Для себя Даша давно решила, что она дурнушка, как ласкательно (проявляя в том, мудрую доброту) сказывал русский народ о некрасивой женщине. Невысокого роста, чуть полноватая, одновременно, сберегшая спортивную фигуру с большими плечами и мускулистыми руками, Дарья имела круглое лицо, узкий разрез глаз, маленький рот да нос «картошкой» круглой формы, достаточно крупный. Впрочем, высокий лоб, густые, длинные, средне-русые волосы (носимые в основном плетеными в косу), брови, ресницы и глубина сокрытых под ними зелено-голубых глаз придавали ей присущую мягкость, теплоту женщины умеющей любить, ценить, быть верной. Ясность прямого взгляда выдавали в ней острый ум, приправленный мудростью не столько прожитого, сколько пережитого, осмысленного к тридцати двум годам, способность поддержать интересный разговор и располагающим в отношении искренности изгибом светло-красных неполных губ, со слегка приподнятыми вверх уголками, символизирующих улыбку. Опять же, что касаемо мнения о себе, Дарья долгое время считала себя посредственностью и пасынком судьбы, а после того как стала писать по большей частью стала выражаться о себе, как бумагомарателе. И это притом, что тексты набирала сразу на ноутбуке, не привлекая к тому священнодействию бумагу.

Очутившись на четвертом этаже, Юрий Анатольевич, пропустив женщину вперед, направил ее поступь в конец коридора, такого же широкого с высокими потолками в светлых тонах стен и потолка, да красной дорожки лежащей на полу. Остановившись возле самого крайнего по правую сторону коридора кабинета с массивной одностворчатой дверью (на коей висела табличка Љ 451), капитан спецслужбы вновь ухватил Дашу под левый локоть, да повернув дверную ручку вниз, явил довольно-таки просторное с высоким потолком помещение. Прямоугольная комната, выполненная в классическом стиле с приглушенно-кирпичным цветом стен и потолка, коричневого под паркет полом, имело одно большое в половину стены окно, укрытое тяжелыми темно-зелеными, длинными шторами, собранными на уровне подоконника завязками, потому несколько приглушающими свет. Такая же массивная была и мебель, два широких прямоугольных, деревянных стола, стоящих напротив друг друга, по правую и левую стену, с вычурными ножками и изогнутыми металлическими ручками выдвижных ящиков. На обоих столах поместились подставки под ручки, карандаши опять же в стиле ретро, однако, телефоны и два серебристых ноутбука выдавали приближенность к современности. Подле правой стены, сразу за столом и ближе к выходу, располагался здоровущий темно-зеленый кожаный диван, с деревянными подлокотниками. Напротив него, впритык к стене, поместился не менее вычурно-массивный, темного цвета книжный шкаф, со стеклянными дверцами, чрез каковые проглядывали стоящие на полках корешки скоросшивателей. Две бежевого оттенка люстры с декоративными вставками и пятью лампами светло освещали сам кабинет, посему войдя в него из полутемного коридора, Дарья слегка прищурилась.

Лишь минутой спустя приметив находящихся в комнате двух мужчин. Одного полноватого и невысокого, сидящего на диване, а другого более крепкого, схожего с Юрием Анатольевичем, похоже, спаянного по одному принципу. Высокого, коренастого с мужественными чертами овальной формы лица, мощно выпирающим подбородком, крупными темными глазами и таким же большим ртом. Его короткие каштановые волосы и небольшие, точно набитые усы, придали ему состояние отрешенной задумчивости, отчего в первый момент Даше показалось, он и не заметил, что кто-то появился в комнате. Одетый в темной расцветки костюм и черную рубашку, он, стоял, опираясь на подоконник металлопластикового окна и сильно разнился с тем мужчиной, каковой мгновенно подскочил с дивана, стоило двери открыться, а Юрию Анатольевичу впихнуть в помещение Дарью. Коротышка, едва превышал в росте женщину, его круглое, упитанное лицо с бело-молочной кожей, поблескивало, вроде чрез наружный покров проступал жир, маленькие глазки изучающе уставились на вошедших, а небольшой ротик с узкими губками приветственно растянулся в улыбке. Темно-пепельные волосы полноватого смотрелись значимо длиннее и также залащено лоснились, а белая рубаха, вправленная в черные брюки, была столь натянута на плечах, груди и выступающем животе, что чудилось еще вздох и материя, на ней треснув, проложит по поверхности множество тончайших линий.

Торопливо подскочив к Даше, он перехватил ее локоть из хватки Юрия Анатольевича и широко улыбнувшись, басисто для такого толстяка, молвил:

— Добрый день, Дарья Александровна. Как погляжу, вы слегка промокли? Надеюсь, Юрий Анатольевич вас в дороге никак не задел?

Теперь он второй рукой подцепил запястье Дарьи, и чуть сместив край рукава куртки, нащупав пульс, на десяток секунд замер, прислушавшись к его биению.

— Пытался, — неуверенно отозвалась женщина, вновь оглядывая помещение и задерживая взгляд на третьем мужчине, теперь в упор воззрившимся на нее.

— Ну, ничего, ничего. В Юрии Анатольевиче грубость только напускная. На самом деле он очень милый человек, — умягчено проронил полноватый и улыбнулся еще шире, заложив на щеках множество мельчайших складочек, каковые не повернулся бы язык назвать морщинками, так как они возникли не вследствие старости, а в силу обильного питания. — Меня зовут Петр Михайлович, а напротив вас, дюже серьезный в плане разговоров Владимир Сергеевич, — дополнил пояснительно полноватый, несомненно, своей болтовней стараясь успокоить не на шутку разволновавшуюся Дашу.

— Верится с большим трудом, что Юрий Анатольевич милый человек, — немедля откликнулась Дарья, и, ощутив легкое, поддерживающее пожатие локтя и запястья левой руки, вздохнула значимо ровнее. — Точнее будет сказать про него солдафон. И это не только в понимании грубости, но и знаний, не выходящих за рамки профессии.

Хмыком теперь отозвался не только стоящий напротив Даши подле окна Владимир Сергеевич, но и сам Юрий Анатольевич. Он демонстративно обогнул застывших коротышку и женщину, и на ходу расстегнул пуговицы на пиджаке да распахнув его борта, уселся в ближайший угол дивана, развалившись в нем и даже вытянув вперед ноги. Однако более жизненно, подмеченному Дарьей, отреагировал Петр Михайлович, не только снова встряхнув зажатую в пальцах ее левую руку, но и гулко засмеявшись. Его смех, тем не менее, длился не долго, и резко прервался, а после пальцы выпустили из плена руку женщины, но только для того, чтобы перехватить из ее другой руки рюкзачок.

— Вы только не волнуйтесь, Дарья Александровна, — отметил он тем же слащавым тоном так, что бас его не гудел, а вроде как плыл, насыщая помещение спокойствием. — Мы вас надолго тут не задержим. Вы, вероятно, желаете узнать, зачем мы вас сюда привезли?

Он едва потянул на себя рюкзак Даши и та интуитивно его, выпустив, торопливо пожав плечами, тотчас произнесла, теперь глядя только в лицо полноватого:

— Если честно, я желаю, чтобы вы меня отпустили. И меня совсем не интересует, зачем я сюда приехала.

— Так, так, вас определенно отпустят, — насмешливо откликнулся Петр Михайлович и пролегшие по его щекам складочки, приподняв нижние веки, и вовсе скрыли в глубине глазных щелей глаза, оставив там всего-навсего тончайшие разрывы.

А в прозвучавшей молви Дарья, всегда достаточно остро воспринимающая какую-либо фальшь, уловила неприкрытое напряжение. Посему она резко протянула руку, и, схватившись за материю рюкзака, дернула его на себя, одновременно, рывком ступив назад. Отчего не только встрепенулся сидящий на диване Юрий Анатольевич, но и поднялся с подоконника Владимир Сергеевич. Однако, словно предупреждая движение женщины в направлении двери, ее очень крепко схватил за предплечье Петр Михайлович, и, расправив на лице складочки, властно и с тем ласкательно сказал:

— Успокойтесь, Дашуня. Вас тут никак не заденут. Нам надо провести небольшой тест на реакции вашего мозга, а потом мы вас отпустим.

— Какой такой тест? — вопросила Дарья, теперь дергая на себя удерживаемую руку, потому как совсем не любила какие бы то ни было тесты, осмотры, зачастую стараясь их избегать.

— Небольшой медицинский тест на реакции мозга. И не волнуйтесь я майор медицинской службы. Потому этот тест вам не навредит, я проконтролирую данный процесс, — добавил коротышка, настойчиво выдергивая из рук женщины рюкзак и протягивая его в сторону Юрия Анатольевича.

Капитан спецслужбы торопко привстал с дивана, и, прихватив из рук майора рюкзак, положил его подле на сидение. А Петр Михайлович между тем принялся расстегивать замок на куртке Даши и помогать ее снимать.

— Я думала, меня вызвали, чтобы допросить, — молвила Дарья, выуживая из куртки руки и оставляя ее саму в руках коротышки.

— Сначала тест, а затем если захотите, можем и допросить. Владимир Сергеевич в том большой мастак, — в шутливой форме отозвался Петр Михайлович, вызывая на губы женщины улыбку.

Как только и куртка была передана Юрию Анатольевичу и оказалась на диване подле рюкзака, Петр Михайлович оправил на Даше рукава голубой в тон джинсам рубашки, и, подхватив под локоть, повел к стоящему в правом углу помещения столу, усадив на деревянный стул с высокой тканевой спинкой. Он развернул стул таким образом, чтобы женщина смотрела на створку входной двери, поставив его немного диагонально. Затем выдвинул верхний ящик стола, где находилось небольшое устройство, на серебристой панели которого располагались маленькие световые датчики да мельчайшие клавиши, и, соединив его с ноутбуком, принялся вытягивать из самой поверхности технического средства тонкие белые проводки с укрепленными на их концах прозрачными пятачками. Сами пятачки он прижал к вискам, за ушами, по поверхности лба и даже на макушку головы женщины, потому последняя предположила, что ее будут проверять на полиграфе.

— Насколько я знаю, без моего согласия, вы не можете меня проверять на детекторе лжи, — дрогнувшим голосом проронила Даша, отклоняясь, когда майор попытался удлиненные, голубоватые с множеством присосок полосы укрепить вдоль линии ее носа.

— Не пугайтесь, это не полиграф, — останавливая свои движения, ответил Петр Михайлович. Он явственно в противовес капитану спецслужбы, пытаясь успокоить, говорил медленно, уверенно и мягко. — Хотя это техническое средство выполнит психофизиологическое исследование, но только работы мозга. Давайте, вначале проведем тест, — проронил он, ибо узрел, как рот женщины приоткрылся, жаждая вновь, что-то спросить. — А погодя я постараюсь ответить на ваши вопросы, Дашуня, — добавил майор, ласкательно произнося ее имя, и тем, определенно, желая успокоить.

Петр Михайлович укрепил голубоватые с присосками полосы и на запястья женщины, одел на голову беспроводные наушники, полностью поглотившие всякие сторонние звуки. И лишь после того как на экране ноутбука проступило темно-синее пространство неба с чуть вздрагивающей чертой, точно бьющейся жизни, да белыми вкраплениями созвездий по углам, одел Дарье на глаза черные, идущие полосой очки.

— Дашуня, — послышался голос Петра Михайловича из наушников. — Не волнуйтесь, пожалуйста, и расслабьтесь. Наблюдайте за сменой кадров.

А минутой спустя, перед глазами женщины и впрямь появились, замелькав, картинки, а в наушниках послышался высокий звук, иногда сопровождаемый звучанием струны гуслей. По первому звук подали столь высокий, что он оглушил Дарью, и враз от него задребезжало в барабанных перепонках, выплеснувшись тягучей болезненной волной прямо в мозг. Однако погодя боль вместе с дребезжание осели, а на первый план выступило звучание одной струны гуслей, и мелькающие картинки, похоже, принесли на себе давеча просмотренные сны. Дарья это поняла, когда в их бегло сменяющемся темпе, смогла узреть отдельные фрагменты, эпизоды когда-то виденных городов, природных ландшафтов или отдельные образы созданий. Напряженно замерев, женщина старалась выхватить из потока мерцающих изображений саму сюжетную линию, чтобы сопоставить события, определить и различить одиночные фрагменты. От этого мощного усилия Даша, кажется, перестала слышать и саму звучащую, бьющую по ушам струну гуслей, будто мозг в попытке разобрать увиденное, отстранился от всего стороннего, и, очевидно, не существенного.

Внезапно звук в ушах взвился до запредельной высоты, от которого внутри головы все тягостно заскрежетало и тотчас остановилось движение картинок перед глазами, явив раскинутую черную поверхность космического пространства укрытую разноцветными, разрозненными туманами и стайками мельчайших, точно просыпанных чрез сито, сизовато-голубых звезд. Длинный, схожий с самолетом космический корабль с серебристым корпусом и проложенными по спинке голубоватыми полосами люков, только без крыльев, впрочем, имеющий фюзеляж, хвостовое оперение досель ровно двигающийся через рыхлые, волокнистые туманности оранжевого цвета, внезапно застыл. Так, словно наткнулся на преграду, достаточно плотную. Еще пара секунд и из его слегка округлой головы вылез толстый серебристый бур. Он достигнув того невидимого препятствия, по-видимому, прозрачной стены упершись в преграду, принялся крутится. Сначала бур вращался не быстро, словно наращивая обороты, однако, вскоре набрал надобную скорость и вроде как преобразился в ядреный яркий луч света, который стал медленно, но верно прожигать в той препоне широкую брешь.

Из-под серебристого луча-бура в разные стороны отлетали комки густого света, лоскуты пламени и ошметки какой-то твердой породы, схожей с камнем. Все эти отломки некогда единого целого, отскакивая от своего родителя, превращались в горящие сгустки, хвостатые светила-астероиды, в болиды и метеориты, порой смешиваясь с парящей округ оранжевой туманностью. Бур меж тем зримо прожег преграду, обнаружив в том месте почти черную дыру с тремя жидкими голубоватого отсвета языками. Все еще не убирая бура, космический аппарат неторопливо пополз в образовавшуюся дыру. Чудилось это вытянутое космическое судно с трудом протискивается сквозь незримую, прозрачную, тем не менее, дюже крепкую и плотную препону. Каждую секунду, с натугой замирая, вновь полыхая серебристым буром, и продолжая свое едва заметное движение, свое едва заметное исчезновение. Космический аппарат поколь был все еще виден и подобно живому организму изредка втягивал в себя отдельные части собственного тела, извивался, иль подталкивал свой ход хвостовым оперением, нервно изгибая приподнятый вверх конец. Так, что немного погодя в прожженной дыре сначала пропала его голова, затем весь корпус, а напоследок, чуть качнувшись, исчез и сам хвост. Не более трех-четырех секунд просматривалась прожженная дыра охваченная лепестками голубоватых размывов, но после данная поверхность дрогнула и резко стала сворачивать собственные окоемы, стремясь войти в единую точку, в центр и с тем поглотить, и саму горловину, и ее голубоватые, размытые лепестки.

А на место космическому пространству, когда-то виденному Дарьей во сне, пришла натянутая по его верхнему слою одинокая струна, тронутая щипковым движением кончиков пальцев. Струна нежданно мелко-мелко задрожала, а мигом спустя ее металлическая видимая закругленная грань, будто множественно напаянная друг на друга, принялась рваться, сниматься слоем за слоем, слезать как обветшалая кожа, степенно превращая собственный корень в тонкую нить. Шелковистая, вроде только, что вытянутая из кокона тутового шелкопряда, нить теперь ощутимо завибрировала, и, дав, наконец, разрыв по своей поверхностной стороне, нежданно выпустила из надлома малую частичку красного света, огонька, искры!

О, нет! мельчайшей пятиконечной, красной звезды. Один-в-один ассоциирующейся с той, что когда-то носили октябрята Советского Союза на груди, с изображением маленького Володи Ульянова и с тем соотносившие себя с коммунистической партией великой страны. Звездочка, теперь разгорелась много ярче приняв прямо-таки рубиновый оттенок и свершив кувырок в воздухе коснулась одним своим лучиком носа Даши, зацепившись за его круглый кончик, насыщенно полыхнув светом и не просто ослепив ее глаза, а прямо-таки закупорив дыхание, застопорив биение сердца и течение крови в сосудах, застлав густой влажностью ноздри, легкие, гортань, склеив поверхность губ и ноздрей. Отчего допрежь недвижно сидящая Дарья резко вскинула вверх руки и принялась срывать с лица очки, с ушей наушники, стараясь освободить себя, свой мозг от оков, предоставить себе пространство для дыхания, место для движения и осознания происходящего.