Кали-Даруга неспешно просунула руки в прорезы рукавов придерживаемой Минакой душегрейки и также медленно застегнула на груди крючок. С тем обаче не прекращая ласково поглядывать на сидящего на тахте мальчика, коему Толиттама, стоящая на коленях, завязывала плетежок на правом сапоге, укрепляя их как можно плотнее особенно на лодыжках.

— Я сам, — наново молвил Яробор Живко и недовольно зыркнул на апсарасу.

— Не надобно тратить силы, господин, — немедля вставила рани Черных Каликамов, принявшись оправлять на голове легкую материю, прикрывающую сверху волосы и укрепленную на венце. — Вам они понадобятся.

Демонице удалось найти те слова, каковые воздействовали на Крушеца и потому пробудившийся уже на следующий день юноша не ощутил давления лучицы. Он сызнова сплотился с Крушецом и теперь не чувствовал себя отделенным от той многогранности. Хотя порой позадь его головы едва зримо вспыхивало смаглое лучистое сияние, вероятно, все же лучица была чем-то недовольна или огорчена.

Арваша ступив позадь сидящего рао водрузила ему на голову венец, а Толиттама вопреки протестам зашнуровала и второй сапог, у которого плетежок располагался впереди и крепил меж собой стыки обувки, абы они плотнее удерживали голень.

— Господин, однако, должна вам пояснить, — мягко молвила Кали-Даруга и улыбнулась рао, поощряя той теплотой подниматься с ложа. — Что Господь Перший несколько утомлен и та его слабость может вас напугать. Впрочем, это не болезнь, которой подвержены люди, а иное состояние. Потому не пугайтесь. Как только вы побудите с вашим Отцом, чтобы умиротвориться, он отправится в особую комнату, дольнюю, коя находится на сумэ мальчика Господа Стыня.

— Улетит? — испуганно воскликнул вже поднявшийся с ложа юноша и как-то дюже нервно встрепенулся.

— Нет, не улетит. Сумэ Господа Стыня, как и сам мальчик находится на четвертой планете, — участливо произнесла демоница, и лицо ее зримо колыхнуло миловидными чертами. Немедля затрепетал второй язык на подбородке рани Черных Каликамов и значимо сузились два глаза притушив внутри черной склеры движение золотых лепестков света, понеже ее тревожило состояние мальчика.

— Стынь, — чуть слышно прошептал Яробор Живко и купно свел свои дугообразные русые брови так, лицо его стало хмуро-обеспокоенным. — Лесики считают, что Стынь не столько Бог, сколько дух. В верованиях отцом Стыня почасту называют не Першего, а Волопаса, Асила. Сказывают в преданиях, что дух зимы, снега и холода, Стынь сковывает льдом воду, осыпает снегом землю. Мрачный тот дух живет в подземном мире, а в подчинение у него морозы, бураны, метели. Он сын Смерти, Мары, Моры. Посему и сам порой выступает как гибель, смерть всего живого… Как глупо, разве нужно Стыню… Господу, сыну Першего, повелевать снегом или холодом. Думать о том, когда прислать на Землю морозы и вьюги, да кого в той метели губить.

Задумчиво дотянул последнюю фразу мальчик, и резко смолкнув, затих. Окаменело, точно перестав подавать признаки жизни его тело. А посем оно разком все напряглось, каждая жилка и мышца туго натянулись, словно пришло видение. Потому не только застыли, стоявшие подле него, Арваша и Толиттама подававшие темно-синий кафтан с серебряными пуговицами и плотным богато украшенным пристегивающимся воротником-козырем (изготовленным из тафты да отороченный мехом), но и Кали-Даруга. Однако малеша спустя, когда видения не последовали, рао чуть слышно выдохнув, вопросил:

— Стынь, его имя как-то отдается во мне… Крушеца, что-то связывало с ним в прошлых жизнях, что-то особенное?

— Как и всех Димургов, — уклончиво ответила демоница, стараясь переключить задумчивость мальчика на что-то менее тревожное. — Их связывает общий Творец Господь Перший. Мальчик Господь Стынь самый юный в печище Димургов, совсем еще ребенок. У него даже нет в управлении собственной Галактики, хотя она уже давно создана. Ему поколь не дозволяется, находится вне старших, так как он нуждается в опеке и поддержке. В опеке еще и потому, что значительно — большой промежуток времени был серьезно болен, и всего-навсе намедни стал оправляться.

Яробор Живко медленно перевел взгляд с колыхающегося огня, малозаметно стелющегося своим рыжим пламенем по черным древесным уголькам в костре, на рани Черных Каликамов и нежно ей, улыбнувшись, отметил:

— Для тебя Кали все Димурги дети. И Вежды, и Мор, и Темряй. Немудрено, — дополнил он, не скрывая в трепетании голоса особую нежность и любовь к демонице. — Что и Стынь, верно, один из самых крепких Димургов, дитя… А я, точнее Крушец, судя по всему, и вовсе младенец. — Юноша токмо мгновение медлил, а после, шагнув в направлении Кали-Даруги, прижавшись к ее груди, дополнил, — хотя не знаю как Крушец, но я таким с тобой себя и ощущаю.

— Мой милый дражайший господин, — полюбовно пропела рани демониц, и, облобызав перстами щеки, волосы, руки мальчика значимо прошлась по его лбу, посылая ту нежность и лучице.

Кали-Даруга все еще удерживая юношу в объятиях и ласково поглаживая его спину, принялась при помощи апсарас одевать на него кафтан, просовывая руки в рукава, оправляя воротник, смыкая борта и застегивая пуговицы.

— Димургов… Ты ведь всех воспитала Димургов, правильно я понимаю? — поспрашал немного погодя Яроборка с теплотой поглядывая на заботливые действия демоницы.

— Да, правильно, господин, — немедля отозвалась Кали-Даруга, оправляя тафту кафтана на груди юноши. — Димургов я воспитала всех… А также Господа Седми из печищи Расов, Господа Велета и младшего из Атефов Господа Круча. Остальных Богов воспитывали мои сестры. Был еще один Бог, которого я воспитывала Господь Светыч, но он погиб… И я до сих пор тоскую по нему, моему милому мальчику, моему ненаглядному Господу Светычу. Вы чем-то на него похожи, — низко досказала демоница, несомненно, обращаясь не столько к рао, сколько к лучице.

— Я? — туго выдохнул Яробор Живко и тягостно качнулись на его лице желваки.

А в третьем глазу рани Черных Каликамов нежданно показалась крупная слезинка. Она зримо зацепившись за углубленный уголок не выскочила из глаза, а будто заколыхав боками качнулась вниз…вверх.

— Да, вы, мой дражайший мальчик, — еще ниже произнесла Кали-Даруга и нежно провела перстами по коже лба рао. — Своим желанием идти особым, не чему не подчиняющемуся путем. Своим упорством и мощью. Мальчик Господь Светыч был таким же, и он нуждался в вашем Отце. Но Господа Першего не было подле и мальчик погиб.

— Умер? — едва слышимо дыхнул Ярушка и губы его дрогнули.

— Можно сказать и так, — также тихо отозвалась демоница и из глаза ее, наконец, выскочила слеза, медлительно прочертившая долгую поблескивающую полосу по спинке носа и вроде впитавшаяся в чуть вздернутый его кончик.

Юноша резко дернулся, не в силах смотреть на расстроенную рани. Лицо его судорожно перекосилось и мелко…мелко затрепетали губы, тем самым приводя в чувство Кали-Даругу. Потому как уже в следующее мгновение она широко ему улыбнулась, и крепко ухватив за руку, повлекла вслед за собой, к выходу из юрты, благодушно молвив:

— А днесь пойдемте, господин, ибо Господь Перший вас изождался, как и другие мальчики.

Нынче солнечное светило тепло пригревало землю, яркими лучами освещая и сами вершины и плато окруженное ими. Казалось, зима степенно стала отступать, предоставляя право сменить ее весне. Потому легкий ветерок, теплый и иноредь порывчатый, ласкал кудри волос Яробора Живко, лобызал кожу лица, поигрывая, заглядывал в очи. На небе не наблюдалось ни одного облачка, даже малого его лоскутка, нити али волоконца, оно бесконечной своей голубизной зарилось на Землю. Порой небосвод рябью сей поверхности отражался в обледенелых макушках гор заслоняющих долину. Покрытое снегом плато потрясало взгляд своими белоснежными полотнищами, плотно устилающих оземь, подступающих к брегам самих струящих голубо-белыми водами рек, местами скованных льдами.

Рао выйдя из юрты на чуть-чуть остановился подле опустившегося навеса, что дотоль поддерживали апсарасы и огляделся. Так как он уже давно не выходил на двор, от прилива воздуха, яркости света у него закружилась голова и его качнуло взад…вперед. Кали-Даруга стоящая справа незамедлительно протянула руки и придержала мальчика за стан, перстами двух других, утерев выступивший на лбу обок венца и под носом мельчайший пот.

— Вам нехорошо, господин? — заботливо протянула демоница, обозревая в свете дня не только осунувшееся, исхудавшее лицо рао, но и явно нездоровый цвет его кожи.

Яробор Живко меж тем пришел в себя, и будто отдав собственную плоть во власть сильных рук рани Черных Каликамов, с удивлением оглядел недвижно стоявших по краям дорожки в два ряда существ, у которых в руках наново находились щиты и валашки.

— Это кто? — вопросил мальчик, и по тембру его голоса стало непонятно восхищен он виденными созданиями или все же разочарован.

— Данавы-канакеи, — объяснила Кали-Даруга, да еще бережнее, нижнее придерживая рао под стан, повела по дорожке к ступе. — Это подарок Господа Стыня. Новые его творения. У милого мальчика вельми хорошо получаются такие существа. Он создает их малым количеством, порой даже по одному и дарит потом, то Господу Вежды, то Господу Седми. Да и иным Богам, не только Димургам, но и Расам, Атефам. Господь Стынь такой щедрый, добрый мальчик, старается всех одарить. Не менее часто он дарит таковые создания и мне. На Пеколе у меня их уже около десяти. Мне право они без надобности, но коли мальчику приятно, почему бы не принять. Хотя в этот раз Господь Стынь сотворил данавов-канакеев несколько больше обычного, да и дал название. Скорее всего, это вмале будет новое племя. И по внешнем признакам, виду и качествам они, возможно, подменят гомозулей, творений дражайшего мальчика Зиждителя Воителя… Так, что вскоре, быть может, Димургам не придется одалживать у Расов мастеров-ратников и пользоваться услугами гипоцентавров.

Поколь Кали-Даруга толкуя с мальчиком, вела, придерживая, его к ступе, данавы-канакеи строго соблюдая свой строй, вышагивали повдоль дорожки, прикрывая своими удивительными телами шедших по ней. Сегодня людей в стане почти не зрелось, хотя стоило из юрты выйти демонице и рао, как многие из них, оставив свои дела с нескрываемым любопытством уставились на идущих. В основном люди рао приклонили головы, по-видимому, признав в рани Черных Каликамов какое-то божество. Возможно Богиню-мать, ибо Кали-Даруга вельми нежно оплела руками мальчика и неприкрыто полюбовно смотрела на него. Определенно люди, даже те на которых не действовали лебединые девы, бесы и блазня так и не поняли, что пред ними был демон… Демон, тот который, по мнению самого человеческого рода в отношении их племени проявлял злокозненность в самых разных видах в том числе: пугая, насылая болезни, сбивая с прямого пути, искушая, смущая соблазнами, толкая на грех, похищая детей, мучая скотину и неприкрыто ненавидя. Из чего сформировалось такое представление о демонах в человеческом обществе не понятно. Так как демоны жили подле людей только на заре человечества и из всего выше перечисленного ничего не творили. Разве, что напугали своим внешним видом и раз напали на человека. Так, что скорей всего люди, по сути своей, всегда ищущие себе врага не только физического, но и духовного, просто-напросто скинули на демонов основные, отрицательные качества. Отрицательные качества, недостатки в первую очередь самого человека, и тем самым соорудили из этого создания своего первого, беспощадного противника.

— А как называется Галактика Стыня? — ступая по дорожке, и разглядывая данавов-калакеев, вопросил Яробор Живко.

Пройдя большую часть поселения, они вместе с рани Черных Каликамов уже приблизились к ступе, и мальчик перевел взор с существ и уставился на судно. Ступа нарисовалась своим величественным видом пред юношей вельми мгновенно, словно выскочив из загораживающих ее дотоль юрт. От столь мощного сооружения, цветом сливающегося с высившимися позадь нее горными кряжами, юноша остановился, и тот же миг сдержали свою поступь рани и данавы-калакеи.

— Галактика Господа Стыня, — повторила Кали-Даруга, очевидно задумавшись, оно как несколько напряглись черты ее лица. — У Господа Вежды — Голубоватая Вьялица, у Господа Мора — Весея, — стала перебирать она названия Галактик. — Апикальная — Господа Опеча, Уветливый Сувой-Господа Темряя. — Демоница на чуток прервалась и купно свела тонкие, черные брови, отчего третий глаз, во лбу, сплющившись, стал похож на тонкую щелку. — А как же у мальчика Стыня? — Еще миг она раздумывала, а после, разгладив все складки на лбу, придав третьему глазу обычный вид, улыбнувшись, добавила, — Багряная Зимцерла. Это молодая Галактика, потому я и призабыла ее величание. Там еще нет обитаемых систем, идет только построение отдельных Созвездий… Багряная Зимцерла думаю еще не скоро наберется мощи и станет обитаемой, потому как Господь Стынь лишь недавно окончательно избавился от хвори оной был подвержен. Да и Господь Перший, как и Родитель, его берегут и очень за него беспокоятся. Хотя Господь Перший так бережливо относится ко всем своим мальчикам, потому-то Уветливый Сувой Господа Темряя только онагодни стал обитаемым. И в Уветливом Сувое, жизнь теплится в двух-трех системах, не более того.

— А там, в тех системах Уветливого Сувоя, обитают какие существа? Такие же, как в Млечном Пути: люди, звери, растения али какие-то иные? — спросил Яроборка и голос его задрожал только впервые за этот месяц не от волнения, а от любопытства и нетерпения.

— Не могу о том сказать, — мягко отозвалась Кали-Даруга и теперь приласкала перстами рук всего мальчика, нежно приобняв его тельце и прижав к себе. — Я же там не бывала, да и вряд ли буду. Ежели милый мальчик Темряй не попросит, оно мне без надобности. И сей перелет я могу выполнить лишь по просьбе моих мальчиков, абы их порадовать… Но думается мне в Уветливом Сувое, как и в иных системах… иных Галактик.

Демоница это молвила таким тоном, что юноша, ощущая теплоту ее материнских объятий, понял, она и к другим Димургам, не только к Крушецу, испытывает тот самый полюбовный трепет, не смея отказать в просьбе своим мальчикам, своим сынам.

— Кали, — произнес Яробор Живко, и слегка развернув голову, прикоснулся губами к объемному плечу демоницы. — Пойдем к Отцу, — он вдруг глубоко вздохнул и много тише дополнил, — не хочу видеть свою дочь… не сейчас, — скорее всего наново подчиняясь желаниям собственного естества.

Внутри ступы, куда вошли Кали-Даруга и Яроборка в мощном, квадратном помещении, где пол и потолок переливались синевато-голубым цветом, курился легкий дымок, почти парной. Он медлительно соприкасался с гладью шести поверхностей и точно отталкиваясь от них, переплетался с себе подобными долгими облачными прядками. В том мощном помещение по углам стен поместились и вовсе объемные столбы, кажущиеся деревянными, закрученными по спирали. Так, что чудилось, это на их ровные деревянные поверхности сверху намотали мощные рукава, али корни достаточно выпирающие и твердые. И если на столбах местами виделась гладь полотна, то огибающие их корни были коряво-сучковатыми, изломанными, покореженными, со многим количеством изъянов, трещин, чревоточин, дыр, изгибов имеющих ломанные, зигзагообразные формы. Не меньше на поверхности тех корневищ наблюдалось вспученностей, шишаков, отростков, шипов и даже мелких наслоений.

Четыре мощных столба заполняли сами углы, имея в середине более значимые размеры и верно в четверть заслоняя собой поверхности стен. Потому про форму помещения относительно можно было сказать — квадратная, в понимание геометрического тела кубической формы и ровности граней. Право молвить свод и пол там были более близки к понятию ровность, ибо столбы к навершию и к завершию значимо спадали в объеме и потому лишь самую малость искажали гладь полотна. Меж самих столбов в стенах ребрилась плотная завеса дыма. В двух из них голубо-синеватая, а в иных, противолежащих одна другой, желтоватая.

В этой зале царило безмолвие… Так, что слышалось тихое мерное дыхание мальчика. Данавы-калакеи каким-то своим количеством вошли в помещение ступы, впрочем, часть из них, словно не смеющая разбить строй, все еще оставалась в завесе и, очевидно, на лестнице. Яробор Живко с интересом оглядел помещение и остановившихся подле них, двух творений Стыня, да мягко просияв, обращаясь к демонице, сказал:

— Знаешь Кали они, эти калакеи несколько, как мне показалось, туповаты. Ибо, похоже, некие из них все еще стоят в завесе.

Рани Черных Каликамов дотоль поглядывающая на супротивную стену, где колыхалась испарениями желтоватая завеса, дюже неласково окинув застывшие ряды данавов-калакеев, немедля отозвалась:

— Да, я это приметила. Нужно о том доложить мальчику Господу Стыню, чтоб успел отрегулировать, так как не очень ладно, что они столь покорны. У милого мальчика так всегда, либо покорны, либо дюже независимы так, что даже он не может совладать с тем творением.

Из завесы, что поплыла волнистыми поверхностями, выскочила Трясца-не-всипуха, и, шибутно закивав своей сычиной головой, сразу кинулась к рао, будто хотела его утащить за собой. Отчего он встревожено дернулся вправо и прижался к Кали-Даруги, токмо подле нее, ощущая себя защищенным. Следом за Трясцей-не-всипухой выскочила не менее скоро иная бесица-трясавица. И Яробор Живко вглядевшись в ее одноприродные формы, так и не понял, кто из них Трясца-не-всипуха. И сие, несмотря на пояснения демоницы, что у старшей бесицы-трясавицы в отличие от ее сестер «цвет кожи более насыщен серым цветом, как и более густое сияние ока». Однако вмале Кали-Даруга все разъяснила, нежно приобнимая мальчика за плечо, она враз провела рукой по его груди, где сразу от волнения тягостно качнулось сердце, да молвила:

— Трясца-не-всипуха, — и первая бесица-трясавица уже приблизившаяся к юноше и схватившая его за правую руку, абы немедля прощупать пульс на запястье, кивнула. — Мы уходим на маковку с господином. Погодя жду тебя там.

Трясца-не-всипуха сызнова торопко закивала, и полминуты спустя выпустив из руки запястье рао, спешно протянула свои три перста с небольшими бугорками на концах без ногтей к его лицу. Она бережно оттянула правое, а миг погодя и левое нижние веки, и заглянула, кажется, вглубь мозга рао.

— Не хочу, — дыхнул недовольно мальчик и было дернулся не желая, чтобы его осматривали.

Однако руки демоницы крепко удерживали его тело от трепыхания, да и сам осмотр оказался незначительным. И вже минуту спустя старшая из бесиц-трясавиц убрала свои перста от лица юноши и медлительно сказала скрипуче-писклявым голосом:

— Нервно-психическое утомление, каковому присущи симптомы ухудшения функций мышления, ослабление восприятия. Сопровождается беспричинной тревогой, апатией, раздражительностью и неуравновешенностью.

— Я это и так поняла, — низко откликнулась Кали-Даруга и строго зыркнула на враз смолкнувшую бесицу-трясавицу своими густо черными очами, еще плотнее прижимая к себе мальчика и оплетая его стан всеми четырьмя руками. — Не надобно свои замысловатые понятия говорить при господине, перегружая его и без того утомленный мозг.

— Нужен отдых, — коротко дыхнула Трясца-не-всипуха, и единожды шагнула в бок.

Тем самым движением чуть было не выпихнув из строя одного из данавов-калакеев. Благо он успел вовремя прикрыться от сего нападения щитом и одновременно направить в сторону врага острие валашки. И тотчас соседние данавы-калакеи, сомкнув ряд и щиты, направили на Трясцу-не-всипуху свое оружие, чем вызвали трепетание ее тела и веселый смех рао.

— Вот же тебе в глаз, — откликнулась Трясца-не-всипуха, похоже, заругавшись, и наскоро отпрыгнула в сторону от творений Бога Стыня, беспокойно разглядывая собственные бока подвергшиеся атаке. — До чего бестолковые создания. Очевидно Господь Стынь забыл в них прописать как таковые изначальные мысли. Али криксы-вараксы забыли вложить мозги.

— В них просто поколь нет завершенности, — пояснила Кали-Даруга, не скрываемо — радуясь смеху мальчика. — И коды, судя по всему, прописаны слишком критично, надо поправить.

— Надо, — согласилась иная бесица-трясавица, стоявшая несколько наискосок рао и не менее тревожно оглядывающая подвергшийся нападению бок своей старшей.

— Подтынница, — обратилась к вновь заговорившей бесице-трясавице рани Черных Каликамов и медлительно сделал шаг вперед, а вместе с ней ступил и Яробор Живко. — Господин посмотрит дочь после того, как вернется с маковки. И к тому времени скорей всего девочка будет уже подле матери. Как дитя себя чувствует? — это демоница вопросила, ужо почитай, подойдя к правой стене, где колыхалась голубовато-синяя завеса.

— Все благополучно, — отозвалась, не мешкая Подтынница и развернувшись, закивала вслед Кали-Даруги и юноше. — С ребенком будет все хорошо. Девочка здоровая и крепкая, а ноне наберется в кувшинке веса и не будет чем-либо отлична от иных детей.

Демоница легохонько улыбнулась Яроборке, широко растянув уголки своих толстых, слегка выступающих губ, ибо тот, услышав о дочери, не только весь напрягся, но и, кажется, перестал дышать. Вне сомнений он желал увидеть свое дитя, но днесь Крушец жаждал иного, посему мальчику осталось только затаиться и повиноваться. И тотчас ярким колом вспыхнуло позади его головы смаглое сияние на немного ослепившее той насыщенностью не только очи бесиц-трясавиц, но и три глаза рани Черных Каликамов.

— Господин, надобно сомкнуть очи. Не то, чтобы обязательно, — проворковала своим песенно-убеждающим голосом демоница и теснее прижала к груди мальчика. — Но все же не стоит перетруждать мозг, вы итак достаточно вымучены.

Ярушка послушно сомкнул очи, и Кали-Даруга нежно его, поддерживая, понесла вперед. Они сделали несколько шагов и остановились. Густые испарения, жарко пыхающие мягкостью материи, опутали тело мальчика со всех сторон и туго надавили на плоть, голову, заколыхав болью внутри нее. От той разом проскочившей острой боли, точно рывком ударившей в лоб и затылок, Яробор Живко порывчато дернулся из удерживающих его рук Кали-Даруги, желая выскочить из чада, и единожды отворил очи. Марево сине-сизого чада встало пред взором, одновременно наполнило рот и нос… и по всему вероятию, сам мозг. Рани Черных Каликамов слегка дернула рао вправо. И юноша словно взвился ввысь, однозначно потеряв под собой опору. Тело его вдруг энергично крутнуло по кругу, а после спирально вверх так, что плотный дым проник и немедля закупорил своей склизкостью легкие, прекратив тем самым доступ в них воздуха. Синева испарений резко сменилась на голубизну, и миг погодя мальчик ощутил под ногами твердую поверхность. А потом нежданно пришло волной видение…

Только в этот раз мальчик не успел его принять… Это за него сделал Крушец, к радости Родителя, сумевший поставить правильный щит и тем, защитив мозг, словно подготавливая свои способности для будущей плоти. Посему пред очами самого мальчика проплыло легкой тенью рыжое сфероидное образование, присыпанное сверху ярчайшими, голубыми крохами звезд…

Сам же Крушец и иные Боги увидели огромный желтый шар, заполнивший весь левый окоем возникшей картины, медлительно заколыхавший своими боками. Горящая его субстанция, по поверхности которой плескались рдяно-желтые воды, иноредь выкидывая мелкоструйчатые, волнообразные всплески, и вовсе имела багряный оттенок. Сам шар… планета… звезда каждый миг явственно перемещала своими жидкими внутренностями, каковые порой пузырились али легохонько опускаясь, живописали неглубокие почти белые впадины. В неких местах те лоскутки жидкости вспять поднимались, делая свои угловатые кончики почти пурпурными, накрывая студенистой массой отдельные выемки, углубления, трещинки.

Черно-синяя глубина космоса…такого не близкого… и вроде как бескрайнего… беспредельного окружала со всех сторон горящую звезду, наполняя пространство окрест легким поблескиванием бусенцов белых светил. На переднем же плане картины, выплыв враз, из ниоткуда появился глубочайший, каменистый каньон с крутыми и отвесными стенами, словно мелко выдолбленного киркой великана. Долгие, узкие углубления в нем были заполнены скопищем стремнистых круч, не высоких и единожды тонких, своим внешним видом напоминающих башни, столбы али надолбы, несомненно, с угловатыми боками. Изредка утесы громоздились на самих стенах каньона, словно вылезшие, из-под той располосованной бурыми пластами каменистости, пальцы али отростки. В той горной местности не зрелось не то, чтобы живого существа… не было даже подобия растений и похоже самой почвы. Всего-навсе выщербленные порезы потрескавшегося камня.

Длинный лохмоток багряного сияния нежданно вырвался из звезды и лизнул своим языком дальние утесистые горы. Одним тем долгим и мгновенным движением поглотив все неровности края, отполировав каменную поверхность, смахнув с нее не только скопища горных хребтов, но и сам каньон. Еще не более морга и насыщенной синевой света блеснуло дискообразное тело, несколько правее и выше газового гиганты звезды, да растянув в стороны голубоватые лучи, наполнило синеву космоса вспышками ярчайших молний, кои стали бить своими остриями в саму поверхность выровненной планеты.