Камал Джаганатх с трудом открыл веки. Сначала нижние, затем верхние и тотчас увидел над собой прозрачное кварцевое стекло крыши, через которое наблюдалась лиловая синева небосвода с пробивающимися по нему белыми лучами, по рубежу имеющих малиново-красные тона. Явственно своим светом указывая на то, что на Велесване наступала ночь. Принц находился в своей ложнице, где, убранные золотистой шелковой тканью с волнообразным отливом желтых и голубых полос, идеально ровные стены, упираясь во внутреннюю поверхность крыши, и, без того высокую комнату зрительно делали еще выше. Четыре дёпаки стоящие по углам ложницы совсем чуть-чуть излучали голубоватый свет, словно указывая, что лежащий на лауу ссасуа здесь находился не один или один остался совсем недавно. В комнате как всегда было жарко. Тепло, подымаясь от квадратных, плетеных половиков устилающих пол, легкой дымкой курилось кругом.

Стоило только Камалу Джаганатху открыть глаза, как острой болью отозвался диэнцефалон и не только он. Обобщенно болела вся голова, особенно лоб, то место внутренней мозговой поверхности, куда воткнулся точно созревающий на одном из придатков третий глаз. Впрочем, пару секунд спустя принц понял, что у него болит не только голова, но и в целом тело. Ломили, кажется, все суставы, а усталость ощущалась такой, будто дотоль ссасуа прошел, проплыл без остановки многие версты. Стараясь вспомнить, что с ним произошло и почему он внезапно (ибо это произошло именно так) оказался в ложнице лежащим на лауу, обряженный в свапху. Оно как последний фрагмент всплывающий в диэнцефалоне был связан с разговором в казенке между ним, ассаруа, верховным правителем людоящеров и дайме асгауцев.

Неожиданно в Камале Джаганатхе пропало ощущение собственного я. Его заслонила оранжевая туманность наполненная скоплениями частей тела какого-то мощного создания, а после и вовсе ярчайше промелькнули слова по поводу информационных кодов и указаний касаемо джан, сказанных глухим голосом, не в смысле звучания, а точно степенно затухающего, теряющего жизнь. Видимо, по этой причине вызывающего болезненную тоску в диэнцефалоне.

Прошла не одна минута, когда диэнцефалон ссасуа, переработал и саму картинку с Хититами Сетом, и оранжевую туманность, и появившегося амирнарха. Предположив, что увиденные им события принадлежат центральному отделу нервной системы дайме, каковые всколыхнулись, когда Камал Джаганатх неумеючи прочитал его мысли. А диэнцефалон принца лишь спустя срок степенно настроился на восприятие происходящего в данный момент времени. И немедля принял на себя горестные мысли Туви о собственной нелепо развернувшейся одним местом к нему судьбе, круто бросившей его «из князи в грязи».

Острая волна раздражения, сменив боль, переполнила диэнцефалон Камала Джаганатха и он, резко вскочив с лежака, сел, да оглядев комнату, где находился один, прямо-таки зарычал от гнева в сторону сомкнутой золотистой створки, за коей и поместился халупник:

— Туви, сука! Заткнись! — И лишь, после переходя на велесвановский все также нервно докричал, — заткнись, тотчас, Туви! И немедля! Немедля позови нубхаве Аруна Гиридхари!

От напряжения и слабости принца тягостно качнуло назад, и он повалился на лауу, словно подрубленное дерево, плюхнувшись спиной на его серебристую, бархатную поверхность, надрывисто задышав. Впрочем, громкий крик ссасуа не просто прекратил движение мыслей Туви, но и погнал его в сторону половины негуснегести. Посему миг погодя до слуха Камала Джаганатха донеслось легкое поскрипывание половиков в коридоре, неизменно улавливаемые его диэнцефалоном в моменты волнения.

Сассуа меж тем замер на лежаке, глубоко задышав, ощущая, как надрывисто задрожало его тело (вроде он озяб), стараясь не допустить прихода фантасмагории и, одновременно, пытаясь воссоздать вокруг головы брезжащую волновую стену, чтобы воспрепятствовать и дальнейшему чтению мыслей. Створка двери медленно соскользнула в сторону и впустила в ложницу Аруна Гиридхари, сменившего парадный наряд на красно-оранжевый паталун и иссера-серебристую утаку. Негуснегести торопливо вступил в комнату и, не мешкая, направился к лауу, опустившись подле в позу пуспа. С тем же беспокойством оное выражалось опущенными вниз уголками рта, он протянул к лежащему принцу руку и нежно огладил края его ноздрей, с волнением в голосе вопросив:

— Голубчик, как ты?

— Этого Туви, ассаруа, надо убить, иначе он своими стенаниями сведет меня с ума, — с прежним недовольством отозвался Камал Джаганатх и вновь тягостно вздрогнул, однако, уменьшая саму зябкость в теле. — И тем самым лишит тебя наследника и разрушит все замыслы амирнарха.

— Ежели он тебя раздражает, голубчик, его можно сменить на любого другого, али подчистить память. Я могу о том потолковать с главным дхисаджем к примеру, — отозвался не скрывая попечения в голосе Арун Гиридхари и теперь огладил большим пальцем правой руки глаза принца, а после и сам лоб.

— Не нужно, ассаруа, ибо мне нравится в Туви его способность с легкостью перекладывать на велесвановский язык стихи, выражения присущие солнечникам, — отозвался Камал Джаганатх, почувствовав, как под поглаживающей рукой негуснегести уменьшилась боль в голове. — Что со мной случилось в казенке? — задал только один вопрос принц, хотя жаждал плеснуть их потоком.

— Ты лишился восприятия, — пояснил Арун Гиридхари и подушечка его пальца, оглаживающая кожу на лбу юного авгура, ощутимо дрогнула. — Сие произошло внезапно, что напугало не только меня, но и верховного правителя, благо он успел подхватить тебя на руки. Иначе бы ты упал с хояны. Я сообщил о произошедшем пречистому гуру и он вже вылетел, не более трех часов как будет на Велесване.

— Не надобно было вызывать Ковина, — раздосадовано проронил Камал Джаганатх, понимая, что главный дхисадж узнав о причине произошедшего, непременно, станет его ругать. — Просто я попробовал прочитать мысли Хититами Сета без разрушения волновой стены, абы не принимать на свой диэнцефалон думы твои ассаруа и Векеса.

— Зачем ты сие свершил, голубчик? — демонстративно недовольно вопросил Арун Гиридхари, резко убрав от головы принца снимающую с нее боль руку, слегка сузив глазные щели, отчего в черных овальной формы зрачках, будто утонули голубо-алые радужки, этим выражением лица изобразив явственное раздражение. Чего в отношении к ссасуа, кажется, никогда и не испытывал.

— Прости, ассаруа. Хотел вызнать мысли дайме, не подумал, что могу лишиться восприятия, — чуть слышно отозвался Камал Джаганатх, не в силах ощущать в направление себя столь не прикрытое негодование.

— Я не стану тебя ругать, хотя следует, або ты мог навредить себе и собственному диэнцефалону, — протянул в ответ Арун Гиридхари, несомненно, он уловил тревогу ссасуа, и, уступив, просто-напросто не стал тревожить его еще сильнее. — Пускай недовольство выскажет главный дхисадж, оный проделает сей путь от Тарх системы до нас, всего-навсего по причине того, что ты, голубчик, хотел вызнать мысли дайме асгауцев.

Негуснегести замолчал, и, протянув руку, нежно огладил голову принца на коей недлинные, оранжевые волоски с мерцающим блеском были распущены, разравнивая их на поверхности лауу.

— Ассаруа, чем закончился разговор между дайме и Векесом? — неуверенно вопросил Камал Джаганатх, не столько стараясь перевести тему, сколько сейчас волнуясь за то, дабы Хититами Сет не уловил ковыряния в его диэнцефалоне.

Арун Гиридхари совсем чуть-чуть изогнул нижний край рта, видимо, он понял, о чем беспокоится его ссасуа, однако, не желая изображать улыбку, враз дернул его вниз, лишь немного погодя, как говорится, выждав паузу, сказал:

— Разговор закончил ты, голубчик, своим падением. Касаемо, договоренности так она была достигнута ранее, и верховный правитель вже покинул Велесван, хотя давеча связался со мной абы узнать о твоем самочувствие. — Он прервался, и, перестав гладить голову принца, совсем немного развернул ее в свою сторону так, чтобы его взгляд полностью наблюдал за изменением лица последнего и бархатисто-нежно, ласкающе слух дополнил, — обаче ежели тебя голубчик интересует, как откликнулся на чтение его мыслей дайме. — Негуснегести перевел дух, лишь затем, чтобы принц торопливо кивнул, подтверждая его догадку. — Уверен, что он ничего не приметил, поелику был также встревожен твоим состоянием. Да и сакра находящаяся на его голове, несомненно, тому действу противоборствовала, посему вряд ли ты смог, что узнать.

— Смог, — торопливо отозвался Камал Джаганатх, узрев в глазах негуснегести с голубо-алыми радужками и овально-растянутыми вдоль век черными зрачками недоверие. — Смог выяснить все, что было нужно. И днесь я знаю, ассаруа, что дайме асгауцев нас с тобой обманет. Он не собирается вывозить мальчика в систему Нубнефер, на планету Унегубу, — впервые так назвав сына перед Аруном Гиридхари и тем словно отделив его от себя. — Вывезет в какую-то другую систему Галактики Вышень. — Принц теперь вскинул вверх правую руку и приложил ладонь к щеке негуснегести, словно навсегда скрепляя свои и его чувства. — Помнишь, ассаруа ты когда-то рассказывал про диэнцефалоны, каковые могли наблюдать отрезки грядущего, замыкая определенные фрагменты будущего с настоящим в круг, тем самым выстраивая необходимые события. Каких созданий ты имел в виду?

— Сие не тарховичи, коли ты об том, голубчик, — достаточно уклончиво протянул Арун Гиридхари, и ссасуа мгновенно уловил в тембре его голоса не желание толковать и тем волновать его еще больше. — У тарховичей нет способностей к фантасмагории. Сама фантасмагория, как способность путем случайного эксперимента возникла в моем диэнцефалоне, ее нарочно не создавали. Иногда она появляется в человеческом подвиде в системе Ришватья-Ума, Галактики Вышень, откуда для велесвановцев и поставляют мозг. В Веж-Аруджане ходит информация, что данная система произошла из останков одного из сурьевичей, тем самым наполнив и сам подвид человечества, в ней обитающий, способностями к фантасмагории, весьма токмо в малой его доле, без возможности проецировать желаемое грядущее и тем паче смыка его с настоящим.

— Значица, это сурьевичи обладали таковыми способностями? Способностями фантасмагории и смыка грядущего с настоящим, — настойчиво вопросил Камал Джаганатх, добиваясь ясности в том, что его волновало. Он ноне, однозначно, понял, что в парящей оранжевой туманности видел части тела сурьевича и стал сомневаться, что это были воспоминания Хититами Сета, явственно на тот момент не могшего того видеть, там присутствовать, в силу молодости собственной расы.

— По-видимому, — и вовсе неопределенно отозвался Арун Гиридхари, и, склонив голову вбок, слегка прижал удерживаемую возле его щеки руку принца к плечу, вновь огладив волосы на его голове.

— Знаешь, ассаруа, — отметил Камал Джаганатх, улыбнувшись негуснегести и проявленной им любви, кою он демонстрировал редко, в основном выражая в отношение него заботу. — Придет срок и я стану разыскивать ту систему куда отправят человеческого мальчика. Ибо дайме выполнит часть уговора, обеспечив его благополучной жизнью, заботой и уважением. И, в общем-то, я мог бы днесь изменить настоящее, но мы уже с тобой его меняли, весьма для нас обоих тревожно. Посему оставим все как есть, да и я не хочу, дабы поменялось грядущее. Так как, похоже, я его окончательно сомкнул с нонешним днем. — Принц довольно улыбнулся, да приоткрыв рот, засмеялся, ощущая не только эти нити будущего в руках, но впервые чувствуя мощь, силу своего диэнцефалона, определенно, родственного тому сурьевичу, что распадался на газовое составляющее в оранжевой туманности. Не просто неся в себе часть его информационных кодов, а ощущая сопредельную с ним близость, вроде с родственником.

Камал Джаганатх опустил слегка затекшую правую руку вниз, и, пристроив ее на серебристую поверхность лауу, воззрился в прозрачное кварцевое стекло потолка, а заодно и крыши, через которые просматривался небосвод. Он теперь сменил лиловые тона на фиолетово-серебристые, куда вошли и сами дотоль правящие белые лучи Рашхат, и пролегающая по их рубежу малиновая кайма. Ссасуа еще немного молчал, обдумывая разговор с негуснегести, а потом неспешно рассказал ему и о самих мыслях Хититами Сета, и о виденном в фантасмагории, и о разговоре оный, вероятно, состоялся у амирнарха с последним сурьевичем.

Арун Гиридхари слушал принца внимательно, почасту оглаживая края его ноздрей, глаза, голубя волосы. И Камал Джаганатх даже без чтения мыслей ощущал в движениях ассаруа волнение и напряжение так, словно тот уже догадался о его роли в Веж-Аруджане и сам пугался себе в том признаться. Видимо, по сей причине, стоило только принцу закончить свой рассказ, негуснегести сдержав подушечки трех пальцев на его губах, и стараясь, непременным образом, перевести тему разговора, сказал:

— Голубчик, вмале прибудет главный дхисадж, и мне надобно будет тебя покинуть, абы распорядиться о его доставке к нам в чертоги и размещение в слободе. Ежели он не потребует твоей доставки в Садхану, понеже в разговоре со мной давеча о том сказывал. По его отбытию я хочу провести обряд, дабы объявить тебя принцем при велесвановцах и нарезать следующие по количеству чешуйки.

Арун Гиридхари произнес это таким тоном, что Камал Джаганатх уловил в нем очевидное желание сохранить подле себя собственного наследника, такое желание кое испытывает попечительный родитель в отношение единственного и дорогого дитяти.