По берегам рек, той самой пустынной долины, лежало несколько небольших поселений. И это были не временные стойбища людей, а постоянные, где каменные крепостные стены окружали сами городки. А на землях, прилегающих к ним и орошаемых сетью узких каналов, растили ячмень, просо, чечевицу, горох, лук, репу. В самих городках, селениях проживал народ, каковой величал себя лагманцы. С таковой же светлой кожей, что и у влекосил, с черными али темно-русыми волосами, с лицами увитыми густыми бородами и усами и яркими черными, темно-карими очами. Лагманцы значимо отличались от виденных досель племен, отпрысков Бога Асила и, вероятно, были ближе к сродникам Яробора Живко, к белым людям. Хотя и достаточно сильно днесь разнились с ними обычаями и языком.

Глинобитными или сложенными из обожженного кирпича прямоугольной формы были дома лагманцев с плоской аль куполообразной крышей. Они помещались словно в углах дворов, каковые также окружали невысокие заборы в основном из необожженного кирпича. Множество в этих городках имелось кузниц, ремесленных, гончарных и ювелирных мастерских, а также цехов, где занимались выделкой кожи и ткачеством. Славились эти селения крупными базарами, издавна осуществлявшими обмен меж торговцами кочующими как в Аримию, так и Старый Мир, Дравидию.

Лагманцы мужчины, ибо женщины редко покидали дворы, одевались также мало отличимо от влекосил. Надевая в основном длинные до колен цветные рубахи, широкие штаны и долгие халаты из черного, зеленого сукна, водружая на головы плоские тюрбаны.

Спустившихся с перевала людей Яробора Живко лагманцы приняли с почтением, и не только потому как испугались количества воинов, но, и, признав в рао какое-то божество, по их верованиям должное появиться в этих краях. Верования лагманцев были достаточно светлы. Они верили в Единого Творца создавшего этот мир, имя которого звучало как Дай, Дающий, Дарующий и поддерживали дарованную им традицию духовных и социальных норм и правил поведения, где приоритетом служили хорошие поступки, мысли, слова, уважение и забота к окружающей природе, единство языка и крови (то есть не смешивание с иными народами). Лагманцы считали, что когда-то в мире нарушилась целостность бытия и треснувшая на части Земля выплеснула из недр своих воды так, что наступил великий потоп. И тогда Творец Дай спас людей от наводнения и даровал лагманцам царя, которого так и величали Ниспосланный Небом Царь. Творец Дай пересилил сей народ в в горные края, повелев ожидать рождения или явления божества. Правда, достаточно малочисленным родам лагманцев, не удалось сберечь чистоту крови и они вмале смешались с жившими в сих землях другими племенами. Однако им поколь, как они считали, удавалось сохранять и верования, и уклад жизни, и сами традиции предков.

Здесь в долине, которую лагманцы называли от величания реки Конарская, поселений данного племени было не много, впрочем, несколько западнее, за соседними грядами на другом плато лежали довольно-таки крупные города. В Конарской долине, над отдельно взятым племенно — родовым объединением главенствовал старейший из их членов, уважительно величаемый «дяды».

Дяды Раис был пожилым мужем и не только его темно-русые волосы отливали белизной, но и такими же белыми смотрелись борода да усы. Он сам выехал навстречу прибывшим людям, расположившимся с противоположной стороны реки от городка, низко кланяясь спешившемуся с коня Яробору Живко, на голове которого особенно ярко полыхал платиновый венец.

Ксиу Бянь оказался весьма полезным человеком, наверно, поэтому марухи и направили его в услужение рао, что случилось, очевидно, по распоряжению Кали-Даруги. Аримийский полководец знал несколько языков, в том числе кыызов и лагманцев. Будучи интересным собеседником, он почасту толковал с мальчиком и Волегом Колояром о своем государстве, императоре, законах и истории, также рассказывая об обрядах, традициях собственного народа. И, как понятно, ноне оказался незаменимым человеком. Понеже его воины не только сумели провести в южную Асию по торговому пути людей рао, но и в короткий срок они смогли освоить язык влекосилов и лесиков… освоить, подстегиваемые явным желанием самого Ксиу Бянь говорить на языке сына Бога, Ярого Живы.

Дяды Раис в сопровождении своих соплеменников также как и рао окруженный Волегом Колояром, Ксиу Бянь, Гансухэ-агы, Бойданом Варяжко спешившись воссели под сень дерева, где для того нарочно расстелили мягкие одеяла. Старший из лагманцев опустившись напротив юноши, широко ему улыбнулся, отчего его крупные глаза превратились в малые прорехи, а само лицо купно покрылось мелкими морщинками. А после вельми долго пояснял кого видит в образе Яробора Живко, или, как все еще коверкая слова переводил Ксиу Бянь, Ярого Жива. Дяды Раис не раз склонил во время своей нудно-неспешной речи голову. А в завершение ее, пригласил в свое поселение и в частности свой дом, прибывших, сославшись на то, что в ближайшие месяцы переход через горы может значительно затруднится, поелику холодное время принесет в эти районы обильные дожди, иноредь со снегами и понижением температуры.

Скорее всего, если бы Перший находился на маковке четвертой планеты, зимнее время года люди Яробора Живко провели на этом плато, защищенном как от таковых холодов горными грядами. Однако именно по той причине, что старший Димург отсутствовал надобно было продолжить движение, чтобы не заскучал мальчик и Крушец… чтобы оба они не попросили о встрече. Ведь за эти два месяца Ярушка если и виделся с Богами, с Мором, раза три-четыре да пару раз с Велетом. Боги всегда приходили на Землю, по просьбе мальчика. И если Димурга Яробор Живко звал, чтобы побыть с ним и словно тем соприкоснуться и с самим Першим, то Атефа приглашал всего-навсе за тем, абы он помог в походе его людям. Облегчив переход того или иного особо крутого перевала. Велет ни разу не отказал в просьбе мальчику, но теперь творил все скрытно. И потому по вечеру неприступный перевал, утром нежданно, после обильного камнепада, становился более покатым.

— Нет, — ответил за рао Волег Колояр на него, видимо, воздействовал бес, посему он и решился вступить в разговор. — Нам надо идти. Скажи Ксиу Бянь ему. Да передай также, что мы благодарим за гостеприимство. Мы задержимся в этой долине на пару недель, а потом двинемся, как ты и сказывал через перевал к реке Инь.

Полководец аримийцев немедля кивнул, ибо понимал речь влекосил много лучше, чем говорил и принялся пересказывать указанное старшему лагманцу.

— А, что насчет его жилища, рао? — вопросил Волег Колояр юношу, так как в этом последнее слово оставалось именно за ним.

— Нет, не будем их беспокоить, — также скоро отозвался мальчик, уже зная, что его люди стали устанавливать юрты для отдыха. — Перебудем в своих жилищах, раз остановка не станет долгой.

На том и порешили. Право молвить, лагманцам не только из этого поселения, но и тех, что были ниже по течению реки и лежащих на иной реке, пришлось снабдить влекосил, кыызов, аримийцев значительными запасами еды. Ибо столь большое количество людей, питаясь в основном сопровождаемыми их стадами, отарами скота нуждались в злаковых, овощах и фруктах.

Айсулу, дотоль сошедшая с лошади, на каковой она преодолевала путь, и отдыхающая подле деревьев, апсарасы проводили в меньшую юрту, где жили сами. Они так делали достаточно часто, чтобы дать девушке отдохнуть и окружить ее заботой и единожды избавить господина от раздражительности и вспышек недовольства. Яробор Живко каждый раз, когда супруга по пустякам начинала с ним конфликтовать, очень сильно расстраивался, не смея меж тем осадить, або жалел ее. Он оказывался каким-то незащищенным от гнева супруги, оный был вызван ревностью к Толиттаме.

Неизменно после такой перепалки приходили волной видения, и хотя рао, как и просила демоница их принимал. Они все-таки утомляли его столь мощно, что потом он подолгу отлеживался на привалах не в силах даже ехать на лошади. А все потому как и сами видения и их ясность, как поясняла Кали-Даруга, набирали яркость, становясь лично для Крушеца более четкими, осознанными и с тем точно отбирающими силы у плоти.

Яроборка уже много раз пожалел, что, будучи на маковке четвертой планеты, и, узнав о беременности Айсулу, настоял, абы с нее сняли беса.

— Бес может навредить ребенку, — беспокойно протестовал он, как всегда в минуты тревоги, потирая меж собой ладони.

— Никоим образом, бес не навредит, мой дражайший господин, — успокоительно ворковала Кали-Даруга, прижимая трепещущее тело юноши к своей груди, точно опахивая его локонами своих долгих волос.

— Все равно снимите, чтобы я не волновался, — просительно дыхнул мальчик уже в грудь рани.

И беса сняли.

Кали-Даруга коли не могла убедить, всегда шла на уступки. Такая малая прихоть господина, которая, однако, обернулась против него. Оно как Айсулу оказалась собственником и оставленная без нашептывания беса это явственно стала демонстрировать. По началу истребовав, чтобы супруг не имел близости с Толиттамой, а затем вытеснив оттуда Арвашу и Минаку. Рао уступил, лишь потому как супруга была в положении, не желая ее беспокоить, расстраивать. Обаче вытеснить из своего сердца Толиттаму не смог.

— Люблю тебя, — почасту говорил он апсарасе, когда она снимала с его ног сапоги, али ласково причесывала гребнем волнистые волосы. — Люблю как женщину. Айсулу только жалею, если бы не ее тяжелая судьба, ее привязанность ко мне и чадо… мое чадо… Я бы хотел быть только с тобой… Моя Толиттама.

Не раз Яробор Живко сказывал апсарасе, и то были значимые догадки, что Кали-Даруга нарочно привязала его к Айсулу, искусственно воссоздав в нем любовь к ней, так как любви там никогда и не было. Любовь он испытывал только к Толиттаме и почасту задумываясь о том, понимал, что мог жить вместе с ней на маковке подле Першего и тогда бы так не тосковал, не мучился от той разлуки.

В этот вечер Айсулу обиженная на мужа не пришла к нему в юрту. Она вообще уже дня три не разговаривала с ним и даже не смотрела в его сторону. Тем самым изводила итак беспокойное естество мальчика. Толиттама подкинув древесного угля, которым их снабдили лагманцы, в костер, и, убрав со стола посуду, принялась расстилать на невысокой складной тахте белье.

Яробор Живко сидящий на низком топчане подле самого костра и дотоль неотрывно смотрящий на рыжие лохмотки пламени, нежно ласкающиеся с черными угольками, прерывисто вздохнул.

— Господин, — мягко произнесла бесшумно подошедшая сзади Толиттама, и, положив ладони на его плечи, полюбовно прикоснулась губами к макушке головы. — Давайте я попрошу рани Темную Кали-Даругу приставить к госпоже беса.

Юноша торопливо качнул головой. Не то, чтобы он был против, просто в прошлый раз демоница озвучивала эту проблему. И настойчиво убеждала его, что такое может произойти с девушкой, потому ноне ему было стыдно за свое ослушание.

— Это надобно не только вам, господин, — все также настойчиво протянула Толиттама, поелику того согласия требовала Кали-Даруга, коя все же не решалась в отсутствие Першего излишне беспокоить мальчика. — Это нужно и самой госпоже, и вашему ребенку. Разве допустимо женщине в положении, как было давеча так кричать, кидать в вас вещи, унижать перед вашими людьми. Послушайте меня, мой дорогой господин, днесь госпожа спит. Я пошлю королеву марух Стрел-Сороку-Ящерицу-Морокунью-Благовидную к рани Темной Кали-Даруги и к утру уже беса установят и госпожа станет прежней.

— Нет, — чуть слышно отозвался Яробор Живко, внутри жаждая, чтобы его смогли уговорить, и, проявляя в том бестолковое, как и сам понимал, упрямство. — Нет. Нужно было не снимать тогда. Нужно было прислушаться к словам Кали. Я же настоял на своем, и теперь должен найти к Айсулу подход.

— Вельми она сварливая девочка, — еще ниже пропела над ухом Толиттама и ласково прикоснулась к мочке уха, намереваясь снять напряжение с плоти и собственной близостью убедить мальчика поступить, так как нужно.

Совсем тихо скрипнула створка дверей, и обидчиво прозвучал голос Айсулу:

— Ты же обещал мне. Обещал. Опять вы тут шушукаетесь, и теперь я уже сварливая, скоро стану не нужной вещью.

Толиттама резко отстранилась от Яробора Живко, а тот также стремительно вскочил на ноги. Занятые беседой они и не приметили прихода Айсулу или, что вернее, та нарочно пришла бесшумно, чтобы оправдать свои подозрения и поступки.

— Госпожа успокойтесь, — медово протянула Толиттама и слегка склонила голову, стараясь тем самым показать свое более низкое положение в сравнение с девушкой, чтобы снять ее нарастающее недовольство.

Впрочем, это не помогло и раздражение Айсулу от тех слов всего-навсе многажды усилилось. Ее дотоль светлая кожа покрылась крупными пурпурными пятнами, а тонкие рдяные губы и вовсе изогнувшись, блеснули багрянцем цвета, словно кожа на них полопалась и выплеснула из своих недр красную юшку.

— Не смей мне приказывать… Ты! ты! разлучница! — закричала Айсулу и дробно застучала ногой по полотну ковра устилающего пол в юрте.

Еще миг и девушка нежданно кинулась в сторону апсарасы, вскинув вверх руки, несомненно, намереваясь ухватить последнюю за волосы. Яроборка данное желания не столько понял, сколько ощутил, посему резко рванул наперерез супруге, закрывая своим телом Толиттаму.

Также скоро дотоль жаждущие ухватить за волосы апсарасу руки девушки сжались в кулаки, и, упершись в грудь выскочившего пред ней рао, шибутно и больно застучали по его поверхности. Вызывая пронзительный скрип ребер и ретивое мотыляние внутри точно подвешенного на тонких нитях сердца.

— Ненавижу! ненавижу ее! — еще громче выдохнула Айсулу, вымещая единожду ревность и любовь на том, кто был ей дороже всего.

Юноша надрывно качнулся назад…вперед под теми ударами, а после, вскинув руки, ухватил супругу за плечи и также мощно, как до этого она его колотила, потряс ее вперед…назад, весьма гневливо молвив:

— Прекрати себя так вести! Прекрати сейчас же!

Сие покачивание девушки на малеша снизило выплескиваемое ей негодование и, кажется, на самую толику охладило горячность самой плоти. Яробор Живко еще раз тряхнул супругу, и, заглянув в глубины ее голубых очей, приоткрыл рот, желая, что-то сказать. Тугой корчей, внезапно, свело не только его губы, перста, но и руки, ноги, позвоночник…

Еще морг и пред очами нежданно выплыла и вовсе чудная картина.

Плоскогорье на удивление было насыщенно зеленого цвета… Не то, чтобы там росла такого оттенка трава, это просто такого окраса была почва али скальные отложения. Ибо возвышающаяся справа гора с грубо обтесанной утесистой вершиной казалась такого же зеленого цвета, что и долина, раскинувшаяся подле ее подножия с малыми островатыми взлобками. Уходя подалее более могутными приподнятостями рельефа в виде кособоких бугров. Однако сие были не горные гряды, почасту виденные мальчиком на Земле, а отдельно стоящие друг от друга хребты не связанные меж собой отрогами, цепями аль системами.

Если здесь, точно в шаге… в достаточной близи, зелень почвы напоминала ковровое покрытие, и не имело на себе какой-либо растительности не то, чтобы кустов, деревьев, но даже и трав… То по мере удаления окутывалась голубоватой дымкой, испускаемой густым сине-алым сиянием неба, степенно тучнеющей и вовсе скрывающей сами очертания хребтов на горизонте.

Неподражаемо великолепным был небосвод, раскинувшийся над тем горным плато. Он чудился вельми низким и ночным, оттого зримая синева оттенялась фиолетовыми переливами, наполняющими его изнутри, из самих глубин космоса. Россыпь еле проступающих серебряных звезд насыщала все небесное пространство. Однако звезды те были такими мелкими вроде просыпанное по глади просо, посему не зрелось их мерцания. Впрочем, вместе с тем, ярко горели две вельми крупные из них и это были не просто крохи звезды… Это были два мощных светящихся ромба раскидавших в четыре стороны свои могутные голубые лучи. Сияющие звезды нависали над панорамным видом долины, расположившись над вершинами диагонально лежащих хребтов, точно касаясь их остриями.

Несколько круглых, паче мелких в размахе, чем сияющие звезды, сине-голубых спутника примостились чуток повыше их и казались какими-то замерше — неподвижными. Однако на их поверхностях проступали пятнами значимо темные углубления и в откидываемом от звезд свете просматривались малыми вспученностями горные гряды. Хотя самым занимательным в том обозрении была медлительно выползающая с под окоема горизонта огромная в размерах буро-желтая планета. Она, похоже, вывалила свой край на зигзагообразно прорезанные взгорья, надавив своей мощью на сами вершины.

Еще несколько секунд и сама планета надвинулась своей дюжестью, буро-желтой испещренной вспышками али вспять бугристостью, на мозг Яробора Живко.

Планета нежданно дрогнула, али сие сотряслась токмо ее поверхность, поглотив окружающее небо, и саму раскинувшуюся пред ней местность.

Мгновенно сменились краски…

Сменились не только отдельные тона, оттенки, но и сама картина. И теперь на Яробора Живко глянула глубокая черно-синяя даль… Та самая усыпанная мелким просом звезд. Таких дальних, что неможно было узреть не только их форму, но даже мерцание. Круглый, черный зрачок, занимающий четверть того темного космического пространства, по рубежу был окружен сияющей голубой полосой, распространяющей во все направления от собственного окоема лавандового цвета лучи, и плотно опутан переплетением дымчатых волоконцев чем-то напоминающих сетчатое витье паука. Усыпанное по длине нитей мельчайшими вкраплениями брызг: болотного, серо-зеленого, травяного, салатного, изумрудного цветов.

Вероятно, тот черный зрачок находился в лучах радужной оболочки, плавающей в черной склере, ибо внезапно и сама радужка, и склера изменили свои цвета. Одна став водянисто-голубой, а другая белой, лишь оставив черноту самого зрачка. На миг пред мальчиком точно нарисовались тонкие кровеносные сосуды, имеющие синеватый оттенок составляющие его основу.

И тогда Яробор Живко также стремительно, словно на едином вздохе осознал, что не успел принять видения и скорее всего, пропустил его через Айсулу. Оно как засим он узрел пред собой остекленело замерший ее взор… взор будто одного направленного на него глаза. Не ведая как теперь поступить и единожды страшась навредить супруге, юноша резко дернул головой в бок. Тем самым стараясь прервать возникшую связь. Оттого рывка не только туго сотряслось его тело, но и тягостно дернулась сама девочка все поколь удерживаемая им. И тотчас взгляд Яроборки переместившийся несколько выше, словно пробив кожу и кости лба супруги проник в глубины мозгового отдела черепа.

Студенистая масса бледно-желтоватого цвета, кажется, колыхнула своими боками, отчего зримо проступили все бороздки, извилины, многочисленные разветвленные сосуды, испещряющие ее поверхность вдоль, вглубь и поперек. А потом также резко живописались сами внутренности мозга. Будто изъеденное чревоточинами пористое вещество густо розового оттенка, где сами мельчайшие отверстия были схвачены меж собой и вовсе едва видимыми тончайшими нитями. Насыщенно ярко блеснуло расположенное, в центре того вещества, более значимое ядро, чем-то напоминающее зрачок глаза только не черного, а красно-золотого цвета, своей формой и сиянием схожего с искрой. К той самой красно-рдяной искре, как оказалось, и тянулись нити. Они смыкали меж собой чревоточины и единожды привязывали их к искре, создавая чем-то ажурную рыболовную мреж.

Искра-зрачок внезапно резко замерцал и разком проступили паче существенные его связи с чревоточинами, точно изображающие махонькую Солнечную систему, ту самую которую видел Яробор Живко в навершие венца Небо. Ибо сразу стали просматриваться круговые орбиты вращения чревоточин — планет нанесенные волоконцами обок искры-звезды, удерживаемые подле них на определенном удалении, многажды меньшие отверстия-спутники. Бурлящие будто в розовом космическом газе астероиды, болиды, метеориты, частицы да и сами пузырчатые, один-в-один, как закипающие капельки воды пылевидные промежутки… Только днесь данное пространство, огромное и одновременно сомкнутое едва обозримыми границами — стенками самого мозга и костьми черепа, было не черным, а насыщенно розовым. Да и сами мельчайшие составляющие сей системы: планеты, спутники, астероиды, болиды, метеориты не перемещались по своим орбитам, траекториям следования, а находились в состоянии мгновенного покоя… кажущиеся окаменело замершими.

Стремительно сотряслось пространство пред Ярушкой и махом пропали наблюдаемые внутренности мозга, в доли мига сменившись на студенистую, бледно-желтоватую массу… белую, слегка выпирающая кость черепа… белую с желтоватым отливом кожу. Мальчик ощутил, как задергалось, желая выскочить из его рук тело Айсулу, и подталкиваемый громким указанием затеплившегося, внутри, Крушеца сам широко отворил рот. Насыщенное… густо-смаглое сияние, словно язык пламени, вырвавшись из недр головы чрез отворенный рот юноши, облизало лицо стоящей напротив девушки, на мгновение вклинившись распавшимися лепестками в ноздри, приоткрытые ее очи. Оно рывком сглотнуло, вогнало вглубь себя все кружащее обок и в недрах головы Айсулу напряжение, и как показалось Яробору Живко, сдернуло внутри розоватого, пористого вещества окаменевшее движение системы, заставив ее наново продолжить свой путь.

Глаза мальчика резко сомкнулись, поелику смаглое сияние срыву возвратившееся в рот их опалило. И как было много раньше, до того как Кали-Даруга научила мальчика принимать видения, он закричал… Тот крик не столько громкий, сколько долгий немедля подхватил Крушец и выбросил в глубину кружащего космического пространства. Отчего он, похоже, не только заколыхал пухлыми белыми полотнами составляющими атмосферу Земли, но, и, дотянувшись до четвертой планеты вдарился в высоченную гору, точнее горное плато, с крутыми обрывистыми склонами вызвав ярчайшую вспышку в его поверхности, заодно твореной из застывшей лавы, слежавшейся пыли и пепла.

— Увидите госпожу и успокойте, — повелительно прозвучал голос Толиттамы, несомненно, обращающийся к апсарасам.

В этот раз мальчик не упал, не потерял сознание, однако ощущение, что из него высосали все силы, стоило лишь апсарасе сказать, моментально наполнило его плоть. Почему-то не удавалось открыть глаза, хотя он и пытался. А когда руки Толиттамы бережно подхватив его под стан, ласково приобняли, рао догадался, что он просто не видит. Тугая напряженность, дотоль царившая в плоти, махом растворилась в крови, сделав и ее движение тяжелой, неповоротливой и юноша тотчас обмяк в любящих руках, не в силах держать собственное тело.

— Господин, что с вами? Что случилось? — испуганно пролепетала Толиттама, плотнее прижимая к себе вздрагивающее тело Яробора Живко.

— Мне надо прилечь, — также встревожено отозвался мальчик, не до конца понимая, что видел и почему ноне не видит. — Проводи меня до ложа. Я ничего не вижу.

Черное курево пред очами, наконец, окрасилось в белые пятна, подсвеченные желтизной сверху. Апсараса бережно поддерживая рао, довела его до тахты и помогла сесть, а потом и лечь. Еще чуть-чуть и белые пятна, будто дымчатая завеса заполнили и саму тьму, а немного погодя уже нарисовали беспокойное лицо Толиттамы.

— Вижу, — много бодрее протянул Яробор Живко и улыбнулся апсарасе.

Та заботливо приподняла голову юноши с подушки правой рукой и трепетно провела перстами левой по его очам.

— Кожа покраснела, господин, подле очей, губ, очевидно, вы получили ожог, — нежно молвила она, и голос ее слышимо дрогнул. — Надо сообщить о произошедшем рани Темной Кали-Даруге.

— Хочу к Отцу… на маковку, — требовательно сказал мальчик, ибо знал, что демоница не только знает о случившемся, но скорее всего его и слышит. — Что это было? Что видел я?

Теперь утомление выплеснулось из плоти юноши не только торопливой речью, но и ее колыханием так, что на коже стали выскакивать мелкой рябью пупырышки.

— Прошу вас господин, успокойтесь, — мягко протянула Толиттама и словно желая втянуть в себя его волнение, низко склонившись, прижалась к нему, единожды крепко обвив своими руками.

Яроборка глубоко вдохнул, ощутив идущее любовное трепетание и одновременно испуг апсарасы (поколь никогда ей не присущий) и сразу смолк, принявшись ласково гладить ее темно-русые, долгие волосы, не скрывая испытываемой нежности. И густая, плотная теплота тел, будто какая-то материя, заполнила своей реальностью помещение юрты. Она дыхнула порывистостью дуновения на присевший внутри костра огонек, уже почти не поддерживаемый древесным углем, вызвав в нем новый долгий лепесток… новое движение, желание жить… быть… существовать. То самое желание…жажду которое ноне составляло сущность и самой Толиттамы, и двух иных апсарас. Жить… быть… существовать во имя простого осмысления себя как единицы творения.