Громадная туча уже нависала над Святозаром, ее поверхность вспыхнула всеми цветами радуги от желтого до фиолетового и внезапно в ней вновь раскатисто загрохотал гром. И тотчас ее темно-бурую поверхность точно разрезала огромная с тонким заостренным концом, серебристая молния, на три светящихся как клубы дыма, шара.

Мгновение и шары приобрели разные цвета, а над каждым из них появились Боги. Один из светящихся шаров был яркого желто-красного цвета, в нем, то вспыхивали, то потухали красные блики огня, а сверху на нем стоял Бог, сам яростный ОгнеБог Семаргл. Бог обряженный в длинное желтовато-прозрачное одеяние, с золотыми волнистыми кудрями до плеч, с высоким лбом, прямым с горбинкой носом и ярко-голубыми глазами, да горящим над головой золотым, описанный по кругу, нимбом, был молод и красив. Бог держал в левой руке длинный золотой бич, а в правой, круглый, красный щит, края которого зрились золотыми, а в середине вырисовывался юноша верхом на коне. На втором светящемся и клубящемся шаре темно-бурого цвета со вспышками серебристых молний внутри, стоял Бог битв и войны, Перун— громовержец. Его одеяние сияло голубовато-прозрачным светом, серебряные до плеч кудри, серебряные усы и борода, прямой нос и сине-голубые глаза, придавали ему особую мощь, а сияющий над головой золотой нимб, словно оттенял черты его мужественного лица. В руках Бог войны держал небесную радугу-лук переливающуюся желтым, красным, зеленым и синим цветами, а за плечами у него висел золотой колчан с огненными стрелами-молниями. На третьем клубящемся золотисто-лазурном шаре спустился ДажьБог.

Он был в лазурно-прозрачном, длинном одеянии, на золотом поясе, охватывающем его одеяние, висели золотые, широкие ножны, украшенные крупными изумрудами. Высокий, молодой с широким, мощным станом, Бог отличался средь иных особой молодостью и красотой и то просматривалось в его волнистых, серебряных до плеч волосах, высоком лбу, прямом носе и больших голубые глаза, будто подсвеченных особой лучистостью золотого нимба, описанного вкруг головы. В правой руке ДажьБог крепко сжимал длинный серебристо-золотой меч, похожий на молнию его отца Бога Перуна, который ярко переливался и вспыхивал в солнечных лучах поднявшегося на небосклон солнца. Боги подлетели к земле на своих светящихся шарах и те плавно опустились на ее зеленые травы покрытые пылью и пригнутые к земле.

Прошел лишь морг и дым от шаров точно впитался в траву, и та поднялся, и засверкала чистотой и зеленью.

— Святозар! — громким, наполненным весенними, гулкими раскатами грома, прозвучал голос Бога битв и войны, громовержца Перуна. — Подымись с колена сын моего сына! Ты, мой внук, Равный Богам, своим светом освещающий путь своего народа… ты, достоин, стоять в полный рост перед Богами! Святозар вздел дотоль опущенную в знак уважения голову и посмотрел на Перуна, оный возвышался над ним, и точно распространял окрест себя яркие лучи голубого сияния, и неуверенно поднялся с колена.

Перун не сводил взора со Святозара, а когда увидел, что тот встал, мягко улыбнулся ему, с беспокойством обозрел с головы до ног исхудавшую его фигуру, едва заметно качнул головой, и лишь после перевел взгляд на Аилоунена. А миг спустя все тем же громким, наполненным гулкими раскатами грома, голосом, молвил:

— Аилоунен! Подымись с колена сын моего брата! Ты, Равный Богам, своим светом многие века освещающий путь своего народа… ты, достоин, стоять в полный рост перед Богами! Святозар оглянулся и увидел, как поднялся с колена Аилоунен и поспешил к своему отцу Богу Семарглу, лицо, руки, ноги и одеяние которого нежно горели желто-красным, неярким светом. Правитель подошел к Семарглу, каковой встревоженным взглядом оглядывал его, и приклонил голову. Семаргл заложил бич, за яркий желтый пояс, опоясывающий его одеяние, и, надев на руку ременную петлю, перекинул свой щит через плечо, а засим протянул руку и погладил отрока— мужчину Аилоунена по волосам, да стремительно притянув к себе, крепко обнял. Перун, также как и Святозар, какое-то время, улыбаясь, смотрел на встречу Семаргла и Аилоунена, а после развернулся, закинул на правое плечо свою небесную радугу-лук, и сурово сдвинув густые серебряные брови, громким голосом обратился к воинам:

— Сомандрийцы! Вы предавшие имя своего отца Бога Семаргла, как смели призывать мое имя, перед этим боем? Мое имя — имя его младшего брата? Перун посмотрел на сомандрийцев, оные опустились на одно колено, лишь только шары Богов коснулись земли, оглядел безмолвно замерших лошадей, склонивших свои головы с длинными гривами в дань уважения перед Богами. И легкой, почти не касающейся земли, походкой направился к Люлео. Бог остановился напротив склоненного сомандрийского тофэрафа и зычно спросил так, что в небесной выси громыхнул гром, и сквозь ее голубизну проскользнула тонкая, серебристая молния:

— Ты, Люлео из рода Юнлискюля, младшего брата Аилоунена, как смел, призывать мое имя в помощь. Ты забывший имя своего отца, прародителя гавров Бога Семаргла? Люлео стоял на одном колене, низко склонив голову, не смея не то, чтобы ответить, но даже воззриться на Бога. Святозар видел, как вздрагивало его тело, как крепко правая рука прижимала рукоять меча к ноге. Перун, молча, смотрел на тофэрафа, разглядывая его благородную фигуру истинного ратника и так, как тот не отвечал, продолжил:

— Ты, пришел в Асандрию Люлео, чтобы прекратить правление Манялая и Есуания, а когда Семаргл послал тебе в помощь Святозара, который ради вас прошел муки Пекла, ты не поверил его словам и его делам.

Ты, увидев его лицо, ты, увидев Аилоунена, ты, услышав слова своего сына Вейрио, не пожелал признать, что это и есть посланцы Богов. И поэтому ты вывел, сегодня против сына Семаргла и сына ДажьБога своих воинов! Люлео, какой Бог живет в твоей душе, назови имя этого Бога!

— Перун, — еле слышно прошептал Люлео, не поднимая головы, и в тот же миг его закачало из стороны в сторону.

— Тогда Люлео, — громыхнул Перун. — Теперь вздень голову и посмотри на меня. На меня, Бога битв и войны, громовержца Перуна, который ведет стезею правой к победе великой, лишь тех воинов, что верят в Отца моего Небесного Бога Сварога, что верят в его сыновей Семаргла чистого, рожденного в огненном вихре, очищающего от всякой скверны, в ДажьБога, победителя Чернобога, смелого и великого витязя! Люлео робко поднял голову, взглянул в прекрасное, наполненное силой, мощью и красотой лицо Бога, и увидел Святозар, который стоял позади Перуна, как в глазах тофэрафа проскользнул не только испуг, но и огромное чувство любви к Богу. Внезапно лицо воина прояснилось, а мгновение спустя и вовсе засветилось голубоватым светом, он глубоко вздохнул, подавляя дрожь в голосе, и очень четко сказал:

— О, Бог наш Перун! О, Бог наш и отец наш Семаргл! О, великий витязь ДажьБог! Нет прощения нам, гнилому семеню, забывшему имя своего отца и Бога! Нет прощения предавшим нашу веру и наши знания!

И я, и дети мои, и воины мои, пришедшие из города Сомандрия готовы понести положенное нам наказание!

— Наказание, — откликнулся Семаргл, да так звонко, словно небесную даль прорезал его карающий бич. Он убрал руку с плеча Аилоунена, которое до этого нежно сжимал и тем же легким парящим шагом подошел к Перуну и встал с ним рядом. — Ты Люлео просишь наказания? Однако совсем недавно ты просил помощи… Помощи у Бога Перуна. Но мой брат не слышит слова предателей, он отвернул уже очень давно свой светлый лик от вас! Вас слышал я… я ваш отец, имя которого вы утеряли и забыли. И я послал вам в помощь Святозара, который ради вас… слышишь Люлео, — звонко добавил Семаргл, и от него точно полыхнуло в разные стороны праведным огнем так, что наследник почувствовал его жар и отступил назад, а на лбу у Люлео выступили капельки пота. — Святозар ради вас и вашего спасения прошел муки Пекла. Ты видел шрам на его щеке, он получил его там… там в царстве Чернобога, а все для того, чтобы возродить ваш народ, чтобы снять забвение с души моего сына Аилоунена. Я выполнил то, что ты просил Люлео. И вчера, когда ты встретил Святозара и Аилоунена, разве ты не понял, что пришли те, кого ты так долго выпрашивал у Перуна?

— Отец мой и прародитель, — тяжело дыша, ответил Люлео, и теперь не просто лоб, теперь по всему его лицу заструился градом потом, и, срываясь с острого подбородка, полетел вниз, падая и попадая прямо на кольчугу, штаны и землю. — Почему ты не позволил Аилоунену родиться в Сомандрии, где бы я мог узнать и увидеть его?

— Ты, Люлео, слепец, — гневным голосом откликнулся Семаргл и вновь, словно разрезал небесную высь звонкий удар бича. — Ты, слепец! Ты, не увидел его, даже если бы он родился в твоей семье и был бы твоим сыном. Но, я, столько сделавший, ради вашей горстки сомандрийских гавров, отвечу тебе Люлео, почему Аилоунен родился в Артарии. Потому как там жили последние руахи. Его отец и дед, были из рода некогда славного народа руахов… народа в котором он был первым человеком… народа который он вел в бой, с которым проливал свою кровь… народ который он любил, созидал и творил. Именно в роду связанным с ним кровными узами и мог родиться истинный Аилоунен.

— Прости, прости, прости, меня мой отец и Бог! — шепнул Люлео и опустил голову. — Прости Бог Семаргл! ДажьБог, каковой все это время стоял недалеко от Аилоунена, и внимательно слушая разговор Перуна, Семаргла и Люлео, расстроенным взглядом рассматривал Святозара, нежданно встряхнул своими серебряными кудрями, вложил серебристо-золотой меч-молнию в ножны и неслышной, летящей походкой подошел к Богам, встав справа от Семаргла. А наследник меж тем заметил, что под ногами отца его, ДажьБога, обутыми в легкие лазурные сандалии похожие на те, что он видел на ногах морской владычицы Волыни, ни колыхнулась, ни пригнулась, ни одна травинка, вроде как Бог не шел, а летел.

ДажьБог, от коего во все стороны, исходило золотисто-лазурное сияние, посмотрел на Люлео и мощным, зычным голосом, истинного витязя, произнес:

— Что ж Семаргл, Люлео просит прощение, как я погляжу… И он такой славный ратник, что мне кажется, стоит его простить! Семаргл и Перун разом повернули головы, поглядели на ДажьБога и также разом улыбнулись, а над головами этих светлых Богов золотые нимбы засветились, замерцали и выкинули вверх в небесную высь длинные, смаглые лучи света.

— Да, — не обращая внимания на улыбки Богов, все также мощно и зычно продолжил ДажьБог. — Тем более, что это именно благодаря Люлео, товторийская тысяча, сейчас так беспомощно покачиваясь кругом сомандрийцев, не напала на моих восуров… Однако… такие ратники… — ДажьБог оглядел худых, неопрятных и покачивающихся воинов, и едва зримо скривил божественные уста. — Наверно, моим восурам, не стоит их бояться, как ты думаешь мальчик мой, Святозар?

— Без сомнения, отец, — отозвался наследник и порывчато кивнул. — Таким воинам, даже не стоит брать в руки меч, им больше подойдет метла и лопата… Хотя они так худы, боюсь и эти орудия товторийцам не удержать в своих руках. Святозар стоял в нескольких шагах, позади Перуна и Семаргла, но стоило ему откликнуться на слова ДажьБога, как оба Бога повернули свои головы к нему и громко засмеялись…Да так, что в небе вновь загрохотало, просвистел звонкий бич Семаргла и заходила ходуном под ногами земля, а кони все еще стоявшие с опущенными вниз головами, испуганно заржали, затопали копытами, но все же не двинулись с места.

— Аилоунен, сын мой, — переставая смеяться, обратился к правителю Семаргл. — Это твои люди и ты сам должен решать нужны они тебе или нет… Стоит ли на них накладывать познание истины, или их сердца полны любви к Богам! Находившийся на прежнем месте Аилоунен… там, где опустился и впитался в траву желто-красный шар Бога Семаргла, неотрывно глядел на Богов, но услышав слова своего отца, перевел взгляд на сомандрийцев, поколь стоявших на коленях, низко склонивших головы, будто не в силах от стыда поднять их. Посем он неспешно пошел вдоль ряда воинов вправо, и, остановившись напротив Вейрио, улыбнулся, и тихо позвал его по имени. Вейрио поднял голову, смущенно глянул своими карими глазами на правителя, и поспешно опустил очи. Аилоунен нахмурил свой нос и часть лба, и, развернувшись неторопливо, подошел к Семарглу. Он остановился подле отца, с почтением присущим ему, приклонил голову, и мягко добавил:

— Отец мой и Бог, великий Семаргл! Сердца этих людей полны любви к Богам, в душах их живет вера! И как правильно сказал Святозар, если в их душах горит свет и любовь к сыновьям Сварога, значит отца своего, тебя ОгнеБог Семаргл они отыскать всегда смогут.

— Что ж, мальчик мой, это твой выбор, — улыбнувшись, согласился Семаргл. — Твой выбор, это твой народ, твой город, твой трон. А сомандрийская тысяча истиных приолов будет верно служить тебе правителю и кудеснику Аилоунену! И тотчас Перун снял с плеча радугу да взял из колчана огненную молнию. Он умелым и быстрым движением вставил ее в лук, и, натянув зазвеневшую громовыми раскатами тетиву, выпустил вверх в небесную высь стрелу. Молния вырвалась из лука с огромной быстротой, рассекая воздух и Явь надвое, и устремилась в небо. И когда казалось, что она вот-вот маленькой крошечкой, скроется из глаз, стрела нежданно остановилась, вздрогнула и порывчато лопнув, яркой вспышкой света, рассыпалась на множество мельчайших крупинок, каковые с той же ретивостью полетели вниз к земле и осыпались на сомандрийскую тысячу, окрашивая их шлемы и кольчуги в ярко— желтый цвет.

— Воины! — громко выкрикнул Семаргл. — Именем своего прародителя ОгнеБога Семаргла, светом и мощью молний Бога битв и войны Перуна клянитесь в вечной преданности своему народу приолов и своему правителю Аилоунену! Сомандрийцы подняли головы, и, посмотрев на своего правителя отрока-мужа Аилоунена, гулко ответили: «Клянемся!» И тогда из высокой выси, из далеких, голубых небес упал на землю золотой столп света и осветил он Богов — сыновей, хозяина земного Мира, владыки Божьего Царства великого Сварога: Светозарого ОгнеБога Семаргла, громовержца Перуна, мощного витязя ДажьБога. Он осветил правителя некогда величайших народов: руахов, приолов и гавров, кудесника Аилоунена, и вечного правителя светлых восуров Святозара.

И мгновение спустя, оттуда, сверху полилась бархатная, нежная, мелодичная песня: «И вот это— наше счастье, И мы должны приложить все силы, Чтоб видеть, как отсекают Жизнь старую нашу от новой…» Песня звучала и звучала, она вытекала, будто переливаясь с высокой дали, заполняя всю долину, заполняя души воинов, заполняя души сыновей Богов и души самих Богов. И Святозар ощущал, как эта песня напоила его душу, его тело, и плавно перетекла на просторы долины, наводняя и объединяя его с этой долиной, с этой травой, с этой землей. И та чистота, что была в его душе, что нес он от далекого Славграда, что сохранил он в муках пекельного царства, сейчас словно, полноводная, весенняя река, вытекла из него и пропитала все кругом. Святозар смотрел вверх и чувствовал, как по лицу текут слезы, он понимал его путь подошел к концу, бой за души людские он закончил. Он вспомнил, как почти год назад он слышал эту песню, слышал ее как зов, как символ начала боя и битвы, и вот теперь она опять лились с небес, объясняя все и заканчивая этот долгий, наполненный страданиями и болью тяжелый путь. Небеса допели песню, и золотистый столп приподнялся над землей, осветив и покрыв зелень травы, золотой изморозью, и поблекнув, устремился ввысь, туда в небесную Сваргу. Святозар вытер глаза тыльной стороной руки так, чтобы никто не видел его слез, опустил голову и поймал на себе нежный, наполненный отцовской любовью взгляд ДажьБога. Отец уже не стоял на земле, он парил над зеленью травы на своем золотисто-лазурном шаре, и, улыбаясь, смотрел на Святозара.

Наследник повернул голову и увидел, что под ногами Семаргла ярко мерцал желто-красный шар, а Перун стоял на клубящейся темно-бурой туче.

— Отец, — подходя к желто-красному шару, сказал Аилоунен. — Вейрио…

— Да, мой сын, — улыбаясь ответил Семаргл и с нежностью воззрился на Аилоунена. — Ты не ошибся Вейрио— это твой младший брат Юнлискюл.

Теперь, мальчик, тебе осталось разыскать Лунчикауса и поторопись, товторийские жрецы не любят когда дети ювелиров не приходят на кровавые жертвы.

— Сын мой, — подозвал ДажьБог Святозара к себе, а когда тот подбежал к нему, медленно наклонился, точно завис над ним, ласково погладил по каштановым волосам, и, приблизив губы к его уху, тихо, что-то прошептал. Лицо Святозара сразу засияло, он широко улыбнулся и благодарно зыркнул на Бога.

— Отец, значит, я могу возвращаться домой? — спросил он у ДажьБога.

Бог выпрямился, и, глянув на сына сверху вниз, улыбнувшись, кивнул ему в ответ, а наследник теперь точно утверждая, сказал, — та песня, она закончила мой путь.

— Да, мой сын, та песня из небес, была послана для тебя, — по-теплому ответствовал ДажьБог. — Эта песня звала тебя на бой за людские души, она предначертала путь перед тобой, и она же завершила этот путь. Теперь ты можешь возвращаться домой… Домой в Восурию, туда, где ждут тебя, где тебя помнят и любят. В нескольких часах от Асандрии, ты встретишь дружины воевод, которые торопятся сюда, так как до них дошли вести, что их наследника Святозара везут в Асандрию для принесения в жертву. Твои люди, братья, сыновья, воины, они идут на выручку, они не останавливаются даже на ночь, желая спасти своего Велико-Достойного наследника, человека Равного Богам! Но прежде, чем мы уйдем, ты сын мой, можешь. — ДажьБог подморгнул правым глазом Святозару, перевел взгляд с лица сына, на лицо Семаргла, который разговаривал с Аилоуненом, и, понизив голос, заметил, — можешь выполнить свою просьбу, ту которую не смог выполнить я. Святозар понял отца с полуслова, и, чуть зримо мотнув головой, суетливо развернулся, и, подступив к Семарглу, взволнованно опустил перед ним в поклоне свою голову. Бог и Аилоунен немедля прервали свой разговор и ласково воззрились на наследника:

— О, Бог мой, Семаргл, — дрогнувшим голосом молвил Святозар, ощущая поощрительный взгляд ОгнеБога, — позволь мне поблагодарить тебя за спасение моей жизни. За то, что ты смог уберечь меня от мучительной смерти, защитил мою жизнь, и позволил пройти этот путь до конца!

— О чем это он? — удивленно переспросил стоящий рядом Бог Перун, закидывая свой лук себе на плечо.

— Он говорит о том, что в Артарии… он, было, чуть не погиб, от болезни тальперуза, — тихим, наполненным грустью голосом пояснил Аилоунен.

— Что!.. — разом воскликнули Перун и ДажьБог. — Но как это могло случиться? — громыхнул Перун и бросил недовольный взгляд на Семаргла.

— Наверно, это Чернобог, — поднимая голову и посмотрев в сине-голубые глаза Бога Перуна, ответил Святозар, а потом лучисто просиял. — Еще бы столько неприятных минут он пережил в пекельном царстве, покуда я там находился… его можно понять… Сын его врага, внук его врага, которому он всеми силами пытался сохранить жизнь, кто же сможет такое пережить…и не захотеть потом отплатить тем же, — и наследник чуть слышно засмеялся. Перун нахмурил свои густые серебристые брови, и, покачав головой, громогласно заметил:

— Не смешно!

— Почему же, отец, смешно! — защищая Святозара, молвил ДажьБог и также засмеялся, и тотчас под ногами закачалась земля.

— Ах, мальчик мой, — с той же болью и грустью в голосе, с какой только, что говорил Аилоунен, обратился к наследнику Семаргл, и его желто-красное сияние на лице и одеянии на миг поблекло. — Не ты, а я должен тебя благодарить. Ты, мальчик мой, пройдя Пекло сохранил свою чистую, светлую душу. Ты снял забвение с души моего сына. Ты не жалея себя все эти дни лечил духовные и физические хвори моего народа. Ты, мой мальчик, заслужил от меня благодарность, и я хочу выполнить твою любую просьбу. Проси, проси, все, что пожелаешь и, я, даю слово, выполню любую твою просьбу, любое твое желание. Святозар глянул на переставшего смеяться и замершего в напряженной позе, на своем золотисто-лазурном шаре, ДажьБога и глубоко вздохнув, воззрившись прямо в ярко-голубые глаза Семаргла, сказал:

— О, светлый, яростный и чистый Бог Семаргл, у меня лишь одна к тебе просьба.

— Все, что пожелаешь, мальчик мой, — кивнув, добавил Семаргл и благодушно улыбнулся.

— Много веков назад, еще впервой моей жизни, — начал Святозар, и голос его вновь предательски дрогнул. — Мы воины небесного войска вышли на бой с дивьими людьми и побили войско Дыево, а людей дивьих запечатали в Арапайских горах. Отец мой, ДажьБог, снял тогда печать с дивьих людей и вернул им часть магии, но наказание, которое ты, Бог Семаргл на них наложил, наказание с них не снято до сих пор… — Святозар на миг прервался, потому что увидел, как покинула улыбка губы Семаргла, как сурово свел он свои дугообразные брови вместе, так, что между ними залегла тонкая паутинка-морщинка, как перевел взгляд с лица наследника и негодующе зыркнул на улыбающегося и невероятно довольного ДажьБога. Наследник лишь мгновение колебался, а после продолжил, — я видел, Семаргл, этих людей. Они все также чисты и светлы, в их душах не живет зло, в них правит добро. Эти люди просят тебя ОгнеБога простить их и снять с них наказание, позволив им умирать и рождаться… О, Бог мой, Семаргл, ты который даруешь на земле жизнь, тепло, ты который оберегаешь землю от зла, мой Бог и Бог моего народа, прошу тебя прости дивьих людей! Сними с них наказанье, позволь им познавать чудеса рождения и дар смерти, позволь им вступать в воды Ра-реки и входить в ворота Ирий-сада. Святозар закончил свою речь и так как Семаргл хранил молчание и бросал в сторону ДажьБога недовольные взгляды, опустил голову и уставился на красные блики огня, вспыхивающие внутри яркого желто— красного клубящегося шара.

— Нет, отец, ты, посмотри на него, — прервал молчание Аилоунен. — Ну, что у него за душа такая? Каждого человека, каждую боль пропускает он через нее. Посмотри, отец, как он изнурен, изможден, как исхудал за это время, а ведь сколько раз я просил, уговаривал его остановить лечение тел приольцев и дать вздохнуть своему телу, своей душе… Но разве он слышит, его уже качает… он уже теряет сознание, а все не прекращает спасать и помогать… И даже сейчас, когда можно попросить у тебя, Бога Семаргла, что— то для себя, он вновь просит за других, вновь несет просьбы обиженных и наказанных.

Отец, погляди какая у него чистая душа, чистая и светлая.

— Да, — негромко согласился Семаргл с Аилоуненом. — Ты, прав сын, каждую боль он пропускает через свою душу, точно также… — И Семаргл протянул руку, дотронулся пальцами до подбородка Святозара и приподняв голову, заглянул в его глаза. — Точно также, как и его отец, ДажьБог— Бог вечно Дарующий Жизнь. Он тоже пропускает все через свою душу. Потому он такой золотисто-лазурный, светлый, славный и великий Бог, сын моего брата! — Семаргл убрал руку от лица Святозара и добавил, — я выполню просьбу твою, Святозар, и твоего отца, ДажьБога, который как истинный ратник всегда добивается победы! Я сниму наказание с дивьих людей и позволю им рождаться и умирать! Но, ты, мальчик мой, теперь выполнивший просьбу своего отца и дивьих людей… Что ты хочешь от меня в благодарность себе… Ты, прошедший пекельный холод… Получивший… — Семаргл нежно пальцами погладил шрам на щеке наследника. — Такие страшные шрамы… Ты, так изнуряющий свою лазурную душу ради моих сыновей, что хочешь для себя? Святозар отрицательно замотал головой, и, улыбнувшись, радостной, счастливой улыбкой, отозвался:

— Нет, светлый мой Бог, мне ничего не надо! У меня все есть: любимая земля, вольный народ хранящий истинную веру, семья, жена, отец, братья, сестры, божатя, други и наставники… Нет! Мне ничего не надо, я всегда был и остаюсь счастливым! Потому как я всегда нес в своей душе волю, веру и любовь! Я никогда не боялся смерти, потому что умел жить, а жил, потому что умел любить! И теперь я уйду к себе домой… туда на мои земли, к моим людям, уйду счастливый и успокоенный тем, что здесь в возрождающейся после холодной, лютой зимы, Приолии, мой друг Аилоунен будет правителем светлого народа приольцев, а воинами его будут люди хранившие любовь к моему Богу Перуну века! — Святозар повернул голову, посмотрел в наполненное нежностью и любовью лицо и очи Перуна и продолжил, точно обращаясь к нему. — Значит не зря, Бог Перун я прошел Пекло. Не зря страдал от нестерпимой, духовной боли наблюдая вереницу черных душ, смерть таких грешников, там в черных темницах… Все было не зря, не зря дед мой, потому как теперь у народа Бога Семаргла есть новый путь. И может гибель этого величайшего народа отодвинется на многие века, и Явь не погибнет. Явь с ее прекрасной, чудесной, наполненной красотой и величием природой, созданная Сварогом. С ее буйными травами, цветами, реками, озерами, болотцами! С ее штормовыми морями и океанами, полными рыбы и морских существ! С ее высокими каменными горными кручами! С ее лесами в которых растут могучие витязи деревья! С ее птицами наполняющими красотой трели небеса! С ее зверьми и людьми! Все это останется и будет жить! И тогда, и я, и Аилоунен, сможем уйти туда к трону Всевышнего, будучи уверенными, что люди наши, и земли наши, и Явь наша не погибнет!

— Увы, Святозар, — тихо молвил Перун, и, подавшись вперед, подлетел на своей темно-бурой туче к наследнику, да протянув свою покрытую голубизной руку, нежно погладил его по волосам. — Все смертно, не только травы, деревья, люди, и реки. Смертна и Явь, и земля, и Боги.

Бессмертной может быть лишь душа, которая наполненная светом, чистотой, гордостью и силой будет перерождаться вновь и вновь, множество раз творя свет и добро. Помни это, мой мальчик! Помни это, мой внук! И главное ничего не бойся, ибо твоя душа, как и моя душа, душа Бога битв и войны, рождена для боя и сражения!

— Да, ты, прав Перун, — откликнулся Семаргл. — Но твой внук и его народ истинные воины и ратники, и пусть этот народ вместе с первым и вечным своим правителем Святозаром, уйдет туда к трону Всевышнего, туда, куда уходят лишь светлые, избранные души! А ты, мальчик мой, Святозар, знай! Никогда не забуду я, что ты сделал для моего сына и народа, а потому отныне… — И Семаргл повысил голос, да так, что в небе разом, загрохотало, засвистел его бич, и закачалась земля под ногами. — Отныне твое новое рекло, Святозар — Равный Богу! Семаргл дотронулся пальцами левой руки, до длинного огненного бича, который был заткнут у него за ярко-желтый пояс, и в миг пальцы его засияли желто-красным светом. Он протянул в направлении наследника руку и легонько кончиками пальцев ударил его по голове, прямо по макушке. И Святозар нежданно почувствовал, как с головы на шею скатилась толстая в палец шириной золотая цепочка, на коей лучисто мерцая, горели девять крупных, с человеческий ноготь красных рубинов.

— Равный Богу! — громыхнул громким голосом Бог Перун, обращаясь к сомандрийцам. Святозар провел по цепочке указательным пальцем и смущенно глянул на Семаргла, а тот уже взмахнул рукой и Боги на своих мерцающих шарах стали медленно подниматься в небесную высь. Внезапно вновь загрохотал гром, и проскользнула под шарами серебристая ниточка молния, точно сшивая те поверхности в единое целое. Еще миг и под ногами Богов образовалась огромная темная, грозовая туча, скрывшая в своем клубящемся дыме светлые лики и фигуры сыновей Сварожичей. Туча стремительно стала подыматься вверх, туда в небесную высь, прямо в великую Сваргу, быстро уменьшаясь в длину и в ширину. Прошло еще немного времени, и клубящейся дым поглотила голубизна неба.

— Да, — тихо заметил стоявший рядом Аилоунен. — Теперь всякий, кто знает язык Богов и умеет на нем читать, сможет понять, друг мой, кто перед ним. Святозар наблюдающий за уходом Богов, опустил голову и недоуменно посмотрел на Аилоунена, а тот, протянув руку, дотронулся пальцами до рубинов и пояснил:

— Они мерцают, показывая символы на языке Богов, и эти символы говорят, что ты Равен Богу! Святозар склонил голову и глянул на рубины и только сейчас увидел, что они неярко мигают, и как правильно сказал Аилоунен, показывают символы на языке Богов.

— А, ты, выходит Аилоунен, умеешь читать на языке Богов? — поинтересовался наследник и перевел взгляд с рубинов на лицо правителя.

— Ну, это сильно сказано умею, — усмехнувшись, ответил Аилоунен. — Скажем так, читаю лишь эти слова и еще некоторые…. Но, друг мой, как ты думаешь, не пора ли нам поднять наших воинов с колен и привести в чувство тех, кто так долго познавал истину.

— Да, Аилоунен, наверно это пора уже сделать, — протянул наследник. Святозар обозрел на все еще безмолвно качающихся взад и вперед воинов, лошади которых после ухода Богов, обрели свободу и стали покидать своих хозяев, да разбредаться в разные стороны по долине.

Аилоунен меж тем подошел к Люлео, и, глянув прямо в его карие глаза, сказал:

— Гетер Люлео встань с колена и подыми с колена моих воинов. Люлео склонил перед правителем голову, и, поднявшись с колена, взметнул правую руку вверх, разрешая подняться сомандрийской тысяче.

Аилоунен же махнул рукой в сторону Лесинтия и артарийских ратников, повелевая и им подняться с колена, а после направил руку в сторону качающихся воинов и засвистел тихой трелью. И когда те перестали качаться, остановились, и, открыв глаза, испуганно захлопали веками, правитель, обратившись к новому гетеру, с усмешкой, сказал:

— Что, Люлео, придется мне распустить этих никудышных воинов.

Пусть они возвращаются в свои дома, и начинают там убираться и трудиться. А ты, выдели мне лучшую сотню воинов, и я отправлю их в Товторию, мне нужно, чтобы там навели порядок и разыскали моего среднего брата. Бог Семаргл сказал, что он еще очень юн. Ему всего лишь семь лет и его зовут в этой жизни Эрубаус Тьерпольский.

— Ваша светлость, — шагнув навстречу к правителю, сказал Люлео. — Можно отправить туда моего сына Вейрио с его сотней.

— Нет, Вейрио, вернется в Сомандрию и там по берегу Южного моря, будет возвращать наш народ к вере и к человеческой жизни, так повелел Семаргл. Потому как именно на берегу Южного и Твердиземного моря еще остались и живут осколки народа гавров, — тяжело вздохнув, объяснил Аилоунен. — А у нас с тобой Люлео впереди, долгий и тяжелый бой… — Правитель повернулся к Святозару, и, вздев руку, ласково погладил того по плечу, да, с нескрываемой грустью в голосе заметил, — твой же бой, мой друг, окончен. Теперь мы можем с тобой войти в Асандрию, и ты отдохнешь там, дожидаясь своих восуров.

— Нет, — замотал головой Святозар и порывисто вздохнул. — Я сейчас же сяду на коня и поеду навстречу к моим братьям, к моим сыновьям, к моему народу.

— Друг мой, — расстроенным голосом молвил правитель. — Но куда торопиться. Тебе надо отдохнуть, отоспаться, поесть…Ты очень вымотан… и то заметил, не только Бог Перун, но и мой отец Семаргл… Не стоит уезжать сейчас.

— Ах, Аилоунен, о чем ты говоришь, — улыбаясь ответил Святозар, и, положив руку на плечо друга, крепко сжал его. — Там, там в Восурии я отдохну, отъемся и отосплюсь, когда увижу мою жену, моего сына, моего отца, мой светлый и любимый народ, мою ненаглядную землю.

Туда… туда, где когда-то, века назад, я впервые вступил младенцем на траву, где впервые я любил… туда летит сейчас на крыльях любви моя душа… Душа истосковавшаяся, изболевшаяся за эти месяцы разлуки. Ты, же слышал ту песню. Эту песню я принес вам, чтобы видели вы «как отсекают жизнь старую нашу от новой». Когда я впервые услышал ее, я не понял о чем она, какую я должен отсечь старую жизнь от новой… Но сегодня когда я вновь услышал эту песню, я все понял… эти слова звучали не обо мне и не для меня. Они звучали о вас и для вас. Эту песню я принес с вольной Восурии, сюда к вам в яремническую Неллию. Именно вы остатки руахов, приолов и гавров должны отрубить Есуанию голову, отсечь ту страшную невольничью жизнь и идти вперед, по тому пути, что начертала перед вами Макошь. А, я… — Святозар снял с плеча Аилоунена руку, шагнул вперед и широко развел руки, точно стараясь на прощание обнять эту землю. — Я пойду домой…

— Ваша светлость, — вмешался в разговор Люлео. — Пусть мой сын со своими воинами, как это и положено у нас у приолов, проводят наследника престола Восурии Святозара, по реклу Равный Богу, к его дружинам.

— Ой, да не надо, я сам доеду, — скривив губы, откликнулся Святозар и опустил вниз руки.

— Нет, Люлео, ты прав, — стремительно кивнув, откликнулся Аилоунен. — Раз он не хочет у нас погостить в престольном граде, то пусть мои воины во главе с гетером Вейрио проводят его. И чтобы с его бесценной жизнью, ничего в дороге не случилось, передадут его с рук в руки таким верным и преданным восурским воеводам.

— Аилоунен, — задорно засмеялся Святозар. — Ну ты, тоже сказанул… с рук в руки…

— Люлео, позови своего сына, — повелел Аилоунен. Гетер немедля кивнув, пошел распоряжаться к своим воинам, которые наконец-то изловили лошадей и начали строиться в ровные ряды. — Святозар, — обратился правитель к наследнику, — а, что делать с Неофием, обращаю твое внимание, он от моего повеленья не пробудился. Аилоунен негромко засмеялся и мотнул головой в сторону все еще обездвиженного и лежащего на земле бывшего герболия, какового осторожно обходили стороной сомандрийские воины, не зная чего с ним таким делать. Они лишь изредка останавливались возле него, заглядывали в его лицо, морщились, а затем пожимая плечами уходили.

— Друг мой, но, ты, же слышал повеленье моего отца, отправляться в Восурию. И ты знаешь, я не могу нарушить его повеленье, поэтому… — Святозар глянул на герболия и поморщился теперь сам, потому что у Неофия лицо было плотно покрыто густоватой слюной вытекающей из раскрытого рта. — Поэтому, еще раз дай повеленье ему пробудиться, и уж, ты его сразу успокой. Ты, же видел, как ему разнесчастному досталось от коня… Хватит ему и его крови, и той, что он пролил сегодняшней ночью. Пусть берет метлу и начинает мести Асандрию, потому как я хоть там и не бывал, но слышал от дружинника отца Ратибора, что Асандрия дюже грязный город. — Наследник смолк, мгновение помедлил, разглядывая светлое лицо отрока-мужа Аилоунена, а после протянул руки и прижал к груди дорогого ему человека, и тихим голосом, добавил, — что ж мой дорогой друг… Теперь я поеду, надеюсь, у тебя хватит сил разобраться до конца с этим Есуанием и грязью… А когда твой народ отмоет Асандрию присылай приглашение и я приеду к тебе в гости, вместе с моим сыном… А если Аилоунен, ты заскучаешь за мной, то Славград для тебя, кудесника, не так уж далеко находится… ты в какую птицу оборачиваешься? — спросил Святозар и выпустил друга из объятий.

— А ты, догадайся? — усмехаясь, ответил Аилоунен.

— Ты, сам, как сокол, — рассматривая друга, точно сам себе сказал Святозар, а правитель кивнул ему в ответ. — Ну, вот обернешься соколом, — продолжил наследник. — И прилетишь ко мне в Славград.

— Ах, нет, друг мой, — печальным голосом, молвил Аилоунен. — Не скоро, я смогу прилететь в Славград, да и приехать тоже.

— Ну, ничего, — дрожью отозвался голос Святозара и сам он весь туго сотрясся. — У нас с тобой долгая жизнь впереди. Мне только двадцать два года, а тебе только тринадцать лет. Мы, все успеем, друг мой. Святозар еще раз обнял Аилоунена, и, выпустив его из объятий, подошел и принял поводья от Лесинтия. Он сел на коня, и посмотрел сверху на такого маленького и хрупкого мальчика Риолия… и в тоже время на такого мощного, гордого, славного кудесника и правителя Аилоунена, и ощутил внутри себя беспокойство и радость, понимая как труден и одновременно велик тот путь, которым будет теперь идти его друг и весь народ приолов. Святозар надрывисто вздохнул, а когда увидел, что к нему приблизился Вейрио со своей сотней воинов, тронул поводья и поехал по направлению к дороге.

— До встречи, друг мой, береги себя. И прошу тебя, будь мудр, используя магию, — крикнул вслед ему Аилоунен. Святозар обернулся, посмотрел в последний раз на такого близкого и дорогого друга, рядом с которым стоял теперь старший гетер Люлео и гетер Лесинтий, и, согласно кивнув, помахал на прощание рукой.