Аилоунен и наследник, пройдя сквозь распахнутый дверной проем, вышли из комнаты и оказались в широком коридоре с высоким потолком.

Стены и потолок в коридоре были нежно-розового цвета и украшены великолепными живописными изображениями деревьев, с длинными, извивающимися корнями и ветвями. На этих долгих ветвях висели круглые, желтые камни сердолика и яшмы, да остроносые, узкие зеленые нефриты, соответственно символизирующие плоды и листья. Выйдя в коридор, Святозар на миг остановился и осмотрел необычайно красивые стены, а потом поспешил вслед за стремительно уходящим вперед Аилоуненом. Миновав коридор, где по правую сторону поместилось несколько закрытых розовых дверей, они подошли к каменной, широкой, белой лестнице, поверх ступеней каковой лежал светло-красный, ворсистый ковер, и начали неспешно спускаться вниз. С одного бока лестница упиралась в стену, такую же розовую, как и коридор, а с другой стороны завершалась крученными белыми балясинами перил, в которые были вставлены желто-красные камни нефрита. Лестница, один раз грациозно изогнувшись, привела Аилоунена и Святозара в огромный зал, из коего вправо и влево уходили коридоры. Сам же зал был темно-розового цвета и стены его были дивно расписаны крупными красными птицами, у которых глаза заменяли ярко-голубые камни бирюзы, а вместо клюва красовались багряные камни яшмы. В зале находились Лесинтий, Винирий и Фонитий, они стояли невдалеке от лестницы и тихо разговаривали, но увидев спускающихся правителя и Святозара замолчали. Подле лестницы, со стороны перил на низкой, длинной лавке сидел весьма полный, маленький, не намного выше Аиулонена, человек с седенькой, почти лысой головой, в дорогом, розового цвета парчовом, длиннополом одеянии. Когда Аилоунен и Святозар показались на лестнице, маленький человек торопливо поднялся с лавки и низко поклонился по первому правителю, а засим наследнику.

— Так, Сенофий, — обратился к человеку Аилоунен, неспешно ступая по лестнице. — Сегодня ты еще будешь ночевать здесь, а завтра с утра, я разберу этот дворец, и построю на его месте жилище для людей… Ну и для тебя конечно. У тебя я так понимаю, семьи нет… может брат есть, или сестра?

— Нет, ваша светлость, — ответил каким-то грудным, наполненным скрипом и стонами голосом, бывший тофэраф и склонил голову. — Нет у меня ни семьи, ни брата, ни сестры… я… я ваша светлость …это значит…

— Замолчи, — властным голосом сказал Аилоунен и поморщил нос. — Не зачем это слышать ни мне, ни тем более наследнику, ему только, что полегчало… Но ты еще не стар Сенофий, может успеешь жениться, да детей завести, кто ж знает… А пока подумай, что будешь делать, каким трудом будешь жить.

— Да, я же, ваша светлость, — вздохнув, заметил Сенофий, и его лицо обижено перекосилось. — Кроме как есть, да командовать, да пить и распутничать ничего не умею.

— Ваша светлость, — обратился к правителю Фонитий, и, шагнув в сторону лестницы замер в нескольких шагах от уже спустившегося с нее Аилоунена. — Мой брат работает гончарным мастером в Артарии, я попрошу, его он возьмет Сенофия себе в ученики.

— В ученики, — улыбаясь, откликнулся правитель и насмешливо оглядел полного, немолодого Сенофия. — Ну, это будет для него прямо-таки спасением…Отведи его Фонитий завтра к своему брату и пусть он поживет пока у него… Мало надежды, что он научится гончарному мастерству… но хотя бы будем помогать твоему брату и то хорошо, не будет бездельничать и тунеядствовать, так как он делал все время до этого.

— Ваша светлость, — взмолился Сенофий, и, сложив ладони, вместе прислонил их к своему выпученному животу. — А может меня сегодня отведут, что же я буду делать, тут целую ночь. — Сенофий испуганно оглядел розовые стены своего зала, и, понизив голос до скулящего шепота, произнес, — в этом вертепе распутства.

— Замолчи, — раздраженно отозвался Аилоунен и так глянул на бывшего тофэрафа, что тот схватился руками за перила, боясь упасть… уж так его, качнуло из стороны в сторону от гневливого взора правителя. — Ты ведь не до такой степени глуп, чтобы не понимать, какой чистый и светлый человек наследник Восурии. И ему совсем не надо знать, какой грязный… и… — Аилоунен на миг прервался, его губы презрительно дрогнули, он сделал еще шаг, и, сойдя с последней ступеньки, повернул направо да неторопливо направился к коридору, на ходу негромко добавив, — если хочешь отсюда уйти сегодня, сам проси об этом Фонития. А мне некогда этим заниматься и об этом думать, для меня важнее ноне, чтобы Святозар, отдохнул, и успокоилась его душа от всего пережитого и увиденного. Наследник, спустившийся со ступеней лестницы, улыбнулся проявленной заботе прозвучавшей в словах друга, и, бросив последний взгляд на беспокойно вздрагивающего всем телом и кивающего головой Сенофия, поспешил вслед за правителем. Аилоунен меж тем миновав зал, вошел в полутемный коридор, оканчивающейся широкими, двухстворчатыми, стеклянными дверьми, украшенными изображениями розовых цветов. Сразу за наследником не отставая ни на шаг, двинулись Лесинтий и Винирий, а Фонитий остался в зале, тихо беседуя с Сенофием, который плаксивым голосом начал, что-то выпрашивать у бывшего своего подчиненного. Аилоунен, Святозар и воины миновали коридор, и, открыв дверь, вышли наружу, прямо на площадь туда, где раньше стояло жрище.

Наследник лишь только вышел из дверей дворца беспокойно огляделся и увидел, что жертвенника, который так потряс его душу и вызвал тяжелые воспоминания, уже нет, и к удивлению оказалось, что и сама площадь была чиста. С нее не просто был убран жертвенник… нет! Она была именно чистой! С каменной мостовой убрали толстый слой грязи, и навоза. И поразительным образом очистился вдыхаемый воздух, точно его тоже отмыли, а лучи еще не ушедшего на покой солнца наконец-то пробились сквозь мрак и пыль застилающий город, и теперь ярко освещали чистую каменную мостовую. На противоположной стороне площади находилось большое количество людей, которые и убирали мусор, сгребая его лопатами, и накладывая в огромные телеги, запряженные лошадьми. Среди этих людей мелькал то там… то здесь Оскидий. Одначе стоило ему узреть вышедших из дверей правителя и наследника, как он, что-то молвив работающим людям, тотчас поспешил к дворцу. Бывший паярыжка вмале подойдя ближе, широко улыбнулся, так, что его некрасивое лицо стало даже каким-то приятным, и громко сказал:

— Ваша милость, как вы себя чувствуете? Вы так напугали нашего правителя. Мы, было, подумали, что какой-то предатель нанес подлый удар вам в спину.

— Нет, Оскидий, просто…, — начал было Святозар, а посем замолчал, не зная, как объяснить то, что он увидел и с чем увиденное сравнил.

— Просто у наследника Восурии, — пришел на выручку к другу, Аилоунен. — Прошедшего ради нашего народа тяжелые испытания, страшные воспоминания связаны с этой гнилой верой в Есуания.

— А…а… все ясно, — тяжело вздохнув, откликнулся Оскидий и порывчато оглянулся назад, словно опасаясь, что сейчас позадь него, прямо из-под земли, вылезет жрище.

— Оскидий, так, что ты примешь нас гостями в своем доме? — поинтересовался Святозар, прерывая наступившую на малеша тягостную тишину.

— Ах, ваша милость, конечно, приму, с большой радостью, — благодушно улыбаясь, ответил Оскидий. — Пойдемте, пойдемте. И вновь назначенный лампедр все еще продолжая по-доброму щериться, пошел вперед, указывая дорогу Святозару и Аилоунену, и идущим позади них Лесинтию и Винирию. Пройдя по площади мимо высокого, двухэтажного, искусно обложенного белым, гладким камнем дворца бывшего тофэрафа, где на втором этаже находились полукруглые балконы с чеканными из бронзы низенькими ограждениями, повернули налево. Да также медленно двинулись по широкой, но очень мусорной улице, на оной с одной и другой стороны располагались высокие дворцы знати, под стать дворцу тофэрафа.

— Оскидий, — спросил Аилоунен, шедший прямо за лампедром. — А почему на этой улице не убираются?

— Ваша светлость, все уберем…, — на миг оглянувшись, поспешно отозвался Оскидий. — Но здесь так грязно, что я решил начать уборку этой улицы завтра.

— Вроде бы здесь такие богатые дворцы и дома, — удивленно оглядывая каменные жилища обложенные белым камнем, с не менее затейливыми балконами и широкими, высокими окнами, досадливо протянул Святозар. — Здесь живет знать, а грязь такая и опять так воняет… — Наследник поморщил нос, выбирая дорогу и стараясь не наступить на отходы или навоз. — Как бы меня опять от этой вони не вырвало, — недовольным голосом добавил он.

— Надо было остаться тебе в доме Сенофия, — глубокомысленно произнес Аилоунен. — Надо было отлежаться, отдохнуть.

— Там тоже воняло…, — закрывая нос пальцами, откликнулся наследник. — Чем-то неприятным… Аилоунен негромко засмеялся, и легко перепрыгнул большую рытвину, в которой стояла и пузырилась какая-то зелено— бурая жидкость.

— Как можно так жить, — не унимался Святозар, и, заглянув в рытвину, которую так запросто преодолел Аилоунен, теперь уже скривил губы, и болезненно передернул плечами. — Как может быть безразлично, что у тебя делается под окнами. Ведь открыл окно и вся эта вонь у тебя в опочивальне, на ложе, на столе… во рту… И немудрено, что во дворце Сенофия так воняло…

— У него там воняло совсем по-другой причине, Святозар…, — заметил Аилоунен и в его голосе одновременно послышался гнев и призрение. — Потому как он сам и есть грязь и вонь. Святозар услышал, как словам правителя тихо засмеялись Оскидий, и идущие позади него Лесинтий и Винирий, но так и не поняв, что смешного они в них нашли, сам решил промолчать. Некоторое время они шли, по улице, молча и не торопливо, с трудом выбирая чистые места, стараясь не наступать на кучи мусора и грязи.

Наследник все еще держал нос закрытым и дышал ртом, потому как от увиденной и унюханной грязи и вони, у него сызнова закружилась голова. Вскоре дворцы знати закончились, и на улице появились, справа и слева от каменной мостовой, одноэтажные, простые дома, без дворов. Чаще всего жилища теснились впритык друг к другу, но иногда между ними лежал небольшой, длинный, уходящий куда-то вглубь проем, полностью заваленный гниющими отходами и грязью, откуда вытекали тонкие, гнилостные ручьи. Дома здесь были каменными, сложенными из серого или серо-бурого булыжника. В домах были не широкие квадратные окна и одностворчатые двери, выходящие прямо на мостовую ни имеющие, ни крыльца, ни ступеней.

— Странный, все-таки этот тофэраф Сенофий, ты не находишь Аилоунен, — внезапно прервал молчание Святозар и оторвав пальцы от носа, вытер проступившие на лбу капельки пота. — Вроде бы уже не молод, а семьи нет, детей нет… Да и дворец у него тоже странный… весь розовый. Ну, что это за цвет… Жена моя любит розовый цвет, сестренки… Но мне бы никогда не пришло в голову наполнить свой дом таким количеством розового цвета. Аилоунен, все еще шедший впереди Святозара, оглянулся, его голубые глаза внимательным, пронзительным взглядом заглянули прямо в чистую, лазурную душу наследника… он порывисто вздохнул, а на губах его появилась кривая усмешка.

— Что Аилоунен? — спросил наследник, увидев его кривую усмешку.

— Да, так, ничего, друг мой, — ответил Аилоунен, и, развернув голову, принялся вновь следить за тем куда наступает. Однако немного повременив, он добавил, — ты и так, Святозар такой бледный. И мне совсем не хочется, чтобы тебе стало еще хуже… А потому ты более не думай об этом Сенофии, не нужно тебе тревожить свою душу думами о нем, поверь мне. Вскоре Оскидий остановился возле одного дома, который был также как и соседние одноэтажным да сложен из серого камня. Впрочем, это жилище сразу отличалось от соседних домов, потому как подле него было весьма чисто. И даже проем между этим домом и соседним был чистым, и там в этом, как оказалось, земляном проеме росли, сидевшие в ряд небольшие кочаны капусты. Сразу было видно, что за порядком в этом доме и в этом проеме, кто-то пристально следил. В доме было два широких окна и на обоих висели тонкие, белые, короткие занавесочки.

Стекла окон были чисто вымыты и сам дом смотрелся таким же ухоженным, чистым, что любо дорого было на него посмотреть.

— О…о… Оскидий, — изумленно протянул Аилоунен, и, оглядел растущие в проеме капустные кочаны. — Как здесь чисто и чья же эта заслуга?

— Моей жены, Лиренсии, — широко улыбнувшись, немедля ответил Оскидий. Лампедр, явно польщенный проявленным правителем удивлением, подошел к двери и негромко в нее постучал. А мгновение спустя дверь дома открылась, и наследник увидел на пороге дома, немолодую женщину с приятным лицом и длинными, ковыльного цвета волосами, убранными под какой-то словно квадратный капот. Лиренсия мягко улыбнулась мужу, а после перевела взгляд и с неподдельным восхищением посмотрела на правителя и Святозара, легохоньким кивком приглашая их войти в дом.

— Лесинтий, Винирий, вы на сегодня свободны, — обратился к воинам Аилоунен, прежде чем войти в дом. — Прошу только проверить посты, и можете отправляться по домам. А завтра с утра жду вас здесь, возле дома Оскидия, потому как у нас очень много дел с вами. Лесинтий и Винирий низко поклонились правителю, и только тогда Аилоунен вошел в дом, а следом за ним в жилище вступили Святозар и Оскидий, последний при том плотно закрыл за собой дверь и даже замкнул ее, накинув крючок, на полукруг, укрепленный в стене.

Святозар огляделся в доме. Теперь они находились в большой, прямоугольной комнате, которая служила хозяевам одновременно и кухней, и общим залом. Супротив входа, на противоположной стене, находились две двери. Одна, из которых, вела в комнату ребенка, где около люльки сидела старая женщина с седыми волосами и ужасно морщинистым лицом, а вторая дверь скрывала вход в покои Оскидия и Лиренсии. В правой стене находилась еще одна дверь, в комнату для гостей, как пояснил лампедр. В самой кухне возле двери, слева от нее, поместилась, маленькая, обмазанная глиной печка, а прямо за ней стоял длинный стол и четыре, деревянных сиденья. Вдоль левой стены расположилось несколько невысоких столов, с полками внутри, точно в бане, на которых очень аккуратно была расставлена чистая домашняя утварь.

— Я думаю, — сказал Аилоунен, и, осмотрев сияющую чистотой комнату, улыбнулся. — Надо накормить наследника Восурии, моего друга Святозара, как ты думаешь Оскидий.

— Да, да, ваша светлость, сейчас жена приготовит, — поспешно ответил Оскидий.

— Ну, у твоей жены и без нас много обязанностей, — заметил Аилоунен и направил свою тихую поступь к столу. — Будем хозяйничать сами. Аилоунен подошел к столу, кивнул Лиренсии, коя напряженно замерла возле двери в детскую, и та несмело кивнув в ответ, торопливо развернувшись, вошла в комнату малыша, каковой призывно и громко заплакал, прикрыв за собой дверь. И тотчас правитель провел над поверхностью стола рукой, образуя круг, да просвистел трелью, а морг спустя на столешнице появились блюдо с едой, и два больших, глиняных кувшина с молоком.

— Ну, что ж, — довольным голосом откликнулся правитель. — Прошу за стол Святозар. Я думаю тебе после пережитого сегодня, необходимо хорошо подкрепиться. Да, и мне, мой друг, тоже. — Аилоунен опустился за стол, и, требовательно показал рукой наследнику на сиденье напротив. Засим он медленно повернул голову, зыркнул на все еще стоящего возле двери, и переступающего с ноги на ногу лампедра, и добавил, — Оскидий садись с нами.

— Нет, ваша светлость, — тихо вздохнув, грустным голосом протянул лампедр. — Я этого не достоин.

— Садись, садись, — заметил Аилоунен и придвинул к столу пустое сиденье. — Вы все тут не достойны, но, что ж теперь делать. Оскидий еще мгновение колебался, но потом все же подошел, смущенно поглядел на правителя и опустился подле него на предложенное ему сиденье. Аилоунен придвинул себе чистое блюдо и вилицей наложил туда жаркого из говядины, да налил молока в чаши себе и Святозару. А когда увидел, что наследник наконец-то принялся есть, положенную на блюдо тушеную рыбу с овощами, также приступил к трапезе.

— Оскидий, — отвлекаясь от еды, спросил правитель. — Так ты выбрал имя своему сыну? Ведь теперь тебе не надо платить тины Ивникию и просить его выбрать имя получше. Теперь ты сам… ты его отец, сможешь выбрать, ему… твоему сыну… имя. Оскидий поспешно проглотил кусок мяса, который только, что положил себе в рот и ответил:

— Да, теперь я сам могу дать имя своему сыну, ваша светлость… Но я… я пока еще не выбрал.

— Значит, — улыбаясь, молвил Аилоунен, и, наколов на вилицу большой кусок мяса, поднес его к губам. — Это первый ребенок, который получит имя приолов… А, ну-ка, Оскидий попроси жену, пусть покажет мне мальчонку, а я подскажу тебе имена истинных приолов, — и, правитель открыв рот положил туда кусок мяса да принялся его пережевывать.

— Лиренсия, — негромко позвал жену Оскидий, та поспешно открыла дверь и выглянула из детской. — Принеси сына, его светлость, правитель Аилоунен, хочет посмотреть его. Лиренсия услышав просьбу мужа, просияла вся, а на ее губах заиграла улыбка. Она восторженным взглядом глянула на правителя, который уже доел со своего блюда все мясо и теперь пил молоко из чаши, и, прикрыв дверь, скрылась в комнате. Однако через мгновение, она уже выносила запеленованного в нежно-голубое укрывальце дитя.

Лиренсия подошла к мужу и осторожно вложила в его руки сына. Оскидий медленным движением убрал с лица ребенка прозрачную, голубую, тонкую материю, и, придвинувшись ближе к Аилоунену, показал ему сына.

— Ну, похож он на свою мать, — внимательно разглядывая малыша, раздумчиво произнес Аилоунен. — Наверняка будет как и она, красив…

Так какое же имя тебе посоветовать? Святозар посмотри малыша. Оскидий немедля поднялся на ноги, и, обойдя стол, присел на сиденье подле наследника, придвинувшись так, чтобы тому было удобно разглядеть личико младенца. Святозар поспешно положил на блюдо вилицу, утер утиральником губы, и, приклонив голову, посмотрел на дитя да тотчас тягостно отшатнулся от него… Еще морг и лицо наследника иссиня— побледнело, а на лбу проступили капельки пота, казалось, еще чуть-чуть и тот вновь потеряет сознание.

— Друг мой, — взволнованно поспрашал правитель, увидев состояние наследника. — Что с тобой? Тебе опять не хорошо?

— Нет, нет, все хорошо, — поспешил ответить Святозар, и вытер утиральником пот со лба, а после протянул руку к кувшину и налив в пустую чашу воды, залпом ее выпил.

— Ваша милость, — испуганно прошептал Оскидий. — Что с моим сыном не так? Почему вы так от него отшатнулись, и вам стало нехорошо?

— Все так, все так, — тихим голосом проронил Святозар, пристраивая чашу на стол и порывисто выдыхая. — Оскидий, разреши мне подержать твоего сына на руках. Оскидий повернул голову, посмотрел на стоящую рядом и не менее встревоженную жену, спрашивая позволенья. Лиренсия чуть зримо кивнула и тогда лампедр протянул Святозару младенца. Наследник осторожно принял дитя, бережно придерживая его маленькую голову и трепетно прижав к груди, посмотрел в его серые глаза, в такие знакомые черты лица, которые на протяжении нескольких месяцев видел каждый миг, да нежно улыбнувшись, тихо ему шепнул:

— Здравствуй, здравствуй Джюли. Здравствуй мой, дорогой друг. Младенец несколько раз моргнул, а затем уставился на наследника своими серыми глазами и вроде как улыбнулся ему в ответ.

— Джюли… ты сказал Джюли, — раздумчиво произнес величание Аилоунен. — Нет, это имя ни руахов, ни приолов… это имя гавров. Что ж это имя хорошее, оно значит солнечный свет, может и стоит назвать сына Джюли.

— Нет! нет! нет!.. — с горячностью отозвался Святозар. — Только не Джюли… Новая жизнь, новое имя… Лиренсия, — подозвал наследник женщину, и когда та подошла, отдал ей ребенка. — Лиренсия у тебя будет, чудесный сын, ты только чаще ему говори о ДажьБоге, хорошо?

— Хорошо, ваша милость, — откликнулась успокоенная словами наследника Лиренсия и крепко… крепко прижала к своей груди младенца.

— Оскидий, — обратился Святозар к лампедру, сидящему рядом и беспокойно поглядывающему на правителя. — А ты бы какое хотел имя своему сыну, имя из рода руахов, приолов или гавров? Оскидий на миг задумался, по его некрасивому лицу пробежала темная полоса, точно сомнение в праве высказать свое желание. Его блекло-карие глаза нежданно наполнились слезами, узкие губы дрогнув, искривились пологой дугой, а после он перевел взгляд на свою жену, которая подошла к нему с младенцем на руках, и, протянув руку нежно погладив Лиренсию по спине, тихим голосом ответил:

— Я бы хотел ему хорошее имя, ваша милость. Имя, которое ему никогда не позволит предать Сварога и его сыновей. — Оскидий немного помедлил, тревожным взглядом глянул на правителя, и еще тише добавил, но уже только для Святозара, — и конечно ДажьБога! Аилоунен услышал имя ДажьБога, едва слышно сказанное Оскидием, и широко улыбнувшись, молвил:

— Есть такое имя у руахов. Это имя значит верный Богам — Каясэлэн.

— Каясэлэн, — тихо повторил имя Оскидий.

— Каясэлэн, — также тихо повторила Лиренсия. Она с теплотой посмотрела на лицо своего сына, улыбнулась и с нежностью в голосе, на которую способен только голос матери, добавила, — пусть он будет верный Богам, верный ДажьБогу — Каясэлэн.

— Да, — согласился Оскидий, и, мотнув головой, провел ладонью по спине жены. — Пусть будет в Артарии первый руах Каясэлэн. Лиренсия наклонилась над малышом и поцеловала маленького Джюли-Каясэлэна в щеку да тихо ему, напевая, что-то, развернулась и пошла в покои ребенка. А Святозар глянул вслед закрывшейся двери в комнату Каясэлэна и внезапно вспомнил слова Чернобога, сказанные когда-то душе Джюли: «… первое, что ты увидишь в Яви, это длинный, тонкий нож, который отрежет твою никчемную, пустую голову, от твоего немощного тельца». Наследник тяжело передернул плечами, вздел руку, да принялся тереть шрам на щеке, и, уставившись на свое полупустое блюдо, задумался. Как же странно все получилось… Джюли родился в семье ярыжки Оскидия, и если бы Святозар не пришел в Неллию… отказался бы идти по этому пути, значит маленького Джюли, принесли бы в жертву и убили в младенчестве. Так сказал ДажьБог, и наверно это и имел, ввиду Чернобог повелевая душе излечить Святозара. Потому что с больной ногой, переживший все, что пережил он в Пекле… Смог ли бы и захотел ли он, Святозар, пойти в Неллию помогать мальчику Риолию или бы все же вернулся в Славград? И тогда бы эту маленькую хрупкую крошечку, Каясэлэна, его духовного сына, Джюли, принесли бы в жертву выдуманному господу Есуанию, и наверно не заступился бы за него ни его отец, ярыжка жреца Артарии, Оскидий, ни его любящая мать, красавица, Лиренсия. Оскидий вернувшийся на свое сиденье возле правителя, завел с ним негромкую беседу о чем-то, а тот несмотря на пережитое, не растерявший аппетита, наложил себе на блюдо еще жаренного мяса да с удовольствием принялся его поедать. Внезапно, Аилоунен взмахом руки прервал разговор с Оскидием и громко постучал вилицей по блюду, призывая Святозара к вниманию. Наследник немедленно перевел взор с недоеденной тушеной рыбы в своем блюде на правителя, и тот движением головы указал ему на руку теребящую шрам. Поспешно убрав пальцы от шрама Святозар устало замер, а правитель, наполненным беспокойством голосом, сказал:

— Друг мой, тебе надо отдохнуть. Ты очень плохо выглядишь, вся эта борьба, которую мы ведем, я, как погляжу, изматывает тебя. Знаешь Оскидий, отведи наследника Восурии отдыхать, ему нужно отоспаться.

— Да, — поднимаясь с сиденья, согласился Святозар. — Ты, прав, Аилоунен мне надо отдохнуть, а то у меня нет сил… Многие месяцы меня изводили болью раны, а теперь у меня такая же боль в душе. Наследник вышел из-за стола, и направился вслед за поднявшимся Оскидием, двинувшим свою поступь в комнату для гостей.

— Ну… ну… ну… — покачав головой, заметил Аилоунен, и бросил недовольный взгляд на Святозара. — Мне нужно, мой друг, чтобы ты был силен, как твой отец ДажьБог… И знаешь не стоит тебе изводить себя, поверь мне, восуры никогда не станут похожими на руахов, приолов и гавров. Святозар услышал молвь правителя и немедля остановился, а засим и вовсе вернувшись к столу, нанова опустился за него, и изумленно посмотрев на правителя, вопросил:

— Откуда ты знаешь, что я боюсь за восуров?

— Ах, друг мой, — положив вилицу на стол, ответил правитель. — Твоя душа так измотана… Уж я и не знаю, что тебе снится там ночью, но мне приходится несколько раз подниматься, чтобы снять тревожащие тебя мысли и направить твой сон в спокойное русло…. — Аилоунен смолк, поправил на своей голове венец правителя, так, чтобы выпавшая из-под него прядь волос не лезла в глаза, и ровным голосом продолжил, — не тревожь себя этими мыслями. Никогда восуры не станут подобны моему народу… потому как вы до сих пор живете в деревянных домах, а выше всего на свете ставите свою волю. А вольный человек никогда не упрячет себя в каменно-золотые дворцы… Посмотри на себя, — Аилоунен протянул руку и указал на наследника. — Как скромно ты одет Святозар, на пальце у тебя лишь один перстень, да и тот — дар царя Альма. Нет! ни тебе, ни твоему народу, я уверен, не грозит потеря веры и воли… Вы так и будете идти в бой, снимая с себя опашни и рубахи, показывая свою удаль и смелость не только врагам, но и самой смерти. Дети ДажьБога — вот кто такие восуры… Иди, мой добрый друг, иди отдыхать и не тревожь свою душу тем, что никогда не сбудется. Святозар поднялся, немного постоял около стола, словно собирался сказать, что-то переполняющее тревогой его душу, наполненному мудростью мальчику-правителю… Словно пытаясь снять с себя тот груз, который последние дни так изводил его и не давал покоя…

Одначе посем он глянул прямо в обжигающие голубые глаза Аилоунена, которые успокаивали и предавали силы, и, вздохнув, пошел в комнату для гостей, куда Оскидий уже открыл дверь. В той комнате были, как и в кухне, белые, чистые стены и потолок, точно окрашенные только что. Два широких ложа стояли друг напротив друга, одно слева, а другое около окна, справа. В комнате также находился небольшой, круглый стол, придвинутый к стене как раз супротив двери, а обок него стояло два мягких, бурого цвета сиденья с большими ручками, укрытых ворсистыми коврами. Святозар выбрал ложе около окна, и, поблагодарив Оскидия, направившись к нему, принялся снимать с себя опашень и пояс. Оскидий меж тем низко поклонился наследнику, и, выйдя из комнаты, прикрыл дверь. Святозар положил вещи на сиденье, а после устало опустился на ложе. Он медленно снял с себя чоботы, и, поставив их на гладкий, деревянный пол, прилег на ложе, положил голову на плотную, овальную подушку да задумался над словами Аилоунена. Без сомнения правитель хотел успокоить его, хотел снять с его души тревогу… но сам наследник слишком хорошо теперь понимал, что духовная гибель народа неизбежна и вряд ли ее избегут восуры… Святозар порывисто вздохнул, закрыл глаза и моментально заснул. Первое время ему снилась площадь, жертвенник и растерзанное на части тело… тело молодого мужчины, с застывшей на лице личиной ужаса, боли и страха. Святозар смотрел в это застывшее навсегда выражение ужаса, и ему казалось, что этого мужчину он где-то видел, он даже был с ним знаком, а может, когда-то дружен. Наследник внимательно вглядывался в черты его лица, и внезапно заметил, что тонкие губы мужчины, красно-синего цвета, стали тихо шептать слова, прося его о помощи. Впрочем, не в силах ему помочь, не в силах даже протянуть руки, Святозар хотел было закричать, но потом услышал тихий, тихий свист трель, успокаивающий его возбужденный разум и плачущую душу, а миг спустя пред ним полетели яркие круги: зеленые, синие, красные и желтые. Они кружились, переливались, переплетались между собой, а иногда сталкивались и точно лопаясь, разлетались на множество крошечных капелек, и тогда слышал Святозар, словно через плотный туман, тихие слова вечного сказа: «Вспомним о том, как сражались с врагами отцы наши, Которые с неба синего смотрят на нас и хорошо улыбаются нам. И так мы не одни, а с отцами нашими. И мыслили мы о помощи Перуновой, и видели, Как скачет по небу всадник на белом коне. И поднимает Он меч до небес, и рассекает облака и гром гремит, И течет вода живая на нас. И мы пьем ее, ибо все то, что от Сварога, — то к нам жизнью течет. И это мы будем пить, ибо это— источник жизни Божьей на земле».