотя не подавали виду, чтоб не напугать госпожу.

Роды на удивление прошли быстро и безболезненно, так как только первая острая боль надавила на живот, Чаровница Благосклонная напоила девушку вельми горьким настоем, а демоницы смазали особой дурнопахнущей мазью не только ее живот, но и полностью лядвеи. Тем средством воспользовались по настоянию Кали-Даруги которая боялась, что боль при родах может вызвать неадекватное поведение лучицы и выброс в космическую даль болезненного для молодых Богов зова.

Родившийся вскоре от тех действ мальчик глубоко вздохнул, и единожды довольно вздохнули альвы, и, несмотря на кружащую окрест него тревогу сначала чуть слышно, а посем более насыщенно закричал, вторя тем самым ором рождению собственной плоти. Владе показали ребенка совсем на чуть-чуть, положив его на грудь. Дитя было дюже красное, с густыми рыжими кучеряшками на голове, и, как показалось молодой матери вельми истощенным, в целом как его Отец, Огнь. Узрев такую хрупкость, женщина гулко заплакала и дюже расстроено пролепетала, обращая ту молвь к стоящей рядом Вещунье Мудрой:

– Почему? Почему, такой худенький? Такой маленький?

– Ничего госпожа, – успокаивающе отозвалась царица, и, подняв ребенка с груди девушки, передала его Гадальнице Воркующей. – Господин достаточно здоров. Будет хорошее питание, и он вскоре догонит своих сверстников. А сейчас его надо отвезти на хурул и положить в кувшинку, ибо он поторопился родится. Ему надо было еще неделю побыть во чреве. Но господин, видимо, торопыжка, как и вы… А вам, моя дорогая госпожа, нужно поспать и набраться сил.

Владелина не хотела отдавать сына, не в силах с ним расстаться, однако не только Вещунья Мудрая, но и Кали-Даруга убеждали ее, что для Богдана необходима кувшинка, а ей сон. Молодая женщина так тому расстроилась, что ее тревога вмале вылилась в тяжкие рыдания. Отчего ее пришлось в срочном порядке, и можно сказать силой напоить сонной вытяжкой. И уже после того, как Влада всхлипнув последний раз, резко погрузилась в сон, альвы смогли увезти укутанного ребенка на зыбуше в капище. Откуда его переместили на хурул, прицепившийся одним своим завершием к спутнику Месяцу. На космическом судне родившегося и столь бесценного для всех Зиждителей ребенка ожидали не только бесицы-трясавицы принадлежащие Расам, но и Димургам, во главе со старшей их Трясцей-не-всипухой. Обследованное со всех сторон, и драгоценное чадо под особым присмотром было помещено в кувшинку, чтобы добрать надобного веса и срока… а в это время его мать, и единожды божество спало… ту самую неделю в своем доме на Земле, под трепетной заботой не только самой Кали-Даруги, но и всех иных демониц.

Влада проснулась достаточно отдохнувшей и набравшейся сил. Она открыла глаза, и, воззрившись в навес, увитый сквозной золотой материей, укрепленный на деревянном каркасе возведенным вкруг ложа, первым делом ощупала себя. Проверяя на месте ли ее такой в сравнении с другими беременными маленький животик таящий в себе сына. Одначе, не найдя его на прежнем месте тотчас вспомнила, что Богдан с красно-отекшей кожей и густыми рыжими кудряшками уже родился. Грудь молодой женщины была плотно перехвачена повязкой и слегка тянула в глубине. Владелина торопливо уселась и немедля поднялась с табурета Пушпа, приглядывающая за ней. Служка приблизилась к ложу девушки и нежно просипела:

– Добрый день, госпожа, как вы себя чувствуете? – спешно при том придержав и опустив к долу руки девушки.

– Зачем? Зачем грудь перетянули? – взволнованно дыхнула Владу и принялась суетливо вырывать руки из цепких коротких и толстых пальцев демоницы.

В комнату бесшумно вплыла рани и едва зримо кивнула служке, повелевая освободить дорогу. Кали-Даруга не мешкая придвинулась к молодой женщине и, как дотоль Пушпа удерживала ее руки, нежно и единожды крепко их обхватила.

– Дражайшая госпожа, – участливо спела рани демониц. – Повязку не надо снимать. Вы не сможете кормить Богдана, это не позволяют альвы.

– Как так? – голос Владелины надрывно дрогнул, а щеки да и в целом лицо побурело, ибо к нему враз прилила кровь.

– Я их не смогла убедить, – негромко и вельми мрачно отозвалась Кали-Даруга, и, обняв божество прижала к груди тем самым не давая трепыхаться. – Ребенок… Богдан находится под покровительством и заботой альвов. У них ноне особые полномочия, против каковых я ничего не могу сделать. Однако, поверьте мне, госпожа я сделала все возможно… все, что было в моей власти.

Кали-Даруга не обманывала девушку. Всю эту неделю, что демоницы поили Владелину сонной вытяжкой, она, рани Черных Каликамов, боролась за Богдана. Рани уже давно пожалела, что когда-то передала все права по заботе о ребенке на альвов. Понеже не думала она, что девочка, обобщенно никогда не имеющая кого-то родственного, близкого, столь мощно будет любить свое дитя, переместив на него, все то, что дотоль хоронилось в ее человеческом сердце. Днесь же узрев, приметив эту особую чувственность и понимая, что разлука с малышом может надорвать здоровье божества, Кали-Даруга предприняла все, чтобы вернуть власть над ребенком под свою непосредственную опеку. Однако, альвы и особенно Вещунья Мудрая помнила и просьбу, и выданные ей распоряжения Першим по поводу ребенка Влады и посему решила не только не давать Богдана ей на вскармливание, но и поселить поколь в своем доме. Дело в том, что несмотря на здоровье, ребенок родился вельми истощенным и не только бесицы-трясавицы, но и альвы понимали, что Богдана надо выхаживать или долгий срок на хуруле, или все же на Земле, но тогда под постоянным присмотром Гадальницы Воркующей, каковая по ранее созданным самой же Кали-Даруги жестким ограничениям не могла жить в ее жилище… Приходить, бывать, но не более того.

– Я осмотрела грудь божества, – молвила Гадальница Воркующая, и испуганно зыркнула на стоящую несколько впереди, ближе к сидящему в кресле Огню, рани демониц. – Там почти нет молока, чтобы оно было нужно много трудится. Нужно быть крепким малышом и потратить усилия. Но господин слишком слабенький, ему нельзя тратить силы, там нечего тратить. Надо, чтобы молоко само текло ему в рот. Для того мы отобрали самую лучшую ему кормилицу. Гала крепкая и здоровая женщина, из тех кто ноне может вскармливать. Гала родила уже третьего сына, все здоровые, сильные мальчики, в груди достаточно молока то, что ноне и нужно маленькому господину.

Вещунья Мудрая, Гадальница Воркующая и Кали-Даруга находившиеся в капище в белой зале втроем в упор глядели на сидящего супротив них в кресле зримо недовольного Огня, какового демоница вытребовала для толкования из дольней комнаты хурула.

– Ей можно просто прикладывать, – днесь голос рани в отношении Раса звучал просяще так, что дрогнуло его лицо. – Мальчик Господь Огнь пусть просто прикладывает, не столько кормит, сколько общается с ребенком, госпоже это надобно.

– Зиждитель Огнь, но это не надобно господину, – вставила на удивление весьма ровно Вещунья Мудрая, ощущая за собой нынче власть. – Это ему вредно. Об этом говорим не только я, и Гадальница Воркующая, но и бесицы-трясавицы.

– Пусть будет, как предлагают альвы, – наконец, выдохнул свое решение Огнь и разком прикрыл лицо правой дланью, схоронив под ними свои очи, ибо ему тягостно далось то, что он не уступил просьбе рани.

– А по поводу проживания ребенка? – теперь в тональности голоса Кали-Даруги появился металлический звон, она однозначно уловила тягость в ответе Огня и с еще большей силой принялась негодовать на альвов. Торопко сомкнув свой третий глаз во лбу, рани отвела взор двух других от лица Бога и уставилась на белоснежную поверхность пола. – Ежели дитя будет жить отдельно, это непременно подорвет здоровье госпожи.

– Это всего-навсе на часть лета, – увещая ответила Гадальница Воркующая и на всякий случай, так как с трудом спорила с досель непререкаемым авторитетом демоницы, преклонила голову. – Чтобы я могла выходить маленького господина, чтобы он набрал вес, и стала хорошо кушать, а потом он будет подле госпожи. А поколь госпожа станет приходить, проведывать. Ничего страшного. Ведь это лучше, чем то, что предлагали бесицы-трясавицы. Желающие поместить на более долгий срок господина в купель. Если господина стану выхаживать я, госпожа может быть весь день подле него, а разлучаться будет только на ночь… это такая мелочь…

Впрочем, альвинки не удалось досказать, так как рани Черных Каликамов нежданно рьяно как-то посинела, отчего кожа ее лица, рук и шеи стала неотличима от темной материи платья. Она сомкнула и оставшиеся очи, да досадливо крикнула:

– Закрой свой рот, не смей более говорить, – и тягостно сотряслась всем телом.

Огнь неспешно поднялся с кресла, малозаметно качнулся взад… вперед и болезненно взглянув на стоящую подле его ног демоницу, вельми мягко молвил:

– Ребенок плоти лучицы находится под попечительством альвов, на что им выданы особые полномочия моим Отцом Господом Першим, оные нарушать я не собираюсь. Знаешь Кали, ты сама так решила, а посему по поводу дитя пусть указывают они.

– Ну, это мы еще посмотрим, – прорычала себе в ноги рани Черных Каликамов и резко развернувшись, прямо-таки с закрытыми очами направила свою поступь к завесе, так стремительно, что альвы от страха едва успели отскочить в стороны, абы уступить ей дорогу.

Дня через два после этого события в залу капища, где находились Огнь и вызванный им Небо, через завесу вошел Господь Темряй. Крепкоскроенный и высокий, он смотрелся средь двух сухобитных Расов каким-то витязем вышедшим из сказания. Нежно улыбнувшись Небо и приветственно кивнув Огню, Темряй направился к нарочно приготовленному для него креслу поместившемуся напротив младшего Раса. Димург медленно опустился в перьевито-собранное, дымчатое кресло и самую малость приподнял свои долгие ноги, под каковыми тотчас образовался, вытянувшись из сидения широкий лежак.

– Вельми устал, – густо пробасил Темряй и медленно огладил свою негустую, черную бородку, лишь малость укрывающую подбородок.

– Что так, мой милый? – вопросил Небо, вкладывая в каждое выдохнутое им слово столько любви и ласки, словно до сих пор тосковал за своей лучицей, коя когда-то выбрала не его, а иную печищу.

– Много задумок и потому не всегда успеваю отдохнуть. Да и на маковке, ты же знаешь, Небо, в дольней комнате сейчас пусто, после произошедшего с ней оногдась. Вежды обещал прислать свой чанди, но только в ближайшую асти не раньше, абы ноне занят в Галактике Быстроток, – протянул Димург и легохонько вздохнул так, что затрепетало его долгополое с рукавами черное сакхи, весьма контрастно переливающееся в белой зале капища.

– Ежели ты утомлен малецык, – вкрадчиво произнес Небо и тотчас беспокойно обозрел с ног до головы Темряя. – Ты всегда можешь посетить хурул, тем паче ноне я прибыл на своем зинкурате в Млечный Путь нарочно, чтобы пополнить хранилище.

– Спасибо, – трепетно дыхнул Димург и со значимой теплотой зыркнул на сидящего справа от него в кресле старшего Раса. – Одначе, я прибыл к вам в капище не просто так. Благо, что ты Небо нынче на Земле, а то бы наверно пришлось вызывать тебя, ибо у нас с Огнем почасту случается недопонимание. – Младший Рас дотоль сидевший с закрытыми очами, точно ему было неприятно лицезреть Темряя, медлительно раскрыл правый глаз. – Кали-Даруга в днях подала мне зов, право я был не в Солнечной системе так, что прибыть смог только. Надеюсь, она на меня не серчает. Как я понял, мой дорогую Кали, ей нужна помощь.

Теперь Огнь раскрыл и левый глаз, а по его лицу с четкими линиями и квадратным подбородком, по молочной коже нежданно пробежали огненно-красные искры не столько струящиеся по кровеносным сосудам, сколько вроде текущие по самой поверхности наружного покрова.

– Я так понимаю, это касается местожительства ребенка девочки, – голос Огня теперь не звучал песенными переливами, он стал внезапно холодно-стылым, вроде его раздражало само присутствие Темряя. – Но Кали-Даруга сама передала все полномочия по ребенку на контроль альвов. Так мне сказал Отец, – Огнь сделал особое ударение на последнее слово, тем давая понять Димургу, что он также близок к Першему. – Отец сказал, что у альвов особые полномочия, выданные им, как старшим из Богов в отношении ребенка… Ребенка… мальчика… отпрыска девочки… естественно рожденного, а значит связанного и с самой лучицей. Дитя родилось слишком слабым, ему нужны особые условия и няньки, которые сумеют его выходить.

Огнь днесь явственно гневался, будто Димург предложил ему, что-то скверное, недостойное в отношении ребенка. Теперь по лицу Бога не просто струились огненные брызги, они, отскакивая от кожи, осыпались на его белую короткую рубаху и голубые шаровары. Они тонули в пухлой сизости кресла… Они иноредь приобретали легохонькую зябь и под самой материей сакхи на груди Зиждителя, точно жаждая воспламенить его плоть.

– Огнь, драгость моя, – мягко отозвался Небо, узрев волнение сына, и в его венце купно и как-то враз засверкала не только миниатюрная звезда в центре, но и крохи планеты вращающиеся обок нее. – Умиротворись, мой драгоценный… не надобно досадовать на Темряя.

– Конечно, не надо, – мгновенно откликнулся Димург и в его широкой цепи скрывающей весь лоб полыхнула лучистым серебристо-марным отливом гладь переплетенных колец, лишь на морг показав на своем полотне зримые тела, морды зверей, рептилий, земноводных и даже насекомых. – Не надо на меня всяк раз досадовать сие вельми утомляет меня, и без того такого утомленного. Да и потом такое беспокойство, бесценный, Огнь может тебя воспламенить. Одначе, так как в капище нет Воителя иль нашего милого Стыня, потушить тебя будет не кому.

– Что ж, – незамедлительно отозвался Огнь, единожды приобретая свой естественный молочно-белый цвет кожи и вместе с тем своей молвью стараясь зацепить за живое Димурга. – Сбегаешь за нашими братьями, мой любезный, оно как я погляжу ты весьма скор на исполнение всего того, что касается востроногости.

– Малецыки прекратите, – властно молвил Небо, узрев, как теперь обидчиво вспыхнули и темно-карие очи Темряя, и он весь сам, безусловно задетый словами младшего Раса. – Разве это позволительно, вам братьям вступать по всякому слову в противодейство.

– А никто и не вступал Небо, – теперь уже своим мелодичным тенором откликнулся Огнь и вновь сомкнул очи, пред тем право в них мелькнула затаенная смурь, будто направленная на Димурга. – Просто мы с малецыком Темряем, как всегда случается при наших встречах, обменялись колкими замечаниями. И заметь Отец, – и вновь прозвучал вызов в отношении Димурга. – Это начинает всегда, твой драгоценный Темряй, я всего-навсе отзываюсь.

– Однако, вельми удачно, – отметил Темряй, воочию сделав вид, что не понял очередного выпада в свою сторону, и тотчас широко улыбнулся так, что его темная кожа на малость даже засияла много ярче чем у Расов. – Хотя продолжим сказывать о просьбе Кали… Конечно, Небо мне бы хотелось ее увидеть погодя, коль можно? – Старший Рас не мешкая кивнул. – Кали считает, что если девочку разлучить даже на короткий срок с ребенком, это весьма пагубно отразится в целом на ее здоровье. А если вспомнить, что давеча ей явила и сказала лучица, о коротком сроке жизни, становится явственно зрима ее скорая гибель. Впрочем, лучица, хоть и уникальна, но поколь плохо обучена и ежели плоть умрет ноне, в следующей жизни мы однозначно ее зов не услышим. Сейчас нужно время… Обаче так как ребенок нуждается в особом уходе и одновременно в том, чтоб не расставаться с девочкой предлагаем принять помощь девиц Горгоний.

– Вот почему, скажи мне Небо, я не сомневался в том, что, милый малецык, предложит нам нечто подобное, – насмешливо изрек Огнь, и все поколь не отрывая очей, порывчато качнул головой, отчего махом шибутно шевельнулся схваченные в хвост его огненно-рыжие волосы, пристроенные на полотне материи.

– Потому как дорогой мой Огнь, ты и сам понимаешь, что в данной ситуации это самый разумный вариант, – немедля не менее колко произнес Темряй и обдал лицо Раса серебристым сиянием своего венца. – Девицы Горгонии не раз воспитывали отпрысков лучиц. Они являются идеальными для тех нужд созданиями. Вечно живут при нашей Кали, подчиняются ее слову.

– И вельми не любят людей, – дополнил за Димурга младший Рас и почему-то дюже тому обстоятельству обрадовался, ибо широко улыбнулся.

– Думаю, ты малецык, прав, – задумчиво отозвался Небо, соглашаясь с разумностью предложенного и единожды, не желая огорчать Темряя. – В данном случае девицы Горгонии лучшее и для дитя, и естественно для драгоценной девочки. Единственно не напугают ли они Владушку, уж несколько у них жутковатый вид.

– Думаю, Кали поможет девочке справится с той жутью, – протянул Темряй, и только теперь облокотившись об ослон кресла, положил на грядушку голову, будто всматриваясь в свод залы ноне лишенный всякой облачной завесы и являющий чистую голубизну света. – Это уже не наша забота, а Кали.

– Альвы будут обескуражены, – словно самому себе дыхнул Огнь, уже вроде как отошедший от гнева.

Одначе, оба Бога услышали предыхание младшего Раса и просияли улыбками так, что враз стали похожи друг на друга… никак отец и сын, а как вельми близкая родня.

– Если вы согласны принять Горгоний у себя, то вмале они прибудут. Вначале ко мне на маковку, а после я перемещу их к вам, – все еще осенняя окрест себя пространство лучистостью своего венца и теплотой улыбки, сказал Темряй. – Так, что ребенок еще не успеет выйти из кувшинки, как у него появятся няньки-мастера. Ну, а альвы пускай следят за его здоровьем. И, да, вот еще, что… – Димург на малость прервался… Перевел виноватый взор на старшего Раса, и, желая, что его не услышал Огнь мысленно, не открывая рта дыхнул, – Небо мне нужна твоя помощь. У меня неприятности в Лесном Челе… И я страшусь того, что увидит там Дажба аль Отец… Думаю тогда меня, непременно, отправят к Вежды, под его бдительный присмотр.

– Как же так… кто? Кто смеет решать за меня и моего сына, – горячилась Влада и тягостно сотряслась в объятиях рани, присевшей к ней на ложе. – Это мой… мой сын, никому не отдам… никому.

Девушка теперь и вовсе закачалась, а вместе с ней заходила ходуном и демоница еще крепче прижимая ее к себе.

– Госпожа, госпожа успокойтесь, – зашептала торопливо Кали-Даруга в ухо божества, ощущая как тягостно напряглось тело последней. – Послушайте, что я скажу. Вы уже мать и должны понимать, действовать не во имя своих желаний, а во имя здоровья вашего Богдана, маленького господина.

Молодая женщина немедля взяла себя в руки, глубоко задышав, сомкнула глаза, и, замерев принялась проводить обряд, чтобы снять охватившее ее томление. А вместе с ней застыла рани все поколь удерживая ее в своих объятиях. Прошло совсем немного времени, и Владелина открыла очи, днесь вздохнув много ровнее и перестав сотрясаться.

– А теперь послушайте, госпожа, меня очень внимательно, – настойчиво и очень убедительно проронила рани. – У вас достаточно слабое здоровье, и рожать вообще было нельзя. Однако, зная, как вы все это время мечтали о ребенке, я позволила Господу Огню подарить вам зачаток, чтобы родился Богдан. Но малыш родился недоношенным, слабым и ежели вы не хотите, чтобы он болел как вы, госпожа. – Влада торопливо закачала головой. – Тогда должны… Вы должны слушать альвов, понеже они не посоветуют плохого. Они желают спасти здоровье маленького господина. Потому Богдану нужно не ваше молоко, а молоко иной женщины, кормилицы, у каковой грудь точно вымя коровы раздоено. Господину не придется трудится, ему достаточно будет принять сосок в рот и силы, здоровье уже наполнят его организм.

– Я тоже хочу, хочу его кормить, – плаксиво отозвалась Владу, и хлюпнув носом заплакала, ноне будучи похожей на махую девочку у которой отобрали озорные мальчишки любимую куклу.

– Надобно думать теперь не о том, что хотите вы, моя госпожа, – все тем же наполненным, напитанным любовью, трепетом и нежностью голосом протянула рани Черных Каликамов и перста ее в один морг облобызали кожу лица девушки. – А о том, что хорошо для маленького господина… Итак, – погодя добавила демоница, пред тем точно давая передышку молодой матери и в ее расслабленном теле ощутив согласие. – У Богдана, дражайшая госпожа, будет кормилица. Я ходила, смотрела ее. Это женщина очень сильная и крепкая, молока много… И Гадальница отобрала ее как лучшую из многих иных. Ее сына, как только маленького господина бесицы-трясавицы вынут из кувшинки и передадут на руки альвам, отдадут соседской вскормленнице. И все ее молоко будет доставаться Богдану и он вмале наберет вес. Станет крепким, сильным мальчиком. – Молодая мать согласно кивнула, понимая разумность слов Кали-Даруги, и единожды всхлипнула от огорчения. – Теперь еще одно. Только молю вас госпожа дослушать меня до конца… хорошо? – Владу на малость затаила дыхание и тело ее судорожно вздрогнув, напряглось. – Мальчик так слаб, что ему нужны особые условия роста… Его надо выхаживать. – Слезы из глаз девушки прыснули с новой силой. Демоница тотчас смолкла, нежно утерла влажные очи, нос Владелины взятым со столика ручником, и лишь засим дополнила, – альвы предложили покуда проживать господину в доме Вещуньи вместе с Гадальницей, поелику последняя и будет его поднимать.

– А я… я.., – теперь молодая женщина не просто плакала, она в голос зарыдала… И сызнова сотряслась вся плоть, туго качнувшись, запрокинулась будто разком отяжелевшая голова, верно, она была не в силах справиться с болью наполнившей всю ее.

Рани торопливо раскрыла объятия и положила сотрясающееся божество на ложе, зараз проведя руками по голове и туловищу, стараясь снять обуявшее ее волнение и чуть слышно дыхнула:

– Надо, провести обряд… Сейчас же, не откладывая.

Владелина сомкнув рот, прикусила зубами нижнюю губу, и надрывисто выдохнув через нос, отрицательно качнула головой, сдерживая в себе томление и прекращая рыдания.

– Госпожа… я все те дни, что вы спали, боролась за вашего сына, – уговаривая, произнесла демоница, наново облобызав пальцами все тело девушки. – И коли вы согласитесь на определенные условия, господин будет подле вас. – Влада недвижно замерла, в ее зеленых с карими брызгами очах блеснув махом, потухли капли слез. – Господь Темряй с оным я связалась доставил с моей планеты двух девиц Горгоний, которые станут няньками Богдана. Они подчиняются мне и вскармливают моих детей. Горгонии будут обитать в нашем жилище. В этой комнате будет проживать маленький господин и его кормилица, – губы девушки обидчиво дернулись, но рани Черных Каликамов нежно провела по ним перстом оглаживая их изгибы. – Кормилица будет только кормить. Нянчить, мыть, ухаживать будут попеременно Горгонии. Вы переселитесь поколь в мою половину. Это продлится максимум часть лета. Потом Богдан окрепнет, кормилица уйдет, и вы вернетесь в вашу общую комнату. Поверьте, моя достославная госпожа, я сделала все, чтобы маленький господин был подле вас.

– Спасибо… спасибо Кали, – дрожащим голосом прошептала молодая женщина и тихо всхлипнула. – Ты самая лучшая, одна меня любишь… И Темряю… Темряю спасибо.

Тело Влады тягостно дрогнуло, и она немедля закрыв глаза, вздохнув, замерла, проводя обряд. Кали-Даруга убрала руки от тела божества и с беспокойством вгляделась в чуть поддергивающиеся черты лица девочки, ощущая тревогу за ее состояние. Владелина малость погодя отворила глаза, и, задышав степеней, вымученно улыбнулась так, словно растеряла все свои силы.

– Рати, – позвала рани свою служку. Демоница, дотоль ожидая зова, спешно отворила дверь и заглянула в комнату. – Срочно принеси госпоже драголюбной вытяжки. – Рати немедля закрыв дверь пропала. – Дорогая госпожа и теперь последнее, – умягчено молвила Кали-Даруга, и в черных ее очах промелькнуло, будто нанизанное на золотые волоконца сияния, беспокойство. – Девицы Горгонии выглядят весьма незаурядно и могут своим видом вас напугать, как когда-то я. – Владелина немедля вскочила с ложа и плотно прильнула к груди рани, вжавшись в нее. – Но вы не должны их пугаться, ибо Горгонии дюже любят детей. Они никогда их не огорчат, будут только баловать, кахать, петь песни… Если бы вы госпожа росли у Господа Першего, в младенчестве вас воспитывали под моим присмотром девицы Горгонии.

Одначе, Кали-Даруга зря сказала Владе про Першего, понеже имя его было последней каплей во всем ноне пережитом. И теперь девушка уже даже не желала справиться с томлением, благо Рати принесла драголюбной вытяжки, оную насильно влили в рот госпожи, чем остановили ее судорожный плач. А после того, как молодая женщина более-менее успокоившись, уснула, рани Черных Каликамов подхватив на руки, унесла ее в свою половину дома.