Наутро Святозар и Аилоунен в сопровождении сотни воинов отправились в Артарию. Правда, перед тем как уехать юный правитель заставил познать веру в Семаргла Аминия Риафа Ламперского и своего деда Прикифия, а после повелел Аминию и Ивникию идти пешком в Артарию. Сам же Аилоунен сел на принадлежащего раньше сотвизу, белого жеребца, и повел за собой сотню воинов. Справа от Аилоунена на гнедом жеребце Ивникия ехал Святозар, и конь паярыжки был, по-видимому, дюже рад тому, что на его спине наконец-то восседал ратник, а потому вел себя послушно, предупредительно, иногда от удовольствия даже озвучивая то тихим ржанием. Лесинтий ехал также рядом с юным правителем, но только слева, а Оскидию один из воинов уступил своего коня, и, придерживая его за поводья, вел следом за Аилоуненом. Через несколько часов доехали до деревни, вкруг оной уже не высились горные кручи, а расположились низкие покрытые зарослями шиповника, холмы и где находилось жрище да жил жрецка Сиосий. Когда в деревню вошли воины, Сиосий, как его раньше правильно описал Риолий, жирный, с поросячьими чертами лица и глазками навыкате, приветствуя прибывших, выскочил навстречу войску, на середину дороги, с двумя такими же толстыми, как и он, юношами, кои были его сыновьями. Однако узрев впереди воинов на белом жеребце Аилоунена, а рядом с ним Святозара, Сиосий безмолвно окаменел на месте, и без всякого повеления, широко раскрыл рот и выпучил глаза. Аилоунен остановил коня, направил левую руку на Сиосия и просвистел тихой трелью и в тот же миг жрецка и его два сына закрыли глаза и рты, и едва зримо закачались из стороны в сторону, познавая истину.

Правитель тронул коня, и, объехав качающегося взад и вперед жрецка двинулся вглубь деревни. Здесь в этой деревне стояли такие же неопрятные бурые дома, а во дворах почти ничего не росло. Одначе в этой деревне жило значительно больше людей, и намного было больше детей. Аилоунен повелел воинам привести людей к жрищу, а сам направив коня в центр деревни, по земляной дороге подъехал к невысокому каменному, точно круглому дому. У этого дома была полукруглая крыша, высокие одностворчатые, закругленные сверху двери, выкованные из железа, где прямо над створкой находились два узких, решетчатых окна с тем же закруглением наверху, со вставленными в них стеклами, покрытыми бурой пылью. Из самой верхушки покатой крыши вверх устремлялся похожий на стрелу, оканчивающийся плоским кругом, предмет. Ко входу в дом вела широкая, трехступенчатая лестница, переходившая в узкое, каменное крыльцом.

— Это и есть жрище, — объяснил Аилоунен наследнику, когда они подъехали к дому. Святозар посмотрел на дом, и передернул плечами, оно как ему показалось, что он уже где-то видел такое строение. Но где и когда?

Как он не напрягал свою память, стараясь припомнить, где зрил такую постройку, то ему не удалось сделать. Наследник перевел взгляд с жрища, которое стояло на насыпанном земляном валу и находилось, как бы над жилищами людей, как бы над деревенькой, и посмотрел на испуганных обитателей этой местности, подходящих с разных сторон к жрищу. Все эти люди были такими же, как и люди из деревни Риолия, неопрятными, худыми и будто измученными. Когда они собрались около жрища и выстроились напротив Аилоунена и Святозара, каковые так и не спешились с коней, то правитель вытянул вперед левую руку и просвистел тихой трелью. И тотчас люди разом закрыли глаза и закачались взад… вперед. Аилоунен какое-то время обозревал, с нескрываемой болью во взгляде, всех этих, безмолвно покачивающихся людей, таких грязных, худых и запуганных. И так как, они с наследником договорились, что познавать истину люди будут от его повеления, а пробуждаться от веления Святозара, чтобы разумно тратить свои силы и не уставать, погодя легонько кивнул, позволяя тем самым приводить их в чувство. И немедля Святозар протянул руку вперед, устремив ее на качающихся людей, и пропел-прошептал повеление пробудиться. Прошел, кажется, лишь морг и люди перестали качаться, открыли глаза да беспомощно уставились на юного правителя.

— Разберите жрище, уничтожьте жертвенник, и начинайте отмываться и трудиться, — вкрадчивым голосом произнес Аилоунен. И хотя говорил он тихо, но голос его разносился очень далеко, и будто отскакивая от невысоких холмов, окружающих деревню прилетал обратно к жрищу. — И еще, — правитель увидел, что со стороны дороги к жрищу идут Сиосий и его сыновья, и, обращаясь к ним, добавил, — Сиосий, отдай людям все, что ты забрал у них за эти годы. Да, и моему, лампедру Оскидию подари своего коня. Люди, верьте в Сварога и Семаргла и пусть свет возродиться в ваших душах! До города Артария ехали трое суток, на ночь останавливаясь около деревень, где Аилоунен вновь заставлял людей познавать веру в светлых Богов при помощи трели, а Святозар повелевал им пробудиться.

По дороге в Артарию встретилось чуть больше чем с десяток деревень и везде в этих поселениях царило вымирание, грязь, запустение.

Аилоунен каждый раз заставлял людей самих разрушить жрище, считая, что раз они его построили своими руками и за свои тины, то и разрушать должны сами. Всем деревенским жрецкам правитель повелевал вернуть отобранное, за это время у людей, добро и скотину, и все эти жрецки, в отличие от простых людей, были, как и Сиосий толстые, гладкие и лоснящиеся. С каждым посещением новой деревни, с каждым пробуждением их жителей, с каждым взглядом на их жрище, Святозару становилось все тяжелее и тяжелее смотреть на этих качающихся людей, на этих лоснящихся жрецков. Какая-то страшная, не проходящая боль поселилась в душе наследника, и словно сжимала ее изнутри, не давая глубоко дышать. Эта боль, была страхом за души восуров, страхом за то, что приходится силой заставлять этих мертвых людей верить и возвращать к жизни. И еще внутри души жила какая-то обида, что за все это время наследник не встретил ни одного человека, который верил бы в Сварога и Семаргла, и нес в своем сердце истинную веру. До города Артария дорога была земляной, с глубокими рытвинами и кочкарами по поверхности, и вела она вниз с предгорьев Ултакских гор в лежащие перед ними степи покрытые лугами и полями. Впрочем, наследник, был ужасно разочарован, когда увидел эти степи. Потому, что также как и горы, где были вырублены почти все леса, вплоть до молоденьких деревцов, а местами были вырублены даже колючие шиповники, и невысокие холмы, толкая друг друга в бок, стояли будто ободранные до самой бурой земли… Точно также и бурые степи были покрыты лишь пожухлыми травами. Земли ни возле самих деревень, ни возле дорог, ни осваивались, на них ни пахали, ни сеяли, на них даже ни косили дикорастущие травы. И немудрено, что деревенские люди были такими худыми и изможденными, потому что Святозар проезжая сквозь деревни, почти не видел там домашней скотины или птиц, а та, что встречалась, выглядела не лучше чем их хозяева, будучи такой же заморенной. Кругом деревень текли, тонкие, маловодные реки, похожие на ручейки… Из всех встреченных ручейков, лишь река Арта была полноводной, и несла темно-зеленые воды вниз с высокой горной кручи— ледника Ултэка. На ее берегах располагались несколько деревень, но они либо были густонаселенны, так, что казалось жилище стоит на жилище, либо совсем не населены, и тогда берега те купно поросли высоким, зелено-желтым камышом. Сам город Артария стоял на берегу Арты, в низине, обнесенный каменной, в виде неровного четырехугольника, немного наклоненной, крепостной стеной. По углам стену словно подпирали высокие башни, каковые были почти отделены от основной стены, наверно для того, чтобы не мешать защитникам, видеть врагов. Огромные деревянные ворота, обитые железом, закрывали доступ в город, справа и слева от оных стояли еще две высокие башни, где располагался охранный пост.

Крепостная стена с внешней стороны была защищена вырытым, широким и глубоким рвом, правда в нем совсем не было воды, лишь не большие лужи на самом дне, кое-где поросшие камышом. Через ров к воротам был проложен неширокий, деревянный мост, поднимающийся при помощи дюжих цепей, укрепленных внутри крепостной стены. Когда Аилоунен и Святозар вместе со своей сотней воинов приблизились к мосту, а по нему проехав достигли крепостной стены, то не встретили на пути не одного воина, которые по сути должны были охранять подступы к городу. Ворота в город были распахнуты, и возле них также отсутствовала охрана. Заехав в город, Святозар наконец-то увидел, вымощенные камнем дороги города. По краю улицы, справа и слева, от нее стояло множество малюсеньких, кособоких, кривых и без всяких окон, серых на вид от грязи или от жизни построек-жилищ, которые не только теснились впритык друг к дружке, но и мостились друг на дружке. Святозар увидев этот город изнутри, до глубины души был потрясен, даже не серостью этого поселения, даже не безликостью и однородностью глиняно-камышовых домов, с узкими, точно щели дверьми, а царящей кругом грязи и вони. С дороги наверно никогда не убирали сор, навоз домашних животных, а люди живущие в домах выплескивали остатки пищи, шелуху и помои прямо на двор. И хотя вроде бы эта дорога была мощеной, но камня как такового на ней не просматривалось, потому как сверху его покрывал толстый слой грязи, а кое-где, в неглубоких выбоинах, и вовсе стояло жидкое болотце гниющих помоев. И все это источало такую вонь, что наследнику внезапно показалось, что он вновь попал в Пекло и очутился в саду Чернобога. По улицам города взад и вперед бродили какие-то изможденные, нищие и оборванные люди, оные не охотно уступали путь воинам. У многих из них тела были покрыты страшными, гнойными ранами, у некоторых не было частей тела: глаз, ушей, носов, кистей рук или стоп ног, и казалось, что эти части тела у них кто-то очень аккуратно отрезал. И опять содрогнулся всем телом Святозар, вспомнив дасуней Чернобога.

— Боги мои, — оглядывая одного такого юношу без ушей воскликнул Святозар. — Кто отрезал ему уши?

— Жрецы, — ровным голосом ответил Аилоунен. — Наверно он, что-то украл, его поймали, а в наказание Есуания потребовал уши. Святозар услышал пояснения Аилоунена, сказанные спокойным голосом и вновь содрогнулся всем телом. А миг спустя наследника посетила осознанная мысль, что на самом деле, он попал не в Неллию, а опять в Пекло… И почему-то почудилось, еще верно мгновение, и он увидит Пана, а после черные пляски демона Босоркуна. Неспешно проехав по одной из извилистых улочек города, наконец-то подъехали к центру города, широкой, квадратной площади, куда, как увидел Святозар, с разных сторон поселения по таким же узким, грязным улицам подходили люди. В центре этой площади на небольшом возвышении стоял высокий дворец, в точности повторяющий виденные каменные дома— жрища в деревнях. Дворец был круглый и очень высокий, оканчивающейся полукруглой крышей и тонкой стрелой— предметом, высокие ступени вели к одностворчатым распахнутым дверям, возле которых теснились люди. Люди были не только в жрище, они наполняли и саму площадь. Наверно в жрище приносили кровавую жертву, потому что из него, через распахнутые окна и двери вырывался и разносился в разные стороны отвратительный запах жженого жира и мяса. У Святозара закружилась голова от этого невыносимого запаха, наполнившего не только воздух кругом, но переполнившего его рот, нос и судя по всему все тело. Нежданно ко рту наследника подступила тугой волной тошнота. Он закрыл рот рукой, а потом не в силах выносить этот отвратительный запах, преклонился и вырвал прямо на залитую грязью и помоями каменную мостовую. И в тот же миг, Аилоунен вытянул вперед левую руку и засвистел трелью. Святозар поднял голову, утер губы ладонью, и, направив правую руку на переполняющих площадь людей, пропел-прошептал. И тотчас все кто был на площади внезапно замерли, и, открыв рот и глаза попадали на мостовую, неподвижно замерев.

Аилоунен продолжал свистеть, а Святозар спрыгнул с коня. Он был не в состоянии смотреть на этих людей, ощущать в себе этот отвратительный запах пекельного царства, словно явившийся в Артарию, слышать шипение которое долетало из жрища и точно эхо наполняло кругом всю площадь. Святозара опять вырвало. Он присел на корточки, а потом его тело стало надрывисто сотрясаться. Казалось еще миг и наполнившая его изнутри душевная боль разорвет на части плачущую, лазурную душу.

Неожиданно стены и крыша жрища закачались, а мгновение спустя и вовсе обернулись маленькими желтыми крупинками, не больше росинки, и стали осыпаться вниз, прямо к основанию круглого дворца. Сначала разрушился свод полукруглой, будто перевернутой вверх чаши-крыши, затем стали осыпаться стены. Скатывающиеся вниз желтые росинки, соприкасаясь с каменной мостовой, ярко вспыхивали и точно впитывались в ее черную, грязную поверхность. Некоторое время спустя стены осыпались полностью, показав внутренность жрища. Там в жрище, прямо в самом его центре, на прямоугольном возвышении, выложенном из темно-серого, плоского камня, гладко обтесанного, по углам которого разместились четыре не высоких, прямоугольных, узких столба из глубин коих вырывалось желтовато-красное пламя, стоял странный низкий, каменный стол с покатой выемкой внутри. В этом углублении лежали все еще тлеющие дрова, на которые сверху были наложены, черные, обгоревшие и все еще дымящиеся человеческие внутренности.

Около того стола, лицом к наследнику и Аилоунену стоял толстый человек, в длинном черном одеянии, и в черной, плоской шапке на темных, тронутых сединой, волосах, с закрытыми глазами, держащей в руках кровавый нож. Человек раскачивался взад… вперед, а справа от него и стола, на каменном возвышении, лежал разрезанный на части труп молодого мужчины. Жрище было внутри полно людей, но теперь все они обездвиженные, с открытыми ртами и глазами, лежали на полу.

Святозар поднялся на ноги, выпрямился и посмотрел на это возвышение… на лежащий на полу человеческий труп… на жреца, одеяние которого было залито кровью и дымящиеся внутренности, и передернул плечами… Потому как он понял, что предчувствия его не обманули. И он вспомнил, где видел такой дворец, где видел точно такое же возвышение, такие же столбы, только с голубовато-белым огнем, такой же стол, только укрытый красной материей, и тяжело застонав, закрыл лицо руками и потерял сознание. Святозар очнулся в небольшой комнате. И в-первый момент тревожно огляделся, не понимая, где он находится, и, что с ним случилось, но потом вспомнил площадь, жрище и жертвенник с дымящимися на нем внутренностями человека, да порывчато содрогнулся всем телом, точно сызнова переживая нахлынувшие на него воспоминания. А после, немного успокоившись, принялся разглядывать комнату, в которой очнулся. Это была очень большая, с высокими потолками и двумя широкими квадратными окнами, комната. Стены в ней были нежно-розового цвета, и будто укрыты сверху тонкой, прозрачной материей. Святозар лежал на широком ложе, спинка какового, высокая и закругленная, была сделана из бело-желтого похожего на кости животного материала, и богата украшена камнями: розовыми рубеллитами и ограняющими их желтыми гиацинтами и цитринами. Само ложе было укрыто тончайшим бледно-розовым укрывалом. Окна в комнате плотно занавешены легкими розовыми до пола занавесами, искусно обшитыми золотыми нитями. А на полу лежали ворсистые, тяжелые темно-розовые ковры, сверху на которые были положены шкуры бурых медведей с торчащими головами, и вставленными вместо глаз огромными зелеными изумрудами. Святозар пошевелил ногами и руками, и, резво поднявшись, сел да начал оглядывать себя. При том заметив, что чоботы и опашень с него сняли, и теперь обувка стояла на полу, прямо на шкуре бурого медведя, а опашень аккуратно свернутый лежал на прямоугольно— полукруглом сиденье, обшитом ворсистыми коврами с широкими ручками. Святозар глубоко вздохнул и ощутил внутри комнаты какой-то сладковатый дымок, словно помещение окуривали смолой, нарочно, чтобы в ней так неприятно, как показалось ему, пахло подгоревшими травами. Внезапно розоватая дверь, ведущая в покои открылась, и через нее вошел Аилоунен. Он увидел очнувшегося Святозара и радостно заулыбавшись, спросил:

— Друг мой, как ты себя чувствуешь? — юный правитель неспешно приблизился к ложу и присел на него, подле наследника. — Ты меня, так напугал. — Губы Аилоунена на миг дрогнули. — В-первый момент я подумал, что тебя убили… Но потом, понял, что тебе стало плохо… плохо от увиденного.

— Ах, Аилоунен, — тяжело вздохнув, ответил Святозар и оперся спиной о спинку ложа. — То, что я увидел… от этого любому может стать плохо… Словно я опять попал в Пекло… Это жрище, оно в точности повторяет дворец Пана, а… — И наследник провел рукой по лбу, утирая выступивший там пот. — А жертвенник, точно такой же жертвенник я видел в Пекле. Тот, кто когда-то создал этот жертвенник, здесь среди приолов, тот кто слушал демона Босоркуна, и подсел на его крючки, тот кто предал светлых Богов… потом… потом… все эти долгие века получал наказанье на точно, таком же жертвеннике, там, в пекельном царстве.

— Ты, говоришь о царе Альби-Сантави— Плюмбании? — тихим голосом вопросил Аилоунен.

— Нет, — закачал головой Святозар. — Я говорю о первом пажреце Люччетавии— Джюли Веспрейлия. Аилоунен молча, встал с ложа, и прошелся по комнате. Он бесшумно приблизился к окну, и, протянув в его направлении руку, отодвинул в сторону тонкую занавесь да глянул сквозь стекло на двор.

— Аилоунен, — обратился к правителю Святозар, чувствуя, перед другом вину, за свою слабость. — Прости меня, за то, что я так подвел тебя и потерял сознание… мне… Аилоунен резко развернулся в сторону наследника, и, сдвинув свои брови так, что нос и лоб покрылись паутинками— морщинками, возмущенно сказал:

— Друг мой, о чем ты говоришь? О каком, прости, может идти речь?

Нет, нет, не желаю этого слушать. Ты, что ж думаешь, я не понимаю, сколько ты вынес за последнее время? Ты думаешь я не знаю, какую физическую и душевную боль ты перенес, там в этом мрачном Пекле? Ты думаешь я не вижу как изболелась твоя душа?.. Нет, друг мой, я не слеп. Я все вижу и понимаю. И я знаю, что тебе прошедшему пекельное царство, сейчас необходим покой, необходимо вернуться домой к жене, к твоему не рожденному ребенку, к заботливому отцу и другам, а не оставаться здесь и сейчас со мной, и видеть эти бездыханные, мертвые лица и глаза, вырождающиеся тела, видеть этот мрак, эту кровожадность, и подвергать свою обожженную пекельным холодом душу еще большей боли… Мне и самому очень тяжело смотреть на все то, что случилось с моим народом… но мальчик Риолий, наблюдал все это с детства и благодаря этому, я знаю, что увижу в следующее мгновение. Ну, а ты, мой друг, совсем другое дело, ты просто себе не представляешь до чего дошло разложение души и тела в этой стране…

И я надеюсь, что тебе не придется это увидеть, и понять, Святозар. — Аилоунен прервался, с нежностью посмотрел на него так, что на миг показалось, днесь на наследника глядит не отрок— правитель, а правитель— мужчина убеленный сединой и утружденный годами прожитых лет. Аилоунен погодя усмехнулся и чуть тише добавил, — однако, мой друг, ты смог наложить такое сильное повеление на людей, что мне пришлось несколько часов, пока ты отдыхал… приводить их в чувство… Потому, как они не могли себе простить предательство и пытались себя покалечить.

— Почему, Аилоунен? — скривив губы, спросил наследник. — Почему после твоего повеления они поднимаются и смотрят на тебя спокойно, и также спокойно слушают твои слова, а после моего пытаются себя покалечить?

— Это потому, что ты, — ответил юный правитель и отпустил, придерживаемую рукой, занавесь. — Порывистый человек… горячая голова, горячая душа. Ты, Святозар, любишь каждой клеточкой своей души: своих близких и родных, свою Родину и Богов. Для тебя все эти люди предатели веры, предатели Богов, уничтожители традиций. Ты так ощущаешь и то чувство вкладываешь в их души. Посему после познания истины, они все хотят и желают избавить свою душу от этого предательства, и при этом сами себя не могут простить…. Я же не вкладываю в них чувство предательства потому, как понимаю предатели не они, а их предки. Предки, которые идут вереницей и строят Пиршественный зал там внутри пекельного царства. Святозар широко улыбнулся, и, отклонившись от спинки ложа, устало пошевелил плечами, чувствуя внутри себя какую-то опустошенность и какое-то тягостное чувство. Он медленно спустил ноги с ложа на шкуру медведя, протянув руки, взял свои лазурные, чистые чоботы, и, принявшись натягивать их на себя, по-доброму пояснил:

— Знаешь, Аилоунен, у тебя уже устаревшие знания по поводу Пекла.

Потому как они там уже построили Пиршественный зал и теперь строят Гостинный двор.

— Гостинный двор? — изумленно переспросил Аилоунен и усмехнулся. — Интересно, кто ж придет туда в гости к Чернобогу?

— Ну, Вий, обещал мне прислать приглашение, — внезапно громко засмеялся наследник, вспоминая последние слова воеводы. — Только, как я теперь понял с твоих слов, в этой жизни в Гостином дворе, мне не удастся побывать. Святозар перестал смеяться, протянул руку, взял белый опашень, и, поднявшись на ноги, принялся неспешно его одевать, чувствуя, что поколь все еще немного покачивается вправо… влево от пережитого.

— Святозар, зачем ты поднялся? Мне кажется, тебе стоит отдохнуть, и полежать, — вкрадчивым голосом заметил Аилоунен и неспешно приблизился к наследнику. — Ты, очень слаб и я вижу, как тебя покачивает, тебе необходим покой.

— Покой…, — тяжело вздохнув, протянул слово Святозар. — Покой— это когда у тебя Аилоунен будет войско, это когда мы возьмем Асандрию, и убьем царя и пажреца. А теперь мне не до покоя, надо идти в город и помочь оставшимся людям познать истину, чтобы хотя бы на твоей стороне был этот город Артария. Аилоунен улыбнулся, и, протянув к наследнику левую руку, провел пальцами по тыльной стороне его ладони, негромки, певучим голосом, молвив:

— Друг мой, разве я неясно выразился? Я же сказал тебе, что мне пришлось несколько часов приводить людей в чувство, потому как твое повеленье уложило на землю и обездвижило не просто людей на площади, а людей во всем городе… во всем.

— О…о…, — протянул наследник и от услышанного сызнова присел на ложе. — А я думал…

— Ты, очень мощный кудесник, — проронил Аилоунен и успокаивающе похлопал наследника по плечу. — Очень мощный… Поэтому отныне будь весьма осмотрителен в своих повеленьях. Святозар взволнованно посмотрел в улыбающееся лицо правителя, в его голубые глаза, наполненные обжигающим светом, и, мотнув головой на ложе, спросил:

— А где это мы с тобой, вообще-то, находимся?

— В бывшем дворце тофэрафа Сенофия— Роле Кируйского, — ответил Аилоунен, все еще не снимая руки с плеча Святозара. — Когда мы отправимся в Асандрию, здесь в Артарии я оставлю лампедром Оскидия, а пока я повелел ему привести город в надлежащий вид, убрав весь мусор и грязь. Потому, как я еще, будучи Риолием всегда поражался этому свинскому отношению людей к собственному жилищу и городу…. А все эти дворцы: тофэрафа, жреца, сотвизов, паярыжек и знати, надо будет разрушить и на их месте создать дома для людей… Простые, каменные дома пригодные для жизни… но это я сделаю потом, не сегодня, а завтра и послезавтра. А сегодня у меня и так много сил ушло на то, чтобы пробудить людей, которых ты одним взмахом своей руки уложил на мостовую.

— Да…, — усмехаясь, отозвался наследник, меж тем явственно взволнованно проведя пальцами по шраму. — А в скольких днях пути Асандрия?

— Ну, если идти неспешно, и подвергать деревни познанию истины, то на дорогу уйдет дней пять-шесть, — пояснил Аилоунен, и, убрав руку с плеча Святозара, стал прогуливаться по комнате взад… вперед от окна к двери. — Теперь у гетера Лесинтия под началом тысяча воинов… но то… то такие воины… Разве это воины… эти воины и меч то в руках держать не умеют, тетиву лука натянуть не смогут. Да, друг мой, от воинов приолов ничего не осталось… А кстати, Святозар, что хотел тебе рассказать, пока ты отдыхал, я выслал в Асандрию к царю Манялаю гонца, чтобы он объявил ему, что я— правитель приолов Аилоунен вместе с кудесником и наследником Восурии, иду в Асандрию за своим троном… Царь наслышан о твоей, мой друг, силе и наверняка услышав, что ты идешь к престольному граду, испугается еще сильнее и подведет к Асандрии тысячи три воинов, которые перейдя на мою сторону, и образуют мое войско. Когда я в деревне разговаривал с Аминием, он мне сказал, что в Асандрии размещены две тысячи воинов, а в случае опасности царь призовет воинов из городов Товтория и Сомандрия, поэтому нам надо выждать, чтобы они успели подойти к Асандрии и пока побыть в Артарии.

— А может пойти именно сейчас, — предложил Святозар, не сводя глаз с тревожно прохаживающегося по комнате Аилоунена. — Взять Асандрию прямо сейчас, когда там всего лишь две тысячи воинов.

— Нет, Святозар, — на миг останавливаясь и с нескрываемым восхищением оглядывая наследника, сказал Аилоунен. — Сделаем так как предлагаю я. Пускай к Асандрии подойдут воины из Товтории и Сомандрии и тогда с твоей мощью и силой, мы одним махом овладеем такой громадой воинов… Да, и потом сомандрийская тысяча, которую обязательно призовет Манялай, это лучшие воины Неллии. Это воины каста, сильнейшие воины, которые на протяжении веков защищают неллов от приходящих по берегу Южного моря нагаков, и ведет их тофэраф Люлео Ливере. И знаешь, этих воинов, я немного побаиваюсь, ведь они могут напасть на нас сзади, когда мы с тобой этого не будем ожидать…А я не хочу подвергать опасности твою жизнь. Поэтому дождемся, когда они подойдут к Асандрии, и когда мы увидим их лица, когда нам не нужно будет оборачиваться. И знаешь, когда на нашу сторону перейдет Люлео, уложенный твоей магией кудесника на нашу матушку землю… Всякая опасность в Приолии для меня исчезнет, потому что все герболии и айролии, так мне сказал Сенофий, живут в Асандрии. — Аилоунен резко смолк, внимательно оглядел наследника и по-теплому добавил, — а пока, ты и я… Мы поживем с тобой в доме Оскидия. Он любезно пригласил нас к себе в гости, пообещав предоставить в наше распоряжение, целую комнату… к несчастью я не могу позвать тебя в свой дом, в котором жил прежде, по причине того, что теперь в этом доме живут другие люди и…, — Правитель тяжело вздохнул и его алые губы вздрогнув, живописали изгибы. — И по причине того, что тот дом хранит в себе слишком много горьких воспоминаний.

А мне Аилоунену совсем не надо вспоминать ту боль, которую пережил мальчик Риолий…. Увы, но и мне, и моему заплутавшему в ночи народу, надо начинать все заново и забыть, эти долгие века предательства Богов и падения в бездну тьмы и жестокости.

— Да, Аилоунен, ты прав, — поднимаясь с ложа и оправляя на себе опашень, согласился наследник. — Твоему народу надо начинать все сызнова, и я надеюсь, что у вас у всех хватит сил пройти этот путь до конца и избавить свою землю от этого лживого Есуания…. — Святозар обозрел богато убранную опочивальню, в которой даже розоватый потолок был усеян мелкими розовыми, изображающими цветы, рубеллитами, и усмехнувшись, сказал, — вообще— то я буду рад перейти в дом к Оскидию. Потому как я привык к более простой жизни, а здесь такая роскошь… и какая-то… неприятная обстановка, она меня, если честно тяготит, и интересно мне спросить, чьи это покои?

— Это покои Сенофия, — незамедлительно ответил правитель. — Когда ты упал на землю, я поспешил к тебе на помощь, подумав, что на тебя напали, но потом понял, что тебе стало плохо. Я снял с тебя всю боль и повелел заснуть, а Лесинтию, Оскидию и Винирию, приказал перенести тебя во дворец. И так как дворец Сенофия был ближайшим на площади, тебя перенесли туда… Ну, а пробужденный к новой жизни, бывший тофэраф предоставил в полное твое распоряжение свои собственные покои.

— Да, уж спасибо ему, но я был бы рад уйти отсюда, — отметил наследник, и, оглядев комнату, передернул плечами. — Мне здесь не по себе как-то. Аилоунен улыбнулся, затем внимательным, не детским взором посмотрел на Святозара, точно оценивая его, и его силы, и негромко пояснил:

— Оно— то и понятно, почему тебе здесь не по себе как-то… Но меня тревожит другое, хватит ли у тебя сил дойти до дома Оскидия?

— Ох! — недовольно зыркнув на правителя, откликнулся Святозар. — Уж поверь мне Аилоунен… мне так часто приходилось не только в этой жизни, но и в прошлых терять сознание, терять свои силы, но потом подниматься и продолжать бой… Что можешь не сомневаться, до дома Оскидия я точно дойду. Аилоунен еще мгновение помедлил, все так же внимательно обозревая наследника, засим обвел своим сияющим взором стены и потолок комнаты, как-то криво улыбнулся, да порывчато кивнув, направился к двери.