Перший, усталой походкой, вступил в залу маковки и ласково оглядел сидящего в кресле Велета. Немедля прохаживающийся повдоль стен Мор, ожидающий прихода Отца, ступил к нему, и крепко обняв, слегка придержал его раскачивающееся от утомления тело. Перший медлительно и полюбовно облобызал виски и очи сына, и нежно провел дланью по его коротким, словно пушок черным, курчавым волосам, передавая, таким образом, всю свою любовь. Еще малость старший Димург прижимал к себе Мора, а засим раскрыв объятия, направился к пустому серебристо-облачному креслу, созданному нарочно для него. Неспешно опустившись в кресло, Господь чуть-чуть приподнял ноги и выкатившийся из сидалища облачный вал, в мгновение ока, приняв их на себя, образовал широкий лежак. Спина Першего глубоко вошла в рыхлый ослон кресла, а руки поплыли в обнимающей их дымчатости облокотниц. Он как-то тягостно выдохнул и самую толику прикрыл очи, оставив меж век тончайшие щели. Да тотчас сидящая в венце Бога змея свесив вниз голову, тревожно обозрела его лицо, пройдясь долгим, сине-фиолетовым раздвоенным языком по изогнутым бровям, расположившимся на крупных надбровных дугах и только засим заняв положенную спиральную позицию в навершие, словно окаменела.

Сейчас старший Димург смотрелся не просто каким-то утомленным, а прямо-таки нервно истощенным… исхудавшим… растерявшим золотое сияние, на ставшей густо-черной коже. В его черных волосах днесь пролегали широкие желтые полосы, вроде Господь их так окрасил.

— Отец, — мягко проронил Мор, и только теперь тронувшись с места, приблизился к креслу Першего, нежно огладив перстами его руку, возлежащую на облокотнице. — Как ты утомлен.

— Все хорошо, мой милый, не тревожься, — почти не шевеля губами, отозвался старший Димург. — Просто очень торопился.

— Тебе нужно срочно попасть в дольнюю комнату, но она на маковке пуста. Зачем ты прибыл на векошке, что Вежды али Опечь не могли заполнить и переправить тебе пагоду, — заботливо и единожды недовольно молвил Мор и наново провел перстами по правому предплечью и плечу Першего.

— Вмале прибудет Стынь на сумэ. Вежды уже отослал малецыка на его судне, полностью пред тем заполнив хранилище биоаурой в Отческих недрах, — совсем низко продышал Перший, теперь уже и вовсе не шевеля устами, ибо это ему стало сложно делать. А затем перешел на мысленную речь, посылая ее одновременно обоим сынам, — меня привез в своем дацане Седми. Я лишь конечный этап пути от Золотой Галактики проделал в векошке. Мой бесценный малецык предлагал посетить мне дольнюю комнату в его судне, но я знал, что у него запасы биоауры на исходе, посему не стал… Сие мне в любом случае бы не помогло. Хотя милый малецык тому обстоятельству вельми расстраивался, и, настаивая, как всегда горячился.

— Как Седми, Отец? — Велет, впрочем, свой вопрос озвучил, чтобы Першему не приходилось его принимать или улавливать и, как итог тратить силы. Он даже несколько подался вперед и с нескрываемым сочувствием во взоре глянул на старшего Димурга.

— Он умница… Наш дорогой Седми умница, — Перший ответил мысленно и мягко улыбнулся, припомнив Раса. — Хоть и был расстроен гибелью Синего Ока того попытался не показать. Людей Небо и Воитель частью куда-то вывезли, я, право молвить, не уточнял, хотя малецыки мне о том говорили… Воитель даже не раз. А белоглазых альвов, вьян друдов, нибелунгов и иные сотворенные Седми племена переселили поколь в Галактику Дымчатый Тавр, в созвездие Крылатого Пса, так решил малецык. Когда-то данное скопление звезд стало моим подарком ему. И теперь он решил, поколь Родитель не создаст ему новую Галактику, абы его творения обитали в Крылатом Псе. Но в том созвездие мне показалось, им будет несколько тесно… Может погодя мне удастся уговорить Седми принять предложение Дивного и, к примеру, нибелунгов и вьян друдов поселить в Отлогой Дымнушке.

— А я в Дымчатом Тавре назвал систему, — задумчиво произнес Мор, и, вздев голову, тревожно переглянулся с Велетом, передавая только на него сообщение.

— Да, Зайчьи Ушки, — согласно протянул Перший и медленно приотрыл веки, заинтересованно зыркнув на сидящего напротив него Велета. — Там каждому из малецыков подарено созвездие или система, как кому захочется. Велет к примеру выбрал там систему и назвал ее Парящий Кряж. — Господь прервался на маленечко, и сызнова сузив щели меж глаз, лениво молвил, — что тут случилось милый малецык Велет?

— Кали расскажет, Отец, — дюже огорченно откликнулся Атеф и желваки на выпирающих массивных его скулах подсвеченные золотым сиянием заходили ходором.

А пару минут спустя в залу вошла рани Темная Кали-Даруга и если Перший смотрелся изможденно-усталым, то демоница дюже негодующей, едва сдерживающейся, абы не наполнить все помещение стрелицами. По голубоватой коже рани пролегали крупные фиолетовые пятна, а внутри третьего глаза склера переливалась серебристыми полосами, точно спеющих стрелиц. Она как всегда вельми быстро преодолела разделяющее расстояние до своего Творца, и, остановившись в нескольких шагах от его кресла, весьма сурово воззрилась в лицо Першего. И взгляд ее был таким непреклонно грозным, точно пред ней сидел не Творец ее сути, а напроказничавший мальчишка.

Еще миг и в ее третьем глазу во лбу голубая склера пошла малой рябью, окрашивая данное трепетание в рдяные полутона. Старший Димург узрев негодование в лице демоницы, аль может только в изменение цвета глаза, незамедлительно отвел взор от нее, зыркнув повдоль залы (однако, не смея полностью сомкнуть свои очи), негромко молвил, сказывая вслух:

— Здравствуй, Кали-Даруга, — он смолк и тягостно выдохнул. — Не мог… не мог раньше, моя милая живица, — добавил слабым голосом Бог, — и посему не стоит так на меня досадовать.

Перший сызнова прервался, давая той тишиной возможность заговорить рани, впрочем, последняя не откликнулась, только зримой яркостью багрянца переливалась склера в ее третьем глазе, несомненно, наращивая его насыщенность, а кожа лица и оголенных рук стала схожа с цветом темно-лилового сарафана, едва прикрывающего тонкими полосами плечи.

— Днесь вроде как намереваешься меня испепелить, — то уже явственно из уст Господа звучало огорчение.

И вместе с тем сокрушенным голосом и тело Бога надрывисто содрогнулось так, что качнулась из стороны в сторону змея в навершие его венца, резко отворив глаза и пасть, да немедля сердито зашипела на демоницу.

— Может не стоит, — удрученно дополнил старший Димург, точно истребывая к себе, ну если не жалости, хотя бы понимания.

— Господь Перший, — наконец, зазвучал голос Кали-Даруги, и в нем затрепыхалось пронзительно-визгливое дребезжание столь не свойственное ей. Так, что казалось еще миг и растерявший всякое воркование и мягкость ее голос сорвется на крик. — Поверьте мне, коли бы господин в вас и во мне нынче не нуждался… И не нуждался мой дражайший мальчик Господь Крушец, я бы прямо сейчас покинула Млечный Путь и вернулась в Северный Венец, ибо устала! Я устала Господь Перший вступаться за вас пред Родителем. — Старший Димург малозаметно шевельнул губами, определенно, жаждая оправдаться, но демоница энергично вскинула вверх обе правые руки, тем останавливая его молвь. — Сколько, ей-же-ей, можно, — продолжила она свои гневливые излияния, — ведь перед вашим отбытием я просила всего о двух вещах. Всего о двух вещах. Прибыть в течение двух свати и второе не спорить с Родителем.

— Тот спор не касался Крушеца, — досадливо отозвался Перший и вскользь прошелся взором по лицу Кали-Даруги и напитывающимся сиянием третьему глазу.

— Да, какая разница касался или не касался, — теперь рани и вовсе зашипела, точно вторя шипению змеи в венце Зиждителя, оная уже и вовсе оскалившись, выставила в ее сторону свои бело-красные клыки. — Просила вас не спорить с Родителем. А это значит не спорить вообще… Вообще не говорить, что-то против, стараясь любым образом отстоять свое мнение. Почему я должна потом весь гнев Родителя принимать на себя, почему должна за вас Господь заступаться.

— Прости живица, так получилось, — старший Димург теперь, кажется, едва отозвался и как-то дюже тяжело задышал иноредь сотрясаясь конечностями, словно захлебываясь в предсмертной агонии.

Кожа его лица, рук враз истеряла и последние махие всплески сияния и стала вся густо черной, отчего подле нее закурился синеватый дымок. И немедля негодование Кали-Даруги иссякло, да столь резко, что и третий глаз ее, в доли секунд, приобрел положенную голубизну склеры, и кожа растеряла всякую марность.

— Господь Перший, — голос рани зазвучал воркующе успокаивающе. — Вы плохо выглядите, надобно было прилететь на пагоде.

— Отец сказал вмале прибудет Стынь на своем сумэ, — вступился за Першего Мор, также как и демоница сопереживая ему.

Мор вздел руку вверх, намереваясь положить ее на плечо Отца, непосредственно пронеся вблизи от головы и венца, когда нежданно змея, точно ожидающая нападения или, что точнее, доведенная сварливостью демоницы до гнева, сделала рывок в бок. И вонзила в тыльную сторону длани руки младшего Димурга свои клыки. Она также стремительно подалась назад, в навершие венца, при том вырывая из руки Мора кусок кожи и плоти, оголив (вроде ее язык облизал) смаглую кость с мельчайшими вкраплениями в ней насыщенного цвета огненно-золотистых искр. Рваные рубежи медно-желтой плоти, испещренной мельчайшими текущими по ее поверхности глубокими провоточинами, оранжевыми паутинными кровеносными сосудами, ажурными нитями кумачовых мышц и жилок, с оборванными краями гулко плюхнулись на смаглую кость, принявшись ронять на ее полотно крупиночки огненной юшки.

— Ах! — громко вскрикнула Кали-Даруга, узрев как змея возвернувшись на свое место в навершие венца и обливаясь красно-желтой юшкой Бога, сглотнула вырванную из его руки плоть.

Едва слышно, вероятно, вторя тому крику, застонал Мор и дернул от головы Першего руку, приткнув трепещущую рану к губам.

— Что случилось? — вопросил беспокойно старший Димург, похоже, также в мгновение ока, обретая свои силы и властность.

Он тревожно шевельнулся в кресле, и, развернув голову в сторону сына, обеспокоенно вонзился в его лицо.

— Укусила, — не менее озадаченно протянул Велет.

Атеф несмотря на свою могучесть вельми скоро поднялся с кресла и направился в сторону Мора, у коего на раненной руке кожа перст растеряла свое сияние и приобрела не присущую вообще Богам сероватую бледность.

— Не укусила, а откусила, — болезненно проронила Кали-Даруга, с негодованием глянув на змею в венце, несомненно, жаждая ее испепелить. Впрочем, получив в ответ не менее сердитое полыхание изумрудных очей. — Откусила, моему дражайшему мальчику Господу Мору плоть, — голос демоницы днесь сопереживающе перекатывался, вроде как это не Богу, а ей откусили плоть.

— Ничего, ничего, — успокаивающе отозвался Мор, убирая руку от лица и обозревая образовавшееся углубление на тыльной стороне длани, все еще кровоточащее.

Однако в отличие от человеческой юшки, божественная не вытекала за грани раны, а перекатывала свои потоки внутри того углубления, слышимо плюхая струями, инолды выкидывая вверх отдельные капли, точь-в-точь словно жаждала закипеть.

— Ничего страшного Отец, не тревожься, — торопко молвил Мор.

Перший меж тем протянул к сыну правую руку и призывно дернул перстами, повелевая показать рану. Мор медлил совсем малое время, в нем боролось единожды не желание расстраивать Отца и невозможность ослушания. Однако последнее стало много сильней, и на очередное колыхание перст Першего, Мор торопко качнул сероватую кисть левой руки к нему. Старший Димург тотчас перехватил руку сына, и, приблизив к себе, обеспокоенно оглядел рану, прощупал растерявшие цвет перста, и огладил края самого углубления, лишь затем достаточно взволнованно сказав:

— Сходи, мой милый, к Трясце-не-всипухе она ведает, поколь здесь нет биоауры, как такое лечить, ибо в свое время излечила нашего экспериментатора Темряя, когда он потерял враз все пальцы на левой руке, желая прощупать мою змею.

— Позже, не сейчас, — начал, было, Мор, но узрев неприкрытую озабоченность на лице Отца и явное расстройство Кали-Даруги, считающей, что мальчик пострадал по ее вине, качнув головой, направился вон из залы.

Проходя мимо Велета, Мор нежно похлопал его по предплечью тем зазывая идти с ним и оставить Першего с Кали-Даругой наедине. Мелкой рябью пошла не только стена, в которую вошли Боги, заколыхали своими смурыми полутонами (отображающие дымчатость испарений) облака, плывущие в своде, и вторил им ставший голубовато-свинцовым пол. Когда Мор и Велет, покинули помещение, где все еще плыл обуревающий змею гнев, скалящую зубы аки пес на рани, Перший дюже растерянно глянул на собственное творение. Он вновь удобно разместился в кресле, опершись спиной об ослон и положив на облокотницы руки, многажды ровнее молвил:

— Уже не впервой она нападает на моих малецыков, но всяк раз лишь вскользь проходится по коже, а, чтобы откусить.

Бог смолк и тяжело вздохнул, однозначно, что-то обдумывая и зараз тем толкованием стараясь обелить себя в глазах демоницы.

— Весьма устал, — добавил он погодя, несомненно, Перший хотел, чтобы рани перестала на него сердиться, потому и сказал про утомление. — Устал… Ты знаешь, совсем плохо себя чувствую, моя милая девочка. Уже и не помню, когда такое ощущал… таковую слабость. Ты уж меня прости… Прости, что так вышло с Родителем. Ничего с тем не смог поделать. Но Родитель, Он вроде как и не сильно на меня досадовал, не думал, что это изольется на тебя.

— Господь Перший, — Кали-Даруга заговорила уже более степенно, судя по всему, ее воочью опечалил и сам укус, и состояние Творца. — Разве вы не знаете, что Родитель дюже редко и открыто негодует на вас. Те события можно пересчитать по перстам. Вся досада достается вашим младшим братьям-Богам, а теперь, как оно и было ясным, мне. И мне это неприятно, так как я вельми стараюсь и не приемлю к себе несправедливого отношения. И, конечно, не люблю, когда мне приходится вступаться за вас… Вас, моего Творца. Это как-то ненормально. Неестественно, когда творение защищает своего Творца и пререкается с Родителем.

Черты лицы старшего Димурга нежданно дрогнули и Кали-Даруга узрев то немедля замолчала. Но всего-навсе за тем, чтобы, когда колыхание осело, точно выждав успокоения, вновь продолжить разговор:

— И зачем было присылать сюда старшего Раса Зиждителя Дивного? Ведь знаете, какие у меня с ними сложные отношения. Тем паче ухудшившиеся после того как они погубили нашего милого мальчика Светыча. Моего дражайшего, нежного… Такого хрупкого, чуткого мальчика. Намедни, хочу напомнить нашу с вами, Господь Перший, договоренность я к ним прибывала только ради Господа Крушеца, абы они не погубили и его, нашего бесценного, маленького мальчика. Впрочем, видеть их на маковке, да и еще без вашего присутствия вельми мне невыносимо.

— Я сделал это ради Крушеца, малецык жаждал встречи с Дивным… Просил о том не раз Велета и Мора, — негромко отозвался старший Димург тоном виноватого.

Бог самую толику завел назад голову и пристроил ее на покатую грядушку ослона кресла, тем будто отделив от демоницы все еще раздраженную змею, теперь уставившуюся взором в свод залы.

— Жаждал, но когда вы рядом. Когда можете сказать веское слово, своему младшему брату, и он послушается вас, — вельми скоро откликнулась Кали-Даруга и сделала робкий шаг вперед. Она, определенно, видела усталость своего Творца, определенно, сопереживала ему, но не могла не высказаться. — А так тут был Зиждитель Дивный и мальчики враз перестали мне уступать. Господь Велет еще как-то старался урезонить Раса, но Господь Мор совсем дитя ничего не смел, сказать против. Потому господин почти семь ахоратрам провел на маковке, ничего толком не кушал, плохо спал. А когда я настояла, чтобы он вернулся на Землю и Зиждитель Дивный, наконец, отбыл, и вовсе захворал на психо-эмоциональном уровне.

— А как он теперь? — вопросил Перший и резко дернул головой, точно намереваясь ее поднять, одначе на самом деле он токмо принял сообщение, которое ему шепнула в ухо свесившая свою треугольную голову с венца змея.

— Очень плохо. Все, все Господь плохо, — продолжила свою торопливую речь рани, вернее, она ее затараторила, хотя с тем достаточно четко роняя слова. И говорила так скоро демоница, абы не взволновать еще сильней Бога. — Два ахоратрама назад девочка, супруга господина упала. И так неудачно, что у нее как объяснили Подтынница и Огнеястра получился ушиб брюшной стенки. — Кали-Даруга на чуть-чуть прервалась, легохонько вздела вверх тонкие, черные брови так, что приподнялся и ее венец, блеснув синим сиянием сапфиров, вероятно припоминая слышанное, а потом дополнила, — полученная травма привела к отслойке плаценты и как последствие к кровотечению и преждевременным родам. Чтобы спасти и саму девочку, и дитя господина пришлось отправить на Землю бесиц-трясавиц, как вы понимаете на ступе с оборудованием.

— И, что? — голос Першего нескрываемо дрогнул, и, несмотря на утомление, он вздел голову с грядушки кресла и туго качнул ею вперед… назад, определенно, не в силах держать ее на хрупкой шее.

— Ребенка удалось спасти, в целом, как и девочку. Только ей пришлось удалить детородный орган, або уберечь от гибели дитя, — протянула рани Черных Каликамов и сделала еще несколько шагов навстречу к своему Творцу. Она медлительно вздела вверх руку, коснулась перстами чуть вздрагивающей тыльной стороны пясти Бога пристроенной на краю локотника, и мягко досказала, — теперь бесицы-трясавицы ждут вашего решения. Оставить все, как есть, и лишить возможности иметь в дальнейшем иного потомства господина, ибо из-за мутности крови его супруги придется, потом уничтожать всех его мужских отпрысков. Или все же содеять вмешательство в плоть девочки и установить новый детородный орган.