Эта ночь, как бывало на Велесване, считалась светлой. Ибо колоход на Велесване соответствовал времени, когда планета поворачивалась несколько диагонально самой звезде Рашхат. И тогда лучи Рашхат освещали ту часть территории, где находился единственный, крупный континент со слободами, создавая белые и очень светлые ночи.

Звезда, кажется, совсем не зашла за кругозор, хотя ее белый диск пропал из наблюдения, расчертив серебристыми полосами, зеркальную гладь воды, озера Дана. Фиолетово-серебристым смотрелся и сам небосвод, затмивший проседью планету Перундьаг, всегда выступающую справа от пирса своими рыхлыми окоемами.

Прозрачный из хрусталя причал, стыкующийся с храмом, иным своим концом входил вглубь озера Дана, каковое окружало слободу Вукосавку. Восседающая на полусферическом храме (который отражал от своей полупрозрачной поверхности отдельные лучи фиолетового с прожилками серебра) огромная статуя Аруна Гиридхари и вовсе казалось иссера-серебристой, обок коей витал густой лиловый дымок. Подавляя на ней не только зелено-сизые оттенки, но и коричневые полутона. Оставляя насыщенными в фигуре Аруна Гиридхари сидящим в позе пуспа только стыки на складках одежды, пластины пояса, имеющие там оттеночные, синие цвета. Со вскинутых вверх рук, согнутых в локтях, и развернутых ладонями к небу, негуснегести сейчас изливались потоки сине-серой воды, оная большей частью скатываясь со стен храма, попадала в озеро; на широкие, сизо-зеленые листья с загнутыми вверх краями; на сомкнутые, голубоватые, грушевидные соцветьях покрывающие Дану и на хрустальный прозрачный причал не каплями воды, а крупными серебряными звездами.

Камал Джаганатх сидел на самом краю пирса, опустив ноги в воду, и наблюдал, как на противоположный берег Даны, прилетев, опустилась стая птиц гарудах, почасту издающих низкий сип. Расплющенные их тела, в виде диска ромбовидной формы, срощенные с головой и кожистыми крыльями, имели длинные в виде шнура хвосты. Не обладающие опереньем, они все еще просматривались парящими над водой, порой поблескивая синевой света с ярким всплесками серого от падающих на них лучей Рашхат. А расположенные по бокам головы четыре глаза, словно перекликающиеся игрой света с желтыми пятнами находящимися подле, придавали птице состояние призрачности, эфемерности. И если бы не почасту щелкающий клюв, указывающий на ее жизненность, принцу могло показаться, что и он, и Дана, и Велесван есть только выдумка его диэнцефалона, не более того. Выдумка, переложенная на бумагу или изданная электронной книгой, где-то в Интернет ресурсе в далекой Галактике Вышень — Млечный Путь, названной так, определенно, в честь славянского бога Вышеня, одной из ипостаси единого бога Рода (в индийской традиции прозванного Вишну), в еще более удаленной Солнечной системе, на планете Земля. Впрочем, гнусавый птичий хор, не только тех, что долетал изредка из лесов окружающих Вукосавку, но и самих гарудах, своими долгими, растянутыми или резкими звуками, зачастую дребезжащими, щелкающими, шуршащими, чавкающими, рыкающими, всхрапывающими, всякий раз возвращал в нынешний момент времени Камала Джаганатха.

Он пришел на причал ночью, с разрешения Аруна Гиридхари, потому что теперь ему дозволялось много больше в связи с его титулом и возрастом. Да и по наущению главного дхисаджа, ассаруа стал больше доверять желаниям собственного наследника, понемногу давая ему надобной свободы. Однако вследствие внезапности фантасмагории, все также купаться в озере без Аруна Гиридхари не позволялось.

Да и сам приход ночью на Дану разрешен был только в сопровождение халупника и пятерых рабов. Халупник у принца теперь имелся свой. Тот самый, коего когда-то подарил дайме асгауцев Хититами Сет, а велесвановец Сапан обучил языку и традициям.

Туви, из всех выбранных имен, именно так решил назвать собственного халупника Камал Джаганатх. Он мало чем отличался от представителей своей расы, имея плоско-растянутое туловище, темно-стального цвета влажную кожу, мощные и очень длинные нижние конечности с овальными стопами, завершающиеся тремя расставленными пальцами с крупными с когтями на концах и четырьмя руками. И на взгляд Камала Джаганатха всего-то разнился со своими соплеменниками отличительными чертами морды, расположенной на узкой, длинной голове с мягким хоботком сверху над которым имелись прорези для ноздрей, а выше располагался один небольшой с коричнево-черным отливом глаз.

Туви, как и обещал Хититами Сет, и впрямь помнил все о своей прежней жизни на Земле, он опять же сохранил рефлексы и накопленные за жизнь способности. Однако, как и положено, был лишен свободомыслия, независимости, и в обязательном порядке в искусственной форме в нем имелась подчиненность будущему хозяину. В разговоре с Камалом Джаганатхом он сознался своему нубхаве, что на Земле был достаточно богат, проживал с ним в одной стране и занимал определенный, высокий, государственный пост. Посему в его распоряжение находились не только дома, квартиры, счета в банках, но и возможность брать взятки, обманывать, расхищать государственные деньги, имущество.

Хотя для велесвановцев он оказался очень бестолковым и ленивым, не раз раздражая тем принца, негуснегести и как итог, получая выволочки от старшего халупника, Ури.

По крайней мере, Туви нельзя было отказать в уме, и если мыслить стандартами солнечников образованности. Ибо он с легкостью перекладывал стихотворные формы землян на язык велесвановцев. Вероятно, по этой причине в свой срок дайме асгауцев его отобрал и сберег в нем память.

Собственно из-за этой способности Туви сохранял привилегированное место среди своей расы, оставаясь халупником принца и наследника Аруна Гиридхари. И по сей причине не лишался памяти. Оно как вопреки возникающему в Камале Джаганатхе раздражению на мысли Туви, так-таки сам принц всегда вступался за него, когда негуснегести предлагал его сменить в связи с нерасторопностью.

— Туви, ты ноне замолчишь? — недовольно продышал Камал Джаганатх, снова уловив мысли халупника о своей горемычной судьбе. Порой ссасуа не удавалось, прикрыть свой диэнцефалон выстроив брезжащий свет между ним и всем тем, что находилось подле. Это проходило не только в минуты волнения, но и когда принц задумывался о тревожащем его, вот как сейчас. Посему и смог уловить мысли сидящего на корточках в пяти метрах от него халупника, враз услышав его чуть бурлящее дыхание, в коем теперь просквозил страх.

Ссасуа также разком выдохнул через рот и увидел, как выпущенный воздух дрожащей зябкой волной стал расходиться по кругу, опоясывая в первую очередь его голову, и прикрывая диэнцефалон.

— Ты, знаешь Туви, был такой мудрец, солнечник, — проронил Камал Джаганатх, кажется, полностью зафиксировав собственную голову в колеблющихся подле волнах. — Персидский поэт, философ, математик, он писал рубаи, четверостишья, Омар Хайям, — дополнил он, переходя на перундьаговский, не очень-то надеясь, что халупник его поймет. Ибо Туви теперь говорил только по-велесвановски, как и мыслил, слышал.

Впрочем, халупник, точно приняв на себя мысли нубхаве, процитировал:

— Мы случайно пришли, и покинули свет.

Мир без нас простоит еще тысячу лет.

Нас и раньше тут не было, после не будет.

Ни вреда и ни пользы от этого нет.

Камал Джаганатх тягостно вздрогнул, так как не ожидал, что Туви не просто процитирует, но еще и то, что так волновало, задевало за живое когда-то в прошлой жизни, заставляло мучительно думать о собственном предназначении, как отдельной личности, и обобщенно человеческого общества.

— Ты, словно прочитал мои мысли, Туви, — негромко дополнил принц, слышимо вздыхая, и тем сейчас сопереживая участи халупника, волею судьбы, желанию дайме асгауцев или предпочтением отбиравших его таусенцев ставшим теперь прислужником.

— Нет, голубчик, — произнес, бесшумно подходя сзади Арун Гиридхари, и качнул головой, указывая халупнику уйти к оставшимся подле храма рабам, дабы не мешать разговору. — Он всего-навсего принял посланное тобой. Помнишь, главный дхисадж пояснял тебе, ни в коем случае не задевать указаниями колеблющиеся обок тебя волны. Понеже примитивный мозг находящегося рядом, мгновенно воспримет твои указания, або выполнить.

— Ассаруа, — встревожено протянул Камал Джаганатх, опираясь руками о причал и выуживая из воды ноги, чтобы подняться.

— Сиди голубчик, сиди. Не подымайся, — мягко протянул негуснегести и принц, моментально расслабившись, спустив в воду правую ногу, оглянулся.

Туви уже торопливо уходил в сторону стоящих сплошной стеной, и с тем прикрывающих доступ на причал, рабов. А на лице Аруна Гиридхари не только подходящего, но и восседающего на храме порой выступала улыбку. Негуснегести одетый в синюю утаку и медно-золотой паталун, чей подол прямо-таки касался поверхности пирса, показался принцу расстроенным, огорченным, видимо, все еще переживая давешний разговор с главным дхисаджем удаленно по ситраму. Или состоявшийся позднее с ссасуа, в котором достаточно удрученно упрекнул последнего за неправильность замыслов и действий, могших поставить велесвановцев в зависимость от асгауцев и людоящеров.

Арун Гиридхари, наконец, поравнялся с сидящим Камалом Джаганатхом (ощущающим собственную вину перед ассаруа), а потом, приподняв паталун, медленно опустился на край причала, как-то и вовсе сразу опустив обе ноги в воду.

— Прости меня, ассаруа. Прости, — чуть слышно дыхнул принц, оно как был не в силах выносить вину перед негуснегести.

Арун Гиридхари дотоль наблюдающий за птицами, расположившимися на противоположном берегу, неспешно перевел взгляд на ссасуа и теперь улыбнулся сильней, изогнув нижний край рта, проложив по верхнему краю вплоть до ноздрей тонкие морщинки, вскинув сами уголки. Живописуя своим видом не удрученность, а только восхищение и испытываемую им теплоту.

— Я согласен с главным дхисаджем, голубчик, — теперь он отозвался, вкладывая в тембр своего бархатисто-нежного голоса всю любовь, кою питал к собственному наследнику. — Мне надобно научиться доверять твоим просьбам. Уметь не только их подправить, но и исполнить. Поелику не будем более о том, абы я не считаю, что попросив помощи у пречистого гуру, ты меня предал. Сие твое умозаключение не верное. Так как главный дхисадж никогда не являлся моим врагом, вспять того будучи создателем. Хотел тебе сказать, — протянул он после небольшой паузы, — что я связался с верховным правителем людоящеров. Попросив его в ближайший срок прибыть на Велесван. Договоренность с перундьаговцами и ерьгловцами мною также достигнута.

— Ассаруа, — прошептал Камал Джаганатх, и, подавшись вперед, склонив голову, прислонился лбом к предплечью левой руки негуснегести. Таковым образом не только его поблагодарив, но и вновь выпрашивая прощения, примиряясь с тем, кого так любил, и от кого так мощно зависел.

— Мой поразительный абхиджату, — ласково отозвался Арун Гиридхари, и, склонив голову, коснулся макушки принца своей левой щекой, неизменно успокаивая, поддерживая. — Право молвить, со мной так-таки почитай сразу связался пречистый канцлер-махари уточняя действительно ли согласовано вхождение в систему Дюдола-тиара влиг-поте НгозиБоипело Векеса. А когда узнал, что именно я его и пригласил на Велесан предложил принять помощь от тарховичей в виде соглядатаев и крпан.

— Точно соглядатаев и крпан тарховичей тут нет в необходимом количестве, — усмехаясь, отозвался Камал Джаганатх отклонившись от руки негуснегести и заглядывая ему в лицо. — И, что же ты ответил, ассаруа? — дополнил он свою речь вопросом.

— Сказал, что прилет влиг-поте и встреча принца с верховным правителем людоящеров, была одобрена главным дхисаджем, — пояснил Арун Гиридхари, и, вздев руку, протянув ее в направление лица ссасуа, нежно огладил края его ноздрей. — И ежели пречистый канцлер-махари о том не знает, может сие вызнать у пречистого гуру Ковин Купав Куна. Видимо, все-таки ведает, абы, — досказал он, теперь сместив большой палец и проведя им по грани век принца. — Весьма мягко отметил, что желал токмо уточнить, не нужно ли, что нам, не более того. Очевидно, ты вельми дорог, голубчик, тарховичам. Поелику хан перундьаговцев в приватной беседе поделился, что в системе Дюдола-тиара, как только ты появился на Велесване, бессменно дежурил мальный виомагам тарховичей. Он пытался узнать у адмирал-схалас Госпав Гавр Гая в свой срок, зачем в нашей системе их судно, но тот ответил, что это его не касается. Обаче так как днесь мальных виомагама стало дежурить два, аз-Елень Велий Дьаг понял, что сие связано с тобой, мой поразительный голубчик, — протянул негуснегести, и мягко огладив обе щеки ссасуа большим пальцем и сложенными тремя, отвел от него руку, да развернувшись, воззрился на поверхность озерной глади.

— Ассаруа, все хотел узнать у тебя, — удовлетворенно выдыхая через рот, молвил Камал Джаганатх. — Ты, что-нибудь знаешь о первой расе Веж-Аруджан, величаемой строителями Галактик. Изначальной расы, которую называли сурьевичи?

Принц медленно развернулся в сторону озера, одновременно, спуская в воду левую ногу, чья голень, стопа и пальцы, как и кисть правой, все еще имели отличительные от всей остальной кожи темно-болотные расплывчатые пятна на зеленовато-коричневом наружном покрове.

— Вельми мало, — отозвался немного погодя Арун Гиридхари, проследив взглядом за ногой ссасуа, которая вызвала широкую, хотя и короткую приливную волну, выплеснувшуюся на край пирса. — Как и все иные расы, населяющие Веж-Аруджан, понеже сия информация находится у тарховичей. Одначе в общих чертах, это были строители Галактик, не только Сварги, Вышень и Брахмы, но и еще трех близлежащих, позднее отошедших во владения гиалоплазматическим созданиям и существам. Их названия ноне звучат, как Ланийкдан, Гёладже, Срынфы. Данные Галактики тарховичи уступили в войне, абы спасти Вышень. Обаче Ланийкдан была уступлена частью, абы ее иной половиной владели схапатихи, дотоль держащие там власть. Хотя ноне схапатихи подвергаются смерти, и все с большим трудом могут совладать с существами, оные есть их творениями. Касаемо, Вышень, тарховичи считают сию Галактику центральной, изначальной, где когда-то и зародилась жизнь, опосля распространившаяся округ. Эта Галактика первоначально носила название Сурья, понеже породила сурьевичей, а по смерти впитала их тела.

— Сурья, — повторил некогда название Галактики Вышень, Млечный Путь, Камал Джаганатх, однозначно, уловив особое волнение собственного диэнцефалона огладившего изнутри черепную коробку удлиненными подвижными придатками, сейчас не только виски, но и лоб.

Видимо, потому как сурья было очень близким словом в прошлом принца. Ибо славяне, из чьего рода была его прежняя плоть, так называли древний напиток на основе меда, а в индуистской мифологии бог Сурья олицетворял солнце. Впрочем, как и Брахма (принадлежащее названию другой Галактики, входящей в Веж-Аруджан) являлся высшим божеством, открывающим триаду верховных богов индуизма. Удивительно переплеталось и название Галактики Сварги с верования древних славян и индусов. Оно как первые считали Сваргу небесным царством богов, славянским ведическим раем, учрежденным богом Сварогом, а вторые ассоциировали данное название с небом, обителью света, куда уходили после смерти души добродетельных людей. Таким образом, точно объединяя как само представление, так и верования разноплеменных народов, славян и индусов.

— Тарховичи говорят, что наши общие создатели сурьевичи, — продолжил толкование Арун Гиридхари, и будто уловив волнение в ссасуа, вскинув руку, огладил его голову, прилаживая на ней оранжевые короткие косички волос. — Понеже каждое из созданий, существ наполнено их информационными кодами, в той или иной форме внедренных в наш геном. Сурьевичи в свой срок слепились из газа, пыли, плазмы и иных объектов и опять же спустя срок времени распались на них, превратившись в частицы оные наполняют Вышень и неизменно касаются каждого из нас.

— Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах, — процитировал Камал Джаганатх запомнившуюся фразу из «Библии», книги являющейся священной для одной части землян. — Получается, думающие, таким побытом, солнечники, оказались правы. И создатели наши и мы сотворенные из пыли, в пыль по смерти и обратимся. Видимо, они были могучими, эти сурьевичи?

— Непременно, голубчик, поелику лишь внушительным, мощным созданиям доступно творение самих Галактик, — отозвался негуснегести, и, подавшись вперед да единожды склонив голову, заглянул в лицо своего ссасуа. — Почему голубчик тебя тревожит сия раса?

— Тревожит, — повторил вслед за Аруном Гиридхари принц. И воззрившись прямо в глубины его бледно-сиреневых радужек, пожав плечами, дополнил, — тревожит тот разговор с Ковином. Словно он желал, что-то растолковать… Растолковать о моей связи с сурьевичами, но не решился. Побоялся меня взволновать еще сильней. Он больше не возвращался к сурьевичам, стараясь устойчиво уйти от ответа, от самих разговоров. Но мне ассаруа, так хочется как можно больше узнать о сурьевичах. Ибо когда я услышал название их расы, зябью волнения отозвался не только весь диэнцефалон, но и мое тело, будто я встретился со всей своей родней, предками сразу, в одном месте, посему так и взволновался.

— Главный дхисадж и мне никогда, ни старался растолковать, — отозвался Арун Гиридхари, теперь прекратив гладить голову ссасуа, однако продолжая ее придерживать ладонью, будто боясь разорвать меж ними обоими возникшее доверие. — Впрочем, я смог узнать сам, от схапатихи Галактики Ланийкдан, когда туда летал в свой срок, что последний из сурьевичей, слывший ему близкородственным по способностям, подвергся маране, когда тарховичи обладали властью в Веж-Аруджане. Когда они населяли ее расами, обустраивали и творили, согласно своих замыслов. Процесс мараны вельми долог, понеже тот последний сурьевич смог узреть начало становления Веж-Аруджана.

Негуснегести смолк и вновь нежно огладив голову принца, выпустил из хватки, уставившись взглядом вдаль, словно на пролегшую от Рашхат полосу света, стыкующуюся с противоположным берегом. Неожиданно и вовсе громко засипели гарудахи, кормящиеся над озером и сидящие частью на береговой полосе и листах растений покрывающих озерную гладь, провожая на окончательный покой звезду, так нежно и трепетно обогревающую эту чудесную планету, покрытую бором, вязником, дубняком, ельником, кибелой, паном, марью, уремой, чернью, как когда-то пояснительно сказал Камалу Джаганатху таусенец Минжминжо Нию, ассоциируя многообразие леса с его прежним местожительством.