Глава первая

Высоко в звездном небе, которое восуры именуют Сваргой, медленно вращается Колесо Сварога, сменяют друг друга часы, сутки, месяцы и годы. Сам Бог времени и звездной мудрости ЧислоБог считает дни и говорит свои числа Богам, определяет… быть ли дню… быть ли ночи.

Темное небо покрылось далекими и мерцающими звездами, а немного погодя землю озарила круглая серебряная луна, она выбросила вперед широкий луч, каковой упал на белые, устланные пушистым снегом деревья, кусты, дома и избы, на покрытые толстым, стеклянным льдом реки. Луч двинулся прямо туда, где около дворца, могучего и величественного, как и вся земля, кругом, возле дверей Славного коридора, стоял молодой мужчина. Серебристый луч неслышно подкрался сзади и осветил его крепкую, статную фигуру, каштановые, вьющиеся волосы. Мужчина медленно повернул голову, воззрился на холодную, зимнюю луну и улыбнулся. И этот мужчина был ни кто иной, как сам наследник престола славной Восурии, Святозар, по реклу Велико-Достойный.

Святозар стоял на дворе уже давно, лишь накинув на плечи кунтыш, и смотрел на прекрасную, укрытую высокими снегами Мать Сыру Землю. Он любовался ее чистотой и неподвижностью да чувствовал необыкновенное тепло, к столь дорогой его сердцу Восурии.

Дверь, ведущая в Славный коридор, бесшумно открылась, и оттуда вышел его отец, правитель Восурии, Ярил, по реклу Щедрый.

— Сынок, вот ты где, — молвил беспокойно правитель и подошел к наследнику. — А я тебя обыскался. Ты чего тут стоишь один, да не одетый совсем, так гляди и замерзнешь. Святозар, ну ты меня удивляешь, знаешь же завтра сына Стояна божатить, и стоишь тут… А, что если нога опять не пойдет?… Так, хватит здесь мерзнуть, пошли, давай в гридницу. — Ярил ощупал рукой непокрытую голову сына, который завороженный красотой земли, не сразу откликнулся, и добавил, — слышишь меня, Святозар, пошли в гридницу, разве можно тебе, да с больной ногой на холоде стоять.

— Да, ничего, отец, не тревожься, — ответил наследник, и так как правитель направился к дверям, ведущим в Славный коридор, прихрамывая на правую ногу, поспешил следом. — Ты же видишь, что я уже могу подолгу бывать на морозе, и с каждым разом моя нога все меньше и меньше доставляет мне неприятностей.

Святозар вошел в жарко натопленную гридницу, в которой слева в стене во встроенных в нее двух огромных каминах с прикрытыми выкованными резными дверцами ярко полыхал огонь, поедая дрова. Справой стороны зала в ряд стояли широкие прямоугольные столы и лавки, а на самой стене разместились квадратные окна с овальным закруглением наверху. От лучистого огня каминов и света свечей, установленных в канделябры стены гридницы, украшенные искусной мозаикой, переливались и поблескивали, точно в ночном небе звездные светила. Около каминов были поставлены два простых деревянных сиденья укрытые небольшими коврами, а рядом с одним из них стоял низенький коротконогий табурет.

Святозар скинул с плеч кунтыш, положил его на лавку, и, опустившись на одно из сидений, пристроил правую ногу на табурет. Суетливо подув на озябшие руки, он резво потер меж собой ладони, стараясь согреться. Правитель воссев на свое сиденье, недовольно посмотрел на сына, и, расстроено сказал:

— И чего ты вообще, на двор пошел, да еще и один, непонятно мне.

— Я, отец, — оправдываясь, пояснил наследник. — Каждый вечер выхожу и понемногу стою там один, потому как нога моя уже привыкает к холоду, и в помощи я не нуждаюсь. И знаешь, отец, вот сейчас я стоял очень долго и видишь, дошел до сидения почти не хромая и без помощи.

— Мальчик мой, это все очень хорошо, что ты не нуждаешься в помощи и можешь вот так подолгу стоять на морозе… Но сейчас твое поведение просто не разумно… не разумно… Завтра обряд божатия, а ты сейчас ногу переморозишь и тогда, точно не сможешь провести обряд, — строгим голосом заметил правитель, и, осуждающе покачал головой так, что закачались его каштановые, чуть тронутые сединой, волнистые волосы. — Я и так против того, чтобы ты проводил этот обряд. И об этом сегодня, я сказал и Храбру, и Дубыни, и Стояну. А, что если, ты, не выдержишь студеной воды и не сможешь выйти или уронишь Яронега в воду.

— Отец, ну, что ты такое говоришь, — возмутился Святозар и резко повернув голову в направлении правителя воззрился на него. Его чистое лицо с легким румянцем на щеках, прямым носом, большим и высоким лбом, тонко очерченными алыми губами и ярко-голубыми глазами, блеснуло сияющей красой. — Чего это я уроню Яронега, что у меня рук нет? Да, и потом там, подле Стоян будет, Храбр, да Дубыня. Неужели ты думаешь, они дадут утонуть своему сыну и внуку… — Наследник глянул на встревоженное лицо отца ни чем впрочем не отличимое от лица сына, быть может лишь более значимой его возрасту зрелостью да лучистыми зелеными глазами, улыбнулся и негромко досказал, — не беспокойся отец, нога меня не подведет. Обряд я доведу до конца и не утоплю своего божатого сыночка.

Правитель встал с сиденья и подошел к камину, он неторопливо поднял пристроенную возле стены кочергу, отодвинул при помощи ее дверцу, и, подкинув в огонь три коротких полена, словно не слыша шутки сына, задумчиво произнес:

— Зря, ты и вообще соглашался быть божатым.

— Отец, Стоян и Белослава, уже два раза откладывали обряд из-за меня, — вздохнув, проронил наследник. — И я не хочу, чтобы Яронег и в этот раз оказался без божатого.

— Да, и я, про тоже, сынок, — пошебуршив прогорающие дрова в другом камине и подбросив туда два полена, сказал правитель. — Ты, зная, что у тебя больная нога, зачем просился быть божатым у дитя, знал же… Стоян тебе не откажет, а Белослава и подавно. — Ярил осторожно концом кочерги прикрыл дверцу камина, и, поставив ее на прежнее место, вернулся на свое сидение.

— Эх, отец, кто ж знал, что с ногой так будет. Я же, тогда когда решил стать божатым у Яронега не ведал, еще всей правды о ноге, — огорченно вымолвил Святозар и задумался…

И вспомнилось, наследнику престола, как четыре с половиной года назад возвращались они с войны, где победил он злобного колдуна Нука, а великий Бог битв и войны Перун разогнал и пожег своими волшебными молниями-стрелами все нагакское войско.

Припомнилось Святозару, как во время сражения обратившийся в ворона Нук, расклевал орлу-наследнику правую ногу и плюнул туда. Как после боя не хотела затягиваться страшная рана на ноге, и Святозар с отцом приняли решение, возвращаться в Славград не дожидаясь, когда она заживет.

Всю дорогу наследник страшно мучился от боли и потери крови, потому что заговоры лишь на время прекращали кровотечения и снимали боль. Святозар стоически переносил страдания и не показывал виду как ему тяжело продолжать путь не только верхом, но и вообще сам путь. А дней за пять до приезда к престольному граду он настолько ослабел, что чуть не упал с коня. Снежин, почувствовав, как плохо его хозяину, внезапно остановился, и благодаря этому Храбр и Стоян ехавшие рядом, успели подхватить сползающего с жеребца наследника.

Святозар очнулся на повозке, которой правил слуга Вячко, и куда его перенесли, уложив Храбр и Стоян. Все оставшуюся часть пути он провел уже в ней, дно повозки устлали соломой, а сверху положили укрывала, чтобы наследника во время дороги не трясло.

Святозар подъезжая к Славграду, попросился было сесть на Снежина, чтобы люд восурский не видел, как ему казалось, его в столь жалком состоянии, но отец был неумолим, и не позволил сыну сесть на коня. Он только поравнялся на своем Удальце с повозкой наследника, подъехав к ней с левой стороны, и пустив ее вперед колонны.

Так они и въехали в жилые пределы Славграда. Впереди повозка с наследником, подле правитель верхом на Удальце, а позади дружины и пешие вои. Народ ожидающий прибытия войска правителя Ярила и наслышанный о храбрости наследника, благодаря которой восуры не потеряли ни одного воина, благодаря которой ни один из воинов не был ранен, встречал победителей летними цветами, да злаками, так как на дворе стоял уже второй летний месяц грозник. Люди кидали цветы, да срезанные злаки на повозку наследника, а когда ожидающая дитя, беременная Белослава, положила на больную ногу Святозара громадный букет цветов, наследнику, стало так легко и чудесно на душе, от доброты и светлых лиц своего народа, от красоты наливающейся новой жизнью жены Стояна, что всякая мысль о том, что он жалок куда-то бесследно испарилась.

Приехав во дворец, Святозара ожидало еще одно, как ему показалось, неприятное событие. Отец перевел его из покоев, на втором этаже, в опочивальню матери, на первый этаж. Наследник, приведенный Борщом и Первушей и уложенный на ложе, оное раньше служило ложем матери, был не просто возмущен, он был вне себя, громко требуя перевести его в прежние покои. Правитель, пришедший в опочивальню, услышав крики сына, и в этот раз был неумолим, сказав наследнику, что пока тот не поправится, будет спать здесь.

— Отец, отец, — громким, раздраженным голосом говорил наследник. — Это покои матери, она здесь жила, я не хочу попирать ее память.

— Ну, что ты такое говоришь, — укладывая сына на ложе, успокаивающе молвил правитель. — Это просто опочивальня. И когда-то до смерти моего отца, она была опочивальней моей матери Радмилы, которая уступила ее моей супруге, твоей матери Доле, ожидающей появления на свет тебя и Эриха. А до того, как в этих покоях жила твоя бабка, в них жил мой дед… Нет, сынок, ты не попираешь память матери. Ты, мой мальчик, сейчас нуждаешься в покое, отдыхе и заботе, а находясь в этой опочивальне, будешь подле моих покоев и я всегда, по первому твоему зову, смогу прийти к тебе на помощь. Так, что укладывайся поудобней, закрывай глаза и спи, да не зачем тебе так тревожиться.

— А, когда, нога заживет, я перейду к себе, — все еще не соглашаясь с доводами правителя, спросил наследник. — Да, отец, перейду?

Правитель поднялся с ложа сына, и, погладив его по волосам, спокойным, негромким голосом добавил:

— Что ж, мальчик мой, когда нога заживет тогда об этом и поговорим.

 

Глава вторая

Третий летний месяц серпень был в самом разгаре, когда рана на ноге Святозара зажила и затянулась твердым, широким рубцом. Наследник, так долго выздоравливающий и теперь наконец-то приступивший к своим обязанностям, пришел рано утром в тронный зал. Это было одно из самых больших помещений во дворце. Стены зала богато украшала стеклянная мозаика, с затейливыми рисунками природы, зверей, да птиц. Также как и в гриднице, в зале было два входа, через один, потайной, который поместился по правую сторону от трона, заходили приближенные и наследник, второй, парадный, через него в зал вступал правитель и вызываемые вельможи, воеводы, посланники других народов. Парадный вход охранялся двумя воинами: один из дружины правителя, второй из дружины наследника, но только во время приема в тронном зале. Почти посередине залы, на возвышении, стоял золотой трон, богато украшенный дорогими каменьями, на каковом и восседал правитель Восурии. Позади трона высились огромные в две сажени окна, украшенные разноцветными стеклами, а с двух сторон зала были расставлены широкие укрытые легкими коврами скамьи, на оных сидели вельможи и воеводы. Рядом с троном на низеньком табурете мостился писака, который записывал за правителем распоряжения в берестяную грамоту.

Наследник встал, как и положено, позади трона правителя, а когда в зал вошел отец заулыбался и засветился весь от радости и счастья. Однако этот день, наполнившийся с утра светом и теплом, и начавшийся так хорошо принес Святозару тяжкое разочарование и познание того, что путь его не пройден, а страдания и боль все еще впереди.

В этот день, который Святозар не забудет никогда, в тронном зале было много докладчиков: воевод и вельмож из разных городов великой Восурии. Первым на доклад пришел воевода Добромир из города Тишиполь, что находился на границе с землями неллов. Это был молодой, высокий и крепкий мужчина с темно-пшеничными волосами и бородой. Он был назначен воеводой в Тишиполь совсем недавно, и приезжая на доклад всегда дюже волновался, голос его дрожал и, чтобы справиться с волнением он часто прерывался, замолкал, а посем, бедственно вздохнув, точно на плечах его лежала какая-та невзгода, продолжал свой сказ. Но то, что он поведал сегодня, вызвало волнение не только у него одного.

Добромир рассказал о том, что недавно из Неллии на восурские земли бежали люди, и, придя в город Тишиполь к воеводе, просили у него помощи.

— Эх, правитель, — вздыхая говорил Добромир. — Видел бы ты их… Пришло их десятка три, с малыми детьми, сами худые, бледные… Смотреть больно, видно давно они ели, дети их так и вообще синюшные какие-то, все в болячках, да кровавых ранах…. — Воевода тягостно передернул плечами и поморщился. — Помогите сказывают, а сами плачут, дайте приют, потому как нет никаких сил жить в Неллии. Ну, а, у меня как раз большак Гостяня из деревни Веселы, что значит недалече от Тишиполя, был. Он мне и говорит: «Тем летом мы с деревенскими лесочек вырубили, для поля, хотели еще ржи, да овса посеять, но посем передумали. Так там места этим пришлым как раз хватит, чтоб поселиться». Вот значит так, и порешили, и эти неллы поселились на тех землях. Но не прошло и месяца, как ко мне Гостяня прискакал и рассказал, что поселившимся пришлым деревенские помогли едой, одежой, привезли им материал для постройки изб, бревна значит, а они эти неллы сложили из бревен жрище… И когда деревенские к ним с чем-то пожаловали, то увидели, как эти нелюди собираются убить и принести в жертву юношу лет пятнадцати. Деревенские попытались отбить отрока, но их было двое, а неллов… тех с десяток. Деревенским досталось, конечно, но они робята молодые, хоть и побитые, однако сил много, вернулись в Веселы рассказали все, взяли мужиков, ну и обратно к неллам. — Добромир, замолчал, подняв руку обтер лицо, с какового прямо-таки ручьями катил пот и вздохнув, добавил, — неллам крепко досталось от наших робят, крепко… Мужики так разгневались, что жрище сожгли… сожгли, так как отрок, когда они пришли, был уже мертв. Гостяня мне сам рассказывал, что видел тело убитого мальчика, и внутренности они неллы с него достали, да на этот жертвенник положили и подожгли, а кровь его под жертвенник и вылили.

— А, ты, зачем Добромир, — строго спросил правитель. — Зачем не посоветовавшись со мной, разрешил им селиться у нас?

— Так, ты, правитель на войне был, — оправдывался Добромир и от беспокойства стал оправлять на себе голубой опашень. — Да, и если бы мы их обратно вернули, их этот… царь ихний Манялай-Палумит-… Он бы их всех, как предателей веры в жертву своему господу Богу Есуанию принес, и даже детей малых. Эх, правитель, детей то жалко, ни тока мне, людям тоже.

— Ну, а теперь, что с этими неллами? — поинтересовался правитель и нахмурил лоб.

— Да, что… — пояснил Добромир и перевел взгляд с лица правителя на лицо наследника. — Деревенские их мужиков похватали, да привели в Тишиполь, в темницу. Ну, а женщин и ребятишек оставили… Куды же ребятишек, да женщин девать? Они пока там, где и были. Гостяня с деревенскими построил им дома, расселил… Но, правитель, как женщины с детворой, да без мужиков? Ну, никак женщинам не управиться без мужиков. Уж, мы правитель думали, думали, что предпринять… А потом решили, что надобно ехать в Славград и спросить совет у тебя и наследника.

Добромир замолчал, тяжело перевел дух, и сызнова утер струящийся из под густых волос пот, да замер на месте. В зале также наступила тишина, потрясенные лиходействами неллов, которые вроде бы и бежали сюда именно от этих злодеяний, молчали не только правитель и наследник, но и находившиеся в зале воеводы и вельможи. Святозар очнулся первым, и, скривив губы, негромко вопросил отца:

— Правитель, я могу сказать?

Отец повернул голову к наследнику, посмотрел на него ясными зелеными глазами и ответил:

— Да, Святозар, ты можешь сказать.

Наследник тихо кашлянул, прочищая горло и спокойным, ровным голосом начал говорить:

— Это было много веков назад. Тогда, когда жил Богомудр. В восурский город Сугорье, что стоял на берегу Северного моря, стали приплывать из-за моря люди их звали керты. Сначала они приплывали, как гости, но видя нашу прекрасную и богатую землю, стали посылать юношей вроде как для мены и торговли. Те юноши селились в Сугорье, строили избы, привозили жен, рожали детей. А когда восуры оглянулись, то увидели вокруг себя воинов с мечами, пиками, луками. И скоро землю нашу керты прибрали себе, восуров они заставили работать на себя. А еще через какое-то время керты велели восурам поверить в своих Богов, тех же кто не подчинялся… тех изгоняли, словно псов каменьями. И земля та издревня бывшая восурской окертилась. И тогда ДажьБог сказал: «Как же вы, восуры, проспали землю свою, проспали веру свою. Иди теперь Богомудр в Сугорье и прогони кертов туда за Северное море, где лежат их земли». Богомудр собрал большое войско, подошел к Сугорью, и призвал к себе живших там и обращенных в яремников восуров. Сказав им, что лучше быть мертвым, чем живым яремником, что никогда не живет невольник, лучше хозяина, и что надо биться за свою волю и землю, как велит ДажьБог. И началась битва, и много восуры побили кертов, а оставшихся посадили на ладьи, и отправили в Северное море. — Святозар на миг прервался, наморщил лоб так, что он покрылся мельчайшими паутинками, надсадно выдохнул, и слегка покачнувшись, продолжил, — не зачем было тебе Добромир, принимать у себя неллов не посоветовавшись с правителем. Ибо сейчас они пришли на нашу землю, как несчастный и униженный люд, но однако сохранивший свою веру и традиции, а значит неизвестно, что хранящий в своей душе. И не ведомо вообще кто им подсказал явиться в Восурию… Думаю, я, раз ты их принял, теперь не следует изгонять, а нужно поступить так… Когда я был в гостях у царя Альма в чудесной стране Эвлисии, то он поведал мне, что неллы раньше верили в Сварога, Семаргла и Перуна, но один из их правителей решил изменить веру и принять другую. Это был пожилой правитель, каковой боялся, что его дети не смогут поделить трон и убьют друг друга. Он построил в своем городе дворец, назвал его жрище и повелел приносить кровавые жертвы людьми. Народ же не призвал на помощь своих Богов, не стал бороться за веру, а смолчав, принял нового господа Есуания, — наследник, вновь замолчал, он положил левую руку на трон правителя и оперся на него.

— Первый раз, такое слышу, — вымолвил Добромир, удивленным взглядом уставившись на Святозара.

— Да, — заметил наследник, и, губы его трепетно дернулись. — Я тоже впервые это услышал от царя Альма. Так, вот, наверно, пришло время напомнить неллам, кто были их Боги… Сказать им, что когда-то отцы их и деды предали Сварога и его сыновей, и приняли чуждую, мертвую и кровавую веру. Пусть те, которые к вам прибыли знают это и сделают выбор. Либо они перестают следовать обычаям вымышленного господа и Бога Есуания и остаются на нашей земле, либо отправляются обратно к неллам. Рассказать это надо всем, и мужчинам, и женщинам, и отрокам, и пусть каждый из них выберет свой путь, туда в Неллию или здесь в Восурии. Потому что их вера, словно язва на теле нашей земли, не успеем мы обернуться, как найдется новый Нук, который начнет учить, обманывать восуров при помощи Есуания. — Лицо Святозар на миг перекосилось, точно он пытался справиться с болью, он даже прикусил губу, но немного погодя добавил, — и можно, правитель отправить к ним моего дружинника Леля. Он был в стране Эвлисии, видел царя Альма. Я поведаю ему сказ о предательстве неллов, а уж его передать им он сможет, как нельзя лучше.

— Что ж, Святозар, — согласно кивнув головой, немедля откликнулся правитель. — В твоих словах много мудрости… Такие люди, которые не могут навести порядок на своей земле, которые не способны бороться за свою веру, Богов и волю, придя на другие земли будут болезнью, поражая кругом все светлое и чистое своими кровоточащими ранами. И это очень плохо, Добромир, что ты принял решение, не посоветовавшись со мной и наследником. А теперь, надо поступить, так как советует мой сын. Отправим с тобой дружинника Леля, а он поведает всю правду неллам о их вере. — Правитель прервался и задумавшись свел брови так, что между ними залегли две глубокие морщинки, обдумывая, что-то, а засим поспрашал у воеводы, — Добромир у вас же там растет великий долгожитель вяз, посаженный первыми восурами поселившимися в тех краях?

— Вяз? — не поняв при чем тут дерево, изумленно переспросил воевода. — Да, у нас растет знаменитый вяз — посаженный в честь Бога Велеса, самый почитаемый в наших краях.

— Вот и славно, что он самый почитаемый в ваших краях, — улыбнувшись, произнес правитель. — Отведите тех неллов к этому вязу, да все им там и поведаете. И добавите, Богиня Макошь, которая в небесной Сварге прядет нити судеб, и велениям которой подчиняются не только люди, но и Боги, всегда дает человеку свободу выбора. Человек сам решает, по какому пути ему следовать, по пути Правды, или по пути Кривды, человек сам выбирает, еще находясь здесь в Яви — Ирий-сад или Пекло. И пусть неллы обдумают все хорошо и выбирают тот или иной путь.

Добромир выслушал внимательно правителя, его лицо радостно посветлело, он широко улыбнулся, поклонился, и отпущенный правителем сел на скамью рядом с вельможей из Славграда.

Когда прием в тронном зале подошел к концу, правитель обратился к писаке Милонегу разместившемуся подле трона на низеньком табурете и записывающему за Ярилом распоряжения в берестяную грамоту:

— Ну, что, Милонег, на сегодня это все?

Милонег словно подсигнул сообща со своим коротконогим табуретом на месте, низко склонил голову, и с полным почтением к правителю, ответил:

— Да, ваша милость, больше докладов не будет.

Правитель по обыкновению хотел было подняться, но Святозар приблизив к его голове свою, поспешно и чуть слышно сказал:

— Отец, обожди, не подымайся.

Правитель повернул голову, недоуменно посмотрел на сына и спросил:

— Ты, что-то хочешь добавить вельможам или воеводам?

Наследник порывисто замотал головой. Натужно дрогнули черты его красивого лица. И справляясь со стоном, оный вырывался из его губ, Святозар торопливо пояснил:

— Отец, я не смогу проводить тебя до дверей… Нога так разболелась, я боюсь, что упаду сейчас.

Правитель переклонился через ручку трона глянул на правую ногу сына и увидел, что наследник стоит, не опираясь на нее.

— Ты думаешь, сынок, рана открылась? — встревоженным голосом вопросил правитель.

— Наверно, отец… наверно, открылась рана, — выдохнув, заметил Святозар и лицо его теперь и вовсе побледнело.

Правитель развернул голову в сторону писаки, и, подозвав его к себе негромко велел:

— Милонег, там, у дверей тронного зала стоит дружинник наследника Искрен, сходи, позови его ко мне, да поторопись.

Милонег подошедший к правителю, низко поклонился, а выслушав его, немедля поспешил к распахнутым дверям тронного зала, где со стороны коридора стояло два воина: один из дружины правителя, другой из дружины наследника. Через мгновение в зал вошел в темно-синем парадном долгополом терлике, с короткими рукавами Искрен. Это был высокий и крепкий в плечах юноша, с белокурыми волосами и редкой бородой да усами. Он быстрым шагом миновал зал, и, подойдя к трону правителя, поклонился, готовый выслушать его повеления.

— Искрен, — обратился к нему правитель. — Помоги наследнику выйти из тронного зала, у него разболелась раненная нога.

Искрен кивнул головой и стремительной поступью направился к бледному Святозару, крепко держащемуся одной рукой за спинку трона. Юноша подставил свое мощное плечо другу, и когда наследник отпустив спинку трона перехватился, при том тяжело покачнувшись, Искрен тотчас приобнял Святозара за стан. Да засим медленно повел друга к потайной двери, находившейся за троном.

Как только за Искреном и Святозаром закрылась дверь, наследник остановился, придерживаясь одной рукой за плечи друга, а другой за стены коридора, он замер на месте, стараясь отдышаться. И стоял так какое-то время, словно набираясь сил, а после, слабым голосом, попросил своего дружинника, проводить его в светлую комнату.

Искрен все еще придерживая наследника за стан, осторожно и неспешно повел его по коридору к светлой комнате, а войдя вовнутрь, усадил на сиденье. Встав напротив сиденья, на котором поместился Святозар, Искрен с тревогой во взоре оглядел друга. Наследник сидел почти недвижно, лишь надрывисто дыша, его побледневшее лицо покрылось мелкими капельками пота, будто просеянного с неба.

— Святозар, что случилось? — взволнованным голосом спросил Искрен.

— Не знаю… так вдруг нога разболелась… так разболелась… Так она уже очень давно не болела, очень давно… Точно вновь открылась рана, — ответил Святозар, и, вытянув ногу вперед, открыл глаза и прикусил губу.

— Давай, я подниму штанину и посмотрю, что там? — предложил Искрен, и в его серых крупных глазах блеснуло сострадание.

— Ага, Искрен, если не тяжело посмотри, — попросил Святозар, все еще муторно дыша и перекашивая губы.

Искрен присел перед вытянутой ногой наследника, и осторожно приподнял штанину, но на ноге, кроме широкого красного рубца, ничего не было.

— Святозар, погляди, — тихо позвал Искрен друга. — Рубец на месте, он не разошелся.

Наследник наклонился над ногой, и, увидев на месте раны рубец, протянул руку аккуратно, точно, боясь доставить себе еще боль, погладил его, и добавил:

— Почему же тогда, так больно? Почему?… Ладно, Искрен, иди, скажи правителю, что рубец не разошелся, успокой его.

— А, ты? — поднимаясь с корточек, поспрашал Искрен.

— Я, побуду пока тут, — молвил Святозар.

Искрен развернулся, и все еще бросая, тревожные взгляды на наследника, вышел из светлой комнаты. Лишь за дружинником закрылась дверь, Святозар не мешкая поднялся с сиденья, и, подпрыгнув на здоровой ноге прямо к столу, схватился за его край руками. Он с трудом перевел дух, глубоко вздохнул и нежно погладил пальцами, лежащую посередине стола большую книгу, с яркой желто-красной волохой, да зашептал заветные слова: «Полети птица Гамаюн, светлый посланник Сварога, во славные Рипейские горы, поклонись Богу Сварогу, что пирует со небесными Богами, трижды поклонись, трижды попроси, чтоб раскрыл он великую книгу заключающую в себе знания Мира. И как отверну лицо от Кривды, противницы Правды. Так и мысли мои чисты будут. Да достанутся знания только достойному Бога. И слово мое крепко. И слово мое светло.» И как только произнес слова Святозар, книга тихо загудела и раскрылась. На первом ее листе был изображен Бог Сварог, высокий старец с белой длинной бородой, в роскошных одеяниях и с золотым нимбом на голове, от которого во все стороны расходились лучи сияния. Старец держал в руках длинный посох, а вокруг него золотым светом горели слова: «Род Святозара, первого восурского человека, храни верность Богу Сварогу! Храни и передавай из века в век книгу Бога Коляды — Вед!»

Наследник потрогал пальцами надпись и также тихо произнес: «Вед — покажи мне как излечить ногу!» Книга в ответ заохала и тяжело вздыхая принялась перелистывать листы, наконец, она остановилась на одном из них. Святозар наклонился, чтобы лучше рассмотреть то, что показала Вед. Он глянул на лист, вздрогнул всем телом и тихо зашептал, читая то, что было там написано. Наследник дочитал все слова до конца и резко испрямился, тяжело покачиваясь и опираясь на одну ногу, да все еще придерживаясь пальцами за край стола. Некоторое время он стоял так и нервно глядел вперед, переосмысливая прочитанное, а затем развернулся к сиденью, и, наступил на больную ногу, коя тут же подогнулась, не позволяя на себя опираться. Святозар ухватился за ручки сиденья, и, подтянув больную ногу, опустившись на его мягкую поверхность, сел, да судорожно выдохнул. Все еще морщась от боли и тихо постанывая, он выставил ногу вперед, обхватил голову руками и замер.

В комнату, резко открыв дверь, вошел правитель. Он был еще в парадном белом опашне — летнем, долгополом кафтане с короткими, широкими рукавами, и подойдя к сыну, остановился около него, тревожным взглядом обозрел наследника, и с трепыханием в голосе спросил:

— Искрен, сказал, что рубец на ноге не разошелся. Почему же она у тебя тогда разболелась?

Святозар отпустил голову, и, убрав от нее руки, схватился за ручки сиденья, будто страшась с него упасть, он посмотрел на отца пронзительным взглядом да порывчато кивнул ему в сторону книги. Правитель проследил за движением головы сына и незамедлительно поспешил к столу. Он также как и ранее Святозар наклонился над книгой, вздрогнул всем телом, и беззвучно передвигая губами, прочитал то, что показала Вед. Отец оперся руками о гладкую поверхность стола, его губы искривились, лоб нахмурился. Он какое-то время хранил молчание, погодя убрал руки со стола, выпрямился, и, посмотрев на сына, сказал:

— Значит, тебе, нельзя тревожиться.

— Как же можно жить и не тревожиться, отец? — усмехнувшись, вопросил Святозар. — Да, и посем, ты же дочитал до конца, я думаю, и узнал как я могу излечить свою ногу, и что содержалось в крови Нука… — Наследник внезапно заулыбался, и добавил, — да, я уверен… уверен… Он плюнул туда, потому как знал, что теперь я буду мучиться до конца своих дней… Знал, что его кровь, высосанная из пальца Горыни из самого Пекла, будет всегда доставлять мне боль, всякий раз… всякий раз, как я начну тревожиться и волноваться. Ах, ты, подлое существо… не знал ты только, что Боги укажут мне мой путь. Укажут, что сойдя в Пекло, я не только смогу освободить душу моей матери, но смогу излечить и свою ногу… Взяв воды из жидко-стоячего озера боли и страданий, что находится в пекельном царстве Чернобога…

— Замолчи, Святозар, — громко и очень гневно проронил правитель. — Ни какого Пекла, не хочу, чтобы ты об этом говорил и думал. — Отец подошел к сыну, обхватил пальцами его подбородок, и, приподняв, заглянул ему в очи. — Я сделаю все, чтобы ты не тревожился и жил спокойно.

— Отец, сегодня, я был в тронном зале, услышал про неллов, и нога заболела, — заметил Святозар не отрывая своих голубых глаз от очей правителя. — Да, так, что мне пришлось приложить всю свою волю, чтобы не упасть, а до стоять прием до конца.

— Значит, — уже более спокойным голосом произнес правитель. — Я поставлю рядом со своим троном тебе сиденье, и ты будешь во время приема сидеть, а не стоять.

— И каждый раз, меня кто-то из моих другов будет выносить из зала, да? — раздраженно спросил наследник, и убрал руку правителя от своего подбородка. — И потом, отец, — Святозар усмехнулся. — Нога все равно будет болеть… прочитай этот лист в книге до конца.

— Я прочитал его до конца, — откликнулся правитель, и, сведя брови к переносице, отошел от сына к окну. — Я прочитал его два раза.

— И не понял, отец, главного…,- звонко выкрикнул наследник, и стукнул ладонями по ручкам сиденья. — Мне надо идти в Пекло. Там я освобожу мать и излечу ногу.

— Слышать, тебя, смешно мальчик мой, смешно… — Правитель стоял все еще лицом к окну, и очень мягко добавил, — ну, как ты с такой ногой дойдешь до Пекла? Это же не Беловодье, волшебная страна света, это же пекельное царство, Навь. Оттуда никто не возвращался, и ворота туда не открываются смелым, храбрым и мудрым, нет… Если бы ты был здоров, я был бы против, а с такой ногой… Ногой которая откажет тебе, стоит лишь переступить ворота Пекла.

Святозар молча, выслушал отца, да гневливо стукнул ладонями о ручки сиденья раз, другой, третий, громко застонал и выкликнул:

— Да, да, да… ты прав отец. — Он смолк, пронзительно скрипнул зубами, сделал глубокий вздох, подавляя волнение и стон, и уже тише дополнил, — и потом… ДажьБог сказал, что прежде чем я смогу пойти по этому пути должен я подарить тебе надежду… Надежду, что это отец? Я все время об этом думаю, все время…

Правитель подошел к сыну, и, придвинув стоящий возле стола деревянный тонконогий табурет сел напротив него. Он посмотрел на сына, наполненным, одновременно, болью и любовью взглядом, и тихо изрек:

— Не стоит об этом думать, мальчик мой. С такой ногой, ты не сможешь дойти до двери этой комнаты. Я видел, как ты выходил из тронного зала, а отправится в Пекло, это… это, сынок, невозможно.

— Ну, может, я найду заговор, — беспокойно проронил Святозар и поднялся, чтобы пойти к столу.

Наследник оперся на больную ногу, та опять подогнулась, и тяжело покачнувшись, Святозар упал. Правитель вскочил с табурета, и подле самого пола успел подхватить и придержать наследника, он заботливо усадил сына на сиденье, погладил его по волосам и, вздохнув, заметил:

— Мальчик мой, да, что же ты, в самом деле…. — А увидев перекошенное от боли лицо сына, добавил, — сейчас я позову Борща и Вячко, и они переведут тебя в твою опочивальню. Тебе надо отдохнуть, а заговор ты поищешь погодя. Ты перестанешь волноваться, и боль в ноге утихнет. Ведь все это время, после возвращения с похода, ты так не страдал, потому что не тревожился. И, я, думаю еще, если ты не можешь, в тронный зал на прием приходить не будешь.

— Отец, — возмущенно откликнулся Святозар, подавляя на лице боль. — Какой же я тогда наследник буду?

— Тогда, — словно отвечая на вопрос сына, произнес правитель. — Изменим традицию…

— Что? Что, ты, такое говоришь, отец? — наследник замотал головой и, разочарованно глянул на правителя. — Да, как это изменим традицию?

— Ну, ты же Святозар, изменил традицию…,- улыбаясь, пояснил правитель, и, протянув руку, вновь погладила сына по волосам. Он пододвинул табурет вплотную к наследнику так, чтобы тот больше не смог вскочить, сел, и продолжил, — еще, будучи наследником. Так почему же, я, правитель Ярил, по реклу Щедрый, не могу изменить одну традицию, ради моего сына.. — Правитель замолчал, с нескрываемой любовью, воззрился на Святозара и дополнил, — ради моего сына, наследника Святозара, по реклу Велико-Достойный.

— Что ты сказал, отец? — удивленно переспросил наследник.

— Я, мальчик мой, сказал, что восуры тебе уже дали рекло, — проговорил правитель, и в тоне его звучала гордость и восхищение собственным сыном. — Ни один наследник, никогда, не получал рекла. Этого удостаивались лишь правители, и только после нескольких лет правления Восурией. Но, ты, мой мальчик, уже получил от своего народа прозвище, и твое рекло Велико-Достойный.

Святозар широко улыбнулся, и смущенно зыркнув на Ярила, смятенно поспрашал:

— Откуда ты узнал?

— Мне уже об этом целый месяц сказывают воеводы и вельможи с разных городов, — ответил правитель, и тоже широко улыбнулся. — Ты же на докладах в тронном зале не бывал, и не слышал, как люди о тебе говорят… Потому, я думаю, что если ты решишь посещать тронный зал, то мы с тобой изменим традицию. И теперь я не буду покидать тронный зал в сопровождении наследника, а тронный зал будут покидать воеводы и вельможи. И когда они уйдут, ты сможешь, спокойно опершись на плечо Борща выйти из него.

— Нет, отец…,- начал было Святозар.

— Никаких, нет, — спокойным и ровным голосом заметил отец, и качнул головой. — Покуда я правитель, так и будет. Мой сын, мне очень дорог. Он дорог и любим всем народом восуров, и, зная, как жертвовал ты своей жизнью ради каждого из нас этой весной… Зная, что ты ранен, и нога твоя продолжает болеть, никто… Поверь мне, мальчик мой, никто, не посмеет сказать, что мы поступили не верно.

Святозар молчал, обдумывая слова правителя, да миг спустя произнес:

— Ты знал, отец, что первого Святозара, люди прозвали…

— Достойным Бога, — перебив сына, закончил правитель. — А, Богомудра прозвали Великим. Я, конечно, сынок, это знаю. И раз, ты, мой мальчик, понимаешь, как дорог ты своему народу, пойми главное, твоя рана, это болезнь, и пока не найден заговор, надо поступать так, чтобы как можно меньше получать от болезни страданий. Теперь же, сынок поднимайся, обопрись на мое плечо, и мы выйдем в коридор, а там слуги доведут тебя до твоих покоев. И еще, ты, надеюсь, теперь понимаешь, что тебе лучше остаться в бывшей опочивальне матери. — Ярил уставился зелеными очами в лицо сына, оный поднявшись с сиденья и опершись о плечо отца, отрицательно замотал головой. — Ах, ты, мой упрямец… Тогда, я, отвечу на твой вчерашний вопрос, по поводу того можешь ли ты перейти в свои покои на второй этаж. Нет, мальчик мой, я не разрешаю перейти тебе в твою бывшую опочивальню, а повелеваю тебе, своему сыну, остаться в нынешних твоих покоях на первом этаже.

 

Глава третья

Правитель, как и обещал, сделал все, чтобы сын его, наследник престола, не тревожился и не волновался. Он изменил традицию выхода из тронного зала, и окружил своего сына заботой, любовью и теплом, а Святозар настойчиво пытался создать или найти в книге заговор, который мог, хотя бы на время, обеспечить его ноге здоровье. Но поиски наследника были безуспешны. Создать заговор не удавалось, а каждый раз, когда он спрашивал у книги, как излечить ногу, Вед показывала ему жуткое жидко-стоячее озеро боли и страданий пекельного царства Чернобога. И тогда, Святозар решил, что наверно еще не время узнать этот заговор и познать ту надежду, которую он сможет подарить отцу. А придя к такой мысли, наследник решил жить дальше, стараясь не обращать внимания на боль в ноге, возникающую при тревоге.

В середине первого осеннего месяца вересень у Стояна и Белославы родился сын Яронег. Святозар приехавший вместе с правителем в только, что отстроенный дом Стояна и Белославы поздравить молодых родителей с рождением сына напросился стать Яронегу божатым, то есть названным отцом. По традиции божатым становился человек чистый и светлый, близкий друг отца ребенка, который в случае смерти родителя должен был его заменить и воспитать из мальчика достойного ратника, защитника близких, семьи и Родины. Божатый избирался отцом только для рожденного сына, и связано это было со старинным поверьем восуров. Когда первого восура рожденного от коровы Земун ДажьБог принес и отдал старшему рода Богумиру и его жене Славуне, которые со своим народом жили на восурских землях, верили в Сварога, Перуна, Велеса и ДажьБога, но у каковых не было сыновей, а рождались дочери, то засим Бог призвал в помощь Велеса. И всех последующих мальчиков стал приносить уже Велес, и, окуная в воду передавать божатым отцам, оные ожидали этих отроков, как продолжение и вечную жизнь их рода. С тех самых пор, восуры, в дань уважения к Богу Велесу, ДажьБогу и корове Земун, ровно девятнадцатого студня, в тот день когда ДажьБог даровал первого отрока Богумиру, проводили обряд божатия. Для этого в реке Спокойная прорубали прямоугольную прорубь, и каждый божатый взяв мальчика на руки, сходил с ним в прорубь, и, окунаясь с дитем один раз в воду, символизировал единение сына и отца. Обряд совершался, когда младенцу исполнялось два — три года.

Стоило Святозару попроситься быть божатым у Яронега, как Стоян и Белослава тут же обрадовавшись, согласились. Но наследник, не знал всей правды о своей ноге, а узнав о ней, уже и пожалел, что напросился в божатые к Яронегу.

Это случилось в начале месяца грудня, на землю только выпал первый снежок и ударили не сильные морозы. Святозар вместе с Туром, правителем, Храбром и Дубыней выехал рано поутру на конную прогулку. Как всегда покинув жилые пределы, пустили лошадей галопом, и Снежин не признающий поражения, обогнал коня правителя Удальца, которого считал на скачках своим главным соперником. Святозар ускакавший на много вперед, поворотил Снежина, и, подъехав к спешившимся наставникам, брату и правителю, довольный своей победой и конем, ласково поглаживая Снежина по шее, заметил:

— Вот видишь, отец, хоть я и никудышный наездник, но благодаря моему чудесному Снежину, я сегодня обогнал тебя и Тура.

Святозар задорно засмеялся и спрыгнул с коня. Однако стоило только подошвам его сапог коснуться земли, как тут, же правая нога подогнулась в колене, и наследник упал спиной прямо на дорогу, под передние копыта коня. Снежин тревожно заржал, и, скосив правый глаз в сторону упавшего хозяина, замер на месте. Увидев, падение Святозара наставники и отец, громко вскрикнули, и, бросившись к наследнику, помогли ему подняться и сесть.

— Что случилось, сынок? — взволнованным голосом спросил правитель, и, опустившись на присядки рядом с наследником, утер его лицо, на которое попали брызги грязи.

— Не знаю, отец, ноги словно нет…,- удивленно ответил Святозар.

Правитель засунул руку в сапог, и, потрогав больную ногу, порывчато вздрогнув, добавил:

— Как холодна… точно также, как когда ты вернулся с Пекла. Ты можешь на нее наступить?

Храбр и Дубыня помогли наследнику подняться. Святозар поставил правую ногу на землю и попытался на нее опереться, но она сызнова дернувшись подогнулась, не слушаясь его и совершенно не позволяя на себя встать.

— Отец, ее словно нет, — нервно проронил наследник. — Словно нет…

— Успокойся, мальчик мой… успокойся… Наверно ты переволновался или перемерз, — произнес правитель придавая своему голосу бесстрастности и принялся шептать заговор, чтобы обсушить грязные да намокшие вещи на сыне.

— Нет, отец, я не волновался… Да, и нога совсем не болит… ее точно нет, — с дрожью в голосе пояснил Святозар и в нем послышалась едва осязаемая паника. — Я был в таком приподнятом настроении. Нет, это, совсем другое, — наследник замолчал, он нахмурил лоб, обдумывая, что-то, и внезапно побледнев, вскрикнул.

Правитель прервал заговор, посмотрел на сына и тихо вопросил:

— Что, мальчик мой?

— Отец, помнишь, Вед показывала нам с тобой про излечении и… — Святозар глубоко вздохнул. — И строчки внизу горели голубым светом, а мы не могли понять, что это, а это было…

— И страдание, и боль, будут вечным другом его, и холод будет касаться тела его, — дошептал за сына правитель и теперь побледнел уже сам.

— И холод будет касаться тела его…,- скривив губы, протянул Святозар. — Что же за жизнь у меня отец? Нельзя тревожиться, нельзя выходить на холод? — Наследник округлил глаза и испуганно вскликнул, — а, как же… Как же, отец, я тогда буду божатить Яронега?

— Сейчас не до Яронега, — строго сказал Храбр придерживая наследника за руку. — Ярил, надо ехать во дворец… Нельзя Святозару тут на морозе стоять, я правильно понял? — Наставник посмотрел на правителя, а когда тот расстроено кивнул, добавил, — Дубыня, подведи Снежина, и помоги мне усадить наследника. Надобно поторапливаться, я думаю, неизвестно, как долго можно Святозару находиться на дворе.

Дубыня тут же отпустил наследника и поспешил к коню, который, лишь только подняли хозяина, отошел подальше и теперь со стороны наблюдал за всем происходящим да весьма тихо, что-то ржал, точно возмущался падением Святозара. Взяв поводья в руки наставник, ласково погладил коня по морде, и по-доброму молвил:

— Ах, ты, умница Снежин. Какой же ты молодчина стал.

Дубыня подвел жеребца к стоящим, а после они вместе с Храбром помогли сесть на него Святозару, которого совершенно не слушалась правая нога. И более не мешкая отправились в обратный путь.

Когда процессия наконец-то подъехала ко дворцу, наследник уже так замерз и его так трясло, что казалось холод перешел с больной ноги на все тело.

Правитель приказал слугам растопить баню, а пока наставники перенесли Святозара в его покои и уложили на ложе. Борщ жарко натопил печь, которая отделяла покои правителя от покоев наследника. Сенич принес горячего молока, да растер тело и ногу согревающей мазью, а отец, укрыв сына теплыми укрывалами, прошептал над ним заговоры. Какое-то время спустя Святозар перестал трястись, согрелся и уснул. Правитель сидел около сына, на его ложе, и, стараясь не тревожить сон, осторожно ощупывал больную ногу, коя постепенно согревалась. Когда нога потеплела, а кожа на ней стала неотличима от кожи на здоровой ноге, наследник пробудился. И сразу же пошевелил больной ногой, да протяжно дохнув, добавил:

— Ох, отец, все хорошо. Я ее чувствую… Знаешь, я, так испугался… испугался, что вообще ее лишился. Честно сказать, не хотелось бы мне вот так все время скакать на одной ноге, — Святозар тихо засмеялся. — И уже тогда, отец, я бы точно не смог стать божатым Яронега… Ну, ты подумай, как бы я по деревянной лесенке, установленной в проруби смог бы до дна допрыгать на одной ноге, да еще с дитем богатырского сложения на руках?

Правитель нахмурил лоб, потому что остался недовольным шуткой наследника, но не желая тревожить сына все же криво улыбнулся, и негромким голосом ответил:

— Первуша и Вячко натопили баню, пойдем, обмоешься, да погреешься, чтобы холод из тебя весь вышел.

— Да, что ж, отец, Сенич меня так натер какой-то чудесной мазью, что холод из меня уже весь выскочил, — заметил Святозар. Он немного помолчал и тяжело вздохнув, досказал, — так, что, отец, мне выходит нельзя зимой на двор выходить… Этот Нук, он, постарался на славу и загнал меня в темницу, тебе не кажется, отец? Тревожиться нельзя, быть на холоде нельзя… Да, хорошую он мне создал темницу, в которой сколько же я так буду мучиться?

— Ты, будешь жить… жить, а не мучиться, — тихим голосом откликнулся правитель. — Для меня самое важное, что ты жив… что не умер, как мой второй сын.

— Да, отец, конечно, — согласился Святозар, и, скинув с себя укрывала, сел на ложе подле Ярила. — Я тоже не хотел покидать тебя, ты же знаешь это… Просто я расстроен из-за ноги. — Наследник надсадно вздрогнул всем телом, будто выпуская из себя последнии капли холода, однако приметив наполненное болью лицо Ярила, протянул руку похлопал его по покоящейся на ложе руке, и бодро добавил, — вот же отец, тебе повезло…. — Правитель недоуменно глянул на сына. — Ну, как же, теперь я не смогу покидать тебя, ни на праздниках в честь Богов Велеса и Коляды, ни на масляницу. Не надо, тебе, волноваться, что я разобью нос, сойдусь в поединке с шуликунами или обернусь орлом и улечу в окно… Теперь, мой дорогой отец, я буду всегда с тобой рядом… всегда. И наверняка, мы с тобой так наговоримся, что вскоре надоедим друг другу.

— Нет, — отрицательно качнув головой, ответил правитель, и, притянув к себе сына, крепко его обнял. — Ты никогда… никогда мне не надоешь, а общение с тобой для меня всегда радость.

Святозар, несмотря на то, что выход на двор, каждый раз заканчивался для него ложем или баней, все же настойчиво заставлял свою ногу привыкать к морозу. Так как ни один заговор не оказывал никакого действия на больную ногу и не снимал с нее пекельный холод, всяк раз охватывающий ее на дворе. Каждый день он одевался, брал с собой Борща и выходил в сад, а возвращаясь обратно, повиснув на плече слуги, почти не наступая на ногу, подолгу отогревал ее около камина в гриднице, натирая согревающей мазью. Правитель, понимая, что ссора с сыном лишь принесет еще большую ему боль и страдания, и все же не в силах наблюдать его мученья, стал запрещать Борщу выводить Святозара на двор. А когда наследнику в помощи отказали не только Борщ, Вячко, но и все другие слуги. Святозар нашел человека, который молча, исполнял его просьбу и ничего не рассказывал правителю.

Каждый вечер Искрен приезжал к Святозару, и помогал ему выходить на двор, и возвращаться в опочивальню. Они делали это тогда, когда Ярил и слуги уже укладывались на покой. Долгое время правитель даже и не ведал, что твориться у него под носом. Но где-то в середине, третьего зимнего месяца, сеченя, поздно вечером он вышел из своих покоев и увидел сына, который тяжело хромая, опираясь на плечо Искрена, вышел из дверей гридницы, направляясь к себе в опочивальню. Правитель гневно глянул на Искрена и так побледнел, что Святозар не просто оперся о плечо друга, а повис на нем.

— Искрен, — негромко протянул правитель. — Как ты смел? Как ты смел, пойти на поводу Святозара и подвергнуть его таким мученьям?

— Отец, погоди, погоди, — поспешил заступиться за друга наследник, и так разволновался, что даже при свете факелов, стало видно, как перекосилось от боли его лицо. — Погоди… Искрен мне помогает… Ты, сам, лишил меня всякой возможности, приучить ногу к холоду. Запретил помогать мне слугам, наставникам, Стояну, другам.

— Это же для твоего блага, — немедля откликнулся правитель и подошел ближе к сыну.

— Отец, да какое это благо? — застонав, добавил Святозар. — Какое благо? Искрен, — не в силах более стоять, обратился к другу наследник, — веди меня в покои… Отец, все так было хорошо, зачем ты вышел? Зачем? Теперь так разболелась нога.

Правитель протянул руки к сыну, желая ему помочь дойти, но Святозар оттолкнул его, отказываясь от помощи и повиснув на Искрене, тяжело переводя дух, гневно продолжил:

— Ты, ты, отец, загнал меня в угол… Я выполняю все, что ты повелеваешь, но ты не должен требовать от меня, чтобы я не боролся за свою жизнь.

— Давай, я помогу тебе, мальчик, — с тревогой в голосе молвил правитель, увидев, как побледнел наследник.

— Нет, нет… мне поможет Искрен, — гневливо проронил Святозар. — Он единственный кто не отказал мне, понимая, что лишь приучив ногу к холоду, я смогу стать прежним. Ты, отец, — уже чуть тише дополнил наследник, надсадно переводя дух. — Зачем лишаешь меня возможности бороться за свое здоровье? Ты же видишь и знаешь, магия здесь наша бессильна, поэтому надо… надо терпеть и приучать ногу к холоду. Ну, а раз ты это не понимаешь, то я больше не желаю с тобой об этом говорить, слышишь, отец, не желаю.

Святозар почти выкрикнул последние слова, и, шагнув вперед, обижено отстранил отца, да в сопровождении Искрена вошел в опочивальню. Следом в его покои пришел правитель, и, несмотря на недовольство сына, помог Искрену раздеть Святозара, потому что у того от волнения нога разболелась так, как уже очень давно не болела.

Правитель и Искрен уложили стонущего наследника в ложе, а тот тяжело дыша и пытаясь справиться с болью, обратился к правителю:

— Отец, дай мне слово, что не будешь ругать Искрена, дай слово.

— Хорошо, мальчик мой, ты только успокойся. Обещаю тебе… обещаю, что не буду ругать Искрена, — незамедлительно ответил правитель и укрыв сына укрывалом, присел на его ложе. — Только успокойся, пожалуйста…И правда, зачем я только вышел? Зачем так расстроил тебя?

— Искрен, Искрен, иди домой, друг мой, — произнес Святозар, и, приподняв с подушки голову, кивнул ему. — Иди домой, и спасибо тебе…

Искрен не менее наследника взволнованный встречей с правителем, низко поклонился им обоим и поспешил выйти из покоев друга.

— Отец, прошу тебя…,- начал было Святозар, лишь за Искреном закрылась дверь.

— Мальчик мой, успокойся. Завтра мы с тобой обо всем поговорим, а сейчас давай я прочитаю заговор, чтобы хоть как-то снять боль и ты уснешь, — тревожно заметил правитель и трепетно провел рукой по чуть вздрагивающей больной ноге сына.

— Нет, отец, этот разговор я все время откладываю, — наследник порывисто сел, оперся спиной о спинку ложа. — Откладываю, потому как вижу, что боль от потери Эриха, не покинула твою душу, и терзает ее. Но, я, отец… я хоть и ранен, но я не мертв… я жив… Жив, а значит должен бороться за себя, за свое здоровье, свое счастье. Я, прошу тебя, ну не можешь ты смотреть как мне тяжело, не смотри, но не заставляй меня скрываться, и делать, что-то за твоей спиной. Позволь мне лечить себя так, как я чувствую. Позволь, прошу тебя.

Святозар сызнова лег, вытянулся, и, закрыв глаза, застонал. Правитель сидел рядом, посмотрел в искаженное от боли лицо сына, и, погладив его по волосам и лбу, начал тихо шептать заговор, стараясь хоть как-то уменьшить боль. Ярил дошептал заговор до конца, а когда черта лица наследника слегка расправились и он открыл глаза, тихо сказал ему:

— Прости меня, мальчик мой, что по моей вине ты так мучаешься, прости меня. И конечно, сынок, если ты считаешь, что только так сможешь победить свою хворь, то, я, не стану противоречить тебе.

С того самого вечера, отец, как и обещал, не стал более запрещать сыну выходить на двор в мороз, он разрешил помогать наследнику слугам, наставникам и Стояну. Но Святозар в душе все же обиженный на всех тех, кто ему отказал в помощи, еще весьма долго выходил на двор лишь в сопровождении Искрена.

 

Глава четвертая

В последующие годы жизни, Святозар научился справляться и подавлять в себе волнение, и постепенно приучил ногу к холоду так, что мог себе позволить в зимнюю стужу доехать до дома Стояна.

Лишь дважды за эти годы наследник не смог справиться с волнением и оба эти раза случились именно в этом году.

Первый раз это произошло в середине первого месяца червеня, когда наследник, правитель, Храбр, Стоян и ближайшие други Святозара и Ярила приехали в Новыград, чтобы засватать Любаву дочь старшего воина-ладейника Путята.

Велислав, брат правителя и дядя наследника, принял их с огромной радостью в своем дворце. Наутро нарядно одетые Святозар, правитель, Велислав, Храбр и Стоян поехали к дому Путята. Но не доехав совсем немного до него наследник ничего не сказав поворотил Снежина обратно, а когда его наконец-то нагнали, то спрашивать и не пришлось ни о чем, потому что он еле сдерживал себя, чтобы не упасть с коня. Вернувшись во дворец, наследник с большим трудом спешился со Снежина, и только ступив на землю, потерял сознание. Два последующих дня Святозар тяжело болел так, что отцу пришлось не раз прошептать заговоры, чтобы снять жар и погасить боль.

Когда наследнику полегчало, в опочивальню к нему пришел Стоян, он придвинул к ложу сиденье и сев на него, посмотрел серьезным, внимательным взглядом на друга, и спросил:

— Ты, Святозар, что думаешь, она за тебя не пойдет?

Наследник сидел на ложе, опираясь спиной о его стенку и обняв подушку, глядел на Стояна:

— Не знаю… может и пойдет. Я просто, боюсь, что как только ее родители увидят, как я хромаю, сразу мне откажут. На, что им больной зять нужен… на, что их красавице Любаве больной муж нужен.

— Ну, никакой, ты не больной, это во — первых, — строго откликнулся Стоян и недовольно покачал головой. — И о таком юноше, как ты всякая дева мечтает. И красивый, и храбрый, сказанья про тебя сказывают, да как, никак наследник престола… Может, Святозар, она не та дева, какая тебе нужна? — вопросил Стоян и зыркнул прямо в голубые глаза друга.

— Та… та… она та дева, — суетливо закивал наследник, все еще не выпуская из объятий подушку.

— Ты, уверен, что та? — переспросил Стоян и малеша нахмурил свой большой белый лоб. — Ты, то ее один раз видел.

— Это в этой жизни, — тихо заметил Святозар и смутился.

— Ах, да-к она выходит, твоей женой была, — Стоян понизил голос до шепота. — В той жизни, когда ты был Богомудром?

— Да, Стоян, она была моей женой, и звали ее Милана, — ответил Святозар, и, улыбнувшись, вздохнул.

— Кхе…кхе, — тотчас благодушно засмеялся Стоян. — И чего же ты тогда боишься? Раз она была твоей женой, то я уверен, чувствует к тебе тоже, что и ты к ней.

— Да, я не чувств ее боюсь, — принялся пояснять наследник, и, положил подушку на вытянутые ноги. — А того, я боюсь, что разволнуюсь и не смогу руки ее попросить. Да, свалюсь еще…

— Ну, а ты создай для нее чудо, сделай ей дар какой-нибудь, — молвил Стоян. — И все время думай об этом светлом подарке для нее и тогда, не станешь волноваться.

Святозар, услышав предложение друга, на малеша задумался, замер в напряженной позе, обхватив пальцами подушку за топорщившиеся углы, а посем молниеносно сбросив ее с ног, радостно вскликнул:

— Точно, точно, ты придумал, Стоян. Дар мне надо создать для нее, чудо… Подай мне скорее рубаху и штаны.

— Чего? — не понял друга Стоян, с беспокойством уставившись на него.

Наследник вскочил с ложа, и, взяв с табурета лежащую там рубаху, принялся одеваться, а так как Стоян не двигался не сводя с него своих серых лучистых очей, добавил:

— Мы поедим на базар, я куплю ей дар и так… так… красиво его подарю. Ну, чего, ты, сидишь? Поднимайся, и подай мне пояс, он висит на спинке твоего сиденья.

Святозар быстро оделся и в сопровождении Стояна вышел из покоев, да направился в гридницу, где сидели отец, Велислав, Храбр и Бажай — старший дружины дяди.

Наследник, немного прихрамывая, открыл дверь и вошел в залу. Правитель, увидев сына, торопливо встал из-за стола и взволновано спросил:

— Мальчик мой, что-то случилось?

— Да, отец, — подходя ближе, заметил Святозар. — Дай, мне, пожалуйста, деньги.

— Деньги? — переспросил правитель и недоуменно глянул на стоявшего позади сына Стояна. — На, что тебе деньги?

— Отец, я объясню тебе потом, — ответил наследник. И так как правитель никак не отзывался, усмехнувшись, добавил, — ну, ты дашь мне деньги или мне у дядюха попросить?

— Погоди, я схожу в опочивальню возьму, — улыбаясь, сказал правитель, и, несильно похлопал сына по плечу. — А сколько тебе дать? — вопросил он, миг спустя.

— Побольше, отец, побольше, — присаживаясь на лавку и вытягивая ногу вперед, ответил Святозар.

Правитель участливо оглядел сына, слегка покачал головой и все еще улыбаясь, пошел вон из гридницы.

— И, куда ты собрался с деньгами? — поинтересовался Храбр, крепкого сложения мужчина с темными едва тронутыми сединой волосами, бородой и усами, сидевший за столом напротив Святозара и Велислава.

— Мы со Стояном поедим на базар, — пояснил наследник, зыркнув прямо в темно-серые очи наставника.

— Ха…ха…ха…,- беззаботно засмеялся Бажай, молодой, темноволосый с приветливым, светлым лицом старший дружинник Велислава и крепко стукнул ладонями о поверхность стола. — Ты, чего, наследник, собрался чем-то Путята задобрить?

— Нет, Бажай, — улыбаясь, произнес Святозар, и так как в гридницу вернулся правитель, поднялся. — Путята будешь задабривать ты, слушая его великие сказы, про победу наследника над царем Черномором. А, я, буду задабривать мою будущую жену так, как последнее слово за ней.

В гриднице все громко засмеялись, а правитель довольный тем, что сын в таком хорошем настроении, подошел к нему и протянул два увесистых мешочка полных серебряных монет, спросив:

— Этого хватит, мальчик мой?

— Да, отец, хватит, — молвил Святозар, принимая деньги у правителя. — Отец, я и Стоян идем на базар, мы скоро вернемся, поэтому ты не тревожься за меня. Я хромать не буду, потому что волнение в моей душе улеглось.

Святозар кивнул Стояну и юноши вместе покинули гридницу, что-то громко обсуждая меж собой. Наследник, какое-то время спустя вернулся с базара в весьма приподнятом настроении. А наутро все так же радостно улыбаясь, наконец, доехал до дома Любавы.

Не успели они спешиться с коней, как навстречу к ним из дома выскочил Путят, он поклонился правителю, поздоровался с Велиславом и Храбром, а засим крепко обнял наследника и Стояна, как старых друзей. Путят, старший воинов-ладейников, когда-то сопровождал Святозара в поисках страны Беловодья командуя ладьей, то был крепкий, дородный и уже пожилой муж с густой темно-рыжей бородой, длинными усами да волосами цвета налитой пшеницы.

— Ну, что, давайте в дом, — широко улыбаясь, и потирая свою темно-рыжую бороду, добавил Путят.

— Мы к тебе, Путят, по важному делу, прибыли, — серьезным, строгим голосом заметил Велислав, и глянул на старшего ладейника так, что у того с лица сразу сползла улыбка. — Потому в дом войдут лишь правитель, наследник и я, а Храбр и Стоян подождут снаружи. И будь добр позови жену.

Путят слушал Велислава с интересом, затем перевел взгляд на Святозара и оглядел его с ног до головы, словно видел впервые и оценивал, еще мгновение он задержался, воззрился на стоявших Стояна и Храбра, и, кивнув воеводе и правителю повел их в дом. Наследник пошел следом за отцом, неспешно поднялся по широким ступенькам, и, остановившись на крыльце, обернулся. Стоян и Храбр неотрывно смотрели на Святозара, а узрев сызнова объявшее его волнение, ободряюще закивали головами.

— Помни, друг мой, про свой дар, — произнес Стоян.

Святозар улыбнулся в ответ и ощутив установившуюся, внутри его лазурной души уверенность, смело вступил в дом Путята. У старшего воинов — ладейников был большой сложенный из срубленных и обтесанных дубовых бревен дом. Он был широким и высоким снаружи и точно таким же внутри. Небольшие сенцы привели наследника в длинный коридор, который плавно переходил в деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. В правой и в левой стене коридора находились двери. Одна из дверей была распахнута, Святозар на морг задержался подле нее, глубоко вздохнул, вспомнив о своем даре, и вошел в комнату, служившей семье столовой.

Посередине комнаты стоял широкий овальный стол, накрытый белой скатертью вышитой по краю затейливым узором. С двух сторон от стола были установлены лавки, укрытые легкими белыми укрывалами. Сквозь два больших прямоугольных окна, занавешенных голубоватыми, тонкими занавесками в комнату вливался солнечный свет. Правитель, подошедший к столу, тревожным взглядом обозрел сына, а когда увидел, что Святозар довольно улыбается, сел рядом с братом. Наследник подошел к отцу и сел, справа от него, как и Ярил, он, положил руки на стол, и, кашлянув, точно прочищая горло, спросил:

— А, где, Путят?

— Наверно пошел за супругой. И видно сразу, как он недоволен твоим появлением, братанок, — усмехнувшись, отметил Велислав высокий, рослый мужчина, совсем не похожий на своего брата правителя ни внешностью, ни складностью, ни цветом густых светло-пшеничных волос, бородой и усами.

— Брат, помолчи, не надо, чтобы Святозар, волновался, — сердито окликнул его правитель. А после нежно погладил сына по спине и добавил, — ты, мальчик мой, главное не тревожься, все будет хорошо. Ну, какая дева откажет такому пригожему молодцу?

— Ага, отец, ты прав, какая дева откажет молодцу, который почасту скачет на одной ноге, — засмеявшись, ответил Святозар.

В комнату бодрой походкой вошел Путят, а следом за ним вошла, словно вплыла его жена. Это была высокая, не полная женщина, белолицая, с темно-карими глазами, длинными рыжими волосами, едва тронутыми сединой, аккуратно уложенными на голове в виде большой ракушки. Наследник лишь глянул на нее, как сразу смекнул от кого унаследовала свою красоту его Любава.

Правитель, Велислав и наследник встали и обменялись поклонами с женой Путята. А мать Любавы посмотрела на Святозара, да так обнадеживающе улыбнулась, что всякие сомнения в том, что он может быть здесь не люб пропали.

— Это ваша светлость, — обратился к правителю Путят. — Моя супруга Вера.

— Здравствуйте, ваша светлость, — вновь поклонившись, молвила Вера. — Здравствуйте, ваша милость, наследник престола. Здравствуй воевода.

— Ну, что присядем, — предложил Велислав, оный меньше всех волновался, и взял на себя право вести разговор.

Все последовали указанью воеводы и опустились на лавки так, что Путят и Вера оказались как раз напротив Велислава, правителя и наследника.

Правитель положил руки на стол и обратился к родителям Любавы:

— Ну, я думаю, вы, Путят и Вера уже догадались, зачем мы приехали с моим сыном к вам. Наследнику очень приглянулась ваша дочь Любава. И так как она не засватана, хочу я у вас попросить ее в жены моему сыну Святозару.

Путят сидел, также как и Ярил положив руки на стол и недовольно их осматривал, когда правитель замолчал и выжидающе воззрился на него, тот точно пробудился, перевел взгляд своих колючих зеленых глаз с рук на наследника, и покачав головой, ответил:

— Да-к, как же ваша светлость…

— Правитель, — спокойно отметил Ярил. — Давай Путят, без всяких светлостей.

— Ну, хорошо, — растягивая слова и всеми силами пытаясь справиться со своей досадой, продолжил Путят. — Какое может быть сватанье, когда они виделись один раз, да и то мельком. Я твоего наследника, правитель, как сына люблю, но думаю, что он торопится… и нет там никакой любви, а так… А, про Любаву и говорить нечего, она как всякая дева, глянет на такого красавца, да знает она какие про него народ сказы сказывает, да наследник он престола, и конечно не откажет. А время пройдет, поймет она, что ошиблась, что не люб он ей и вся жизнь, так впустую без счастья будет прожита.

— Ты, погоди, Путят, — перебил его Велислав. — Ты откуда знаешь, люба она ему, мил ли он ей? Может, мы его спросим, да ее позовем?

— Да-к, что ж спрашивать, воевода, — сердито глянул на воеводу Путят, точно хотел его сжечь взглядом. — Я ж тебе сказал, она его мельком видела, как тут можно полюбить…

— Ну, я — то же, как свою жену увидел, так сразу и полюбил, — повышая голос, произнес правитель. — Ты, Путят, брат мой прав, за детей не решай. Раз мой сын здесь, значит она ему по душе. Так, что дозволь, моему Святозару, твою дочь спросить, а она пусть ответит.

— Ничего, я такого дозволять не буду, — буркнул в ответ Путят и опять уставился на свои руки.

Наследник сидел, молча, и понуро смотрел на Путята, понимая, противоречивые чувства возникшие в душе старшего ладейника и его нежелание расставаться с младшей дочерью.

— Знаешь, Путят, — дюже гневливо проронил правитель, задетый за живое. — Ты, что же, считаешь мой сын недостоин твоей дочери? Ты думаешь я его меньше, чем ты свою Любаву, люблю? Ты, зачем пытаешься меня обидеть, зачем пытаешься его обидеть?

— Погоди, погоди, правитель, — вступила в разговор Вера. — Никого Путят не хочет обидеть ни тебя, ни тем более наследника, о котором он всегда лишь хорошее говорит. — Она смолкла, посмотрела своими карими глазами на правителя, затем улыбнулась, да так, что комната наполнилась спокойствием, сдерживая и успокаивая горячие головы мужчин. — Ты, Путят, не прав, ни тебе, ни мне за Любаву решать нельзя, то ее жизнь, и лишь она в ответе за свой выбор. Сходи, Путятушка, позови ее. Знаю я, она уже изождалась своего Святозарушку.

Путят повернул голову, взглянул все также недовольно на жену, но под ее спокойным и чистым взором, внезапно широко улыбнулся, удивленно вздел вверх свои мощные, покатые плечи, и, поднявшись, вышел из комнаты.

Вера протянула руку ласково, по-матерински, погладила Святозара по лежащей на столе руке и тихо добавила, обращаясь к правителю:

— Она у нас самая махонькая. Он ее, Путят, больше всех детушек своих любит так, что не серчай на него, правитель. Тебе — то хорошо, ты будешь рядом со своим сыночком жить, а ему больно не хочется расставаться с доченькой.

— Ну, — глубокомысленно протянул Велислав. — Может Любаве Святозар и не понравится, да она…

Но воеводе не дали договорить, на него с двух сторон так шикнули, правитель и Вера, что он благоразумно решил не продолжать и замолчал.

Вмале в комнату вошли Путят и Любава. И все кто был, в помещении поднялись. Святозар посмотрел на Любаву, которая за это время повзрослела и стала еще прекрасней, высокая, стройная, белолицая с ярко-зелеными глазами, нежными, алыми губами и длинными темно-рыжими волосами, заплетенными в не тугую косу. Любава, это сразу бросалось в глаза, ждала приезда наследника, потому как была обряжена в нарядный нежно-лазурный сарафан, и подпоясана золотистым пояском. Когда она вошла в комнату та точно осветилась ее красотой, Любава поклонилась правителю и воеводе, посем перевела взор блистающих зеленых очей на наследника и улыбнулась ему. Святозар шагнул к Любаве, и больная нога дрогнула, он покачнулся, но тут, же, как советовал Стоян, вспомнил о своем подарке и устоял.

— Любава, — подавляя в голосе волнение, молвил наследник. — Любава, я люблю тебя, с первого мгновения. С того самого мига, как много, много лет назад впервые увидел тебя. Мил ли я тебе, и пойдешь ли ты за меня замуж?

Любава сделала шаг вперед, протянула к Святозару руки и ответила, тихим певучим песенным голосом:

— Да, Святозар, я пойду за тебя замуж, потому что ты мне мил с первого твоего взгляда.

Наследник опустился на правое колено, взял руки Любавы в свои и поднес к губам.

— Любава, — выдохнув, обратился к дочери Путят. — Но ты его видела один раз, и, то мельком.

— Ах, отец, — развернув голову к Путяту и бросив на него сердитый взгляд, заметила Любава. — Да, стоило мне глянуть в глаза Святозара, тогда четыре года назад, как я поняла, это он… он, моя вторая частичка на этой земле.

Святозар выпустил руки Любавы, тяжело поднялся, почти не опираясь на правую ногу, и слегка скривил лицо, но после глянул в наполненные светом и красотой глаза любимой и сказал:

— Любава, я хочу подарить тебе кое-что.

Наследник поднес к губам сомкнутую в кулак правую руку и, что-то шепнув, раскрыл ее. И тотчас, прямо из ладони, стал расти маленький зеленый побег. Он медленно утолщался в стебле и тянулся вверх… постепенно превращаясь в побег розы, с маленькими закругленными, чтобы не уколоть пальцы шипами, с плоскими, овально-вытянутыми зелеными листами. Когда стебель достаточно вытянулся, став приблизительно в локоть высотой, на его верхушке начал образовываться маленький зеленый бутон, который также как раньше побег принялся расти и увеличиваться, а достигнув размера обычного бутона, внезапно затрепетал весь, вздрогнул. Погодя маленькие зеленые листочки скрывающие середину раскрылись, и распустился прекрасный алый цветок розы, наполнивший комнату нежнейшим сладковато-медовым запахом.

— Это тебе, Любава, — улыбаясь и отдавая цветок в руки невесты, молвил Святозар.

Любава приняла алую розу поднесла к губам и поцеловала, и в тот же миг по стеблю и цветку пробежали маленькие искорки лазурно-золотистого света. Мгновение и стебель, и цветок покрылись лазурью, ярко вспыхнули и обратились в нежно-розовое жемчужное ожерелье, упавшее в ладонь Любавы.

— Ах, как красиво, — выдохнула Любава и с такой нежностью посмотрела на Святозара, что тот поставил больную ногу и оперся на нее, чувствуя, как всякое волнение и боль куда-то испарились.

— От же, наследник, — не выдержал стоявший позади Любавы Путят. — Ну, какая же дева после такого дара откажет тебе. Ах, до чего же ты мудрен.

— Ну, что ж Путят, — засмеявшись, откликнулся Святозар. — Это же, хорошо, что я такой мудрый. Значит, твоему внуку не предстоит родиться глупцом.

Когда Любава ушла из комнаты, в дом позвали Стояна и Храбра. Потому что Стояну, старшему дружины наследника, предстояло обговорить с Путятой и Верой, как он с другами будет сопровождать невесту Святозара в Славград, свадьбу решили назначить на начало второго летнего месяца грозника. Наследник успокоенный, что отказа не последовало, попрощался с Верой и Путятом и вышел из дома на двор.

Летняя пора стояла на земле. Солнце, поднявшееся высоко, жарко нагревало все кругом, мушки и пчелки летая, монотонно жужжали, занимаясь своей работой. Неспешно спустившись с лестницы Святозар остановился на последней ступеньке, и, любуясь чистым и ухоженным двором Путята, обнесенным невысокой деревянной городьбой, радостно вздохнул.

— Почему, ты, так долго не приезжал, — услышал наследник, позади себя голос невесты.

Стремительно развернувшись Святозар увидел спускающуюся с крыльца Любаву, которая уже переоделась в легкий клинчатый розово-белый сарафан и надела себе на шее дареное ожерелье.

— Я ждал, когда ты вырастишь, — ответил Святозар, любуясь красотой невесты.

— Нет, я не говорю, об этих четырех годах, — пояснила Любава, и, наклонив голову на бок, оглядела наследника. — Ты, приехал в Новыград, четыре дня назад, а ко мне пришел только сегодня.

Святозар вздохнул и отвел глаза от невесты.

— У тебя болела нога, да? — догадливо спросила Любава. — И ты не смог, потому прийти? Святозарик, я все знаю… скажи мне. И не надо меня смущаться, я за это меньше тебя любить не стану.

— Я, знаю, это Любава, — уставившись на невесту и дотронувшись пальцем, до ее руки, лежащей на деревянных перилах, заметил Святозар. — Знаю, что ты не станешь любить меня меньше. Но просто, просто… мне неприятно говорить о том, что я иногда, словно цапля в воде замираю на одной ноге.

Любава задорно засмеялась, и, протянув руку, погладила наследника по волосам, и очень ласково сказала:

— Ах, Святозарик!.. Мне все равно похож ты на цаплю или нет, душа моя безраздельно связана с твоей душой. Это я поняла сразу, как только увидела тебя в первый раз. А, потом… потом Святозарик, мужчину только украшают шрамы, мне всегда так казалось.

— Но, благодарение ДажьБогу, мой шрам не будет видно, потому что он спрятан под штаниной, — произнес наследник, и оперся рукой на перила.

Любава не сводила полюбовного взора со Святозара, и, проведя пальцем по ветке бело-розового ожерелья, улыбаясь, спросила:

— Святозарик, а откуда ты узнал, что я люблю жемчуг?

— Знаешь, Любава, — уклончиво ответил наследник. — Я тебя еще не раз удивлю, — он оторвал взгляд от лица невесты, и перевел его на Храбра, который только днесь вышел из дома, и, улыбаясь, по-доброму обозрел стоящих молодых.

Любава тоже заметила вышедшего наставника, и, приблизив правый указательный палец к своим губам, поцеловала его, а затем, протянула его к устам наследника, нежно коснувшись их. И будто весенний, легкий ветерок развернулась, быстро вбежала по лестнице и в миг исчезла в доме.

— Хороша, — проронил Храбр, спускаясь к наследнику. — Но только сразу видно, больно она строптивая. Гляди, Святозар, намучаешься ты с ней.

— Я? С Любавой? — усмехаясь, переспросил наследник. — Да, никогда, Храбр! Я знаю… я буду с ней счастлив.

— Ну, тебе виднее, — мудро заключил наставник. А немного погодя спросил, — правитель, прислал, меня, узнать как ты?

— Да, немного утомился, Храбр, — ответил Святозар, и, опустившись, сел на ступеньку. — Нога то болит, то проходит. Мне их обязательно надо ждать? Или можно во дворец возвращаться?

— Ну, если ты утомился, то я пойду, скажу правителю, что мы уезжаем во дворец, а то они еще, похоже, долго гутарить будут, — произнес Храбр. — Да, и Вера, их не отпустит, пока не накормит, так я понял.

— Хорошо, Храбр, сходи, скажи отцу, что я устал и уезжаю, а ты, если хочешь, останься, я доеду и сам, — сказал наследник и потер больную ногу, через штанину.

Храбр стоящий на ступеньках, как раз над Святозаром, узрев, что тот потирает ногу и болезненно морщится, торопливо добавил:

— Нет, никуда не уезжай, я поеду с тобой. Так и правителю, и мне будет спокойней.

Наставник ушел в дом, а когда вернулся, помог Святозару сесть на Снежина и сопроводил его до дворца. На следующий день правитель, наследник и други отца отправились в обратный путь в Славград. Стоян же и дружина Святозара к десятому грознику доставили невесту наследника и ее родителей в престольный град, а двенадцатого грозника сыграли свадьбу.

Любава, как и ведал Святозар, оказалась очень светлой и чистой девой. Она быстро нашла общий язык и подружилась с Туром, которому было пятнадцать лет и с Малушей, которой в вересене месяце должно было исполниться двенадцать. Любава внесла в дом женское тепло, какового долгие годы были лишены Тур и Малуша, радость и смех, беззаботность молодости и наполнила дворец жизненной силой. Не только наследник, но и правитель, увидев свет, исходящий от невестки, стал чаще улыбаться и смеяться. Святозар же был очень любим своей женой, и от этого весьма счастлив, и вместе с ним были счастливы и его отец, и брат, и сестра.

 

Глава пятая

К середине второго месяца листопада Тур, как и положено, в роду Богомудра, отправился на испытание в Сумрачный лес. К этому времени Тур вырос в красивого, рослого юношу, который прекрасно владел мечом, стрелял из лука, был великолепным наездником, и хорошо знал магию. Но, как, ни старался Святозар, обучая магии Тура, тот все же не стал подобен старшему брату, и этому было не потому что юноша был не талантлив, нет!.. просто Тур был ленив, и, выучив необходимые, как ему казалось заговоры, более не прилагал усилий, чтобы познавать новое.

Перед испытанием Святозар подарил Туру дар, когда-то полученный им от царя неллов: кольчугу, шлем, меч и щит, которые все это время бережно хранились, ожидая своего хозяина. Туру особенно понравился, искусно сделанный меч, рукоять оного венчал набалдашник в виде яблока с зеленым изумрудом внутри. Сама рукоять была увита растительным узором, а обоюдоострый клинок, безупречно заточен с двух сторон. Тур знал, что подаренный старшим братом меч становился его лучшим и вечным другом на долгие годы вперед, и был дюже благодарен Святозару за его дар.

На испытание брата наследник не ехал, так как оставался в Славграде вместо правителя, и, конечно же, потому что с его ногой всякие поездки поздней осенью могли закончиться долгой болезнью. Перед самым отъездом Святозар обучил Тура заговору, при помощи которого брат мог вызвать лесных духов щекотуна и полуверца, похожих на опавшие бурые листья. Вместо рук и ног у тех духов были еловые шишки, а голова как переспевший желудь венчался маленьким золотым обручем. Эти два брата охраняли лесные клады в Сумрачном лесу. Однако вызванные заветными словами, духи открывали любой клад таковому человеку. Святозар объяснил Туру, какие надо сказывать слова, и о каком кладе попросить щекотуна и полуверца. Наследник хотел, чтобы младший брат нашел в лесу утерянный когда-то Эрихом меч деда Лучезара, по реклу Благородный.

Когда Тур вернулся после испытания с красным, малеша переливающимся древком и с найденным мечом деда Лучезара, то был необычайно горд и доволен собой.

На следующее утро, после возвращения с испытания, за трапезой в белой столовой, правитель поблагодарил Святозара за то, что тот не забыл про меч Лучезара, и попросил Тура разыскать его, создав для того заговоры.

— Мне помогала Вед, отец, — пояснил наследник. — Ее следует благодарить.

— Что ж, я непременно это сделаю, сегодня, сынок, — улыбаясь и принимаясь за еду, сказал правитель.

— Вот, молодцы, вы… А меня, отец, меня, который его разыскал, ты благодарить не будешь? — спросил Тур и изобразил на своем лице зараз негодование и обиду.

— Ох, да тебя, уже наверно и так, столько раз, тятя благодарил… столько раз, — заступилась за отца Малуша, очень красивая девочка с длинными, белокурыми волосами заплетенными, как и у Любавы в не тугую косу и с голубыми глазами, как у Святозара. — Ты, теперь будешь, Тур, от тяти вечной благодарности требовать.

Тур сидевший за столом по левую руку от отца, как раз напротив Святозара и Любавы, закатил глаза живописуя страдания и муторно вздохнув, заметил:

— Эх, сестричка, если бы ты видела, как эти злобные щекотун и полуверец напали на меня, и давай щекотать.

Тур выставил вперед два пальца, сделав «козу», и двинул их на сидящую слева Малушу.

Но Малуша не долго, думая, так стукнула брата по козе, что Тур благоразумно убрал руку и поморщился.

— Я уже выросла из того возраста, когда ты пугал меня козой, — произнесла Малуша и гневливо на него зыркнула.

— У, какая ты… ты только с Ратишей ласковая, да? — засмеявшись, поспрашал Тур и лукаво глянул на сестру.

Малуша нежданно густо покраснела, испуганно воззрилась на Любаву, точно ожидая от невестки защиты и поддержки. Но Тур не обращая внимания на многозначительные взгляды Любавы, уже вновь начал говорить:

— Вот, вспомнил, что вам хотел рассказать. Представляешь, брат, знал бы ты, что я видел в лесу.

— Оставь свои рассказы при себе, — ровным голосом молвил правитель, на морг прекращая есть. — Кого бы ты там не встретил, это твое испытание, и…

— Да, погоди, отец, что я, правда, не понимаю, — отозвался совсем по-взрослому Тур. — Тут совсем другое. Послушай и сам все поймешь. Я уже победил лешака и шел по лесу, и вижу поляну, а ней стоит избушка. Представляешь, Святозар, избушка на курьих ножках, из бревен сложена, тесом крыта, да, повернута к лесу передом, а ко мне задом, рядом на полянке маленькая покосившаяся банька. Ну, я подошел к избушке и говорю: «Изба, избушка! Стань по-старому, как мать поставила ко мне передом, а к лесу задом». А, избушка стоит себе, не шевелиться, будто мертвая. Ну, я обошел ее, поднялся по ступенькам, открыл дверь и вошел в избу. Там по правую сторону стоял деревянный стол, накрытый чистой скатертью, а слева высилась большая печь, лавка около печи, да прялка. И видно, что в избе давно уже никого нет. Вышел я из избы, дверь аккуратно прикрыл, и слышу, вроде из бани стон идет, прислушался и верно, кто-то там плачет, да причитает. Я, тогда, поспешил к бане, вошел и узрел на полке сидящего баенника, жену его не менее привлекательную баенницу, да двух их сынков. И все весьма громко рыдают. — Тур прервался, сделал серьезное лицо и продолжил, — я у них спросил, что за беда случилась с вами, почему плачете. А они погодя утерли свои маханькие глазки и ответили мне, что у них горе… Хозяйка их Баба Яга умерла, и теперь они остались…

— Умерла? — перебив брата, звонко выкрикнул Святозар, и лицо его болезненно дрогнув, исказилось. — Ты сказал, умерла?

— Да, Святозар, они сказали, умерла. Брат, что с тобой, ты так побледнел? — взволнованно молвил Тур.

Святозар тяжело поднялся с сиденья, и, покачиваясь, оперся руками о стол:

— Ты сказал, умерла? — словно не понимая слов Тура, вновь переспросил наследник. — Умерла?

Тур перевел недоуменный взгляд на отца, потом нанова посмотрел на Святозар, и весьма тихо добавил:

— Ну, ты, чего, правда? Я же сказал, умерла, ты ее знал, что ли?

Святозар оторвал руки от стола, закрыл ладонями лицо, и громко застонав, упал, потеряв сознание.

Наследник очнулся на своем ложе, нога так болела, что хотелось кричать, но еще сильнее болела душа. Любава сидевшая на ложе, подле мужа, нежно гладила его по волосам, а увидев, что он пришел в себя, подавила в голосе дрожь и тихо спросила:

— Святозарик, что с тобой? Что с тобой, голубь мой сизокрылый, свет души моей. Ты так нас напугал, особенно отца, он сам не свой. Родненький мой, это Баба Яга, ты ее знал?

— Ах, Любава, не спрашивай меня, не спрашивай, — замотав головой, ответил наследник, и лицо его перекосилось от боли. — Позови отца, пусть прочитает заговор.

Любава кивнула головой, и, встав с ложа, поспешила из покоев, а лишь за ней закрылась дверь, наследник схватил рядом лежащую подушку, положил ее на лицо, и, прикусив край зубами, застонал. Вскоре в опочивальню вошел правитель, приблизившись к ложу наследника, он снял с лица сына подушку, и, присев подле его вытянутой больной ноги, встревожено спросил:

— Болит, мальчик мой? — да, так и не дождавшись ответа, приподнял портки, и принялся шептать заговор над рубцом. — Сынок, — обратился он к наследнику, увидев, как лицо Святозара посветлело. — Я не понял, почему ты так разволновался из-за смерти Бабы Яги? Все мы, мальчик мой, смертны. Ты хотя и знал ее, но не был ей близким человеком, так стоит ли…

Но Святозар перебил правителя, и, стукнув кулаками по ложу, громко закричал:

— Отец, отец, замолчи!..Ты не знаешь, не знаешь, кто она мне. — Наследник смолк, глубоко выдохнул, и добавил, — она, отец, моя дочь… Понимаешь моя дочь, мой первый ребенок на этой земле.

— Твоя дочь? — удивленно переспросил правитель, и, увидев, как сын кивнул в ответ, внезапно поднялся с ложа и быстрым шагом вышел из покоев.

Святозар приподнявшись на ложе, сел и уставившись на закрывшуюся за Ярилом дверь, тревожно прошептал:

— Отец, отец, куда, ты? Вернись, мне надо с тобой поговорить.

Но наследник зря волновался, потому как отец вернулся через мгновение и принес в небольшой глиняной мисе согревающую мазь. А вошедший вслед за ним Борщ принес кувшин с горячим молоком.

— Борщ, — обратился правитель к слуге. — Скажи жене наследника, чтобы она не тревожилась, я поговорю с ее мужем, успокою его, и она к нему вернется.

— Хорошо, ваша милость, — суматошно ответил Борщ и незамедлительно покинул опочивальню.

— Отец, — прошептал наследник. — Дочь она моя…

— Но, как это может быть? — спросил правитель, и, приподняв портки, принялся растирать ногу сыну мазью.

Святозар, молча, наблюдал за правителем, который мазал ему ногу, словно обдумывая, что-то или припоминая, а когда Ярил опустив портки прикрыл его укрывалом, и подложив под спину сына подушку, сел рядом, с трепетанием в голосе начал свой сказ:

— Помнишь, я, тебе рассказывал, что в первой своей жизни любил Богиню? — отец кивнул головой. — Я полюбил не просто Богиню, а проводницу душ Бурю — Ягу- Усоньшу-Виевну. Первый раз мы увиделись, около ворот Ирий-сада, а посем когда я вернулся в Явь, она стала ко мне приходить… Когда она сказала мне, что у нас будет дите, я предложил ей выйти за меня замуж, но она смеялась… Смеялась и говорила мне, что я сам дитя еще, и, что не стоит ей такой много знающей и много видящей Богине, выходить замуж за ребенка. Но погодя она задумалась и сказала, что если я принесу ей кольцо Бога Камы, то так и быть выйдет она за меня замуж. Ты, знаешь, отец, что я вместе с ДажьБогом отправился на поиски кольца… А когда вернулся к ней, она…она вышла замуж за Бога Велеса. — Святозар прервался, муторно перевел дух так, словно каждое сказанное слово жгло ему рот. — Отец, кто я и кто она… Но ДажьБог заставил ее прийти ко мне и поговорить. Я протянул ей кольцо, а она правильно говорил ДажьБог… она всегда была изменчива, сказала мне, что она замужем. Я рассердился и выкинул это кольцо, а ее спросил: А мой ребенок?». Она засмеялась, ответив: " Ребенок, твой ребенок? Ах, Святозарушка, ты и сам как ребенок. Твой отец ДажьБог сразу не сможет воспитывать двоих. Так, что нашего дитя буду воспитывать я». Впрочем когда моя дочь родилась, Бог Велес принес мне ее. Я посмотрел в светлое лицо Бога, который волей Бури стал моим соперником и произнес: "Она же решила, что сама будет воспитывать ребенка». А Велес почему-то сердито зыркнул на меня и раздраженно молвил: «А она передумала, Святозар… передумала… Вот она такая… такая, то одно говорит, то другое. Уж слишком она изменчива, ты не замечал?»

Наследник замолчал, он тяжело вздохнул, справляясь с волнением, и засим продолжил:

— Я назвал ее Дареной. Мои божатые к тому времени умерли, а Дарене кроме отца нужна была мать. Тогда я взял в жены себе дочь Богумира и Славуни Травяню. И мы вместе с ней стали растить мою, вернее нашу дочь, Дарену, а затем наших сыновей. Дарена была такая светлая девочка, и выросла в такую же светлую, чистую и необычайно красивую деву. Сын моего друга полюбил ее и просил стать его женой, но дочь ответила ему отказом. «Почему Дарена, ты не хочешь выйти замуж за Будимира, ты его не любишь? — спрашивал я ее. «Люблю, отец, так люблю, что дышать без него трудно», — отвечала она. «Тогда, я тебя не понимаю, почему ты ему отказала?» — не унимался я. «Да, потому, отец, я ему отказала… потому как люблю его больше жизни… Жизни, которая у меня будет не такая как у тебя и Будимира, не такая как у всех. Помнишь, что сказал тебе Бог Велес, когда отдавал меня, что из-за бессмертия матери, буду я жить очень долго… так долго, что увижу смерть не только своих братьев, но и их далеких потомков».

Правитель налил сыну молока из кувшина, и, подавая чашу, вопросил:

— Ты, ей рассказал об этом?

Святозар взял чашу, отпил из нее немного молока, и, пристраивая ее на вытянутых ногах, пояснил:

— И да, и нет… Когда Велес ее отдавал, он все мне поведал, а она знаешь… хоть и была младенцем, все запомнила. Когда же она подросла и научилась говорить, так все и спросила. Я хотел было пока ей не сказывать ничего, но она умела так глянуть, что по неволе ничего не скроешь… Когда она отказала Будимиру я ее долго уговаривал, говорил, что она не разумно поступает, что у нее могут быть дети, внуки, говорил, что она увидит правнуков и праправнуков… А она плакала и отвечала: «И всех, всех, отец, я буду хоронить…» Не было, отец, тех слов, которые могли ее переубедить. Ни я, ни Травяня ни смогли их найти. Помню, последний наш разговор, я сказал ей… что придет время и ты, Дарена, умрешь, и ежели у тебя не было мужа, детей, внуков, то кто тебя встретит в Ирий-саду? А она обняла меня, поцеловала, посмотрела своими небесно-голубыми глазами на меня и ответила: «Меня там встретишь ты, отец, и мать моя, Травяня». — Святозар смолк, провел пальцем по краю чаши, отвлекая свои мысли и стараясь справиться с душевной болью, да тихо добавил, — ах, девочка моя!.. Как же ты была не права… ни я, ни Травяня тебя там не встретят, не кому тебя там встретить… не кому… одна ты там будешь… одна.

— Почему, сынок, ты думаешь, что она там будет одна? Может, Дарену, все же встретит Травяня, — стараясь успокоить наследника, проронил правитель.

— Отец, разве ты не понял? — изумленно воззрившись на правителя, молвил Святозар. — Травяня — это Любава, она здесь со мной. Не кому встретить Дарену, не кому… Мои сыновья не понимали ее, они не принимали выбор Дарены. Мой старший сын Боголюб и вовсе осуждал ее. А так как он был очень сильным, храбрым и достойным мужчиной, который имел жену и много детей, то и люди живущие рядом стали осуждать Дарену… Да, будто не могли они ей простить, что по ее вине уехал и пропал бесследно Будимир, оно как жить без нее он не хотел.

Святозар затих, отдал чашу с молоком отцу, лег на ложе, и, обняв подушку, добавил:

— Не кому, отец, ее встретить, там, не кому… И разве может такой человек попасть в Ирий-сад? Человек, который творил добро, но не оставил после себя никакого следа на земле, вроде бы жил… а вроде бы и нет.

— Я, думаю, мальчик мой, Дарена обязательно попадет в Ирий-сад, — сказал правитель, и, поставил чашу на коротконогий стол, примостившийся подле ложа. — Ведь, ты забываешь, что там Дарену может встретить ее мать Буря-Яга-Усоньша-Виевна.

— Да, какая, она мать, отец… какая… — возмущенно произнес наследник. — Травяня мать Дарены, Травяня… она ее любила, растила, целовала и учила. Это она, Травяня, жалела и заступалась за Дарену, она мать… А Буря ни разу, ни разу к ней не пришла…

— Но ты рассказывал мне после возвращения с Ирий-сада, что Буря-Яга разрешила тебе вернуться, по просьбе Дарены, — произнес правитель.

— Да, она, опять наверно…,- поморщившись от боли и дернув ногой, заметил Святозар. — Ах, отец, она так изменчива… не только телесно, но и духовно… Она может сходить в Пекло. Она может бывать в Ирий-саду. Она живет в Яви. Буря-Яга может сказать, принеси мне кольцо, а после может отказаться от этого дара и от этих слов. Знаешь, я уверен, Буря придумала все про Дарену, и ничего моя дочь у нее не просила. За меня заступился ДажьБог, он уже это делал, я же тебе рассказывал о том случае. И в этот раз, я помню, что когда был на границе двух миров, Буря повернула голову в сторону скошенных полей и сказала, точно обращаясь к нему, а не ко мне, сказала, что ДажьБог просил за меня. Он, наверно, стоял где-то там и ждал моего выбора, ждал, чтобы я не ошибся, и вернулся в Явь, чтобы исправить все. А зная Бурю как изменчивую особу не уходил, тревожась за меня. — Наследник вновь сел, и не зная как пристроить ногу, чтобы она не болела, положил ее сверху на укрывала. — Когда я умер, то следом умерла Травяня, а Дарена ушла в Сумрачный лес, и жила там одна, она ни с кем, ни встречалась из людей, покуда… Покуда не позволила зайти к ней в гости Богомудру, когда тот по велению ДажьБога пришел за древком. Я помню, тогда, почувствовал к ней такое тепло, такую нежность. Но я еще не познал свою душу, а она меня не узнала, хотя я уверен, тоже, что-то почувствовала. Много позже когда я Богомудром побывал в Беловодье, познал свою душу и привел своего сына Лучезара к Сумрачному лесу, чтобы он прошел испытание, то я создал белого лебедя и послал его вглубь леса. Он кружил над лесом и звал Дарену, но она не вышла… она не признала во мне своего отца…А ведь именно она создавала белого лебедя, который приносил мне от нее вести, когда я был в походах, в той первой моей жизни…. И когда я пришел к ней шесть лет назад, все повторилось, мои чувства, ее доброта и тепло. И опять мы не узнали друг друга… Если бы у меня не болела нога, отец, я поехал бы в Сумрачный лес с Туром на его испытание и сызнова повторил попытку вызвать Дарену… Я так хотел с ней поговорить, но не так, как говорил с ней отрок, а как бы поговорил с ней ее отец… А теперь… теперь… время упущено… упущено отец… Что и главное кто ее ждет в Ирий-саду? — Святозар провел рукой по лицу, и надрывисто задышав, дополнил, — душно мне, отец, душно.

Правитель протянул руку, потрогал лоб сына, затем помог ему лечь, и, поправив подушку, сказал:

— У тебя жар… Погоди, я прочитаю заговор.

— Заговор, не поможет, отец, — застонав, ответил Святозар. — У меня так болит душа, что нет надежды, что пройдет боль в ноге.

— Мальчик мой, возьми себя в руки, — очень мягко обратился к нему правитель. — Ты должен перестать волноваться, и успокоить себя. Твоя жена так расстроена и напугана, она впервые такое видела… Она знала, что у тебя болит нога, но, что от боли ты можешь потерять сознание, этого она не ведала… Когда ты упал в столовой, она так закричала, что я и Тур не знали к кому броситься на помощь и кому она нужнее тебе или ей… Прошу тебя, сынок, не ради меня, но ради Любавы, усмири боль в своей душе, ведь все равно уже ничего не поправишь, в жизни Дарены.

— Да, отец, ты как всегда прав, как всегда… и я постараюсь…,- закрывая глаза от боли и заскрипев зубами, добавил Святозар. — Постараюсь… Но ты только, отец, ни кому, ни говори о том, что я тебе поведал, особенно Любаве.

— Конечно, мальчик мой, я что ж, не понимаю… — кивнув головой, откликнулся Ярил. — Я скажу им, что Баба Яга, помогла тебе в твоем испытании и спасла от смерти Эриха, и этого им будет достаточно.

Правитель замолчал и принялся шептать над сыном заговоры, а когда жар с тела Святозара спал, и боль немного утихла, негромко сказал:

— Мальчик мой, Тур, поведал мне, что он принес семью баенника с собой, так как там в лесу, им грозила смерть. Ведь выйти из леса они не смогли бы без приглашения на новое место жительство. Может когда тебе станет легче, ты с баенником поговоришь? Да, надо бы подумать, куда их поселить?

— К Искрену, отец, — немедля отозвался наследник и открыл глаза. — Искрен уже достроил баню, он два дня назад приезжал, и звал меня поглядеть ее… Отец, будь добр, пошли к нему, Тура и попроси, чтобы он не приглашал духов в баню, погодил… Я сам привезу ему духа.

— Хорошо, сынок, — согласился правитель. — Я сейчас же пошлю Тура к Искрену, а ты пока поспи…,- отец поднялся с ложа, прикрыл сына укрывалом и бесшумно вышел из покоев.

Лишь только за правителем закрылась дверь, Святозар сомкнул глаза и вспомнил, лицо своей дочери Дарены, маленькое светящееся личико младенца, светлое и чистое лицо отрока, необыкновенно красивое, молодое лицо девы и старое, едва тронутое морщинками лицо старухи, и громко застонал. В покои вошла Любава, она приблизилась к ложу, села подле, и, обняв своего мужа, заплакав, зашептала:

— Любый мой, любый, свет моей души, счастье мое, жизнь моя, нет ближе тебя у меня никого… Как ты меня напугал, как ты меня напугал… Милый мой, если бы с тобой, что-то случилось, я бы задохнулась в тот же миг, в то же мгновение.

Святозар порывисто сел и притянув Любаву, крепко прижал ее вздрагивающее тело к себе да успокаивая, принялся целовать в пахнущие цветами густые волосы.

— Ты, что радость моя, Любавушка, что ты? Да, со мной все хорошо, я просто разволновался, — сказал наследник и погладил любимую по длинной темно-рыжей косе. — Переволновался, вот и бабахнулся… Прости меня, в следующий раз прежде чем упасть, я тебе об этом доложу. Я так и скажу, Любанька моя, сейчас мне станет не хорошо и я упаду.

— Вот, Святозарик, — недовольно отстраняясь от мужа и утирая глаза, заметила Любава. — Иногда, я с отцом, согласна… шутки у тебя злые, — а после крепко поцеловала Святозара в губы и поднялась с ложа. — Спи, давай, голубь мой сизокрылый, я укрою тебя укрывалом и посижу рядом.

— Со мной будет все хорошо, не тревожься, — молвил Святозар, нанова укладываясь на ложе.

— Нет, отец, попросил, чтобы я тебя не покидала и тогда ты не сможешь думать о плохом, — она придвинула сиденье, укрытое легким ковром, к ложу и сев на него, взяла в руки пяльцы с вышивкой. — Отец сказал: «Ты, Любава, сядь напротив него, чтобы он, открывая глаза, видел тебя и радовался, и тогда он быстро поправится».

Святозар пролежал в ложе три дня, и все это время настойчиво вспоминал жизнь любимой дочери не в силах, что — либо исправить в ней. Отец наблюдая, как переживает сын, смерть Дарены, как из-за этого волнения, его мучает не только боль в ноге, но и попеременно возникающий жар или озноб, старался его успокоить и хоть как-то отвлечь. Любава не понимала, что случилось с мужем, но чувствуя, что его болезнь произошла неспроста, то целовала Святозара, то ругала, а, то и во все начинала плакать. Однако, что первое, что второе, что третье лишь сильнее расстраивало наследника и ему снова становилось хуже. Тогда правитель, для которого мученья сына были не выносимы, пригрозил Любаве, что если она еще раз расстроит Святозара, ему придется пересилить ее в опочивальню наверх. Любава, сидевшая на ложе, около мужа и утирающая слезы, внезапно перестала плакать, поднялась, грозно посмотрела на правителя, и, уперев руки в бока, негодующе произнесла:

— Вообще-то, отец, я здесь его жена. И никуда от своего мужа не уйду… И пугать меня не стоит, потому что я не из пугливых.

Правитель, стоявший напротив Любавы, широко улыбнулся, и, глянув на засмеявшегося впервые за столько дней, сына, довольно добавил:

— Ну, вот и хорошо… Вижу я доченька, что ты не из пугливых, а теперь еще вижу, что и не из плаксивых… Поди-ка, девочка, принеси своему мужу горячего сбитня, чтобы он попил.

Любава смягчила свой взгляд, убрала руки с боков, и очень мягко спросила:

— Зачем, отец, ты меня опять выпроваживаешь?

— Хочу, твоему мужу, кое-что сказать, — также мягко ответил правитель.

— Хорошо, отец, — кивнув, согласилась Любава, и пошла к двери. Однако взявшись за ручку, остановилась, неспешно развернулась, да глянув с невыразимой нежностью на мужа, сказала, — Святозарик, я скоро приду, — затем открыла дверь и вышла.

— Мальчик мой, — обратился к наследнику отец, лишь только за Любавой закрылась дверь. — Как бы тяжело тебе не было, но я хочу, чтобы ты меня выслушал. Я думаю, что тебе необходимо, как можно скорее переговорить с баенником и может он поведает тебе то, что успокоит твою душу.

— Что, ты хочешь сказать, отец? — взволнованно поспрашал наследник и стремительно сел на ложе.

— А, то сынок, что Тур, когда был там, не видел тела Дарены… — пояснил правитель. — И может, мальчик мой, это неспроста.

— Ты, хочешь сказать…,- начал было Святозар и нервно затеребил укрывало лежащее поверх ног.

— Я, ничего не хочу сказать, — заметил правитель, покачав головой. — Но я думаю, что тебе надо съездить с Туром к Искрену и отвезти баенника с семьей туда. А затем, когда Искрен поселит их в новом доме, ты сможешь все узнать… узнать, как это произошло и, что случилось с телом твоей дочери.

— Да, да, отец, ты прав…,- растягивая слова, проронил наследник. — Ты, прав, надо все узнать у баенника…

— Тогда, сын, возьми себя в руки. Давай, я помогу тебе одеться, и дойти до гридницы, — подавая сыну, штаны и рубаху, молвил настойчивым тоном правитель. — В этом ложе, под плач Любавы ты изводишь себя беспокойными мыслями, а в гриднице мы посидим вместе с Храбром и Дубыней и поговорим, да ты отвлечешься.

— Ха… отец, — улыбаясь и натягивая через голову рубаху, произнес Святозар. — Ты, Храбра, для того и позвал, чтобы он грозно на меня глянул и, как тогда перед боем с Нуком, хорошенько встряхнул меня?

— Правильно, ты меня понял, — ответил правитель и помог сыну одеть на ноги чоботы, короткие полусапожки.

До позднего вечера Святозар сидел в гриднице, где его отвлекали от тяжелых мыслей разговорами отец и наставники, а наутро в сопровождении Тура поехал к Искрену в дом.

Искрен построил дом в деревне, недалеко от Славграда, в той же деревни, где жили его родители и Стоян с семьей. Искрен женился прошлой осенью и теперь его розовощекая, полноватая, с темно-пшеничными волосами жена, Златомира, ожидала ребенка.

Искрен, Златомира и Стоян встречали наследника на дворе. Святозар спешился, а когда младший брат Искрена Разумник взял коня наследника и Тура, поспешил к другам и поздоровался сначала с Искреном, потом со Стояном, да поклонившись, улыбнулся Златомире.

— Уж, мы вас заждались, наследник, — молвила слегка волнуясь Златомира. — Брат ваш Тур, который день как к нам приезжал и сказал, что вы привезете духов, а вас все нет и нет.

— Извини, Златомира, я просто болел, — ответил Святозар. А засим переведя взор на Стояна, обращаясь к нему, спросил, — а ты, чего здесь делаешь?

— Так приехал на духов посмотреть, — уклончиво пояснил Стоян.

— Не знал я Стоян, что ты духов можешь видеть, — усмехаясь, заметил наследник, и, покачал головой. — Небось, правитель тебя попросил, приглядеть за мной?

— Ну, да, правитель попросил, — смущенно пробурчал Стоян. — Попросил приехать и приглядеть за тобой. А то вдруг, у тебя нога разболится, что тогда Искрену делать?

— Уж, Искрен, лучше вас всех знает, что со мной делать, правда, друг мой, — молвил наследник и благодушно засмеялся. — Ну, а теперь, давай-те начнем, делать то ради чего я сюда и приехал. Тур. — Святозар повернулся к стоящему рядом брату и досказал, — дай мне, пожалуйста, узелок.

Тур торопливо расстегнул куртик и достал оттуда укрытый маленький ручник, собранный в узелок да передал его брату.

— В этом узелке. — Наследник положил узелок на ладонь, и, вытянул вперед руку. — Живет семья духов: баенник, баенница и два их сына лазника. Мой брат принес этих духов из бани, хозяйкой которой… — Святозар чуть зримо скривил лицо. — Была очень светлая, чистая и добрая женщина, которая никогда, никому ни делала зла. Она помогала людям, лечила их, защищала от зла. Искрен и Златомира хотите ли вы пустить этих духов в новую баню, которую вы построили?

— Да, наследник, — ровным голосом ответил Искрен, и поглядел на взволнованное лицо жены.

— Да, наследник, — вслед него проронила Златомира и кивнула мужу, успокаивая тем движением себя и его.

— Тогда, Искрен, пойдем к тебе в баню, — добавил Святозар. — Ты развяжешь узелок и пустишь в свою постройку духов, а я потом… потом с ними поговорю.

Искрен погладил жену по платку, каковой укрывал ей голову, взял ее ладонь, и, поцеловав, ласково улыбнулся, да показывая дорогу Святозару, повел его в баню. Искрен шел впереди, а Святозар немного прихрамывая позади. Обогнув дом справа, они вошли во внутренний двор, где у хозяйственной Златомиры на нешироком участке земли, уместилась не только баня, конюшня, сарай, овинник, но и небольшой садик, и огород, на оном все еще сидели несколько зеленых, здоровущих кочанов капусты. Огород у Златомиры был аккуратно убран, кочаны капусты сидели строго в ряд, ни одного листочка или травинки. Святозар остановился и оглядел огород, а улыбнувшись, вопросил:

— Искрен, Златомира, тут, что ли подметала?

Искрен встал подле друга, горделиво посмотрел на огород и сад да довольным голосом откликнулся:

— Знаешь, какая она у меня чистюля… самая лучшая она у меня… Эх, Святозар, ни кому не говорю, а тебе скажу… — Искрен засветился весь и положив руку на плечо наследника, добавил, — у меня, друг, два сына будет… Два, представляешь… так бабки-повитухи сказали… два сына.

— Да, ты, что? — обрадовано переспросил Святозар. — До чего же это хорошо, Искрен, два мальчика, сразу… Это просто, прекрасно, друг мой, прекрасно. А, имена, ты выбрал им?

— Ага, Святозар, старшего назовем Будимир, а младшего Велимир, — закивав головой, ответил Искрен.

— Будимир, — повторил имя Святозар, и вспомнил, что так звали жениха Дарены. — Будимир, значит миротворец. Славное имя, для старшего сына, славное.

— Точно, Святозар, славное, и знаешь, мы так долго не могли выбрать имя… Младшего сразу порешили назвать Велимиром, — рассказывал Искрен и довольно потирал руки. — А старшему никак не выберем, то мне не нравиться, то Златушке… Спорили… спорили… А на днях Златушка ночью проснулась, меня разбудила и говорит, что приснились ей наши дети, на руках она их качает и младшего величает Велимиром, а старшего Будимиром. Ну, и нам обоим, это имя так понравилось, так оно нам к душе стало, и решили, что лучше имя для старшего сына и придумать нельзя.

Святозар слушал дюже внимательно друга, поражаясь тому, как странно прядет нити судеб Богиня Макошь, и, надсадно вздохнув, молвил:

— Ну, Искрен, давай, что ли приступим, а то я последние дни хворал сильно, и нога все еще болит, только и шепчим с отцом на пару над ней заговоры. А нонче и вовсе на дворе прохладно, не хочется, чтобы она опять ходить не захотела.

— Конечно, конечно, друг мой, пойдем, — все еще улыбаясь, поспешил ответить Искрен, и повел наследника к недавно построенной из круглых, рубленных бревен небольшой баньке, с двумя окошками.

Святозар и Искрен вошли в предбанник, где слева под окном стоял прямоугольный стол, да две лавки, а на стене напротив двери висели дубовые и березовые веники, да снопики сухих лечебных трав. Приятный, тонкий, травянисто-летний запах наполнял не только предбанник, но и парилку, дверь в которую находилась слева от входа. Искрен открыл дверь в парилку и впустил вовнутрь наследника. В парилке слева были установлены два широких полка, напротив двери стояли четыре, пузатые бочки для воды, а справа поместилась хозяйка парилки, здоровущая печь-каменка.

— Хорошая баня, Искрен, — одобрил Святозар постройку друга, и передал ему белый узелок. — Возьми, и скажи, что положено.

Искрен принял узелок и торопливо присев на корточки, развязал его около каменки, да положив на деревянный пол, осторожно раскрыл края ручника. На середине ручника лежали четыре черных уголька, а прямо над ними, видимые только для Святозара, стояли четыре маленьких духа: баенник — вполовину локтя высотой голый старик, облепленный грязью, да листьями от веников, с длинными черными, растрепанными волосами и покрытой плесенью бородой; баенница, такая же, как и ее муж, голая, маленькая, с телом покрытым лишь березовыми листьями, длинными, до земли, черно-зелеными, распущенными волосами, и темно-зеленым, морщинистым лицом старухи; два сына баенника тоже голые, намного ниже отца и матери, с ежиными ногами и поросшими шерстью длинными руками, да черными лохматыми волосами.

Искрен поднялся с корточек, поклонился черным уголькам и сказал:

— Байнушко — хозяин бани, баенная матушка — хозяйка бани, да детки ваши лазники. Я, хозяин дома, хозяин построек, прошу вас к нам на новожитье! — Искрен вновь поклонился и добавил, — и как заповедано нашим великим Богом Велесом, храните и следите за вашим новым домом, за чистотой и порядком в нем.

В тот же миг, как Искрен сказал последнее слово, четыре уголька ярко вспыхнули и загорелись, это каждый из духов дунул на свой уголек. А когда они прогорели, оставив на белой материи черные дыры, духи сошли с ручника и низко, до земли, поклонились новому хозяину Искрену.

— Они кланяются тебе, Искрен, — пояснил Святозар. — И очень рады, что ты даровал им новый дом.

— Правда? — обрадовано спросил Искрен.

— Правда, друг мой, — ответил наследник, не сводя взора со счастливого лица друга. — Искрен, оставь меня на некоторое время одного, мне надо поговорить с баенником.

— Хорошо, — кивнув, проронил Искрен и немедля вышел из парилки сначала в предбанник, а засим на двор, да притворил за собой дверь.

Святозар горестно вздохнул, сел на полок, и посмотрел в черные бусинки — глазки хозяина бани, который растерянно стоял на месте и переминался с ноги на ногу, а его жена и дети, уже разбрелись по новому жилищу и принялись его осматривать, с удовольствием ощупывая стены, да заглядывая под печь каменку.

— Здравствуй, баенник, — обратился к хозяину бани Святозар. — Ты, меня узнал? — тот кивнул в ответ головой. — Садись рядом, — показывая на полок, продолжил наследник. — Ты наверно уже догадался, что мне надо поговорить с тобой.

Баенник подошел к полку и громко кряхтя залез на него да удобно усевшись, также как раньше наследник, тяжело вздохнул:

— Как она умерла, — тихо спросил Святозар, и уставился взглядом на каменку, не в силах взглянуть на баенника.

— Да, как… умерла, вот как! — всхлипнув, принялся пояснять баенник. — Рано утром встала, вышла на двор… солнышко только подниматься стало. Слышу я, она меня зовет: «Байнушечко, байнушечко!» Я выскочил из бани, а она светлая моя хозяюшка, покачнулась, схватилась за грудь, глазоньки подкатила и упала…, - баенник замолчал и заплакал. — Я подбежал к ней, подбежала баенница, заглянули мы ей в лицо, а она уже мертвая…э…э…э…э…э…,- рыдал баенник. — Глазаньки, глазаньки открыты, а сама еще теплая, теплая… а души уже нет… жизни нет…,- хозяин бани смолк, и, рыдая, утирал глаза, а Святозар услышал, как где-то за каменкой заплакала, запричитала баенница. — А потом, — продолжил, громко всхлипнув баенник. — Потом с неба упал золотой луч, и пришел по этому лучу Бог. — Хозяин бани повернул голову, тронул за руку наследника, и когда тот повернулся и посмотрел на него, добавил, — ты, похож на этого Бога, точно, одно лицо. Только у того Бога были серебряные волосы. Бог опустился на землю, взмахнул рукой, и из ладони его вылетела золотая молния. Она упала на тело моей Бабы Яги, и моя хозяюшка ярко вспыхнула, и в тот же миг сгорела, осталось лишь пепелище. Бог нанова взмахнул рукой, земля раздалась, и туда опустился тот кусок земли с пеплом от тела Бабы Яги, а засим земля сошлась. А Бог глянул на меня и сказал: «Баенник, когда ты увидишь юношу, который приходил в гости к твоей хозяйке и который похож на меня, скажешь ему следующее. Святозар, мальчик мой, не тревожь свою душу. Я, твой отец, встретил свою внучку в Ирий-саду, я как дед обнял ее и лобызал. Путь твой еще не пройден, он очень долог и труден, но ты должен идти по нему вперед, туда, куда я указал. А, я, мой мальчик, буду всегда рядом. Ничего не бойся, шагай смело, сын мой!» — Баенник замолчал, зыркнул с уважением на Святозара и спросил, — ты, значит, сын этого Бога?

— Я?.. — словно не слыша вопроса хозяина бани, переспросил наследник. — Мы, байнушечко, восуры, все дети ДажьБога, он нас породил, когда-то на заре человечества.

— Нет…,- замотав головой, заметил баенник, и тыльной стороной ладони утер глаза. — Он говорил о тебе как о своем сыне, а не как о народе, он говорил о Бабе Яге, как о внучке. Выходит, ты, был отцом Бабы Яги, когда-то очень давно?..

Святозар сидел, молчал, и крутил на пальце полыхающий белым светом перстень, да надрывисто дышал стараясь, справится с волнением.

— Ну, не хочешь не отвечай. — Баенник протянул руку, погладил наследника по спине и добавил, — я понимаю, как тебе тяжело… Она, моя хозяюшка, всегда рассказывала о тебе, о своем отце с такой любовью, с такой нежностью… Все мечтала, что скоро увидит тебя и мать свою Травяню в Ирий-саду… а ты оказывается здесь в Яви… Охо-хо… А знаешь, как только Баба Яга умерла, сразу умерла все ее магия… Поляна открылась, в избе умер дух волшебства, который оживлял ее, погиб аука и манила с водилой, это же были ее духи… Духи, которые она создала, которые помогали заплутавшим людям и домашним животным выбираться из Сумрачного леса. Она создавала все таким веселым и добрым, а люди вечно все перевирали, все делали злым и страшным. Говорили, что манила и водила, да аука закладывают людям путь к родному дому, заставляют плутать, зазывают в глухую чащобу…. Ах, лгуны они, лгуны такие! — сызнова заплакав, запричитал баенник.

— Не плачь, байнушечко, не плачь, — наконец-то произнес Святозар и погладил хозяина бани по его мокрым, растрепанным волосам. — Она теперь в Ирий-саду, там со своим дедом…А у тебя и твоей семьи новая жизнь, новый хозяин и хозяйка. И скоро в их семье будут дети, да не один, а два… а там кто его знает… Может, ты еще и увидишь Бабу Ягу.

— Увижу? — прекращая плакать, и изумленно зыркнув, сквозь слезы на Святозара, спросил баенник.

— Кто ж — это знает… только Боги…,- улыбаясь молвил наследник. — И может Богиня Макошь, уже начала прясть нить судьбы моей дочери, и твоей хозяюшки.

 

Глава шестая

Святозар встряхнул головой, освобождаясь от воспоминаний, которые точно мгновение промелькнули перед глазами, перевел взгляд с полыхающего огня в камине на правителя и спросил:

— Отец, что ты мне хотел днем рассказать про Тура?

— Да, уж я и не знаю, стоит ли, — ответил правитель и с беспокойством во взоре посмотрел на сына. — Не хочу, чтобы ты волновался.

— Ничего себе, не волновался, — в смятении откликнулся наследник. — Теперь давай, отец, сказывай, а то я уже начался тревожиться. Что там опять наш Тур учудил?

Правитель нахмурил лоб, и, покачав головой, поинтересовался:

— Что ты имеешь в виду, говоря, что он учудил — опять?

— Отец, неужели, ты, думаешь, — усмехаясь, принялся пояснять Святозар. — Что я тебе всегда рассказываю, о всех чудачествах нашего Тура. Нет, отец, ты мне очень дорог, и поэтому я не собираюсь всякий раз расстраивать тебя теми чудесами, что вытворяет мой младший брат.

Святозар поднялся с сиденья, и, подойдя к столу, на котором стояли глиняный кувшин и две чаши, налил в них себе и отцу теплого сбитня. Неспешно возвернувшись обратно, стараясь не расплескать по пути сбитень, он подал одну из чаш Ярилу, а с другой направился к своему сидению и воссев на него пристроил больную ногу на табурет.

— Спасибо, сынок, — произнес с неподдельной теплотой в голосе правитель.

— За что, отец, спасибо? — не понял Святозар, и отхлебнул из чаши. — За сбитень или за то, что не все докладываю про Тура?

— И за то, и за другое, мальчик мой. Такой светлый ты у меня сын, радость и гордость любого отца, — благодарно взглянув на наследника, молвил Ярил и начал весьма медлительно пить сбитень.

Святозар улыбнулся в ответ отцу, и, быстро осушив чашу, поставил ее на пол возле сиденья.

— Так, что насчет Тура? — спросил наследник.

— Эх, сынок, такой он шалопай, наш Тур, — начал сказывать правитель и покачал головой. — Приехал ко мне сегодня кузнец Братиша, и жалуется на Тура.

— Братиша? И жалуется на Тура?.. — удивленно переспросил Святозар и задорно засмеялся. — И чем же Тур ему насолил?

— Сын, ты хоть не смейся, погоди пока, — улыбнувшись, отозвался правитель и допив сбитень, также как и наследник, поставил чашу на пол. — Значит, Тур, как ты правильно заметил, все время пытается насолить Братише… Первый раз, это случилось в травне месяце. Братиша собрался поутру ехать в поле. Запряг коня своего в повозку, сел с сыновьями и только тронул поводья… как у повозки, внезапно все четыре колеса зараз вспыхнули ярким огнем, а затем отвалились.

Святозар теперь и вовсе грянул громоподобным смехом, и, довольно зыркнув на правителя, слегка покачнувшись вправо-влево, проронил:

— Вот, отец, небось, вид у них был, когда колеса от повозки отвалились, они все из нее повываливались, а конь от испуга, эту самую без колесую повозку и понес…

— А, ты откуда знаешь, что они вывалились, и конь повозку понес? — изумленно вопросил Ярил и словно напрягся всем телом, при том крепко обхватив пальцами покатые края ручек сиденья.

Святозар узрев волнение правителя, тотчас перестал хохотать и став серьезным, ровным голосом пояснил:

— Да, я, отец, этот сказ от Тура и слышал. Он этот сказ не только другам рассказывал, но и Малуше, и Любаве, когда она только к нам приехала. Ну, а я случайно услышал. Однако, ты, отец, не беспокойся, я перед ним не смеялся. Видел бы ты, отец как я его ругал… Он уже был верно и не рад, что обмолвился при Любаве о той проделке.

— По-моему, эта злая шутка, тебе не кажется, сынок? — поспрашал правитель, и недовольно поморщил лоб, отчего на его ровной поверхности прорезались две глубокие горизонтальные полосы.

— Ну, отец, — благоразумно не улыбаясь, откликнулся наследник. — Шутка может и злая, но со стороны это было смешно… а уж как об этом сказывал Тур и того подавно. Но, наверно, это не все проказы Тура, раз Братиша пришел жаловаться?

— Да, правильно, ты догадался, не все, — коротко ответил правитель.

Ярил поднялся с сиденья и подойдя к правому камину, осторожно приоткрыл на нем одну из дверц да неспешно подбросил в глубины его каменного дна два полена, лежащих подле в аккуратной стопочке. Все также медленно и словно раздумывая он вернулся к сиденью и опустившись на прежнее место, немного погодя продолжил:

— Следующий случай был в середине грудня, выпал только снег и Братиша решил в лес за дровами с младшим сыном съездить, как он заметил, для того чтобы размять кости малеха. Запрягли в сани коня. Сели сами на сани, да только поводья тронули, как санные полозья стали расти и удлиняться, да настолько выдвинулись вперед, что как сказал Братиша: «Прямо бери и руби их». Конь стоит, испуганно ржет, сани тоже стоят, а полозья растут, да вперед тянутся и тянутся. Братиша рассердился, соскочил с саней, схватил топор и давай рубить полозья с одной стороны, а сын его принялся рубить их с другой стороны. Братиша говорит, что мы их отрубим, а они еще лезут… сызнова рубим, они вновь ползут. Так они махали, махали топорами, пока не выдохлись и не опустили их. И тут вспыхнули голубым светом полозья и те, которые на санях были, и те, которые они с сыном нарубили, и пропали.

— И на санях тоже полозья пропали, — улыбаясь, спросил наследник, с трудом сдерживая рвущийся из него смех.

— Да, мальчик мой, и на санях тоже, — и теперь уже засмеялся правитель. — Не хорошо, конечно, смеяться, но как я представлю себе лицо Братиши. Когда столько махали топором, так устали, а дрова — то и пропали, а с ними вместе и полозья на санях.

— Ну, что ж, отец, зато на славу они наверно размяли кости, — добавил Святозар и увидев, что отец смеется, и сам захохотал. — А, почему, Братиша решил, что это Тур?

— Сын, кроме тебя, меня и Тура магией в Славграде никто не владеет, — объяснил правитель, и утер тыльной стороной ладоней глаза. — Ясно сразу, что я и ты, мы не можем так шутить, значит остается Тур. Но то, что он сделал вчера вечером, это уже не шутка… — И правитель незамедлительно перестал смеяться, призвав и хохочущего наследника к серьезности. — Братиша вчера возвращался поздно вечером домой от старшего сына и внезапно на дорогу вышел медведь. Братиша сказал, что медведь так себе… небольшой был, но Братиша подумал, что это наверно не медведь, потому как они все спят, а скорее всего какая-нибудь нечисть… И тогда он вырвал из забора здоровый кол, да кинулся на медведя. Однако тот до этого шедший навстречу кузнецу, вероятно, струхнул, увидев длинный кол в его руках и припустился убегать. Братиша решил всё же догнать нечисть и воткнуть в неё кол и погнался за медведем. Но потом заметил, что медведь бежит, уж как-то не по-медвежьи, а больше по-человечьи, вот и не стал его догонять. А, сегодня Братиша с утра пришел ко мне и говорит… ну, то, что Тур балует и озорничает ничего, это он Братиша потерпит. Но то, что он обращается в зверей, да на празднике в честь Бога Велеса, пугает людей, это не хорошо… Потому как мужики не ведая, что это ни нечисть, а сын правителя могут его изловить и проучить.

— Ах, шатун, он такой, — отозвался Святозар, рассердившись не на шутку так, что голос его гневливо дрогнул и лицо исказилось от волнения. — Да, как он посмел… Ох! же я ему устрою… вот же оболтус… оболтус… — и он порывисто снял с табурета больную ногу подавшись весь вперед, словно собираясь не мешкая направиться к брату в покои.

— Сынок, ты, чего? — беспокойно поспрашал правитель, увидев, как покраснел наследник.

— Да, как же чего, отец… — взволнованно произнес Святозар. — Приходит, на днях ко мне Тур и говорит: «Брат, погляди шкура совсем плохая, совсем облезла, даже магия доброжила не помогает». Ну, я у него и спросил: "А я то тут причем?» А он, отец, отвечает, что ему де доброжил сказал, что я знаю заговор, который прочитав и надев даже негодную шкуру, можно стать не отличимым от зверя. «Святозар, скажи мне этот заговор, скажи. Стыдно, брат в этой шкуре перед девами выходить», — просил он меня. Но разве я думал, отец, что он вот так чудить начнет.

— Ну, ничего, ничего, мальчик мой, — заметил правитель, спокойным голосом, стараясь остудить разгоряченного Святозара. — Ты только не тревожься, да ногу протяни к огню.

— Отец, а где он сейчас? — спросил Святозар, да как и велел правитель положил ногу на табурет, немного поморщившись.

— Чего у тебя нога разболелась? — отвечая вопросом на вопрос, молвил правитель.

— Нет, нет, отец, нога не болит, это я рассержен очень на Тура, — добавил наследник и торопливо качнул головой желая успокоить Ярила.

— А, ну, хорошо, что не болит…,- вздохнув, протянул правитель. Он сызнова поднялся с сиденья, взял кочергу, приткнутую к стене, да загнутым ее концом перевернул внутри левого камина полена не желающие разгораться. — Я бы тоже хотел его увидеть, сынок. Утром, как только ушел Братиша, я послал к нему Осьмушу. Тот погодя пришел, говорит, что не добудился — спит мол. Я послал Осьмушу в обед, он вернувшись, доложил, что не добудился — спит. Ну, а к вечеру я пошел сам. Да только его шалопая и след уже простыл. Я в коридоре встретил Осьмушу, спрашиваю, где Тур, а он плечами пожимает, не ведаю мол, наверно на гулянье уехал.

— То же мне, отец, нашел, кого посылать за Туром… Осьмушу….Он же хоть и слуга Тура, а такой же шалопай…,- негодующе пробухтел Святозар и как допрежь того правитель, крепко обхватил пальцами покатые края ручек на своем сиденье. — Послал бы Борща или Вячко, это робята серьезные, а этот Осьмуша…

— Хороший он отрок, хороший, — заступаясь за слугу, сказал правитель, пошерудив угли и в другом камине. — Трудолюбивый, исполнительный, ну, а шалопай это так по юности, это пройдет… Вот же у Борща прошло, как женился на внучке Сенича Умиле, так и у Осьмуше пройдет.

— У Борща, — торопливо вступился за слугу наследник. — Оно то и было, что один раз. Да, и потом, я говорю о другом, отец. Он этот Осьмуша, сам, где поозорничать первым горазд. И я уверен, именно потому и Тура все время прикрывает…

— Ах, ты, мой мудрый сынок, да ты думаешь я, что ли не вижу этих сорванцов? — по-доброму улыбаясь вопросил правитель да прикрыв дверцы кочергой, подошел к сиденью сына и поднял его чашу.

— Отец, не надо, я сам унесу, — поспешно сказал наследник, намереваясь встать.

— Сиди, сиди спокойно. Тебе сбитня еще налить? — поспрашал правитель, направляя свою поступь к столу.

— Нет, отец, спасибо, — ответил Святозар, наново опускаясь на сиденье. — Знаешь, что, отец, давай я завтра приду в гридницу, и пошлем за Туром Вячко. Да вместе с ним серьезно поговорим о всех его проделках.

— Ну, нет, ты, начнешь говорить, переволнуешься еще, — возвращаясь с полными чашами сбитня, и подавая сыну одну из них, молвил правитель. — На, вот, попей лучше. Не надо, чтобы ты волновался, перед обрядом.

— Отец, даю слово, я не буду тревожиться, поверь мне, — принимая чашу и делая большой глоток, отметил наследник. — Но с Туром надо поговорить. Знаешь, почему он над Братишей такое творит?

— Нет, мальчик мой, не знаю, — удобно располагаясь на сиденье, и повернув голову к сыну, ответил правитель.

— А, потому, отец, что на маслянице Братиша тебе ухо разбил, — пояснил Святозар и отпил из чаши сбитня.

— Ну, это бывает, все же мы бились стенка на стенку, — благодушно улыбнувшись, отозвался правитель, все еще не отводя глаз от лица сына.

— Тур, очень тебя любит, отец, — с нежностью глянув на правителя, произнес Святозар. — Очень сильно, и он не может когда тебя кто-либо и как-либо обидит. Он с детства такой, весьма он в этом светлый юноша…. Знаешь, я тогда на маслянице, как увидел, что у тебя кровь хлещет, тоже хотел…

— Ухо разбить Братише? — усмехаясь, вопросил правитель. — Я, сынок, и тебя, и Тура понимаю, вы мне тоже очень дороги. Но согласись, это не значит, что так можно шалить.

— Ну, оно само собой, — закивал головой Святозар. — Тогда, значит так, и порешим, позовем Тура и поговорим. И вот еще, что, завтра за мной приедет Храбр, так мы его тоже позовем, чтобы он своего шалопая ученика поругал.

— Да, сынок, может ты и прав, может так и стоит поступить, но уж сделаем это после обряда, — не соглашаясь изрек правитель, и, задумавшись, начал пить сбитень маленькими глотками.

— Отец, после обряда, мне точно будет не до этого, потому как нога замерзнет и мне придется ее отогревать так, что поговорить надо с утра, — настойчиво сказал Святозар, наблюдая как пляшет огонь в камине поедая дерево. — Отец, ты только прикажи слугам затопить баню лишь мы с Любавой и Храбром уедим, хорошо?

— Конечно, мальчик мой, не тревожься. К твоему возвращению баня будет готова, — правитель замолчал. Однако немного погодя с беспокойством в голосе спросил, — сынок, а тебе не кажется, что Любава вроде, как приболела?

Святозар перевел взгляд с огня на правителя и также негромко ответил:

— Я спрашивал у нее, отец, но она говорит, все хорошо, не тревожься, я здорова. А, ты, значит, отец, тоже заметил? И ты тоже думаешь, она захворала? — беспокойно добавил наследник.

— Ну, чего ты сразу, взъерепенился? — недовольно поморщившись, произнес правитель. — Раз она сказала, что здорова, значит так и есть. Прекрати волноваться всякий раз, как у тебя, что не спросишь.

— Так ведь ты, отец, сам только, что об этом сказал, — недоуменно посмотрев на отца и пожав плечами, откликнулся наследник, да, допив сбитень, поднялся с сиденья.

— Ты куда? — спросил правитель.

— Пойду спать, отец, — пояснил Святозар, и, взяв у отца пустую чашу отнес и поставил на стол. — И знаешь, проверю там мою Любаву. Да, и ты, отец, тоже отправляйся отдыхать, потому как у нас с тобой завтра тяжелый день.

Правитель вслед за сыном поднялся с сиденья, и, кивнув головой, проронил:

— Ну, у тебя точно. А у меня день, как день.

— Да, как же это у тебя день, как день, — улыбаясь, заметил Святозар, и, положив правителю руку на плечо, крепко сжал его. — Ты, наверно, уже сейчас начал переживать, как же там твой наследник спустится до самого дна холодной проруби, держа на руках маленького богатыря Яронега. Да сможет ли выйти посем обратно, или все же Храбру, Дубыни и Стояну придется нырять следом и вытаскивать его из-под воды.

 

Глава седьмая

Утром в белую столовую трапезничать Тур, конечно, не явился, так как вернулся во дворец с гуляний лишь поздней ночью. Святозар все же убедил отца, что поговорить с Туром надо до отъезда наследника на обряд божатия.

Когда правитель и Святозар перешли в гридницу, и туда вошел приехавший, сопровождать наследника, на божатие Храбр, то послали Вячко за Туром. Через некоторое время в общий зал явился взлохмаченный Тур, с недовольным, заспанным лицом и в расстегнутом, долгополом кафтане натянутом поверх ночной рубахи.

— Застегнись, — увидев неопрятно одетого сына, протянул правитель во всем любящий аккуратность.

Тур с такими же искристыми, как и у Ярила, зелеными очами и весьма внешне похожий на правителя и старшего брата беспокойно оглядел строгие лица отца, наставника да поспешил застегнуть все застежки на кафтане, оправил волосы и только засим направился к столу. Подойдя к нему, он сел на лавку напротив отца и Храбра, рядом со Святозар и надеясь увидеть поддержку в лице брата посмотрел на него. Но наследник положив руки на стол, крутил на пальце полыхающий белым светом перстень и всем своим видом выражал такое недовольство, что Тур благоразумно присмирел и негромко вопросил:

— Отец, зачем ты меня звал?

— Поговорить Тур, поговорить, — ответил правитель. — Я вчера еще хотел переговорить, но ты до позднего вечера никак не мог пробудиться, все спал… спал да спал. Посему мы с твоим старшим братом решили все же разбудить тебя сегодня пораньше и побеседовать, и знаешь о чем?

— Нет, отец, — замотав головой, сказал Тур и отодвинулся от Святозара.

— Тогда, я поясню, сын, поясню…,- добавил правитель и наморщил лоб. — Вчера утром ко мне приходил Братиша и жаловался на тебя… Братиша рассказал мне, как ты… Я даже не знаю, какие можно в данном случае подобрать слова, чтобы объяснить, что ты творил против Братиши, и как эти действия назвать…

— Я, зато знаю, как эти действия назвать, — внезапно перебив правителя, развернувшись и гневно зыркнув на брата, громко произнес наследник. — Эти действия называются злые поступки Тур…. злые… Я тебе Тур уже говорил, говорил, как они называются… Я тебе говорил, чтобы ты не смел, слышишь не смел так поступать…

— Святозар, успокойся, — мягко заметил правитель и встревожено посмотрел на старшего сына.

— Не беспокойся, отец, я не волнуюсь, — откликнулся наследник, однако не мешкая понизил голос. — Я просто удивляюсь, слышишь Тур… удивляюсь. Как ты можешь использовать магию добра в злых поступках. Я всегда учил тебя, что наша магия добрая и светлая, а ты чего творишь? Ты зачем меня насчет шкуры обманул? А? «Брат, брат, облезлая шкура, ходить на гулянье стыдно. Ну, скажи мне заговор». — Изменив голос повторил слова Тура Святозар, а затем продолжил уже своим, — и, что же… Во, что ты превратил заговор? В злой, скверный поступок? А если бы тебя Братиша догнал и этим самым колом, отходил? Чего бы тогда было? Как бы я в глаза отцу нашему посмотрел? Что бы сказал? — Наследник, разошедшийся не на шутку, толкнул ладонью брата в плечо. Тур испуганно вскочил с лавки, и, отступив от стола, пугливо зыркнул в разгневанное лицо Святозара и опустил голову. — Чего ты молчишь, оболтус такой?

— Святозар, Святозар, погоди, — вступил в разговор Храбр, увидев, как рассержен наследник. — Погоди, и чего ты так разволновался… Оно может быть и хорошо, если бы Братиша Тура догнал и проучил его, как следует. Да по «горбу» колом Тур и получил. Может тогда он не стал больше дурить, да отца и брата так расстраивать. Верно, я говорю, Тур? Наверняка, тебе надо было по «горбу» получить?

— И не только мне одному, — тихо буркнул в ответ Тур.

— Что это ты имеешь в виду, говоря, что не только тебе одному, — все также гневно спросил Святозар. — Ты, считаешь и я должен по «горбу» вместе с тобой получить?

— Нет, нет, брат, не ты, — поспешно проронил Тур, и, подняв голову, с уважением посмотрел на брата. — Ты тут ни причем.

— Уж и то хорошо, — туго задышав молвил Святозар. — Что я ни причем, а кто же тогда причем? Ну, раз начал говорить, Тур, так теперь давай, договаривай, раз начал… Кто же там еще тогда должен получить?

Тур понуро опустив голову, молчал. Святозар какое-то время смотрел на брата, усмехнулся, и, повернувшись к отцу и наставнику, глянув в строгое лицо последнего, поспрашал:

— Это, тебя, наверно Ратиша подучил, да, Тур?

Тур еще ниже склонил голову, и все еще не отвечая, суетливо принялся оправлять на себе кафтан.

— Ну, точно, Ратиша, — добавил Святозар.

— Не может быть, — взволнованно произнес Храбр.

Наставник не менее суетливо поднялся с лавки, подошел к Туру, и, взяв того за подбородок, слегка приподнял голову, да как-то растерянно заглянув в его лицо, тихо вопросил:

— Неужели Ратиша, Тур?

— Храбр… да — к, кто ж, думал, что этот Братиша кол с забора вырвет и на меня ринется, — оправдывался Тур не сводя искристых, зеленых глаз с наставника. — Мы же с парнями думали, так пошутим и все, напугаем Братишу…

— А… а… так там не один Ратиша был? — усмехнувшись, наконец-то отозвался правитель, меж тем бросая не менее встревоженные взгляды на старшего сына.

— Отец, ну, правда, кто же знал, что Братиша с колом на меня ринется, — отступив на шаг назад, от безмолвно затихшего на месте наставника, и глянув на правителя, дополнил Тур.

— Олух, ты…,- гневно сказал Храбр, точно проснувшись, и опустив, все еще протянутую в направлении к Туру, руку вниз, порывчато сжал кулаки. — Олух ты, и эти твои други… Напугать они хотели… да кого Братишу… Братишу, который никогда и никого не боялся, ни зверя, ни человека. Ну, ничего, ничего… Уж я сегодня Ратише устрою, только приеду с божатия… Будет он у меня до весны с утра до вечера навыки ратного боя отрабатывать… да по хозяйству помогать… И не скоро ты этого оболтуса Тур увидишь, уж поверь мне… поверь. И сегодня же все Дубыни расскажу про его олухов… — Храбр стремительно развернулся и подойдя к столу сел на лавку подле правителя, гневно опустив руки на столешницу да так, что стол застонал и заскрипел.

— А, по-моему, — качая головой, заметил Святозар. — Ратише не стоит улучшать навыки ратного боя, так как он и так самый сильный у нас воин. Я видел, как он летом победил Звенислава…. Я думаю, их, этих робят, надо по-другому наказать.

— И как, сынок? — заинтересованно спросил правитель.

— Да, как, отец, — ответил наследник, и перевел взгляд с брата на правителя. — Хотели мы с тобой в этом году набрать в мою дружину еще человек десять ратников, верно? — Ярил в подтверждение слов сына торопливо кивнул. — Ну, а так как в дружине наследника, должны быть самые сильные воины, то я возьму в свои други, Ратишу, да Остромира. Вот, разлучим эту четверку и сразу они присмиреют.

— Брат… что ты такое говоришь? — испугано вскрикнул Тур. — Да, Ратиша, Остромир и Путислав это самые близкие мои други, с детства.

— Да, я это знаю, брат, — ровным голосом молвил наследник, и перевел взгляд на Тура. — Я же тебе, от щедрот своих, и так Путислава оставляю. А Ратиша и Остромир войдут в мою дружину, а уж мои други на них управу быстро найдут… и в миг их воспитают, как это положено в дружине наследника… уж ты мне поверь.

— Нет!.. нет!.. нет!.. Святозар, — закричал Тур и подскочил к лавке. — Прошу тебя, прошу…

— Ты, меня, просишь? — гневно выкрикнул наследник. — Я тебе летом чего говорил, когда услышал, как ты перед Любавой похвалялся своей шуткой над Братишой? Я тебя попросил: «Тур, — сказал я. — Отец и так измучен моей хворью, но я ничего с больной ногой поделать не могу. Но ты хоть пожалей его, не чуди больше». Я тебя просил, просил, я спрашиваю?

— Да, брат просил, — уныло протянул Тур, а потом нежданно широко улыбнулся. — Но я не смог удержаться, чтобы не проучить Братишу, за ухо моего отца… как вспомню, как он его стукнул.

— Ох, прекрати Тур, — перебил недовольным голосом брата Святозар и скривил свои алые губы. — Я про это уже слышал. И не оправдывай свои поступки ухом отца, которое я в тот же вечер вылечил… И знаешь, Тур, это все как-то по-детски выглядит… Все эти злые шутки, точно не взрослый ты юноша, которого отец хочет назначить воеводой в город Дубов, а дитя еще малое… Вот, отец, и ответ тебе, стоит ли его отправлять в Дубов или погодить. Видишь я прав, мал он еще, дитя совсем.

— Это, ты, хорошо придумал, Святозар, насчет Ратиши и Остромира, — откликнулся Храбр да довольно потер ладони и от того довольства даже просветилось его досель хмурое лицо. — Так и надо поступить с этими оболтусами, разлучить их. И потом, я, Ярил всегда мечтал, чтобы мой сын вошел в дружину твоего наследника.

— Нет! Нет! Нет!.. — закричал Тур и увидев, что брат и наставник в своем решении непреклонны, обратился к правителю. — Отец, отец, прошу тебя… прошу… Не позволяй Святозару взять в свою дружину моих другов, пожалуйста. Ты же говорил, что в этом году, на маслянице, я смогу набрать себе десять другов, а Ратиша, Остромир и Путислав, они обязательно войдут в дружину, они будут участвовать в состязаниях… Отец, я даю слово, больше не подойду к Братише, не буду чудить, даю слово.

Тур просяще протянул к отцу руки и с таким несчастным видом это сказал, точно вопрос шел о его жизни и смерти. Правитель малеша помолчал, по-видимому, обдумывая обещание младшего сына, а опосля изрек:

— Я думаю, Тур, что раз ты дал мне слово, и обещаешь, что чудить больше не будешь, — юноша торопливо закивал. — Я тебе поверю. Но запомни, если ты, что-нибудь еще выкинешь, я поступлю, так как советует мне Святозар.

— Никогда, никогда, отец…,- опуская, протянутые к правителю руки вниз, выдохнул Тур.

— И все же, — молвил Храбр и недовольно глянул, на замершего на месте, Тура. — Я считаю, что их всех надо наказать. Уж, Ратишу, я накажу, с Остромиром и Путиславом поговорит Стоян. Ну, а Тура придется тебе Ярил приструнить. Да, на гулянье им более не стоит ходить, не заслужили.

— Да, — согласился с другом правитель. — На гулянье Тур больше не пойдет, будет сидеть во дворце и заниматься магией. Потому как Святозар, хоть и не жалуется мне, а я все же замечаю, что он Туром недоволен. Понял меня, Тур? — поспрашал у сына правитель, и уставился на него.

Тур немедля сызнова кивнул и поспешил ответить:

— Конечно, конечно, отец, все понял. На гулянье не ходить, заниматься магией со старшим братом. Ох…,- и напоследок умиротворенно дохнул, понимая что на это раз неприятности обошли его стороной.

— Ну, и раз ты все так хорошо понял, сынок, можешь идти к себе в покои и продолжить прерванный сон, — добавил все тем же ровным тоном правитель.

Тур благодарно посмотрел на отца, одернул книзу кафтан, и, перевел взгляд на недовольно, взирающего на него Святозара, да благоразумно поспешил удалиться из гридницы, при этом аккуратно прикрыв за собой дверь. Лишь только за Туром закрылась дверь, Святозар задорно засмеявшись молвил:

— Во… как, отец, надо его пугать.

— А, я уж решил, сынок, — улыбаясь в ответ, откликнулся правитель. — Что ты и вправду захочешь взять себе в други Ратишу и Остромира. Ты это так говорил, что я уже хотел было вступиться за Тура.

— Отец, да ты, что… — возмущенно проронил Святозар, и нервно потер пальцем левую бровь. — Как ты мог подумать, что я разлучу своего любимого брата с его другами. Но я был уверен, стоит мне об этом сказать, как они все вчетвером присмиреют. Так, что Храбр, передай от меня Ратише: «Если он еще раз, чего-нибудь вычудит то я его возьму в свою дружину.» Пускай он этого боится…

— Ох, да мне кажется, Ратиша, ничего не боится, — покачав головой, озадаченно ответил Храбр. — Ничего и никакого. Я уже подумываю, может его женить… Ты, что об этом мыслишь Ярил?

— Да, ты, чего, Храбр, — немедля отозвался правитель, развернулся и удивленно уставился на друга. — Какой, такой женить, ему только пятнадцать лет. Он еще отрок.

— Нет, Храбр, не получится у тебя его женить, — засмеялся еще заразительней Святозар и лицо его враз посветлело. — Не получится. Потому как невеста твоего сына, еще слишком юная… И отец этой невесты не скоро отдаст ее в жены твоему сыну… да и отдаст ли вообще неизвестно.

— Невеста…,- протянул Храбр и от неожиданности зачем-то вскочил с лавки. Однако лишь мгновение постояв, вновь усаживаясь, поспрашал, — и ты знаешь, эту деву… Деву которую мой сын выбрал в невесты?

— Я-то знаю…,- продолжая смеяться, ответил наследник, да развернувшись на лавке положил сверху на нее больную ногу. — Да, вот я думаю, отцу невесты, эта новость не очень понравится.

Ярил и Храбр недоуменно переглянулись промеж себя, а засим воззрившись на наследника, и, словно сговорившись, разом спросили:

— И кто у него невеста?

— Кто… кто… — качая головой, произнес Святозар. — Малуша у него невеста.

— Малуша? — чуть ли не выкрикнул правитель и гневно зыркнул на Храбра.

— Ты, чего Ярил, на меня так смотришь? — теперь уже засмеявшись, откликнулся Храбр. — Это же мой сын выбрал, не я… твою Малушу в невесты себе. Вот на него так и смотри. А засим, друг мой, может он ей и не понравится.

— Да, нет, — наклоняясь и потирая больную ногу, добавил Святозар. — Он ей похоже нравится… Еще бы такой витязь красавец, самый сильный, смелый и храбрый юноша у нас в Славграде. Да все девы по нему сохнут.

— Ну, Малуша, еще дитя, — разумно заметил правитель. — Нечего ей о Ратише и думать-то. И потом, ты, сынок, откуда это знаешь?… — Ярил внимательно посмотрел на наследника, и благодушно усмехнулся. — Мне вот интересно, откуда ты все знаешь, и главное, почему мне не рассказываешь?

— Отец, да это я от Тура узнал… У него, знаешь ли дурная привычка есть, обо всем громко рассказывать, — пояснил Святозар. — Он как-то балякал с Малушей, а я и услышал. Я правда с сестричкой поговорил, спросил это как серьезно или нет. Она засмеялась и пожала плечами. Ну, я и не стал настаивать, отец. Может оно само пройдет. Ну, а ежели не пройдет, значит у вас с Храбром общие внуки будут.

— Значит, женить не удастся, — проронил весьма удрученно Храбр и погладил свою густую темную бороду, едва тронутую сединой. — Чего ж тогда делать?

Святозар сызнова потер рукой больную ногу, повернул голову, вонзился очами прямо в серые глаза наставника, и, с нескрываемой грустью в голосе, сказал:

— Да, знаю я, что можно сделать.

— Что? — тотчас и дюже обрадовано, вопросил Храбр.

— Что… что… попросить Нука, чтобы он плюнул на ногу, — ответил наследник и губы его чуть зримо дрогнули. — И тогда, точно будет Ратиша твой, вот как я привязанный к лавке сидеть… Не сможет он не побегать, не пошутить, не пошалопайничать. Верно, Храбр, красота, а не сын. Сидит себе на лавке, ногу трет целый день, разговоры мудрые ведет… Эх, Храбр, ну, чего ты, пристал к Ратише, чего все время им недоволен, жалуешься на него, наказываешь его? Да, пусть он пошалопутничает, порадуется жизни, юности своей. Кто ж его знает, что его в жизни ждет. — Святозар замолчал, спустил ногу с лавки, и, поднявшись, оперся руками о край стола и более жестко добавил, — радуйся, Храбр, что твой сын не мучает тебя своей хворью, как я своего отца.

— Нет, нет…мальчик мой, ты меня не мучаешь, — торопливо проронил правитель, и с нежностью посмотрел на Святозара. — Для меня самое главное, что ты жив… жив мой сын, мой наследник.

— Да, отец, я знаю, знаю это, — тяжело вздохнув, сказал Святозар, и кивнул. — Ну, что Храбр звать Нука, чтобы он плевал на твоего сына? Или потерпишь своего Ратишу, пока наша Малушенька не подрастет и не остепенит этого бойца?

— От, Святозар, завернул ты речь свою, — улыбаясь, очень мягко произнес Храбр. — Да, нешто, этот Нук бегает по земле восурской и слюной своей плюется. Ты ж его, я сам видел, в Пекло согнал, он теперь верно там где-то мерзнет.

— Нет, — отрицательно покачал головой Святозар и теперь уже судорожно подернулись черты его красивого лица. — Тот Нук с которым я бился погиб и душа его, и тело. Меч ДажьБога уничтожил его навсегда. А в Пекле если и мерзнет, то только та половинка души моего брата Эриха.

— Все, все, все, — перебив наследника, громко изрек правитель, и поднялся с лавки. — Закончили этот разговор. Не хватало, чтобы ты, мой мальчик, сейчас вспоминал это все и начал волноваться. И тогда, Храбр, твой внук опять останется без божатого.

 

Глава восьмая

Святозар, Любава и Храбр приехали на берег реки Спокойная. Зима была в самом разгаре, потому и дорога, и сам берег были покрыты плотным ковром белого снега, дующий не сильный ветерок нес на своих крыльях морозный дух. Наследник выпрыгнул из саней и помог вылезти из них Любаве. Чтобы не переморозить больную ногу, Святозар тепло одевшись и укрыв ее, проделал путь от дворца до реки в санях. Храбр сопровождающий наследника, приехал на лошади. Спешившись, он подошел, и, осмотрев с тревогой во взоре наследника, спросил:

— Ну, что?

— Что, Храбр? — не понял вопроса наставника Святозар. А после похлопал его по плечу, и довольно расправив плечи, добавил, — не боись, наставник, побожатим сегодня твоего внучка.

Когда Святозар, Любава и Храбр подошли к проруби, что была вырублена у самого берега и куда вел деревянный настил, то среди собравшихся людей, пришедших на обряд божатия, увидели Дубыню, Стояна, Белославу и Всемилу, державшую за руку Яронега. Народу было очень много и все с нетерпением ждали наследника, который по традиции должен был первым начать этот обряд. Яронег увидев Святозара, вырвал руку из крепко сжимающей его бабушкиной ладони и побежал навстречу наследнику. Святозар подхватил на руки мальчика, и, закружив, крепко его обнял. Яронег был очень похож на своего отца, такой же крепкий, сбитый мальчонка с белокурыми волосами и высоким чубом, да темно — серыми глазами.

— Дай, мне Яронега, — строго сказал Храбр и забрал внука из рук Святозара. — Тебе и так предстоит такое вынести.

— Ох, Храбр, — улыбаясь, ответил наследник и поправил на голове, съехавшую на бок, шапку. — Ты, хоть при Любаве не говори того, не стони… Уж, в самом деле мужчина я или кто, все я выдержу.

Святозар двинулся вслед за Храбром, держа Любаву за руку, к семье Стояна, а подойдя поздоровался с мужчинами и поклонился женщинам, которые узрев наследника с женой не менее радостно их приветствовали.

— Ну, ты, как? — тревожно поспрашал Стоян, оный за эти годы стал еще крепче и шире в плечах, да обзавелся такой же, как и у его отца, густой белокурой бородой и усами.

— Ох… ох… ох… — недовольно выдохнул Святозар. — Докладываю, чувствую себя хорошо, обряд доведу до конца. Да, давайте, начнем, что ли, а то детвора померзнет, на дворе же не лето.

Святозар пошел к лавкам, установленным на берегу, нарочно для обряда, и, передав шапку Храбру, сбросил с себя белый овчинник, короткополый тулуп овчиной вовнутрь да синий кафтан. Опосля того он опустился на лавку и спешно стянул с ног сапоги да чулки, подбитые мехом, снял пояс и штаны, оставив на себе лишь портки, исподние легкие штаны, и белую, шелковую рубаху. Белослава и Всемила также быстро раздели Яронега.

Наследник поднялся с лавки, ступил на покрытую снегом землю и радостно закряхтел, чувствуя обжигающее покалывание в стопах ног. Он подошел к Яронегу, который одетый лишь в портки и рубаху, морщил личико и подпрыгивал на месте и поднял его на руки.

— Святозар, — обратился к нему Стоян, придерживая его за плечо. — Давай Яронега я донесу до проруби.

Наследник посмотрел на друга, благодушно улыбнулся, и отрицательно качнув головой, молвил:

— Нет, друг мой, это только мой и Яронега путь. И мы уж вместе, его как-нибудь пройдем. Правда, Яронег?

— Павда, божатя…,- уверенно отозвался малыш и крепко обнял наследника за шею.

Святозар неспешно направился к деревянному настилу, ступил на его слегка скользкую поверхность, и сильнее прижав малыша к груди, двинулся дальше. Он подошел к проруби, к самому ее краю и начал осторожно спускаться по лесенке, ведущей ко дну. Но стоило больной ноге коснуться холодной воды, как наследник вздрогнул всем телом и покачнулся. Яронег еще плотнее приник к Святозару и тихо шепнул ему на ухо:

— Божатя, ты меня тока не улони, а то кичать не хочу…. Тятя казал кичать низя.

— Не боись, божатушко, я тебя не уроню, — также тихо ответил Святозар и оперся на больную ногу.

Придерживая Яронега одной рукой, наследник второй взялся за перила и еще медленнее продолжил спуск в прорубь. С каждым шагом леденящая вода поднималась все выше и выше, и охватывала своей стылостью не тока больную ногу, но и все тело. Наконец-то наследник нащупал дно и поставил на него плохо слушающуюся правую ногу, теперь вода доставала почти до груди.

— Охо-хо…, - прошептал Яронег. — Холодно, холодно…

— Терпи Яронег, — шепнул Святозар, коснувшись губами коротких мягких волос мальчика. — Сейчас будет тепло.

— Да? — удивленно спросил малец, и застучал зубами.

Святозар неторопливо пошел к середине проруби, а дойдя, развернулся лицом к берегу, осторожно посадил Яронега на правую руку, и, посмотрев в высокое, голубое небо, покрытое белыми холодными облаками, закрывающими далекое солнце, крикнул:

— О, великий Бог Велес, это сын мой божатушко именем Яронег, а я отец его божатый Святозар, укрепи связь между мной отцом и моим сыном! — И тихо шепнул на ухо мальчику, — теперь мы с тобой Яронег нырнем, ты готов?

— Да…да…да…,- все также стуча зубами откликнулся Яронег.

Святозар набрал воздуха полную грудь, а когда увидел, что мальчик сделал тоже самое, нырнул в студеную воду, и как только та сомкнулась над их головами, немедля вынырнул. Яронег теперь дрожал всем телом, но наследник поднял вверх руку, щелкнул пальцами и они ярко вспыхнули лазурно-золотым светом. Мгновение спустя золотой свет, все поколь горящий на пальцах, нежданно стал, точно раздваивается и лазурные, совсем маханькие капельки побежали по руке Святозара вниз на его тело. Своим лазурным переливом капли покрыли голову наследника, не мешкая переместились на широко раскрывшего глазки, Яронега. Капельки лазури ядренисто вспыхнули и словно волны, схлынули с наследника и Яронега в воду, окружающую их да вскоре покрыли всю прорубь нежной лазурью, которая не ярко засветилась. Мальчик еще шире открыл свои серые глазенки, перестал трястись и стучать зубами, и заворожено смотрел на мерцающие капельки лазури. Святозар поднес к Яронегу левую руку, светящуюся золотым светом, и провел пылающими пальцами по шее мальчика. И тогда шейка ребенка вспыхнула золотым светом. Сияние опустилось по кругу и легло на белую, мокрую рубаху прикрывающую грудь, и в тот же миг свет обратился в тонкую золотую цепочку, на которой замерцали девять маленьких ярко-зеленых изумрудных камешка.

— Яронег, — торжественно сказал ему наследник. — Это мой дар тебе, мальчик мой. Этот дар будет всегда оберегать жизнь твою, покуда я жив. Когда же я умру, эти зеленые камушки изумруды обернутся в синие камушки сапфиры, и ты, Яронежа, будешь знать, что лишился своего божатя.

Яронег погладил пальчиком тонкую цепочку, и зеленые камешки, как — то по-взрослому посмотрел на Святозара, и в знак благодарности, крепко обнял своего божатя. Наследник прижал к себе мальчика, и почти не опираясь на правую ногу, тяжело хромая пошел к лесенке.

— Давай, давай, Яронега сюда, — беспокойно произнес Стоян, увидев, с каким трудом дошел до лесенки наследник.

Стоян присел на корточки у самого края, принял у Святозара сына, и, поднявшись, торопливо передал его стоящему позади него Дубыни.

Наследник подступил к самой лесенке и оперся на перила руками, понимая однако, что подняться ему не удастся. Храбр и Стоян наклонились, и, облокотившись об перила, подхватили с двух сторон Святозара под мышки да точно пушинку выдернули из воды. Лишь наследник оказался на деревянном настиле, повиснув на плечах Стояна и Храбра, как Дубыня, уже передавший Яронега своей жене и Белославе, укрыл его теплым укрывалом. Наследника спешно довели до берега и посадили на лавку. Чуть слышно прошептав заговор над застывшей ногой и проведя рукой по мокрым порткам и рубахе, в тот же миг обсохших, Святозар обернулся к толпящимся на берегу людям, наблюдающим за обрядом, и громко крикнул:

— Люд восурский, приступай к обряду, и знай, вода, которую я покрыл лазурными каплями, каждому из ваших сынов принесет здоровья и убережет от всех болезней ровно до следующего девятнадцатого студня. Это мой дар вам, в честь моего божатушки Яронега!

И тотчас позади него послышался радостный гул множества голосов. А народ принялся проводить обряд дальше. Люди начали подходить к лавке раздеваться, да раздевать мальчиков, кои как истинные восуры несмотря на холод не плакали.

Стоян присел около ноги друга, подвернул портки и стал суетливо растирать рубец и кожу вокруг него согревающей мазью.

— Стоян, — обратился к другу Святозар и скривился от боли. — Ну, чего ты, ее так трешь, ты мне сейчас кожу с нее снимешь. Мало того, что на пару с Храбром, чуть руки мне не повырывали, так дернув из воды… Так теперь давай кожу еще сдери живьем. Заканчивай там тереть, да подай лучше чулки и сапоги.

Сзади подошел Дубыня и укрыл наследника еще одним укрывалом, погодя насухо вытер голову и лицо да надел шапку, а Святозар при помощи Стояна, натянул на себя штаны, чулки и сапоги.

— Ах, Святозар, — сказала возвернувшаяся от уже одетого сына Белослава, пришедшая, чтобы поблагодарить наследника и по-теплому заулыбалась. — Какое ты опять чудо прекрасное придумал. И ведь каждый раз удумаешь, что-то новое, да такое красивое.

Любава подала Святозару большую чашу горячего сбитня, который разносили посадские, нарочно для обряда пришедшие из Славграда. Наследник принял теплую чашу, и подул на темно-бурую поверхность сбитня, прогоняя густой пар поднимающейся от него. Любава прижавшись к спине мужа грудью, крепко обняла его и поцеловала в щеку.

— Да, что ж, Белослава, — ответил наследник, делая большой глоток сбитня. — Не каждый день божатым становишься. Я ведь этого дня четыре года ждал, сама знаешь, и уже давно все придумал, вот только воплотить никак не мог.

— А, что ты Яронегу в воде говорил? — спросил Храбр наблюдающий за тем, как Стоян укрывал больную ногу стеганным, теплым укрывалом.

— Это мой дар, — произнес наследник. — Этот дар будет оберегать его жизнь, покуда жив я… Так всегда то, что ты создал магией живет лишь пока жив ты. — Святозар замолчал, глубоко вздохнул и взглянул на лазурно сияющую поверхность проруби, где очередной божатый отец, нырял со своим сыном под воду. — Ну, а когда я умру, изумруды обернутся в синие сапфиры, и Яронег, и все кругом узнают, что…

— Замолчи, замолчи, замолчи, — закричала сзади Любава и поцеловав мужа в щеку, закрыла ладошкой его уста. — Не говори так, не хочу такое слышать, — она плотнее прижалась к Святозару и на миг затихла.

Храбр зыркнул на влюбленных и довольно хмыкнув отошел в сторону. И в тот самый морг, когда затихла Любава прижавшись к Святозару грудью и животом, он внезапно почувствовал, как из чрева жены пошло необыкновенное тепло, наполнявшую ее светлой и чистой, новой жизнью. И немедля Святозар услышал прилетевший из далекой дали тихий, родной шепот ДажьБога: «Надежда…это и есть надежда, для твоего отца… А теперь иди по пути, который я тебе указал, мальчик мой!»

Наследник вздрогнул всем телом, отстранился от Любавы и удивленно-радостно посмотрел в ее зеленые глаза.

— Ты, чего, Святозарик? — встревоженным голосом поспрашала она.

— Ты ждешь, дитя? — шепнул ей наследник.

Любава вся зарделась, оглянулась по сторонам, и, увидев, что их никто не слышит, поправила на голове пуховой платок да тихим голосом ответила:

— Да.

— Почему, ты не говорила? — уже чуть громче, не в силах скрыть своей радости вопросил Святозар.

— Потом скажу, потом… дома поговорим, — пояснила Любава и смущаясь, торопливо, отошла от мужа.

Святозар воззрился вслед жене, и неожиданно ему стало так тяжело…будто внутри него душа сжалась в маленький комочек. Вот, оказывается, о какой надежде говорил ДажьБог. Надежда это сын Святозара, продолжение его рода и рода его отца. Это вечная жизнь, которая никогда не сможет прерваться. Но именно из-за этого и стало так тяжело наследнику. Значит, придется ему покинуть Любаву, и не увидеть, как наливается она красотой новой жизни, а может, не удастся увидеть рождение сына. Не удастся прижать к себе, это маленькое и светлое счастье, оное продолжит род первого восурского человека на земле. Святозар надсадно вздохнул, а вернувшийся к нему Храбр, беспокойным взором осмотрев его с ног до головы, спросил:

— Ты, чего Святозар? Тебе не хорошо?

— Уж, я и не знаю, как ответить Храбр. Вроде хорошо, а вроде и нет, — изрек задумчиво наследник. И устремив взгляд в высокое, зимнее, холодное небо, тихо добавил, — путь мой только, что начался.

 

Глава девятая

Святозар вернулся с обряда в каком-то неясном состоянии, и сам толком не понимая рад он или не рад тому, что, наконец, узнал про обещанную ДажьБогом надежду и начинающийся новый путь. Борщ и Вячко помогли дойти наследнику до бани, и, устроившись на верхний полок, он дюже долго лежал там, согревая свою ногу и осмысливая, что теперь ему предстоит обязательно найти заговор и поговорить с отцом.

Утром следующего дня Святозар за трапезой в белой столовой попросил правителя побеседовать с ним в гриднице, сразу после завтрака. Когда отец вошел в общий зал, то увидел, безмолвно замершего наследника, который опершись руками о спинку сиденья, стоял возле камина, и неотрывно смотрел на пламя огня поедающего поленья.

— Мальчик мой, ты, чего меня звал? — подходя ближе к Святозару, встревожено спросил правитель.

— Хотел поговорить, отец, — ответил наследник отрывая свой взор от ядренистого огня. — Только давай с тобой присядем, потому как разговор наш может затянуться.

Правитель кивнул головой, и, подойдя к столу, сел на лавку. Святозар также не мешкая направился следом за отцом и опустился на лавку напротив него. Он положил руки на столешницу и принялся крутить ярко-полыхающий белым светом перстень, дар царя Альма, так как делал это всегда когда волновался, словно набираясь от того волшебного подарка сил и спокойствия.

— Отец, — начал немного погодя, Святозар. — Помнишь, когда я узнал, что умерла Дарена, и поехал к Искрену, чтобы отвезти духов… Я приехал и рассказал тебе мой разговор с баенником, о том как умерла моя дочь, как пришел ДажьБог похоронил ее и оставил мне весть.

— Да, сын, я помню твой сказ, а, что? — удивленно вопросил правитель.

— Тогда, чтобы не тревожить тебя, отец, я не рассказал всего того, что поведал мне баенник. — Святозар перестал крутить перстень, поднял глаза от перстня, посмотрел на правителя и продолжил, — ДажьБог оставил мне весть, и она звучит вот как: «Путь твой еще не пройден, он очень долог и труден, но ты должен идти по нему вперед туда, куда я указал». Вчера отец, я узнал, что Любава ждет дитя. Я только провел обряд божатия, и жена моя прижалась ко мне… И тогда я почувствовал внутри нее новую жизнь, а затем услышал голос ДажьБога: «Надежда это и есть надежда, для твоего отца… А теперь иди по пути, который я тебе указал, мальчик мой!» Отец, ты понимаешь о какой надежде, говорил ДажьБог, и надеюсь, ты понимаешь о каком пути, он говорит.

С каждым словом Святозара лицо правителя становилось все мрачнее и мрачнее, и даже известие о том, что Любава ждет дитя, лишь на миг прояснили его чело, но посем оно сызнова потемнело. Ярил нахмурил лоб. Свел брови так, что между ними залегли две морщинки и такие же глубокие борозды испещрили лоб в горизонтальном направлении, и не глядя на сына, весьма гневно поспрашал:

— А, ДажьБог, не указал, как ты сможешь добраться до Пекла? Потому что на одной ноге, ты вряд ли сможешь дойти до дверей гридницы, а уж до Пекла и говорить не стоит.

— Отец, я же говорю серьезно…,- проронил Святозар.

Однако правитель внезапно сжал кулаки и с такой силой стукнул по столу, что наследник подпрыгнул на лавке. Он резко поднял, до этого опущенную, голову негодующе зыркнул на сына, и, повысив голос, почти прокричал:

— Ты, сколько намерен меня мучить, сколько? Объясни мне, Святозар… До каких пор, ты будешь мне об этом говорить. Ты, что не понимаешь, что я люблю Долу… люблю… Что стоит мне подумать, где она, у меня сразу внутри начинает все болеть… Если бы я знал или мог ей помочь… А, ты, ты… зачем меня мучаешь, — правитель свел зубы так, что послышался неприятный скрип. — Путь тебе указали, да какой путь, ты ходить не можешь, не можешь…

Наследник отвел глаза от лица правителя и уставился на свои руки, чувствуя, как тяжело заболела больная нога и вторя ей застонала внутри душа.

— Хорошо, — неожиданно и вовсе жестко произнес правитель. — Хорошо, я отпущу тебя в Пекло, если ты дойдешь до дверей гридницы не хромая и не попросив помощи… Слышишь, Святозар, поднимись и дойди до дверей, и если это у тебя получится, я даю тебе слово отпущу тебя, прямо сейчас.

Святозар еще ниже склонил голову и затих понимая, что теперь не то, чтобы дойти, теперь и подняться будет тяжело.

— Ну, чего ты, — в голосе отца послышались неприятные для слуха дребезжащие звуки. И он опять стукнув кулаками по столу, повелительно добавил, — встань, я, сказал. Встань, Святозар, и уходи из гридницы! Иди…иди… а я посмотрю на тебя!

Наследник резко вздел голову, его лицо побелело от боли и унижения. И он не менее гневно глянув на Ярила поднялся с лавки, пытаясь опереться на больную ногу, но та совсем его не слушалась. Однако прикусив нижнюю губу, наследник стремительно развернулся и направился, как и велел отец, вон из гридницы. Каждый шаг и кажется вообще движение давалось с таким трудом… с таким трудом… Нельзя было молвить, что Святозар наступает на ногу. Нет! он ее просто тянул за собой. Дойдя до дверей, наследник торопливо схватился за ручку, и тотчас услышал позади себя громкий, раздраженный голос отца:

— То же мне хорош, воин. Тебе только в Пекло и идти.

Святозар толкнул дверь и почти выскочил из гридницы. Его всего трясло от обиды, со лба струился пот, и тело внутри все полыхало. Придерживаясь за стену, он не спеша вышел через парадный вход на двор, и, закрыв за собой двери, принялся расстегивать кафтан на груди. Однако от волнения, что его обхватило, вмале оторвал от кафтана все застежки, и тяжело задышал. Святозар оглянулся и узрев недалече от дверей конюшего Невзора, средних лет, невысокого, плотного мужчину с темно-каштановыми волосами и бородой, шедшего по площади и ведущего в поводу черного жеребца Тура, позвал его:

— Невзор, — тот торопливо воззрился на наследника. — Веди сюда Воронка.

Парадные двери открылись и на порог выбежал Борщ. Он суматошно подскочил к наследнику и с нескрываемой тревогой в голосе спросил:

— Ваша милость, вы, куда раздетый вышли. Кунтыш может и шапку принести.

Святозар схватился за уздечку и принялся усаживаться на Воронка, Невзор помог ему перекинуть больную ногу через седло да подал поводья.

— Куда же вы, ваша милость, — спросили они в два голоса. — Зима на дворе, а вы не одеты…

— Борщ, скажешь, моей жене, что я скоро буду, — крикнул Святозар и хлопнул Воронка по крупу.

Жеребец вывез Святозара, который, несмотря на морозный день, весь горел изнутри от обиды и унижения, с площади. Наследник понудил Воронка и тот перешел на галоп, да ретиво поскакал вперед вон из города. Вскоре миновав городские улицы, крепостные ворота, конь повез Святозара по дороге сквозь деревни. Выехав за жилые пределы, наследник остановил жеребца и замер на дороге. А Воронок меж тем беспокойно переступая копытами, недовольно заржал, полагая, что нужно ехать вперед, а не стоять на месте. Святозар неотступно смотрел на лежащие кругом снега, укрывающие землю сплошным пуховым укрывалом, на далекие леса, где обряженные в белые нарядные искрящиеся сарафаны стояли тонкие березки и осинки, дюжие, крепыши дубы и вязы, на высокое бледно-голубое небо, облепленное огромными серыми облаками, и тяжело вздохнув, подумал, что отец прав… прав. И вообще не зачем ему было об этом говорить, пока не найден заговор. Но за эти годы, что Святозар прожил возле отца, он так привык делиться с ним не только своей физической болью, но и душевной. Наследник знал, что ни в первой, ни во второй своей жизни он не имел то, что имеет сейчас, такого светлого, заботливого и любящего отца, за все прожитые жизни, он в первые почувствовал себя сыном и сыном не ДажьБога, а сыном простого земного человека Ярила. И Святозар вельми ценил это прекрасное чувство, чувство которое не могли заменить ни божатый Богумил, ни наставник Радислав, ни дядя Веселин. Только потому он и решился рассказать все отцу, поведать обо всем, что случилось и может спросить мудрого совета — его земного отца Ярила.

Святозар вздрогнул всем телом и только теперь ощутил, как сильно он замерз, как надрывно стонет больная нога. Однако возвращаться во дворец не решился, надо было дать отцу успокоиться, и приехать позже, когда гнев его утихнет, но и оставаться на холоде дольше нельзя, потому невдолге наследник поворотил Воронка и поехал к дому Стояна. Подъехав к дому друга, Святозар миновал невысокие распахнутые ворота, а вкатив во двор, увидел Стояна, разговаривающего со своим младшим братом Остромиром, понуро опустившим голову, и держащим в поводьях коня. Остромир, был крепким, высоким парнем, с темно-пшеничными волосами и пробивающейся бородкой и усами. Когда Стоян увидел заехавшего во двор бледного, раздетого и распахнутого наследника, то испуганно вскрикнул, и поспешно подбежав к другу, дрогнувшим голосом спросил:

— Святозар, что с тобой случилось?

— Друг мой, будь добр, прими меня гостем в свой дом. Мне надо с тобой поговорить, — ответил Святозар и со стонами принялся спешиваться с коня.

Остромир также торопливо, как перед этим старший брат, подскочил к Святозару и вместе со Стояном принялся помогать наследнику, сойти на землю, а после взял Воронка под уздцы и повел на конюшню. Святозар, опираясь на плечо Стояна и ведомый им, направился к трем широким, невысоким ступеням да поднявшись по ним, вошел в дом.

Дом Стояна чем-то напоминал дом Путята, такие же небольшие сенцы, длинный коридор, переходящий в лестницу на второй этаж. В правой стене коридора находилась дверь, которая вела в большую, просторную гридницу, где стояло несколько прямоугольных столов, лавки, да сиденья, а в одну из стен был встроен широкий камин, в оном ярко полыхал огонь, поедая дрова и наполняя комнату теплом. Стоян усадил Святозара на сиденье, придвинув его к камину, а ногу положил на небольшой табурет. Наследник тяжело застонал, стоило лишь Стояну тронуть больную ногу.

— Больно? — беспокойно поспрашал друг.

— Очень, очень больно Стоян… сил никаких нет… — откликнулся Святозар перемешивая слова и чуть слышимые стенания. — Стоян, будь добр, принеси мне попить чего-нибудь горячего, чтобы я согрелся.

— Может ногу натереть, — все еще не отходя от наследника, предложил Стоян.

— Нет, это не поможет… мы с отцом повздорили, — тихо пояснил Святозар, и, протянув руку, пощупал больную ногу. — Повздорили и я переволновался.

— Ты с отцом повздорил? — удивленно переспросил Стоян. — Может послать к нему Остромира, чтобы он знал, что ты у меня.

— Нет, нет, Стоян, не надо никого посылать, — поспешил проронить наследник, и, лицо его порывисто дернулось, искривив не только сами черты, но и губы. — Ему надо успокоиться, а мне с тобой поговорить… Стоян, ну, не стой же так, видишь я замерз, принеси попить, да укрой меня, чем теплым.

Стоян кивнул и быстрым шагом вышел из комнаты, а Святозар сотрясаемый от холода и волнения принялся шептать заговор над больной ногой. Стоян вернулся весьма скоро, и принес, два укрывала, да сухой, чистый, короткополый кафтан.

— Надень, мой кафтан, — сказал Стоян, подавая его Святозару.

— Я в нем утону, — улыбаясь, заметил наследник.

— Ну, за то не захвораешь, — немедля откликнулся тот.

Святозар не стал спорить, и, скинув свой кафтан, надел поданный другом. Кафтан был не только сухой, но еще и дюже теплый. И тело наследника вмале наполнилось этим теплом, кое было напитано сладковатым запахом выпечки, духом хозяйки и молочным ароматом ребенка. Лишь только Святозар переоделся, тягостно дыша и прислонившись к спинке сидения, как сын Дубыни тотчас укрыл его сверху укрывалом, а после подошел и присел около больной ноги, пытаясь снять с нее сапог.

— Ох, — застонал наследник и стремительно покачал головой. — Не трогай ее Стоян, а то мне станет плохо.

Стоян засунул руку в сапог, ощупал ногу, и с нескрываемой тревогой в голосе заметил:

— Нет, Святозар, нога как льдышка, надо непременно снять сапог. Ты ведь даже чулок меховой не надел, там один онуч. Потерпи, друг мой, немного, а я сниму.

Наследник кивнув, прикусил нижнюю губу, а Стоян осторожно принялся снимать сапог. Сызнова раскатисто застонав Святозар в бессилие прикрыл глаза, лицо его побледнев кажется лишилось и малой капли кровинки, так сильно ломила и вроде как трещала кость внутри больной ноги. Как только Стоян снял сапог так сразу же укрыл ногу вторым укрывалом, точно младенца запеленовав в полотнище материи, да пристраивая засим ее на табурет. Святозар погодя открыл глаза, туго выдохнул, и, протянув руку, нанова прошептал над ногой заговор.

В гридницу бесшумно вошла, будто вплыла Белослава с полным кувшином сбитня и двумя чашами. Она поставила посуду на стол и налила напиток в одну из чаш, да также бесшумно подплыла… подошла к наследнику, подавая ему горячего сбитня. Наследник высвободил из-под укрывала руки, и, приняв чашу, торопливо сделал большой глоток.

— Сбитень клюквенный, Святозар, чтобы ты скорее согрелся, — сказала Белослава, и беспокойно посмотрела на мужа, который принес из угла гридницы сиденье и поставив подле друга, опустился на него. — Стоянушко, что случилось с наследником? — вопросила она, и в голосе ее нежном послышалось волнение.

— Не тревожься, Белослава, — улыбнувшись, откликнулся Святозар, на миг отвлекаясь от чаши и столь вкусного сбитня. — Все хорошо.

— Ты, с Любавой, что ли повздорил? — внимательным взглядом оглядев бледного Святозара, поинтересовалась Белослава. — Не надо с ней вздорить, не надо…

— Белавушка, — успокаивающе, произнес Стоян, и, резко встав с сиденья подошел к жене да полюбовно ее обнял. — Не беспокойся, радость моя, Святозар не ссорился с Любавой. Тут совсем другое. Поди… поди, душенька моя, а мы здесь поговорим.

— Хорошо, Стоянушко, я пойду, — качнула головой Белослава, отчего заколыхалась вправо-влево ее длинная светло-пшеничная коса, словно недовольная поступками наследника и, поцеловав мужа в щеку, направилась к дверям.

Как только Белослава вышла из гридницы, легохонько притворив за собой дверь, Стоян снова вернувшись к сидению, сел, и улыбнулся, как-то вельми по-светлому… Так, что то сияние еще гуще наполнило светом помещение, озаряемое лучами зимнего солнца пробивающегося сквозь широкое окно прикрытое сквозной, тонкой, белой занавесочкой.

— Ты, чего? — допивая сбитень, спросил Святозар.

— Да, так…,- уклончиво протянул Стоян.

— Белослава, дитя ждет? — сам не ожидая от себя такого вопроса, поспрашал наследник.

— Ты, значит, заметил? — еще шире улыбнулся Стоян, довольно потер друг о друга ладони рук и кивнул в ответ. — Точно к червеню будем ждать.

— Это хорошо, что к червеню, а мой только к вересеню родится, — тихо добавил Святозар и надсадно вздохнул.

— Что ты сказал? — переспросил Стоян и точно весь всколыхнулся. — У тебя будет дите?

— Сын, Стоян, у меня будет сын… Горислав, так мы его наречем… Так когда-то хотел меня назвать мой отец, — пояснил наследник и протянул пустую чашу другу.

— Ты, словно, не рад Святозар, — принимая чашу, проронил Стоян, и поднялся, чтобы налить еще сбитня.

— Что, ты, друг мой, я очень рад… я так счастлив, — молвил Святозар и голос его переполнился теплотой. — Просто мне придется оставить мою Любаву, и уехать. И, я, не знаю смогу ли увидеть, как родится мой сын… И я не знаю, смогу ли вообще увидеть его после рождения.

Стоян, медленно поступил к столу и налил из кувшина в чашу сбитня, погодя также неторопливо возвернувшись к сиденью, протянув ее наследнику, участливо вопросил:

— Почему ты так говоришь? И куда ты собираешься, отправится?

Святозар взяв чашу в руки, неторопливо отпил из нее, и, посмотрев на ярко-вспыхивающее пламя внутри камина, каковое переползало своими островатыми лоскутами на поленья, оставляя, некоторое время спустя, лишь черные куски обгоревшего дерева уже лишенного всяких жизненных сил, пояснил:

— Моя мать, ты это знаешь, Стоян, вошла в сговор с Нуком и отдала ему свою душу. Но она не просто отдала душу ему, Нуку. Нет, она отдала душу самому пекельному царству, самому Чернобогу. И такие души, после смерти тела, не просто попадают в Пекло… Они эти души не имеют никакой возможности, вновь возродится и вернуться в Явь… Они вечные узники пекельного царства и будут там находиться до скончания веков. Книга Вед, показывала мне… Она показывала мне, Стоян, то место где находится душа моей матери. — Наследник прервался, одним махом допил сбитень, и, прижал к груди, пустую чашу. — Это черно-серое поле, а по нему разбросаны огромные камни, и к ним то ли прикреплены, то ли вмурованы души. Помнишь, тогда после боя с Нуком, я ходил в шатер к Эриху. И я узнал, что ДажьБог рассек душу моего брата на двое на Эриха и Нука. Мой брат ушел в Ирий-сад, а Нук в Пекло, и тогда ДажьБог обратился ко мне и сказал: «Теперь Святозар слушай и знай! Вот точно также, как я сейчас освободил душу твоего брата, ты можешь спасти душу своей матери, и, сойдя в Пекло, вывести ее оттуда. Но прежде, прежде, чем ты пойдешь, по пути, что начертан перед тобой, должен ты подарить своему отцу надежду!» — Наследник замолчал, перевел взгляд с огня на лицо друга и добавил, — я долго не мог понять, что такое надежда…

— Надежда, это твой сын, — догадливо произнес Стоян.

— Да… надежда, для моего отца, мой сын, — согласно молвил Святозар и переклонив через ручку сидения руку поставил пустую чашу на пол.

— Отправится в Пекло, в Пекло… — Стоян передернул плечами и смятенно воззрившись на наследника, почти прошептал, — но ты не можешь отправляться в путь, у тебя больная нога. Ты столько лет искал заговор и все бесполезно… А с такой ногой отправляться в Пекло, это подобно мгновенной смерти.

— Да, друг мой, с такой ногой, конечно нельзя никуда отправляться, — изрек Святозар и спустил с себя укрывало все дотоль покрывающее его тело почти по грудь. — Но я думаю, что теперь мне удастся найти заговор потому как… Потому как меня направляет ДажьБог, а значит он обязательно подскажет… Он всегда мне подсказывает и помогает, просто иногда мне кажется, я его плохо слышу или не слушаюсь… И знаешь, это было уже не раз, что я его не слушался, а позже, позже… друг мой, сколько мне приходилось испытывать боли и страданий… И не только мне, но и моим близким тоже… И посему я решил, что теперь обязан… просто обязан его слышать и слушать, чтобы не натворить, не натворить очередных ошибок, чтобы спасти ни в чем ни повинную душу моей матери… Я должен, обязан найти заговор и пойти в Пекло, должен и обязан…

— Это потому ты повздорил с отцом? — муторно вздохнув, поспрашал Стоян.

— Я хотел ему просто сказать, поведать… — Святозар утер струящийся со лба пот и теперь уже полностью сняв с себя укрывало передал его другу. — А он начал на меня кричать… и говорить не справедливые слова, что я его замучил этими разговорами о Пекле… А я все время держал это в себе и никому не говорил. И даже о матери ни разу ему ничего не сказал за все эти годы. — Наследник сызнова поморщился от боли, губы его судорожно дернулись и он чуть слышно застонал. — Отец крикнул, встань и дойди до двери, не хромая и без помощи, и я отпущу тебя в Пекло. А когда я еле доковылял, усмехнулся и проронил вслед: «Тоже мне хорош, воин. Тебе только в Пекло и идти».

Святозар замолчал, протянул руки вперед, и, размотав больную ногу, повесил укрывало на ручку сидения, да принялся шептать над местом раны заговор.

— Иногда, правда весьма редко, но он бывает дюже не справедлив, — добавил наследник, когда дошептал заговор до конца.

— Святозар, — аккуратно сворачивая, переданное ему наследником укрывало, сказал Стоян. — Правитель очень тебя любит… очень… И наверняка он так себя повел, потому как не хочет, чтобы ты подвергал свою жизнь очередной опасности. Он боится за тебя, и не хочет, чтобы ты уходил в Пекло…туда откуда нет возврата и куда нет пути…

— Стоян, Стоян, есть в Пекло путь, и туда можно войти, и оттуда можно выйти, — пояснил Святозар и повернув к другу голову, пронзительно зыркнул на него. — Я знаю как туда дойти. И смогу этот путь пройти, это я тоже знаю, и это знает ДажьБог, лишь потому он меня туда направляет. ДажьБог верит в меня, и знает мою душевную силу… А мой отец, он не верит в меня, он боится меня потерять, однако так нельзя поступать… Посему то мне так и обидно… Неужели своим боем с Нуком я не доказал, какой обладаю мощью… какой магией.

— Прости, Святозар, если я обижу тебя, — заметил Стоян. — Но ведь, несмотря на свою мощь, ты не смог найти заговор и излечить ногу.

— Это потому, друг мой, — объяснил наследник, и облокотился на спинку сиденья спиной. — Потому как мое излечение находится тоже там, в Пекле, в жидко-стоячем озере боли и страданий.

— Там, — грустно переспросив, выдохнул Стоян и прижал, к своей мощной груди, укрывало.

— Да, там… Там в Пекле душа моей матери и мое излечение, — произнес Святозар и порывчато кивнул, отчего затрепетали на голове его каштановые, волнистые волосы. Он ласково провел ладонью по полотну висящего на ручке сидения укрывала, оглаживая его ворсу, и дополнил, — а здесь я могу найти лишь временный заговор. Ну такой, какой я нашел тогда, когда шел в Беловодье. Знаешь, друг мой, ведь отец это все знает, и все же кинул в меня те обидные слова. А я, горячая голова, выскочил из дворца, взял коня и ускакал… Внутри все горело… душа… тело… Я пустил Воронка галопом, выехал за жилые пределы, но потом остановился и оглянулся. А кругом меня лежали высокие снега, обнимающие мою дорогую, родную землю. И все казалось таким чистым, таким красивым и светлым. Земля моя родная, за которую на протяжении всех моих жизней я проливал свою кровь. Город, который построили мои дети, и где теперь живут мои близкие: жена, отец, братья, сестры, тетя, дядя, божатушко, ты мой друг, наставники, дружина и весь, весь народ восурский. И такое накатило на меня чувство любви, света и радости. Поворотил я коня и сначала решил поехать к тети и дяди. Но после подумал, что не смогу им рассказать все того, что гложет мою душу. Они же ничего про меня не знают, про прошлые жизни, да и вообще…. Только ты, отец, Храбр и Дубыня, ведают, про то, кем я был… Ну, вот я и решил приехать к тебе и выговориться. А погодя…позже, к вечеру, вернусь домой. Отец, гневаться перестанет, да я смогу спокойно с ним переговорить. Потому что за эти годы он стал таким близким, таким дорогим для меня человеком, настоящим отцом, какового я долгие годы, долгие жизни был лишен.

— Вот и молодец, Святозар, что ты приехал ко мне, — сказал Стоян и поднялся. Он повесил, свернутое укрывало, на спинку своего сиденья, поднял с пола пустую чашу, и, похлопав друга по плечу, спросил, — еще сбитня тебе налить?

— Нет, спасибо друг мой, я уже согрелся, — ответил Святозар.

Внезапно дверь в гридницу широко отворилась, и в помещение вошел Яронег с большим, надкусанным, пирожком в руке. Мальчик увидел сидящего на сиденье Святозара и торопливо переставляя свои маленькие ножки направился к нему.

— Яронежа, сынок, поди к матушке, — ровным голосом окликнул Стоян мальца, и подошел к столу.

— Нет, нет, не прогоняй его, Стоян, — заступился за ребенка Святозар. Да стремительно обернувшись, взглянув на Яронежу, молвил, — божатушко, иди… иди на руки ко мне.

Яронег остановившийся на месте, при первом требовании отца, услышав слова наследника, радостно подпрыгнул и теперь уже бойко побежал к Святозару. Он в морг забрался к нему на колени, и, прижавшись к груди божатого отца, затих, поедая пирожок.

— Нога же болит, Святозар, — заметил Стоян и скривил лицо, точно нога болела не у наследника, а у него.

— Не беспокойся, друг мой, когда Яронег сидит на коленях, меня охватывает такое чувство радости, что нога перестает болеть, — целуя ребенка в волосы, проронил Святозар.

— Божатя, — отодвинувшись от наследника, произнес Яронег, и, заглянув в голубые очи, протянул в направлении его губ пирожок. — Кусай пиожок, он кусный с капустя и ыбой.

Святозар попытался было отказаться, но Яронег с такой силой пихнул пирожок ему в рот, что наследнику поневоле пришлось откусить большущий кусок от него.

— И, правда, вкусно, божатушко, — протянул Святозар, пережевывая пирожок.

— Кусай, асе, я пинесу, — радостно закивав головой, отозвался Яронег, да попытался и оставшийся кусок пирожка впихнуть в божатю.

— Нет, нет, — отстраняясь от лезущего ему прямо в лицо пирожка с капустой и рыбой, молвил Святозар. — Мне совсем не хочется, есть, поверь мне божатушко.

Стоян подошел к своему сиденью, остановился рядом, и широко улыбнулся, глядя на то, как его сын, несмотря на протесты Святозара, все же настойчиво запихал ему в рот и оставшуюся часть пирожка. В дверь гридницы нежданно постучали, а погодя она открылась, и в помещение вошел переминающийся с ноги на ногу Остромир:

— Брат, там Тур приехал, спрашивает наследника, чего делать? Впускать, али нет?

— Конечно, зови, сюда Тур, — поспешно оборачиваясь, ответил Стоян.

Остромир незамедлительно вышел из гридницы, а Стоян подойдя к Святозару, забрал у того Яронега и направился с ним на руках к дверям. Мальчик, сжимающий совсем крохотный кусочек пирожка, недовпиханного в рот наследника, недовольно и как-то по-взрослому посмотрел на отца, покачал головой, не соглашаясь с решение последнего забрать его именно сейчас от божати так и не дав докормить. А засим замахав ручкой в оной все еще находились останки пирожка, на прощание крикнул:

— Пока божатя, пиходи асе.

Лишь гридницу покинули Стоян и Яронег, в нее вошел одетый Тур. Младший брат расстегнул кунтыш и шапку, туго дохнул, и, передав вещи стоящему позади него Остромиру, кивнул другу головой, показывая тем движением на выход, а сам неспешно направился к Святозару.

— Ишь, ты, — заметил усмехаясь Тур, поравнявшись с сидением брата. — Ты, я гляжу, хорошо тут устроился… Приоделся, наелся…

— Тур, — обидчиво выкликнул Святозар и поморщил губы.

— Ох, ну, ладно… чего ты брат, я пошутил, — добавил Тур, и, подойдя к камину, поднял несколько поленьев да подбросил их в затухающий огонь.

— Ты, зачем приехал? — спросил Святозар, и, протянув руку, принялся шептать над ногой заговор.

Тур присевший обок камина, принялся шурудить кочергой угли внутри него. Он повернул голову беспокойно посмотрел на брата, а когда тот закончил шептать и откинулся на спинку сиденья, поднялся и укрыл укрывалом ногу, сняв его со спинки сидения на котором сидел до того Стоян.

— Поехали домой, брат, — сказал Тур, и, придвинув сиденье вплотную к наследнику сел почитай напротив него. — Отец там сам не свой… Я шел с Ратного двора, вошел в Славный коридор, и опешил… Если бы ты слышал, как он кричал на Борща и Невзора…. Я никогда не знал, что он может так вообще гневаться. «Куда, куда вы его отпустили? Борщ, почему ты вещи теплые не дал? А, ты, Невзор, ты, взрослый человек, зачем коня привел? Видели же в каком он состоянии? Почему не удержали? Почему отпустили? Что же вы, словно души у вас нет, знаете же, как он болен. Куда, куда, он, горячая голова, уехал?» Я решил не таиться, вошел в гридницу. Отец повернулся, увидел меня и еще сильнее побледнел. «Отец, — спросил я его. — Что случилось, что-то со Святозаром?» Он тяжело опустился на лавку и ответил: «Повздорили мы с ним… Он схватил коня и раздетый куда-то уехал». "Ну, может, он к тете и дяде уехал?» — предположил я. «Нет, Вячко там был, они сказали у них нет», — ответил отец. Он был так взволнован и так расстроен, что на него было жалко смотреть. А я ему говорю, что ты тогда можешь быть лишь у Стояна или Искрена, и я тотчас отправлюсь туда и привезу тебя. А, отец, так обрадовался, заулыбался и говорит: «Да, да, Туруша, поезжай, сынок, разыщи и привези его… Я его так обидел… Я был так не справедлив… коли не хочет со мной разговаривать, пусть не разговаривает, но только пусть домой вернется, потому что ему нельзя так волноваться и быть на холоде. И, сынок, возьми сани, да укрывало, и вещи теплые, и заставь его приехать в санях, прошу тебя».

Тур затих, протянул руку, положил ее на плечо Святозара, и, посмотрев прямо в глаза наследника, добавил:

— Брат, поедим домой, не надо обижаться на отца. Ну, шумнул он на тебя, потерпи…

— Замолчи…,- внезапно раздраженно проронил Святозар, и скинул руку брата с плеча. — Замолчи, Тур. Ты, чего думаешь, я на отца сержусь, что ли, обижаюсь? Да, нет, никогда, никогда… Ни, ты, ни кто другой, не знает, что мы с ним вместе пережили… Пережили и переживаем до сих пор. И это, поверь мне брат, не только смерть матери и Эриха… Это то о чем ты и подумать не можешь. — Наследник пронзительно застонал от боли, испарина выступила на его лбу, торопливо утерев ее ладонью, он чуть слышно прошептал, — подлая, подлая нога, как же ты меня измучила.

— Брат, — соскочив с сиденья, в страхе выкрикнул Тур. — Тебе плохо, брат, что сделать?

— Не кричи, не кричи Тур, всех перепугаешь тут, — ответил Святозар, и, закрыв глаза, надрывно выдохнул.

— Брат, что я не так сказал, прости меня, только не теряй сознание… Как же я тогда отвезу тебя к отцу? — взволнованно поспрашал Тур и наклонившись над Святозаром, кажется навис над ним.

— Не беспокойся, я сознание не потеряю, — открывая глаза, и продолжая тяжело дышать, откликнулся наследник, не сводя взора со столь близкого и родного ему лица брата. А миг спустя усмехнувшись, добавил, — но если и потеряю. То у тебя будет возможность, Тур, показать свою магию на деле, применив ее именно там где надо. — Святозар зыркнул прямо в зеленые точь-в-точь как у отца очи Тура и спросил, — ты, сказал, вещи привез?

— Да, да, привез: тулуп, шапку, чулки, — закивав, торопливо ответил Тур.

— А, кафтан? — вымучено улыбаясь, медлительно поинтересовался Святозар. — Кафтан привез, а то мой мне уж больно большеват.

— Нет, кафтан не привез, — озабочено протянул Тур, оглядывая и впрямь словно сидящий мешком на наследнике темно-синий кафтан сына Дубыни. — Но если хочешь, я тебе свой отдам.

— Спасибо, конечно, Тур, но твой мне маловат. Так, что зови, Стояна, да неси вещи, поедим домой. Я не хочу, чтобы тревожился и расстраивался, наш дорогой отец, — молвил Святозар и мотнул головой в сторону.

И брат не мешкая, поставив свое сиденье на прежнее место, побежал из гридницы, так ретиво, точно боялся, что наследник может передумать возвращаться во дворец.

— Святозар, — вопросил, вошедший в комнату, Стоян. — Все хорошо? С правителем как?

— Надеюсь, друг мой, что как только я вернусь домой, отец успокоится. А теперь отдай мне мой кафтан, а то я смотрю, ты его куда-то унес, — осматривая гридницу, заметил наследник.

— Это Белавушка, забрала, сейчас застежки пришьет и принесет, — объяснил Стоян и сызнова широко просиял улыбкой.

— Ну, ты, что Стоян? Какие застежки? — возмущенно произнес Святозар, и пожал плечами. — Пускай несет сюда. Ты, чего думаешь мне не кому дома застежки пришить.

— Да, сейчас, сейчас, не поедешь же ты домой распахнутым, — заметил Стоян и обернулся, потому как сзади в гридницу тяжело пыхтя вошел Тур, груженный теплыми вещами.

Тур двинулся к столу и кинул на него тулуп и шапку, при том неудачно зацепив кувшин так, что тот тягостно покачнулся, и чуть было не упал со стола. Благо его покачивание во время приметил брат наследника и успел придержать рукой.

— Тур, — недовольно уставившись на брата, когда тот выбрав из кучи вещей меховые чулки подошел к его сиденью, проронил наследник. — Ну, ты, давай еще кувшин моему другу разбей… Вот же хороши же мы тогда будем гости. Столько хлопот хозяевам принесли, да еще и посуду побили.

— Да, я нечаянно…,- буркнул себе под нос Тур.

Святозар быстро натянул на здоровую ногу теплый чулок, надел сапог, и принялся обувать больную ногу. Для этого он по первому снял с нее укрывало, прошептал заговор, потом натянул меховой чулок и начал надевать сапог. Он так долго засовывал в обувку ногу, что лоб у него вновь покрылся испариной, а губы болезненно изогнулись угловатой дугой. Когда наконец-то нога оказалась в сапоге, наследник поставил ее на пол, и, опираясь руками о ручки сиденья, поднялся. Почти не наступая на ногу, он медленно обошел сиденье по кругу, и встал позади спинки.

— Где, мой кафтан? — выдохнул Святозар и поглядел на стоящего подле дверей Стояна, неотрывно следящего за его движениями.

Сын Дубыни кивнул головой и направился вон из гридницы. Тур пошел к столу за тулупом и шапкой, а наследник меж тем снял кафтан друга и аккуратно повесил его на спинку сиденья. Вмале вернулся Стоян с починенным кафтаном и помог Святозару надеть его да застегнуть все, нанова пришитые, застежки.

— Передай, спасибо Белославе, — сказал благодарно наследник, пока Тур помогал ему обряжаться в тяжелый, длинный тулуп и шапку.

— Тур, пойдем, оденемся и поможем выйти Святозару, — предложил Стоян.

— Вы уж поскорее, а то я тут угорю, фу-фу-фу, — тяжело задышав, молвил наследник, вслед выходящим другу и брату.

Пока Тур и Стоян одевались в коридоре, Святозар неспешно направился к выходу, осторожно наступая на больную ногу, и придерживаясь за стену. Он уже подошел к дверям, когда в гридницу вернулись, Стоян и Тур и подставили ему свои плечи, а после вывели из дома и усадили в сани, стоящие подле распахнутых ворот, на облучке которых сидел недовольно зыркающий на наследника Невзор. Тур сел рядом с братом в сани, укрыл его ноги теплым, стеганным укрывалом, и сказал конюшему:

— Ну, чего, ты, Невзор так негодующе смотришь на моего брата? Давай лучше коня погоняй, ему нельзя перемерзать.

— А, Воронок? — бросив сердитый взгляд на Тура, спросил Невзор. — Воронок, чего здесь останется?

— За Воронком, я позже приеду, — голосом в оном слышалось возрастающее возмущение откликнулся Тур. — Это мой конь так, что пусть пока погостит у Стояна.

— Святозар, — произнес Стоян, заправляя край укрывала под ногу друга. — Прошу тебя, будь помягче с отцом, тем более после того, что… что ты мне сегодня поведал. И знаешь, друг мой, ищи заговор.

— Да, Стоян, я так и сделаю, — крикнул Святозар, потому как недовольный тем, что Воронок остался у Стояна, Невзор уже тронул запряженных в сани лошадей.

Лишь только они выехали за ворота и направились по дороге сквозь деревню к городу, Невзор повернул голову, воззрился на наследника весьма гневливо, и, покачав головой, негромко пробурчал:

— Вот до чего молодые, горячие… И чего вы, ваша милость, ускакали? Раздетый, больной… нешто вам можно? Так расстроили правителя… так расстроили. Он же как узнал, что вы ускакали, уж так побледнел… так побледнел, что мы аж вспужались с Борщом за него… Думали чичас плохо ему станет…. И ведь сколько годков я у него служу, ни разу голос на меня ни повысил, ни разу… А нынче… нынче так закричал… Эх, ваша милость, совсем вы его не жалеете, отца своего. Вроде ужо большенький, а ума то, ума и не нажили, поколь.

— Невзор, — торопливо перебил конюшего Тур. — Вот я гляжу на тебя, ну, такой ты красивый, видный мужчина, а все не пойму отчего тебя таким не красивым именем назвали… Невзор, это чего значит… А значит оно не приглядный для глаз… неприглядный, понимаешь… И вот выходит, верно-то, тебя твои родители назвали.

— Чё? — переведя все тот же гневливый взгляд на Тура, а посем разворачивая голову в сторону дороги, переспросил Невзор.

— Чего, чего. Ты же видел, как брат мой выходил из дома друга, — продолжил Тур, поправляя на своей голове шапку, слегка съехавшую на бок. — Как ему было тяжело и больно… Ну, чего ты забухтел, чего? И, знаешь, поверь мне, сразу уж ты такой неприглядный, для глаз, стал… такой не ладный! Ну, хоть бери, спрыгивай с саней и ногами до дворца добирайся.

— Да-к вам, ваша милость, ногами то наверно и лучше было бы добраться, — звонко засмеявшись отозвался Невзор. — А то вы, словно, больной развалились в санях, да рассуждаете мудрено как-то.

Когда сани подъехали к дверям дворца, и остановились, Тур помог вылезти из них Святозару. И немедля раскрылись парадные двери, оттуда торопливо выскочили Вячко и Борщ, наверно ожидающие приезда наследника, и, подбежав к нему, подставили свои плечи. Святозар положил руку на плечо Вячко и тяжело хромая направился во дворец, по пути обратившись к Борщу, шедшему рядом и всяк морг норовившему поддержать наследника под руку:

— Борщ, где правитель?

— Ваша милость, — негромко ответил Борщ и открыл, перед Святозаром, дверь. — Его светлость в гриднице, — и понизив голос, добавил, — он очень, очень расстроен. Но велел мне передать для вас, чтобы вы шли отдыхать, а завтра, ежели вы пожелаете, он с вами поговорит.

— Борщ, помоги снять тулуп, — молвил Святозар, останавливаясь в коридоре, и отдавая шапку слуге. — А в гриднице есть кто еще?

— Нет, ваша милость, только правитель, — едва слышно произнес Борщ и принялся снимать с наследника тулуп.

— Вот, что Борщ, забери мои вещи, ты Вячко доведи меня до дверей гридницы. А, ты, Тур, — обратился к идущему позади него брату Святозар. — Будь добр, сходи к моей жене, проверь как она там и побудь с ней, потому что ей нельзя тревожиться, а мне необходимо поговорить с отцом. И спасибо тебе за все.

Тур довольно хмыкнул, что-то сзади, и, обогнав брата, ведомого Вячкой, ушел вслед за Борщом. Святозар дошел, туго ступая на ногу, до дверей гридницы, вздохнул и отпустил плечо слуги. Да тотчас, перехватившись, взялся за ручку двери, кивнул Вячко тем самым отпуская его, а после отворив створку, вступил в гридницу.

Отец сидел на сиденье, около затухающего камина и неотрывно следил за огнем, но как только отворилась дверь, он повернул голову, а увидев сына, облегченно улыбнулся.

— Отец, — обратился к нему наследник. — Я приехал, отец… Можешь не волноваться. И я, отец, никогда, никогда на тебя не смогу обижаться, потому что я знаю… — Святозар поморщился от резкой боли в ноге, судорожно дернувшейся, и, покачнувшись еще крепче схватился за приоткрытую дверь. — Все, что мы с тобой пережили, оставило не только неизгладимый след в моей душе, но я, уверен, точно такой, же след и в твоей душе.

— Сынок, — правитель стремительно поднялся с сиденья, быстрым шагом подошел к наследнику и крепко его обнял. — Прости меня, за то, что я так был не справедлив к тебе сегодня утром. Прости меня, просто ты так мне дорог… Ты мне очень, очень дорог и я не хочу потерять тебя, родной мой мальчик… Давай, сынок, я провожу тебя до покоев и ты отдохнешь.

— Отец, нам надо поговорить, — отстраняясь от правителя и закрывая дверь в гридницу, сказал Святозар.

— Сынок, я вижу, как у тебя разболелась нога, по моей вине, — произнес правитель и голос его надрывисто дрогнул. — Я, даю слово, выслушаю тебя, но давай тогда, когда боль в ноге утихнет.

— Боль в ноге утихнет, тогда, отец, когда мы все выясним. — Наследник увидел, как теперь лихорадочно дрогнули губы правителя и поспешил объяснить, — ты, мне, не дал утром договорить… А пока я не договорю, покоя в душе у меня не будет, и, значит, нога не перестанет болеть.

— Ну, хорошо, мальчик мой, — согласился правитель и приобняв сына за стан, помог ему дойти до каминов.

Ярил бережно усадил сына на его сиденье, подняв, положил больную ногу на табурет, а посем поспешил к каминам. Отворив дверцы камина он подкинул в прогорающий огонь поленья, и принялся загнутым концом шебуршить угли стараясь вызвать в них ядренистые лоскутки полымя. Вскоре патлатые лепестки огня вскинулись вверх, обняли поленья своим жаром и те громко затрещали, поедаемые рыжим пламенем. И тогда правитель положил кочергу на пол, отряхнул ладони, и, повернувшись, подошел к наследнику, да мягко спросил:

— Может, тебе чего горячего попить принести, а может, ты, хочешь покушать?

Святозар заулыбался, и отрицательно покачал головой, не сводя глаз с раскрасневшегося лица правителя, не мешкая ответив:

— Нет, отец, спасибо, ничего не надо. Стоян меня напоил сбитнем, а Яронежа накормил. Он с такой настойчивостью впихивал в меня пирожок, что я поневоле почти весь его съел, потому как боялся лишиться зубов.

— Ты, был, у Стояна? — дотоль продолжая стоять около сына, поинтересовался правитель.

— Да, отец, у Стояна, — откликнулся Святозар. — Отец, садись, чего ты стоишь? — добавил он погодя и в голосе его прозвучало настояние.

— Может тебе ногу укрыть, или заговор прочитать. Я видел, ты морщился, она болит, наверно, — участливо молвил правитель.

— Нет, отец, просто садись и давай поговорим, — отметил наследник. — Ведь, я, не поведал тебе того, что хотел.

Правитель еще какое-то время постоял подле сына, затем он протянул руку в направлении его головы, ласково огладил каштановые кудри волос и только тогда развернувшись, направился к своему сиденью. Лишь только правитель опустился на сиденье, Святозар воззрился на отца долгим, пронзительным взглядом и подавляя в себе волнение, сказал:

— Отец, я хотел вот, что тебе поведать. Только прошу тебя, не перебивай, а просто выслушай. Я, как ты понимаешь, с такой ногой конечно, никуда и не пойду, потому как ты сам видел дойти до дверей гридницы без твоей помощи сейчас не смогу. Я это знаю и прекрасно понимаю. Последние три года, я, если честно, и не искал заговор, потому что мне казалось… казалось не пришло время его найти. Посему все свое свободное время, в светлой комнате, я посвящал другому. С помощью Вед я изучал все, что касается Пекла, как туда дойти, как выйти, как там выжить, и где там разыскать мать. Я просил Вед ничего ни тебе, ни Туру, ни показывать, из того, что я видел и узнал, и думаю, она выполнила мою просьбу. Поэтому, я объясню тебе сейчас кое-что про мать… Она, отец. — Наследник смолк и натужно сотрясся всем телом так, что покоящаяся на табурете больная нога яростно качнулась из стороны в сторону. С трудом подавляя дрожь в голосе он миг спустя досказал, — будет находиться в Пекле до скончания веков. И если мне не удастся ей помочь… ни мне, ни тебе, ни ей, никогда не будет покоя… Посему я должен пойти в Пекло и выручить ею, тем более, что она там оказалась и по моей вине. Теперь насчет ноги. Я не сомневаюсь, что ДажьБог укажет мне, как поступить с ногой, и я уверен, это случится весьма скоро.

— Почему, сынок, ты так думаешь? — тихо поспрашал правитель.

Святозар поглядел отцу прямо в зеленые глаза, потом перевел взор на искорки, отлетающие от поленьев и устремляющиеся вверх в трубу, и, проследив за полетом одной из них, пояснил:

— Отец, пойми, главное. Я не простой человек. Я не такой, как ты, Тур, твой отец, дед. Я другой. Боги создали меня неспроста. Они создали меня первым, вложили в меня кровь ДажьБога, чтобы я защищал не просто восуров, чтобы я защищал ведическую веру в наших Богов. Каждый раз, когда я рождаюсь, я веду бой не только с врагами Родины, но в первую очередь с врагами наших Богов, нашей веры. Это было тогда, когда я был первым Святозаром, когда я был Богомудром. Я рассказал тебе лишь об одной битве с народом фантурами, предателями веры, но такие как фантуры, такие народы всегда были, и наверно всегда будут…. Люди предают истинную веру, истинных Богов, или подстраивают веру и Богов под себя, а перестроенная или преданная, она уже не живет, не цветет, и не пахнет, она лишь смердит… И, я, каждый раз возрождаюсь на земле, именно тогда, когда, что-то грозит нашей вере. Нук хотел войти в Восурию и заставить верить наш народ в Чернобога. Неллы и нагаки, словно болезнь, все время наползают на наши земли с юга и несут свою веру, свои традиции. И вообще, кто такие нагаки, откуда они пришли, откуда взялись там на юге, ведь во времена Святозара и Богомудра, там жил другой народ — дамианцы. Этот народ строил города, они были прекрасными мореплавателями, они славились величайшими мастерами живописи, зодчества, музыки, и куда они пропали, куда? За какие-то века, народ дамианцев исчез, а все потому что перестали верить их правители в Сварога и своего прародителя Перуна. И тут же на место дамианцев пришли нагаки, они стали жить и разрушать созданное дамианцами, и ведь опять пошли по пути предательства, предали Сварога, да придумали себе какого-то жестокого и ненасытного Васаофа, и полезли на Восурию. Конечно, в ближайшие века, нагаки более не придут на нашу землю, но их Васаоф остался жить… Жить в душах нагаков, а значит, битва с ними еще не окончена. А неллы, отец, до чего довели себя неллы? Ведь когда я был Богомудром, неллы были великим народом, они славились воинами, мудрецами, лекарями, кузнецами и ювелирами. Однако неллы молодой народ, он моложе восуров, потому что в первой своей жизни я не встречал этот народ, но за столь короткий срок неллы успели изменить своей вере и выродиться… И, я, понял, отец, как только народ предает своих Богов, как только забывает имя своего создателя, забывает, зачем он создан, у такого народа уже нет будущего. И хотя он еще какое-то время живет, и даже порождает детей, и вроде бы верит, но вымирает духовно, а от духовно больных людей, кроме нелюдей ничего не появится. И, я, отец, уверен, мой путь это не только Пекло и освобождение матери, это еще, что-то большое, это бой… бой за чьи-то души… И как всегда я смело подняв голову шел в бой против фантуров, против Ерку, против кертов, против Сатэга, против неллов, против Нука, точно также я пойду и сейчас. Потому что если не я, то кто защитит мой народ, мою веру, моих Богов и каждого из вас.

Святозар замолчал и откинулся на спинку сиденья, он вытер рукой, выступивший, от долгой речи, пот на лбу и много спокойнее добавил:

— Мой путь будет долог и труден, но я вернусь… Я прошу тебя лишь об одном, отец, когда, родиться, мой сын, ты наречешь его Гориславом, что значит — горящий во славе. И если я не успею вернуться, отвезешь его на Синь-камень. Тебе не удалось принести клятву за меня так, что принесешь клятву за моего сына… Но ты, отец, не беспокойся, я обязательно вернусь, потому что еще не один мой сын не вырос без меня.

 

Глава десятая

Святозар и правитель проговорили в тот день до позднего вечера, а затемно успокоенного наследника отец проводил до опочивальни. Все последующие дни Святозар приходил в светлую комнату и искал заговор, но покуда ничего не находил и ДажьБог тоже молчал.

Радостно и как всегда весело прошел праздник в честь Бога Коляды. На следующий вечер, после празднования, Святозар явился в гридницу, где Тур и отец, сидели у стола и мирно беседовали. У наследника слегка болела голова, потому что он не спал всю ночь, и, встав почти за полдень, сразу направился в светлую комнату, где и пробыл все оставшееся время. Отец и Тур сидя за столом, пили горячий травяной напиток с плодами сухой рябины и малины. Святозар приблизился к ним ближе, заглянул в чашу брата, потер висок, и, поморщившись, пошел к камину. Он сел на свое любимое сиденье, придвинув его ближе к огню, и протянув в сторону камина больную ногу, положил пальцы на висок да зашептал заговор.

— Смотри, — окликнул насмешливо наследника Тур. — Нога твоя сейчас, как вспыхнет, да загорится и тогда уж верно, брат, перестанет болеть.

— Святозар, — обратился к сыну правитель обдав недовольным взглядом младшего сына. — Налить тебе напитка, ты плохо выглядишь, мальчик мой.

Наследник резко подскочил на сиденье, так и не дошептав заговор до конца, он напряженно замер на месте, все еще не отводя глаз от огня, и внезапно схватившись за голову руками, стремительно закачавшись из стороны в сторону, застонал.

— Ах, я глупец! глупец! глупец! — громко выкрикнул Святозар. — Дурень!.. Это же надо быть таким дурнем… таким дурнем!

Он вдруг суматошливо вскочил с сиденья, и, подскочив, остановился около стола, за которым сидели тревожно его оглядывающие отец и брат, да крикнул, обращаясь к ним:

— Дурень, знал бы ты, отец, какой твой сын, дурень… Ах, знал бы ты…

— Ты, чего, брат, — взволнованно спросил, первым пришедший в себя, Тур, и опустил чашу на столешницу.

Святозар развернулся, и немного прихрамывая, на правую ногу, поспешил вон из гридницы.

— Сын, сын, что случилось? — тревожно бросил ему вдогонку правитель.

Святозар остановился около самой двери, схватился за ручку, оглянулся, и победно глянув на правителя, сказал:

— Ждите меня, здесь, я скоро, — и, отворив дверь, поспешил к себе в опочивальню.

В покоях, которые раньше занимала Дола, теперь жили Святозар и Любава. Наследник торопливо открыл деревянную дверь и вошел в опочивальню. Справа от двери, впритык к стене, разделяющей покои правителя от покоев наследника, стояло большое деревянное ложе, аккуратно укрытое желтоватым укрывалом. С одной стороны от которого поместился круглый, не высокий стол, с резными, изогнутыми ножками, слева от ложа расположился не широкий сундук, где хранила Любава свои и мужнины вещи. Напротив двери, в стене противоположной ей, находились два больших окна занавешенных плотными, длинными, желтоватыми занавесками. А посередине опочивальни на сиденьях со спинками, укрытыми коврами сидели Любава и Малуша. В руках девы держали пяльцы с вышивкой, канделябры они придвинули поближе к сиденьям, и потому покои были ярко освещены.

— Любавушка, — взволнованно произнес Святозар, заскочив в опочивальню, и прерывая безмятежный разговор дев. — У тебя есть чулки шелковые, ты их летом под башмаки надевала. Дай, мне, один чулок.

— Это ты, чего братик, — засмеялась Малуша и позорному посмотрела на наследника. — Тебе, что ли своих меховых чулков мало, ты еще сверху хочешь Любавушкин надеть.

Любава неодобрительно глянула в сторону расхохотавшейся Малуши, и, поднявшись, положила на сиденье вышивку, да поспешила к сундуку. Она убрала с него широкое укрывало, открыла крышку, и, достав два чулка, понесла их мужу. Чулки были шелковыми и ярко-голубыми, в длину доходившими почти до колена.

— На, Святозарик, тебе чулки, — улыбаясь и протягивая их наследнику, молвила Любава и с нежностью посмотрела на него.

Святозар взял лишь один чулок, и, подойдя к сестре, поднял лежащие на ручке ее сиденья ножницы, и не успели девы вскрикнуть, как мгновенно отрезал от чулка стопу.

— Ах, — недовольно скривив губы, выдохнула Любава. — Родный мой, ты, чего творишь? Это же новые чулки.

— Любанька моя, я тебе еще куплю, если только у меня получится заговор, — ласково ответил ей Святозар, и, отдав ножницы Малуши, поспешил из покоев.

Святозар дюже быстро вышел из опочивальни, прикрыв за собой дверь, и также скоро пошел по коридорам, тяжело прихрамывая на ногу от волнения, и торопясь в светлую комнату. Вмале он был подле нее и толкнув дверь вошел вовнутрь помещения. Суетливо шепнул заговор, протянув руку в сторону канделябров, и когда там вспыхнули свечи, поспешил к столу. На гладкой лощеной столешнице лежала, в буро-землистой волохе, большая книга. Наследник положил чулок рядом с ней, нежно погладил Вед по коже и прочитал заветные слова, книга бесшумно открылась и замерла на первом листе.

— Вед, — обратился к книге Святозар и голос его дрогнул. — Покажи мне заговор, который ты, мне все это время настойчиво показывала.

Однако книга хранила молчание, будто не слыша его просьбы, и даже не издавала положенного в таких случаев звуков.

— Вед, прости меня, — продолжил наследник и провел подушечками пальцев по шероховатой поверхности листа. — Ну, я согласен, я глупец… глупец я… Что же мне сделать, чтобы ты меня простила, а? Вед, ты только не молчи, хоть, что-то ответь… Может тебе стоит волоху поменять? Во, точно, надо ее поменять, а то, ты, мне показывала Пекло, и всю волоху себе испортила… Ты знаешь, я прямо сейчас пойду и попрошу отца, заказать для тебя новенькую, беленькую волоху. Ты, что об этом думаешь, а Вед?

Книга внезапно заухала, заахала, и как-то странно выдохнула, словно не в силах была справиться с желанием получить новую волоху да принялась перелистывать листы, а когда почти дошла до конца остановилась. Святозар наклонился над раскрытыми листами, прочитал заговор, усмехнулся, и, стукнув себя ладонью по лбу, положил чулок слева от книги. Он еще малеша медлил, обдумывая слова заговора, а посем сверху на носок возложил левую руку, глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и принялся шептать: «О, Бог Хорс, сын Бога солнца Ра, ты принявший колесницу своего отца! Ты перед самым утром отдыхающий на солнечных островах Радости! Ты умывающий свое светлое лико с золотыми усами и бородой водой из самой огненной речки Смородины! Даруй мне, золотой волосок из своих солнечных усов, омытых огненной водой. И упадет этот волосок на мою руку, впитается и окутает ту вещь, что лежит под рукой! Окутает и покроет вечным, солнечным светом, изгоняющим холод и зло! Лишь вывел, ты, Хорс свою колесницу на небесный свод и озарило Солнце синие луга и прогнало боль, страх, страдание и тьму, растопило снега и льды! Так и эта вещь, впитавшая в себя твой волосок, пусть наполнится светом, добром и теплом! И как, сказал я — ведун Святозар, так тому, и быть, и ныне и от века в век!»

Лишь Святозар начал читать заговор, рука его осветилась лазурно-золотистым сиянием, свет был настолько яркий, что мгновение спустя заполнил собой всю светлую комнату. Постепенно лазурный свет стал блекнуть и иссяк, а золотой наоборот набирать силу и разгораться все ярче и ярче. Скоро он озарил помещение настолько, что золотым сиянием покрылись не только стол, стены, окно, дверь и пол, но даже потолок. И тогда, прямо в потолке, образовалась узенькая трещинка, настолько узенькая, что через нее едва лишь мог пролезть волосок. Золотистый свет принялся просачиваться в эту щель, покидая комнату, и уплывая куда-то вверх. Вначале он покинул комнату сверху, затем образовав столб, стал плавно перетекать по нему с середины комната и с пола. И вскоре в комнате наступила темнота, потому что не только свет покинул комнату, но потухли и свечи в канделябрах. Однако такая густая тьма длилась не больше морга. Мига, в котором Святозар не прекращая, шептал заговор. И также внезапно, как только, что свет покинул комнату, щель вновь озарилась, но только уже с другой стороны. А погодя золотистый свет начал медлительно втекать обратно, заполняя собой комнату. Впрочем теперь это был не просто золотистый свет, а еще и с красноватыми проблесками. Когда в комнату проникла и последняя капля сияния, щель сомкнулась, а на левую руку Святозара опустился красный, тонкий, короткий волосок. Наследник осторожно наклонил руку и волосок упал на чулок. Да тотчас, словно распался на множество тончайших паутинок, которые оплели сверху чулок, и даже немного приподняли его, вроде живых поползли на другую сторону, покрывая и все там сплошной легчайшей паутинчатой сетью. Когда Святозар сказал последнее слово, чулок уже был полностью опутан красными паутинками и ярко горел. Золотистый же свет наполнивший комнату принялся постепенно иссякать, остатки его, легли на фитиль свечей и, те вспыхнув, озарили помещение.

Святозар стоял и с волнением взирал на ярко-красный горящий чулок. Он протянул указательный палец, дотронулся до него и почувствовал тепло, как будто его перста коснулся солнечный, жаркий луч. Сев на сиденье наследник снял с больной ноги сапог и онуч, закатал штанину, и, взяв со стола чулок, надел его на ногу, натянув на то место, где до сих пор оставался большой пузатый шрам — рубец. Чулок оплел ногу, образовав с ней единое целое, а Святозар почувствовал необыкновенное тепло, ощутил, как в ноге враз пропала всякая боль, а в душе появилось громадное чувство торжества, радости и ликования. И в тоже мгновение, откуда-то сверху на него упал золотой луч, наследник поднял голову, посмотрел туда, в небесную высь и услышал бархатную, нежную и мелодичную песню:

Луч, явившийся сверху, также быстро ушел, как и появился, закрыв небеса, а Святозар почувствовал, что кто-то дорогой и светлый ласково погладил его по лицу.

Наследник еще некоторое время взирал на потолок, ощущая на лице нежное прикосновение руки ДажьБога, и широко улыбнувшись, принялся натягивать онуч и сапог, а одевшись, поднялся и прошелся от стола к окну. Резко остановившись на месте, он подпрыгнул вверх… раз, другой. Порывчато развернулся и пнул, правой ногой, маленький табурет, стоявший невдалеке. Табурет торопливо подскочил ввысь, и туго стеная отлетев в сторону, ударился об стену, а наследник, не ощущая боли в ноге, радостно засмеялся. Он подошел к отлетевшему табурету, подняв, сказал ему: «Прости». И пристроив на прежнее место, вернулся к столу.

— Ах, ты, умница моя, Вед! Благодарю тебя за заговор, и завтра новую волоху тебе закажем, — сказал Святозар и бережно закрыл книгу, та напоследок, что-то фыркнула и затихла.

Наследник поставил сиденье на место и пошел к двери. Взявшись за ручку он торопливо потянул ее на себя, а правую руку меж тем направил в сторону канделябров, указав свечам потухнуть. Выйдя в коридор наследник на миг задержался подле светлой комнаты, просветленно вздохнул, и, внезапно сорвавшись с места, ретиво побежал в гридницу. Святозар бежал по коридорам, так как не бегал уже очень давно, ощущая легкость и здоровье в ноге. Около дверей гридницы, он резво остановился, еще раз подпрыгнул и не почувствовав в ноге боли, открыл дверь, да вошел в общий зал.

Отец и брат сидели на прежнем месте, только теперь правитель не пил напиток, а положив руки на стол, неотрывно смотрел на дверь. Его нахмуренный лоб и сведенные вместе брови, говорили о том, что он весьма встревожен.

— Эх, отец, какой же я был все эти годы дурень, — еще даже не закрыв дверь, заявил Святозар с сожалением в голосе. — Наверно если ты узнаешь, ты будешь на меня сердит. А знал бы ты, отец, как я сердит на себя…. Глупец… глупец… столько лет мучил тебя, себя, всех во дворце. А заговор, заговор, Вед уже давно мне показала. Все эти годы, каждый раз, как я приходил в светлую комнату и открывал ее, она настойчиво показывала мне его. Показывала и фыркала, а я… я не мог понять. Год назад я и вообще на нее раскричался… Крикнул ей, чего ты мне его показываешь, зачем, ничего не пойму… Дурень, дурень, твой сын, отец.

Святозар подошел к столу и остановился. Правитель и Тур, недоуменно смотрели на наследника, и тогда тот наклонился, снял сапог, онуч, и, поставив ногу на пол, закатал штанину, показав ярко-красный горящий чулок.

— Что это? — спросил Тур.

— Это… это мое излечение, — ответил наследник и топнул ногой по полу.

— И ты, думаешь, не будешь чувствовать боли и холода, — поинтересовался правитель, и, поднявшись с лавки, присел на корточки возле ноги сына да дотронулся до чулка.

— Ну, боль я не чувствую, а холод, мы прямо сейчас и проверим, — сказал Святозар и торопливо засунул ногу в сапог. — Пойдем, отец, на двор, — предложил он, все еще крепко сжимая не одетый онуч в руке. — Знаешь, отец, — добавил он погодя, — я сейчас бежал от светлой комнаты до гридницы… Бежал так быстро, и это впервые за столько лет. Пойдем-те на двор, я хочу проверить на холод.

И не ожидая, когда к нему присоединятся отец и брат, Святозар развернулся и побежал из гридницы.

— Погоди, сынок, — молвил ему вдогонку правитель. — Шапку хоть, да кунтыш накинь.

Но наследник его не слышал, он выскочил из дверей гридницы в Славный коридор, и, пробежав его так же ретиво, ощущая мощь и силу во всем теле, открыл дверь и оказался на дворе. Святозар подбежал к большому сугробу, снял сапог и засунул ногу вглубь снега. Он стоял и чувствовал, как исходящее от чулка тепло растапливает снег вкруг нее. Резко вздев голову вверх, наследник устремил взор в высокое ночное, темное небо наполненное звездами и зычно, раскатисто закричал:

— Ра!.. Ра!.. Ра!.. — благословляя солнечный свет, победу добра над злом, и сияние вечного Бога солнца Ра, отца великого Бога Хорса.

— Святозар, ты чего, творишь? — спросил у брата выскочивший из Славного коридора Тур, и, приблизившись к наследнику, накинул ему на плечи свой кунтыш. — Вытащи ногу из снега, ты чего? Отец, сейчас увидит.

— Эх, Тур, если бы ты только понимал, что сейчас случилось, — восторженно откликнулся Святозар, и, вынув ногу из снега, стал ощупывать ярко-красный чулок. — Если бы ты, знал, что…

— Твой путь только, что начался, — закончил за сына правитель, подходя к нему ближе.

— Отец, отец, слышал бы ты, что мне пели небеса…,- надевая онуч и сапог, радостно заметил Святозар. — Они пели мне про новый мой путь, отец! Они пели про новую жизнь!

— Ну, это не значит, что ты сейчас, должен лезть в сугроб, — усмехаясь, сказал Тур, потирая меж собой ладони. — Может, мы пойдем в гридницу, а то тут холодно. Вообще-то на дворе зима, а у меня таких чулков, как у Святозара нет.

— Да, да, — спохватился правитель. — Верно Тур говорит, пошли в гридницу.

Тур и отец развернулись и направились к дверям Славного коридора. А Святозар вновь устремил взгляд в темное небо, глубоко вздохнул чистый, морозный воздух и замер наслаждаясь тишиной земли и здоровой ногой.

— Сынок, — окликнул его отец, придерживая дверь. — Пойдем, мальчик мой, нам надо с тобой поговорить.

Наследник встряхнул головой, отгоняя очарование темной, зимней ночи и поспешил за отцом и братом в Славный коридор и гридницу. Тур замерзший на дворе, уже подсел к камину, подкинул туда еще поленьев, протянул озябшие руки к огню да принялся благодушно наблюдать за довольным Святозаром, который опустившись на лавку, торопливо снял с себя обувку, да закатав штанину, начал наглаживать волшебный чулок.

— Так значит, Вед, давно тебе показывала этот заговор? — спросил правитель, севший подле сына и не менее чем тот заворожено глазеющий на чулок.

— Да, отец, очень давно… Сразу после того, — стал объяснять Святозар. — После того случая, в тронном зале…,- наследник кинул многозначительный взгляд на Тура сидевшего возле камина на корточках.

Правитель повернул голову, зыркнул на младшего сына и весьма строго сказал:

— Тур, мне надо поговорить со Святозаром, иди спать.

— Отец, это несправедливо, — обиженно ответил Тур. — Ложиться спать в такое время положено отрокам, а я мужчина… И вообще, пора бы вам все мне рассказать, а то шушукаетесь там вдвоем, мне даже обидно.

— Тур, знаешь пословицу: «Меньше знать — крепче спать», — глубокомысленно проронил Святозар. — Так, что иди и поспи, а можешь зайти в наши с женой покои и побалякать с Малушей и Любавой, они будут тебе рады.

Тур поднялся, недовольно посмотрел на брата и отца, взял кунтыш, который Святозар положил на лавку и дюже медленно пошел из гридницы, все еще надеясь, что его вернут. Как только за братом закрылась дверь, наследник перевел взор на правителя, и, широко просияв улыбкой, произнес:

— Отец, послезавтра, я отправляюсь в путь.

— Как послезавтра? — нахмурив лоб, с трепыханием в голосе поспрашал правитель.

— Да, послезавтра, — таким тоном в каковом не чувствовалось ни тени сомнения ответил наследник. — Я поеду в Арапайские горы, которые разделяют степи лонгилов и Восточное море. Там когда-то на землях лонгилов жили атинцы, но теперь, насколько я знаю, их города стоят лишь по берегу Восточного моря. Богомудр спасал именно народ атинцев от Горыни, ведь великан поселился в Арапайских горах и мучил этот народ. Их кнеж Кесек погиб от рук Горыни и тогда люди стали просить помощи у ДажьБога, который и послал меня к ним на выручку. Я добыл древко, сделал лук и отправился в Арапайские горы, а победив Горыню, скинул его в пропасть и насыпал на том месте высокую гору. Но в тех местах в глубинах гор уже жили гомозули, и их царства поначалу были малы, но посем стали вельми обширны и Вед показывала, что где-то именно в царстве гомозулей и есть проход через каковой можно войти в Пекло. Раньше эти ворота в проход были завалены горной породой. Однако гомозули построили города, откапали и расчистили ворота к проходу, через него я и дойду до Пекла.

— А я думал, Богомудр спасал восурский город, — заметил правитель и отвернул от сына лицо на оном единождым махом отразилось невыносимое болезненное волнение каждой черточки. — И все не мог понять, почему в преданиях Горыню называли горным великаном.

— Это, потому как отец, он и жил в Арапайских горах. С тех самых пор, как Перун и Семаргл сбросили его со Змея Чернобога, — пояснил наследник и сызнова провел перстами по волшебному чулку, слегка склонив голову на бок и словно, что-то обдумывая. — Он жил там очень, очень давно, постепенно превращаясь в злобное чудовище, которое мне и пришлось победить. И тогда, во времена Богомудра, наши земли восурские не граничили с Арапайскими горами. Восурия была намного меньше. Когда я был отроком, нашими соседями были рутарийские племена, солуанцы, дамианцы и ванеды. Ванеды жили там где живут сейчас игники, земли принадлежащие солуанцам, поллам и кожезерам достались нам после того, как Сатэга уничтожил эти народы, а Боги уничтожили Сатэгу. Ну, а рутарийские племена, ты же знаешь, вели с нами долгие, многолетние войны, в конце, концов, мы их победили, а оставшаяся часть их народа ушла куда-то в лонгилские земли.

— Сын, — немного погодя обратился к Святозару Ярил. — Может все же не стоит отправляться в путь, сейчас, зимой…Может, стоит дождаться весны?

— Нет, отец, я поеду сейчас, и тогда… — Святозар улыбнулся, и, замотав ногу онучем, да натянув сапог, опустил ее с лавки. — Я может, успею вернуться до рождения Горислава. Возьму с собой в путь лишь пять другов, и мы поскачем до Валадара. Когда воевода Валадара приезжал к нам в месяце червень, я все у него узнал, как до него добраться. И он сказал, что по Ра-реке он спускается до города Богодецка, а затем на конях едет до Валадара — это летом. А зимой по дороге вдоль Ра-реки до города Заречный, а там есть дорога до реки Чиры к городу Новочир, ну, и потом уже напрямки до Валадара. Воевода Велемудр сказывал, что дорога там хорошая, много жилых деревень и маленьких городков.

— А кого же, ты, тогда возьмешь с собой из другов, — поинтересовался правитель и тревожно потер рукой лоб.

— Я, бы, вообще никого не брал, отец, так как меня они будут все время задерживать в пути, — произнес Святозар и, посмотрел на качающего головой правителя. — Но ты, наверно, на это не согласишься.

— Без сомнения, не соглашусь, — тихо ответил Ярил и тревожно взглянул на сына.

— Отец, они проводят меня лишь до ворот прохода, — весьма требовательно сказал наследник. — Но ни в сам проход, ни тем более в Пекло кроме меня никто не сможет войти, и уж конечно выйти.

— Пусть хотя бы проводят до ворот, — добавил правитель, и тяжело вздохнув, порывисто качнул головой. — Так, кого ты возьмешь?

— Да, вот и не знаю, — положив руки на стол и принявшись крутить на пальце перстень, молвил наследник. — Конечно возьму Стояна. Можно еще Звенислава, у него дочери два года, вроде большенькая. Искрена, бы взять, но у него только недавно родились сыновья. Леля брать не буду, он жениться надумал, у Сема сыну только месяц исполнился. А у Любима и Годлава жены тоже скоро родят. Думаю, что Часлав не женатый может поехать… Молчуна не возьму, он только двадцать дней назад, как женился. Можно было бы Горазда и Вторака, у них детки, как и у Звенислава, но ты их отправил с поручением в город Радню, они не скоро вернутся.

— Что ж, тогда тебе придется взять с собой Храбра и Дубыню, — проронил таким же требовательным голосом правитель и в волнении потер ладони, будто они у него озябли. — Раз я забрал твоих другов, возьмешь моих. И я буду спокоен, да и Храбр, он бывал в Валадаре знает туда дорогу.

— Отец, может, я лучше возьму из новых двенадцати другов, что мы набрали на прошлом празднике в честь Бога Коляды, там тоже все крепкие и славные ратники? — вопросил Святозар.

— Ну, сынок, если ты хочешь взять помимо Стояна, Звенислава и Часлава, — закивав головой, согласился правитель и налил из кувшина себе в чашу уже холодного напитка. — То бери, но Храбр и Дубыня, все равно поедут.

— Ладно, отец, не буду я спорить, — отозвался наследник и поклав на плечо Ярила руку, крепко его сжал. — Поедут Храбр, Дубыня, Стоян, Звенислав и Часлав. И еще… Отец, если у меня не получится войти в проход, через Арапайские горы, то мне придется взять в Валадаре ладью выйти в Восточное море, и, нырнув в него попробовать пробраться туда, через царство Черномора.

— Как же ты, сможешь войти в ворота, через море, — немедля прекращая пить напиток и обеспокоенно посмотрев на сына, спросил правитель. — Ты же не рыба в воде дышать не можешь?

— Отец, я уже все продумал, не тревожься… — глубоко вздыхая, так вроде ему не хватает воздуха, произнес Святозар и расстегнул застежки на кафтане. — Все продумал и дюже давно… И как войти через гомозулей, и как через Черномора, и как в воде дышать, и как в пекельном царстве не замерзнуть, и как мать спасти. Главное, ты, Храбру и Дубыни скажи, что доведут они меня или до ворот в царстве гомозулей, или до того места, что я укажу в Восточном море.

— Хорошо, сынок. — Правитель сделал большой глоток напитка, поставил пустую чашу на стол и на малеша задумавшись, поинтересовался, — а, что мы скажем Любаве? Ей же теперь нельзя тревожиться?

— Тоже, что и всем… Я еду в царство гомозулей, — ответил Святозар. — Что об этом меня просил царь Альм. А кроме меня, тебя, наставников и трех моих другов, никто ничего знать не должен. Так будет Любаве спокойней… И, еще, отец, я обещал Вед поменять волоху, ты, пожалуйста, закажи новую кожу для нее, а Тур поменяет, я его научил. — Наследник стих, устремив взгляд в сторону двери, и положив свою горячую ладонь на руку правителя покоившуюся на столешнице, торжественно досказал, — значит, намечаем мой поход на послезавтра. Завтра позовем наставников и другов и все им поведаем, а засим вперед отец! Туда, куда указал мне ДажьБог!

 

Глава одиннадцатая

— Святозар, — громко крикнул Храбр, вслед наследнику. — Придержи коня своего, справа видишь деревня, на ночь остановимся там.

Святозар сдержал коня, а когда наставник поравнялся с ним, недовольно зыркнув в его лицо, несогласно молвил:

— Еще не скоро стемнеет, мы успеем доехать до следующей деревни.

— А, если нет? — строгим голосом спросил Храбр, и пошевелил озябшими плечами. — Если не успеем, погляди, мороз крепчает, ветер какой холодный подул. Наверняка вскоре метель начнется, да в такую погоду замерзнуть на дороге ничего не стоит. Поворачивай коня, я сказал, и поехали в деревню.

— Ох, Храбр, вот не зря, я не хотел тебя брать, — заворчал себе под нос наследник, и, поворотив коня, поехал следом за наставником.

Святозар, Храбр, Дубыня, Стоян, Звенислав и Часлав были уже в пути двадцать дней, миновав город Заречный и город Новочир, что на реке Чир, где тамошний воевода Домаслав снабдил их теплой одежой и конями, теперь они ехали по дороге в город Валадар.

Свернув с хорошо укатанной повозками и санями ездовой полосы, попали на занесенную снегом дорогу, где совсем недавно проехало лишь несколько саней, да всадников на лошадях, и направились к деревушке. Кругом деревню и дорогу окружали высокие, хвойные деревья в основном ели, пихты, сосны и кедры. Деревья образовывали сплошные массивы, и плотными рядами высились по обе стороны дороги, желая, точно ратники взять ее в полон. Деревня, к которой повернули своих коней путники, была большой, подъехав ближе к обезлесенной местности, покрытой пушистыми снегами, насчитали около пятидесяти дворов, и лишь там где-то вдали за крайними дворами увидели вновь поднимающиеся ряды хвойных деревьев. От первого деревенского подворья пошла широкая очищенная от снега дорога, по обе стороны от которой на возвышениях стояли высокие, срубленные из хвойных пород избы. Храбр спешился около дома старшего в деревне — большака, отдал коня Дубыни, и, открыв калитку, вошел во двор, а через какое-то время вышел вместе с коренастым, седым мужчиной, приветливо улыбающимся, и довольно поглаживающим свою короткую седую бороду.

— Наследник, спешивайся, — сказал Храбр Святозару. — На ночь остановимся у большака Воислава.

Святозар спрыгнул с коня и отдал поводья Чаславу, сам же подошел к Воиславу и обменялся с большаком приветствиями. Пока Стоян и Звенислав открывали ворота, чтобы ввести во двор лошадей, наследник расправив затекшие от дороги плечи и руки оглянулся, и увидел, как прежде почти пустая и тихая улица деревни, стала наполнятся, разновозрастной ребятней, отроками и мужиками. Святозар поклонился людям, а когда получил поклон в ответ пошел в дом следом за Храбром и Воиславом. Двор большака был широким, невдалеке от дома в ряд стояли добротные хозяйственные постройки. Направившись к дому и поднявшим по ступеням, наследник прошел узкие сенцы, да вошел в комнату, где расположилась громадная печь, делившая избу Воислава на четыре комнаты. Святозар снял с себя овчинник и шапку, отдал теплую одежу отроку, сыну большака, и, повернув налево, направился в большую комнату служившую хозяевам и столовой и покоями для гостей. Сейчас в этой жарко натопленной комнате находились прямоугольный стол и несколько лавок, под небольшим окном, поместилось одно ложе, а другое находилось впритык к стенке печки. Возле стола стояли Храбр и Воислав, они негромко беседовали.

— Что ж, — заметил Воислав, увидев вошедшего Святозара. — Вы с наследником тут оставайтесь, а остальных ваших другов, я по деревне пристрою.

— Зачем? — пожимая плечами, спросил наследник. — Завтра с утра мы уедим. Наставники лягут на ложе, а нам молодым на полу постелите.

— Ох, да, вы, что, ваша милость…Что ж мы совсем опозоримся, тады, — испуганно глянув на Святозара, взволнованным голосом проронил большак. — Это где ж видано, в деревню гости приехали… да, кто сам наследник престола, и я вас на пол?… Что ж, вы, такое говорите, ваша милость… Да, я гонца никогда на пол не положу, простому человеку всегда ложе поставлю… А, вас, надежу нашей земли… и на пол…

— Воислав, — благодарно улыбаясь и подходя к столу, да усаживаясь на лавку, заметил наследник. — Да, я вроде не медовый, не растекусь, поди.

— Нет!.. нет!.. нет!.. — замотав головой, незамедлительно откликнулся Воислав. — Коли не хотите с другами расставаться, я сыновьям скажу, они мигом ложа из своих изб принесут, только не на полу… Что ж, тогда скажут про нашу деревню? Что мы, ясновцы, гостей, да на пол… Это же стыда не оберешься тады.

— Да, ты, чего Воислав, — усмехаясь и поглядывая на встревоженное лицо большака, добавил Святозар. — Одна ночь, то…

— Нет, Святозар, — вмешался в разговор Храбр, и, подойдя к окошку, отодвинул занавеску, да зыркнул через стекло на двор. — Нам придется тут задержаться.

— Не понял, почему задержаться? — улыбка тотчас сбежала с лица наследника, он положил руки на стол и раздосадовано воззрился на наставника.

— Воислав, сказал мне, что ночью будет метель, да она уже сейчас начинается, вон поземка пошла ужо, — ответил Храбр и повернулся от окна к наследнику. — Дорогу заметет, и покуда буран не утихнет, отправиться в путь мы не сможем, так, что завтра мы похоже задержимся здесь.

— Это, ваша милость, — обратился к Святозару большак. — В лучшем случае день, а то может и два и три дня. Эт еще неизвестно, как оно мести то будет.

Наследник совсем расстроился, и, сняв с пояса ножны с мечом, положил их рядом с собой на лавку.

— Ну, чего ты, Святозар, скис, — вопросил у него Храбр, и, подойдя к лавке, взял ножны с мечом наследника и с большим уважение отнес, да положил их на ложе, что стояло подле печи. — Здесь спать будешь. Ты ж, наследник, не забывай зима на дворе. Знаешь, Воислав, двух другов наших Дубыню и Стояна, оставим здесь… это, чтобы наследнику и мне было с кем поговорить, а двоих, что помоложе, ты пристрой куды-нибудь.

— Да-к, конечно ж, днесь я их к своему сыну старшему и отведу, он рад будет, — закивал головой Воислав. — Да, жене и младшему сыночку, скажу, они в раз стол накроют, а то вы, верно с дороги проголодались. И пойду к среднему сыну схожу, пока метель не началась они ложа — то и принесут, для ваших другов.

Храбр хлопнул понурого Святозара по плечу и вышел вслед за без остановки говорящим Воиславом. А наследник, поставил руку на стол, оперся локтем о его поверхность, и, подперев ладонью подбородок, задумался о том, как неудачно, что началась метель, что теперь дня два придется быть здесь, и ждать когда утихнет буран, и лишь после отправляться дальше, накладывая на укрытую снегами дорогу заговор и очищая ее от снега. Здесь недалече от реки Чир и Дольская снега валят, чуть ли не каждый день. И наследник уже не раз шептал над снегами, чтобы можно было беспрепятственно продолжать прерванный путь.

Через некоторое время в комнату вернулся Храбр, следом пришли Дубыня и Стоян. Дубыня подошел к печке, и, протянув руки, прислонил их к ней.

— Ветер крепчает, а мороз такой, бр… бр-ррр, — молвил он, и, глянул на унылого наследника. — Хорошо, что тебя Храбр, послушались и свернули, а то точно носы бы отморозили.

Храбр сел напротив наследника, и благодарно посмотрев на друга, усмехнулся.

— Ты, чего, невеселый, Святозар, — поспрашал Стоян, и, усаживаясь рядом, похлопал его по спине. — Нога болит, что ли?

— Нет, Стоян, нога не болит, — ответил наследник и убрал локоть со стола. — Я же чулок не снял. Вот пойду в баню, как это я сделал в Новочире, сниму чулок, она заболит. И тогда будете вы, ты и Храбр, меня на плечах оттуда выносить. В комнату вошла жена большака, полная, пожилая женщина. Она принесла высокий глиняный кувшин молока и чаши, поставила на стол, с любопытством оглядела наследника, тяжело вздохнула, и, поклонившись ему, бесшумно вышла. Не успела она выйти, как в комнату вошел Воислав и его сын, они принесли здоровущее блюдо пельменей, в мисах сметану, растопленное масло и несколько блюд поменьше, для каждого. Дубыня обогревший руки обок печки, подошел к столу, и, пододвинув Храбра, сел подле.

— Воислав, — вопросил Святозар, увидев как тот смущенно, переминаясь с ноги на ногу, остановился около стола. — А ты, чего за стол не садишься?

— Да-к, как-то, не…,- неуверенно заметил большак и развел руки в стороны.

— Никаких не…,- настойчиво проронил наследник. — Зови жену, сына и садитесь с нами.

Воислав широко улыбнулся и кивнул сыну, а когда отрок вышел, сел рядом с Дубыней.

— Воислав, — обратился к нему Храбр. — Ты бы нашему наследнику чего-нибудь печеного принес, он у нас дюже любит выпечку.

— А, то, как же, как же, — заулыбался большак, увидев, как Святозар, взял протянутую ему Храбром ложку и принялся накладывать себе в блюдо пельмени. — Сейчас жена принесет.

И точно вмале жена Воислава внесла блюдо полное расстегаев и пирожков, а сын большака принес разносолы: соленые грибы — белые, грузди, боровики; квашеную капусту и свеклу; моченые яблоки и груши.

— А, куды же вы, ваша милость, зимой то едите, в такие холода? — поинтересовался Воислав.

Наследник положил на блюдо расстегаи, взял поданную Стояном чашу молока, и, отпив из нее, изрек:

— Мы, едим в Валадар.

— Да-к, чего же, зимой отправились, по такому холоду? Ведь в наших краях, — пояснил большак, довольным взглядом обозревая жующего наследника. — В наших краях просимец и сечень, самые лютые месяца, стоило ли отправляться в путь?

— Слушай, Воислав, — спокойно заметил Храбр, переводя разговор в иное русло. — Ты, чего жену к столу не зовешь, наследник же ее пригласил.

— Эх, да она Храбр, не придет, — ответил большак, улыбка сбежала с его губ и он весьма бедственно вздохнул. — Дочь у нас меньшая болеет… Она около нее и воркует, ей не до застолья, вы уж, ваша милость, нас простите.

— Болеет? — переспросил Святозар, запихивая в рот пельмень обильно политый сверху сметаной. — А, что с ней?

— Да, — уклончиво произнес Воислав. — Как простыла в грудне месяце так никак и не оправится. Знахарка наша деревенская, чего уж тока не пробовала, какими ее снадобьями не поила, а толку нет. Кашляет она, бледнеет, то жар у нее, то озноб… Эх, верно, то и не болезнь вовсе, а колдовство.

— А, кто же, на дочь твою, колдовство бы стал накладывать, — прекращая есть, удивленно спросил Дубыня.

Святозар отложил ложку в сторону, не менее чем наставник изумленно посмотрел на большака, а Воислав сызнова муторно вздохнул, да начал пояснять:

— За несколько дней до болезни дочери, заезжал в нашу деревню человек. Сам такой вроде невзрачный. Остановился на ночь у меня. Ну, я его принял, как положено, стол накрыл, да сел с ним. Он сначала вроде ничего: ел, пил, а позже спрашивает у меня, в какого Бога я верю, по каким, значит, традициям живу. Я, засмеялся, отвечаю ему, что я восур, Бог мой Сварог и ДажьБог. И живу, я, так как жил мой отец, дед и прадед от начала времен. А он мне зашептал тогда, что нет! нет! нет!.. никакого Сварога. Нет его сыновей, нет ДажьБога, ложь то, ложь…Есть лишь один Бог, и звать его надо господь, потому что он господин нам, хозяин, а мы его яремники. И это господь сотворил весь мир из ничего, одним своим словом. Он может сделать все, что пожелает… все, что захочет. И его вестоплеты, по его внушению теперь ходят по земле и учат людей. И он и есть этот вестоплет… и еще он шептал мне, что его господь ни имеет, ни тела, ни костей, и он ни похож на то, что мы видим вокруг себя. Говорил, что если его господа увидит простой человек, то сразу умрет. А его господь, он — вечный, неизменный, всемогущий, вездесущий. — Воислав на миг прервался и расстегнул серый чекмень — широкий, короткополый кафтан с перехватом, да немного помолчав, продолжил, — а, я, точно, околдованный сидел и слушал его…Ничего сказать не мог… Ну, а погодя вошла в комнату моя дочь, Благославушка, глянула она на этого вестоплета, да как крикнет на него: «Сейчас же замолчи, замолчи колдун… Господь, какой твой господь, это Чернобог, что ли? А, ну, собирай свои вещи и уходи с дома моего отца, с дома, где вечно жили и, будут жить мои Боги: Сварог, ДажьБог, Перун и Семаргл.!» Тот вестоплет, вскочил с лавки, что-то шепнул, глянул на Благославу и плюнул в нее… прямо ей в лицо. На его беду, в дом мой зашел, средний сын, он заскочил в комнату, схватил его за шиворот, вытащил из дома и вышвырнул со двора… Он, оказывается, услышал лишь конец разговора, хотел сам зайти прервать разговор, но Благославушка опередила… — Большак порывисто выдохнул и добавил, — а дня через два она и заболела. Да никак не поправится, никак.

Святозар взял утиральник, порывчато вытер им губы и руки, и, поднявшись, вельми строго сказал:

— Эх, Воислав, чего же ты слушал, этого вестоплета? Нешто, ты, не знаешь, что вестоплет это сплетник, враль, переносчик и врун. Он пришел к тебе в дом со своим господом Чернобогом, который любит принимать разные образы, и при помощи их заползает в наши души, занимает там место истинной веры и Богов. И если бы не твоя дочь, может уже и в твоей душе была бы эта язва. А теперь, поднимайся, веди меня к дочери, я ее буду лечить.

Воислав недоуменно посмотрел на наследника и спросил:

— Как это лечить?

— Как, как, — ответил за Святозара Стоян, также во время сказа переставший есть и напряженно слушающий большака. — Наш наследник великий ведун и ему доступна светлая, чистая магия добра. Та, магия, которая идет с нашими Богами. Чего, ты, Воислав, сидишь, вставай, веди нашего наследника к своей дочери и славь ДажьБога, что он нагнал на твою деревню метель, и Святозар по настоянию Храбра согласился сюда заехать.

Воислав тут же вскочил с лавки, и, указуя рукой, повел наследника за собой в покои к дочери. Они прошли через комнату, где раздевались, и в которой теперь на лавке сидел сын Воислава, что — то мастеривший из брусочков, да повернув направо, вошли в кухню. В кухне широкой, но не длинной комнате уместилась, не только печь, но и стол, пара сидений, а также придвинутое к стене широкое ложе. Воислав кивнул на ложе и пояснил:

— Мы пока с женой сюда перебрались, чтобы Благославушке попросторней было.

Вход в покои Благославы закрывал длинный, плотный полог, отодвинув оный вступили вовнутрь комнаты. Святозар вошел первым, следом за ним большак. В покоях освещенных двумя небольшими окнами было дюже светло, а все потому что занавески на окошках были отодвинуты. Около левой стены впритык к печке было поставлено ложе, и на нем лежала девочка — отрок, лет тринадцати, с пшеничными волосами, бледным, почти белым личиком и крупными, голубыми глазами. Девочка прикрывала рот маленьким утирником и негромко кашляла. Рядом с Благославой на табурете сидела мать, и влажным утиральником обтирала лицо дочери. Лишь только в комнату вошел Святозар, мать и дочь удивленно посмотрели на него.

— Здравствуй, Благослава, — обратился к девочке Святозар. — Я, гляжу, ты болеешь?

— Да, — тихо ответила девочка и надрывно закашляла.

— Воислав, подите с женой из комнаты, — оглядываясь на большака, повелел Святозар. — Я с Благославой по беседую.

— Пойдем, Милава, — кивнув, торопливо молвил большак и взял под руку жену.

— Куда, Воислав? — беспокойно спросила Милава, и, всхлипнув, утерла влажным утиральником глаза. — Благушка, вся горит, куда я пойду?

— Знаешь, Милава, надо тебе еще молока гостям нагреть, — ровным голосом ответил за Воислава Святозар.

Милава тревожно зыркнула на мужа, посем перевела взгляд на дочь, наклонилась, нежно поцеловав ее в щеку, и поднявшись, вышла следом за Воиславом из комнаты. Святозар сел на освободившийся табурет, протянул руку и потрогал лоб девочки. Благослава была очень горячей и тяжело вздрагивала всем телом, ласково ей улыбнувшись, наследник посмотрел прямо в ее голубые, ясные, чистые глаза и вопросил:

— Благослава, ты, знаешь, зачем я пришел?

— Вылечить меня, ваша милость, — просияв в ответ, произнесла девочка. — Вы же ведун.

— Да, я пришел, тебя вылечить, — с теплотой в голосе проронил Святозар. — А, знаешь, кто меня прислал?

— Я знаю, ваша милость это наши Боги. Это наш прародитель ДажьБог, прислал вас. Боги истинно живые и сущие, — шепнула девочка, и, закрыв ротик утирником, сызнова натужно закашляла так, что судорожно сотряслось ее маленькое, исхудавшее тельце.

Святозар немного помолчал, разглядывая красивое лицо девочки, вытянувшееся от болезни, темные круги под глазами, и выступающий от жара пот на лбу и тихим голосом, поспрашал:

— Все эти дни ты так тяжело болела, и наверно, просила их о помощи, а они не откликались, о чем ты тогда, думала?

— Нет, ваша милость, я не просила их о помощи, — отрицательно помотав головой, ответила Благослава. — Зачем я буду просить их? Я всегда славила их имена, благодарила, а просить?.. Нет, никогда ничего не просила у них…

— Но Боги видели твою гордую душу, — повысив голос, молвил Святозар. — Видели твой гордый нрав, они слышали твои благословления и поэтому наш прародитель ДажьБог прислал меня к тебе. Будь, Благослава, всегда гордой и светлой девочкой, никогда не забывай своих Богов, и ни кому, ни позволяй шептать тебе в уши! И тогда Боги не отвернуться от тебя! — Наследник на миг стих, и, положив руку на лоб девочке, добавил, — а теперь закрой глаза, Благослава, и я буду тебя лечить.

Девочка еще раз кашлянула, и, убрав руку с утирником от сомкнутых губ, послушно закрыла глаза. Святозар лишь миг медлил неотступно вглядываясь в бледное лицо девочки, на ее сомкнутые едва вздрагивающие веки и губы, а засим глубоко вздохнув, тихо зашептал заговор: «О, Алатырь — камень, ты, отец всех камней! О, Мать-Сыра-Земля, ты, мать всего живого! О, ДажьБог, ты прародитель, всех восуров! Твоим светлым и чистым именем, ДажьБог, живыми водами, что бегут из-под Алатырь-камня, сырой землей покрывающей нашу Землю, снимаю всю хворь, боль, зло с отрока Благославы! И слово мое, да будет, как не сгибаемая мощь великого витязя ДажьБога!» Святозар дошептал заговор до конца и внезапно на него и девочку, откуда-то сверху упал густой золотисто-белый туман, липкие испарения окутали тело наследника, проникли вовнутрь его души. Слабо дунул на то плотное марево Святозар, и оно какой-то морг недвижно поколыхав своими тугими парами, вмале рассеялось и внезапно показался зеленый хвойный лес, наполненный трелью птиц, ярким солнечным светом. А в том лесу на покатой полянке поросшей зарослями малины стояла повзрослевшая Благослава и держала на руках младенца, подле нее, нежно приобняв ее за стан, находился улыбчивый, высокий, крепкий юноша. И опять перед очами покачивая золотисто-белыми парами проплыл справа налево густой дым, и точно принес на своих зубчатых края новую картинку. И Святозар узрел большую комнату избы, широкий, прямоугольный стол посередь нее, а за ним взрослую женщину Благославу, и уже не юношу, а взрослого мужчину — мужа, да с десяток крепких и рослых, как отец мальчиков разного возраста. Все они сидели за накрытым столом полным мяса, выпечки и солений. И снова плавно пронесся золотисто-белый дым и мелькнуло изображение, а на нем уже седая, старая Благослава, сидит на лавочке возле высокой избы и наблюдает, как молодая красивая дева держит младенца под ручки, помогая делать первые шаги ее праправнуку. И наново пред глазами наследника уже стоит тугой, покачивающийся золотисто-белый туман, теперь он не плывет, а едва колеблется и медленно начинает опускаться вниз на ложе девочки, на саму Благославу, на пол и исчезать, словно впитываться в них.

Святозар посмотрел на девочку, и убрал руку с ее лобика. На щечках Благославы проступил яркий румянец, жар спал и даже цвет лица стал живым и здоровым, девочка крепко спала и во сне чему-то улыбалась. Наследник улыбнулся ей в ответ, и, поднявшись, бесшумно вышел из комнаты.

В кухни на табурете сидела Милава и плакала, утирая белым утиральником бегущие из глаз слезы.

— И чего ты, Милава, плачешь? — негромко спросил ее наследник, останавливаясь подле женщины. — Дочь твоя проснется завтра утром и опять запоет, как соловушка. Наполнит твой дом счастьем и радостью и не будет она больше болеть никогда, слышишь Милава никогда. Она выйдет замуж, родит своему мужу десять сыновей ратников, а умрет в глубокой старости, увидев не только внуков, правнуков, но даже и праправнука.

Милава перестала плакать, утерла глаза и взволнованно воззрилась на наследника, губы ее слегка дрогнули, она вздохнула, подавляя рвущиеся из нее рыдания, и дрогнувшим голосом, молвила:

— Ох, страшно-то, ваша милость, словам вашим верить.

— Да, это отчего же страшно? — усмехнулся Святозар и подойдя к окну отодвинул занавеску и глянул на улицу, где лютовала метель, забрасывая деревню Ясную снегом. — Смотри, Милава, как на дворе метет, а все ради твоей дочери, все ради того, чтобы я ее излечил…. Потому как она необычайной души человек: сильная, гордая, смелая, вольная… Вот какая она, истинная восурка! Такими людьми ДажьБог дорожит, и он не позволил бы ей умереть. Ему нашему прародителю ДажьБогу такие люди на земле нужны. Ты только подумай, ведь сколько твоя дочь добра, света и гордости вложит в души своих сыновей, в души людей живущих рядом. Так вот и ты прекращай плакать и радуйся, что живешь рядом с таким человеком… — Святозар подошел к Милаве, взял ее за плечи, поднял на ноги, и, обняв, добавил, — Благославе надо выспаться, ты ее не тревожь. А, мне, Милава, уж очень бы хотелось попить горячего сбитня, ты уж будь добра принеси нам его. А потом приходи сама к столу, потому что я тебя, наследник нашей прекрасной Родины приглашаю.

Милава прижалась к Святозару, чуть слышно всхлипнув и затрепетав от радости да пережитого волнения и торопливо кивнула. Наследник же выпустив женщину из объятий, неспешно направился в комнату, где его ждали наставники и Стоян. Пока Святозар отсутствовал, в комнату принесли два ложа, для Дубыни и Стояна, и поставили вдоль пустой стены, малеша сдвинув стол. Наследник вошел в комнату, где со стола уже убрали пустые блюда, оставив лишь выпечку и кувшин с молоком, да чаши. Наставники, Воислав и Стоян, как и прежде сидели за столом и беседовали, а увидев Святозара, замолчали и уставились на него, Воислав же беспокойно привстал с лавки. Наследник сел подле Стояна и мотнул головой большаку, а когда тот опустился на лавку, успокаивающе сказал:

— Воислав, хорошая у тебя дочь… И, знаешь, такая она светлая и чистая. Завтра утром она проснется здоровой, и более не будет болеть это дар ей за ее смелость. Дар, который послал на нее ДажьБог, — Святозар замолчал, и погладил полыхающим белым светом камень на перстне.

— Дар ДажьБога, — смущенно вопросил Воислав. — И чем же мы такое заслужили?

Наследник оторвал взгляд от камня, зыркнул прямо в зелено-карие глаза Воислава, и, усмехнувшись, пояснил:

— Да, это не вы заслужили. Ни ты, ни твоя жена… Это заслужила твоя дочь, потому что она всегда славила наших Богов и ничего не просила у них. Потому что она смелая, вольная девочка смогла победить врага веры своей.

В комнату вошла Милава принесла глиняный кувшин с горячим сбитнем, поставила на стол, и, поглядев на присмиревшего от слов наследника мужа, дернувшимся голосом произнесла:

— Нет жара, нет жара у Благушки… Лежит, лапушка, тепленькая, щечки розовые, дышит спокойно и не кашляет. — Она ступила к Святозару ближе с нежностью поцеловала его в густые каштановые кудри волос и мягко добавила, — ах, свет вы наш, наследничек! До чего же вы замечательный мальчик! — и, смахнув с очей набежавшую слезу, вышла из комнаты.

Стоян налил Святозару сбитня и подал полную чашу. Наследник принял чашу, и, поднеся ее к губам, принялся потихоньку пить горячий сбитень. Он свел вместе брови, насупил лоб и, было сразу видно, что-то напряженно обдумывал. Большак сидел весьма тихо, напротив наследника, и смотрел благодарно ему в глаза, а Стоян неторопливо разливал сбитень и передавал чаши наставникам.

— Воислав, — наконец очнувшись от своих раздумий, спросил Святозар. — А, тот вестоплет, больше ни в каких деревнях не объявлялся, не знаешь?

— Знаю, ваша милость, — откликнулся Воислав, принимая чашу со сбитнем от Стояна. — Мой сын, его как выкинул со двора, он тут же сел на коня и ускакал. А на следующий день я отправил третьего моего сына в близлежащие деревни, чтоб он, предупредил большаков, насчет этого вестоплета, чтоб значит, коли объявится, гнали они его поганой метлой. А когда сын вернулся, то рассказал, что этот вестоплет в тот же вечер приехал в деревню Радостную, она самая близехонькая от нас. Остановился у тамошнего большака, и тоже начал разговоры вести про веру. Но тока Домаш, так большака зовут, его сам из дома, то и выкинул, да кол из забора вырвал и изгнал его из деревни… колом значит изгнал.

— А у Домаша, никто в семье не заболел, после этого вестоплета? — поинтересовался Святозар.

— Нет, никто не заболел, — качая головой, ответил Воислав. — Мои мужики ездили туда, после того как моя дочь заболела, и говорили, что там все спокойно, никто не болен.

— А, ты, чего, Святозар, думаешь, он теперь на всех колдовство будет накладывать? — поспрашал с тревогой в голосе Дубыня.

— Да, все может быть, Дубыня, все может быть…,- протяжно откликнулся Святозар. И миг спустя опустил чашу на стол развернулся к Стояну и молвил, — ты, друг мой, помнишь наш разговор с Эрихом про Нука? — Стоян кивнул в ответ головой, наследник муторно вздохнул и будто сотрясся всем телом, а увидев в глазах наставников беспокойство, пояснил, — Нук говорил Эриху все тоже про Чернобога. Все те же слова, что и этот вестоплет… И хотя я уничтожил Нука, но наверняка остались те, кто прислуживал ему… Те кто украл меня… и может этот вестоплет один из его людей.

Милава опять бесшумно вошла в комнату, теперь на ее лице сияла улыбка, она принесла еще один кувшин горячего сбитня, сама налила в пустую чашу напитка, и, придвинув ее к рукам наследника, добавила:

— А, это, ваша милость, клюквенный, попробуйте, уж такой он вкусный, когда горячий.

Святозар, наставники, Стоян и хозяева просидели за столом до позднего вечера. Милава еще не раз уходила из комнаты, чтобы принести для наследника горячего сбитня, пытаясь хоть так отблагодарить его за излечение дочери. Наутро Милава напекла для гостей расстегаев и высоких, круглых пирогов, и в этом ей смогла помочь Благослава которая, как правильно сказал Святозар, поднялась совершенно здоровая и принялась напевать, словно соловушка, восурские песни, наполнив дом и души находящихся в нем радостью и счастьем. Метель, утихшая к вечеру следующего дня, завалила снегом не только дорогу, но и дворы, и путникам пришлось задержаться на сутки в деревне.

Рано утром следующего дня снабженные провизией наследник, наставники и други покинули гостеприимную деревню Ясную, ее светлых жителей и необыкновенно чистую и гордую девочку Благославу. Святозар заговором расчистил дорогу от снега, и путники отправились в дальнейший путь.

Дорога, по которой ехали путники, пролегала прямо сквозь могучие, хвойные леса, с двух сторон от ездовой полосы теснились многолетние, темно-зеленые, раскидистые ели, высокие сосны, образующие на верху стволов из ветвей развесистые шапки-ушанки, широкополые красавцы кедры и тонкие, точно в девичьих расклешных сарафанах пихты.

Зимний, морозный воздух был наполнен чистотой и запахом хвои, изредка перелетающие с дерева на дерево, вороны громко каркали, а длиннохвостые сороки без умолка стрекотали и трещали при виде людей, порой негромко ухали серые неясыти. Леса жили своей постоянной, повседневной, никогда не останавливающейся жизнью. Частенько на дорогу выходили неуклюжие, горбоносые лоси, небольшие стада пятнистых оленей, прямо из поваленных деревьев выскакивали белые, длинноухие зайцы, рыжие плутовки лисы, в густых, ярко-желтых шубах, а иногда показывались и одинокие серые волки, любопытным взглядом оглядывающие людей.

Погоняя лошадей, большую часть дороги ехали мелкой рысью. Святозар все время старался пустить галопом своего коня, но каждый раз был сдерживаем Храбром, который, ни на шаг, ни отпускал наследника от себя, остужая его беспокойство и горячность. Еще много раз на Святозара и сопровождающих его налетала метель, снега ложились и ложились на прекрасную восурскую землю, на леса, реки, деревни и города. И каждый раз приходилось путникам пережидать вьюгу в деревнях в домах большаков, или в городах в домах вельмож и воевод.

 

Глава двенадцатая

Хвойные леса тянулись вплоть до Валадара и к середине месяца сечень путники наконец-то увидели, впереди реку Валу, а на левом ее берегу крупный город Валадар. Когда Святозар, наставники и други миновали покрытую толстым слоем льда реку Валу и вошли в город, то поразились его красоте. Приподнятые над землей дома, в Валадаре, были сложены из бревен хвойных деревьев, гладко обтесаны, и искусно украшены разнообразной резьбой, покрывающей крыльцо, перила, окна, ставни, крышу, а иногда и стены домов. Каждый дом был украшен своим рисунком, где-то это были деревья, где-то цветы, а где-то звери, каждый валадарец старался на свой лад. Все дороги и мосты в Валадаре были также выложены из залащенных стволов, и очищены от снега. В центре города стояла высокая, деревянная башня, венчающаяся не широкой наблюдательной площадкой, на которой сидел дозорный оглядывающий город и предупреждающий о пожарах. Храбр направил коня к вышке в центр города, потому как именно там находился дом воеводы Велемудра, молодого, крепко-сложенного мужчины с не густой цвета ковыли бородой и такими же волосами, да с темно-карими глазами. Стоило наследнику, наставникам и другам подъехать к невысоким деревянным воротам, и спешиться, как из калитки вышел сам воевода, а слуги его уже открывали ворота, принимая у уставших от дороги путников лошадей.

— Может баню натопить? — спросил Велемудр проводив наследника и наставников в большую, светлую гридницу.

Святозар снял с себя овчинник и шапку положил на лавку, и, устало опустившись рядом, пристроил озябшие руки на столешницу да растягивая слова ответил:

— Да, было бы не плохо Велемудр. Вот только я так устал, что не знаю, дождусь ли ее.

— И, что, Святозар, — сказал Храбр, остановившийся почитай посередь гридницы. — Ты, такой грязный на ложе ляжешь?

— Ох, Храбр, — покачал головой Святозар и увидел входящих в гридницу Стояна, Часлава и Звенислава. — Коли я такой грязный и тебе для меня чистого белья жалко, так я могу лечь и на пол. Что ж, мне не привыкать, я все же воин…

Велемудр засмеялся, и, подняв с лавки теплую одежу наследника, передал ее вошедшему в гридницу слуге, приказав готовить бани, и добавил, обращаясь к Святозару:

— Нет, наследник, на полу не стоит спать укладываться, уж я для тебя ложе точно найду, даже если ты помыться не пожелаешь.

— Слыхал, Храбр, — кивнул Святозар головой в сторону воеводы. — Велемудр, позволит мне грязному в ложе лечь, так как понимает, что я дюже устал.

— Мы, все устали, — мягко заметил Храбр, и, одернув помятый от дороги короткополый кафтан, подошел к столу, сел рядом с наследником, положив ему на плечо руку так, что под ее весом Святозар пригнулся к столу. — Но помыться, следует.

— Это ты, Храбр, так решил поддержать наследника, что ли, — захохотав, спросил Звенислав. — Потому его к лавке и к столу своим весом придавил.

Храбр бросил сердитый взгляд на Звенислава, но руку с плеча Святозара поспешно убрал. Наследник тотчас распрямил усталые плечи, вяло пошевелил ими, широко улыбнулся и негромко заметил:

— Вот, спасибо Звенислав, что заступился. — Затем перевел взгляд на стоящего возле него воеводу и поинтересовался, — Велемудр, а сколько дней пути до Арапайских гор.

— Ну, — проведя по непослушным волосам рукой, откликнулся воевода. — Дня три не меньше… а какая именно вам там нужна гора, али долина?

— Долина, — протянул Святозар, и поморщил лоб, так, что он покрылся тонкими паутинками морщинок. — Нам нужна Лунная долина, обок две горы называемые Два брата, они похожи друг на дружку словно братья. На правой горе находится вход в царство гомозулей, это пещера, из каковой вытекает горная река.

— Я, наследник, если и бывал, то тока в предгорьях Арапайских гор, а туда на горные гряды не ходил, — пояснил Велемудр, и, пригласил гостей усаживаться к столу, за которым расположились наследник да Храбр. — Но я знаю людей там часто бывающих, есть тут у нас в Валадаре такие мужики, для каковых горы точно дом родной. Вы сегодня передохните, в баньке попарьтесь, а я к завтрему этих людей позову.

Прибывшие и Велемудр невдолге опустились на лавки подле стола. Дубыня подсел к Храбру, а други наследника опустились на лавку напротив Святозара, наставников и воеводы.

— Нет, Велемудр, зови их сейчас, — произнес Святозар. — Пока мы дождемся бани, как раз и успеем обо всем переговорить.

— Наследник, — воевода озабоченно покачал головой. — Сейчас на дворе зима, никто в горы зимой не ходит, нужно ждать весны, тепла. Ты, же видел, сколько снега, около Валадара, во, — и Велемудр, провел рукой по поясу. — А, там, в горах его еще больше, да лавины там сходят, одна за другой и несут они на себе столько снега…Там сейчас в такую непогоду сгинуть ничего не стоит. И не до какой Лунной долины вам не добраться.

— Ну, кому может и не добраться, — усмехаясь, проронил Святозар и довольным взглядом оглядел сидящих за столом. — Это и хорошо, что им не добраться, значит все останутся в Валадаре, а я улечу.

— Велемудр, — вмешался в разговор Храбр и голос его прозвучал вельми сердито и требовательно. — Принес бы ты нам поесть, да послал бы за своими людьми, потому как нам надо переговорить с ними.

Воевода посмотрел на наставника, и, увидев как тот кивнул ему в сторону выхода, молча поднялся и быстрым шагом выйдя из гридницы, притворил аккуратно за собой дверь.

Храбр развернулся на лавке, уставился долгим, наполненным тревогой взглядом на Святозара, и, положив ему руку на плечо, крепко его сжал да ровным голосом молвил:

— Слушай, меня, внимательно Святозар. Не знаю, как другие, а я тебе улететь не позволю. Я с тобой иду до самых ворот прохода в Пекло…. Если я, мой мальчик, не могу сойти с тобой туда и там помочь тебе, то хотя бы доведу до ворот. Так просил меня Ярил. Но даже если бы он и не просил, я бы все равно тебя не отпустил бы одного.

— Знаешь, Храбр, — громко кашлянув, заметил Стоян. — Ты, тут не один такой… Я уверен каждый из нас пятерых зная, куда идет наш Святозар, и, догадываясь, что ему предстоит там пережить, не покинет его до самого конца. И я говорю за себя, своего отца, и моих другов, которые я уверен, думают так же. — Стоян воззрился на сидящих рядом с ним Часлава и Звенислава, каковые при первых же словах старшего дружины, яростно закивали головами и точно отвечая за них досказал, — идем вместе с наследником до ворот прохода.

— Ох, ну до чего же вы упрямы, — скривив губы, буркнул себе под нос Святозар. — Вы, что ж не понимаете, я бы обернулся орлом и в миг бы очутился там, нашел пещеру, да вошел вовнутрь. А, теперь, думай вот, как мне облегчить нам нашу дорогу.

— Ну, ты у нас умница, — засмеявшись, откликнулся дотоль молчавший Дубыня и подпихнул плечом Храбра в спину, который все еще нависал над наследником, держа его рукой за плечо, словно боясь, что тот сейчас обернется орлом и улетит. — Подумай, как нам нашу дорогу облегчить. Так как я с Храбром и Стояном согласен, и одного тебя никуда не отпущу.

В гридницу открыв дверь, вернулся воевода и сел на прежнее свое место рядом с наследником, а следом слуги принесли и поставили на стол: блюдо тушеной говядины с хреном, блюдо разварной лососины с хреном, блюдо вареных раков со сметаной; и пироги: с мясом, рыбой, творогом, а также сладкие блинчатые, да в двух высоких кувшинах наливку из морошки и брусники. Святозар поспешно придвинул к себе пустое блюдо и принялся накладывать тушеной говядины, да взял здоровущий кусок пирога с мясом, а Велемудр налил ему в чашу наливки. Изголодавшийся за день наследник лишь пригубил крепкую наливку и принялся, быстро есть.

— Велемудр, — грозно глянув на воеводу, сказал Храбр, когда увидел, что мирно беседующий о чем-то с наследником воевода, подлил еще наливки в чашу Святозара. — Ты, там заканчивай наследнику наливать наливки, хватит с него и одной чаши. Ему еще надо с твоими людьми переговорить, обсудить наш путь. А, то он и так устал с дороги, да сейчас еще и охмелеет. Наливка, я попробовал дюже крепкая, и уж тогда точно ему не до разговоров, не до бани будет.

Святозар услышав слова Храбра внезапно поперхнулся не дожеванным пирогом и громко закашлял, поспешил прикрыть ладонью рот. Велемудр также торопливо протянул руку, несильно два раза хлопнул наследника по спине. Покрасневший, словно рак, Святозар наконец прокашлялся и обижено уставившись на наставника, недовольным голосом заметил:

— Храбр, ну, чего ты, в самом деле… Я чего маленький, что ли? Сам не понимаю, что можно и сколько?

— Это я не знаю, маленький ты али нет, — улыбнувшись, добавил наставник и отодвинул от Святозара полную чашу с наливкой. — Но то, что ты еще молод, это я знаю точно. Да, и вообще, — обратился Храбр к воеводе и оправил пальцами темные тронутые сединой усы и бороду. — Ты бы лучше, Велемудр, угостил наследника этим вашим знаменитым горячим напитком, чтоб он взбодрился. Как он у вас тут называется?

— Чай, чай, он у нас называется, — незамедлительно откликнулся Велемудр, и, повернув голову в сторону двери, позвал слугу. — Гудим, — слуга заглянул в гридницу, через дверной проем. — Гудим, принеси наследнику, чая черничного с травами, — слуга кивнул и тотчас исчез, верно направившись выполнять повеление.

— Чай, — протянул Часлав, сидящий как раз напротив воеводы, и торопливо уплетающий большой кусок пирога с рыбой. — Интересное какое название, а чего оно значит?

— Да, кто же его знает, что значит, — усмехаясь, произнес воевода, и, взяв у наследника пустое блюдо, поставил его на край стола. — Чай он и значит чай, напитки это на травах, да ягодах, заваренные и поданные в горячем виде.

В гридницу вошел Гудим и принес большую медную, пузатую посудину с ручкой и носиком, да несколько чистых чаш. Он поставил посуду на стол и налил в одну из чаш чая, да придвинув к рукам Святозара, молвил:

— Хорошо, ваша милость, его пить со сладким блинчатым пирогом, да вареньем. Принести вам варенья?

— Варенье, — раздумчиво изрек наследник, и, поднеся чашу к носу, понюхал чай. Он сделал небольшой глоток, и погодя сказал, — вкусно… Однако я варенье не больно то люблю…

— Так вы такое и не ели в своем Славграде, — улыбаясь, отметил Гудим, и, собрав пустую посуду со стола, остановился около наследника. — У нас в Валадаре самые лучшие варенья в Восурии, это ж всем известно. Такие сласти тока у нас и готовят. Какое вы хотите варенье? Есть варенье из брусники, морошки, рябины, вишни, смородины.

— Ну… можно из морошки попробовать, — проронил Святозар и принялся пить, нежно-благоухающий черникой и летними полевыми травами, чай.

— Чичас, — радостно отозвался Гудим. Слуга не мешкая направился к дверям из гридницы, на ходу обратившись к Велемудру, — воевода там это… Люди приехали, за которыми ты посылал, впустить их?

— Конечно, конечно Гудим, веди их. Мы их ждем, — поспешил ответить Велемудр и налив чая в пустые чаши передал их наставникам и другам наследника.

Гудим вернулся очень быстро, он принес большую мису с красноватым вареньем из морошки, да три чистые, пустые чаши. Следом за слугой вошли два мужика средних лет. Один из них был весьма высокий и худой, с белой кожей лица и красноватыми кончиками ушей, точно обмороженными. У него имелась не густая, белокурая борода и усы, и такого же цвета волосы, одетый в серый, короткополый чекмень, сидящий на нем как-то неопрятно, толи потому как был ему большеват, толи длинноват, мужик явственно волновался. Второй мужик был крепким, не высоким с белокурыми волосами и бородой, с нежно-голубыми глазами, обряженный в такой же серый чекмень, он всяк миг тревожно оправлял его книзу, стараясь разгладить на нем все складочки.

Мужики вошли в гридницу беспокойно уставились на воеводу, погодя неторопливо переводя взгляд с одного гостя на другого, оглядели каждого, и, дойдя до наследника, остановили на его лице взоры, да разом улыбнувшись, низко поклонились.

— Наследник, — сказал воевода. — Познакомься, это, — и он указал рукой на высокого мужика. — Это Изяслав, а это, — и он указал на второго мужика. — Его брат Мал. Про этих мужиков я тебе и говорил, они бывали в Арапайских горах.

Святозар поднялся с лавки, и, кивнув в ответ мужикам, благодушно молвил:

— Здравствуйте Изяслав и Мал. А, ну, Часлав, малость сдвинься, пускай мужики с нами за стол сядут.

Часлав пихнул в бок Звенислава, тот недовольно пододвинулся, а мужики робея подошли к столу и скромно сели на лавку. Святозар тоже опустился да внимательно обозрел каждого из братьев, а когда Гудим подлил ему чая, взял горячую чашу в руки и сделал небольшой глоток. Слуга придвинул пустые чаши к мужикам и налил им туда чая.

— Значит, вы, Изяслав и Мал, бывали в Арапайских горах? — спросил наследник, прерывая затянувшиеся молчание и увидев, что братья наконец-то начали пить чай.

— Бывали, ваша милость, — с растерянностью в голосе ответил Изяслав и кашлянул.

— А, знаете ли, вы, так называемую Лунную долину, рядом с ней две горы, называются они Два брата, — поинтересовался наследник, и опустив чашу на стол, начал тереть горящий белым светом камень в перстне на правом пальце, по-видимому волнуясь.

— Да, — также скоро, как допрежь того его брат, откликнулся Мал. — Я там бывал, но туда долго идти.

— Фу…,- успокоено выдохнул Святозар, словно днесь решилась его судьба.

— Погодь, Святозар. — Строго зыркнув на наследника, заметил Храбр, и обратился к Малу, — долго, это сколько?

— Долго… дней шесть, — протянул Мал и по-быстрому допил чай. — И дорога туда тяжелая и опасная. Там на одной из этих гор, на правом брате, есть вход в царство гомозулей, я сам видал…

— Видал? — наследник перестал тереть камень на перстне и напрягся всем телом. — Как же ты мог увидеть вход? Ведь, вход в царство гомозулей, пролегает через пещеру.

— Нет, — замотал головой Мал. — Это не пещера… Это вроде каменного дома.

— Каменного дома? — сдвинув брови и беспокойно застучав костяшками пальцев по поверхности гладкой столешницы, переспросил наследник.

— Ну, да, вроде дома, — принялся пояснять Мал, и не менее беспокойно заерзал на лавке. — Я сам к нему подходил, и даже внутри бывал. Стены его словно у дома сложены из каменных, гладко обтесанных плит, очень тяжелых и огромных. А сверху на стены положена такая же мощная каменная плита, вроде крыши. Там где в домах делают двери, в этой постройке вырезана круглая, широкая дыра. Я с трудом туда смог пролезть и с таким же трудом вылез. Внутри дома, пол тоже каменный, а по стенам какие-то едва различимые рисунки нанесены. Да, этих построек на той горе несколько. Я бывал во всех и все одинаковые и снаружи и внутри.

— А, по длине, ширине, они какие? — поинтересовался Храбр, не менее чем другие изумляясь сказу Мала.

— Да, какие…,- пожимая плечами, протянул Мал. — Я же говорю как дом, четыре стены, высотой….Где-то чуть меньше сажени длина. Ширина аршина по два, ну а крыша сажень на сажень.

— Нет, — отрицательно закачал головой наследник и расстегнул на кафтане верхние застежки, оно как в гриднице было дюже тепло так, что лоб его покрылся потОм. — Это не вход в царство гомозулей. Я точно знаю, что в царство гомозулей вход пролегает через пещеру, и находится она где-то в середине горы.

— Я, конечно, не буду спорить, — произнес Мал и принялся водить пальцем по краю чаши, да глянул прямо в глаза Святозара. — Но я бывал на этой горе не раз, да не один. Там на берегу Восточного моря возле Арапайских гор стоит город Тангортам и живет там народ атинцев. Ну, вы, наверняка, это знаете, их там живет немного и верят они в Сварога и ДажьБога. Мы с ними давно дружим и ведем торговлю. Ну, а у меня там родня живет, потому как моя жена атинка, и я там частенько бываю. А, младший брат, моей жены, так он с весны по осень в горах живет, он стада овец пасет. Он то мне эти дома и показывал, да сказывал, что в тех постройках частенько ночами горит яркий свет, будто солнечный. Эт значит, верят атинцы, гомозули выходят и убирают их, да чистят…. Атинцы, про эти входы давно ведают, и точно знают, что там лежит царство гомозулей.

Святозар сидел с нахмуренным лбом и все еще колотил костяшками пальцев по столу. Храбр положил руку ему на плечо, и несильно похлопав, наклонился ближе да чуть слышно поспрашал:

— Ты, чего, Святозар?

— Нет, — также тихо откликнулся наследник, резко прекращая стучать по столу. — Это не вход в царство гомозулей. Вед показывала пещеру, ее знания очень древние, она не могла ошибиться. И потом, гомозули кузнецы и ювелиры, я знал этот народ когда-то и не будут они строить каменные постройки, чтобы проникнуть в свое царство… Нет, это кто-то другой там живет, не гомозули.

— Мал, — обратился к нему Храбр и повысил голос, сняв с плеча наследника руку. — А, пещеры, ты, там на той горе не видел?

— Да, есть там пещеры, — торопливо закивав, сказал Мал. — Я видал пещеры три-четыре… Правда вовнутрь не заходил, мой родственник говорил, что нельзя туда заходить, там вроде провалы глубокие. Люди туда заходят и уже не возвращаются. Это частенько с лонгилами происходит. Они со стороны своих земель, подымаются летом в Арапайские горы на горные луга, чтобы скот пасти, заходят на ночь в эти пещеры, да пропадают. Еропия, так брата жены зовут, говорил, что часто встречал лонгилов, которые там теряли своих близких.

— Мал, — спросил наследник поколь тем же возбужденным голосом. — А, ты нас довести сможешь до этой горы?

— Сейчас, что ли? Зимой? — удивленно переспросил Мал не отводя от лица наследника любопытного взора и так, как ему налили чая, сделал большой глоток.

— Да, сейчас, зимой…,- пояснил наследник. — Мне необходимо попасть на ту гору и найти царство гомозулей.

До этого молчавший Изяслав отхлебывавший чай из чаши, ошарашено глянул на наследника и как-то дюже робко молвил:

— Ваша милость, зима ж на дворе. Там в Арапайских горах сейчас снега намело, по грудь, холод страшный, лавины сходят… Кто ж зимой в горы ходит?

— Уж, кто туда ходит, я и не знаю, — заметил Святозар, и, взяв со стола утиральник утер, покрывшийся россыпью пота лоб. — Но мне обязательно надо туда попасть. Холод это ничего, оденемся потеплей, лавины не страшны я их остановлю, снег расчищу. А, идти нужно сейчас, весну ждать некогда.

— Да, что ж, коли надо идти, пойдем, — раздумчиво протянул Мал и обхватил ладонями чашу так плотно, точно вельми взмерз и днесь решил обогреться. — Сейчас можно идти, пока весна не пришла, снег не стал таить, лавин там не много. Я там той зимой с Еропием был, там пройти можно, трудно, но можно. А, идти, как я знаю. Смогу вас, ваша милость, довести.

— Вот и хорошо, — обрадовано вздохнув, добавил Святозар. — Тогда, как и когда мы пойдем?

— Что ж, ваша милость, — немного помедлив ответил Мал и качнул головой отчего встрепенулись на ней его белокурые волосья. — Поедим до деревни Крайняя, что в Арапайских предгорьях лежит. Оставим там коней, наденем лыжи и пойдем в горы, дней за шесть дойдем до Лунной долины, а уж там рукой подать до братьев. Да, можно отправиться в путь дня через два так, как надо будет подготовиться, да все, положенное для дальней дороги собрать.

— Вот, что Мал, — бодро молвил Святозар и несильно хлопнул ладонями по столу, будто утверждая свое решение. — Называй меня, просто, наследник…. И, я, тебе, да воеводе, слышишь меня, Велемудр, — обратился к воеводе наследник, тот кивнул головой в ответ. — Даю ровно сутки, чтобы вы положенное собрали и в дорогу приготовились, потому что я очень тороплюсь.

— Ну, раз, вы, ваша…Ах, наследник торопитесь, — пожимая плечами, заметил Мал. — Так тому, и быть за сутки управимся. А, что Изяславу, идти с нами или нет?

— Это он пусть сам решает, — протянул Святозар, и перевел взгляд с Мала на его брата.

Изяслав какое-то время хранил молчание, неторопливо попивая чай, а засим, судя по всему допив напиток, поставил чашу на стол, негромко кашлянул и отозвался:

— Я, конечно, в Лунной долине, не бывал, но горы знаю. Наверно мне тоже стоит с вами пойти, оно как мало ли, что может случиться с Малом. Да в горах засегда хорошо иметь двух проводников, а не одного… Да, и пойдем на долго, надо с собой кущу взять, кто ж ее понесет?

— Куща это, что, Изяслав? — поинтересовался, до этого молчащий и внимательно слушающий разговор наследника и Мала, Дубыня.

— Куща это вроде холщевого шатра, только пониже, да поуже, разбираемая и сымаемая по нужде нарочно для гор изготовляется, — без задержу ответил Изяслав.

— Нет, кущу брать не надо, — отрицательно покачал головой Святозар. — Я, смогу создать кущу, на месте привала, только покажете мне перед уходом, как она выглядит, чтобы я запомнил. А вот еды надо взять побольше, потому как еду я создавать не могу, чтобы ее создавать надо быть подобным Богу и обладать светлой и темной магией.

— Там в горах живут олени, кабаны, зайцы, а выше горные козлы, да бараны так, что с голода не умрем, — усмехаясь, отметил Мал.

В гридницу вошел Гудим, крякнул негромко, обращая на себя внимание Велемудра, и когда тот повернул голову и посмотрел на слугу, пояснил:

— Воевода, баня готова, можно идти париться и обмываться.

— Хорошо. — Велемудр мотнул головой Гудиму, поднялся с лавки и добавил, обращаясь к мужикам, — вы, Мал и Изяслав, побудьте тут… Я гостей до бани провожу, да вернусь, и мы тут все с вами и обсудим, чего, значит, в поход надо взять.

Мужики враз кивнули и тоже встали с лавки, прощаясь с наследником, наставниками и другами, оные поднялись, и, расправляя уставшие от дороги да сиденья на лавках руки и спины, пошли к вон из гридницы.

Святозар вошел в широкий предбанник первым, сел на лавку подле стола и принялся не торопливо раздеваться. Храбр, Дубыня, Стоян, Часлав и Звенислав уже давно зашли в парилку и, грелись, а наследник, хоть и поводил озябшими плечами в предбаннике, все никак не решался снять с себя ярко-красный чулок. Зная по опыту, что стоит лишь чулок снять как на него сразу навалится боль, вызванная тревогой за свой путь и тоской по близким, которых оставил в далеком и родном Славграде. Дверь парилки резко открылась, оттуда вышел Храбр, и сердито глянув на наследника, сказал:

— Святозар, ты здесь долго чулок гладить будешь, может пора уже снять его и зайти? — А потом уже более мягко добавил, — давай, сынок, сымай его, по-быстрому обмоешься и выйдешь.

Наследник туго вздохнул, резво снял с ноги чулок, положил его на лавку, и, поднявшись оперся на больную ногу. Он сделал один шаг навстречу наставнику и тихо застонав, скривил губы от боли.

Храбр подошел к Святозару, придержал его за стан и осторожно повел в парилку.

— Эй, вы, кони-молодцы, — шумнул он на лежащих на верхнем полке другов, лишь только за ним и наследником закрылась дверь. — А, ну, слезайте вниз, да помогите Святозару, лечь на полку. Видите же он чулок снял, да у него нога разболелась.

Стоян и Часлав тут же поднялись и быстро слезли с верхнего полка, да, придерживая наследника за руки, помогли ему подняться наверх. Святозар лег на полок, выпрямился, и закрыл глаза, а Звенислав пристроившийся в углу возле ног наследника, положил на больное место горячий дубовый веник. Стоян и Часлав же улеглись на втором полке, и, также как Святозар закрыв глаза, наслаждаясь теплым духом парной, затихли.

— А, что, Святозар, — обратился к наследнику Дубыня, наливая в овальный высокий таз воды из бочки. — Может, все же Мал и прав, да те дома и есть вход в царство гомозулей.

— Уж, я теперь и не знаю, Дубыня, — негромко откликнулся наследник, открывая глаза и разворачиваясь на левый бок, чтоб можно было увидеть наставника. — Но Вед показывала мне пещеру, и Нук… — Святозар тихо застонал, вспоминая былое. — Когда я был на нареченье на Синь-камне, я видел виденье про Нука, и он прятался в горах, в той самой пещере… а…а…а.

— Ну, все, все, — беспокойно сказал Храбр, и, поднявшись с полка, заглянул в лицо наследника и рукой утер струящийся с него пот. — Чего ты про этого Нука вспомнил, вот стонать стал…Давай еще сознание потеряй, чтоб мы тут все волновались, да тревожились за тебя.

Дубыня налил в ковш горячей воды и передал его Звениславу со словами:

— Сынок, полей там ему на ногу, я знаю, ему враз легче станет. Храбр, а, ты, садись, чего всем тут свет загородил своим мощным станом, али лезай наверх, чтоб опекать там наверху нашего мальчика.

Храбр недовольно зыркнул на Дубыню и уселся на прежнее место, на нижний полок, и, покачав головой, добавил:

— Ты, больно не знаешь, что я там наверху бывать не могу, уж там больно голову печет.

— Ну, а раз не можешь, — улыбаясь, отметил Дубыня и опустился рядом. — Нечего тогда подсигивать, там есть и по-моложе… У кого голову не печет, и кто Святозара не хуже нашего опекать может.

— Может, — вмешался в толкование наследник. — Сделаем, как я предложил? Вы, останетесь, а я обернусь…

— Нет, — единожды негодующе ответили наставники и други.

— Вот же упрямые, вы… а…а…а… — проронил Святозар и вновь тягостно застонал. — Из-за вас нога и болит… потому как я…

Однако Дубыня перебив наследника на полуслове, весьма по-теплому сказал:

— Святозар, мальчик мой, мы же вроде это уже обсуждали. Чего опять об этом говорить, ты возьми и себе на наше место поставь. Да, подумай, ты бы разрешил, вот к примеру, Стояну, улететь одному? Я и вообще удивляюсь, зачем слово дал тебе и Ярилу, что выполню все, как вы скажите.

— Это потому, — возмущенно поддержал Храбр друга. — Потому что они не честно поступили. Сначала с нас слово взяли, а засим все рассказали, а вот если бы наоборот, я бы.

— Мы с отцом, — незамедлительно произнес наследник и усмехнулся. — Мы с отцом знали, как вы себя поведете. Знали, что скажите, поэтому по-умному и поступили, прежде слово с вас взяли, а уж потом все поведали. И вы должны понять, слышишь Храбр, это тебя особенно касается, потому что ты меня всю дорогу мучаешь уговорами взять тебя с собой в Пекло, но вы должны понять никто туда кроме меня не сможет войти и тем более выйти. И, будет об этом, а то и вправду, придется Храбр, тебе, и Стояну меня на руках отсюда выносить.

— И чего вы пристали к Святозару, — сердито вклинился в беседу Стоян, до этого тихо лежащий на полке. — Чего ты его Храбр мучаешь? У него и так нога болит, а ты все возьми, да возьми меня…Уж если бы он мог, он взял бы меня, правда друг мой?

— Никогда… никогда… — с дрожью в голосе отозвался Святозар. — Ни тебя, ни кого бы то ни было, я бы в Пекло не взял. Уж слишком вы мне дороги все, чтобы я мог ваши жизни подвергать опасности… А, после Беловодья, после того, как я чуть не потерял там тебя и Часлава, я бы никогда….Кого… кого, а тебя бы точно не взял. Чтобы Яронежа без отца рос…. уж я то знаю, что такое без отца расти… никто это не знает, так как знаю я…эх.

Святозар смолк, повернулся на спину и закрыл глаза, ощущая боль в ноге и слабость во всем теле. Наставники и други тоже молчали, наверно обдумывая такие горькие слова наследника. Дубыня поднялся, плеснул воды на каменку и когда та, зашипев, выпустила вверх густой, жаркий туман, подал Звениславу горячий дубовый веник, который друг тут же приложил к ноге наследника. В парилке наступила тишина, лишь было слышно, как тихо падающие на каменку с потолка капли воды шипят, и, превращаясь в пар, поднимаются вверх.

— Пятнадцать лет назад, — немного погодя сказал Святозар, и открыл глаза, поглядев на бревенчатый потолок парилки. — Старший брат моей жены, уехал в Арапайские горы. Ему тогда было двадцать лет, он хотел побывать в царстве гомозулей, хотел научиться у гомозулей ювелирному мастерству… Уехал и пропал. А, я, подумал сейчас, может он погиб, упав в те провалы в горах, про которые нам сказывал Мал.

— А, как его звали брата Любавы, — спросил Звенислав, и, принимая от Дубыни ковш с горячей водой, полил на больную ногу друга.

— Лыбедь, его звали, — ответил наследник и чуть зримо вздрогнул, от ломоты в ноге порой перемежающейся резкой болью. — Столько лет прошло… Мать его Вера, Любанька говорила, так его ждала, так ждала, все глаза проплакала, седыми волосами раньше времени обзавелась, его ожидаючи, а он может, где-то там горемыка — то и сгинул… Погиб, верно.

— Ну, может и не погиб, — глубокомысленно заметил Дубыня, и, принимая ковш от Звенислава, набрал воды и принялся поливать Стояна и Часлава. — Может, жив, женился, детьми обзавелся, да живет где.

Святозар сызнова закрыл глаза, утер рукой обильно текущий по лицу пот, и тихо застонав, добавил:

— Нет, он так не мог поступить. Он бы весточку о себе обязательно дал, потому что он хороший и добрый юноша был, а в Новыграде его ждала невеста.

— Так, — поднимаясь с полка и похлопав наследника по руке, суровым голосом молвил Храбр. — Давай Святозар слезай вниз с полка, я тебе помогу. И, ты, Стоян, тоже полезай вниз, мы выйдем, а ты поможешь наследнику обмыться… Думаю, я, хватит ему грусти тут предаваться, да и он дюже устал, я слышал, пущай обмывшись, спать идет.

 

Глава тринадцатая

.

Весь следующий день Святозар крепко проспал в ложе, за время, проведенное в дороге он так уморился, что перед следующей частью пути, подъемом в Арапайские горы, позволил себе хорошенько отдохнуть. Лишь к вечеру его разбудил Стоян, чтобы наследник поужинал и обсудил с приехавшими Малом и Изяславом последние не решенные вопросы о походе.

А ранним утром шестнадцатого числа, третьего зимнего месяца, сечень, наследник, наставники, други и проводники покинули город Валадар и направились к деревне Крайняя, каковая находилась на границе Восурии и лежала в Арапайских предгорьях.

Ездовая полоса до деревни ничем не отличалась от дорог, которые миновали за это время путники. Только в этих местах хвойные леса уступили место лиственным, и дорога постепенно устремлялась вверх, точно шла на подъем. Да, прочищать эту дорогу не надо было, потому как она была наезженной. Навстречу наследнику и сопровождающим его, ехали не только отдельные сани, повозки, всадники, но даже целые обозы, груженные всяким посадским товаром. До деревни Крайняя катили на лошадях, лишь Мал и Изяслав, взяли с собой сани, уложив туда все, что необходимо для похода: лыжи, теплую одежу и еду.

Святозар подъехал к саням, и, поравнявшись с сидящим на облучке Малом, кивнул головой в сторону двигающихся навстречу обозов, и спросил:

— Мал, откуда обозы идут?

— Да, наследник, из Тангортама обозы, — ответил Мал, и, негромко свистнул лошадям, которые шли так неторопливо, словно хотели и во все остановиться. — Сейчас по дороге доедим почти до деревни Крайняя, а там дорога разделится. Одна пойдет в деревню, а другая свернет вправо и направится к берегу Восточного моря прямо к Тангортаму.

— Мал, а вы в Тангортам круглый год, по этой дороге ездите? — поинтересовался Святозар и придержал своего рвущегося вперед гнедо-чалого коня оного дал ему, из своей конюшни, Велемудр.

— В Тангортам круглый год, по этой дороге ездим, — начал пояснять Мал, поглядывая то на наследника, то на дорогу. — Там до Тангортама по берегу Восточного моря много жилых деревень атинцев. А, вот до Дирчима можно добраться лишь по воде, потому что от Тангортама до Дирчима дороги нет, ужо там дюже крутые горы, дюже.

Святозар резко дернул коня за поводья, осаживая его, и, поправив съехавшую с головы шапку, поспрашал:

— А, атинцы не живут в Арапайских горах? Ведь когда-то там у них стояли города, да множество маленьких деревень теснились в ущельях.

Мал повернул голову, изумленно зыркнув на наследника, отрицательно покачал ею, и недоумевающе произнес:

— Первый раз такое слышу, чтобы атинцы жили в Арапайских горах… Да, нет, то были не атинцы… Я конечно, встречал в горах остатки древних городов. Однако Еропий говорил, что это города принадлежали каким-то племенам…. но, я, не помню их название.

— Рутарийские племена, — тихо проговорил Святозар.

— Как, наследник, вы сказали? — переспросил Мал.

— Я, сказал, рутарийские племена, — откликнулся Святозар и в задумчивости уставился в темно-бурую гриву коня. — Но атинцы, это и есть рутарийские племена. Просто когда-то их кнеж Атин, увел часть своего народа в Арапайские горы, и построил там города.

К Святозару подъехал Стоян, и, поравнявшись с наследником стал слушать его разговор с Малом.

— С чего вы взяли наследник, — продолжая править лошадьми и все еще удивленно поглядывая на Святозара, сказал Мал. — Что атинцы и рутарийские племена, это один народ, и про кнежа Атина, я тоже впервые слышу, ничего такого мне Еропий не сказывал. Их же атинцев, эти племена рутарийские уничтожали, когда-то очень давно. А позже они рутарийцы повели войны с нами с восурами…И войны те длились не один век… А атинцы считают себя потомками гомозулей.

— Чего, — громко захохотав, немедля переспросил Святозар и вскинув вверх голову зыркнул на проводника. — Вот же придумали… ха… ха… ха… Это что ж они потомки царя Гмура? Ох, слышал бы он это, вот бы посмеялся вместе со мной…. Нет, — также резко прекращая смеяться, добавил наследник, — никакие они не потомки гомозулей, этот гордый народ никогда не смешивал свою кровь с людской. Гомозули дети Богов. А, атинцы, это рутарийские племена. Когда-то давно это был вольный и смелый народ, они не строили города, а жили в небольших деревянных крепостях с малым количеством людей. И в каждой такой крепости был старший — кнеж, а если надо было идти на войну, то все кнежи собирались и избирали первого кнежа. Погодя традиция изменилась и первого кнежа, стали избирать первым ровно на год. Но как-то избрали первым кнежем Тигрея, и так ему понравилось быть первым, что решил он уничтожить эту традицию, да повелел передавать титул первого кнежа от отца к сыну. У них там начались многолетние, кровопролитные войны внутри родственных племен, вот посему кнеж Атин и увел людей на свободные земли, возле Арапайских гор и в сами горы. Он просто устал вести эти войны, и ему было жалко людей.

— Вот же, я первый раз такое слышу, — одной рукой снимая шапку и приглаживая волосы, заметил Мал.

— И, я тоже первый раз такое слышу, — согласился Стоян. А погодя тронув наследника за руку, вопросил, — А потом, что случилось с атинцами почему они стали покидать свои города в Арапайских горах?

— Ну, почему оттуда они ушли навсегда я не знаю, — пожимая плечами, проронил Святозар. — Но вначале они стали бросать города из-за Горыни, он ведь жил в Арапайских горах. И по первому он жил, где-то в глубине гор, очень далеко, от жилых городов атинцев. Засим приперся к атинцам и начал творить зло. Он убил их старшего кнежа Кесека, разрушал города и деревни, уничтожал людей.

— Так Богомудр, спасал не восуров от Горыни? — удивленно поинтересовался Стоян.

— Нет, атинцев, — откликнулся Мал и надел шапку на голову. — Богомудр спасал атинцев… Тока Еропий мне говорил, что отрок Богомудр, явился по велению ДажьБога с небольшой дружиной восуров. И оставив дружину в городе Светвль, что раньше стоял на Восточном море, погнал Горыню стрелами вглубь Арапайских гор, и там сбросив в пропасть, воздвиг над ним гору.

— Нет, Светвль, стоял не на берегу Восточного моря, а в Арапайских горах. Это была небольшая каменная крепость, возведенная на горной, скалистой круче, — пояснил наследник и нанова осадил горячего своего коня, да ласково похлопал жеребца по шее, успокаивая трепыхание его молодого тела. — И, Горыня, ничего от этого города не оставил, ничего и никого…. Убил всех от мала до велика, стариков, женщин, малых деток… Охо-хох… — Тяжело выдохнул наследник, и, чтобы перевести неприятный разговор в другое русло спросил, — а, чем вы, Мал с атинцами торгуете?

Мал некоторое время молчал, обдумывая полученные знания и ошеломленно глядя на наследника, а вмале точно очнувшись от своих мыслей, поспешно ответил:

— Ну, от них везем ткани: бархат, шелка, парчу, у них самые лучшие ткани в наших краях. Везем украшения, они также выплавляют железо и медь, да делают прочную, красивую посуду. Они атинцы считают себя великими кузнецами и гончарами, учениками гомозулей.

— Однако, — разочаровано закачав головой, протянул наследник. — Много, что- то они о себе атинцы выдумывают. Уж если быть справедливым, то неллов учили гомозули кузнечному мастерству, это я точно знаю, потому у них такие прекрасные кольчуги и шлемы, мечи и щиты, ведь начало мастерства в них вкладывал этот волшебный народ. А, то, что гомозули учили атинцев, об этом я впервые услышал от тебя, Мал…. Вот же я не люблю эти выдуманные сказы… Слушать даже неприятно. — Святозар смолк и недовольно зыркнул на расстилающуюся впереди дорогу, словно она чем-то провинилась перед ним. — И погнал Горыню стрелами вглубь гор…нет, ну надо такое придумать, а Стоян? Это ты представь, прямо от Восточного моря туда через горные кручи, гнать громадного великана… И кто гнал мальчишка. Да если бы не помощь ДажьБога, от этого Богомудра мокрое место осталось.

— Святозар, — строгим голосом перебил друга Стоян и прибольно хлопнул его рукой по спине. — Ну, ты думай, чего говоришь, — и, понизив голос до шепота добавил, — это ж вроде твой предок, как бы то ни было…Никто ж ничего не знает…И вообще, чего о тебе Мал подумает, что ты собственного предка не уважаешь?

Святозар скривил губы, его лицо тягостно дернулось и раздраженно посмотрев на друга, он тихим, взволнованным голосом молвил:

— Да, я, этого Богомудра…. Конечно, друг мой, я его не уважаю… потому как он натворил такие дела, что недостоин ни твоего, ни чьего бы то ни было уважения, — и, огрев горячего жеребца по крупу, ускакал вперед.

Святозар после разговора с Малом и Стояном проделал всю оставшуюся дорогу в полном молчании, не желая отвечать на вопросы и участвовать в разговорах. Он ехал позади всех понуро опустив голову, чем весьма напугал наставников, которые решив, что наследник захворал, хотели и во все отменить поход. Впрочем Стояну все же удалось убедить наставников, что Святозар не хворает, и то просто есть хандра по близким.

К концу третьего дня как выехали из Валадара, достигли деревни Крайняя, каковая была самым крайним жилым пределом великой Восурии и затерялась в Арапайских предгорьях, укрытая снегами и окруженная хвойными лесами. В деревне было около ста пятидесяти дворов и по восурским меркам ее можно было назвать даже небольшим городом. На ночь остановились в доме большака, а рано утром следующего дня оставив лошадей, тронулись в горы.

В первый день подъем был не очень трудным, так как в этих краях росла почитаемая восурами ель, символ Богини Дивы — Додолы, супруги Бога Перуна. Высокую, долгожительницу ель оберегали несколько ведунов, которые жили в маленьких избах подле нее. К избам ведунов вела хорошо натоптанная тропа, начинающаяся от деревни и заканчивающаяся возле почтенной ели. На ночь остановились у ведунов, кои были также гостеприимны как деревенский большак и предложили путникам ужин и ночлег.

Утром следующего дня наследник, проводники, наставники и други, встав на лыжи, двинулись вверх, в горы. Идти сразу стало трудно, снега лежало много, поваленные деревья, ветки, кусты, торчащие камни и ямы преграждали восхождение, кроме того откуда-то с горных круч подул холодный, пронизывающий ветер. Через пару часов пути путники выбились из сил.

— Мал, — крикнул Святозар проводнику. — Погоди, так далеко мы не уйдем, остановись. Я, думаю, надо воспользоваться магией.

Мал остановился, тяжело переводя дух, и поправил шапку, а Святозар развязав веревки на лыжах, освободил сапоги. Неспешно и тяжело дыша, он снял рукавицы, бросил их сверху на лыжи, да ступив в снег, обошел проводника, встав поперед него. Наследник стоял, обдумывая заговор, и смотрел на поднимающуюся перед его взором горную кручу, поросшую высокими красавицами елями, и тревожно потирал лоб. Святозар снял шапку, поправил волосы и вновь надел ее, потом медленно расстегнул все застежки на овчиннике и также неторопливо застегнул их. А проводники, наставники и други стоя позади него и опираясь на палки, недвижно застыв, молчали, стараясь не мешать ему. Наконец он повернулся к проводнику и сказал:

— Мал сними лыжи, и подойди ко мне, встань рядом.

Проводник кивнул и, развязав веревки, освободил сапоги. Сняв с рук шерстяные, широкие рукавицы, и, засунув их за пояс, который стягивал его землистого цвета овчинник, Мал подступил к наследнику и встал рядом, слева от него.

— Возьми меня за руку, — добавил Святозар и протянул проводнику руку, тот спешно взялся за нее. — Закрой глаза, — продолжил говорить наследник, — и представь себе наш путь до Лунной долины.

Мал послушно закрыл глаза, скривил губы, верно представляя себе весь путь, и немного погодя кивнул и тогда Святозар воззрился в сторону возвышающейся кручи и шепнул:

— Мал, глаз не открывай, пока я не велю. И все время пока я буду шептать заговор, веди меня, поэтому пути туда к Лунной долине.

Мал сызнова кивнул головой, и, не открывая глаз, продолжал кривить губы и даже начал морщить лоб. Святозар поднял руку, и, вытянув ее вперед и немного вверх, зашептал: «О, сын Сварога Перун Громовержец! Ты, повелитель битв и войны, молний и грома! Ты, победитель Черномора и Скипер — зверя, услышь меня! Магией, которой повелеваю, я, ведун, Святозар, силой, которой помогает мне, мой отец, ДажьБог, мощью, которой обладаешь, ты, Бог Перун! Даруй, мне создать тропу до Лунной долины, что проляжет, словно чистая утоптанная дорога от моих ног! Именем твоим Бог Перун приказываю: все кусты, расступитесь, все деревья и ветви расползитесь, снег обернись плотной снежной тропой!» Святозар дошептал заговор до конца и тогда из его вытянутой руки посыпались лазурные капли. Однако брызги те не упали на снег, а зависнув в воздухе, принялись крутиться, описывая круг за кругом, со стороны напоминая маленький ураганный вихрь, в котором капли заворачивались по коло от руки наследника к поверхности снега. Затем этот вихрь капелек лазури отделился от руки и все, также вращаясь по кругу, полетел вверх в гору, туда к вершине. Пролетая над снежным покровом кручи волшебный вихрь, уплотнял под собой снег и раскидывал в сторону упавшие деревья и ветки, а взобравшись на вершину горы исчез, перевалив через нее. Святозар посмотрел на тропу, которая пролегла перед ним, и ступил на нее ногами, отпустив руку Мала. Теперь перед путниками лежала плотная утоптанная снежная тропа, которая едва-едва поблескивала капельками лазури, по такой стежке можно было идти даже без лыж.

— Открывай глаза, Мал, — молвил проводнику наследник и сделал несколько шагов вверх по тропе.

Мал открыл глаза, как велел Святозар, и ошарашено уставился на возникшую перед ним тропу. Погодя он присел на корточки и стал осторожно ощупывать ее рукой, точно боялся испортить созданное чудо, вставши на нее ногами.

— Мал, — заметил Святозар и улыбнулся, впервые за столько дней. — Чего ты так ее нежно щупаешь? Не боись она не убежит, хотя мне кажется нам уже давно пора в путь.

— Ага, — согласно кивнул головой Мал и пошел надевать лыжи. — Вот же чудеса какие… Скажи, кому не поверит! Это же теперь не тропа, а прямо красота! По ней бери, да без лыж и ступай — то.

Проводник суетливо завязал веревки на лыжах. А Святозар меж тем обойдя Мала вернулся к своим лыжам и принялся их надевать. Не дожидаясь когда наследник обуется, проводник неуверенно сделал несколько шагов, и, ступив на тропу, остановился. Да нежданно протяжно выдохнув, двинулся вперед к вершине горы, следом за ним пошли Святозар, Храбр, Стоян, Часлав, Звенислав, Изяслав и замыкающий шествие Дубыня.

Теперь идти было намного легче и на вершину горы быстро поднялись. Святозар ступающий сразу за Малом лишь начался спуск, не удержавшись, наехал на проводника повалил его и кубарем скатился с ним почти к трети горы. Остальные путники, увидев падение наследника и Мала благоразумно сняли лыжи и неторопливо спустившись, стали помогать подняться упавшим, да собирать раскиданные лыжи и палки. При этом оказалось, что одна из лыж проводника была сломана. Мал поднявшись, утирал разбитый в кровь нос, недовольно поглядывая на Святозара. Но так как при падении тот сильно ударил колено, и узревши это наставники и други принялись над ним причитать, не выказывал своей досады, понимая, что ему может достаться от сопереживающих за наследника. Когда колено, нос и лыжу Святозар вылечил и починил, продолжили дальнейший спуск с горы.

Широкая долина пролегала впереди, по ней струилась быстрая, изгибающаяся река, покрытая льдом и снегом. Впрочем местами хрустальная вода освобождалась от снега и стремительно перекидывала воды через огромные валуны преграждающие ей путь. Стежка пролегала вдоль реки, а с двух сторон от нее шли высокие кряжистые кручи, поросшие в основном хвойными лесами, такими густыми, что казалось деревья, стоят друг к другу вплотную. Правда иногда встречались там небольшие массивы из дубовых деревьев, укрытые пушистыми снегами. Постепенно ветер стал стихать, и хотя он все поколь дул, но уже не был таким пронизывающим. Белые облака, закрывающие солнце, висели низко над вершинами, и касались их своими боками, внутри них просматривались огромные разрывы, расселины али лишь тонкие трещинки. И когда через такие разрывы проглядывало солнце, его теплые лучи согревали путников. Воздух наполненный морозом необычайно чистый и свежий, звенел под солнечными лучами, точно стекло. Горные звуки были так не похожи ни на что слышимое прежде, и, казалось кругом царила необыкновенная тишина, но это только казалось…

На самом деле было слышно не только журчание реки, но и легкое напевание ветра, скрип лыж о поверхность снега, а иногда слышался и во все какой-то раскатистый глухой звук, словно гремел гром. И тогда путники замирали на месте, а Мал беспокойно оглядываясь, пояснял, что это, где-то сошла лавина, но спустя время сызнова наступала тишина, и опять раздавались удары капель воды друг о друга, легкое поскрипывание снега и тихая бесконечная песня ветра. Почти до вечера шли повдоль этой реки по долине. К вечеру тропа свернула налево, и, миновав укрытую снегом и льдом реку, принялась подниматься в гору. Но так как солнце уже двинулось на покой, решили сделать привал.

Место ночевки выбрали под огромной раскидистой елью, у которой пришлось срубить нижние ветви. Святозар создал кущу и разжег костер, и пока Мал, Звенислав, Изяслав и Стоян собирали еще ветви для костра, уселся возле огня, наблюдая, как Дубыня разделывает и начинает готовить добытых поутру зайцев.

— Дубыня, — чуть слышно вопросил его Святозар и скривил лицо. — А, кроме зайца, ты ничего не дашь?

— Нет, ничего не дам, пущай едят зайцев. — Отрывисто ответил Дубыня и пошерудил веткой огонь, недавно подброшенные в костер ветки ярко вспыхнули, и выбросили вверх густой, серый дым. Наставник отклонился от дыма, и, глянув в расстроенное лицо наследника, по-доброму улыбнулся и добавил, — но тебя, мальчик мой, я накормлю чем-нибудь другим. Я же знаю, как ты зайца не любишь.

— Ох, — радостно выдохнул Святозар и протянул руки к огню, чтоб обогреться. — Вот же, спасибо, Дубыня, а то я думал, что придется голодным остаться.

Из кущи, отодвигая полог, кряхтя вылез Храбр, и, подойдя к костру, воззрился на сидящих друга и наследника, да кивнув на зайцев, сказал:

— Ты, Дубыня, чего-нибудь Святозару другого бы приготовил, знаешь, же он не любит зайчатину.

— От, ты б, не подсказал… Я б не догадался…,- недовольно буркнул Дубыня. Одначе малеша погодя, уж более мягче добавил, — я ему там припас расстягаев с мясом. Согреются около костра и я его покормлю, не тревожься Храбр.

— Ну, хорошо, что покормишь, — заметил Храбр и сел рядом с наследником на небольшое бревно, принесенное нарочно к костру. — Как твое колено Святозар, не болит? А то я видал, ты прихрамывал.

— Храбр, ну, как я мог на лыжах прихрамывать, вот ты скажи мне, — наследник перевел взгляд с лепестков желто-красного пламени на наставника и засмеялся. — Это в тебе какое-то излишнее беспокойство по поводу моего здоровья говорит. Не волнуйся, колено у меня не болит.

— Да, — протянул как-то весьма недовольно наставник и покачал головой. — Ну, тады пойди глянь на своего друга Часлава, он похоже пальцы на правой ноге отморозил… Он тоже малехо прихрамывал и на лыжах… Говорил я, ему утром, надень чулки меховые, так нет же не послушал… А теперь, сидит… стонет, тебя зовет… Конечно, теперь иди наследник, лечи его неслуха такого.

Святозар тут же соскочил с бревна, и, сняв, да положив на него шапку, пошел к куще. Он отодвинул полог и присев на корточки, на коленях вполз вовнутрь. Куща была намного уже и ниже, чем шатер, и войти в полный рост туда было невозможно. Внутри на полу были постелены теплые стеганные укрывала, которые тоже создал наследник. На одном из таких укрывал сидел Часлав коренастый, высокий парень с рыжими густыми волосами, бородой и усами и тер красные пальцы на правой ноге. Святозар сел обок друга потрогал его пальцы, и раскрыв ладонь над ними, зашептал: «Как по бел-горюч камню, по мал студен камню, по Алатырь-камню, ударил Бог Сварог волшебным молотом, и из тех искр рождались Боги! Так и я ударю волшебным светом исходящим из пальцев моих, и являющимся сутью моей души. И в тот же миг спадет боль, жар, озноб и болезнь! И мой заговор крепок, как крепко слово ведуна Святозара!» Наследник дошептал заговор, и когда его пальцы засветились золотистой лазурью, легохонько стукнул ими по обмороженным пальцам Часлава.

— А… а… а…! — вскрикнул Часлав и выпучил глаза. — Больно!..

— Больно, друг мой, не смертельно, — заметил Святозар. — Зато теперь пальцы здоровы, еще немного посвербят, а к утру утихнут… Тебе, Часлав, говорил Храбр, чтобы ты чулки меховые надел? А, ты, почему его не послушал? Ты, чего думаешь, ты, тут самый знающий, что ли… Сказал наставник, надень чулок, ты бери и слушайся… Он чего не понимает, что ли куда мы идем, думаешь не знает какие здесь холода.

— Ох, — выдохнул Часлав, натягивая на ногу чулок. — Ну, чего ты, Святозар забурчал… Сейчас тут Храбр бурчал, теперь ты… Знаешь, таким ты раньше не был, вот не помню, чтобы ты бухтел, когда мы в Беловодье ходили. Этим раньше вроде занимался Стоян, а теперь я гляжу от общения с Храбром и Стояном и ты ту привычку перенял. И теперь прямо беда с тобой, все бухтишь.

Но наследник не дал договорить Чаславу, а развернувшись, пошел к выходу, напоследок усмехаясь, проронив другу:

— Ты, там еще, что скажи и я на тебя дуну, да пальцы твои опять в раз покраснеют.

Святозар вылез из кущи, и, распрямив спину, потянулся, оглядев собравшихся наставников, и, вернувшихся с ветками, другов и проводников, которые расположились на бревне, возле костра и смотрели на костер и готовящееся над ним мясо.

— Ну, чего, — переведя взгляд с огня на Святозара, спросил Храбр.

— Да, все хорошо, Храбр… Такие вещи я лечу быстро, — откликнулся наследник и подойдя к бревну оперся рукой об плечо наставника и опустился подле него.

— Это хорошо, что ты лечишь их быстро. — Благодушно похвалил его Храбр, и, подав шапку, добавил, — тогда убор надень, а то я гляжу, тебе скоро уши тоже придется лечить.

 

Глава четырнадцатая

В последующие два дня прошли довольно много, вид занесенных снегом гор не менялся. По их склонам росли высокие ели, но чем дальше уходили от деревни Крайняя, тем менее густыми становились те леса. Ели все чаще стояли на большом удалении друг от друга. В занесенных снегом долинах лежали огромные горные озера скованные толстыми льдами, а впадающие в них реки местами освобожденные от тех оков все вливали и вливали в них прозрачно-холодные воды. Впереди высились какие-то голубо-белые сияющие дали хребтов. Временами приходилось снимать лыжи и идти без них, потому что из — под мерцающей лазурью тропы наследника частенько торчали острые верхушки камней. Дующий ветер то скрывал солнце от путников, огромными с рваными краями тучами, которые часто приносили с собой легкий, слабый снег, то наоборот открывали яркое светило, оное согревало людей своими близкими лучами так, что наследник снимал шапку, расстегивал овчинник и тяжело дышал от духоты, утирал струящийся из-под волос пот.

К концу четвертого дня пути Мал остановил Святозара и указуя вдаль рукой на еле видимые вершины гор сказал:

— Наследник, видишь две одинаковые горы, у них еще сами верхушки не прикрыты снегом, и видать даже отсюда какие там каменистые бока, это и есть горы Два брата.

Святозар остановился, переводя дух, и вглядываясь вдаль, на столь похожие друг на друга вершины, а идущий позади него Храбр не сильно подтолкнул его вперед лыжной палкой, заметив:

— Сынок, чего встал, смотри Мал куда ушел, поторапливайся.

На пятый день с утра на пасмурном небе появились темно — серые тучи и пошел густой снег, мороз сразу стал крепчать. Снег шел такой плотной стеной, закидывая лицо, глаза, набиваясь в рот и нос. Дующий ветер не давал никакой возможности идти вперед и казалось, что он раздевает тебя донага, и гудит уже не просто в ушах, а внутри твоей головы. К середине дня в конец обессиленные путники решили сделать привал, кущу разбили под скалами, образующими укрытие, вроде пещеры. А когда в кущу забились замерзшие путники, оказалось, что пальцы на ногах отморозили Стоян и Звенислав, а Изяслав отморозил уши. Святозар провозился над каждым из обмороженных, а когда излечил больных, помог Малу и Чаславу собрать веток, пока Дубыня и Храбр готовили горного козла, добытого наследником поутру.

Снег шел два дня, и добытый Святозаром козел весьма выручил путников, позволив им благополучно пережить непогоду. Снегопад как резко начался, также резко и закончился. И утром на зимнем, голубом, холодном небе, с которого ветер согнал все тучи, сияло близкое солнце. Волшебная тропа Святозара не пропала, казалось, что за время снегопада на нее не упало ни одной снежинки, и она была все также хорошо утоптана да поблескивала лазурью.

Святозар расстроенный вынужденной остановкой, поторапливал всех, и быстро позавтракав, да убрав кущу и укрывала двинулись в дальнейший путь. Два брата были видны уже хорошо. В этот день прошли достаточно много и подошли к горной гряде, которая отделяла их от Лунной долины, чтобы попасть в нее, надо было перейти высокий перевал. Наследник хотел было начать подъем прямо сейчас, но Храбр и Мал настояли на том, чтобы подъем перенести на утро. В этих местах уже закончились хвойные деревья, и росли какие-то низкие, корявые кустарники, еле выглядывающие из-под снега. Чтобы собрать хворост и разжечь костер пришлось всем потрудиться, выискивая под снегом эти кусты. Также долго выбирали место для ночлега, наконец, разбили кущу возле двух огромных валунов, лежащих рядом и укрывающих намет от ветра. За этот день наследник устал настолько, что уснул, так и не дождавшись ужина.

А наутро вскочил первым и принялся всех будить, потому как был дюже голоден. Пока путники не торопливо просыпались в намете, Дубыня поднявшись, пошел кормить изголодавшегося Святозара, и готовить на разведенном костре в медном чайнике чай. Утро выдалось необычайно ясным, солнце восходившее над горами пригревало землю и когда все, поев и собравшись, встали на лыжи и тронулись в путь наследник невероятно обрадовался, и даже подшучивал над идущим позади Стояном. Подойдя по тропе к перевалу, начали на него восхождение.

Перевал был необычайно крут, так, что скоро Святозар перестал шутить, да остановившись, принялся снимать лыжи, потому что идти в них было очень трудно, его примеру последовали и другие. Только Мал все еще продолжал лезть наверх в лыжах, но к середине перевала и он сдался, и, сняв лыжи, положил их на плечо, да придерживая рукой, повел следовавших за ним дальше. Покрытый снегами перевал был очень каменистым, и на нем ничего не росло, из тропы то там, то тут выглядывали края камней, каковые приходилось переступать, а иногда и перелазить, хорошо еще, что в тропе не было разрывов и ям. Часто приходилось делать остановки, чтобы отдышаться, оно как чем выше поднимались путники, тем точно тяжелее, плотнее становился воздух. Временами казалось, его и вовсе тягостно вздохнуть или то попросту сильно кружилась голова. Когда наконец-то Святозар взобрался на перевал, и, пройдя по его изогнутой, уходящей в оба направления вершине, прошелся, да глянул вниз, то увидел далекие тонкие серебристые паутинки рек, широкие, словно вырубленные топором горные кручи, где-то вдалеке покрытые темными пятнами лесов, а здесь ближе укрытые белым, искрящимся снегом, ярко слепившим глаза. И как-то муторно вздохнул, вспоминая былое, и на мгновение почудилось наследнику, вроде он когда-то бывал в этих местах или видел их в далеком своем прошлом. Святозар подошел к краю перевала, где начинался спуск в Лунную долину, заглянул туда вглубь, неторопливо перевел взгляд на братьев, которые теперь были прекрасно видны. Их высокие верхушки, будто подпирающие небо были сложены из крепких, каменных пород, и не прикрыты снегом… снег начинался намного ниже и уже там лежал широкими ровными ковром сияющим белым светом.

— Мал, — подзывая к себе проводника, и указуя рукой на долину, спросил Святозар. — А почему ее называют Лунной долиной?

— Есть такое поверье, наследник, — начал свой сказ, подошедший Мал и тяжело выдохнул. — Это случилось когда-то давным давно… Жила в деревне на берегу Восточного моря дева и звали ее Луна, потому как дева была точно небесное светило луна — белолица, беловолоса и так прекрасна, что все люди поражались ее необыкновенной красоте. А рядом с ней жили два брата Старшой и Младшой и были они оба в нее влюблены, оба они добивались ее любви, оба просили ее руки. Долгое время Луна никак не могла выбрать за кого из братьев выйти замуж, кто же ей из них духовно ближе и роднее, но наконец она решила выйти замуж за Младшого. Когда про то узнал Старшой, он разозлился на возлюбленную и брата и решил взять силой Луну. Он украл ее, да увез в Арапайские горы. Младшой отправился следом за похитителем и невестой. Догнать он смог их в этой долине. Увидели братья друг друга, начали они ссориться, разгорелись их молодые сердца гневом, наполнились злобой их души. Выхватили они из ножен кинжалы и кинулись друг на друга, разя длинными тонкими лезвиями. Луна попыталась их разнять, она подбегала то к одному, то к другому, причитала, плакала, взывала к их душам, но обезумевшие братья не слышали ее мольбы, они разили друг друга кинжалами, и уже текла с их тел густая, красная кровь, да капала, на землю и камни. Тогда Луна подняла руки вверх, устремила взгляд в далекое голубое небо и закричала, призывая Бога Перуна, прося его явиться и прекратить братское кровопролитие. И в тот же миг пришел на громадной туче в сверкающем зареве молний великий Громовержец Перун, и бросил он в братьев молнии пытаясь остановить бой. Но братья уже ничего не видели и не понимали, ослепленные видом крови, злобой и ненавистью, они бросив кинжалы на землю, стали руками рвать тела друг друга на части. И тогда Перун кинул золотистую молнию в братьев и обратил их в горы, а Луна кинулась между ними, пытаясь отделить их друг от друга, и обратилась в реку. Та река стала стекать с перевала между братьями и наполнять долину. Вот в честь этой девы, да реки и назвали долину Лунной.

Когда Мал закончил свой сказ на перевале наступила тишина, казалось, что не только люди, но и сама природа была потрясена тем во, что может обратиться любовь в руках безумцев. А Святозар почему-то улыбнулся, вспомнив прекрасную Богиню Бурю-Ягу — Усоньшу-Виевну и брошенное ей под ноги золотое кольцо, увитое серебряными завитками и усеянное крошечными ярко-алыми рубинами, а потом точно увидел рыжие волосы и зеленые глаза своей Травяни — Любавы, вспомнил прикосновение ее нежных губ, и радостно вздохнул.

— Ну, что ж, — откликнулся, первым Храбр, и удивленно посмотрел на улыбающегося наследника. — Давайте начнем спуск.

Но спуск вниз оказался намного более трудным, чем подъем, опираясь на лыжные палки, путники спускались не торопясь, часто останавливаясь и передыхая из-за нехватки воздуха. Где-то к середине спуска, погода резко изменилась, вначале подул не сильный ветер, он пригнал на до этого безоблачное небо огромные, серо-синие тучи, кои укрыли солнце. Ветер принялся крепчать, а погодя и во все подул такой порывистый, что было трудно удержаться на ногах, он нес на себе колючую, словно мелкие льдинки поземку которая резала кожу и обжигала лицо. Пригибаясь к земле и опираясь на палки, шли очень медленно, но несмотря на это никто из путников за время спуска не избежал падения, и больше всего досталось Малу, на какового свалился сверху Стоян, да проехал на нем по тропе. Когда Мала освободили от придавившего его Стояна оказалось, что у проводника сломана левая кисть руки. Однако излечить руку решили уже внизу, потому как было необходимо как можно скорее спуститься вниз, с Мала сняли заплечный мешок и двинулись дальше. Через несколько часов спуск закончился, пройдя еще немного вперед по тропе, остановились около невысокого валуна. Святозар первым делом, лишь только сбросил с себя мешок и присел, на оголившийся от снега камень, принялся лечить руку Малу, а когда кость, заскрипев, встала на место, проводник тяжело застонал, покривив губы, и заметил:

— Ну, наследник, и дружинников ты себе набрал, если бы он не на меня, а на тебя упал уж точно, он тебе все кости переломал.

Стоян стоявший рядом и наблюдающий за излечением, хмуро глянул на проводника, и негромко пробасил в ответ:

— Да, я, что нарочно?

— Ну, это я, не знаю, нарочно или нет, — морщась от боли и потирая руку, сказал Мал. — Но это хорошо, что наследник успел отскочить в снег и ты свалился на меня, а не на него… Потому, что если бы ты на нем проехал, как проехал на мне, кто тогда бы его лечил, всего изломанного?

Притулившиеся спиной к валуну наставники и други, негромко засмеялись, а спустя время отдохнувший Храбр, поднялся и обратился к наследнику:

— Святозар, давай создавай кущу, а мы сходим, поищем этих пахучих кустарников, для костра. Заночуем тут.

— Как заночуем? — недовольно откликнулся наследник, и негодующе зыркнул на наставника. — Ночь еще не скоро, мы успеем дойти до брата, да найти там пещеру. Ты, гляди, как метет Храбр, ветер, какой сильный поднялся, нас здесь задержит снегопад. Нет, здесь оставаться нельзя, надо идти к брату.

— Святозар, чего ты, все время споришь со старшими, — хмыкнув, переспросил Храбр.

— Нет, нет, — поддержал Святозара Мал, пристроившись на камне подле него и потирая все еще ноющую руку. — Наследник, прав. Здесь ночевать нельзя. С утра было тепло, а сейчас похолодало, ветер поднялся, снег пока и мелкий, но скоро посыплет крупный, в такую погоду лавины то, и сходят. Давайте подниматься и пойдем к брату. Я, знаю, там на нем есть пещера, подниматься не долго, внутри той пещеры и заночуем.

— Спасибо за поддержку, Мал, — радостно проронил Святозар, и, поднявшись с камня начал оправляться и надевать заплечный мешок. Да засим добавил хмуро взирающему на него Храбру, — идем, идем к брату, а то иначе придется мне тебя, наставник, из-под снега выкапывать.

Лунная долина была очень широкой, и начиналась от подножия вельми схожих между собой двух хребтов, называемых Два брата, оных разделял более низкий и пологий перевал, по нему протекала тонкой серебристой линией река. Долину окружали с обеих сторон высокие заснеженные гряды, венчающиеся каменными вершинами, а река, стекающая с перевала, несла свои воды сквозь долину. Тропа Святозара созданная им вначале пути закончилась возле валуна. Поднявшийся в горах ветер сыпал острые снежные колючки в лицо, срывал вещи, а впереди лежал нетронутый, глубокий снег, и чтобы можно было двигаться дальше, наследник, вновь поставил, рядом с собой Мала, и, взяв его руку в свою, повелел закрыть глаза и представить себе пещеру на правом брате. Преодолевая порывы ветра, которые забивали ему рот снегом, наследник прошептал заговор и из его вытянутой руки вышел вихрь лазурных капелек, да устремился вперед, вдоль реки, прямо к подножию правого брата. Вихорчатая метель поднявшись на гору, закрутилась, завертелась на одном месте, и потом, собравшись в единое целое, резко упала вниз на снег, на миг, покрыв его поверхность яркой лазурью. А когда лазурь иссякла, Святозар и Мал смогли разглядеть на том самом месте еле заметное темное пятно.

Как и в прежний раз перед ногами Святозара и Мала, появилась плотная, хорошо утоптанная тропа, надев лыжи, тронулись по ней, вдоль реки. Наклонив голову вниз, двигаясь следом за Малом, наследник смотрел лишь себе под лыжи, порывистый ветер так выл, так швырял снег, что не было никакого желания любоваться горными красотами. Подойдя к подножию брата остановились, чтобы передохнуть и оглядеть лежащий пред ними, хотя и более пологий чем соседний склон горы, но все же весьма труднопроходимый хребет. Святозар снял лыжи, положил их на плечо и пошел вслед за Малом. Со стороны казалось, как это часто бывает в горах, что до пещеры «подать рукой», однако идти пришлось до нее несколько часов, и посему все дюже притомились. Ко всему прочему вместо мелкого зернистого повалил крупный снег, громадные снежинки падая укрывали путников сверху плотным укрывалом, через которое кажется не мог пробиться ни один звук. Первым пещеры достиг Мал, и, поднявшись на ее каменисто — земляную поверхность с мерцающими капельками лазури, в полотно каковой опускающиеся белые снежинки, точно впитывались, остановился. Он тягостно дыша оперся рукой о коряво-изрезанный край пещеры и опасливо зыркнул внутрь нее. Святозар поднялся следом, и, войдя в полутемный свод пещеры, огляделся. Пещера была не широкая и уходила куда-то вглубь горы, наследник бросил на пол лыжи и палки, скинул туда же заплечный мешок и направился в недра ее.

— Святозар, погоди, — крикнул ему вслед Стоян, только, что вошедший в пещеру.

— Не торопись Стоян, — услышал друг голос наследника из глубины пещеры, а затем и увидел его, выходящего из словно полутемной ниши. — Там пещера заканчивается, хода дальше нет. Но зато там, на земле, что-то лежит и хрустит под ногами… Может это какой-нибудь сухой мох, давай, я скину овчинник и пойдем, посмотрим чего там?

— Холод такой, — заметил вошедший в пещеру Звенислав и принялся отряхивать шапку от налипшего снега. — Зачем раздеваться, не понимаю я тебя.

Святозар скинул овчинник, снял укрепленные на поясе ножны с мечом, и отдал все Стояну, да протянув руку, зашептал заговор, создавая в глубине пещеры, возле стены, кущу.

— Святозар, — с беспокойством лицезрев наследника и качая головой, сказал Дубыня, сразу же за заснеженными Чаславом и Храбром вошедший в пещеру. — Ты, чего разделся?

— Хочет осмотреть пещеру в глубине, — пояснил Стоян, поколь прижимающий к себе вещи наследника.

— А, я не понял, зачем тады раздеваться, — недовольным голосом проворчал Храбр и утер мокрое от снега лицо рукой.

— Да, я, сейчас покажу зачем, — усмехаясь, ответил наследник. — Тока прошу вас не кричать, и не вскрикивать, а то это иногда плохо заканчивается.

Святозар поднял левую руку вверх и начал шептать заговор: «О, Род — родитель всего сущего! Ты, породивший Бога солнца Ра! Ты, испустивший из своих уст Дух Божий — птицу Мать Сва! Даруй мне повелевать светом, выпущенным из души моей! Именем твоим — о, небесный Родник, да будет так!» Наследник провел правыми пальцами по левой руке сверху вниз, и когда та от кончиков перстов до локтя покрылась искорками лазурного света, ярко вспыхнула, а погодя засияла не обжигающим, лазурным светом, показал ее ошарашено взирающим на него проводникам, другам и наставникам.

— Вот это, да? — восхищенно шепнул Изяслав.

— Ну, что, други, пойдемте, посмотрим, что там в глубине пещеры, — сказал Святозар, и, освещая себе путь, пошел вперед.

Пещера, как правильно раньше поведал, наследник, была не глубокой и заканчивалась отвесной стеной образующей, что-то вроде невысокой и узкой полости, пол в которой был плотно устелен сухими хвойными ветками. Святозар, Часлав и Стоян набрали веток, принесли их к намету, да разожгли костер, и Дубыня с Храбром немного обогревшись, принялись готовить оставшееся мясо горного барана, которое добыли вчера вечером. Наследник задул свою руку, сел около костра, накинув на плечи овчинник, и протянув ладони к огню, задумчиво протянул:

— Хорошо, все же, что здесь не водятся зайцы, а обитают бараны… Чем они только здесь питаются, тут такая холодрыга и все в снегу… — Святозар смолк, втянул носом запах жарящегося мяса и будто разговаривая сам с собой, добавил, — я, всегда, поражался, как могли в Арапайских горах жить люди… Строить в горных ущельях крепости, возводить целые города, с домами и улицами…. Здесь такой суровый край, выжить здесь чудо, а уж жить и подавно…

— Чего, ты говоришь, Святозар, — не понял наследника Храбр, и беспокойно посмотрев на него, подкинул в огонь еще веток. — Про какие города, про каких людей… Да в этих горах не то, что люди, мне кажется, и гомозули не живут.

— Он, говорит, про древние народы, которые здесь раньше жили, — негромко ответил за друга Стоян и сел рядом со Святозаром.

— А… а…,- проронил бурчливо, словно сердясь на что-то Храбр, — так тех народов уже давно нет на божьем свете, сгинули они в никуда.

Святозар сидел и глядел на огонь поедающий, громко потрескивающие ветки, и, погладив бровь пальцем, да словно не слыша наставника, тихо заметил:

— А, ведь жили они тут, где-то совсем недалече…. Или я путаю… Сколько времени то прошло, все уже так изменилось… Все… и горы вроде те, а вроде и нет… Ничего не понимаю… Может, я все же ошибаюсь…

Храбр встревожено воззрился на наследника шепчущего себе под нос, что-то малопонятное, и, подойдя ближе, протянул руку, да потрогал его лоб. Святозар суматошливо встрепенулся и подняв голову, недоуменно глянул на наставника.

— Что? — спросил он Храбра.

— Да, думал, ты обмерз и у тебя…,- начал было наставник, да тока его перебили.

Внезапно в пещеру заскочил Мал, выходивший по нужде. У проводника нервно дергались не только губы, но и похоже все лицо, он враз подскочил к Святозару, и громко крикнул ему почитай, что в ухо:

— Наследник, иди! Иди скорей на двор.

И тотчас повернувшись, побежал к выходу. Святозар не мешкая вскочил на ноги, скинув с плеч на пол овчинник, и побежал следом за Малом. В горах уже наступила ночь, но из-за продолжающего идти снега, окрасившего все и не только землю, но словно и небеса в белый цвет кругом было довольно светло, подобно раннему утру.

— Смотри, смотри, — крикнул Мал, и указал рукой вверх на гору.

Святозар проследил за движением руки проводника и увидел там, где-то в середине горы, ярко полыхающее желтым светом пятно. Казалось, свет выбивается откуда-то из-под снега. Недолго думая, он побежал наверх, прямо к полыхающему пятну. Но снег укрывающий поверхность горы был дюже глубок, доходя ему в неких местах почти до пояса. Помогая себе руками, расчищать путь, наследник пробежал совсем немного и увяз в снегу, словно ставшим тут более плотным. Он взволнованно уставился ввысь на ярко-желтое пятно и увидел, как неожиданно стал меркнуть свет. Впрочем та густая лучистость спадала неспешно… малость-помалу, так будто там под снегом внутри постройки начали по одной гаснуть свечи. Святозар вырвался из снежного плена, тяжело вытащил одну, потом другую ногу и сызнова направился к пятну, но не добежав совсем чуть-чуть, как ему показалось, вновь увяз и провалился почти по грудь в какую-то яму, да все еще не сводя глаз со света увидел как он махом потух.

— Святозар, Святозар! — услышал позади себя наследник недовольные крики Дубыни и Храбра. — Куда, ты, побежал?! Вернись сейчас же… ночь ведь, в горах ночь!

Святозар с большим трудом вылез из ямы и по проделанной им в снежном укрывале дороги, пошел вниз, временами съезжая по ней на спине. Достигнув пещеры, он ступил на ее очищенную от снега поверхность и принялся отряхиваться от снега.

— Да, что же, ты, — оглядывая вымокшего наследника и помогая ему очищаться, проронил раздраженным тоном Храбр. — Вечно ты, что-то учудишь. Иди, давай сушиться.

Святозар поспешил к костру, и, усевшись на камень укрытый укрывалом, стал снимать и вытряхивать из сапогов набившийся туда снег и шептать заговор, чтобы обсушить обувку, брюки, кафтан и телогрейку. Не успел он до шептать заговор, как Стоян накинул на него овчинник, а Дубыня укрыл сверху теплым укрывалом принесенным Чаславом из намета.

— И, чего, ты, вообще туда побежал? — участливо заметил Дубыня. — Вот же, ты… Уж я и не знаю, куды тебя можно одного отпускать, в какое… такое, — наставник тяжело вздохнул, и отрезав наследнику самый здоровущий кусок жаренного мяса подал вместе с большим куском хлеба.

Изяслав же протянул Святозару чашу горячего чая налитого из чайника. Наследник поблагодарив, принял еду и чашу да произнес так, чтобы слышал лишь сидящий о бок с ним наставник:

— Все будет хорошо, Дубыня, не тревожься.

Святозар, как всегда, быстро поел и выпил предложенное, и, отдав пустую чашу Изяславу, обратился к Малу, опустившемуся подле костра напротив наследника и неспешно попивающего чай:

— Мал, ты, про этот свет нам в Валадаре сказывал?

— Да, наследник про этот, — отозвался проводник, и, подул на пар густо курящийся над его чашкой. — Я, его видел впервые, но Еропий мне про него говорил. Да и я глянул он, как раз появился на том месте, где летом я видел дом гомозулей. Я туда вас с утра, перво-наперво, и хотел отвести.

— И, чего я туда побежал, — гулко цыкнув, молвил Святозар и сняв с себя укрывало, передал его Чаславу. — Надо было создать тропу и я бы успел добежать… И свет, свет был такой странный, точно там внутри горы зажгли само солнце… Но царь Альм говорил, что гомозули живут в глубоких подземельях, горных пещерах, и там царит полумрак, холод и сырость… А это был свет солнца….Нет, это не гомозули… у них никогда ничего подобного не было. — Наследник помолчал, задумчиво погладил пальцами обветренные губы и сызнова поспрашал проводника, — Мал, а, ты, уверен, что эти горы называются Два брата? Может тут есть еще горы которые так величают… И потом из той пещеры, в которой находится вход к гомозулям, вытекает река, а я, посмотрел на этом брате вообще рек нет.

— Нет, наследник, — живо ответил Мал и протянул пустую чашу Изяславу, складывающему их подле себя. — В Арапайских горах, только эти две горы называются Два брата, и посем, ты же сказал Лунная долина.

— Да, но Лунная долина, — поднимаясь, пояснил Святозар. — Там просто упоминалось. Мне нужны горы Два брата, правая из них, рядом лежит Лунная долина.

— Ну, тогда мы, пришли туда, — успокаивающе проронил Мал и для пущей верности своих слов порывчато кивнул. — И это правый брат.

— Мал, — спросил у проводника Часлав, когда погруженный в свои мысли наследник пошел в намет укладываться спать. — А откуда в пещере хвойные ветви?

— Наверно это лонгилы их сюда принесли, — отозвался Мал и потер пальцами все еще саднящую от перелома кисть руки. — Я же рассказывал, они летом приходят в Арапайские горы, и иногда в пещерах ночуют. Тут в червене, да грознике много травы в горах поднимается. Вот они и бредут сюда со своим стадами, пасти лошадей, баранов, да коров.

— Так, робята, — вмешался в разговор Храбр, хмуро обозрев сидящих вкруг костра путников. — Святозар пошел отдыхать и мы давайте тоже укладываться, а то ужо поздно, да и все устали.

 

Глава пятнадцатая

Утром Святозара разбудил манящий запах жареного мяса. Он поднялся с укрывалов, и увидел, что кроме него в намете никого уже нет, надев на себя шапку и сапоги да взяв в руки овчинник, который ночью был расстелен для теплоты сверху на укрывалах неспешно вылез из кущи. В пещере, освещаемой, через широкий проем, лучами подымающегося на небо солнца, около костра сидели други и Дубыня и не торопливо ели жареного барана.

— Вот, вы, даете, сами тут едите, — подсаживаясь к костру, и накидывая на плечи овчинник, заметил усмехаясь наследник. — А, я, там голодный лежу и сплю.

— Ох, да, неужели, ты мог подумать, Святозар, что я тебя голодным оставлю, — торопливо откликнулся Дубыня, и подал наследнику укрытую мису с самыми лучшими кусками мяса.

— Нет, — принимая мису и кусок хлеба, ответил наследник, покачивая головой. — Я в тебе, Дубыня, не сомневался. Знал, ты мне с голода не дашь умереть. Но у нас вчера, вроде, мясо было на исходе, откуда ж с утра оно появилось.

— Да, это мы с Малом, сегодня рано поутру, пока вы все спали, спустились по — твоей волшебной тропе и добыли барана, — сказал вошедший в пещеру Храбр, и, подойдя к наследнику, остановившись, словно навис над ним своей мощной фигурой. Погодя он понизил голос до шепота и добавил, — Святозар, пока здесь нет Мала и Изяслава, я хотел вот о чем с тобой поговорить… Мы, вчера тут с Дубыней подумали и решили, что тебе все же стоит взять с собой в Пекло или меня, или Дубыню… Мы уже с ним пожили на божьем свете, поэтому…

— Нет! — тотчас прекращая есть и порывчато бросив кусок мяса в мису, громко выкрикнул наследник. — Нет! Нет! Нет!.. мы это уже много раз обсуждали и со всеми вместе, и с каждым в отдельности. Сколько же можно об этом говорить вам. Никто кроме меня оттуда не сможет выйти, да и войти. Меня ведет ДажьБог, он меня направляет… Это мой путь, мой бой, и вы вступать в него не можете. Храбр, я же тебя просил, не говорить со мной об этом… Сколько же раз я могу говорить — нет!

Святозар поставил мису на землю, поднялся и стремительно вышел из пещеры. В горах уже рассвело, за ночь снегопад прекратился, ветер стих и на небосклоне теперь ярко горело солнечное светило, густые, белые облака кажется касаясь верхушек гор, медленно плыли по той насыщенной голубизне. Подле пещеры стояли Изяслав и Мал, да негромко беседовали меж собой, когда наследник вышел наружу, они приветственно кивнули головами и продолжили разговор.

— Ну, чего, ты, ерепенишься? — спросил вышедший следом за наследником Храбр. — Неужели ты не понимаешь, нам тебя боязно туда отпускать.

— Храбр. — Святозар повернулся, положил руку на плечо наставника, и, посмотрев в его, наполненные тревогой, серые глаза, негромко ответил, — мне ведь тоже боязно…Да только я знаю, что никто кроме меня ей не поможет… Никто, ты это пойми.

— Да, да, сынок, я это понимаю, — отозвался наставник, и муторно вздохнул. — Ну, ты вернись в пещеру, поешь, ведь в следующий раз есть будем тока вечером. А, я больше не буду с тобой говорить об этом.

— Ох, Храбр, — недоверчиво мотнув головой заметил наследник. — Ты мне всю дорогу обещаешь… больше не говорить об этом, — и, все поколь покачивая головой, да убрав руку с плеча наставника, вернулся в пещеру к прогорающему костру, другам и своей мисе полной еды.

После того, как все поели, и собрались, сложив в заплечные мешки оставшуюся еду, кухонный скарб и сменную одежу, Дубыня затушил костер. А наследник, повесив ножны с мечом на пояс, застегнув на овчинники все застежки и взяв лыжи с привязанными к ним палками в руку, вышел из пещеры.

— Не понял, Святозар, — заглянув в пещеру, и кивнув вглубь нее головой, поспрашал Храбр. — Ты, чего, кущу убирать не будешь?

— Нет, Храбр, не буду, — ответил наследник, поправляя на голове шапку и оглядывая склон горы, по коему едва заметно пролегала пробитая им ночью не равномерная стежка. — Может к вечеру, мы сюда вернемся. А если нет, то пусть останется, как дар лонгилам, ложе которых мы ночью почти все сожгли.

Святозар проследил свой путь по вдавленному снегу, по оному бежал вчера ночью, и, приметив то место, откуда выбивался свет, зашептал заговор, и когда от пещеры вверх пролегла поблескивающая лазурью тропа, положил лыжи на плечо и пошел по ней.

— Наследник, — поинтересовался, идущий за ним следом Мал, и выдохнул, переводя дух. — А сколько это тропа будет так держаться?

— Она, будет такой до весны, пока не начнет таить снег, — остановившись и воткнув в снег лыжи, пояснил Святозар.

— Это хорошо, что до весны, — согласно отметил Мал, и тоже встал, позади наследника. — Значит, мы легко по ней дойдем обратно.

— Да, я так и рассчитываю, что вы обратно по ней легко и дойдете, — откликнулся Святозар и принялся отвязывать от лыж палки.

Подъем к месту вчерашнего сияния, был не долгим, но оказался очень крутым. Тропа наследника была дюже плотной и утоптанной, отчего наступающие на нее подошвы сапог соскальзывали вниз. Отвязав палки, на которые было удобно опираться, путники продолжили восхождение и через некоторое время, оказались на слегка покатой площадке, увидев перед собой занесенный снегом валун.

Святозар положил на очищенную от снега площадку лыжи и палки, и, отдышавшись, поднял руку вверх да громко крикнул: «Именем, отца моего, ДажьБога, заступника и покровителя весны и лета, отрекающегося от зимы! Повелеваю, снег освободи этот валун от себя, и словно вода от весенних, наполненных теплом и жизнью солнечных лучей стекай к его подножию!» И когда кончики пальцев наследника коснулся яркий солнечный луч, и они засветились золотым светом, он направил руку на заснеженный валун. Широкий золотой луч вырвался из руки Святозара, и, упав на снег, покрыл его сиянием. И незамедлительно под этим свечением стал таять снег, а миг спустя золотое сияние растворилось в бело — снежном покрове, чтобы вмале стечь с валуна золотисто-белыми потоками, оголив гладко обтесанные грани камни.

Когда и последняя капля воды упала с валуна, перед взором путников, открылся маленький дом, сложенный из четырех лощенных, каменных, вертикально поставленных плит, сверху на которые была положена еще одна тяжелая, тесаная и мощная плита-крыша. В передней плите была вырезана круглая неширокая дыра.

Святозар, снял с себя заплечный мешок, и, отдав его Стояну, подошел к постройке, потрогал стены рукой, обошел дом по кругу, внимательно изучая его, и остановившись возле входа, заглянул вовнутрь. Неспешно присев на корточки наследник принялся протискиваться через дыру в недра постройки, при том гулко кряхтя и тяжело постанывая, так как широкие его плечи никак не хотели проникать внутрь нее. Немного погодя Святозару удалось залезть в постройку, и, оправив на себе задравшийся овчинник книзу, оглядеться. Пол в домике оказался таким же, гладким, каменным и очень чистым, как и сами стены. Сидя на присядках, наследник протянул руку ощупал пальцами стены постройки и рисунки украшающие их поверхности. Прямо по четырем стенам начиная от дыры, шли аккуратно вырезанные в камне необычные рисунки. Святозар придвинулся к стене ближе и ошеломленно уставившись на начертанные знаки, напряженно замер, затаив дыхание.

— Что тут? — спросил Храбр, и просунул голову в постройку.

— Тут символы…,- переведя взгляд с рисунков на наставника, ответил Святозар. — Я такие видел, один раз в своей жизни… Да, нет, не может этого быть…,- задумчиво проронил он.

— Видел и где, — поинтересовался Храбр, пытаясь пролезть вовнутрь постройки.

— Это неважно… то давно было…И я, наверняка, ошибаюсь, — все также задумчиво протянул Святозар, а после звонко засмеялся, увидев бесплодные попытки наставника впихнуть свой мощный стан в дом. — Храбр, ты, чего не видишь, ты сюда не пройдешь. Надо было, меньше в детстве каши есть, быть может тогда ты бы сюда и залез. Сюда, если кто и войдет, то только Звенислав.

— Ты, Святозар, не гогочи тут… а лучше расширь магией дырку, чтоб я вошел, — все еще не прекращая попыток залезть в строение, и туго закряхтев, требовательно молвил Храбр.

— Наставник, — сказал Святозар. — Ты, же сейчас развалишь эту постройку, и уж тогда, я точно не выясню, кто здесь живет. Пускай, Звенислав, залезет, а я прочитаю заговор, и может открою вход и узнаю чей этот дом.

— А, я, чего? — недовольно проворчал Храбр и прекратил безуспешные попытки войти вовнутрь постройки.

— А, ты, дорогой мой наставник, побудешь снаружи, — ответил Святозар и нанова с нескрываемым уважением и трепетом погладил перстами знаки. — Потому как если я не ошибаюсь, то тут живет необыкновенный народ.

Храбр наконец-то уступил место Звениславу, который по природе был худощав и без лишних хлопот проник в строение да поднялся на ноги, встав позади наследника.

— Храбр, — позвал наставника Святозар. И когда тот резво заглянул в дыру, произнес, — немного отойдите от постройки, и чтобы не случилось, не тревожься…

Храбр кивнул и не мешкая поднявшись, отошел от валуна, повелев и другим сделать тоже самое.

Святозар встал в полный рост, его голова совсем чуть-чуть не дотянулась до потолка. Он еще раз долгим взором оглядел постройку, и, закрыв глаза, на мгновение недвижно застыл, успокоив дыхание, прислушиваясь к четко стучащему внутри сердцу, к тихо тоскующей по близким, душе, да зашептал: «Коляда, наш Коляда! Коляда святой, величайший, пречистый наш Бог! Ты, принесший в мир ведические знания! Ты, принесший в мир язык Богов! Пройди по этим символам и мне ведуну Святозару, сыну твоего отца, открой тайный смысл их! Да будут слова, твоим жезлом для меня раскрыты!» Как только наследник принялся шептать заговор, пальцы на его правой руке покрылись золотым полыханием. Святозар открыл глаза, и, продолжая шептать, наклонился, протянул руку и дотронулся подушечками перстов до рисунков, изображенных на стенах, а засим двинулся вдоль стен, очерчивая тем светом квадрат. И там где его горящие пальцы касались символов, свет торопливо переходил с подушечек на знаки и те точно вспламенялись золотым блистанием. Когда наследник замкнул квадрат, и до шептав заговор убрал руку, и выпрямился, ярко вспыхнувшие символы стали перемещаться по стене, очерчивая квадрат. По первому их движение было медленным, но постепенно оно начала убыстряться, и вскоре символы замелькали с такой ретивостью и яркостью, что Святозар и Звенислав закрыли глаза от слепящего сияния. Внезапно движение символов прекратилось, и яркость их померкла, Святозар открыл очи и проморгался, потому что перед глазами, как ему казалось, все еще мелькали маленькие светящиеся то ли звезды то ли символы. Наследник подошел ближе к горящим рисункам, которые превратились в прочитываемые слова, и, присев на корточки, обошел постройку, шепотом читая то, что там было написано.

— Этого не может быть…,- тихо, словно самому себе, сказал Святозар. — Неужели они до сих пор живут здесь… — Наследник замолчал, удивленно вглядываясь в слова, и обращаясь к наставнику, негромко крикнул, — Храбр! — Голова наставника мгновенно возникла в дыре, — сейчас я расширю вход и ты, сможешь войти, а все остальные пускай возвращаются в пещеру, и ждут нас там.

— Почему так? — возмущено спросили Стоян и Часлав.

— Потому как нам тут все вместе будет тесно, — ответил Святозар. — И потом вы же бывали в царстве альвинов, а Храбр нет. И ему я хочу предоставить возможность посетить необыкновенное царство дивьих людей.

— Кого? — переспросил, стоящий позади наследника Звенислав.

— Дивьих людей, — пояснил Святозар.

Он медлительно поднялся с присядок и направил руку на дыру в стене, зашептав заговор, и та прямо на глазах в морг расширилась, так, словно каменные края втянулись сами в себя.

В постройку тяжело кряхтя, и придерживая рукой, укрепленный на поясе, меч залез Храбр, а за ним следом Стоян.

— Стоян, я, что велел…,- начал было возмущаться наследник, сердито зыркнув на друга.

— Дивьи люди, дивьи люди…,- перебивая Святозара, заметил Храбр и несильно похлопал того по спине, точно умиротворяя его раздражение. — Не слыхивал никогда о таких, пусть с нами идет Стоян.

Наследник пронзительно посмотрел на Храбра, его губы дрогнули живописав усмешку, и, обратившись к Дубыни оставшемуся снаружи, он проронил:

— Дубыня, вы там отойдите подальше от валуна. Когда дыра закроется, идите вниз в пещеру и ждите нас, мы скоро вернемся. И не беспокойтесь за нас!

— Хорошо, Святозар, — откликнулся Дубыня, и слышно было, как он заставил Часлава и проводников отойти от постройки.

— Фу…,- недовольно выдохнул наследник. — Теперь тут из-за вас и не развернешься.

Погодя он направил на дыру руку и прошептал заговор, и когда та вернула свой обычный вид, повернулся, задиристо глянул на наставника, стоящего позади него, и сказал:

— Знаешь, Храбр, какое я сейчас испытываю удовлетворение… Наконец-то я могу сказать тебе… Ну, ты, Храбр, даешь не знать кто такие дивьи люди… Это ж как тебе должно быть стыдно… Это ж какое упущение в твоих познаниях.

— Святозар, — сердито перебил его наставник, и было видно, даже при этом не ярком свете, как густо покраснело его лицо.

— Ну, ладно… ладно, — засмеявшись, добавил Святозар. — Сейчас мы исправим это упущение, мой дорогой наставник…. И вот, что я поведаю вам. Когда — то в начале начал у Бога ночного мира Дыя, родившегося в начале мироздания от козы Седуни, был сын Чурила. Да был он так красив, что влюбилась в него жена самого Бога Бармы — Таруса. От их любви появились на божьем свете дивьи люди. Однажды Чурила поднял детей своих и пошли они войной на народ Бога Семаргла, желая захватить их богатые земли, прекрасные дворцы. Дети Чурилы обладали необычайно сильными магическими способностями и обратились в великанов да принялись теснить народ Семаргла, захватывая землю и разрушая города. Увидал такое, Бог Сварог осерчал он, и повелел сыновьям своим, Сварожичам, собрать все небесное войско, и пойти войной на дивьих людей. И пошли Боги в бой и шли за ними их народы и победили они детей Чурилы, да заставили их вернуть себе истинный свой образ. А потом Боги запечатали их в Арапайских горах.

— Да, — удивленно протянул Храбр, и радостно хлопнул наследника по плечу. — Вот же до чего ты многознающий стал, Святозар. Теперь тебя приятно слушать, столько можно от тебя нового узнать, никогда прежде не слышимого…. А, где же ты этот сказ слышал, я вот его первый раз слышу.

— Это потому, — засмеявшись, пояснил наследник. — Потому что этого сказа никогда и не было. Никто такой сказ не создавал… Тогда, когда происходила эта война восуры были молоды и еще не имели таких прекрасных сказателей как Соловей или Лель.

— Тогда, ты, это откуда знаешь, — заинтересованно поспрашал наставник.

Святозар расправил плечи, оглядел смущенным взором наставника, Стояна и Звенислава да чуть слышно, словно пришел в замешательство от того вопроса, ответил:

— А, я, Храбр в этом воинстве то и был. В небесном войске Богов Сварожичей.

— Ты…,- заглянув в лицо друга, ошарашено переспросил Звенислав. — Не может быть… Это когда было… когда ты успел, ты ж вроде болел?

— От, ты, даешь Звенислав, — откликнулся Храбр, и они со Стояном громко засмеялись. — Да, он же не об этой жизни говорит. А о той… другой. Ты, чего не понял, что ли?

— А… а… а…,- успокоено протянул Звенислав. — А, я то и подумал, вроде последние годы из Славграда никуда не выезжали, кроме как в Новыград за Любавой.

— Святозар, — переставая смеяться, молвил уже более обеспокоенным голосом Стоян. — А, ты не боишься к врагам своим спускаться?

— Нет, нет, они мне не враги, — улыбаясь, произнес Святозар и принялся расстегивать застежки на овчиннике. — Они не злобный народ, а даже наоборот очень добрый. Просто когда-то они ошиблись… Однако я думал, что они давно ушли с этих мест, и почему они продолжают тут жить… это мне не понятно.

— Но ты, сказал, — вмешался в мысли наследника Храбр. — Что их потом Боги запечатали в горах.

— Это было так давно… так давно, — повторил наследник, поправляя накренившуюся на голове шапку. — Бог Семаргл был очень разгневан, посему их и запечатали в горах, но засим печать сняли… Ладно.. — Святозар повернулся спиной к наставнику и другам и добавил, — расскажу все позже… А, теперь тишина, чтобы я смог открыть проход, нужна тишина.

Наследник смолк, и тотчас замолчали наставник и други. Лишь слышался поскрипывающий под ногами людей, оставшихся снаружи, снег, да тихо покашливал Изяслав, простудившийся давече. Святозар глубоко выдохнул раз, другой, вытянул руку вперед, дотронулся до первого слова и очень четко сказал: «Дый — застилающий очи и разум небесному войску Сварога отступи перед ратником третьего воинства — Святозаром!» Наследник сделал шаг назад, убирая руку от стены, и дыра, через которую они вошли в строение, стала уменьшаться, а мгновение спустя она уже и вовсе словно поглотилась каменной поверхностью. Святозар опустил руку и громким голосом, продолжил: «Я — Святозар, шел в третьем воинстве, по правую руку, от отца моего, мощного витязя ДажьБога! Я — Святозар вместе с витязем ДажьБогом, по правую от него руку победил дивьих людей, запечатанных Богами в Арапайских горах! И, как велел Бог Сварог, что закрытые ворота дивьих людей раскроются лишь перед воинами небесного войска, так ныне, я — ратник третьего войска, повелеваю вам передо мной открыться! Сила моя — мой отец, воля моя — мой Бог, кровь моя- ДажьБог!» Лишь только произнес Святозар последнее слово, имя ДажьБога, как под ногами заходил ходуном пол, и тихо вздрогнув, стал наклоняться в сторону запечатанной стены. Други и наставник стали хвататься руками за стены стараясь удержаться, но чем сильнее наклонялся пол, тем меньше оставалось возможности устоять. Один только Святозар стоял ровно, не хватаясь за стены, словно врос ногами в пол. Плита еще немного наклонилась и Стоян, Храбр, Звенислав свалились на наследника. Однако Святозар и на этот раз не дрогнул, точно его сверху не предавали своими более мощными телами наставник и други, и продолжал стоять непоколебимо вроде каменной скалы. Край плиты почти на треть ушел в землю, и тогда ее полотно вновь тягостно содрогнувшись, прекратило движение, показав не широкий проход со спускающимися вниз ступенями, зарящейся на них темнотой.

Святозар на котором продолжали лежать наставник и други ступил на первую ступень и следом за ним на нее упали Храбр, Стоян и Звенислав. А когда они спешно поднялись, отряхивая бока, да поправляя съехавшие с головы шапки, и поглядели на наследника, тот усмехаясь, заметил:

— Это хорошо, что меня держала магия, а то бы вы навеки остались, замурованы в этом проходе, потому что вряд ли бы мои кости выдержали ваш вес.

Святозар снял с себя овчинник, поднял вверх левую руку, сказал заговор, и когда она засветилась нежной лазурью, направил свет, на ошарашенные лица Храбра, Стояна и Звенислава. И более не мешкая суматошливо кивнул на уходящие вниз ступени, шагнул на первую из них и направился вниз, освещая себе, и следующим за ним, путь рукой.

Они шли по каменной лестнице, ступени каковой были низкими и узкими, и на них было сложно поставить полностью подошвы сапог. Край ступени был слегка закруглен и потому подошвы частенько соскальзывали вниз на следующую ступеньку. Стены прохода каменные и гладко обтесанные низко нависали над идущими так, что иногда приходилось приклонять головы, чтобы не ударится об свод потолка. Проход уходил куда-то вглубь горы в виде крутой спирали, и, придерживаясь руками за стены, спускались неспешно, чтобы не упасть.

— Святозар, — спросил шедший следом за наследником наставник. — Ты, читая заговор, сказал, что был ратником в третьем воинстве, и вел его ДажьБог, а кто же вел другие два воинства, или их было не три, а больше?

— Нет, Храбр, — пояснил Святозар, прижимая к правому боку овчинник. — Их было три… Первое воинство возглавлял Семаргл, второе Перун и третье ДажьБог. Ты, же помнишь, я сказывал, что дивьи люди пошли войной именно на народ Семаргла. А в те времена этот народ был очень любим Богами, поэтому Сварог и повелел Перуну и ДажьБогу помочь народу Семаргла в войне с дивьими людьми. И тогда ДажьБог пришел к восурам, и мы, дети его, поднялись все как один и последовали за своим прародителем. Перун привел своих воинов, народ который он породил. А Семаргл собрал свой народ. И объединившись в одно общее небесное войско Сварога, мы пошли на дивьих людей.

Помню, бой был очень долгий и трудный. Дивьи люди, обращенные в великанов, были сильны, Боги закидывали их молниями, а мы рубились на мечах. Победа, конечно, оказалась на нашей стороне, но Семаргл и Перун были так сердиты на дивьих людей, потому что в том бою погибло много их воинов. Они раскрыли Арапайские горы, согнали туда, принявших свой истинный образ, дивьих людей, лишили их магии и Семаргл, по велению Сварога, наложил на них наказание. ДажьБог тоже лишил дивьих людей магии, и даже вместе с Семарглом и Перуном запечатал их внутри горы, но потом стал уговаривать старших Сварожичей простить дивьих людей. Он считал, что они ни в чем не виноваты, ведь, они следовали повелению своего отца Чурилы. И, что кого и следует наказывать, то только его — Чурилу. Но Семаргл и Перун были неумолимы… — Святозар на миг остановился, осветил рукой изумленное лицо наставника, и, понизив голос, добавил, — ДажьБог не был так сердит, потому как в той битве не потерял ни одного восура… Нас было тогда не много, мы были очень молоды. Мне едва исполнилось девятнадцать лет, а другим воинам было и того меньше. — Наследник не громко засмеялся. — Дивьим людям повезло, что ДажьБог не видел, что во время боя случилось со мной… ха… ха… ха… А, то бы он первым на них накладывал печать…. Он отправился в Небесную Сваргу к Богу Сварогу и попросил за дивьих людей. И, Сварог смилостивился, позволил распечатать их, разрешил выходить на свет божий, но повелел нести наложенное на них наказание. Когда мы с ДажьБогом явились, чтобы снять печать, я тогда и видел эти символы на склонах гор, они светились по самим поверхностям каменных хребтов. Эти символы, на самом деле, язык Богов. Этими словами Семаргл, Перун и ДажьБог запечатали дивьих людей, потому что слово — это оружие и иногда по сильнее меча, да стрелы оказывается. ДажьБог раскрыл печать, сказав веление на языке Богов, мы вошли вовнутрь горы, и он передал дивьим людям повеление Сварога. И вернул им ту часть магии, которую забрал у них, чтобы они смогли выжить. — Святозар остановился, расстегнул телогрейку, снял с головы шапку, и сжав ее в правой руке, продолжил спуск. — Вот они наверно потом и построили эти дома…Потом, много позже. Да, наложили на них заговор, который закрывал вход в их земли простым смертным, и войти сюда могут лишь Боги, я да еще два человека, которые знали язык Богов. Только я думал, дивьих людей давно здесь нет, неужели с них до сих пор не снято наказание? Или они просто решили остаться жить здесь навсегда? Тогда почему живут так скрытно? Странно, все это очень странно…

— Значит, ты, Святозар, — подойдя ближе к наследнику и понизив голос до шепота, поспрашал Храбр. — Ты, был первым правителем Святозаром, прозванным Достойным Бога? Выходит, я правильно догадался.

— Ты, очень мудрый человек, Храбр, — оглядываясь на наставника, заметил Святозар. — Мудрый человек с великой и светлой душой.

— Великая душа у тебя Святозар, — торжественно откликнулся Храбр и принялся расстегивать овчинник на себе.

— Нет, это не так, никакая она не великая, — тяжело вздохнув, протянул наследник.

— Ну, да… ты мне рассказывай, а то я не знаю сказов про тебя, не вижу, каков ты есть? — Храбр тронул Святозара за плечо и когда тот остановился, забрал у него овчинник и шапку, и по-доброму добавил, — ты смелый и жертвенный. И еще ты можешь так любить, как наверно никто не умеет.

Святозар недовольно качнул головой и продолжил прерванный спуск. Он неспешно расстегнул верхнюю застежку теперь и на короткополом кафтане да с болью в голосе проронил:

— Когда-то я не послушался ДажьБога и чуть не погубил свой народ. Это было в первой моей жизни. Я пошел на битву, на которую не должен был идти, которую не мог мой малочисленный народ выиграть… Я, до сих пор удивляюсь, как мы тогда победили, как остались живы? Ведь ДажьБог, рассерженный на меня, не приходил к нам на выручку… А я даже не помню, как окончился бой, потому что сам чуть было не погиб в той битве.

— А, что это был за бой, с кем восуры бились, — поинтересовался Храбр, и нежданно поскользнулся на ступеньке так, что носком сапога чуть было не вдарил наследника. Благо он во время оперся рукой о стену, а ступающий сзади Стоян успел ухватить его за овчинник. — Об этом сказ тоже не создан?

— Да, об этом сказ тоже не создан, — уныло протянул Святозар. — Хотя битва была страшная, а враг наш очень силен. А как бились восуры… так они потом никогда не бились, потому что такого врага больше не было. ДажьБог был так рассержен, что перестал ко мне приходить. Я очень долго выздоравливал от ран, а на теле остались ужасные шрамы…Бедная моя жена, видеть такое было неприятно. Одно хорошо, что я был такой красавец не один. — Наследник негромко натужно засмеялся, и пояснил, — все выжившие после того сражения восуры были также усеяны шрамами. А когда, много лет спустя, я умер пришел в Ирий-сад, и как положено победил великанов, василисков, да ответил на вопрос грифона и ворота открылись… Ох! Долго мне пришлось дожидаться около входа ДажьБога, потому как он не торопился прийти, и как это пристало встретить меня да отвести в Сварожьи луга. Я стоял, ждал, ждал… а посем решил пойти сам…

Святозар смолк и уже живее посмеиваясь, закачал головой.

— Так ДажьБог пришел? — тихо спросил Храбр, и снял с себя овчинник и шапку, да расстегнул телогрейку.

— Пришел, — ответил наследник. — Когда увидел, что я более ждать не буду… пришел.

Наследник опять замолчал, и приклонил голову, потому что свод прохода в этом месте был низковат, а когда вновь распрямился, Храбр поинтересовался:

— А с кем было сражение, Святозар?

— Эх, Храбр, теперь это уже не важно, с кем оно было и за что, — переставая улыбаться, и как-то вельми печально, заметил Святозар. — Я только надеюсь, что тот народ, ради которого мы проливали свою кровь, помнит, нашу жертву, — и сызнова тяжело вздохнул.

Храбр услышал, как муторно вздохнул Святозар, и чтобы отвлечь его от невеселых мыслей, вопросил:

— А, какие народы, были народами Бога Семаргла и Бога Перуна?

— Бог Перун вел дамианцев, — стал рассказывать Святозар. — Этот народ раньше жил в нагакских степях, у них был пожилой правитель, очень красивый и сильный муж, его звали…. — Наследник на миг остановился, скривил губы и наморщил лоб, пытаясь вспомнить имя правителя дамианцев, а после сделав очередной шаг на ступеньку, добавил, — такое интересное имя Ана — Дисфан… Нет! Ана — Дазфаль… Да, точно Ана-Дазфаль — его звали. Он спас мне жизнь во время боя… И все говорил, потом: «Ах, горячая голова, ты, Святозар, горячая.» Он знал хорошо восурский язык, да и не только восурский и другие тоже языки, и был весьма мудрый человек и правитель… Да, был… был Ана-Дазфаль, были дамианцы. А теперь нет ни Ана-Дазфаля, ни дамианцев, предали они Сварога, предали Перуна, поменяли веру и погибли… Погибли и исчезли, словно никогда и не жили.

Наследник нанова стих и почему-то заскрипел зубами, как будто это погибли не предатели веры дамианцы, а светлые восуры. Храбр протянул руку, по-отцовски похлопал Святозара по плечу и спросил:

— А, Бог Семаргл какой вел народ?

— Бог Семаргл вел сразу три народа, — откликнулся наследник, все с тем же волнением припоминая названия некогда живших в Яви племен. — Это были братские народы из одного рода, и во главе их стоял великий кудесник и правитель Аилоунен. Он был из старшего народа, самого многочисленного. Но названия этих народов я не помню, потому что когда я, был Богомудром, их уже не было… Раньше они жили на восточных землях Восурии, возле Арапайских гор, Восточного моря, им принадлежала часть земель неллов, а куда они после пропали я не ведаю.

— Вам, не кажется, что вроде жарко становится? — внезапно вмешался в разговор, замыкающий шествие Звенислав.

— Ох, Звенислав, — сердито заметил Стоян. — Как же нам не кажется, если мы уже все сняли овчинники и шапки.

Звенислав оказался прав, в проходе и верно становилось не просто тепло, а с каждым шагом прямо-таки жарко. Посему следом за овчинниками и шапками, путники сняли телогрейки, а Святозар расстегнул все застежки на кафтане. Ко всему прочему проход внезапно стал уменьшатся не только в ширину, но и в высоту так, что приходилось идти все время с полусогнутой спиной. Наконец проход настолько убавился, что идти дальше не представлялось возможным. Святозар остановился, протянул светящуюся руку, вперед осматривая проход, да глубокомысленно молвил:

— Да, по такой щели даже мне будет трудно лезть.

Наследник направил правую руку, на узкий проход, и негромко шепнул: «Именем Бога Перуна Громовержца! Повелениям, которого подчиняются камни, толкучие горы и горные кручи! Слушайте Бога Перуна, вы — горы расшатнитесь!» Святозар произнес слова заговора и в тоже мгновение стены вздрогнули и надрывисто заскрежетав, принялись расширяться, раздвигая и увеличивая проход в ширину и высоту. И когда перед путниками образовался достаточный по ширине коридор стены вновь вздрогнули, и, перестав скрежетать, замерли, а оттуда из глубины прохода теперь, точно вытекая, живописался скрытый мягким желтовато-золотистым светом проем. Святозар дунул на лазурную руку и пошел вниз по ступеням, пройдя совсем немного, они подошли к низкой, одначе весьма махонистой расщелине, и, приклонив головы, вошли в прекрасное царство дивьих людей.

 

Глава шестнадцатая

Перед глазами Святозара, Храбра, Стояна и Звенислава открылась чудесная долина. Земля в этой долине была покрыта невысоким желтовато-серым ковром мха, на нем росли толстые, ветвящиеся бледно-розоватые, похожие на червей, низкорослые кусты без листьев, но зато облепленные ярко-красными ягодами. Другие кусты напоминали низкие столбики с короткими багряными мясистыми листочками, усыпанными масляно-желтыми цветочками, такими, как луговые лютики. Чуть дальше росли похожие на грибы растения с толстым стеблем золотистого цвета, у которого листья превратились в змеиные чешуйки, и на каждой из такой чешуек висели ярко-желтые ягоды. Рядом с кустами росли деревья, они также как и кусты, были малорослыми и доходили Святозару лишь до груди, но их вид зрился таким же необычным. Бледно-желтые, гладкие стволы, на самом верху венчались длинными кожистыми листами пурпурового, желто-золотого и ярко-багряного цвета с обтрепанными краями. По самому стволу шли круглые выросты алого цвета, немного мерцающие. Другие деревья были повыше первых и больше походили на высокие ветвистые кусты, усыпанные желтыми овальными, почти с яблоко плодами и темно-желтыми, перистыми, листьями. На самом мху мелькали то там, то тут, крошечные цветы похожие на снежинку, с надрезанными до основания лепестками, начиная от светло-розового и заканчивая ярко-красным цветом. Недалеко от деревьев по мшистому ковру были разбросаны огромные цветы. У этих цветов не было ни стебля, ни листьев, они лежали прямо на мху и горели свекольным светом, лепестки их были и вовсе громадными да в размахе достигали не меньше двух аршин, а на месте сердцевины там находилось углубление, где вздрагивала хрустальная вода. Воздух в дивьим царстве был наполнен медово-цветочным запахом, отсутствие ветра придавало находящимся кругом растениям какое-то замершее спокойствие, не колыхнется листочек, не качнется веточка. Слышался лишь тихий, точно шелест листьев, звук, да иногда земля как — то странно вздрагивала и протяжно вздыхала.

Прямо перед ногами Святозара и сопровождающих его пролегала еле заметная тропинка, постепенно переходящая в дорожку, выложенную из гладко обтесанных подогнанных впритык друг к другу камней.

Не только кусты, деревья и листья были ярко-золотого и желтого цвета. Сам свет, который наполнял великолепное царство дивьих людей, был тоже каким-то золотистым. Святозар поднял голову, всматриваясь ввысь, туда в горно-каменистый свод и от неожиданности остановился, застыв на месте. Там в вышине, под самым сводом, летала огромная стая птиц. Птицы были прекрасны: золотисто-желтого цвета, весьма крупные, с раскрытыми длинными, пышными крыльями и хвостами, при помощи которых они свободно парили, испуская золотой свет, освещающий и согревающий лежащую внизу долину.

— Это, что такое? — удивленно спросил Стоян, остановившись рядом со Святозаром и поглядывая на золотых птиц, парящих в вышине.

— Разве, ты, не видишь, — ответил Храбр. — Это волшебные жар-птицы.

— Жар-птицы, — ошеломленно произнес Звенислав. — А, я, слышал сказ, что их всех изничтожили слуги Чернобога — черный аист Бака и колдун Маргаст.

— Да, — подтвердил слова друга наследник. — Так и было… Когда-то жар-птицы жили в Ултакских горах, на одной из горных круч, в прекрасной стране Эрейлия и согревали своим светом добрый, светлый, волшебный народ эрейлийцев. Но живущие в предгорьях дети Пана Виевича, пошли войной на этот народ. А, чтобы они могли победить эрейлийцев, они призвали на помощь черного аиста Бака и колдуна Маргаста, которые изничтожили всех жар-птиц… Но наверно дивьим людям, все же удалось спасти жар-птиц… Я же говорил, вам, дивьи люди не злые… Ах, да вот они и сами…

Завороженные полетом жар-птиц, Храбр, Стоян и Звенислав, не сразу заметили, как к ним приблизились жители царства — дивьи люди, и опустили головы, только после возгласа наследника.

Святозар оказался прав эти люди никогда не могли служить злу и, посему на их лицах сиял свет и доброта. На вид они были невысокого роста, с красивыми лицами и желтыми, волнистыми волосами. Они шли по дорожке навстречу путникам, а когда подступили близко, остановились и с неподдельным любопытством принялись разглядывать Святозара стоящего впереди. При ближайшем рассмотрении оказалось, что дивьи люди по росту были не выше шестилетнего ребенка, с большими нежно-серыми или голубыми глазами, с белым, имеющим желтоватый отлив, цветом кожи, с ярко-красными губами, маленькими вздернутыми кверху носиками, черными дугообразными бровями и черными длинными ресницами, высокими лбами и маленькими ушками, на мочках которых висели тонкие, желтоватые волосы, образующие кисточки.

Дивьи люди молчали и внимательно вглядывались в наследника, их было много, несколько сотен, и они все еще подходили. Впереди всех стоял самый высокий из них, он был одет в желтоватую, тонкую рубаху, красные штаны, а ноги обуты в красные сапожки. Этот человек был наверно старшим, потому что на голове у него находился тонкий серебряный обруч с круглым фиолетовым сапфиром в середине, поблескивающим темно-синими переливами. Стоящие рядом с ним мужчины были одеты в такие же желтоватые рубахи и красные штаны, а дивьи женщины наряжены в красные или желтые длинные, расклешенные книзу платья без рукавов.

Святозар утер струящийся со лба пот, сделал шаг навстречу дивьим людям и в знак приветствия поклонился. Но не успел он поднять голову, как сначала старший, а потом и все остальные жители дивьего царства опустились на одно колено. И морг спустя старший из них устремив взгляд своих нежно-серых глаз на Святозара, тонким наполненным мелодичным звучанием голосом, сказал:

— Приветствуем тебя, благородный ратник третьего воинства небесного войска Бога Сварога, который пришел вместе со своим отцом великим и светлым витязем ДажьБогом и распечатал дивьих людей! Пусть будет из века в век славимо имя твоего отца ДажьБога и твое имя светлый правитель Святозар!

— Встаньте, дивьи люди, ибо не я, а мой Бог, заступился за вас, — смущенно заметил наследник, и, подойдя к старшему, положил ему руки на плечи и поднял его с колен.

— Благородный правитель Святозар, — приклонив перед наследником голову, торжественно произнес старший. — Никогда не забудут, дивьи люди, кому они обязаны жизнью, никогда!

— Благодарю вас, храбрый глава дивьих людей, Чурай, за приветствие, — ответил Святозар, все еще продолжая придерживать владыку дивьих людей за плечи, так как тот попытался вновь опуститься на колено. — Чурай, не стоит передо мной стоять на колене. Подыми своих людей, мы с тобой всегда были на равных. Мы оба дети Богов.

— Хорошо, светлый правитель, Святозар, будет так как ты велишь, — с достоинством проронил Чурай, и когда наследник отпустил его плечи, повернулся к своим людям и махнул рукой, разрешая подняться. — Правитель, Святозар, — обратился Чурай и посмотрел в голубые глаза наследника, — ты, пришел в наши владения, через столько веков и принес нам повеление от Богов?

— Повеление? Нет, Чурай, я не принес вам никакого повеления, — отрицательно закачал головой Святозар. — Я пришел сам по себе, без всяких повелений и указаний. Я шел в царство гомозулей и на пути встретил вход в ваши владения, и был очень удивлен, узнав, что вы до сих пор живете здесь. И мне так захотелось посмотреть на сильных и храбрых воинов, которых уважал мой отец.

— Это очень хорошо, что ты решил посетить наш мир, — радостно заулыбался Чурай, и его красивое лицо, осветилось изнутри желтоватым светом. — Вот уже долгие века мы живем внутри горы и не видим людей, ни умираем, и несем наказание за то, что восстали против воинства небесной Сварги.

— Да, я, знаю, Чурай, знаю про ваше наказание, — вздохнув, добавил наследник. — Но я думал, Боги уже вас простили, потому как ДажьБог просил за вас Бога Семаргла.

— Нет, — переставая светиться радостью, печально отозвался Чурай. — Не простили и никто не приходил к нам, за все эти века. Простым смертным вход к нам заказан, так велел Сварог, а Боги не являлись. И даже отец наш Чурила никогда не приходил к нам.

— Это потому, что отцу вашему Чуриле отрубил голову Бог Барма, а мать вашу Тарусу, Барма сжег за измену в пламени Семаргла. Ваши родители умерли, — протянул наследник и увидел как дрогнули губы у Чурая. — Но это произошло давно, сразу после того, как ДажьБог распечатал вас тут… Мне весьма жаль было принести вам дурные вести… И очень жаль, что вы не получили от меня того, чего ожидали все эти века.

— Нет! Нет!.. что, ты, правитель Святозар, — сызнова начиная улыбаться и светиться, поспешно откликнулся Чурай. — Я очень рад увидеть тебя… Ты, был славным человеком и таким же славным воином на поле битвы, смелым и храбрым, хотя и малоопытным… Помню, как я тебя тогда помял…Схватил за ногу, а ты тоже нечего, хоть и висел вниз головой все ж выворачивался, да норовил отрубить мне пальцы… — Чурай звонко засмеялся, припоминая былое. — Ты, помнишь, правитель Святозар, как я засим с тобой расправился?

— Да, уж конечно помню, — просияв улыбкой в ответ, молвил Святозар. — Помню, как ты хотел со мной расправится. И ежели бы не правитель дамианцев Ана — Дазфаль, вряд ли мой отец, ДажьБог вас тогда распечатал.

Чурай немедля перестал смеяться, одначе улыбка поколь блуждала по его губам. Он, по-видимому, все еще переживал тот момент своей жизни (будто видел его со стороны) как со всей силы, размахнувшись, кинул на землю совсем юного Святозара так, что мальчик от удара потерял сознание, а пятисаженный великан уже заносил над ним свою огромную стопу. Да погодя словно очнувшись от воспоминаний, кивнув головой, добавил:

— Это точно, если бы я тогда, когда увидел, что Ана-Дазфаль пытается тебя выдернуть из- под ноги, на миг не заколебался, и не остановил ее движение… ДажьБог никогда бы не пришел к нам на помощь. Ведь все в Яви тогда знали, как любит он тебя, своего сына…И, что бы было тогда с нами, дивьими людьми… лишенные магии, запечатанные в горах, в темноте и холоде, неизвестно во чтобы превратились бы мы за эти века, во что или в кого….Да…,- протянул задумчиво Чурай. — Ну, что ж, правитель Святозар, это очень хорошо, что Ана-Дазфаль смог тебя выдернуть, а я во время остановился… Поэтому мы с тобой и можем видеть друг друга и ты можешь лицезреть, что в наших душах не поселилось зло, и лица наши остались прежними — человеческими… А, теперь, как гостеприимный хозяин, я, глава дивьих людей, Чурай прошу тебя осмотреть мои владения. Мои же люди накроют столы и мы посидим за ними… потрапезничаем, как то велит нам наш обычай. Выпьем сурью, каковую мы научились тут приготавливать.

Чурай протянул свою маленькую ручку, и, так как он едва доставал наследнику до пояса, взял его под локоть и повел по каменной дорожке вперед, туда, где заканчивались необыкновенные деревья и кусты, да стояли дома дивьих людей. Дома их были также необычны, как и все, что видели до этого путники. Они представляли, из себя похожие на шатры не высокие каменные постройки, такие которые находились на горе и через оную проникли путники, но были среди них и похожие на перевернутые чаши, и какие-то округло-квадратные, и даже округло-треугольные строения. В домах имелись окна и двери, каковые были закрыты укрепленными сверху длинными много-цветочными покрытыми чешуйчатыми листьями растениями ярко-желтого цвета, свисающими донизу, почти до земли, и создающими, что-то похожее на полог и занавес. Сами дома были окрашены в разные цвета в основном желтый и разнообразные оттенки красного.

Пройдя сквозь ряд домов, свернули направо, и вышли к махонистой поляне, покрытой лучисто — желтым, густым мхом на которой стояло много широких каменных столов и поместившихся подле них лавок, образующих не замкнутый круг. И столы и лавки были тоже желтыми гладко обтесанными и такими чистыми, будто помытыми. Дивьи люди уже торопливо накрывали столы, выставляя на небольших овальных глиняных блюдах в основном фрукты, ягоды и какие-то необыкновенные насыщенно — красные плоды.

Святозар огляделся и увидел, что заканчивающиеся где-то вдалеке постройки мало-помалу переходят в такие же сады ярко — золотого, желтого и красного цветов. Чурай указал рукой на стол, пригласил наследника к нему, и, обернувшись пронзительно воззрился на Храбра, Стояна и Звенислава, кои со слегка ошарашенными лицами разглядывали все кругом, слушая разговор Чурая и Святозара.

— Кто эти ратники, пришедшие с тобой, правитель Святозар? — спросил Чурай.

Наследник принялся усаживаться за небольшой стол, по левую руку от Чурая, возвышаясь над ним, словно великан и с трудом запихивая в столь узкий проем ноги, да сажая рядом Храбра, Стояна и Звенислава, пояснил:

— Это мои друзья, Чурай. Прошло много веков, ты же понимаешь… Я не тот Святозар, который с тобой бился. Тот Святозар уже давно умер, а я…

— Ты, вновь возродился, правитель Святозар, я это понял, — негромко произнес Чурай, и положил наследнику на блюдо красные плоды, ягоды и фрукты, и, взяв широкий кубок, налил туда из тонкого глиняного кувшина ярко-желтый напиток. — Это сурья, — добавил он. — У нас тут живут пчелы, они опыляют цветы и снабжают нас медом… Попробуй, это очень вкусно… — Чурай замолчал, а когда увидел, что наследник отпил из кубка сурью, вопросил, — вот только я одного не могу понять правитель Святозар, почему ты нас помнишь?.. Ведь ты умирал, а значит твоя душа должна была пройти реку забвения и все забыть… Наверно, Боги даровали тебе право познать свою душу, да?

— Да, ДажьБог, даровал мне право познать свою душу, — незамедлительно ответил наследник, и сделал еще глоток сурьи, которая по вкусу напоминала медовуху при том будучи дюже густой.

На столы пока продолжали ставить блюда с едой, дивьи люди же рассевшись по своим местам, ничего ни ели, они лишь с нескрываемой радостью глазели на наследника и с интересом разглядывали Храбра, Стояна и Звенислава. Все те, кто не смог поместиться за столом, расположились вокруг сидящих и тоже рассматривали гостей. Рядом с Чураем сидел чем-то похожий на него человек, с темно-серыми глазами, его желтые волосы были сверху словно сбрызнуты рыжиной. Он приподнялся с лавки и протянул Святозару блюдо, на котором лежал хлеб в виде свернутых уголком тонких блинов. Чурай хотел было передать блюдо наследнику, но человек так глянул на него, что глава дивьих людей опустил руку и поник. Святозар принял поданное блюдо, и, поставив его обок со своим, вгляделся в человека.

— Не узнаешь меня, правитель Святозар? — спросил тихим поющим голосом человек.

— Да, нет, узнаю, Чурала, узнаю, — улыбнувшись, протянул наследник. — Ты, за эти века не изменился.

— Уж это точно, никак не изменился, — тяжело вздохнув, отозвался Чурала, второй постаршенству после Чурая.

Святозар взял хлеб, поданный Чуралом, и откусил его, на вкус он был схож с ржаным, только в отличии от восурского, слишком сладковатый. Подняв с блюда красный плод, положенный ему туда Чураем, наследник неспешно надкусил его мясистый бок. Плод как оказалось был кисло-сладким, и необычайно сочным так, что когда Святозар вонзил в него зубы, во все стороны брызнул красный сок. Чурай и Чурала наблюдающие за наследником, засмеялись, увидев, как тот принялся вытирать попавший на кафтан сок плода.

— Правитель Святозар, — сызнова начав беседу молвил Чурай. — Так я не понял тебя… ты сказал, что ищешь царство гмуров.

— Да, я, пришел сюда, — прекращая жевать, и утирая губы тыльной стороной ладони, ответил наследник. — Чтобы найти царство гомозулей, я думал, что внутри этой горы живут они.

— Нет, нет, — замотал головой Чурай. — В этой горе живем мы. И живем, как ты сам знаешь задолго до того, как в этих краях поселились гмуры… Они пришли намного позже…. А до того, как они поселились в Арапайских горах, мне кажется, гмуры жили где-то возле восурских земель, я прав?

— Гомозули, жили на больших пространствах, — пояснил наследник. — И земли их лежали от Ултакских гор почти до восурских поселений, но нельзя было сказать, что они были нашими соседями. Слишком малочисленны были мы, и слишком много не населенных земель лежало вокруг нас.

— Гмуры, живут не на этой горе, а на соседней, — вмешался в разговор Чурала, и, увидев, что наследник съел уже весь хлеб, протянул ему новое, полное блюдо. — И вход в их царство с другой стороны горы. Они никогда не приходят на нашего брата, потому как знают, что он занят, а мы иногда выходя на свет божий, по ночам, также никогда не ходим на их брата. Они поселились в том брате не так давно, а до этого жили в горных кручах с другой стороны долины… У них обширное подземное царство, и находится оно глубже, чем наше, и расходится в разные стороны.

Святозар внимательно выслушав Чурала и тревожно погладив пальцами обветренные на морозе губы, тихо сказал:

— А, так, брат правый это не эта гора, а другая.

— Ну, это смотря, с какой стороны, ты, смотришь, — усмехаясь, проронил Чурала, и встряхнул головой так, что его желтовато-рыжие кудри, взлетели вверх, и мгновение спустя беспорядочно опустились на голову. — Если со стороны Восточного моря, то наша гора правый брат, а гора гмуров левый брат… А, вот если с другой стороны, с той, где раньше жили мы, то они живут на правом, а мы на левом. — Чурала немного помедлил, и, глянув прямо в глаза наследника, с дрожью в голосе поспрашал, — правитель Святозар, а кто сейчас живет на наших землях.

— На ваших землях сейчас живут лонгилы, — откликнулся торопливо Святозар и положил на стол правую руку с ярко-полыхающим белым светом перстнем, а левой ладонью утер выступивший на лбу пот.

Братья удивленно переглянулись и тяжело вздохнули, а погодя Чурай поинтересовался:

— Это пришлый народ, да?

— Наверно, я очень мало знаю, об этом народе, Чурай, но живет он на ваших землях совсем не давно, — объяснил наследник, небрежно постучав подушечками правых пальцев по каменной поверхности столешницы. — После того, как вам повелели жить в Арапайских горах, ваши земли долгое время пустовали, а после там поселились атинцы, это один из родов рутарийских племен. Они жили на ваших землях и в Арапайских горах, но позже покинули и ваши земли, и горы, и теперь живут на берегу Восточного моря. А на ваших землях поселились кочевые лонгилы.

— Мы, помним те времена, когда в Арапайских горах жили люди, — закивал головой Чурала. — Они строили города и деревушки в ущельях. Но потом здесь появился злобный великан и стал убивать людей и разрушать все. Мы слышали его злобное рычание и источаемое им зло. Но преданные наказанию, с жалкими остатками нашей магии, мы не могли помочь этим людям ничем. Однако кто-то победил великана и освободил людей от его зла. Но люди ушли из гор и не стали восстанавливать города и деревни.

— Правитель Святозар, — обратился к наследнику Чурай. — А, зачем, ты идешь к гмурам? Не стоит к ним ходить они злые.

— Гомозули злые? — переспросил Святозар и усмехнулся. — Не может того быть. Это очень светлый и добрый народ, я его знал. Это были самые преданные и верные мои друзья.

— Ну, когда это было, — отметил Чурай.

Он взял кувшин и подлил в кубок наследника сурью. Но так как Святозар сделал из него всего лишь несколько глотков густая сурья переполнив кубок выплеснулась оттуда на стол.

— Ты, ничего не выпил, — изумился Чурай, и, поставил кувшин на стол. — Тебе не понравилось?

— Нет, мне очень понравилось, — успокоительно ответил Святозар.

Наследник приблизил губы к стоящему на столе переполненному кубку и отпил сурью. А затем враз взмахнул рукой и пролитый на стол напиток поднялся вверх, завис на мгновение в воздухе, и словно ручей схлынул в кубок. Чурай и Чурала удивленно посмотрели на собранную и упавшую в кубок сурью, перевели взгляд на наследника и спросили:

— Тебе Боги даровали магию?

— Нет, не Боги, — покачал головой Святозар и провел пальцем по краю кубка. — Мне даровал магию царь альвинов Альм, младший брат царя гомозулей Гмура, в прошлой моей жизни.

— Мы, когда-то знали альвинов, они жили не далеко от нас по берегу Белого океана, — произнес Чурай и положил себе на блюдо несколько красных плодов. — Этот народ обладал сильнейшей магией добра, и помогал другим народам, обучая, излечивая их и создавая все прекрасное и волшебное на земле. А, где теперь альвины?

— Они ушли со своих земель и живут теперь на острове в Восточном море, — ответил Святозар, и, подняв с блюда ярко-желтую ягоду, положил ее себе в рот. — Я встречался с ними почти шесть лет назад, когда они пригласили меня в гости в свою страну Эвлисию.

— Ты поэтому и идешь к гомозулям? — поспрашал Чурала, и, немного помолчав вновь встряхнул своими желто-рыжими кудрями. — Но гмуры стали очень злые, очень… Иногда мы слышим их разговоры, и столько в них злобы… столько…

Наследник задумался над словами Чурала, и, положив в блюдо хлеба и плодов, неспешно принялся есть.

— Святозар, — позвал его Храбр, сидящий подле. — Чего они тебе про гомозулей сказывали?

— Они сказали, наставник, — проронил Святозар, и покрутил в пальцах круглый масляно-желтый немного вытянутый книзу плод. — Что вход в царство гомозулей на соседнем брате с другой стороны. Умница Вед не ошиблась, она поведала мне про Лунную долину, нарочно, чтобы мы засим могли здесь хоть как-то оглядеться.

— Ты, здесь надолго решил задержаться? — спросил наставник все также чуть слышно и с участием в голосе.

— Нет, конечно, задерживаться нам нельзя, — заметил наследник и положил в рот масляно-желтый плод, по вкусу напоминающий соленый гриб.

Поляну наполнил гул голосов дивьих людей, они радостно разговаривали между собой, счастливо поглядывая на другов наследника, которых благодаря Святозару могли видеть и даже общаться с ними. Наследник посмотрел на Стояна и Звенислава, оных окружили дивьи люди, и, положив свои маленькие руки на их спины о чем-то выспрашивали, а други малеша раздвинувшись, улыбаясь и кивая головами, отвечали на задаваемые вопросы.

— Правитель Святозар, — окликнул его Чурай, и так как тот не слышал, легохонько тронул его за руку. Наследник тотчас повернул голову, глянул на главу дивьих людей. — Ты, же погостишь у нас, нам так будет приятно, — затрепетавшим голосом попросил он. — Мы так истосковались по людским лицам, за эти долгие века заточения…Ведь не только мы невидимы для людей, но и сами люди невидимы для нас — так нас наказали, за то, что мы восстали войной на народ Бога Семаргла. Но благодаря тому, что ты знаешь язык Богов и смог прочитать на нем волшебные слова, вход в наше царство открылось и мы можем зреть вас, а вы видеть нас.

— Я не умею читать на языке Богов, — пожимая плечами, пояснил Святозар. — Говорить умею, но читать нет… Благодаря магии, я смог преобразить язык Богов в восурский язык… И поэтому открылся вход к вам…. Увы! я не так много знаю, как вы дивьи люди, которые свободно говорят не только на своем языке… языке Богов, но и на восурском… Однако, я должен тебя расстроить Чурай, я не смогу погостить у вас. — Наследник увидел, как судорожно дрогнуло красивое лицо главы дивьих людей и он стал похож на обиженного ребенка. — Чурай, я пришел сюда, к гомозулям, не просто так, а чтобы исполнить волю отца моего, ДажьБога… Я бы хотел погостить, но поверь мне я тороплюсь…Один человек, очень ждет моей помощи… Каждая минута проведенная им там, там куда я иду подобна страшному, мучительному ужасу, потому я не могу задерживаться.

— Жаль, очень жаль, — тихо прошептал Чурай.

— Не расстраивайся, Чурай, — добавил Святозар, и, вздохнув, погладил его по плечу. — Но если я увижу ДажьБога, а я его обязательно увижу, то попрошу за вас прощения у Богов. И может быть, они услышат меня быстрее, чем вас.

— Ах, правитель Святозар, неужели, ты, правда, за нас заступишься? — громко выкрикнул Чурала, услышав слова наследника, и тут же на поляне наступила мертвая тишина, все дивьи люди устремили взгляды, полные надежды, на Святозара и затихли.

— Чурала, я могу вам обещать только то, что в моих силах, а именно. — Святозар замолчал, обвел взглядом замерших за столами и около столов дивьих людей и торжественно молвил, — я обещаю, что если увижу своего отца, ДажьБога, то обязательно попрошу заступиться за вас, перед Богами.

И в тот же миг поляна наполнилась радостными вздохами, гамом и даже всхлипываниями, которым предалась женская половина дивьих людей, при этом яростно утирая подолами, своих платьев, хлюпающие носы и мокрые глаза.

— Вот как бывает, правитель Святозар, — шепнул Чурай, оглядывая плачущих и радующихся дивьих людей. — Послушал наш отец, Чурила врага Сварги Чернобога, который шептал ему в уши, что его дети сильны и одолеют народ Семаргла, что его дети сильны и одолеют самих Богов Сварожичей и небесное войско…. Послушал наш отец, Чернобога, разгорелось его сердце желанием быть выше сыновей Сварожича, призвал он нас дивьих людей и повелел идти войной на народ Семаргла, а затем повелел биться и с самим небесным войском и с самими Богами…. А мы, теперь за все расплачиваемся…. века живем здесь, не умирая и не рождаясь… — Чурай смолк и вельми тихо всхлипнул, а после поднял голову вверх и замер.

Святозар также поднял голову, посмотрел на парящих в вышине жар-птиц и спросил:

— Откуда у вас жар-птицы, разве они не погибли, тогда когда погибла страна Эрейлия?

— Мне удалось спасти часть этих прекрасных птиц и часть народа эрейлийцев, — улыбнувшись, произнес Чурай и перевел взгляд с жар-птиц на наследника. — Эрейлийцы поселились с нами, а жар-птицы улетали летом на дальние острова в Восточном море, а зимой возвращались. И посему в наших холодных землях круглый год было тепло, и так длилось очень долго… Но когда мы пошли войной на народ Семаргла эрейлийцы отказались воевать, это был очень мирный народ, а я и не настаивал…Потому как мне эта война была самому противна, но я не мог нарушить повеления своего отца…. А, когда пришел ДажьБог, распечатал нас, и проход открылся, то благодаря той магии, что ДажьБог так щедро нам возвратил, я смог вызвать жар-птиц. Они прилетели к нам и осветили наш подгорный мир, принеся туда свет и тепло…. Я, часто задумываюсь, если бы не твой отец, правитель Святозар, во, что бы мы превратились, здесь… в каких чудищ… Ведь как и прежде, нам была нужна еда, питье, сон. Как и прежде мы болеем, хандрим и плачем. Мы также подвержены душевной боли и тоске, но мы, позволившие себе восстать против Богов и позволившие себе убивать ратников небесного войска Сварога, в наказание не можем умирать и не можем рождаться…. О, как это ужасно, не иметь возможности продлить свой род, увидеть своих детей, внуков, и в конце жизни закрыв глаза, отправиться туда в Ирий-сад…

— Да, — согласно кивнул головой Святозар. — Я с тобой согласен это ужасно Чурай…Не иметь детей, не иметь возможности насладиться Сварожьими лугами. — Наследник стих, потому как внутри него тяжело застонала душа вспоминая его мать Долу, он протяжно вздохнул и добавил, — мне очень жаль вас…Однако тогда века назад, когда вы поднимались против народа Семаргла и против сыновей Сварога, вы ведь знали, кто шепчет в уши вашему отцу- Чуриле. Вы же знали, что Чернобог воюет со всеми Богами, всегда и вечно. Бывает, что он избирает сторону одного из Богов. Но делает это лишь для того, чтобы настроить одного Бога против другого и начать войну. Вы это знали, и все же пошли за своим отцом Чурилой…впрочем иногда надо уметь противостоять безумию отца, лишь бы не погубить свою душу и души будущих потомков.

— Да, — вмешался в разговор Чурала, и сжав маленький кулачок, дюже сильно стукнул им Чурая по спине так, что тот от удара покачнулся, и если бы наследник его не придержал, улетел бы под стол. — И, я так ему говорил, правитель Святозар, всегда так ему говорил… Нельзя поступать, как велит безумец, даже если этот безумец твой отец. Но Чурай был ослеплен любовью к отцу, и не слушал меня.

— Мы, все виноваты, — тихо заметил Чурай и опустил голову на грудь, а из глаз его потекли крупные желтые слезинки. — Виноваты все… И я, и ты, Чурала, только ты умел оборачивать дивьих людей в великанов… мог бы это не делать.

Чурала гневно посмотрел на старшего брата, хотел было сказать, что-то обидное, он даже беззвучно зашевелил губами, но справившись с собой, перевел взгляд на наследника, и, сменив гнев на милость, добавил:

— О, светлый, правитель Святозар, только ты, можешь нам помочь… И, наверно, ты не зря пришел к нам, потому как наши души просят у Богов Сварожичей прощения и ждут его… Донеси это от нас им, прошу тебя.

Наследник поднялся из-за стола, оправил на себе кафтан, поклонился вначале Чураю и Чурале, потом дивьим людям, которые в тот же миг повскакивали с лавок и сказал:

— Добрый и светлый дивьив народ, благодарю вас за угощение и гостеприимство, но мне и моим людям надо идти… Впереди меня ждет долгий и тяжелый путь, да трудный бой!.. Но вижу, я, что ваши чистые души за эти долгие века заточения, не наполнились злобой, а стали лишь мягче и прекрасней. Клянусь вам, только об одном попрошу, я, своего отца ДажьБога, когда увижу его. Это о том, чтобы Бог Сварог простил вас. Ибо свет, который излучаете вы, не должен померкнуть!.. А, теперь мне пора уходить.

Святозар вышел из-за стола, наставник и други, низко поклонившись хозяевам, тоже покинули стол и встали рядом с ним. Чурай подошел к Святозару, протянул руку, взял его под локоть и тихо добавил:

— Очень жаль, что ты у нас не погостишь, правитель Святозар, но мы рады, что ты к нам заглянул, и подал нам, хоть самую маленькую, самую крошечную надежду. Ибо всегда людей вела вера, а поддерживала надежда.

Наследник в сопровождении Чурая пошел к выходу из дивьего царства, на ходу разговаривая с ним и оглядывая необыкновенные постройки, деревья и кусты этой чудесной земли. Чурала шел позади Святозара, рядом с Храбром и высоко задирая голову, спрашивал наставника о белом свете и жизни народов ныне населяющих землю. Храбр поведал Чурале, что обок с восурами живут народы игников, лонгилов, неллов и нагаков. Чурай шедший подле Святозара нежданно резко перестал с ним разговаривать, и прислушался к беседе брата и наставника, и вдруг стремительно остановился так, что Храбр, чуть было не наступил на него. Глава дивьих людей вскинул вверх голову, тревожно уставился на наставника и взволнованно вопросил:

— Я, прослушал, тебя, друг правителя Святозара, ты назвал народы, величания которых я слышу впервые…А где же великий народ дамианцев, который вел Бог Перун и правитель Ана-Дазфаль? А, где великие народы руахов, приолов и гавров, которые вел Бог Семаргл и правитель, кудесник Аилоунен?

— Их больше нет на белом свете, — ответил за Храбра Святозар. — Они давно погибли, и исчезли с земли, так как предали своих Богов и свою веру.

Чурай перевел взгляд с Храбра на Святозара, его красивые нежно-серые глаза наполнились слезами, а губы вздрогнули и изогнулись дугой, на лицо же и вовсе набежала тень печали, и он с необыкновенной горечью в словах прошептал:

— Как же так, такие великие народы… воины самого Сварога и предали свою веру, Богов которые их породили?

— Да, — кивнув головой, громко изрек Храбр. — Они предали своих Богов, предали свою веру, и даже названий этих народов на земле не осталось. Мы, восуры, живущие на огромных землях, дарованных нам, нашим прародителем ДажьБогом, уже и не знаем имена этих народов.

Чурала оглядел Святозара, Храбра, Стояна и Звенислава с ног до головы, и, остановившись взором на лице наследника, не менее зычно произнес, отчего долина враз наполнилась, его чудесным песенным, голосом:

— Но, вы, восуры остались…Потому как не предавали своего отца, не изменяли своей вере… Потому как у вас самый справедливый прародитель ДажьБог и самый славный правитель Святозар!

 

Глава семнадцатая

Святозар, Храбр, Стоян и Звенислав уже очень долго и медленно поднимались вверх по крутой спиральной лестнице, попрощавшись с дивьими людьми да приняв от них в дар хлеб и плоды, которые други положили в свои заплечные мешки. Наследник, освещающий путь рукой молчал, лишь изредка бедственно вздыхая.

Храбр придержал наследника за кафтан и когда тот остановился и обернулся, сказал:

— Сынок, надень телогрейку и овчинник, холодает.

Святозар взял телогрейку, осторожно, чтобы не задеть проем, просунул сквозь него горящую левую руку, и, застегнув застежки-крючки, нахлобучив на голову шапку, молвил:

— Храбр, овчинник надену наверху, когда затушу руку, — да тотчас развернувшись, продолжил восхождение. — Ну, вот Храбр, теперь, ты, видел прекрасные владения дивьих людей, этот светлый народ о котором Боги словно забыли…И даже ДажьБог, хотя это на него не похоже. Он никогда ничего не забывает и если обещал все исполняет…Почему же он не помог этим несчастным людям, — и, наследник опять тяжело вздохнул.

— Может ДажьБог и не забыл, — откликнулся наставник. — Просто помочь он был не в силах… ведь дивьих людей наказал Бог Сварог, и может он не пожелал снять наказание.

— Да, наверно, так и было…,- весьма тихо согласился Святозар.

— Тебе, я гляжу, дивьих людей всегда было жалко? — спросил Храбр.

Святозар какое-то время хранил молчание и оттого слышалась лишь тяжелая поступь ратников по ступеням, да там далеко наверху, что-то гудело и негромко громыхало. Наследник внезапно остановился, осветил рукой встревоженное лицо наставника и чуть слышно проронил:

— Да, всегда…Мне их всегда было жалко… Людям свойственно ошибаться, но иногда ошибки имеют такие последствия, что даже страшно… Лишь один не верный шаг, и хитросплетенная нить твоей судьбы приводит в страшные дебри, а чтобы выбраться оттуда могут понадобиться века. Это случилось с дивьими людьми, и это случилось со мной, Храбр…. — Наследник затих, беспокойно поправил шапку на голове, и с печалью в голосе, добавил, — один неверный шаг, и вместо спокойной и счастливой жизни рядом с красавицей Любавой, с заботливым и чутким отцом, столько преград, столько боли, тревог и волнений… А впереди, впереди, Храбр, холод…Жуткий холод пекельного царства, — Святозар передернул плечами, развернулся и двинулся дальше.

Путники поднимались по ступеням вверх не торопливо, частенько передыхая, потому как идти пришлось долго, но через несколько часов проход малеша стал повыше и пошире, а вскоре вывел их в постройку дивьих людей. С трудом забравшись на наклоненную поверхность плиты и ухватившись руками за стены, да упершись в нее спинами наставник и други замерли там, а Святозар зайдя на нее последним, встал лицом ко входу, затушил руку, и, глядя на ярко пылающие слова, которые освещали саму постройку, и немного покачиваясь, да придерживаясь рукой за потолок, сказал: «Кровь моя- ДажьБог, воля моя — мой Бог, сила моя — мой отец! Открытые ворота дивьих людей по велению Бога Сварога закройтесь, ибо никто не может войти во владения дивьих людей, кроме ратников небесного воинства. Да, будет, так как велит владыка Божьего Царства!» Плита под ногами опять пришла в движение и начала подниматься вверх, а достигнув прежнего уровня, вздрогнула и остановилась.

Храбр, Стоян и Звенислав наконец-то радостно выдохнули, когда плита образовала под ногами плоский пол. Святозар повел озябшими плечами, и наставник тут же передал ему его овчинник. Наскоро одевшись и застегнув все застежки на одеже, наследник вытянул руку, дотронулся до первого слова на том самом месте, где должен был быть вход в строение и негромко сказал: «Дый — застилающий очи и разум небесному войску Сварога, отступи перед ратником из третьего воинства — Святозаром!», и резко, отступил назад, немедля убрав руку от слов. И тотчас, прямо на глазах, в стене стала появляться дыра, сначала это была лишь точка, в которую словно всасывались края круга, однако вмале она быстро увеличивалась, а когда выросла настолько, что в нее смог спокойно бы вылезти наставник, Святозар несильно дунул и убрал руку. И дыра в тот же миг прекратила расширяться.

— Храбр, Стоян двери открыты, можете выходить, — сказал наследник. — А, как выйдите, я верну входу исходный вид и сниму заговор со слов.

Стоян через дыру первым вылез из строения, оттуда с поверхности горы вовнутрь домика проникал яркий солнечный свет, судя по всему, сейчас все еще был день. Храбр беспокойным взором оглядев наследника, и повелев Звениславу, оставаться со Святозаром, на этот раз без всяких осложнений вслед за Стояном покинул строение.

Наследник протянул руку, прошептал слова, и когда дыра вернула себе прежний вид, присел на корточки, дотронулся до слов пальцами, и, двигаясь вдоль стены, очерчивая квадрат, зашептал: «Именем Бога Коляды владыки всех знаний и языков — язык Богов вернись!» Когда квадрат был очерчен, наследник убрал руку, и слова стали медленно двигаться, постепенно перемещение их стало увеличиваться и вот они уже, невыносимо быстро для глаз, мелькают и горят. Святозар и Звенислав закрыли очи, а мгновение спустя движение слов прекратилось, и на стене появились не читаемые символы, которые все еще продолжали ярко гореть. Наследник открыл глаза, помотал головой, прогоняя мелькающие перед очами звездочки и восурские слова, и протянул пальцы к горящим рисункам. Он дотронулся до них подушечками и золотой свет побежал с символов прямо на пальцы наследника. Прошел, по-видимому, лишь морг, и весь свет переместился со стены на руку наследника, и та лучисто вспламенилась от кончиков пальцев до локтя. Убрав полыхающую руку от стены Святозар дунул на свет и он потух.

Наследник поднялся в полный рост, и повернулся к стоящему позади него Звениславу.

— Святозар, — посмотрев прямо в глаза друга, спросил Звенислав. — Так дивьи люди не могут выходить на свет божий никогда?

— Нет, Звенислав, выходить они могут, — пояснил Святозар. — Только они невидимы для глаз людей и сами не могут видеть людей… И жить они должны в горе, до тех пор пока Сварог их не простит. Жить, не умирая и не рождая потомство… Потому как тогда, они, восстав, против воинов небесной Сварги, поверь мне, много пролили людской крови.

— Какой ужас, — тихо шепнул Звенислав. — А, зайти к ним никто не может так?

— Так, Звенислав, — кивнул порывчато головой наследник. — Лишь Боги и…

— И ты, я это понял, — улыбнувшись, добавил Звенислав, и, положил наследнику руку на плечо, крепко его сжав. — Святозар, знаешь, я благодарю ДажьБога, что он мне позволил узнать и стать другом такого великого человека, как ты, первый восурский человек Святозар, по реклу Достойный Бога! Я верю, друг мой, что тебе удастся пройти пекельное царство, и ты вернешься живым и невредим… Я в это верю!

— Спасибо, Звенислав, — дрогнувшим голосом ответил Святозар и принялся вылезать из строения.

В горах был полдень, на голубом безоблачном небе горело яркое желтое солнце, которое будто перемигивалось всеми цветами радуги с укрытыми снегами верхушками склонов. Наследник огляделся и увидел там впереди расстилающуюся широкую долину, где текла еле видимая спрятанная снегами горная река Луна.

По склону брата спускалась хорошо утоптанная и мерцающая лазурью тропа, по ней навстречу начавшим спуск Святозару, Храбру и другам спешил Часлав. Почти на середине спуска Часлав встретился с другами, крепко обнял Святозара и пожал протянутые руки Стояну и Звениславу да довольным голосом сказал:

— Чего такой смурной Святозар? Слава ДажьБогу, с вами все хорошо. Мы уже стали тревожиться, ведь вас не было ровно сутки.

Часлав все еще продолжал, что-то взволнованно говорить, а наследник и Храбр поспешили вниз. На входе в пещеру их встретил Дубыня, Мал и Изяслав. Дубыня встревоженным взглядом осмотрел наследника, кивнул идущему следом Храбру и спросил:

— Что-то случилось, Святозар? — Наследник вымученно улыбнулся и отрицательно покачал головой, а Дубыня удовлетворенно хмыкнув, добавил, — и чего вы там увидели? Там, правда, живут… как ты их назвал Святозар, этих людей…Я плохо разобрал.

Святозар остановившийся подле наставника, похлопал его по плечу и огорченно пояснил:

— Их, Дубыня, зовут, дивьи люди… Сказ про них тебе поведает Храбр, так как я ему доверяю. И зная его смелую и достойную душу верю, что он не будет ничего выдумывать… А, я, мой добрый наставник, отправляюсь спать, так как устал…И честно сказать очень расстроен.

Святозар убрал руку с плеча Дубыни, и, поздоровавшись с улыбающимися Малом и Изяславом, вошел в пещеру. Он расстегнул и снял с себя овчинник, и, подойдя к намету, неторопливо залез вовнутрь, около входа также медленно разувшись. Святозар забравшись в кущу расстелил свой овчинник, с почтением снял ножны с мечом и положил их возле стены, да улегшись, укрылся сверху укрывалом. Закрыв глаза наследник недвижно замер и хотя ему дюже хотелось уснуть, но тревожные думы терзающие душу, не давали забыться сном. Еще и еще раз он обдумывал жизнь дивьих людей, обдумывал свою жизнь, понимая к каким страшным последствиям, иногда приводят человеческие ошибки. Он вспоминал последний разговор свой с матерью, ее лицо землисто-серого цвета, красные от слез глаза и последние слова, в которых слышалась, полная безучастность к собственной душе: «Нет, сыночек, мне ты уже не сможешь помочь. Ведь я отдала свою душу по собственной воле, и мое место после смерти известно — это Пекло».

И внезапно Святозар улыбнулся, все еще не открывая глаз, он тихо обратился к ней, точно Дола могла его услышать, и прошептал: «Скоро, скоро, матушка, я приду… потерпи совсем немного». А потом, также нежданно, увидел красивое лицо Любавы, ее длинную, рыжую косу, зеленые глаза, и, ощутив вкус ее губ на своих, враз уснул.

Наутро Святозар проснулся раньше всех, вылез из намета, стараясь не разбудить своих путников, которые еще мирно спали, надел сапоги, накинул на плечи овчинник, и, поправив шапку, пошел к выходу из пещеры. Утро в горах только зачиналось, по голубому небу плыли громадные темно-серые тучи, несильный ветер гнал их куда-то в безбрежные глубины горных гряд. Святозар поднял голову и посмотрел в небесную высь, и ему показалось, что стоит сейчас лишь протянуть руку, схватить и взнуздать эти непокорные огромные тучи, и, вскочив на них сверху, встать в полный рост, так как когда-то стоял на туче Бог Перун. А посем полететь туда, на ту сторону брата, быстро, быстро… и более не мучить своих путников этим трудным, тяжелым переходом. «Может и стоит так сделать, обернусь орлом и улечу, «- сам себе сказал наследник, и тихо вздохнул…Понимая, что други и наставники не покинут его, и, наверняка, полезут вверх по перевалу, следом за ним.

Святозар услышал, как позади него из пещеры, кто-то вышел, стремительно оглянулся, словно страшась, что его мысли днесь подслушают и увидел Мала, который остановился около входа и тревожно уставился на небо.

— Что, наследник, пора подыматься, — сказал проводник и перевел взгляд на Святозара, поправляя овчинник и застегивая на нем застежки. — Перевал этот дюже высок и опасен, и хотя сверху каменистая поверхность прикрыта снегом, но подъем будет долгим, да и потом река течет рядом.

— Как всегда, проложим тропу Мал, — ответил наследник. — Но подыматься, ты прав, пора… Подыматься и идти.

Святозар и Мал развернулись и пошли в пещеру, чтобы будить оставшихся путников, трапезничать и собираться в путь.

Как и говорил Мал несмотря на то, что Святозар проложил тропу, подъем на перевал был сложен и труден. И хотя горы словно пожалели путников и дующий ветер, который принес и укрыл небо темно-серыми тучами не усиливался, все же поднявшись на перевал все весьма устали. Взобравшись на вершину Святозар сначала сел, а засим и во все лег на снег спиной и тяжело дыша, закрыл глаза. Немного передохнув и переведя дух, он неспешно поднялся, и, обойдя, расположившегося на тропе, Мала посмотрел вниз с перевала. Подножие склона обрывалось и переходило в узкую, не глубокую пропасть, а напротив Двух братьев высилась высокая горная снежная гряда, с каменными верхушками. Там где-то в глубине этой пропасти, укрытая снегами поблескивала серебристая волнообразная нитка реки, вытекающая из высившейся справа огромной снежной горы, напоминающей присевшего на присядки великана. Как только Святозар увидел эту гору, на него сразу накатила волна воспоминаний, он судорожно вздрогнул всем телом, беспокойно сбросил с рук рукавицы, отер ладонями лицо, и, обернувшись к проводнику, дернувшимся голосом, указуя на эту гору, спросил:

— Что это за гора Мал?

Проводник удивленно глянул на взволнованное лицо наследника, и все поколь продолжая сидеть прямо на тропе, воззрился на указываемую гору да устало пояснил:

— Атинцы называют эту гору великан Горыня, по преданию она насыпана ведуном Богомудром, когда тот победил злобного великана и согнал его в Пекло.

Святозар снял с головы шапку, оправил волосы, и перевел взгляд с горы Горыни, на самую дальнюю вершину гряды, которая была низкой и укрытой сверху высокими белыми снегами, да тяжело, протяжно вздохнул.

— Ты, чего Святозар? — тревожно спросил подошедший Стоян и заглянул ему в лицо.

— Видишь, вот ту укрытую снегами гору, она в этой гряде самая низкая? — чуть слышно проспашал наследник и указал рукой на вершину.

— Вижу, — откликнулся Стоян и кивнул, неотрывно вглядываясь в горную гряду.

— Когда-то на той горе стоял город Светвль, который должен был спасти Богомудр…,- тем же тихим и точно безжизненным, растерявшим все краски, голосом, продолжил Святозар. — Должен был спасти, но не успел…Он всегда не успевал этот Богомудр… Когда я пришел в Светвль, победив Горыню, там никого не было…Никого и ничего, он разрушил все каменные постройки, разорвал на части людей: стариков, женщин и деток…. маленьких, маленьких деток… Он растоптал домашних животных: баранов, козлов, коров… А, я, ведь мог помочь этим людям, помочь… спасти их от смерти.

— А, почему ты не успел? — вопросил Стоян и положил другу руку на плечо.

Святозар расстегнул овчинник, и утер шапкой лицо, по которому тек пот, и все также негромко молвил:

— В те времена, здесь было много дорог, много жилых деревень, я пришел сюда с небольшой дружиной, оставил ее в одной атинской деревушке, взял проводника, своего наставника Радислава и поехал в Светвль. Но по дороге с нами произошла беда, с горы на нас обрушился камнепад. Я успел часть камней сдержать магией, отвести от нас, проводник и наставник не пострадали, ну, а меня все же придавило…Великий ведун Богомудр, — пренебрежительно заметил Святозар. — Не был я тогда не великим, не был ведуном…Я был мальчишка, который только, что освоил магию и знал ее еще очень слабо… Радислав вытащил меня всего изломанного из-под камней, и так как кони наши погибли, а я был без сознания, нес меня на руках до ближайшей деревни. В деревни я пришел в себя и начал шептать заговоры. Прошепчу заговор, кость встанет на место, а я теряю сознание…Снова приду в себя, нанова шепчу, кость излечивается, а я теряю сознание… Наставник все время был рядом, утирал меня от крови, мазал какими-то мазями и поил снадобьями, чтобы у меня были силы…Но вылечила меня магия… — Наследник тяжело, протяжно вздохнул, обернулся, посмотрел на Храбра беседующего о чем-то с Дубыней и добавил, — отрок я был, глупый и самонадеянный отрок…Если бы не Радислав, который настоял ехать со мной, думаю и ДажьБог не успел бы мне помочь…Это событие и задержало меня в пути, поэтому я и не смог помочь атинцам, не успел.

— Ну, ты, Святозар, даешь, — гневно вскликнул Стоян, и потряс его за плечо так, что наследник закачался. — Ты, что на себя наговариваешь…Словно ты нарочно на себя эти камни свалил, словно ты нарочно кости себя переломал и позже получал удовольствие от этой боли… Да, ты, да, ты… не просто великий человек, у тебя такая душа… Ты, мальчишка шел к этим людям, совершенно чужим для тебя, это даже не твой народ был… Ты шел к ним и преодолел такую боль, чуть не погиб и излечив себя, продолжил путь и победил этого Горыню… И как ты можешь себя в чем-то обвинять, тебе было пятнадцать лет, ты был дитя… А где, где воины атинские, где мужья этих жен, где отцы этих детей, где сыновья этих стариков, почему они не вышли на бой с Горыней, а предоставили право биться с ним мальчику…А, ответь мне?

— Атинцы всегда были никудышные воины, — произнес Святозар, дотоль не отводя взора от горы на оной когда-то стоял город Светвль. — Они, когда отделились от рутарийских племен, старались не воевать, жили очень мирно.

— Нет, это все прекрасно, что они жили мирно, — перебил Стоян друга все также гневно и крепко удерживая его за плечо. — Но когда вопрос идет о жизни народа, о жизни жен, детей, матерей, какое может быть мирное существование, нужно брать в руки меч и идти биться за волю и жизнь… Тебе, не кажется… Тем более, что великана можно победить, сколько в Восурии есть сказов про это. Вот, например, богатырь Тавр Бусич, победил великана…

— Стоян, Тавр Бусич, это одно из имен Бога Велеса, — пояснил наследник и усмехнулся.

— Да…, - изумленно протянул Стоян и на малеша задумался. — Хорошо, — миг спустя добавил он, — а кудесник Ставр Великий он тоже победил великана, который жил на берегу Белого океана…

— Стоян, Ставр Великий, как ты правильно сказал, был кудесник, хотя правильнее сказать ведун, — наследник увидел как вытянулось лицо друга и негромко заметил. — И он стоит перед тобой… И того великана мне пришлось победить, потому как он так громко кричал, что от его криков дети теряли слух….Но я его не убил, лишь связал и закрыл ему рот…Правда, позже ему все же пришлось отрубить голову…потому что он был совсем обезумевший, и ничего не хотел слышать и понимать… Так что, видишь с великанами очень сложно справиться, но я с тобой, друг мой согласен, атинцы мужчины и ничего не хотели делать, а как погиб их кнеж Кесек, так и во все стали бросать деревни и города и уходить… Наверно, поэтому Боги и не приходили к ним на помощь, потому что атинцы ничего не делали, чтобы защитить свои жизни. На зов жен и детей откликнулся лишь ДажьБог и послал меня, да помог мне согнать Горыню в Пекло, раскрыв твердь земную и создав проход с Яви в Навь.

— Боги не любят трусов…,- весьма жестко проронил Стоян. — Человек должен биться за свою жизнь, волю, землю и лишь тогда они придут на помощь… Не зря у нас у восуров говорят: «На Бога надейся, а сам не плошай». И ты, Святозар, никогда больше при мне не говори так уничижительно про Богомудра, потому как только у этого мальчика хватило храбрости выйти на бой с Горыней, и поэтому ДажьБог пришел к нему на помощь. Богомудр великий человек, со смелой и храброй душой, душой воина и правителя и не заслужил, чтобы о нем так говорили.

— Ну, я имею право…,- начал было Святозар.

Стоян нежданно схватил рукой наследника и за другое плечо. Да тотчас крепко сжал обеими руками плечи, так что даже через овчинник Святозар почувствовал небывалую силу друга, резко развернул к себе, и, посмотрев в его голубые глаза громко, и раскатисто, словно весенний гром, сказал:

— Нет, и ты, не имеешь право так о нем говорить, потому как это не только твоя история, это еще и моя история, и история каждого восура. И ты, не можешь презрительно говорить о человеке, который будучи отроком, пришел в эти каменистые, опасные горы и спас людей! Ты, не можешь говорить так об этом человеке, потому что на протяжении всей своей жизни он проливал кровь свою за каждого из нас, не жалеючи себя, шел в бой, покрывая свое тело шрамами и испытывая боль, и все — это во имя, нашей дорогой и любимой, Родины Восурии!

— Ты, чего его так придавил, — услышал Святозар недовольный возглас Храбра. — Давай руки Святозару переломай аще… Раскричался чего-то… Дубыня утихомирь своего сына, а то это сделаю я.

Святозар повернул голову посмотрел на Храбра, который был возмущен поведением Стояна, так, что покраснел весь, и, улыбнувшись, ответил:

— Не тревожься Храбр, Стоян просто выразил восхищение видом прекрасных горных вершин.

Стоян отпустил наследника, смущенно перевел взор с лица Святозара на Храбра и отца, и добавил:

— Нет, я выразил восхищение, храбрости и силе ведуна Богомудра, который будучи пятнадцатилетним мальчиком, дошел до этих горных круч и победил, — и Стоян указал рукой на гору прозванную Горыней. — И, победил здесь подлое чудовище великана Горыню, который был безумен в своей злобе…Победил и спас людей.

— И чего, тогда хватать так Святозара, — заметил Храбр и подошел ближе к наследнику, остановившись возле проводника, который отдыхал сидючи на тропе. — Мало ему боли в жизни, по-твоему, досталось, да, — буркнул наставник и раздраженно зыркнул на Стояна. — А, ты, чего Святозар весь расстегнулся, шапку снял, вроде не лето… ветрище дует… Мал, а ты бы поднялся, гляди уселся, тут прямо на тропе, не обойдешь тебя… Подымайся, да, продолжим путь…Смотрите как небо тучи закрыли, неровен час снег пойдет.

Мал в тот же миг поднялся на ноги, уважительно поглядев на наставника, и путники, заняв свои обычные места, начали тяжелый и опасный спуск. Вниз спускались несколько часов, тропа, которую создал наследник, шла к самому подножию перевала, и заканчивалась пропастью. Спустившись почти до середины перевала, путникам пришлось перейти на склон брата, так как, начиная с середины горы скос становился настолько крутым, что любой неверный шаг мог грозить полетом вниз в пропасть.

По склону брата шли также неторопливо, впереди двигался Мал пробивая в глубоком снегу ступени, следом за ним брел Святозар и тревожно оглядывал поверхность горы, стараясь приметить пещеру. Наконец после нескольких часов тяжелого спуска по брату, наследник заметил струящуюся по поверхности горы реку. Пещера находилось почти у самого подножия горы, и река, вытекая из нее, струилась по склону, и улетала водопадом вниз в раскинувшуюся у подножия пропасть. Наследник тут же создал тропу, и когда она пролегла от их ног ко входу, огибая саму пещеру по верху, двинулись по тропе уже более быстрым шагом.

Лишь Святозар вошел в пещеру, как тут же напряженно застыл на месте, погрузившись в неприятные воспоминания. Пещера была дюже широкая, на ее каменисто-земляном полу не было снега, и сама она разделялась на два прохода. Из левого прохода вытекала горная река почти не укрытая льдом от каковой шел не густой пар. И сама вода в ней на ощупь оказалась очень теплой, именно поэтому и пещера, и берега реки не замерзали. В этом проходе почитай подле берега находилась широкая полость образующая маленький грот, в глубине которого, что-то лежало. Правый же проход уводил куда-то вглубь горы. Наследник оглядел левую часть пещеры, и, положив на пол лыжи и палки, да скинув рукавицы, повернул направо, и вошел в правый проход, но вскоре вернулся и взволнованным голосом сообщил, ожидающим его около входа наставникам и другам:

— Это та пещера… та пещера… которую показывала мне Вед. Это и есть вход в царство гомозулей, там правый проход разделяется, но посчитать сколько там дальше коридоров я не смог, потому как там темно… Сейчас я сниму овчинник, создам свет на руке и можно будет идти.

— Нет, — покачав головой, откликнулся Дубыня. — Пойдем завтра с утра, все устали уже…Остановимся здесь, ты, давай, Святозар создай намет вот в том гроте.

— Дубыня. — Наследник суматошливо сняв с головы шапку, беспокойно принялся сжимать ее в руках, да посмотрев на грот, лихорадочно дернув губами, дрогнувшим голосом сказал, — прошу вас, давайте тут не будем останавливаться… Я не могу…не могу создать кущу здесь. Здесь, где жило это подлое существо…

— Ты, говоришь про Нука? — догадался Стоян, увидев перекошенное лицо друга.

— Да, Стоян, да… я говорю про Нука, — натужно дыша отозвался Святозар и отер шапкой лицо. — Он жил в этом гроте и вылизывал там свою раненную лапу и мучил… мучил отсюда моего брата… прошу вас.

— Конечно, конечно, — поспешно ответили Храбр и Дубыня. — Пройдем вперед, по правому проходу и, где ты решишь там и остановимся.

Святозар благодарно кивнул наставникам, надел на голову шапку, быстро снял с себя заплечный мешок и овчинник, да передав их Звениславу, прошептал заговор над рукой, и когда та запылала лазурным светом, повел всех за собой. Они вошли в правый проход, и, пройдя совсем немного, увидели, что он разделяется на три коридора. Святозар подошел и осветил каждый из них, и, развернувшись, глянул на Храбра.

— И, куда теперь? — спросил он, указывая головой на проходы.

— Как куда, известное дело куда… направо, — откликнулся первым Часлав вельми бодрым голосом. — Все же небось, сказы слышали, а там говорится: «Кто прямо пойдет, тот будет голоден и холоден, кто направо пойдет, будет здрав и жив, а кто налево пойдет, будет мертв».

— Ты, уверен, что свернув направо, мы будем здравы и живы? — усмехнувшись, переспросил Храбр.

— Ну, не знаю…,- заметил Часлав, уже не так бодро. — Так в сказах говорится.

— Что ж, тогда идем направо, — сказал наследник и пошел в правый проход, освещая себе путь.

— Святозар, погодь, — остановил его Храбр. — Давайте здесь около входа оставим лыжи и палки, неизвестно, что там впереди, а они сковывают руки.

Наследник остановился и осветил рукой то место подле стены, куда все сложили лыжи и палки, а после развернулся и направился не торопясь по правому проходу, изредка опуская руку, чтобы осветить дорогу. Проход был широкий и высокий, он шел прямо вглубь горы, лишь иногда делая повороты направо. Стены, потолок и пол тут были каменисто — земляные, в некоторых местах на путников и во все осыпалась земля. А по полу, то там, то тут были точно разбросаны мелкие и крупные осколки камней, изредка встречались большие валуны преграждающие путь. Пройдя совсем малеша, Святозар встал и осветил рукой свисающий сверху здоровущий, похожий на сосульку, камень.

— Голову не разбейте, — молвил негромко наследник, а по проходу загудел, заухал его голос.

— Ты, только не торопись, — взволнованно произнес, идущий следом, Храбр.

Наследник оглянулся, осветил лицо наставника и кивнул ему головой, да чуть выше подняв руку, так чтобы его путникам хорошо было видно свисающие сверху тонкие валуны, продолжил путь. С каждым шагом сосульки ниспадающие с потолка встречались чаще, и теперь они были не только толще, но и длиннее, так что заканчивались где-то около пола, идти между ними становилось все труднее и труднее. Святозар часто оборачивался, освещая наставникам, другам и проводникам путь, чтобы они не отставали.

В очередной раз, обернувшись и осветив потолок прохода, откуда, теперь торчала не просто сосулька, а какая-то булава с огромным утолщением на конце, Святозар дождался, когда все подошли к Храбру, и, развернувшись, шагнул вперед. Он сделал несколько шагов, и так как в этом месте каменных сосулек и булав было много, приподнял руку, освещая их. Наследник шагнул еще раз, и внезапно его нога соскользнула с поверхности земли и полетела вниз, следом за правой ногой полетел вниз и сам Святозар. Уже улетая куда-то вглубь, он опустил левую руку и увидел под собой громадную, зияющую пропасть. И в это же мгновение он выбросил вверх правую руку, пытаясь ухватиться за край резко обрывающегося пола. Но неестественно вывернутая рука лишь скользнула пальцами по каменистому краю земли, без возможности за что — либо ухватиться. Однако когда пальцы наследника, соскользнув, уже полетели вслед за их обладателем, чья-то сильная рука схватила Святозара чуть ниже кисти и порывчато дернула наверх.

— А!..а!..а!.. — закричал наследник, чувствуя как от этого резкого рывка в плече, что-то захрустело, и порвалось.

Прошел лишь морг, в каковом Святозар все еще продолжая висеть над пропастью, ощущал страшную режущую боль в плече, когда его схватила вторая рука и так же, как первая крепко сжала.

— А!..а!..а!.. — наново закричал наследник и левой горящей рукой провел по стене пропасти.

От громкого крика Святозара свет с руки переместился на стену, и та сейчас же ярко вспыхнула. Лазурное полыхание побежало вниз по стене пропасти, освещая ее вплоть до дна.

— Вытаскивайте, вытаскивайте меня скорее! — крикнул наследник, чувствуя, что еще немного и в плече еще что-нибудь оторвется.

Храбр и Стоян ухватившие Святозара за руку начали потихоньку вытягивать его из пропасти. А когда они приподняли его настолько, что он увидел пол прохода, Дубыня схватил наследника за телогрейку, и тогда они уже все вместе, резво выдернули Святозара из пропасти, и втащили на пол. Наследник лежал на полу, на спине, морщась от боли и держа перед собой горящую левую руку, он дунул на лазурный свет и сказал: «Потухни», и когда сияние спало, принялся расстегивать застежки на телогрейке. Стоян, Храбр и Дубыня, присевшие обок, с нескрываемой тревогой смотрели Святозара. Сияние, исходившее из пропасти, было таким насыщенным, что прекрасно освещало все кругом и казалось, то в проход явилось солнце, только лазурного света.

— Храбр, — тихо молвил Святозар и поморщился от боли. — Расстегни застежки… Кто ж так дергает за руку? Ты, похоже, мне там руку оторвал…

Наставник протянул руку, расстегнул на телогрейке застежки, затем распахнув его, также быстро расстегнул кафтан и через рубаху принялся ощупывать больное плечо.

— Храбр, Храбр, — застонав, прошептал Святозар, и на лбу у него выступила испарина. — Чего ты там щупаешь? Хочешь, чтобы я сознание потерял…эм. эм…эм… Убери руку я прошепчу заговор.

Храбр немедля убрал руку, и, сняв с наследника шапку, подложил ее ему под голову. Святозар теперь уже сам протянул левую руку, нащупал под рубахой больное плечо, в котором не только, что-то порвалось, но, судя по всему, еще была смещена кость, закрыл глаза да зашептал заговор. Вмале смещенная кость захрустела, вставая на место, а Святозар тяжело задышав, заскрежетал зубами, поколь все еще продолжая лежать с закрытыми глазами, ощущая упадок сил и острую, колющую боль в плече.

— Сынок, — тихо позвал его Храбр, и провел по лбу наследника, своей широкой, с огрубелой кожей, ладонью. — Что мальчик, что с рукой?

Святозар медленно открыл глаза, и, опираясь на левую руку, приподнявшись, сел, да посмотрев на взволнованно-испуганные лица наставников и Стояна, криво улыбнувшись, негромко ответил:

— Ничего, сейчас ничего… только болит. Но похоже, когда ты меня там ловил, ты мне чего-то вырвал внутри плеча…Все ж хорошо, что я ведун, а то б, сейчас тут исстонался…Эй, Часлав, — обратился он к стоявшему позади него другу и обернулся. — Выходит тот, кто направо пойдет, будет мертв… Ха… плохо, ты, значит в детстве сказы слушал.

— Святозар, — громко выкликнул Часлав, и, подскочив к другу, присел рядом с ним на корточки, да крепко схватив за плечи, обнял.

— Эм…эм…,- застонал наследник от крепких дружеских пожатий.

— Часлав, — грубо заметил Храбр. — Отпусти Святозара, хватит ему и того, что я так его дернул.

— Да…да…да…,- с дрожью в голосе прошептал Часлав и выпустил из объятий друга.

Храбр помог Святозару подняться, а Стоян накинул на него овчинник и надел на голову шапку. Все еще немного покачиваясь от боли, и пережитого наследник приблизился к пропасти, и заглянул в нее. Провал уходил далеко вниз, и там по коряво — изрезанному дну из земли торчали такие же сосулькообразные камни, а рядом лежали белые черепа и кости людей и домашнего скота. Теперь стена, горящая лазурным светом, намного вперед освещала провал, однако даже при таком ярком свете не было видно противоположного ее края и казалось пропасть не имеет конца.

— Да, — глубокомысленно произнес Святозар, оглядывая усыпанное костями дно пропасти. — Не успел бы я заговор прошептать и обернуться орлом, не успел бы… Эх, Храбр, жизнью я тебе обязан, коли бы не ты…

— Что, ты, мальчик мой, что ты, — дернувшимся голосом молвил Храбр, и, притянув к себе Святозара, обнял его. — Я бы следом за тобой прыгнул, если бы не успел тебя ухватить или удержать.

— Ох, не дави, Храбр, рука болит, — прошептал наследник и скривил от боли губы.

— Прости, прости, сынок, — расстроенным голосом добавил Храбр, и, отпустив наследника, поправил на его плечах овчинник. — Что ж, надо, Святозар, возвращаться. У тебя хватит сил идти?

— Сил у меня хватит, — кивнул головой наследник. — Давайте, вернемся обратно, и там не доходя до развилки, где нет этих камней — сосулек, устроим привал… Жаль только, что у нас не будет костра… И жаль, что растения, так же как и еду я не могу создавать… а мне так хочется сбитня горячего попить, ну или хотя бы чая.

Пока наследник стоял, и слегка покачиваясь, мечтал о горячем сбитне, или на «худой конец» о горячем чае, Храбр принялся распоряжаться.

— Часлав, Мал доставайте факелы и разжигайте, — требовательно повелел он. — Один факел возьмет Дубыня и пойдет впереди, другой Стоян и будет светить мне и наследнику. — И обращаясь к Святозару, очень мягко, добавил, — а я, сынок, давай помогу тебе идти, а то гляди, как тебя покачивает.

Часлав и Мал достали, как велел Храбр из заплечных мешков факелы, разожгли их, и отдали, Дубыни и Стояну. Наставник помог Святозару надеть овчинник, и, хотя тот отказывался от помощи, застегнул на нем все застежки, а засим придерживая его за левую руку, повел к выходу из прохода, следом за Стояном, который освещал им факелом путь. Однако сияющая позади путников пропасть еще долгое время ярко озаряла проход, подавляя огненный свет факела, до тех самых пор пока они, наконец, не свернули налево. Вскоре камни сосульки закончились, и, подойдя к выходу из коридора наследник развернулся, зашептал заговор и создал намет задней спиной в сторону пропасти, и когда куща появилась, загораживая проход, шагнул вовнутрь него, и тотчас опустился на пол. Он чувствовал страшную усталость и слабость, но преодолев себя, опять зашептал заговор, и когда на полу появились, расстеленные укрывала, лег на них на левый бок и закрыл глаза. Храбр подступив к Святозару, медленно принялся его раздевать и разувать, да помог ему перейти вглубь намета, уложив на овчинник и укрыв сверху укрывалом. Наследник ощущал сильную боль в плече, и понимал, что нужно прошептать еще один заговор, но на это уже не хватало сил. И посему закрыв глаза Святозар решил уснуть, зная, что сон обязательно снимет боль и принесет выздоровление. Однако не успел он помечтать о сне, как в кущу залез Стоян и принялся его тормошить, он раскрыл полог так, чтобы сюда проникал свет от факелов и подал в мисе жаренный кусок мяса, хлеб и оставшиеся плоды, дар дивьих людей. Святозар приподнялся с овчинника, хмуро глянул на холодное мясо и отрицательно закачал головой, отказываясь от еды.

— Ешь, ешь, — настойчиво проронил Стоян. — Тебе надо поесть, ты, целый день не ел.

— Нет, я не хочу, мне надо отдохнуть, — ответил Святозар и скривил лицо. — Рука болит… я поем завтра.

— Нет, — убедительно добавил Стоян и увидев, что наследник ложится, придержал его за левое плечо. — Ешь, а то сил не будет… Это же не зайчатина, которую ты не любишь… Это горный баран, жаренный, да кем моим отцом… А он заметь друг мой, всегда вкусно готовил в походах… не то, что Молчун… Вечно у него заяц был, то пережаренный, а то наоборот недожаренный, а проще говоря — сырой.

Святозар усмехнулся, и, покачивая головой, принялся неторопливо кушать, а после запив еду из кубышки холодным чаем, лег. Стоян забрал мису и кубышку, бережно укрыл друга укрывалом и направился к выходу, когда к нему обратился наследник и чуть слышно спросил:

— Стоян, а скажи мне, чего же ты все время тогда, там… на Сарачинской горе, хвалил стряпню Молчуна? Ведь выходит она тебе, также как и мне не нравилась.

— Эх, друг мой дорогой, — опуская полог, ответил Стоян. — Ну, чего я бы стал расстраивать брата, который так старался мне угодить.

 

Глава восемнадцатая

Когда Святозар проснулся, в намете было сравнительно темно. Наследник ощупал правое плечо, все еще слегка побаливающее, и произнес заговор, а когда, так-таки через мгновение, левая рука засветилась лазурным светом, озарил намет, в котором кроме него никого не было. Полог внезапно открылся и в кущу заглянул Храбр.

— Ну, ты, как сынок? — с беспокойством в голосе спросил наставник.

— Все хорошо, Храбр, рука почти прошла, — поднимаясь с овчинника, ответил наследник. — Сейчас, что день или ночь?

— День, Святозар, — пояснил Храбр, отодвигая полог, чтобы наследник смог выйти.

Святозар, взял овчинник и шапку, и, подойдя к выходу, принялся натягивать сапоги, но правая рука еще плохо его слушалась и болела, а левая горела лазурным светом. Храбр узрев дернувшееся от боли лицо наследника, взял из его рук обувку и участливо произнес:

— Давай, я помогу, — и враз натянул сапоги на ноги Святозара.

Выйдя из кущи наследник, испрямил спину и расправив затекшие от сна плечи, огляделся. В нескольких шагах от намета горел, огражденный по кругу гладкими каменьями, костерок, выбрасывающий ввысь короткие лоскутки огня и тихонько попыхивающий, пощелкивающий деревом.

— А, где, все? О, да, вы костер разожгли, а где дерево нашли? — удивленно вопросил он и тотчас затушил левую руку.

Неспешно шагнув вперед Святозар накинул на плечи овчинник да надел на голову шапку.

— Это не дерево, а ветки, — ответил Храбр, и, постелил на плоский камень свернутое укрывало, приглашая опуститься на него наследника. — Садись, сынок, я тебя покормлю, — добавил он.

Святозар сел на камень укрытый укрывалом и склонившись к костру разглядел, что там и впрямь горят еловые ветки.

— Храбр, — не унимаясь переспросил Святозар. — А, где ветки взяли?

— Где, где… нашли, — почему-то весьма недовольно буркнул наставник и подал наследнику мису с едой, да налил полную чашу чая. — На вот лучше поешь, и попей…. Ты, же вчера хотел горячего чая попить.

— Храбр, оставьте хлеб себе на обратную дорогу, вам он пригодится, до деревни Крайняя дней восемь будете идти, — протягивая хлеб наставнику, сказал Святозар.

— Ешь, сынок, ешь хлеб, — тяжело вздыхая и отстраняя руку с хлебом, отозвался Храбр. — Нам восемь дней, а тебе мой мальчик, неизвестно, что впереди предстоит пережить. Так, что ты хоть сейчас поешь…Хоть сейчас, мы тебя, дорогой наш мальчик, побалуем… Ведь неизвестно, неизвестно, как там…, - голос наставника резко дрогнул и он смолкнув, опустился на другой камень около костра, да подкинул в огонь пару хвойных, иссохших веток.

— Там, холодно, Храбр. Там очень холодно, — тихо заметил наследник, на малеша прекращая есть. — Но я надеюсь, лишь на одно…Я так хочу помочь своей матери, так хочу ее выручить из той беды, в которую она попала по моей вине, что меня ничего не может напугать и даже этот холод… Та ноша, которую я уже пять лет несу на своей душе, ноша, что по- моей вине, там где-то в пекельном царстве, на поле вечного неприюта томится душа моей матери, вот, что меня пугает… И перед этой ношей отступает и пекельный холод и опасения за собственную жизнь и понимание того, что может быть в этой жизни — Явь, я вижу последний раз….

Со стороны входа груженные еловыми ветками и громко пыхтя пришли Дубыня, Стоян и Часлав.

— О…о…о…,- обрадованно протянул Дубыня увидев Святозара. — Ты, уже поднялся, сынок, как твое плечо?

— Хорошо, Дубыня, хорошо, — заулыбавшись, откликнулся наследник и отпил из чаши чая. — А, когда я так сытно поел, да попил чая, так и вообще ожил. Вот мне все же, что интересно, откуда вы столько веток еловых принесли?

— Храбр, ты чего ему сказал? — кивнув другу, поспрашал Дубыня.

— Ничего не сказал, — пожимая плечами, ответил Храбр.

— Ну, и правильно, — кивнул другу Дубыня, и, бросив ветки на землю, принялся отряхиваться, а потом опустился подле Храбра на покатый, словно нарочно принесенный сюда камень.

— Не понял я чего-то вас? — обеспокоенно погладывая на наставников и другов располагающихся возле костра, проронил наследник.

— Ты, вон давай пей чай, — сказал Дубыня и нежно погладил Святозара по волосам. — Пей, мальчик, да сил набирайся, они тебе понадобятся.

Когда Святозар все поел и выпил две чаши чая, со стороны входа пришли замерзшие и усталые Изяслав, Мал и Звенислав. Они принесли с собой молодого козла, верно тяжелого, оно как под той ношей, каковую Мал тащил на плечах, он значительно согнулся. Проводник сбросил козла на землю, и, подойдя вплотную к костру, надрывно дыша, опустился на корточки, протянул руки к огню, чтобы обогреться, и широко улыбнувшись Святозару, погодя спросил:

— Здравствуй, наследник. Как ты? Как твоя рука?

Звенислав, снял лук и колчан стрел, пристроил их к стене, а сам прежде чем сесть подле Храбра, протянул руку и дружески похлопал Святозара по плечу.

— Все хорошо, Мал. Вы я гляжу на охоту ходили? — поинтересовался наследник.

— Ага, вот козла добыли. Уж просто повезло, что он на нас спустился с вершины, видать от стада отбился, один ходил, одинешенек, — пояснил Мал и потер ладонью уставшую от ноши шею. — Ну, Звенислав, его одной стрелой уложил…Тока посем долга до него лезли. — И, обращаясь к подымающимся на ноги Дубыни и Храбру, досказал, — его надо разделать… И наверно, сразу всего поджарить, как вы думаете, ведь неизвестно, что там в тех двух проходах?

— Ну, почему, неизвестно, — незамедлительно отозвался Святозар. — Известно… В одном из них вход в царство гмуров. Только вот в каком?.. Куда идти влево или прямо?

— Что ж, — глубокомысленно протянул Храбр, и отойдя немного от костра, где Дубыня уже приступил к разделыванию козла стал ему помогать. — Если гомозули такой народ, как о нем рассказывал царь Альм, то скорее всего они будут жить в среднем проходе, я это тебе еще вчера хотел сказать. До того, как Часлав влез в разговор и посоветовал искать здоровье и жизнь в правом проходе.

— Ох, Храбр, — негодующе откликнулся Часлав, и сердито зыркнул на наставника. — Ну, надо об этом столько раз напоминать… Весь день ты, мне это талдычешь, прямо сил никаких уже нет. Словно, я нарочно хотел, моего дорогого друга, сбросить в пропасть.

— Помолчи, Часлав, помолчи, — не повышая голоса, отметил Храбр и в вспыхивающем лоскуте огня, блеснул его острый с несколько загнутым лезвием нож, потому как наставник резко встал и обернувшись, бросил не менее гневливый взор на юношу. — Мне сегодня ночью еще хуже было… Всю ночь Святозара за руку из пропасти вытаскивал, и в самый последний миг, когда казалось, что он уже на земле… он вновь срывался в пропасть. Так, что не мне же одному мучиться, и ты, вот тоже пострадай.

— Мы, вроде говорили не о ваших страданиях, — вклинился в разговор Стоян и подбросил пару веток в костер. Огонь сразу перекинулся на новые ветки и те ярко вспламенившись и затрещав, принялись разгораться. — Уж, если и говорить о страданиях, то им подвергся вчера Святозар, когда ему вырвали руку из плеча и боль была такая, что мы это не только видели, но и слышали. Так, что прекратим говорить о страданиях Часлава и Храбра и решим куда нам идти, в какой проход… И, тут я соглашусь с Храбром, такой народ как гомозули должны жить в среднем проходе.

Святозар вспомнил дно пропасти, усеянное костями людей, и потер через кафтан все еще стонущее плечо, да протяжно сказал:

— Чурай, поведал мне, когда мы были у них в гостях, что гомозули… гомозули не такие как были раньше… Он сказал, что их сердца полны злобы… мне это тоже странно. Но судя по той пропасти, в которую я вчера чуть не улетел, можно предположить, что Чурай прав… Нам конечно гомозуль, нечего бояться, но опасаться все же придется… и опасаться до тех пор, пока я не увижу царя Гмура.

— Наследник, — вмешался в разговор, до этого молчавший и согревающийся около костра Изяслав. — А, сколько этот лазурный свет гореть там будет?

— Ну… — немного подумав, пояснил Святозар, и поправил спадающий с плеча овчинник. — Лет десять не меньше.

— Это хорошо, что лет десять потому что я насчитал там с десяток человеческих черепов, — тяжело вздыхая, произнес Изяслав.

— Да, — кивнул головой наследник и ощутил внутри себя горечь от страшной судьбы постигшей погибших. — Жалко людей… Тогда послушаем Храбра и Стояна, да пойдем в средний проход, где по словам Часлава мы должны замерзнуть и остаться голодными.

— Ох, ну, что же, вы, в самом деле, — раздраженно вскликнул Часлав, и, поднявшись от костра, направился мимо намета вперед, по проходу, к пропасти. — Пойду, посмотрю, горит ли там свет, а то может Святозар ошибся и он уже потух.

Весь этот день оставались на месте привала, Часлав и Стоян еще несколько раз уходили куда-то и приносили оттуда сухие еловые ветки, но куда они уходили Святозар так и не смог выяснить. Разделав козла и поджарив его, наставники дали возможность отдохнуть и набраться сил Святозару, и проведя тут еще одну ночь, наутро собрались в путь.

Наследник убрал кущу, и, надев поданную Стояном телогрейку, застегнул ее, поправил шапку, и, создав на левой руке лазурный свет, пошел к выходу. Следом за ним ни отступая, ни на шаг, двинулся Храбр, Стоян, Дубыня, Мал, Изяслав, Часлав и Звенислав.

Они вышли из правого прохода, повернули направо и вступили в средний проход. Теперь, наученный горьким опытом, наследник шел очень осторожно, неспешно делая каждый шаг и освещая свой путь. Этот проход был намного уже, чем правый и постепенно начал уменьшаться в ширину. Стены, пол и потолок в проходе были каменно-земляные, а из пола торчали тонкие длинные камни, точно нарочно утыканные в землю. Пройдя совсем чуть-чуть, пришлось остановиться, потому как проход сделался настолько узким, что идти по нему стало невозможным, особенно таким мощным витязям, как Храбр, Стоян, Дубыня и Часлав. Святозар снял телогрейку и шапку, и, повелев всем оставаться на месте, двинулся вперед один, начав протискиваться в щель левым боком. Пройдя кажется совсем немного наследник замер и прислушался, ему показалось, что оттуда из щели долетело до его слуха громкое, раскатистое дыхание, будто впереди кто-то спал. Святозар какое-то время стоял недвижно и вслушивался в озаряемый лазурным светом левой руки промежуток щели. И морг погодя нанова расслышал дыхание весьма грубое и хриплое, что по первому задумался, а стоит ли продолжать путь, или лучше вернуться, ведь одно точно ни человек, ни гомозуль так дышать не может. Но засим любопытство взяло свое и Святозар стал сызнова пропихиваться по щели вперед. Еще несколько шагов и щель так сузилась, что наследнику показалось грудь окончательно застряла. Он опять застыл, прислушался, и теперь однозначно определил, что впереди кто-то был… и судя по всему проснувшись, тихо посвистывая, принюхивался.

Святозар глубоко вздохнул и резко дернулся вперед и тут же сжимающие с двух сторон стены пропали, а он очутился в махонистой пещере, где было много теплее, чем в проходе, и дюже сильно пахло горьковатым дымом. Протянув горящую левую руку вверх, наследник попытался рассмотреть, кто же находится в пещере, но свет от руки был не очень ярким, и его хватало лишь на несколько шагов. Святозар развернулся к той щели, откуда пришел и дотронулся до стены, да чуть слышно зашептал. И тотчас свет с руки перебежал на каменные стены, и стал распространяться по ним в обе стороны и даже на потолок. Наследник услышал позади себя глухое шебуршание, схватился правой рукой за рукоять меча, да не мешкая развернулся. И прямо перед собой в ярком лазурном свете, покрывшем стены пещеры, увидел огромного змея — ящера. Змей был саженей шесть в длину с толстым телом, покрытым зеленоватой чешуей. Он имел пару достаточно мощных лап с острыми, загнутыми когтями, на которые опирался, подняв верхнюю часть тела с узкой, неширокой мордой, где поместились два круглых глаза затянутых белой пленкой. Здоровущая пасть широко раззевалась, показывая два ряда черных, наполовину сломанных зубов, да шевелящийся длинный с острым концом язык. Задняя часть тела змея была свернутая в два кольца и лежала на земляном полу. Ящер был старый и почти ничего не видел, поэтому он тревожно принюхивался, а из ноздрей его покрытых копотью шел слегка клубящийся дым.

Когда лазурный свет покрыл всю пещеру, которая оказалась довольно большой, зверь беспомощно принялся оглядываться, а после, широко раскрыв пасть, дохнул на Святозара огненным пламенем. Наследник отскочил влево, и почувствовал, как пламя прошлось по его правой стороне тела, опалив кафтан и щеку. Торопливо затушив левой ладонью вспыхнувший кафтан, наследник сразу подумал о том, что в этом проходе он должен был замерзнуть и остаться голодным, а вместо этого вельми даже согрелся. Змей уловив своими небольшими ушами, похожими на лошадиные, звук шагов Святозара, развернул голову в его сторону и открыл пасть, собираясь выпустить еще огонь. Однако наследник опережая то действо очень громким голосом крикнул: «Гигинвер, подчинись своему хозяину и повелителю гмуру!» Змей услышал слова Святозара, и, прикрыл пасть, тревожно втянул носом воздух, и ажно немного наклонился вперед, приблизив свою огнедышащую морду к лицу наследнику, стараясь его разглядеть, но старческие глаза затянутые белой пленкой ничего не видели. Святозар почувствовал горячее дыхание змея возле своего лица, и так как морда его была совсем рядом хорошо рассмотрел и небольшие рожки, обок ушей, и старческие складки возле глаз, и огромные дырки внутри пасти на месте, выпавших, зубов и еще раз зычно повторил: «Гигинвер, подчинись своему хозяину и повелителю гмуру!» Змей, услышав свое волшебное имя, которое могли знать только гомозули, коим он служил уже многие, многие века, беспомощно застыл на месте, наверно, потому что не мог понять, почему гомозуль такой высокий, и как-то по-другому пахнет, впрочем при том не решаясь выпустить огонь.

«Святозар!» — услышал наследник возглас Звенислава, идущего по щели к нему на выручку.

— Звенислав, — ровным голосом отозвался наследник, увидев, что Гигинвер, тоже уловил вскрик друга. — Стой там, на месте, не смей выходить, иначе мы оба погибнем.

Слышно было, как немедля замер на месте Звенислав, а Гигинвер неспешно повернул свою морду в сторону наследника и уставившись слепыми, затянутыми пленкой, очами прямо в его лицо глухим, дребезжащим голосом спросил на восурском языке:

— Ты, не гмур?

— Гигинвер, — усмехаясь, заметил Святозар. — Ты очень сообразителен. Да, я не гмур.

— Но, ты, знаешь мое волшебное имя, откуда? — поинтересовался змей.

— Я, знаю, твое волшебное имя, а значит, ты мне должен подчиниться, — сказал наследник и провел рукой по правой щеке, на которой был весьма большой большой ожог.

— Да, я должен тебе подчиниться, я знаю закон, — молвил Гигинвер и громко выдохнул так, что из ноздрей пошел густой черный дым.

Лазурный свет в пещере стал мало-помалу меркнуть. Святозар сделал шаг назад и, все еще не сводя очей с ящера, протянул руку дотронулся до стены и зашептал заговор и вмале свет вновь ярко вспыхнул.

— О…о…, - протянул змей, и завертел головой. — Да, ты кудесник, я гляжу.

— Ты же вроде не видишь, — произнес Святозар и убирая от стены руку, шагнул чуток вправо.

— Не вижу тебя это да, но свет я все же немного вижу, — ответил змей. — Так ты кудесник, — Гигинвер втянул воздух носом. — Воин. Знаешь мое волшебное имя, которому подчиняются все Ящеры из моего рода. — Змей задумался склонив малеша голову на бок, и добавил, — и, говоришь ты на восурском языке… Если я должен тебе подчиниться, то должен знать имя моего хозяина и повелителя.

— Меня зовут Святозар, по реклу Велико-Достойный, я наследник престола славной Восурии и пришел в эту пещеру, чтобы увидеть царя всех гомозулей Гмура, — громким и торжественным голосом, представился наследник.

Змей еще раз принюхался, несколько раз глубоко втягивая воздух, и ответил:

— То… то, я чувствую, что знакомый запах идет…Конечно, конечно, правитель Святозар, как же можно тебя забыть, спасителя и избавителя от бед и страданий царства гмуров. — Гигинвер склонил перед наследником голову и посем дюже напыщенно добавил, — приветствую тебя, правитель Святозар, в моей пещере и жду твоих повелений!

— Повеление у меня одно Гигинвер, — сказал Святозар. — Не съешь меня и моего друга, который сейчас войдет в эту пещеру. — Змей закивал головой, а наследник усмехнувшись, отметил, — нет, нет, Гигинвер, говори, нечего кивать тут мне… Я ведь наслышан от царя Гмуров о вашем коварстве… так, что слушаю тебя.

Гигинвер молчал, и глубоко вздыхая, выпускал густой черный дым, поднимающийся к потолку пещеры. Он немного помедлил, и вдруг закашлив, да перемешивая то судорожное, громкое выдыхание и слова, очень тихо протянул:

— Слуша-кха-кха-юсь и кха-пови-кха-нуюсь.

— Э..э… нет! — засмеявшись, откликнулся наследник. — Никаких кха-кха, говори четко, чтобы было слышно старшему из рода Ящеров, что ты признаешь меня повелителем.

— Ох…,- недовольным, дребезжащим голосом ответил змей. — Это просто кашель меня мучает…кха-кха…старый я стал плохо вижу, плохо слышу…

— Но зато, — перебил Гигинвера Святозар. — Зато хорошо соображаешь. Так, что говори, как положено, а не то придется мне сказать волшебные слова и вызвать дух Рода Ящеров, а он насколько я знаю, уговаривать тебя не будет.

Гигинвер помолчал еще чуть-чуть, но посем все же молвил четким без всякого дребезжания голосом:

— Слушаюсь и повинуюсь, повелитель.

— Вот и хорошо, — согласно кивнув головой, произнес наследник и поспешил к щели, из которой пришел и в которой теперь замер Звенислав. — Друг мой, — заглядывая в щель, обратился к дружиннику Святозар. — Можешь продолжить свой путь, только веди себя достойно и благоразумно перед хозяином пещеры.

Наследник услышал, как враз шевельнулся Звенислав да торопливо двинулся к нему навстречу, вскоре выскочив из расщелины в стене, и тотчас вновь окаменело застыл, увидев змея и схватившись правой рукой за рукоять меча.

— Тише, тише, Звенислав, — сказал Святозар, приметив, как крепко друг сжал рукоять меча. — Поклонись хозяину пещеры, и не хватайся за меч.

Звенислав глянул на наследника перевел взор на Гигинвера и поклонился, а слепой змей снова начал принюхиваться, и, высунув из пасти свой длинный с острым концом язык облизал им морду.

— И, так, — оглядывая широкую, полукруглую пещеру, пол которой был усыпан мелкими камнями и кусками белых, словно очищенных костей, обратился к Гигинверу, Святозар. — Значит, гомозули живут не в этом проходе?

— Чего? — переспросил змей, не сводя своих невидящих глаз с беспокойно топчущегося на месте Звенислава.

— Я у тебя спросил, — повторился наследник. — В этом проходе гомозули не живут?

— Нет, — коротко ответил змей.

— А, как они к тебе приходят? — поинтересовался Святозар, обозревая пещеру в коей не зрилось никакого входа.

— Они давно не приходят, — пояснил Гигинвер и наконец-то повернул голову в сторону Святозара. — Когда-то был здесь хороший проход, но затем произошел обвал и проход закрылся, с тех пор еду приносят с той щели, откуда явился ты… Но уже давно ничего не приносили и я очень голоден…Знал бы ты как я голоден…,- добавил змей и опять облизал морду языком.

— Да, я вижу, что, ты голоден, — встревоженным голосом, проронил наследник и рукой показал Звениславу на щель, повелевая уходить.

Звенислав еще раз зыркнул на змея, ничего не говоря, показал взглядом в сторону меча, предлагая расправить с ящером, а когда Святозар отрицательно закачал головой, быстро развернулся и нырнул в щель.

— Что ж, — молвил наследник. — Раз тут нет прохода к гомозулям, я тогда пойду, Гигинвер… И знаешь, как только увижу гомозуль, сразу скажу им про тебя… Про то, что ты тут очень голоден.

Гигинвер принюхался, и, не ощутив запах Звенислава, тихо заметил:

— А, может мне стоит съесть тебя, чего дожидаться…

— Я, же твой повелитель, ты же слово дал, — немедля ответил наследник и сделал небольшой шаг в сторону щели. — И, потом, ты же помнишь, я кудесник и воин.

— Да…,- протянул змей, и наново втянул воздух. — Но, ты, так маняще пахнешь… Может все же тебя съесть?

— Думаю, не стоит, — произнес Святозар и сделал весьма широкий шаг к щели. — Слушай Гигинвер, а чего ты здесь охраняешь, я вот посмотрел тут нет ни золота, ни камней драгоценных.

Змей беспомощно принялся озираться, и как- то дюже огорченно протянул:

— Раньше, тут лежали драгоценности: крученые золотые обручи усыпанные красными рубинами; массивные перстни с огромными изумрудами и алмазами; чудесные серебряные броши, застежки и пряжки, украшенные яшмой, жемчугом и бирюзой; обереги с синими сапфирами; тонкой работы золотые и серебряные царские головные украшения; роскошные вазы, чаши, кувшины из агата и нефрита и золото, и серебро, и драгоценные каменья…Богатства… необычайные богатства привезенные из царства гмуров, и все это я охранял… Тогда, я еще хорошо видел, гомозули приходили с прохода и кормили меня сытно и вкусно, а воры выползавшие из щели, через которую вошел ты… были тоже очень вкусны…. — И ящер снова облизал морду языком. — А, когда проход засыпало, гомозули унесли сквозь щель все золото… И забыли обо мне…эх…эх…эх… Иногда они правда вспоминают, что я все еще тут, но это бывает редко… А, так приходится питаться любопытными путниками, которые лезут, лезут сюда, в надежде увидеть золото… а попадают ко мне на ужин.

— Да, смешно, ты об этом балякаешь, — молвил наследник и протянул руку в сторону стены, стараясь нащупать ее, а поколь внимательно наблюдая за движением морды змея. — Но мне вот, что еще интересно, как же ты попал в Арапайские горы, ведь вы Ящеры жили в Ултакских горах.

— Нас, сюда привезли гмуры, — протяжно выдохнув, точно вздохнув, ответил змей. — Дети Пана Виевича захватили все Ултакские горы, и почти уничтожили наше племя, а когда гмуры ушли в Арапайские горы, то брат царя Гмура… — Гигинвер замолчал, задумавшись, а немного погодя продолжил, — он владел магией и помог царю перевести нас сюда.

— Ты, говоришь, про царя Альма, — переспросил наследник и улыбнулся припоминая своего великого учителя.

— Да, да, его звали царь Альм, — поспешил сказать Гигинвер. — Гляди-ка, ты и Альма знаешь.

— Я, Гигинвер, не только Альма знаю… а еще и многих других, — пояснил Святозар, и, дотронувшись до стены, на которой стал меркнуть лазурный свет, тихо прошептал, и рука в тот же миг ярко вспыхнула, а стена и потолок также резко потухли. — И поэтому я ухожу, да не советую тебе облизываться в мою сторону…А за это я попрошу царя Гмура кормить тебя, как положено.

Святозар произнес последнее слово, и, втянув в себя грудь, нырнул в щель, сзади различив недовольное ворчание и шебуршение змея. А сам меж тем, освещая себе проход, уже лез сквозь щель к выходу. Невдолге он увидел, впереди себя, проем, и, тяжело вырвав из узкой щели тело, остановившись, огляделся. Прямо перед ним стояли с наполненными тревогой и беспокойством лицами наставники и други. Наследник осветил их своей лазурной рукой и по-доброму усмехнувшись, сказал:

— Так, так, по обещанию Часлава я должен был в этом проходе замерзнуть и остаться голодным. По совету Храбра и Стояна найти гомозулей, а оказалось, что чуть было не угодил на ужин к Ящеру, — и звонко засмеялся.

— И чего ты хохочешь, Святозар, — гневно заметил Храбр. — Ты, чего не слышал его, что ли?

— Почему не слышал… слышал, — прекращая смеяться, ответил наследник, — Слышал, как кто-то сопит, да храпит, вот мне и захотелось глянуть, кто же это? Я и полез, дальше.

— Ну, ты, даешь…,- возмущенно отозвался Дубыня и сердито покачал головой. — Разве так можно, оставил нас тут, а сам.

— А, как же я вам должен был помочь, Дубыня, — пожимая плечами и потрогав ожог на щеке, спросил наследник. — Наверно раздвинуть проход, чтобы змей из рода Ящеров вас поджарил и съел на ужин.

— Да, мы, б ему…,- начал было Звенислав.

— Друг мой, — перебил его Святозар. — Ты, просто не видел, что он выпускает из своей пасти, и поверь мне это твое счастье.

— Все знают, Святозар, — забухтел Храбр. — Что выпускают из пасти горные змеи или как ты их величаешь ящеры… Они выпускают огонь.

— Не просто огонь, — произнес наследник, и, наклонив левую руку, осветил правую, на которой местами обгорел кафтан. — А, о-г-о-нь, и поверь мне Храбр, очень он горячий, вот глянь… — Святозар развернул руку и показал наставнику обгоревший рукав кафтана. — А если бы ты видал, что бывает, когда ящеры бьются между собой…хо. хо…хо…говорил бы о них более уважительно.

— Святозар он тебе еще и щеку подпалил, — с сердечностью в голосе проронил Стоян, и подступив к другу провел пальцами по краю ожога на лице.

— Ничего я вылечу, — откликнулся наследник, и, положив на щеку правую ладонь, зашептал заговор.

Когда на щеке прошел ожог, Святозар починил кафтан, надел телогрейку и шапку, поданную Чаславом.

— А, как же ты, успокоил змея, — спросил Храбр, поправляя на наследнике телогрейку.

— Да, он, имя назвал его, кажется Ги…,- молвил Звенислав, однако Святозар спешно протянул руку и закрыл ему на полуслове рот.

— Замолчи, — добавил Святозар и посмотрел на изумленно затихшего друга. — Если, ты, даже запомнил это имя, никогда не называй его в слух… Это, Звенислав, магия которая не подчиняется ни мне, ни Богам…Никогда ни называй это имя понапрасну, иначе явится дух старшего из рода Ящеров и заберет твою жизнь… Имя, закованное в волшебство может открываться только в присутствии ящера, так меня учили те, которым змеи издавна подчинялись.

— Во, как слыхал, Звенислав, — уважительно заметил Часлав. — А, ты… все б головы всем рубил.

 

Глава девятнадцатая

Святозар, наставники, други и проводники покинули средний проход и вошли в левый. Этот коридор поначалу ни чем не отличался от двух первых, только он был немного пошире среднего, и каменных сосулек здесь совсем не было ни на полу, ни на потолке. Святозар ступал осторожно, все время крутил горящей левой рукой, опуская ее к полу, поднимая к потолку и приближая к стенам, ему казалось, что гомозулины нежданности не окончены и в этом проходе можно встретить, еще что-нибудь такое же, как и впервых двух. Постепенно проход стал накреняться вниз, впрочем пока наклон был небольшой, и идти можно было без труда. Через несколько часов пути пол в коридоре сделался настолько крутым, что Святозар и вовсе остановился, да, придерживаясь правой рукой за стену, левой осветил дорогу. Теперь перед ними лежала покатая горка, хотя и не очень высокая. Придерживаясь за стены начали медленно спускаться по ней, но шедший позади всех Часлав не удержался, оступился и навалился на Мала и Изяслава, которые не выдержав его веса, упали и полетели вниз погребая под собой Звенислава, Стояна, Дубыню и Храбра. Святозар попытался устоять, вжавшись в стену, но катившиеся, словно огромный снежный ком други, наставники и проводники сбили с ног и наследника, успевшего в последний миг высоко поднять левую руку опасаясь покрыть всех и надолго лазурным светом. Их движение прекратилось лишь на самом дне, в которое плавно перешла крутая горка. Когда, все поднялись, потирая ударенные места на теле и отряхиваясь от земли, наследник огляделся и увидел перед собой небольшую пещеру, а на полу, гладко обтесанную широкую, от стенки до стенки, длинную плиту, сразу за которой начинался темный проход с ведущими вниз широкими ступенями. Святозар осветил рукой пещеру и аккуратно поставил правую ногу на плиту, и в тот же миг та пришла в движение, да надрывно заскрипев, заскрежетав, принялась опускаться вниз. Дубыня стоявший позади наследника резко схватил того за телогрейку и дернул на себя, да так, что Святозар завалился спиной на наставника, а с головы его слетела шапка.

— Ты, чего Дубыня, — поднимаясь и надевая поданную Стояном шапку, возмущенным голосом, сказал Святозар. — Один руку вырвал, другой чуть не придушил. Я же не наступил на плиту, видел же, лишь ногой ее тронул.

Наследник присел на корточки и осветил открывшуюся яму с вертикальными, каменными стенками. Плита опустилась лишь на аршин и явно застряла, так как из — под нее слышалось глухое гудение и скрежетание, она весьма зримо вздрагивала, но вниз больше не двигалась, продолжая оставаться на прежнем месте. Образовавшаяся яма была дюже широкая и в длину достигала не меньше полторы сажени так, что перепрыгнуть ее было невозможно. Можно было спуститься на плиту и перейти по ней, но Святозар решил проявить осторожность, и, вытянув правую руку вперед, зашептал заговор: «Во великих Рипейских горах, на Белой Алатырской горе поднялся зеленый росток и вырос священный Вяз, связующий мир! О, Сварог — отец Богов, о Вяз — отец деревьев! Даруй рукам моим, даруй словам моим силы создать, через эту преграду мост, крепкий и сильный, как сама Небесная Сварга!» Произнес Святозар заговор и из ладони его правой руки вылетел золотистый луч, оный упал своим округлым завершием на другую сторону ямы. Наследник стряхнул с ладони луч и тот, плавно опустился к носкам его сапог, и в то же мгновение увеличился в ширину сначала вдвое, потом втрое, а засим и вчетверо. Луч слегка выгнулся, словно мосток, вздрогнул и замер. Со стороны золотисто поблескивающий мосток казался очень хрупким, но когда на него ступил Святозар, он оказался довольно прочным, и даже не прогнулся, под такими витязями как Храбр, Стоян и Дубыня. Перейдя на другую сторону ямы, наследник озарил проход, уходящий почти вертикально вниз и выдолбленные в полу широкие, но не высокие ступени. Святозар оглянулся, и, увидев, что други, наставники и проводники перешли через золотистый мостик, протянул руку, дотронулся до него и зашептал, а когда луч упал вниз в яму и мгновенно с его поверхности иссяк, вновь занял место в начале путников и пошел вперед по проходу. Но не успел он ступить на первую ступеньку, как услышал какой-то нарастающий грохот, доносившийся из прохода, наследник остановился и внезапно из темноты на него выскочил какой-то маленький человечек и пихнул его чем-то острым в живот. Святозар почувствовал, как острие разрезало телогрейку, кафтан, рубаху, и, воткнувшись в кожу, застыло, потому как он благоразумно отступил назад, и, протянув руку, осветил напавшего на него человека.

Человек был низкого роста, не намного выше, чем дивьи люди. У него были темно-рыжие, густые, кучерявые волосы и такие же рыжие кучерявые борода и усы. Они были так густы, и так плотно покрывали лицо, что разглядеть черты его лица было невозможно, лишь выглядывал из этого рыжего леса волос, толстый бесформенный нос, да горели два крупных темно — карих глаза. Руки у человека, хотя и зрелись маленькими, но были очень мощными и мускулистыми да покрыты рыжего цвета волосами, начиная от плечей до кончиков пальцев, а короткая до пояса, без рукавов, тонкая, зеленая рубаха, прикрывала такую, же волосатую грудь и спину. На нем были одеты плотные бурого цвета штаны и обрезанные деревянные, на высокой подошве башмаки. Человек держал в руках не длинное копье с ромбовидным наконечником, которое он упер в живот Святозару. Скривив свое и так не дюже красивое лицо, он зычно выкрикнул, что-то на непонятном языке, да попытался сильнее вдавить копье в живот наследника, стараясь выпихнуть того и его путников в оставшуюся позади них яму.

— Тише, тише, — негромко сказал Святозар. — Не тыкай мне в живот копьем… Я тебя не понимаю, говори со мной на восурском языке…

— Наследник, — заметил стоявший позади всех Мал. — Он говорит на атинском языке, и он говорит. — Мал на миг прервался, вслушиваясь в крики человека. — Он говорит: «Зачем явились в царство гомозулей, убирайтесь отсюда, непрошенные гости».

— Ишь, ты, на атинском говорит, а, что, ты, гомозуль восурский не знаешь? — усмехнувшись, спросил Святозар, обращаясь к сердитому гомозулю. Но так как тот продолжал выкрикивать слова на атинском языке, велел проводнику, — Мал, скажи ему, что я наследник престола славной Восурии, Святозар, по реклу Велико — Достойный, и пришел к их царю Гмуру. — И так как проводник немедля подошел вплотную к нему, добавил, — да, скажи ему, чтобы прекратил давить мне в живот своим копьем.

Мал поравнялся со Святозаром и начал переводить слова наследника. Язык атинцев был очень нежным и мелодичным с легкими тянущимися звуками — «о» и «е». Но гомозуль слушал Мала не внимательно и продолжал громко кричать и пихать копьем в живот. Наследник почувствовал, что еще чуть-чуть и острие прорежет дыру в его животе, и, выхватив из ножен меч, да отскочив назад, взмахнул им враз перерубив копье пополам.

Гомозуль испуганно вскрикнул и тотчас отступил назад, а Святозар поднял волшебный меч ДажьБога вверх. Меч, светившийся желтоватым светом, внезапно ярко вспыхнул и на миг осветил всю пещеру, каждый ее уголок и проход впереди. Гомозуль взволнованно вытаращив глаза, глянул на меч, пригнул голову, словно втянув ее в свою и так еле видимую, широкую шею, и отступил назад, и все еще направляя обрубок копья в сторону Святозара, как бы защищаясь им от него, да весьма зычно так, что зазвенело у всех в ушах, закричал.

— Что, он кричит, Мал? — поморщившись, вопросил наследник.

— Он зовет гомозулей, — изумленно пролепетал Мал. — Кричит им, что явился Бог…

Через некоторое время послышался топот многих ног и из прохода выскочили еще несколько таких же темно-рыжих гомозуль. Они все держали в руках копья, и, направив их на путников, с любопытством посмотрели на блекло светящийся желтым светом меч ДажьБога, а после разом перевели взгляд на Святозара и опустили копья вниз. Один из них сделал шаг вперед и спросил:

— Ас, бьеше ваколэ ешла?

Святозар опустил к ноге меч, и задумался. Он сразу понял, что это был не атинский язык, а язык Богов, который он уже не раз слышал в прошлых жизнях и даже немного на нем говорил. Наследник на мгновение закрыл глаза, припоминая давно позабытый язык, а переворошив перевод слов улыбнулся, потому что гомозуль задавал ему вопрос, который звучал так: «Бог, как звать тебя?» и, все еще продолжая сиять улыбкой, ответил на восурском языке:

— Я не Бог. Я восур, звать меня Святозар. И я наследник престола Восурии. А потому, как я престолонаследник, требую от вас сопроводить меня к вашему царю Гмуру!

— А…а…,- насмешливо протянул гомозуль, и даже при этом тусклом лазурном свете, исходящем от руки, наследник заметил, как злобно глянул тот на него. А посем на чистом восурском языке сказал, — так ты не Бог… — Он кивнул головой в сторону Святозара, и, обращаясь к родичам, добавил, — Гет, ты, ошибся это не Бог… Это тать, который украл сокровища Богов… тать укравший у одного из Богов его меч.

— Не смей, лживый язык, так говорить, — гневно выкрикнул Святозар и шагнул вперед. — Не смей, говорить на меня тать, гомозуль, потому что это мой меч…мой! И мне его подарил, много веков назад, ДажьБог, чтобы я мог им карать всякую нечисть, появляющуюся на земле… Нечисть которая разрушает добро и свет.

— Слышал Гатур, — засмеявшись, откликнулся гомозуль, который первым встретил путников и чуть не продырявил живот наследника, и которого как, выяснилось, звали Гет. — Ему, оказывается, подарил этот меч великий ДажьБог.

— Я вам приказываю прекратить надсмехаться надо мной, — все более распаляясь гневом, проронил Святозар. — Этот славный меч, по имени Кладенец, не раз срубал злобные головы и уничтожал мерзостные души, и если вы не хотите отправиться туда же, куда отправились ягыни, предлагаю вам попридержать ваши языки.

Гомозули услышав слова наследника, сразу присмирели и испуганно зыркнули на меч Кладенец, а Святозар неспешно вложил его в ножны и добавил:

— Ведите меня к вашему царю Гмуру. Надеюсь у него память не такая короткая, как у тебя Гатур, старший между рядовичами, так кажется, тебя величает царь Гмур?

Гатур внимательно вгляделся в лицо наследника, перевел взгляд на светящуюся лазурным светом левую руку, и ответил:

— Нашего царя Гмура нет в престольном граде, он отбыл в другой город своего обширного царства.

— А… а… так поэтому ты, Гатур, — уже более спокойно молвил наследник. — Поэтому ты и мнишь себя здесь вместо царя Гмура?

— Хе…,- злобно засмеялся Гатур, и, подняв свою обросшую рыжими волосами голову, уставился на Святозара. — Все то ты знаешь, и как меня величают, и что я вместо царя остаюсь старшим… Что ж, тогда верно следует тебя и твоих путников. — И гомозуль наклонил голову на бок, и, заглянув за спину наследника, оглядел его путников. — Пригласить к нам в гости, пока наш царь Гмур не вернулся… — Гатур повернулся и, что-то тихо шепнул своим людям, на гомозульском языке, который Святозар много раз слышал в первой своей жизни, но выучить так и не смог. — Идите за мной! — досказал он, обращаясь к наследнику.

Гатур начал спускаться по ступенькам, а остальные гомозули расступились в стороны пропуская гостей. Святозар обернулся, посмотрел на другов и наставников, и, кивнув им головой, пошел вслед за Гатуром, приподняв левую руку вверх так, чтобы были хорошо видны ступени не только ему, но и шедшим позади него.

Проход по которому шли гомозули и гости был не широким, но с очень высоким потолком и круто спускался вниз, иногда делая повороты направо. Он был обложен камнем, да только камень тот гладким и обтесанным был лишь на ступенях. На стенах и потолке корявые с острыми краями здоровущие валуны были плохо подогнаны друг к другу так, что между ними оставались большущие щели, через которые на головы путников осыпалась земля. Спускаясь за Гатуром по ступенькам, Святозар на очередном повороте оперся правой рукой о стену и почувствовал как его, что-то резко укололо в ладонь. Он поспешно поднес руку к глазам, глянул на нее и от неожиданности остановился, потому что на правом пальце нежно горел бледно-алым светом камень в перстне царя Альма.

— Ты, чего, Святозар? — обеспокоенно спросил Храбр.

Святозар повернулся и показал наставнику горящий алым светом перстень.

— Значит, они нас ненавидят, — догадливо молвил Храбр.

— Ну, не так как нагаки, — тихо ответил Святозар. — Но любви в их сердцах к нам нет… — Наследник немного помедлил, да погодя обидчиво добавил, — ах, неблагодарные какие…,- и развернувшись продолжил свой путь.

Спускаться пришлось довольно долго, Гатур идущий впереди хранил молчание, также молчали шедшие следом гости и замыкающие шествие гомозули. И Святозару чудилось, что в воздухе словно летала какая-та опасность и ядовитая злоба. Вскоре наследник заметил, что проем прохода стал постепенно увеличиваться в ширину, ступени закончились, и, пройдя немного по ровной поверхности, вмале вышли из прохода и оказались в огромной пещере-долине. Святозар затушил руку и огляделся. В долине был построен великолепный каменный город. Свет в пещере был мерклым, точно кругом царил полумрак. Воздух насыщенный влагой и сыростью, стлался тяжелыми испарениями и был трудно вдыхаемым отчего по первому гостям пришлось даже дышать ртом.

Сама долина смотрелось прямоугольной. Стены и потолок в ней были обложены гладкими камнями и вдоль стен в ряд на небольшом удалении друг от друга стояли высокие толстые столбы поддерживающие потолок. На самом навершие, почти под потолком, в эти столбы были вставлены огромные по виду белые алмазы, окруженные по краям белыми алмазами меньшего размера. Алмазы ярко мерцали, испуская белый свет, который и освещал долину гомозулей. Столбов в долине было много, и так как пещера уходила вдаль и конца ее было не видно, подсчитать сколько их становилось невозможным.

Дома в городе гомозулей зрелись удивительно — чудесными. Это были даже не дома, а высокие в несколько этажей дворцы, построенные из розового кварца, красной яшмы, голубой бирюзы, синего лазурита, зеленого нефрита, желтого сердолика. Маленькие круглые окошки, украшенные с двух сторон витиеватыми резными узорами, с прозрачным горным хрусталем вставленным вместо стекла, несильно переливались. Вокруг дворцов были разбросаны небольшие прудики, берега каковых окаймляли голубые, да синие лазуриты. Широкие дорожки пестрого или полосатого цвета были выложены из яшмы, агата, опала и оникса. В долине было очень тепло, даже жарко и теплый дух шел, точно откуда-то из- под земли, которую из-за множества дворцов, дорожек и прудиков, совсем не было видно.

Гатур повел Святозара и его путников по дорожке, которую с двух сторон ограняли невысокие молочные опалы с красноватым отливом. Дорожка пролегала сквозь город, где слева высились прекрасные дворцы, а справа дворцы постепенно сменились на хозяйственные и рабочие дворы. Там в рабочих дворах в черных фартуках под небольшими навесами, над драгоценными камнями, сидели гомозули-ювелиры, или усердно, что-то ковали, возле огня, с красными лицами гомозули — кузнецы. На хозяйственных дворах в больших загонах у гомозуль жили весьма крупные овцы, да свиньи, которые с удовольствием поедали, что-то из длинных, нешироких чанов.

Нежданно между хозяйственными постройками появилось небольшое, ничем не занятое место, при ближайшем рассмотрении оказавшимся махонистой каменной площадкой. Гатур повернул направо и ступил на эту площадку, и, посмотрев на наследника, кивнул ему, да зачем-то злорадно засмеялся, приподняв высоко верхнюю губу и обнажив ряд белых зубов. Святозару совсем не понравился ни взгляд Гатура, ни его смех, он чувствовал внутри себя такое раздражение… Одначе решил взять себя в руки, сдержаться и не ссориться с гомозулями, чтобы потом высказать все ему — царю Гмуру. Наследник зашел на площадку, следом на нее ступили наставники, други и проводники, и тогда площадка резко дернулась, и, заскрипев, заскрежетав, стала опускаться вниз.

 

Глава двадцатая

Святозар посмотрел на Гатура, перевел взгляд на полыхающий алым светом камень в перстне и спросил:

— Когда вернется царь Гмур?

— Кхе… кхе… кхе…,- засмеялся Гатур и скривил лицо. — Скоро, скоро, только не знаю, захочет ли он тебя увидеть?

— Уж, поверь мне захочет, — грубо проронил наследник. — Я знаю одно имя, перед которым не устоит твой царь Гмур.

— Да…,- перестав смеяться и удивленно посмотрев на наследника, поинтересовался Гатур, — и что же это за имя?

— Это имя я скажу царю Гмуру, а не тебе Гатур, — заметил Святозар. — Потому как ты был всегда глуповат, и за эти долгие века так и не поумнел…И гляжу я, лишь наполнился изнутри злобой.

Глаза Гатура с нескрываемой ненавистью полыхнули огнем, он зыркнул на наследника, и выпучил вперед губы намереваясь сказать, что-то обидное, но потом перевел взгляд, и, глянув на рукоять меча Кладенца, благоразумно смолчал. Площадка неторопливо двигалась вниз и Святозар увидел, что она опускается на толстых железных цепях, которые были закреплены на обратной стороне потолка-пола с двух сторон, и, образовывая круг, крепились на тяжелых вращающихся, установленных на земле, огромных камнях. Площадка опустилась настолько, что теперь наследник смог понять, почему так злобно смеялся Гатур. Оно как там внизу была узкая длинная, каменная пещера, в которой с двух сторон стояли железные, решетчатые темницы, а в них сидели люди, и люди те были не из народа гомозулей.

Посередине пещеры поместились в ряд толстые столбы поддерживающие потолок. И в столбы, на уровне роста гомозуль, были вставлены с двух сторон факелы, которые хотя и ярко горели, но почти не давали света, посему пещера была какая-то совсем уж мрачная и сырая. Площадка опустилась почти к самому полу, Гатур спрыгнул с нее, и к нему в тот же миг с разных сторон подбежало еще с десяток гомозуль с копьями и секирами в руках, они направили оружие на Святозара и его другов.

— Ха…ха…ха…, - громко засмеялся наследник, и, медленно сойдя с площадки, шагнул навстречу к гомозулям, да схватился правой рук за направленное на него ромбовидное острие копья. — Смотри-ка, — насмешливо сказал Святозар. — Гомозули научились секиры делать, да копья, а пользоваться вы ими научились? Или это так… чтобы напугать несчастных пастухов, попавших к вам в плен.

Наследник внезапно отпустил острие, и, схватив копье, чуть ниже, за древко со всей силы пихнул им в грудь держащего копье гомозуля, а тот не удержавшись на ногах от толчка полетел на каменный пол, при этом выронив само оружие из рук.

— Да, — насмешливо продолжил наследник и положил правую руку на рукоять своего меча. — Вы как были никудышные воины, так и остались ими… А, теперь я хочу вам объяснить следующее… Я, наследник Святозар, ученик царя альвинов Альма, ведун и воин, я пришел сюда с миром, к вашему царю Гмуру…. А, ты, лживый язык, Гатур так-то ты принимаешь гостей, что скажет Гмур, когда узнает, что ты привел меня сюда в темницу?

— Он, скажет, ты — молодец Гатур, — откликнулся гомозуль злобным, словно рычащим голосом. — Он скажет, все кто приходят к нам в пещеры, есть наши враги, которые мечтают убить наших детей, похитить наши богатства, украсть наши знания… Он скажет всех, всех их, Гатур сажай в темницу…

— Нет! — страшно побледнев, выкрикнул Святозар и сделал шаг вперед и в тот же миг все копья гомозуль уперлись острием ему в грудь, а сзади он услышал, как зазвенели доставаемые из ножен другами и наставниками мечи. — Нет!..царь Гмур, не может так говорить…Ты, лжешь Гатур, я знаю его лучше тебя… я!.. я!.. Я знаю Гмура, он не может так говорить.

— Что ж, — уже более тихим голосом, заметил Гатур и испугано глянул на стоящих с мечами позади наследника другов и наставников. — Давай тогда дождемся его и все спросим… Пусть он сам повторит тебе слова, которые много раз мне говорил… А, пока я могу вам предложить лишь гостеприимные темницы… Да, и отдайте еще нам ваши мечи и луки…

— Что? — гневно проронил наследник, и шагнул вперед прямо на упертые ему в грудь копья, но испуганные гомозули тут, же благоразумно отступили назад. — Неблагодарные черви, вот вы кто… Черви которые живут внутри земли, перед вами восуры, вы слышите неблагодарные… Перед вами восуры! — Святозар тяжело задышал, сдерживая себя, а после развернулся, посмотрел на наставников и другов и громко сказал, — уберите мечи в ножны, — и когда Храбр, Дубыня, Стоян, Часлав и Звенислав выполнили веленное, повернул бледное лицо покрытое красными пятнами к Гатуру и досказал, — оружие вы наше не получите. Ведите нас в темницы и сейчас же пошлите к Гмуру весть, что его желает видеть наследник Восурии Святозар.

Гатур воззрился на гомозулей стоявших рядом, оные от страха как-то неестественно сильно выпучили глаза, и, протянув руку указуя, куда надо идти, повел гостей-пленников вперед, при этом часто оглядываясь и слегка приседая. Святозар шел, еле сдерживая рвущийся из себя гнев, понимая, что столкновение с этим мирным, но по какой — то причине озлобившемся, на все и вся, народом, кроме боли и крови ничего не принесет, уговаривая себя дождаться Гмура и тогда уже все прояснить. Идя следом за гомозулем по длинному коридору, наследник обозревал решетчатые, железные темницы в которых томились пленники. В основном это были низкорослые, черноволосые и желтокожие люди с очень узкими глазами. Они вставали с каменных лож своих темниц, на каковых лежали какие-то, серые укрывала, и, приникнув к железным прутьям своих узниц, с любопытством вглядывались в лица прибывших.

Гатур подвел Святозара к одной из темниц, в конце коридора, где сидели два темничника, открыл ее железным ключом, который висел у него на поясе на длинной связке и заискивающе улыбаясь, сказал:

— Сюда, войдут трое, а остальных я поведу в темницу напротив, она как раз освободилась.

Святозар обернулся, не зная кого взять с собой, но не успел он ничего сказать, как Храбр недовольно глянув на склонившего голову Гатура, сипло пробухтел:

— Эх, Гатур, если бы не наш наследник, Святозар, клянусь, летела бы сейчас твоя голова куды-нибудь в угол темницы. — И, повернувшись к своим путникам, добавил, — Дубыня, ты, как старший иди в другую темницу, а я и Стоян пойдем с наследником.

Святозар вошел в темницу первым, за ним следом вошли Храбр и Стоян, Гатур закрыл скрипучую дверь и замкнул замок. И лишь после того повел оставшихся гостей-пленников в пустую темницу напротив, да открыв такую же скрипучую дверь, впустил туда Мала, Изяслава, Часлава, Дубыню и Звенислава. Но не успела за ними закрыться и замкнуться дверь, как вошедший последним Звенислав, по-видимому не в силах более сдерживаться, покрылся красными пятнами, резко развернулся и с такой силой стукнул ногой по двери, что закачалась вся темница. Гатур и следовавшие за пленниками гомозули увидев разъяренное лицо Звенислава, поспешно повертались и побежали вглубь пещеры.

— Ах, вы, подлый народ, — громко закричал Звенислав, и, схватившись за прутья двери, принялся ее раскачивать. — Как вы встречаете гостей. Кого, кого, ты лживый язык, Гатур, загнал сюда?! Самого наследника восурского престола Святозара, по реклу Велико-Достойный, победителя злобного существа Нука, порожденного Пеклом, сына самого ДажьБога!.. Ты!.. Ты, гнилой гомозуль, попадись только мне, я вырву твой брехучий язык, и мне не понадобится для этого даже меч, — и Звенислав стукнул ногой о железную решетку.

— Звенислав, Звенислав, — успокаивал его Дубыня и Часлав. — Остынь, чего ты…

— Да, я, да, я… сейчас вас всех порублю, — еще громче крикнул Звенислав, и, вытащив из ножен меч, еще и еще раз стукнул ногой о железную, решетчатую дверь темницы.

Святозар немного вроде остывший, внезапно почувствовал, как вновь загорелась и забурлила внутри тела его молодая кровь воина, но Стоян схватил его крепко за плечи и немного встряхнул, да прикрикнул на Звенислава:

— Слушай, Звенислав, а ну, сейчас же остынь!.. Ишь ты распетушился он там. Мы сюда пришли не биться с гомозулями, а совсем за другим…И ты знаешь зачем, — и уже более тихо добавил для наследника, — Святозар и ты, тоже остынь… Давай дождемся царя Гмура, не стоит тебе проливать кровь, этих заплутавших в подземном мире гомозулей… Вспомни, что тебе про Гмура рассказывал царь Альм.

— Эх, — гневно заметил Святозар и скривил лицо. — Да, причем тут Альм…

— Отпусти его, Стоян, — встревоженным голосом молвил Храбр. — Чего ты его так трясешь… Видишь лица на нем нет… тут дело не в царе Альме, а в чем-то другом, ты, что не понял. — Наставник увидев, что Стоян наконец отпустил Святозара, пронзительно глянул на все еще разгневанного Звенислава, который правда перестал пинать решетку двери, весьма строго повелел, — Звенислав, сейчас же остынь, не один ты такой тут горячий, видишь, — и Храбр кивнул в сторону безмолвно взирающего на ряд темниц, наследника. — Тут есть и погорячей тебя… И нечего, вести себя тут так, чтобы из-за тебя тревожился Святозар.

Звенислав расстроено зыркнул на наследника, вложил меч в ножны, и, подойдя к каменному ложу укрытому серыми укрывалами, лег на него и затих. Святозар еще какое-то время осматривал темницы и подземелье, и тяжело вздохнув, развернулся, да только теперь смог лицезреть темницу, в каковой находился, и ее обитателей. В темнице все четыре стены и потолок были железными и решетчатыми, пол каменным и темно-серого цвета. А между их и соседней темницей небольшой промежуток составлял не больше локтя. Сама темница имела в ширину полторы сажени и такой же была ее длина. Заднюю ее часть, почти половину темницы, занимало одно большое невысокое ложе укрытое укрывалами, и на этом ложе сидели два человека. Один из них был желтокожий, низкорослый, с жесткими, длинными черными волосами, без бороды и усов. На широком, круглом лице находился небольшой нос, узкие, словно щели, черные глаза, черные брови и ресницы и тонкие губы. Этот человек был одет в широкие бурого цвета штаны, и бурую, плотную рубаху, а сверху накинут распахнутый без застежек и шнуровки длинный, до пола, ярко-синий кафтан, правда, без рукавов, но с меховым воротником. Человек этот был очень худ, но его черные узкие глаза смотрели по-доброму на вновь прибывших, а губы растянулись в широкой улыбке. Святозар перевел взгляд на другого человека и замер на месте от удивления. Тот, второй человек, был также худ, как и первый, но как только наследник посмотрел в его лицо, то вздрогнул, потому что на него смотрел мужчина средних лет с густой темно-рыжей бородой и длинными волосами цвета налитой пшеницы, с зелеными глазами, и, несмотря на худобу очень мощный в плечах. Лишь мгновение понадобилось Святозару, чтобы понять, что перед ним сидит сын Путята и Веры, брат Любавы, пропавший пятнадцать лет назад — Лыбедь.

— Лыбедь, — негромко сказал Святозар и шагнул навстречу родственнику.

Лыбедь вздрогнул, услышав свое имя, внимательно вгляделся в Святозара и покачал головой, да поднявшись с ложа, низко поклонился до земли, с хрипотцой в голосе молвив:

— Вроде, ваша милость, мы незнакомы.

— Ты, Лыбедь, из города Новыград, твой отец Путят, а мать Вера. Много лет назад ты уехал в Арапайские горы, чтобы обучиться ювелирному мастерству у гомозулей, — на одном дыхании выдохнул Святозар.

— Да, ваша милость, я, Лыбедь… откуда вы все знаете? — мужчина начал взволновано одергивать свой темно-серый чекмень, который от времени превратился в жалкие лохмотья и был дырявый, да грязный.

— Просто, я, Лыбедь, муж твоей сестры Любавы, — объяснил Святозар, и, шагнув навстречу, обнял своего родственника.

— Любава замужем, ей же было пять лет, — Лыбедь прижался к наследнику, а по его потемневшему от невзгод и тяжелой жизни в темнице лицу, потекли слезы. — Пять лет, а уже замуж вышла, да за самого наследника престола… ах, ах, ах. А, мать, отец, как они живы? — протяжно всхлипнув, поспрашал Лыбедь.

Святозар отстранился от родственника, посмотрел в его темное лицо и от недоедания впалые щеки и глаза и поборов в себе желание, так же как и Звенислав шибануть ногой решетку, ответил:

— Живы, живы и все еще ждут тебя… Но ты не плачь, скоро ты вернешься домой, поверь мне, стоит мне увидеть царя Гмура, и все в твоей жизни изменится…,- наследник тяжело скрипнул зубами.

Храбр подступил ближе к наследнику, заботливо похлопал его по плечу, и протянул руку Лыбедю, заметив:

— Ну, вот, вишь, как хорошо Святозар, родственник твой живой-то оказался, а ты переживал, что он погиб.

— Уж лучше бы погиб, чем так, тут сидючи, — вытирая глаза, ответил Лыбедь.

Храбр, Стоян и Святозар подойдя к одному общему на всех узников ложу принялись раздеваться. В подземелье, где находились темницы, несмотря на сырость было довольно-таки тепло. Наследник скинул с головы шапку и утер мокрые от пота волосы, снял с пояса ножны с мечом положил его на ложе к шапке, и принялся расстегивать да снимать телогрейку и кафтан, и разглядывать широкий порез на них от острия копья гомозуля.

— Гляди, Храбр, этот Гет, не только мне кафтан разрезал, но похоже и кожу на животе, — расстегнув короткополый кафтан, и показывая кровавый порез на рубахе, усмехаясь, сказал Святозар.

Храбр посмотрел на кроваво-красное пятно на белой рубахе, и, протянув руку, осторожно пощупал порез.

— Вот же…,- гневно протянул наставник и бросил убийственный взгляд в коридор куда убежали гомозули. — Я бы им… Но вроде, сынок, порез не глубокий.

— Да, какая разница, глубокий или не глубокий, — обиженно откликнулся Святозар, и вздохнув, сел на ложе, возле решетчатой стены темницы. — Просто не приятно и досадно… — Наследник немного помолчал ощупывая порез и еще раз вздохнув, произнес, — Храбр, можно я на ложе с края спать буду.

— Конечно, мальчик, спи с края, кто ж против, — закивал головой наставник. — А, Стоян, ляжет посередке, он у нас тут самый молодой.

Стоян расстилающий на ложе овчинники для себя, наставника и наследника, что-то хмыкнул себе под нос, но спорить не стал. Святозар положил пальцы на порез и зашептал заговор, а когда рана на животе зарубцевалась, починил порезы на рубахе, кафтане и телогрейке.

— Лыбедь, сними чекмень, я его тебе починю, — сказал Святозар. — А, то на тебя страшно смотреть.

Лыбедь смущенно снял чекмень, а под ним оказалась не менее обветшалая от времени рубаха, которую наследник тоже предложил починить, и, прошептав над вещами заговоры, предал им положенный чистый и починенный вид. Лыбедь надел рубаху и чекмень и сев на ложе, возле товарища по несчастью, который все так же широко улыбался и радостно оглядывал прибывших, принялся довольно поглаживать рукой чекмень. Святозар поднявшись с ложа, сделал несколько шагов в сторону решетчатой двери, застегнул застежки на кафтане, и, развернувшись, посмотрел на сидящего около левой стены темницы на краешке ложа желтолицего темничника, каковой также радостно, как и Лыбедь стал поглаживать рукой починенный чекмень, и часто кивать головой.

— Лыбедь, — обратился к родственнику Святозар. — А, этот человек, что с тобой сидит, кто?

— Это, — широко сияя улыбкой и на морг отрывая взгляд от чекменя, ответил Лыбедь. — Это лонгил, он уже долго сидит тут вместе со мной… Они гомозули хватают людей, которые вошли к ним в проход и сажают в эти темницы. И сидят тут темничники до самой смерти. Охо… хо…. Наследник, а сколько же лет прошло с тех пор, как я уехал из дома?

— Пятнадцать лет Лыбедь, — чуть слышно протянул Святозар и увидел, как по лицу Лыбедя потекли слезы.

— Ах… ах… ах…,- запричитал тот, утирая глаза. — Пятнадцать лет… Какой ужас… верно Чернявушка меня не дождалась, замуж поди вышла… Ох, несчастные мои отец и матушка, сколько горьких слез по мне пролили…,- и из глаза Лыбедя вновь потекли крупные слезы.

— Ну, ну, — строго заметил Храбр, усаживаясь на ложе подле Стояна. — Нечего слезы тут проливать, да наследника нашего расстраивать…Хватит с него на сегодня треволнений, утирай свои глаза Лыбедь.

Лыбедь тяжело вздохнул, вытер тыльной стороной ладони глаза и сказал:

— Вот уж хотел ювелирному мастерству у гомозулей обучиться, а вместо этого пятнадцать лет темничником пробыл…охо…хо.

Святозар заскрипел зубами, и гневно топнул ногой по каменному полу, а Храбр грубо цыкнул на Лыбедя, и, глянув на наследника, сурово произнес:

— И, чего ты, Святозар, теперь ногами тут, словно конь топотишь? Сам же повелел нам мечи в ножны вложить…А мы уже хотели научить этих гомозуль, уважать законы гостеприимства.

— Нет, — покачав головой, ответил наследник. — Нельзя с ними в бой вступать, они мирные и оружие никогда толком в руках держать и не умели… Дождемся царя Гмура.

— Ну, а раз дождемся, — более спокойным голосом, добавил Храбр. — То и не топоти, да зубами не скрипи, а то поломаешь их всех.

Лыбедь беспокойно воззрился на наследника, насухо вытер глаза, и, переведя взгляд на лонгила, который все еще продолжал восторженно гладить его чекмень, молвил:

— Чопжу, познакомься, это наследник престола, Святозар, будущий правитель Восурии, и мой родственник, он муж моей сестры.

Чопжу поднялся с ложа, сделал маленький шажок навстречу Святозару, который продолжал стоять возле двери и внезапно упав на колени, стукнулся головой об пол, и громко на ломанном восурском закричал:

— Ах, свет свечы, валикы и вечны наседник Сиотозал, да валик тот ден, кода ты ывилсы кы нам!

— Чего это он, — испуганно выдохнул Святозар и кинулся поднимать бьющегося головой об пол лонгила.

Наследник схватил за плечи лонгила, поднял его с колен и поставил на ноги. Одначе стоило ему отпустить руки, как Чопжу опять повалился на пол прямо к ногам Святозара, и, ударяясь лбом об его сапоги, с еще большим усердием принялся славить «валикы Сиотозала».

Наследник беспомощно глянул на сидящих на ложе Стояна и Храба, которые увидев его расстроено-изумленное лицо и бьющегося возле ног Чопжу принялись громко хохотать. Впрочем на выручку к Святозару пришел Лыбедь, он слез с каменного ложа, присел на корточки, обок с Чопжу, и, похлопав его по склоненной спине, сказал:

— Чопжу поднимись. Видишь, наследник не доволен тобой, а его сердить нельзя… подымись сейчас же.

Лонгил перестал биться головой, оторвал лоб от сапог наследника, и, посмотрев на Лыбедя, тихо ответил:

— Калашо, калашо свет свечы Лыбиди.

И тотчас Чопжу поднялся с колен да все еще низко склонившись перед наследником стал, пятясь назад отходить к ложу. Когда же он уперся в него ногами, наново медленно, точно пужаясь кого потревожить, сел на краешек ложа, замер, погодя подняв вверх склоненную голову и широко улыбнулся.

— Ох, — выдохнул Святозар, и, зыркнул на хохочущих Храбра и Стояна. — Глядите у вас сейчас животы от смеха порвутся, а я в наказание лечить не буду, — добавил он.

Святозар подошел к ложу и сел рядом с Храбром, который раскрыл заплечный мешок и достал оттуда жаренное мясо, и хлеб оставшийся от дивьих людей. Разделив мясо на пять частей он раздал его всем, а хлеб, так как его было мало, разделил всего лишь на три части, и подал Лыбедю, Святозару и Чопжу. Но Чопжу хлеб не взял, отрицательно покачав головой, а Лыбедь пояснил:

— Они, Храбр, хлеб не едят.

Храбр убрал хлеб Чопжу обратно в заплечный мешок, и неторопливо стал, есть холодное мясо.

Святозар сидел, смотрел на мясо и хлеб, не решаясь его съесть, а после перевел взгляд на Лыбедя, который прежде, чем съесть свой хлеб стал его нюхать, гладить пальцами и целовать, да выпустив из глаз пару слезинок, проронил:

— Хлебушек, родименький… как же я тут без тебя жил… уж и не знаю-то… Ведь эти гомозули приносят какой — то жидкий навар и не поймешь… чи они его на одной кости варили, чи вообще кости не ложили. Нет у них ни хлеба, ни ягод, ни корнеплодов…Эх. хе. хе.

— Храбр, — сказал наследник и протянул наставнику хлеб — Отдай хлеб Лыбедю, я есть его, без вас, не стану.

— Нет, — замотал головой Храбр. — Тебе надо есть, потому как тебе понадобятся силы.

— Лыбедь, возьми хлеб. — Передал наследник свой кусок родственнику, и, обращаясь к наставнику, добавил, — а, ты, Храбр еще мне мяса лучше дай, от него у меня и будут силы.

Когда не хитрая трапеза подошла к концу, Храбр, Стоян и Лыбедь разувшись, легли на ложе, собравшись отдохнуть, Чопжу утер свои тонкие губы ладонью, и, кивнув в знак благодарности наставнику, затих на месте, уставившись взглядом в пол темницы. Наследник сидевший на своем крае ложа, засунул оставшийся кусок мяса в рот, и принялся его неторопливо пережевывать, да снимать с ног сапоги и меховые чулки. Чопжу, до того точно и вовсе заснувший, внезапно легохонько вздрогнул всем телом вроде пробудившись, и полез к себе под рубаху, достав оттуда маленького в поллоктя деревянного чурбана. У этого деревянного чурбана была круглая голова, вместо глаз две вырезанные овальные дырки, и такая же точно дыра на месте рта. Две маленькие ручки были сложены на груди, а ног и вовсе не было. Чопжу бережно вынул чурбана, с огромным уважением посмотрел на него, и, упав с ложа на подогнувшиеся в коленях ноги пополз, склонив низко голову и прижимая к ней деревянный обрубок, к правому углу темницы. Лонгил дополз до угла, поставил чурбана на пол, и, уткнувшись лбом, да уперев руки в пол, застыл.

— Ах, — испугано вскрикнул Святозар, увидев как лонгил, ползком проделал путь от ложа к углу темницы, и, перестав жевать, вскочил на ноги.

Святозар оглянулся на лежащих на ложе Стояна и Храбра, которые услышав его крик немедля сели и молча уставились на спину Чопжу.

— Лыбедь, чего это с Чопжу? — позвал наследник родственника и сглотнул так и недожеванное мясо.

Стоян возле которого лежал и дремал на ложе Лыбедь несильно пихнул его в бок. Лыбедь открыл глаза, сел, сонно посмотрел на лонгила, и вновь улегшись на ложе широко зевнув, ответил:

— А, да не беспокойтесь, наследник, это он молиться чичас будет.

— Молиться? — переспросил Святозар. — Это как и кому?

— Да, как…,- зевая, пояснил Лыбедь. — Вот так на коленях будет чичас кричать — молиться. А кому… так вот тому деревянному божку с дырками в голове.

И точно, не успел Лыбедь ответить, как Чопжу вдруг поднял от пола голову, устремил взгляд на дырки в божке, и, поднимаясь на руках вверх, а потом, опускаясь вниз, то выпрямляя руки в локтях, то вновь сгибая, зашептал: «Нынышу хуычын — тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын! Нынышу хуычын — тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын!»

— Лыбедь, ты их язык знаешь, чего он шепчет? — все еще стоя на полу босыми ногами, и, держа в руках чулки, поспрашал Святозар.

— Да, вроде того: «Бог я — грешен, грешен, грешен!» — откликнулся Лыбедь, и закрыл глаза собираясь уснуть.

— Святозар, — заметил Храбр, и глянул на ноги наследника. — Ты, чего босой стоишь? Надень сейчас же чулки, да сядь на ложе, у тебя же нога больная.

Наследник кивнул наставнику головой и сел на ложе, да продолжая держать в руках чулки, которые он хотел просушить, с интересом наблюдал за молящимся лонгилом. Храбр успокоенный тем, что Святозар послушался его, лег на ложе, где уже мирно дремали Стоян и Лыбедь и закрыл глаза. А Чопжу тем временем продолжал биться головой об пол и шептать: «Нынышу хуычын — тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын!» Вдруг он резко поднял руки вверх, и громко выкрикнул: «Тыйчтын!», а посем так саданул лбом о пол, что Святозару показалось, бедный лонгил таким ударом разломил лоб на две части. Наследник бросил чулки на ложе подскочил к затихшему на полу Чопжу и присев около него на корточки, осторожно поднял голову и заглянул в лицо, будучи уверенным, что лицо лонгила уже заливает алая кровь. Но Чопжу на удивление был здоров, а лоб его совершенно цел. Чопжу недоуменно зыркнул на встревоженного Святозара, два раза моргнул и помотав головой освобождаясь от удерживающих его рук, вновь начал «приседание» на руках, теперь зашептав: «Нынышу — хуычыны жоуынч! Нынышу — хуынчыны хуанын!»

Святозар поднялся, подошел к спящему Лыбедю и принялся его тормошить.

— Лыбедь, — наконец-то, добудившись родственника, спросил наследник. — А, теперь чего он говорит? И вообще, долго он так будет головой биться?

— А…а…а…,- широко зевнул Лыбедь, и, не отрывая головы от ложа, буркнул. — Да, наследник, чего вы, тревожитесь… он так, часто делает. Падает на колени перед этим божком, и бьется головой и шепчет. А, чичас он говорит: "Бог — спаси меня! Бог — прости меня!» Не беспокойтесь, вы так, лоб он себе не расшибет, он у него крепкий.

— Святозар, — недовольно заворчал Храбр, которого несмотря на вопли Чопжу уже сморил сон. — Чего скажи мне ты босиком по полу шлындраешь, давно не болел. Сейчас же ложись отдыхать… Ох, ну, до чего же ты, беспокойный, — Храбр повернулся на бок и уткнулся носом в спину уже мирно спавшего Стояна.

— Ну, как же спать можно, при таких криках… Мне точно не уснуть, — заметил наследник, и, взяв с ложа чулки, вновь опустился на него.

Святозар положил на ложе озябшие ноги и укрыл их телогрейкой, просушил заговором чулки и посмотрел на все еще молящегося лонгила. Наконец Чопжу опять сильно саданул лбом о пол так, что наследник поморщился, услышав глухой удар кости о камень. А немного погодя Чопжу взял своего божка двумя руками, и, пятясь назад на коленях, пополз к ложу. Он уперся в ложе ногами, на которых были обутыми короткие, тканевые сапоги с тонкими подошвами, поднялся в полный рост, с большим почтением засунул чурбана запазуху, и ласково глянув на наследника, сел на краешек ложа.

— Это кто? — указав пальцем на спрятанного под рубахой божка, вопросил Святозар.

— Ыто валикы и вечны Нынышу! — ответил лонгил и еще шире улыбнулся, так, что глаз его и совсем не стало видно.

— Нынышу — это Бог? — поинтересовался наследник.

— Нынышу…,- протянул Чопжу, и, закивал головой. — Да, да, Бог, Бог.

— А, имя у твоего нынышу есть? — поспрашал наследник, словно решил выяснить в этом вопросе все до конца.

— Ымя? — не понял спроса наследника лонгил и выпучил глаза, так что теперь стало хорошо видно, что они черного цвета.

— Ну, да имя, я — Святозар, ты, — и наследник показал указательным пальцем на лонгила. — Ты — Чопжу, а у него какое имя?

— Ымя? — опять повторил вопрос лонгил и недоуменно пожал плечами.

— Ну, да… да, имя, — начал вновь объяснять наследник. — Я — Святозар, ты — Чопжу, он — Лыбедь, а нынышу твоего как зовут?

— Нынышу завут нынышу, — ответил Чопжу и сделался весьма серьезным.

— А, так его и зовут нынышу. — Догадался Святозар, а когда увидел, что лонгил закивал, молвил, — Чопжу, а чего объясни, мне, ты ему так головой бился, и зачем просил, чтобы он тебя спас и простил. Ну, спас, еще, ладно, — и наследник, погладил пальцами сухие от непогоды губы. — Ясно, ты хочешь отсюда выйти и просишь о помощи. Но вот я не понял, чего ты ему твердил, что ты грешен и зачем просил его, тебя простить. И чего ты вообще здесь сидючи мог такое натворить, да согрешить, чтобы засим так бабахаться головой об пол.

Лонгил закачал из стороны в сторону не только головой, но и всем своим изможденным телом, сделал несчастное лицо страдальца, и тяжело вздохнув, так точно поднялся только, что на высокую гору, ответил:

— Я глешен с ложденыы… Охо… хо… с ложденыы.

— Не понял, как это с рождения, — удивился Святозар, и, убрав с ног телогрейку, натянул на них чулки. — Это ты, чо не успел родиться, и уже грешен?

— Да, да, — радуясь понятливости наследника, произнес Чопжу, и погладил через рубаху своего божка. — Как лодилсы, сазу соглешыл, потом соглешыл — гуд маты взыл, соглешыл — шагнул по зымлы, соглешыл — скот сел велхом, соглешыл — жену взыл. Ох…глешен, тыйчтын, тыйчтын… Мыньсынь хуычын тыйчтын!

— Что, ты, сказал Чопжу, я не понял? — протянул Святозар, услышав новые слова.

— Казал наседник Сиотозал, что такы я глешен, — вздыхая и все еще покачиваясь из стороны в сторону, пояснил лонгил.

— Какой-то у вас странный Бог, — заметил Святозар и усмехнулся. — Погляди какой он у тебя маленький, ты его под рубахой носишь, он простая деревяшка, а ты, человек, по сравнению с ним огромный и сильный…Наступи ты на него ногой и ничего от него не останется, лишь обломок дерева…. Разве Боги такие могут быть? Нет, конечно, не могут. Боги должны быть сильнее и мудрее тебя, они должны показывать свою силу, а иначе кто будет верить и уважать такие деревяшки. — Наследник на миг прервался увидев, как оробело на него уставился Чопжу, — да, и вообще, что это за вера у вас такая…Не успел родиться — грешен, грудь матери взял — грешен, на лошадь сел — грешен, жену взял — грешен. Ха…,- Святозар пожал плечами и спросил, — а, что же тогда не грешно делать?

Лонгил нанова выпучил свои глазки, и щелочки настолько увеличились, что наследник узрел испуганно бегающие из стороны в сторону черные зрачки. Чопжу тревожно потер ладони друг об дружку и тихо проронил:

— Жит по чыстому не глешно, — а после закрыл рот рукой.

— Это как по-чистому, — заинтересовался наследник и слегка подался телом вперед, точно жаждая вызнать весьма чего-то занимательное.

— Далекы степы бискайны, — зашептал Чопжу и боязливо оглянулся, будто страшась, что его кто-то может подслушать. — Около молы даликогы, лежат голы валикы. Жит тех голы без диты, без жены не глешно. Тогда жит голы валикы станыш потом как голы, как сам голы.

— Чего, чего, — не понимая пояснений лонгила, переспросил Святозар и порывчато замотал головой. — Какие валикы голы, ничего не разберу.

— Ох, наследник, — просыпаясь и усаживаясь на ложе, негромко откликнулся Лыбедь. — Вера у них такая…Тот кто живет с детьми и женой, тот грешен, после смерти обратиться в землю. А тот, кто живет по-чистому, уходит он в горы, что лежат где-то на берегу Белого океана, и живет в них, и тады после смерти сам становится горой.

— В камень, что ли обращаются? — поспрашал Святозар и черты его красивого лица чуть зримо дрогнули.

— Ну, вроде как в камень, — пожимая плечами добавил Лыбедь.

Наследник перевел взгляд с улыбающегося Лыбедя на перепуганного Чопжу, который малеша выгнул спину и склонил вниз голову, наверно намереваясь вновь упасть на пол и помолиться, и чуть слышно молвил:

— А, душа куда уходит?

— У них по вере души нет, — также тихо ответил Лыбедь, и, усмехнулся. — Душа это тоже грех.

— Тогда я, чего — то не понял…,- начал было Святозар, но договорить ему не удалось.

Потому что лонгил вдруг громко закричал: «Тыйчтын! Тыйчтын! Тыйчтын!», упал на пол на колени, вытащил деревянного божка из запазухи и пополз в угол молиться.

— Во, — довольным голосом заметил Лыбедь и указал на лонгила пальцем. — Сызнова пополз молиться, так как услышал про душу.

— И, что он так часто молиться будет? — расстроено произнес Святозар, узрев очередные приседания Чопжу перед чурбаном.

— Я, же говорил, наследник, измучает он вас своей мольбой, — разводя руки в стороны проронил Лыбедь. — Коли вы так будете за ним наблюдать… Вы вот пример берите с ваших другов. Глядите, как крепко спят и все им ни по чем, — и Лыбедь показал на мирно почивающих Стояна и Храбра.

— Как же можно так верить? — словно не слыша родственника, возмутился Святозар.

Наследник посмотрел на лонгила, усердно отбивающего поклоны перед пустым деревянным чурбаном, негромко говоря: «Нынышу хуычын — тыйчтын!» и обратился к нему:

— Чопжу, что это за глупая вера… и Бог у вас…То не Бог совсем, а деревянный обрубок, и чего ты перед ним кланяешься, не пойму, — дополнил он приметив, как Чопжу еще сильнее стал бить лбом о пол и громче говорить: «Тыйчтын! Тыйчтын!» — И вообще, — продолжил наследник, — с чего ты решил, что родиться грешно, любить грешно, жить грешно. Глупая, глупая вера, да, то и не вера вовсе, а так… Верно Боги к вам никогда не приходили.

— А…а…а!.. — возопил лонгил еще зычнее. — Жоуынч, жоуынч, жоуынч!

Храбр от крика Чопжу проснулся и сев на ложе тревожно глянул на Святозара, затем перевел взгляд на лонгила и вопросил:

— Чего он кричит?

— Кричит, чтобы его спасли, — засмеявшись, молвил Лыбедь и улегся на ложе.

— А, от кого, — беспокойно обозревая полутемное подземелье, и не видя там никакой опасности, поинтересовался Храбр.

— Судя по всему от меня, — ответил Святозар и принялся укладываться на ложе подле Храбра.

— От тебя, — замотав головой, как бы отгоняя сон, переспросил наставник.

— Ага, от меня, — зевнув, пояснил наследник и укрылся сверху телогрейкой. — Мне его вера не понравилась. И, вообще, если он продолжит так кричать и шептать, придется мне, что-то сделать, потому что я при таких воплях точно не усну… Храбр, я так устал, ну скажи ему, чтобы он замолчал, нельзя же так кричать, в самом деле.

— Эй, Чипжа, Чипжа, — окликнул лонгила наставник.

Святозар и Лыбедь громко засмеялись.

— Чопжу. Храбр, его зовут Чопжу, — поправил наставника Святозар.

— А, все для меня едино чи Чипжа, чи Чопжу. — Смущенно произнес Храбр, и, поправившись, добавил, — Чопжу, ты там шепчи тише, а то наследник устал, а при таком шуме и верно уснуть тяжело.

Лонгил хоть и не откликнулся, но услышав просьбу Храбра зашептал тише.

— Они все же не злобный народ, — зевая, проронил Лыбедь. — Добрые они люди, тока беда с этими ихнями молитвами.

 

Глава двадцать первая

Все последующие дни пребывания в темнице слились для наследника и его путников в одни сплошные полутемные сутки. В подземелье, где не было солнца, и царил вечный полумрак и сырость, день и ночь не сменяли друг друга, а изредка приходящие гомозули приносящие жидкий, пустой навар для темничников, да меняющие факелы, не разговаривали ни с кем и даже не отвечали на вопросы наследника. Святозар первое время развлекал всех в подземелье, покрывая стены пещеры лазурным сиянием, который горел хотя и не долго, но приносил в подземелье свет, да радовал темничников. Лонгил Чопжу молился так часто, что стал выводить из себя не только Святозара, но даже Храбра и Стояна.

Гатур появлялся в подземелье еще реже, и когда наследник спрашивал его о царе Гмуре, злорадно отвечал, что тот не прибыл, и в то же время беспокойно поглядывал на темницу где сидел Звенислав, и на лазурный свет на стенах подземелья. Но чем дольше длилось заключение, тем более раздражительным становился наследник, и все чаще ему стало казаться, что Гмур уже давно в городе и просто ему, лживый Гатур не сообщил о Святозаре. Подогревая себя такими мыслями, наследник не выдержал и как-то, когда в очередной раз гомозули притащили железную бочку с наваром, а Гатур пришел, злорадно посмеиваясь смотреть на темничников, громко закричал на него, и как когда-то пинал Звенислав дверь, так и сам принялся ее ударять. Темница, не ожидающая такой мощи, стала сотрясаться, скрежетать и скрипеть.

— Где, где, Гмур! — кричал наследник. — Сейчас я достану меч моего Бога и отца и разрублю напополам эту темницу, а потом схвачу тебя за бороду и потащу к твоему царю. И сейчас же принеси мне и моим людям еду… Еду, слышишь Гатур, а не эти помои… Не хватало еще, чтобы я наследник престола славной Восурии, человек, которому твое племя обязано жизнью, словно пес лакал этот навар.

Гатур увидев разбушевавшегося Святозара, которого не могли успокоить ни Стоян, ни Храбр, развернулся и побежал к каменной площадке следом за ним, бросив железную бочку с еще не розданным наваром, также быстро поспешили гомозули, на ходу испуганно оглядываясь.

— Святозар, успокойся сынок, — тихо уговаривал его Храбр, видя, что разгоряченный наследник кинулся к ложу за мечом. — Мальчик, успокойся, ну, чего ты, погоди…

Наследник достал из ножен светящийся желтоватым светом меч, положил его на ложе и тяжело задышал, стараясь успокоить себя и остудить молодую горячую кровь.

— А…а…а!.. — нежданно возопил Чопжу, и, упав на колени, пополз к правому углу держа в руках своего деревянного божка.

Он поставил чурбана на прежнее место на пол и принялся шептать: «Нынышу хуычын — тыйчтын, тыйчтын, тыйчтын!»

— Ох, — негромко заметил Храбр, и постучал по спине лонгила ладонью. — Чопжу, ну тока не сейчас.

Лицо Святозара покрытое красными пятнами, побледнело. Он глянул на кланяющегося перед чурбаном Чопжу, скривил губы, и, протянув руку, вперед, направив ее на божка, беззвучно шевеля губами, зашептал заговор. И в тот же миг деревянный чурбан лонгила покрылся лазурным светом и засиял. Мгновение… и сияние стало покидать тело и руки божка и всасываться в дырявые очи и рот. Еще кажется морг и у деревянного чурбана уже лучились лазурью лишь глаза и рот. В очах внезапно завертелся лазурный свет, он вертелся по кругу по первому медленно, но постепенно все, убыстряя и убыстряя завитки, и резко остановившись, образовал два, точно нарисованных лазурных глаза. Деревянные веки над очами дрогнули и закрылись, однако вмале сызнова открылись и посмотрели прямо на затихшего, в немом восторге, лонгила. А продолжающийся светиться лазурью рот, погодя тяжело и коряво зашевелился, заскрипел и сомкнулся. Совсем немного рот чурбана был закрыт, но потом, также скрипя и неестественно растягиваясь по краям, разомкнулся. Какое-то время он был недвижно раззявлен, и внутри него нежно горела лазурь, а после рот опять начал закрываться, при этом пытаясь, что-то сказать, и посему очерченные по дырке, тонкой лазурью, губы изогнулись полукругом. Одначе сказать у божка не получилось. Впрочем, чурбан настойчиво шевелил губами, растягивая их в разные стороны, выгибая дугой и складывая в дудочку, и слышался тихий скрип и скрежетание. При этом божок часто мигал своими деревянными веками, то прикрывая, то открывая лазурные очи, словно помогая тем самым скорее разработать губы, и вскоре освоившись со своими устами, вымолвил на чистом восурском языке:

— Не грешен ты, не грешен Чопжу… Прекрати меня мучить своими молитвами, а то я сейчас же обращу тебя в землю.

Чопжу молча, взирал на божка, а засим задом, на коленках, все еще прижимая тело к полу, приподняв над ним лишь голову, и не отводя изумленного взгляда от говорящего рта чурбана, пополз от него к ложу.

— Поднимись, Чопжу, — вновь скривив губы сказал божок. — Сам подымись и меня подыми так как мне здесь. — Чурбан вытянул вперед губы, и издав, что-то похожее на «бр. р…р. р», добавил, — сквозит мне тут по полу.

Чопжу кивнул головой, поднялся на ноги, испуганно поглядывая на божка и сложив вместе руки на груди, замер.

— Ну, чего, ты, Чопжу, — промолвил божок. — Бери меня скорей, на руки, али ты хочешь, чтобы я захворал?

Чопжу продолжал безмолвно стоять, прижимая к груди сжатые вместе ладони рук и выставив вверх пальцы, но затем он все же сделал один маленький робкий шажок навстречу к божку, и наново недвижно застыл на месте.

— Ну, ну…,- протянул чурбан. — Смелее, смелее, Чопжу.

Лонгил еще какое-то время колебался, преодолевая нерешительность, и, наконец, глубоко вздохнув, шагнул к божку и присел на корточки перед ним.

— Давай, Чопжу, бери меня, тока на колени не падай, — пояснил божок и неестественно выгнул вверх губы, так что они заскрипели. — Мене не нравится, когда ты на коленях ползаешь, я весь прямо раздражаюсь, и мне хочется тады, этого деревянного чурбана раздавить… ах! чего- то я не то говорю…

Чопжу сидящий перед божком на корточках, протянул к нему руки, робко его взял за тело и поднес к лицу.

— Ну, здравствуй, Чопжу, здравствуй, — заметил чурбан и растянул губы, желая показать улыбку. — Больше мене не молись, так как это делаешь ты… А, то у меня начинает голова болеть от твоих криков и шептаний… Да, и вообще, не люблю я кады передо мной лбом бьются и донимают постоянным выпрашиванием прощения.

— Нынышу ханычын тынчуаны ыныян лохы сыйчын, — быстро зашептал Чопжу, не сводя пристального взгляда с лазурного рта. — Лхысы тынчуаны чыншы иын ханычын суыны.

— Погоди, погоди, Чопжу, ты, чего не видишь, я на твоем лонгилском языке не говорю, — хмыкнув, отозвался божок и попытался изобразить с помощью губ усмешку. — Я его не знаю… Ты же видишь, я говорю на восурском языке… так, что давай переводи, что ты там пролепетал.

— Я, казал, — дрожащим голосом, пояснил Чопжу. — Нынышу ты сегды либил эты мылитвы. Мы сегды ланьше тык тыбы почитылы.

— Ничего подобного, — возмущенно молвил чурбан. — Никогда я эти молитвы не любил, я ж тебе раньше сказал, они меня раздражали… Да, и вообще, ты разве не понял, я говорю на другом языке, и вашего понять не мог, оттого и молчал так долго. — Божок на миг прервался и внезапно негромко кашлянул. — О… вишь, ты меня застудил на этом холодном, каменном полу… Говорил же я тебе, подымай, подымай меня Чопжу, чую я хвора на меня нападает… а ты все медлил… медлил… Вот и до медлился… тяперича я кашляю, а там жар пойдет, озноб… Умру я, так и не пожив, не поговорив с тобой… да улятит моя душа деревянная прямохонько в Ирий-сад к моему отцу ДажьБогу…Ой! чтой — то, я, опять не о том… — Чурбан вновь замолчал, закрыл рот, плотно зажав лазурные губы, будто обдумывая, что-то, а после чуть слышно добавил, — давай, Чопжу, запихивай меня к себе под рубаху, может я там отогреюсь, да выздоровлю… И покуда я там буду отогреваться, не смей меня тревожить и вытаскивать.

Чопжу восхищенно зыркая на деревянного чурбана, у которого внезапно ожили глаза и рот, а все остальное тело, включая голову и руки, остались неподвижными, закивал головой и с огромным почтением положил божка себе под рубаху. Он неторопливо поднялся с корточек, и, развернувшись, посмотрел на стоявших позади него восуров, перевел взгляд на сидевшего на ложе и молчавшего наследника и торжественно сказал:

— Видиш, наседник Сиотозал, какы у меня Нынышу…

— Чего, ты, меня опять зовешь, — недовольным голосом заворчал из-под рубашки божок и, послышался негромкий скрежет деревянных губ.

— Нет, нет, Нынышу, я туты обисаы наседнику Сиотозалу, — ласково поглаживая через рубаху божка, ответил Чопжу. — Обисаы, чо ты живы… Живы Нынышу.

— Ну, тады, нечего меня по пустякам звать, а…а…а… — Судя по всему зевнув, заметил божок и уже более тихим, словно сонным голосом, дополнил, — тихо, ты, там Чопжу, я буду спать.

Чопжу опять кивнул головой, и победно посмотрев на наседника Сиотозала, который всеми силами пытался убрать с лица улыбку, бодрым шагом пошел к ложу и сев на краешек, да изобразив на лице чувство огромного торжества и радости, закрыл глаза.

Святозар увидев наконец затихшего в восторженном порыве Чопжу, повалился на ложе и уткнувшись лицом в телогрейку, засмеялся, сотрясаясь всем телом. Храбр и Стоян тяжело хмыкнули носами, и, отойдя к решетке, повернувшись спиной к Чопжу, тихонько засмеялись, еле сдерживая себя, чтобы не захохотать вслух. Один Лыбедь стоял, разведя руки в стороны и оглядывал то затихшего Чопжу, то смеющихся восуров. Потом он не выдержал, подошел к Стояну, и, похлопав его по спине, спросил:

— Это, чего, наследник, что ли учудил?

— Ага, — не прекращая смеяться, ответил Стоян.

— А, как же теперь? — взволнованным голосом поинтересовался Лыбедь. — Как же теперь он верить будет?

Святозар оторвал от телогрейки раскрасневшееся лицо, испрямился и прекратив смеяться, весьма бодро сказал:

— Нынышу теперь будет учить их правильно жить. Так как велят Боги, которые породили не только нас, но, и их — лонгилов, и все другие живущие на земле народы. Жить и радоваться каждому дню, солнцу, ветру, звездным светилам! Жить, наполняя свою душу любовью к родным и близким, любимой и детям, другам и своей земле!.. Жить — идти, шагать по этой жизни. Шагать по пути Прави, отвергая Кривду, отвергая зло и тьму… И всегда, помнить, что ты — человек рожденный Богами, чтобы жить, а не каяться, молиться, вечно выпрашивая, что-то у Богов… Жизнь- это путь и борьба, это бой. Каждый восур идет по этому пути, бьется с темной силой и побеждает, и именно поэтому в нас и живет наша вечная и бессмертная душа. Умирает у нас только тело, душа же уходит в Ирий-сад, туда в Сварожьи луга, чтобы отдохнуть и набраться сил, а засим наново вернуться и продолжить вечный, никогда не прекращающийся круг жизни и смерти, путь борьбы добра и зла… И так будет бесконечно долго, вечно… пока существуют создавшие нас Боги, пока существует наша Мать Сыра Земля, пока существуют звезды кругом нас… Вот так теперь их будет учить жить Нынышу, так как когда-то учил меня мой извечный отец ДажьБог… — Наследник на миг прервал свою речь, и широко улыбнувшись, добавил, — еще никогда я не создавал духа…Никогда…Это очень сильная магия, мало доступная простым ведунам… и надо же получилось, верно сам ДажьБог мне помогал… В этого нынышу попали знания моей души и он теперь понесет эти знания, и вложит их в души лонгилов, чтобы знал этот народ, что у каждого из них есть бессмертная душа, и что жизнь — это не донимание Богов молитвами, а собственный путь, который проходит каждый человек сам. — Святозар прервался, потому как услышал, что заскрипела, заскрежетала площадка, на которой приезжали гомозули.

Он поднялся с ложа, и, взяв в правую руку меч, шагнул к решетчатым дверям темницы. Храбр увидев в руках наследника меч, подошел к нему вплотную положил свою ладонь на руку Святозара сжимающую рукоять меча и твердым голосом, сказал:

— Мальчик, сейчас же положи меч, иначе, ты натворишь не поправимых дел о которых погодя будешь жалеть… Послушай меня, сынок.

Святозар хотел было, что-то сказать, и даже открыл для этого рот, но сдержав себя, развернулся, и, подойдя к ложу, вложил меч в ножны, снял сапоги, да улегшись на него, укрыл голову и тело сверху телогрейкой.

— Вот и умница, — довольно отметил Храбр и потер друг о дружку ладони. — А, с ними буду говорить я.

Но говорить не пришлось, так как перепуганные насмерть Гатур и гомозули принесли глубокую мису полную вареного мяса, и, подойдя к дверям темницы, в которой находился наследник, испуганно остановились и завертели головами, страшась потухающего на стенах лазурного света и нападения сзади. Гатур негромко прокашлялся, желая обратить на себя внимание Святозара, но так как тот не подымался с ложа, а около двери стояли, молча взирающие на него Храбр и Стоян, поднял голову, посмотрел в их лица и громким, но прерывистым голосом, сказал:

— Славный наследник восурского престола просим тебя и твоих другов отведать только, что приготовленное мясо. И хотим, тебе, поведать, что скоро прибудет наш царь Гмур, потому как мы послали к нему весть, что ты явился в наше царство!

— Вот это и хорошо! — ответил за Святозара Храбр. — Это хорошо, что отправили к нему весть. Это уже давно пора было сделать, потому как, где это видано, чтобы наследник престола и его воины… — Храбр гневно глянул на Гатура так, что тот от страха присел. — Где это видано, чтобы воины вооруженные мечами, да луками сидели в темницах. И мясо правильно сделали, что принесли, а то на вашей воде, наш наследник совсем исхудал… А уж мне это дюже не нравится, кады наш Святозар худеет…. Так, чего встали глаза округлив, накладывайте мясо в наши мисы, да кормите нас… Да, и не забудьте других темничников накормить, тем же мясом, что и нас, и заберите у них у всех мисы, и помойте, а то они такие грязные на них смотреть противно, а уж есть и подавно.

Последующие дни до приезда Гмура Святозара, другов, да и других темничников кормили вареным или жареным мясом. И присутствовавший при этом Гатур всякий раз низко кланялся и просил наследника, не волноваться так как царь уже скоро прибудет. Святозар, с которым стали теперь уважительно разговаривать смог поведать старшему между рядовичами, что ящер в среднем проходе уже давно не кормлен и дюже голоден, и желательно все же его накормить, потому как не должно содержать в голоде существо столько лет верно служащее гомозулям. Когда Гатур услышал про ящера, то безмолвно затих на месте, ошарашено глядя на наследника, а немного отойдя, спросил:

— А, ты, наследник, откуда знаешь, что он голоден?

— Он сам мне об этом сказал, — усмехнувшись, ответил Святозар. — Да, там и говорить не зачем было, сразу видно, какой он голодный.

— Чего, же тогда, раз он такой голодный… он не съел тебя? — гневно вскрикнул Гатур, и, закрыв рот ладошкой, испуганно зыркнул на Святозара.

— Гатур, я же тебе говорил, — молвил наследник и покачал головой так, что встрепенулись на ней его каштановые, волнистые волосы. — Ты за эти века не поумнел, как был глупцом так и остался… А, он ящер, очень умное существо и сразу признал во мне того, кто я есть на самом деле.

— А, кто же ты есть на самом деле? — удивленно поспрашал Гатур.

— Да, ты, посмотри внимательно…,- молвил наследник и глянул на гомозуля своими голубыми глазами. — Посмотри мне в лицо… ты, что ж не узнаешь меня?

Гатур внимательно вгляделся в лицо наследника и отрицательно закачал головой, Святозар же тяжело вздохнул, и, отойдя к ложу, тихо добавил:

— Наверно, ты за это время еще и ослеп.

Гомозуль ничего не сказал в ответ, лишь раздраженно посмотрел на лежащий на ложе в ножнах меч Кладенец, и убрался из подземелья. А в следующий раз, когда гмуры принесли еду, Гатура среди них не было.

Чопжу после того, как его деревянный божок ожил и превратился в духа, перестал молиться как прежде и падать на колени. Поначалу он еще пытался это сделать, но Нынышу всегда так широко раскрывал рот, часто моргал веками и возмущался, что лонгил даже не успевал доползти до угла, как божок заставлял его подняться. А потом, когда Чопжу возвращался на ложе, Нынышу начинал неназойливо учить его вере в Сварога и его сыновей Сварожичей, постоянно вспоминая своего отца ДажьБога. Не только Чопжу внимал божку, но и сидящие в соседней темницы пятеро лонгилов приникали к решеткам всякий раз, как Нынышу начинал поученье и тоже внимательно слушали его. Они также как и Чопжу перестали ползать на коленях и молиться, и, поставив своих таких же деревянных, но не говорящих, чурбанов, в угол, как повелел им Нынышу, слушали про Сварога. Эти пятеро лонгилов знали восурский хуже, чем Чопжу и поэтому, часто переспрашивали Нынышу, ужасно коверкая восурские слова. Божок всяк раз кривил свои лазурные губы и заставлял Чопжу переводить его слова на лонгилский. Теперь с того края ложа, постоянно слышались перемешанные восурские и лонгилские слова, которые говорил Нынышу, и очень громко переводил Чопжу. От этой нескончаемой говорильни, прерывающейся лишь редким сном божка, у Святозара начинала болеть голова, он недовольно смотрел на Нынышу и Чопжу и просил Храбра угомонить их обоих. Нынышу очень уважал Храбра и когда тот цыкал на божка и Чопжу, сразу замолкал, повелевая молчать и лонгилу. И сидел потом безмолвно на коленях у Чопжу прижатый к рубахе, плотно сомкнув лазурные губы и изредка моргая деревянными веками… Одначе проходило какое-то время и Нынышу вновь размыкал рот, и начинал свой нескончаемый сказ.

— Ох, нехорошо- то, — всякий раз замечал Лыбедь, когда божок после недолгого молчания начинал свое поученье. — Не хорошо веру-то менять.

— Да, какая у них вера, какая, — разумно говорил Храбр. — Разве то вера, то так шептание перед деревянным чурбаном, да выпрашивание вечного прощения. Да и, что это за жизнь такая… Грешен ты от рождения до смерти, зачем же тогда и вовсе рождаться, зачем жить… И каково твое назначение на земле тады? Неужели это вымаливание прощения за то, что ты родился? Ступил на землю, пошел по ней?.. Нет это не вера… это так неизвестно, что… Вот и не зря выходит, мы их называем язычниками, потому как только языками они и могут чесать.

 

Глава двадцать вторая

Через некоторое время в подземелье явился Гатур и гомозули, однако еду в этот раз они не принесли. У каждого из гмуров в руках были копья и секиры, которые они благоразумно не направляли на темничников, а держали вертикально вверх. Гатур подошел к темнице Святозара, низко поклонился и сказал:

— Славный наследник восурского престола Святозар, по реклу…

— По реклу Велико-Достойный, — подсказал, прервавшемуся гомозулю, Храбр.

Гатур кивнул головой и продолжил:

— По реклу Велико — Достойный, тебя приглашает в свой дворец доброхот, заботник, рачитель, благодетель, заступник, царь всех гомозулей, рассудительный, Гмур Достохвальный и Достопочтенный, Старший Кузнец всех кузнецов, Величайший Ювелир всех ювелиров.

В подземелье наступила тишина, замолчали все темничники, смолк Нынышу, а Святозар поднялся с ложа и пристегнув к поясу ножны с мечом, оправив кафтан и волосы, усмехнувшись, весьма недовольно проронил:

— Ишь, ты, наплел же он себе величаний… а раньше был просто царь Гмур.

— Ты, пойдешь один, — подходя к двери темницы и протягивая к замку ключ, молвил Гатур.

— Нет, — громко ответил Храбр, и, поднявшись с ложа, встал позади Святозара. — Наследник один не пойдет. Он будущий правитель славной Восурии и не должно ему одному ходить.

Гатур тяжело вздохнул, обернулся на темницу, где сидели други наследника и где, приникнув к решетчатой двери стояли, и безмолвно на все взирали Звенислав и Часлав, и добавил:

— Хорошо, но только два сопровождающих, только два.

— Пойду я, — опередив Святозара, произнес Храбр. — Я и Дубыня.

— Почему это ты и Дубыня? — раздраженным голосом спросил Стоян, и, поднявшись с ложа, шагнул к двери.

— Потому что мы с Дубыней, взрослые люди, — незамедлительно отозвался Храбр, и многозначительно посмотрел на Стояна. — И в случае чего знаем, как себя вести не только с Гмуром, но и… — Наставник понизил голос так, чтобы было слышно лишь Стояну. — Но и со Святозаром… А, ты, Стоян остаешься старшим здесь.

— Ну…,- протянул было Стоян.

Но Храбр его резко перебил, коротко и сердито дохнув:

— Никаких, ну! — И кивнув Гатуру, сказал, — пойду я и из темницы напротив ратник Дубыня.

Гатур открыл темницу, выпустил Святозара и Храбра, и, закрыв за ними железную, решетчатую дверь замкнул замок да развернувшись, направился к темнице напротив, где его ожидал Дубыня. Но подойдя к темнице, он остановился, в нескольких шагах от нее, и стал беспокойно перебирать ключи, висевшие на поясе, на длинной связке, точно не в силах найти нужный.

— Гатур, — сказал Святозар, увидев бесплодные попытки гомозуля найти нужный ключ. — Открывай дверь, не бойся моего дружинника Звенислава, не вырвет он твой язык, я обещаю.

Гатур услышав наследника тотчас разыскал нужный ключ, и, подойдя к темнице, все же опасливо принялся открывать замок и поглядывать на присевшего на ложе Звенислава. Когда он, наконец, отомкнул замок и дверь да выпустил Дубыню, то тут же резко закрыл ее, быстро повернул ключ, и, отскочив от темницы, успокоено выдохнул. Дубыня выпущенный на волю подошел к наследнику и Храбру, пожал последнему руку и поправил сзади кафтан на Святозаре. Гатур вновь поклонился наследнику и повел их сквозь подземелье к поднимающейся площадке. Гомозули вооруженные секирами и копьями окружили наследника и наставников, и все еще направляя острые наконечники оружия вверх, пошли следом за гостями — пленниками.

Поднявшись на площадке в город, и пройдя немного по дорожке отделяющей жилые постройки от рабочих и хозяйственных дворов, повернули налево и вошли в жилые пределы города гомозулей, где справа и слева от полосатой дорожки из агата, ограненной дымчатыми кварцами, стояли прекрасные дворцы. С одной стороны дорожки стояли дворцы из голубой бирюзы и синего лазурита, а с другой стороны дворцы из зеленого нефрита и желтого сердолика. Проходя мимо дворцов, наследник не мог надивиться на них и понять, выдолблены ли они из цельного куска камня, или очень искусно обложены, настолько, что не было видно ни единой щелочки, трещинки. Иногда между синими и зелеными дворцами мелькали постройки из розового кварца, а между зелеными и желтыми, дворцы из красной яшмы. Разбросанные возле дворцов прудики, окаймленные голубыми лазуритами, были в основном круглые и в них плавали крупные желто-серебристые рыбы. В овальных прудиках, берега которых ограняли синие лазуриты, были построены небольшие стены из зеленого нефрита, и по ним струилась вода, создавая нечто вроде маленьких водопадов. Возле дворцов находились миниатюрно вырезанные из фиолетового кварца кусты и деревья, на которых висели изящные каменные ярко — желтые плоды из яшмы.

Дорожка привела прямо к самому высокому в городе дворцу, из фиолетового аметиста с множеством круглых окошек и невысоких башенок. Стены дворца были украшены синими сапфирами, а полукруглая с широкими ступенями из синего топаза лестница вела к распахнутым, из просвечивающегося фиолетового кварца, дверям. Гатур поднялся по ступеням и остановился возле дверей, дожидаясь, когда поднимутся гости, и поравняются с ним. После он суетливо кивнул вооруженным гомозулям приказывая им, дожидаться его подле лестницы и повел восуров в тронный зал, который начинался сразу за дверьми дворца.

Святозар вошел в зал и оглядел его. Это был, несмотря на богатство, дюже мрачный зал с высоким потолком. Сам зал имел круглую форму. Стены, потолок и пол в зале были обложены фиолетовым аметистом, и украшены редчайшими искусно ограненными алмазами синего, зеленого, розового и даже красного цвета, необыкновенно ярко мерцающими. Впервый момент наследник подумал, что драгоценные камни, в стены просто вставлены, но приглядевшись, разглядел на стенах тронного зала рисунки, которые и были украшены драгоценными камнями. Вот зеленые алмазы изображали землю и деревья; синие, розовые алмазы — дворцы; красные — дорожки и мосты, а белые — облака и солнце.

Святозар перевел взгляд со стен и увидел прямо перед собой, в углублении зала, на большом возвышении здоровущий золотой трон, с весьма высокой спинкой венчающейся искусно вырезанной головой гомозуля с зелеными, крупными изумрудами вместо глаз, с раскрытым ртом и вставленным в него красным рубином, и густой золотой бородой, усами да серебряными волосами. На троне сидел маленького роста, красивый гомозуль, с белой кожей лица, с ярко-рыжими волосами, бородой и усами, с нежно-голубыми глазами, прямым носом, высоким лбом и дугообразными, рыжими бровями. У этого гомозуля в отличие от ранее видимых восурами, кожа рук также как и кожа лица, была необыкновенно светлого оттенка, и на ней почти не зрелось рыжих волос. Он был одет в лазурную без рукавов рубаху, штаны и башмаки, а на голове у него восседал золотой венец со множеством затейливо вырезанных переплетений в виде плетущихся растений и ветвей деревьев, богато усыпанный красными и розовыми ограненными алмазами.

Святозар подошел ближе к трону, посмотрел в глаза царя, и слегка преклонив голову, сказал:

— Приветствую тебя царь гомозулей Гмур, надеюсь…

Но царь внезапно замахал на него рукой, и, скривив свое красивое лицо, негромко крикнул на языке Богов:

— Аз сэкэленько нэ рескаво Ас! Нэ великазбой рескаво Ас! Тевся, осегэ, шэлкевэ вай рескаво? — Царь замолчал, и, наморщив свой лоб, злобно добавил, — нэ велуса оянэсевай рескаво аз нэшко сэкэленько.

Святозар услышал слова Гмура, лицо его побледнело, губы от гнева задрожали, и, шагнув вперед, он яростно выкрикнул:

— Аз нэшко осегэ… аз сэтко ДажьБога! Ах, ты неблагодарный, — переходя с языка Богов на восурский, продолжил Святозар, и его бледное лицо стало покрываться красными пятнами. — Неблагодарный царь, неблагодарных гомозулей… Ты, забыл, осегэ — прощелыга, кому обязан жизнью, забыл кто спас твою, превратившуюся в черноту, душу.

Святозар сделал еще шаг вперед, его всего трясло от гнева, а на лбу выступила испарина, и, припоминая язык Богов, он не менее громко крикнул:

— Осталькосэ переге ёшла веласовэ! Перед тобой, я, Святозар, по реклу Достойный, первый правитель Восурии, сын самого ДажьБога! Восур, который когда-то спас тебя и твой народ от гибели, от злобных женоподобных ягынь…Ах, ты наверно забыл это… Конечно, почему бы тебе не забыть доблестный поступок моего народа, их смерть, их страшные раны, ведь то они, а не ты проливали свою кровь! Почему бы тебе не забыть, ведь это я потерял в той битве своих четверых сыновей, своих другов, и сыновей своих другов. Я чуть не потерял своих восуров и свою жизнь.

Наследник вытащил из ножен меч, поднял его вверх и великий Кладенец, меч ДажьБога, засветился желтым сиянием. А Святозар тяжело задышав меж тем громким, взволнованным голосом, молвил:

— Ты помнишь, этот меч Гмур? Помнишь? Этот меч ты ковал для моего отца. То был первый и последний меч, который ты ковал по просьбе Перуна. И ковал ты его, чтобы ДажьБог смог в битве с Чернобогом победить его…. А, потом ДажьБог подарил этот меч мне. Этим мечом я отрубил голову царю ягыней Ерку, который уничтожал и поедал твой народ… А, ты и твои дети, которые обязаны мне и моему народу жизнью, называете меня прощелыгой и татем. Все эти дни вы держали меня и потомков моих другов в темнице, забыв все приличия и законы гостеприимства…. Но я стерпел все это, во имя той дружбы, что когда-то питал к тебе, я ждал тебя сдерживая в себе рвущийся наружу гнев и успокаивая словами, что стоит тебе меня увидеть и ты вспомнишь все, что случилось с моим и твоим народом, когда-то давно… Но, вот, я дождался тебя, я пришел к твоему трону, и что же я слышу от тебя?! Ты который клялся мне в вечной дружбе…Ты пошел еще дальше! Тебе мало оскорбить меня, ты еще оскорбляешь и мой язык!.. Язык каковой создал и подарил мне мой отец ДажьБог! Неблагодарный, неблагодарный!.. — Святозар опустил меч вниз уткнув его острие в фиолетовый аметист пола и тихо добавил, — о! Боги мои, видел бы, ты, себя со стороны Гмур…Ты просто противен в своей неблагодарности… Вы, не дети Богов, вы низкое племя, за которое не стоило проливать кровь.

— Наследник, — очень мягко сказал, стоявший позади него Храбр. — Успокойся.

Святозар оглянулся назад, посмотрел на наставника, и звенящим от гнева голосом, произнес:

— Что ж, Храбр, погляди кругом…Погляди, дорогой мой наставник. — Наследник нанова поднял меч и устремил его на искусно украшенный камнями рисунок дворца на стене. — Видишь это прекрасное сооружение, этот чудесный дворец, созданный великим и добрым народом гмуров…Так вот знай, это знаменитый дворец царя Гмура некогда находившийся в городе гомозулей Галарионе и стоял он недалече от реки, оную ныне величают восуры малая Яза. Много столетий назад он был разрушен народом солуанцев, до основания, до последнего камушка… Но тогда, когда я появился на земле впервые этот город, прекрасный и величественный, поражал всех своей мощью и красотой, а чудесный дворец царя стоял в центре Галариона и в солнечных лучах на нем сверкали драгоценные камни, и множество маленьких искусно вырезанных золотых башенок переливались в лунном свете. И в этом дворце долгие, долгие дни, я, истерзанный зубами и когтями злобного ягыни Ерку, тяжело страдая от потери своих сыновей, младшему из которых было лишь шестнадцать лет, долгие, долгие дни выздоравливал…. А, мой дорогой друг, Гмур не отходил от моего ложа ни днем, ни ночью. Он вместе со своими детьми выхаживал меня и раненных, во время этого страшного сражения, восуров.

Святозар тихо зашептал заговор, и в тот же миг из меча вылетел яркий желтый луч, и ударился об стену, покрыв своим светом синие и розовые ограненные алмазы украшающие дворец царя. Свет словно впитался в рисунок, и стены нарисованного дворца мгновенно раскрылись, показав внутренность его, с широкими лестницами, огромным тронным и пиршественным залом, да красиво украшенные опочивальни. Внутри дворца, где-то в его глубине, распахнулась дверь, живописуя лазурного цвета опочивальню, где на широком деревянном ложе, усыпанном жемчугами, лежал окровавленный Святозар, а рядом на высоком золотом сиденье со спинкой сидел рыжеволосый царь Гмур.

— Ты, забыл, забыл Гмур, как просил о помощи Перуна и его народ дамианцев, — сказывал Святозар, уже вновь обращаясь к царю гомозулей. — Как отказали тебе дамианцы, не решаясь вступить в бой со злобными ягынями, которые потеряли свой истинный вид волшебного народа, превратившись в диких зверей поедающих плоти людей. Ты, забыл, как просил о помощи ДажьБога, но тот не желая гибели своего еще молодого и неопытного народа, отказал тебе… Ты, забыл, как нарушил я повеление моего отца, и поднял своих людей и привел их на бой с ягынями, чтобы спасти тебя, и твоих детей… гомозуль, которые никогда не держали в руках меч и не могли защищаться. — Наследник порывчато потряс мечом, и добавил, — этим мечом, имя которому Кладенец, я отрубил нечистую голову Ерку и уничтожил обросшую злобой и кровью его черную душу.

Святозар смолк, муторно переводя дух, и глядя в голубые глаза Гмура, он вложил меч в ножны и закрыв лицо ладонями, замер на месте.

Царь сидел все это время молча на троне, прикрыв дланью себе рот, и не в силах, что-либо вымолвить, но когда Святозар застыл, он торопливо поднялся с трона, и, спустившись по трем широким ступеням остановился в двух шагах от него. Гмур с трудом, будто она отяжелела от гнета, вздел свою голову, посмотрел на наследника глазами полными слез, и, протянув к нему руки, прошептал:

— Святозар, правитель славной Восурии, по реклу Достойный Бога! Ты, не справедлив ко мне, называя меня отцом неблагодарного племени потому, как я не забыл… Слышишь, Достойный Бога, я не забыл твой доблестный поступок, и той крови, что ты и твой народ пролил за моих детей.

— Что? — отрывая ладони от лица и устремляя взгляд на Гмура, гневно выкликнул Святозар. — Не забыл? Ты назвал меня прощелыгой… а мой язык оянэсевай! Я, конечно, всегда плохо знал язык Богов, но понять, что значит осегэ и оянэсевай не трудно…

— Я не узнал тебя, — негромко проронил Гмур, все еще продолжая держать протянутые к наследнику руки. — Не узнал. Ведь ты, давно умер. Я сам был на твоем погребении… Я помню это и помню, как плакал тогда, как плакал… Ох, нет, друг мой, я не забыл твоей жертвы, не забыл тебя… Но я знал, что тебя нет больше в Яви. И как же, я мог догадаться, что ты вновь возродился.

— Ну, ты мог меня выслушать, — уже менее гневно ответил Святозар. — Ты должен был меня выслушать. А твои дети должны были проявить уважение, к потомкам восуров, предки которых проливали за них свою кровь, тебе не кажется.

— Да, да, да, — вздыхая, заметил Гмур. — Ты, прав мой дорогой друг, но и я, и мои дети за века стали другими, Достойный Бога.

— Не называй меня так, Гмур, — сказал наследник и утер со лба испарину. — В этой жизни я наследник Святозар, сын правителя Ярила, по реклу Щедрый, и живу я в моей любимой Восурии, в престольном Славграде.

— Хорошо, хорошо, Святозар, как пожелаешь, — очень мягко протянул царь. Он сызнова сделал шаг вперед и протягивая к наследнику руки, спросил, — ты, позволишь мне обнять тебя, мой светлый спаситель? Позволишь, мой дорогой и любезный друг?

Святозар какое-то мгновение колебался, но глянув в наполненные слезами глаза царя, шагнул навстречу старому другу и раскрыл объятья. Гмур тут же, радостно вскрикнув, кинулся к наследнику и крепко его обнял, чуть слышно молвив:

— Ах, Святозар, Достойный Бога…Какая радость увидеть тебя вновь, через столько веков.

Наследник выпустил Гмура из объятий, а тот, привстав на носочки, протянул руку вверх и кончиками пальцев, погладил его по щеке, да хмыкнув носом, принялся утирать свои мокрые глаза.

— Да, — тихо согласился наследник. — Гмур, друг мой, что случилось с тобой за века…Зачем ты ушел в эти горы, зачем держишь темницы. Ты, всегда был чистым и светлым гомозулем, что случилось с твоей душой?

Гмур надрывно вздохнул, словно слова наследника разрывали его душу на части и ласково поглаживая перстами его по руке, принялся пояснять:

— Ты, умер Святозар, и у меня больше не стало друзей. Еще какое-то время я поддерживал связь с твоим сыном Боголюбом, который тоже бился против ягыней и помнил меня и нашу с тобой дружбу. Но твой внук Истислав и твой правнук Судимир им было не до дружбы, они вели войны, стараясь защитить свой народ и свою веру… Ах, друг мой любезный, золотые века канули в лета… Много веков прошло с той битвы, и я, и мой народ всегда помнили о доблести твоих людей, но сами восуры забыли о том, как бился ты, мой добрый друг, и как бился твой народ… Нет, восуры, никогда не обижали гомозуль, никогда не гнали нас с наших земель, но с Ра — реки пришли солуанцы, а с южного моря приплыли поллы, они стали нас уничтожать, убивать моих детей, разрушать города и забирать наше богатство. И тогда я решил, что надо бежать, бежать из этого мира и спрятаться в горах глубоко, глубоко в горах… К тому времени дети Пана Виевича захватили все Ултакские горы, и я решил поселиться со своим народом в Арапайских горах…И хотя здесь жили люди, у которых на высоких горных вершинах стояли крепости, а в ущельях лежали деревушки, но их было не много, и они были мирными…А я поселившись в подгорном мире, совсем отстранился от людей… Мы почти перестали выходить на поверхность земли, а города свои строили глубоко под землей… и жили, жили, жили здесь века.

— Эх, Гмур. — Святозар положил руку на плечо друга, который едва доставал ему до груди, и заметил, — если бы ты немного потерпел, я бы помог твоему народу… Оно как ты ушел в горы незадолго до моего второго возрождения.

— Откуда ты это знаешь? — не прекращая гладить Святозара по руке, и заглянув в его глаза, спросил царь.

— Когда я возродился на земле второй раз и ДажьБог позволил познать мне мою душу, — объяснил Святозар. — И я все вспомнил, то первого кого захотел увидеть, это был…

— Это был я…,- тихо закончил за наследника Гмур, и, опустив глаза, уставился в пол.

— Да, это был ты…,- вздыхая, продолжил Святозар. — Но вы не жили на своих землях, а солуанцы уже разрушили твой прекрасный город Галарион…И никто не знал, куда ты ушел.

— Значит, ты не смог бы мне помочь, — горестно молвил Гмур. — Когда мы покидали свои города, они не были разрушены, они были целыми.

— Нет, я бы смог тебе помочь, — откликнулся наследник и сжал плечо царя. — Твой брат Альм, которого я видел почти шесть лет назад, говорил, что между твоим уходом и моим рождением было не больше трех десятилетий… Если бы ты смог их продержаться, я бы не оставил тебя в беде, никогда…Даже если бы еще не познал своей души, я бы не бросил твой народ в беде…Ты же знаешь меня.

— Да, друг, да… я тебя знаю, — откликнулся царь и принялся утирать свои глаза. — Но мы бы столько не продержались, да и откуда я мог знать, что ты возродишься… — Гмур на мгновение смолк, а потом поглядел на наследника и спросил, — но ты сказал, Достойный Бога, что ты встречался с моим братом Альмом. — Царь дотронулся пальцем до перстня на руке Святозара, и, дополнил, — этот перстень я знаю…Я создал его для Альма, и он был очень дорог ему. Одначе раз он на твоем пальце значит вас, что-то связывало, что же, мой друг?

— Я спас ему жизнь, а он наградил меня за это магией, — ответил Святозар и погладил полыхающий белым светом камень на перстне. — Я был его учеником…

— Ах, любезный ты мой друг, — улыбаясь, сказал Гмур. — Спаситель мой, ты оказывается спас не только меня и моих детей, но и моего брата… — А морг погодя словно спохватившись, вскрикнул, — тогда, накроем столы и будем праздновать нашу встречу!..

— Гмур, мои други сидят в темнице, — криво улыбнувшись, заметил наследник.

— Ах, ах, ах! Сейчас же все исправим, любезный Святозар, все исправим, — засуетился Гмур, и махнул в сторону затихшего возле выхода Гатура. — Зови, зови, скорей гомозуль, Гатур… Неси столы, еду, и беги освобождай другов моего Святозара… Да, чего ты стоишь вывернув глаза, бестолочь… — Рассердился Гмур увидев, что Гатур не двигается с места. — Разве ты, не понял кто к нам пришел? Сам победитель Ерку, знаменитый храбрец и витязь Святозар, прозванный Достойным Бога.

Гатур еще какое-то мгновение безмолвно взирал на Святозара, но когда Гмур на него гневно прикрикнул, побежал вон из тронного зала исполнять повеления своего царя. Святозар усмехнулся, посмотрев вслед убежавшему старшему между рядовичей, и произнес:

— Гмур, а Гатур меня не узнал… А ведь видел меня чаще всех гомозулей, потому что покуда я лежал у тебя, он каждый день приносил мне еду и питье.

Гмур подошедший к Дубыни и радостно теперь его обнимавший, словно старого знакомца, засмеявшись, ответил:

— Друг мой, Святозар, да Гатур всегда был глупцом…И неужели ты мог подумать, что он наберется ума за эти века…. нет никогда… Бестолочь он, одно слово… Прислал ко мне гомозуля Гейрека с вестью, что явились восуры желающие видеть меня, и коли я не поспешу вернуться, обещающие разрушать мой город Гальматей… Бестолочь, такая…Если бы он известил меня о твоем имени, или хотя бы о том, что ты наследник престола, разве бы, друг мой, я так тебя встретил…Никогда дорогой и любезный мой друг, никогда бы я тебя не перебил и не оскорбил бы.

Гмур подступил к Храбру, по-доброму обнял того, и, погладив по руке, заглянул в его серые глаза. Он с интересом оглядел его крепкий, мощный стан, и с теплотой в голосе сказал:

— Какие у тебя Святозар крепкие ратники, богатыри да и только…А этот Храбр. — И царь благодушно улыбнулся наставнику. — Похож на твоего старшего дружины витязя Мстислава, а тот, — и Гмур указал рукой на Дубыню. — На того юношу, который вызвался на бой с поединщиком Ерку, как же его звали?.. Ах!.. да- Славомир. Ох, славный он был воин, такой славный…Ничего не боялся, ни поединщика, ни ягыней, ни смерти…Наверно поэтому она и отступила от него, ни дала ему погибнуть… После боя, когда ты потерял сознание, именно он тебя на руках и нес до моего дворца…Так на руках и нес, всю дорогу… Такой сильный был, хоть и молодой.

— Что ж, Гмур и немудрено, что мои наставники Храбр и Дубыня, — заметил Святозар, сам по-доброму созерцая дружинников правителя. — Похожи на Мстислава и Славомира, ведь то возможно были их предки, их прапрапра…деды… А, ты, Гмур мне не рассказывал, что Славомир нес меня на руках. Он же был сам весь израненный, как же у него сил хватило то…А Мстислав и вовсе погиб… — и наследник зыркнув на наставников, тяжело вздохнул.

— Друг, мой дорогой, да я тебе много чего не рассказывал, — молвил царь и нанова приблизившись к наследнику, остановился подле него. — Тебе тогда не до этого было, а кое-что я и несмел сказывать, потому как мне запретили говорить…

— О чем это, ты? — поспрашал Святозар и удивленно приподнял брови.

— Да, так…,- пожимая плечами ответил Гмур. — Коли ты не ведаешь, значит и знать тебе того не надо.

В тронный зал стали входить гомозули. Они принесли красные столы, выплавленные из меди и такого же цвета сиденья со спинками, поставили их полукругом да принялись накрывать. Столы были довольно-таки высокими, как раз под таких славных витязей как Храбр и Дубыня, для них поставили широкие, низкие сидения, а для царя и других гомозулей принесли высокие сиденья, чтобы им было удобно сидеть. На золотых и серебряных блюдах по краям украшенных оранжевой яшмой и голубой бирюзой, подали жаренное и вареное мясо и рыбу. А в широких медных мисах густые мясные навары и уху. В зал в сопровождении Гатура вошли Стоян, Часлав, и держащийся за рукоять меча Звенислав, а следом Мал и Изяслав. Гмур кинулся к другам Святозара и как прежде обнимал наставников, обнял каждого из другов, а после, обращаясь к наследнику, и показывая на Стояна, добавил:

— Ну, вот один в один, Славомир…Это ж надо как похож… даже не Дубыня, а этот воин- Стоян похож на Славомира. У него даже чуб такой же как и у Славомира и также, как и у того ложится волнами.

— Стоян, старший моей дружины, — пояснил Святозар. — И он сын Дубыни.

— А…а…,- протянул Гмур, и, взмахнул рукой приглашая гостей размещаться за столом. — Очень Стоян похож на Дубыню… но больше, все же похож на Славомира.

Гмур усадил Святозара справа от себя и принялся накладывать ему на золотое блюдо мясо и рыбу, да налил ему в высокий золотой кубок чистой воды. Но увидев, что наследник ни к чему, ни прикасается, встревожено глянул на друга и спросил:

— Ну, что же друг мой, что же ты не ешь?

— Гмур, — громким голосом, молвил Святозар, и в зале наступила тишина. — Ни к чему, ни прикоснусь коли ты сейчас же не повелишь своим детям открыть двери темницы и выпустить на волю томящихся там. Да не повелишь накормить темничников как следует… Тут у тебя пятнадцать лет томился в неволи мой родственник, брат моей жены Лыбедь…А ведь он пришел к вам, чтобы обучиться ювелирному мастерству, а вы…,- и наследник сердито оглядел притихших за столом гомозулей, сидящих по левую руку от царя.

— Ох, да ты, что… твой родственник, — расстроено закачал головой Гмур. — Сейчас же выпустим всех, а твоего свояка, я сам обучу ювелирному мастерству. Кто ж знал, что он твой родственник… Я сам буду его учителем… сам, мой дорогой друг.

— Теперь он вряд ли захочет здесь остаться, и чему либо учиться, — произнес Святозар. — У него одна мечта скорее вернуться домой… И, знаешь Гмур, мои люди, уходя отсюда, уведут твоих пленников, будь добр, во имя нашей дружбы, даруй им свободу.

На глаза Гмура навернулись слезы, он погладил наследника по руке и крикнул Гатуру стоящему возле входа, выполнить повеление Достойного Бога. Гатур кивнул и тотчас побежал исполнять приказ царя и Святозара. И только тогда наследник прикоснулся к еде.

— И, зачем? — отрываясь от еды, вопросил Святозар. — И, зачем, ты, Гмур держишь темничников, они на тебя не работают, и всю жизнь проводят в темницах… Устроил эти три прохода… В одном пропасть разбил, в другом голодного ящера посадил… Я чуть в ту пропасть не свалился, хорошо меня Храбр спас. Чуть на ужин к ящеру не попал, хорошо имя его вспомнил, которое, ты, мне когда-то сказывал. Да, хорошо еще, что этот ящер меня узнал и признал во мне победителя Ерку, а то бы пришлось ему голову мечом ДажьБога отрубать…. А, я ведь помню, чего ты тогда сказывал про ящеров, когда водил меня в Ултакские горы, что это древнее и очень мудрое существо, кое убивать не должно, а должно уважать и почитать, должно подчинять себе… А, у самих этот ящер с голоду умирает, видал бы ты, как он облизывался увидев меня…Хотя вернее сказать не увидев, а унюхав…

— Голодный? — взволнованно, переспросил Гмур. — Ах, да это бестолочь Гет его не кормит…Уж я ему задам, за то… А, тот проход с пропастью, то не мы делали, он там был.

— Гмур… — Святозар развернулся, посмотрел на друга и покачал головой. — А, то я не знаю, вы, али не вы… Ты ж меня водил в Ултакских горах, я ж все помню.

— Кхе…кхе, — смущенно засмеялся царь, и с сожалением в голосе проронил, — ну, хорошо уберем мы его. И камень поставим, чтобы все знали, что в среднем проходе живет ящер… — А после перестав смеяться, и беспокойно воззрившись на наследника, пояснил, — не хочу, я, чтобы кто-нибудь знал где мы живем….Боюсь, что и отсюда нас выгонят.

— Ну, это вряд ли, — откликнулся Святозар и отпил из кубка воды. — Кто захочет жить в этих мрачных подземельях… Да, и потом Восурия теперь граничит с Арапайскими горами, и ни я, ни мои дети ни станут тебя изгонять с твоих земель… Зря ты тогда, века назад, не обратился за помощью к моему деду Граниславу, он бы обязательно помог тебе, и защитил тебя от солуанцев и поллов… Хотя твой брат царь Альм, отказался от моей помощи и покинул свои земли… Не хотел он, чтобы восуры бились с племенами рутарийскими, не хотел, чтобы мы за них проливали свою кровь… И знаешь, Гмур, зря он этого не хотел, потому что все равно пришлось посем, не мне, а моим детям биться с этими племенами много десятков лет подряд… много… — Наследник замолчал, положил в рот кусок жаренного мяса, и неспешно прожевав, добавил, — найти тебя в этих горах трудно… Вед- показала мне где лежит твое царство, еще тогда во-второй моей жизни, но это было много позже того времени как я познал свою душу, много позже, когда я уже не мог покинуть мой народ… А я так хотел посетить и увидеть тебя, однако мне все время это не удавалось…Моя вторая жизнь была слишком насыщена борьбой и войнами, защитой моей веры, народа, Родины, добра! И мне некогда было даже вздохнуть, до самой смерти…Но, в этой жизни мне повезло, у меня есть земной отец…Он моя опора и поддержка в моем жизненном пути… И знаешь, Гмур, у меня скоро родится сын… мой первый сын в этой жизни, и я назову его Горислав.

— Так звали, твоего младшего сына, погибшего в битве с ягынями, — тихо сказал Гмур. — Горислав — горящий во славе, пламенный, он очень почитал Бога Семаргла, и сам был как лепесток пламени, лепесток огня…Помню, как ты скорбел по его утрате… помню…

— Мой отец, Ярил, хотел дать мне это имя — Горислав, — улыбаясь, произнес наследник. — Но так получилось, что я сам выбрал себе свое имя… Имя которым меня назвал ДажьБог. Поэтому я и решил назвать своего сына Горислав, мой отец заслуживает иметь внука с именем, которым хотел величать своего сына.

В зал вошел Гатур, а следом за ним ужасно смущаясь, и встревожено оглядываясь, зашел Лыбедь. Гмур, увидев родственника Святозара, радостно вскрикнул и приказал привести его, и усадить возле себя с левой стороны, да наложив ему на блюдо мяса и рыбы, погладив по руке и плечу, грустно вздохнув, молвил Святозару:

— Я, повелел, Гатуру отпускать всех восуров… И не знал, что они томятся в темницах… Мне очень жаль, что так получись с ними, и с твоим родственником.

— Гмур, — отметил наследник, и расстегнул на кафтане верхнюю застежку. — Но ведь, не только восуры, не должны томится в ваших темницах, но и другие люди тоже…Они не сотворили по отношению к твоему народу ничего плохого, ничего злого, почему, же ты заставляешь их страдать, заставляешь их жить в разлуке с близкими, лишаешь возможности проживать свои жизни. Ты, чью примерял на себя рубаху… не пойму я… И разве она по твоим меркам, эта рубаха…Или ты решил, что ты Бог, и это в твоих силах карать и миловать? Но даже Боги так не поступают. Они мудры наши Боги, и, создавая нас… позволяют нам, людям, идти по пути, каковой мы сами избираем. И даже если мы ошибаемся и сбиваемся с правильного направления, они лишь подсказывают нам, но последнее слово, сам выбор — все равно за тобой… Ты, же, друг мой, превратил свою жизнь в битву с несуществующим злом… И в этой битве ты разрушаешь самое прекрасное, что было и еще остается в тебе твою добрую, любезную душу… — Святозар, прервался, и, расстегнув еще застежку на кафтане, дрогнувшим голосом, досказал, — я не могу на это смотреть…Не могу видеть как, ты убиваешь себя, как ты превращаешься…превращаешься в ягыню.

Святозар смолк, тяжело переводя дух и взяв золотой кувшин, налил себе в кубок воды, да разом, осушив, принялся вертеть его в руках, оглядывая прекрасную, тонкую работу. Гмур какое-то время тоже хранил молчание, и беспокойно поглаживал левой рукой свои длинные, рыжие усы, обдумывая слова, дорогого друга.

— Гмур, я хотел вот, что у тебя спросить, — прервал затянувшееся молчание наследник. — Я пришел в твое царство не просто так, мне нужны ворота, которые открывают проход…Ты, наверняка, знаешь, где они… покажешь мне.

Царь гомозулей продолжающий гладить усы, услышав просьбу наследника, на миг неподвижно замер, и, посмотрев на Святозара изумленным взором, поспрашал:

— Тебе нужен проход? Зачем? Куда ты собрался? В Ирий-сад, Небесную Сваргу…

— В Пекло, — негромко ответил Святозар.

— Ты, шутишь, — улыбаясь, протянул Гмур. Однако увидев, как Святозар отрицательно покачал головой, убрал улыбку с лица и встревоженным голосом переспросил, — в Пекло, но как это может быть… зачем? И, ДажьБог тебя отпускает, или ты, как в тот раз со мной, идешь сам, не слушая его?

— Нет, Гмур, — объяснил наследник. — В этот раз я иду по тому пути, что предначертал передо мной ДажьБог… Там в Пекле, по-моей вине, томится душа моей матери, и я, иду выручать ее из беды… Когда-то друг мой, я ошибся, и теперь исправляю последствия той ошибки.

— Но, в Пекло… в Пекло, друг мой… Как может ДажьБог тебя посылать туда, — испуганно пролепетал царь, и на его лбу выступила густая испарина. — Оттуда нет возврата, оттуда…

— Ну, Гмур, чего ты испугался, — усмехаясь, отозвался Святозар, и похлопал друга по плечу. — В Пекло иду я, а не моя душа… — И наследник негромко засмеялся. — Было бы страшнее, если бы туда шла моя душа, а тело, если даже и не вернется, то не беда… останется там как дар Чернобогу и Вию.

— Ох, ну и шутки у тебя…,- выдохнул Гмур и вытер ладонью пот со лба. — Но я тебе не смогу показать ворота в проход. Много десятилетий назад, оттуда выскочило громадное кэлёцэ ощевай, громадное…

— Что, что ты сказал, я не понял, — замотав головой, переспросил наследник. — Громадное кэлёцэ ощевай, это кто?

— Это громадное чудовище — великан, — слегка понизив голос, пояснил Гмур. — Такого я еще никогда не видел… Около нас жили и одноглазые озрики, и великаны асилки, и волотоманов я встречал, но такого страшилищу я никогда не видел, поверь мне… Он был огромный, с черно-серой гладкой кожей, с ногами и руками, с длинным хвостом, а морда… морда у него была такая жуткая… — Гмур боязливо повел плечами, точно то чудище стояло позади него. — Чудовище открыло ворота, выскочило оттуда и побежало. По дороге оно разрушило наши дворцы, завалило проходы, и, пробив в горе дыру, вылезло через нее и убежало. А, следом сквозь эту дыру упал с неба золотой луч и по нему спустился Бог Семаргл. У него в руках был золотой бич, он громко крикнул на языке Богов «слова силы», взмахнул бичом и ударил по воротам. И незамедлительно ворота вспыхнули, загорелись желто — красным огнем и сгорели дотла, превратившись в каменные стены. Семаргл поднял руку и завалил коридор к воротам камнями, да улетел… Тогда и закрылся проход к ящеру, с которым ты встретился… вот так, друг мой любезный.

— Ах, ты, как же это не хорошо, — до конца расстегивая застежки на кафтане, протянул Святозар. — Как не удачно. Значит, Семаргл уничтожил ворота, потому что из них выскочил Нук. Но, как, же прескверно это для меня…Не могли они, что ли подождать… все равно он уже выскочил…ах…ах…ах…

Гмур протянул руку, и ласково поглаживая наследника по руке да заглядывая ему в глаза, по-доброму молвил:

— Не расстраивайся, Святозар, ведь это было давно уже, я же сказал несколько десятилетий назад… Мы уже успели и дырку заделать и дворцы вновь отстроить… Но чудовище было ужасно, ужасно, поверь мне… Когда мы только пришли в Арапайские горы и поселились, здесь тоже обитал великан…Как же его звали… ах, да — Горыня… Он тут людей, живущих на вершинах, обижал и поедал… нас, правда, не трогал, мы же в глубине гор поселились, нас было не достать…Но потом его победил кто-то…

— Его победил, я, — расстроенным голосом, ответил Святозар, и налил себе в кубок воды. — А, то чудище которое вылезло из прохода, был его сын… Он пришел в Явь мстить моей семье, за то, что я победил Горыню… Но ДажьБог послал меня, чтобы я спас моих детей и мой народ. Почти пять лет назад я убил это чудовище — Нука.

— О…о…о!.. — восторженно глядя на наследника, протянул Гмур. — Ты все же великий воин Святозар, раз смог победить таких двух страшных кэлёцэ — чудовищ.

— Мне помогла магия, которой меня научил царь Альм, — произнес Святозар и отпив воды из золотого кубка, посмотрел на царя. — Это так не удачно, что ворота сожгли… Я проделал такой длинный путь до тебя… А теперь мне придется нырять в Восточное море. — Наследник поставил кубок на стол, провел пальцем по его золотой поверхности и заметил, — а там, Черномор… И думаю я, дюже он зол на меня, после тех сказов, что про нашу встречу сказывают.

Святозар положил себе на блюдо еще рыбу, и принялся неспешно есть, все время при этом тяжко вздыхая, вспоминая свою встречу с Черномором, в этой жизни и в жизни Богомудра. Гмур отвлекся от наследника, заговорив о чем-то с Лыбедем, а сидящий справа от Святозара Стоян, услышав, как друг муторно вздыхает, похлопал его по спине, и вопросил:

— Святозар, что случилось?

— Ах, друг мой, такая неприятность, — вытаскивая из рыбы длинную, прозрачную кость, сказал наследник.

Храбр, сидевший следом за Стояном и разговаривающий с Дубыней, услышал речь наследника, и тут же прекратив с другом беседу, повернул голову в сторону Святозара и взволнованным голосом, поспрашал:

— Какая неприятность?

— Ворота в проход Бог Семаргл уничтожил… — Посмотрев на встревоженные лица Стояна, Храбра и Дубыни, ответил Святозар, — и мне теперь придется искать вход, через Восточное море и царство Черномора… И, ох…, как мне не хочется туда нырять. Это ведь не мой друг Гмур…А Черномор, который очень, очень не любит меня и ДажьБога. Мне просто повезло тогда, когда мы плавали в Беловодье, что он не узнал меня…А то бы, не удалось нам так спокойно уплыть оттуда, уж поверьте, вы, мне.

 

Глава двадцать третья

Царь гомозулей и Святозар пировали очень долго и, вконец утомленных гостей, Гмур самолично проводил в покои на верхние этажи дворца. Святозару достались покои на втором этаже, как раз напротив опочивальни самого царя. Когда наследник вошел в покои, то от неожиданности бездвижно застыл на месте, поддавшись горьким и тяжелым воспоминаниям. Опочивальня в которую он попал точь-в-точь походила на те покои в оных много дней подряд, в величественном городе Галарионе, излечивался от страшных ран нанесенных ягыней Ерку, Святозар. Точно такие же лазурные стены, потолок и пол, обложенные бирюзой, такое же деревянное, широкое ложе с искусно вырезанными высокими спинками украшенными белым жемчугом, такое же белое белье, укрытое лазурным укрывалом, и даже стоявшее подле него высокое, золотое сиденье со спинкой. Святозар оглянулся и удивленно посмотрел на Гмура, а тот, уловив безмолвный вопрос в его глазах, тихо сказал:

— Ничего не утеряно… все как было при тебе, так мы и привезли. Я, сохранял эти покои в том самом виде, в каком они были, когда ты жил у нас, и даже бирюзу мои гомозули сняли с тех стен, потолка и пола, в Галарионе. Чтобы всё… всё мне и моим детям напоминало о твоей, мой друг, доблести…

Святозар был не в силах, что — либо ответить, и продолжал стоять и взирать на эти покои, которые сохранили в себе столько боли и пережитых, когда — то им, душевных и физических страданий. Он стоял и взирал на них и даже после того, как Гмур, пожелав ему доброго сна, прикрыл дверь и ушел. И думал наследник… опять настойчиво думал, о том, как много может нести на себе, тяжелых последствий, однажды не верно выбранный путь… Как может целый народ, светлый и добрый, такой как гомозули уйти куда-то вглубь земли, скрыться от людей, от жизни и потерять свою чистую, волшебную душу, постепенно превращаясь во, что-то скверное и злое. Наследник подошел к ложу, и погладил рукой теплое, лазурное укрывало, белое белье, деревянную спинку и прекрасные камни морского жемчуга. Да, несомненно, это то ложе на каковом когда-то он спал, но как же гомозулям удалось его привести, сохранить и доставить сюда в глубокие подземелья Арапайских гор, и потом хранить долгие века, как память о нем, о первом правителе Святозаре по реклу Достойный Бога.

Наследник еще долго прохаживался по покоям, оглаживая и сиденье Гмура, и ложе, и два серебряных, низких, круглых с выгнутыми ножками столика. Он трогал руками обложенные бирюзой стены, выглядывал в широкое окно, где вместо стекла был вставлен бесцветный горный хрусталь, а после, затушив факелы укрепленные в углах стен, разувшись и раздевшись, лег на ложе, да закрыл глаза. И первое, о чем вспомнил он, сомкнув очи, был увиденный им, Богомудром, разрушенный солуанцами до основания великолепный город гомозулей Галарион. На месте когда-то величественных дворцов, площадей, улиц и затейливо обложенных прудиков лежали каменные развалины, поросшие густыми травами и молоденькими деревцами, поднимающимися из-под наваленных в груды валунов, наследник тяжело вздохнул, а мгновения спустя уснул.

Святозар проснулся, хорошо отдохнув, и покинув свою лазурную опочивальню, по широкой лестнице из фиолетового аметиста спустился в тронный зал, застав там расстроенного царя, одиноко сидящего, за все еще накрытыми столами, где на золотых и серебряных блюдах находилась остывшая еда. Наследник подошел к другу, сел подле него, и, погладив по маленькому плечу, спросил:

— Гмур, ты, чего загрустил?

— Ты, сказал, перед тем как ушел на покой, что как только проснешься, сразу отправишься в путь, — вздохнув, ответил царь.

— Да, я не могу задерживаться, пойми это. Я же тебе объяснил все, мне надо идти, — участливо молвил Святозар, стараясь успокоить друга. — Там, в Пекле мучается душа моей матери, и я могу ей помочь, спасти ее… Я не должен задерживаться.

— Ну, может, ты погостишь у меня, совсем немного? — жалобным голосом попросил Гмур, и, переведя взгляд с полупустого блюда, на котором лежало мясо, посмотрел в глаза Святозара.

— Ох, Гмур, — покачав головой, откликнулся наследник. — Я и так у тебя уже нагостился. — Святозар оглядел пустой зал, и, пожав плечо друга, поинтересовался, — ты, лучше скажи мне, где мои други и наставники?

— Им показывает наш город Гальматей, мой старший сын Геннет, — пояснил Гмур и губы его чуть зримо колыхнулись.

— Как Геннет? — удивленно вопросил наследник. — Твоего старшего сына звали Гефий.

Царь внезапно громко и протяжно выдохнул, на глаза его навернулись слезы и дрогнувшим голосом, дюже тихо, он проронил:

— Нет, Гефия, друг мой, нет уже давно… Нет Гефия, Гюлтея, Гердия, Гамра, Гувелла, Гёста убили моих сыновей солуанцы и поллы, очень давно убили. Теперь старший мой сын Геннет, так-то, друг мой.

Святозар увидел, как из голубых глаз царя на щеки потекли слезы, он склонил низко голову и принялся утирать их. Наследник ласково погладил друга по спине, и также негромко сказал:

— Гмур, но за эти века у тебя наверно родились еще сыновья, не плачь, друг мой, по погибшим, не плачь.

— Ах, Святозар, — трепыхающимся голосом объяснил Гмур. — В том то и дело, что больше у меня не рождалось сыновей… Здесь в пещерах дети рождаются весьма редко… так редко, — всхлипнув, добавил царь, — что для нас каждый раз это праздник. Такой праздник… такой… А у меня уже давно не рождались дети. Последней родилась дочь Гурея… и эта радость случилось тоже вельми давно. Знаешь, друг мой, наверно мы вымираем, загнали сюда себя, в эти пещеры и вымираем.

— Вы же бессмертны, Гмур, — продолжая гладить царя по спине, протянул наследник.

— Да, мы, бессмертны, — кивнув, прошептал царь и утер ладошкой нос и щеки от слез. — Но нас можно убить кинжалом, стрелой, мечом… Так, что по сути мы не бессмертны, просто не подвержены как люди хворям…Но смерть и нас не обходит стороной…. Ты, Святозар, ушел отдыхать, а я сидел и думал о твоих словах, о том, что я бьюсь с несуществующим злом и разрушаю свою душу и души моего народа. — Гмур внезапно развернулся к наследнику, и схватив его руки в свои, прижал к груди и быстро, быстро зашептал, — да, да, друг мой, ты тысячу раз прав. Я разрушаю свой народ! Я превращаю души детей моих в черноту!.. Если бы ты знал, как стали они злобны, не только на людей, но и друг на друга… как часто они стали… — Царь на миг затих, и, сделав глубокий вдох вымолвил, — убивать друг друга…Ты представь, друг мой, гомозули убивают друг друга… кинжалом в сердце… Так погибла моя дочь Гёльня… Ее убил собственный муж, а засим зарезал себя, а все потому, что не рождались у них дети… И таких случаев стало все больше и больше…. Ты, прав, ты, прав Святозар, мы стали превращаться… — Гмур затих, и тяжело задышав, да округлив глаза, выпустил руки наследника из своих и закрыл ладонями себе рот, страшась услышать ужасное слово из собственных уст.

— Вы, превращаетесь в ягыню Ерку, это ты хотел сказать, — заметил Святозар и черты его лица порывчато сотряслись. — Еще немного и вы начнете как они разрывать руками плоть людскую, грызть ее и поедать… И тогда придется вас останавливать, так как когда-то я остановил Ерку. — И наследник похлопал по мечу ДажьБога, висящему в ножнах на поясе. — Друг мой, Гмур, ты всегда был светлым сыном Бога, твой народ всегда был чистым и мирным… Прошу тебя пока не поздно, измени тот путь, который ты избрал и который ведет тебя в пропасть к погибели… Я ухожу в Пекло… но я вернусь оттуда… И думаю я, тогда нам стоит возобновить нашу дружбу и стоит восстановить общение между моим и твоим народом. Поэтому я буду ждать от тебя ответного визита в мой Славград, например через год… И еще…Пришло, наверно, время создать сказ про битву восуров и ягыней, чтобы мои люди слышали эти сказанья и помнили о той великой дружбе, которая была между первым восурским правителем Святозаром и доброхотом, заботником, рачителем, благодетелем, заступником, царем всех гомозулей, Гмуром Достохвальным и Достопочтенным, Старшим Кузнецом всех кузнецов, Величайшим Ювелиром всех ювелиров. — Святозар улыбнулся, и, увидев на лице друга изумление, добавил, — кажись в твоих величаниях, ничего не упустил.

Гмур отпустил ладошки прикрывающие рот, и, пожав плечами, поинтересовался:

— Откуда, ты такое величание слышал?

— От Гатура, — ответил наследник.

— Вот же этот Гатур…,- сердито проронил Гмур и нахмурил лоб. — Гляжу я, пора его, пока не поздно, вышвырнуть из старшего между рядовичами… Мало того, что он бестолочь… так еще плетет неизвестно, что… беда с его лживым языком, беда, да, и только.

— Что ж, язык всегда можно вырвать, — негромко засмеявшись, откликнулся Святозар. — Мой друг Звенислав предлагал ему это сделать…ха. ха…ха.

— Придется так и поступить, — улыбаясь в ответ, согласился Гмур. — И попросить твоего друга вырвать Гатуру язык, чтобы он больше ничего не выдумывал и не прибрехивал.

Гмур задорно засмеялся, а через миг уже наново утирал глаза, но только от слез радости. Когда смех затих, царь поднял со стола утиральник, и показал наследнику маленький коробочек, похожий на крошечный сундук. Сам коробочек был сделан из красной яшмы, украшенной на верхней крышке тремя красными рубинами и маленьким золотым крючком, при помощи которого замыкалась крышечка. Гмур открыл крючок, поднял крышку, и внутри сундучка оббитого желтой ворсистой тканью оказался золотой, крученный, тонкий браслет, богато украшенный розовыми, крупными, искусно ограненными алмазами.

— Это подарок, твоей жене, — сказал Гмур. — Знаю я, тебя одаривать нельзя…или может можно?

— Нет, нет, друг мой, — отрицательно закачал головой Святозар. — Мне ничего не нужно…ничего… Увидеть тебя, поговорить с тобой, это и есть дар… Дар для меня будет твой приезд в Славград, вот и подаришь тогда это моей жене.

— Нет, прошу тебя, Святозар, возьми этот дар, для своей жены, — попросил Гмур и просящее воззрился на наследника. — Это дар не для тебя, для нее…. ты не можешь отказываться… Даже если ты пойдешь в Пекло, пусть твои други, передадут его ей от меня… Ведь как правильно я понял ты туда идешь один? — спросил царь, и, увидев кивок наследника, продолжил, — а когда я приеду к тебе в гости… В следующем году, я привезу дар твоему отцу и сыну… Ты, не можешь отказаться, — дополнил Гмур, и, закрыв коробочек, передал его Святозару.

— Хорошо, Гмур, я возьму твой подарок, для Любавы. Но мы с тобой, значит, решили, — принимая дар царя в руки, молвил наследник. — На следующий год я жду тебя в Славграде… и даже если меня там не будет. Если вдруг я не вернусь из Пекла. — Святозар увидел как покривилось лицо друга. — Я прошу тебя познакомься с моим отцом и поведай ему сказ о нашей дружбе и битве восур с ягынями… А всех твоих пленников я уведу с собой, пусть люди будут свободны, друг мой, хорошо?

— Да, Святозар, — произнес Гмур и горестно вздохнул так, точно виделся с наследником последний раз. — Я выполню твою просьбу и буду на следующий год в Славграде, но я прошу тебя…Прошу тебя, вернись из Пекла живым… И еще… всем пленникам которые томились у нас, я тоже передам небольшой дар, каждому по два золотых перстня с изумрудам и сапфирам. Может они их продадут, там у себя на Родине, и это поможет им безбедно жить… И хоть как-то этот дар окупит то, что мы сотворили с их жизнями…

Святозару однако пришлось задержаться еще на одну ночевку у царя Гмура так, как собрать в поход пленников гомозуль было не просто. У многих из них не было теплой одежды, обуви, шапок и пока наследник создавал необходимые для дороги вещи и чинил старые, гомозули собрали для уходящих заплечные клети, похожие на восурские мешки, положив туда жаренное мясо, которое поможет продержаться людям в пути. В плену у гомозуль томилось пятьдесят четыре человека: четверо было восуров, одиннадцать атинцев, а остальные лонгилы. Еще семерых лонгилов не смогли взять с собой, потому как они были пожилыми и выдержать зимний переход не смогли бы. Оставляя их у гомозуль, Святозар потребовал от Гмура обещание, что этих людей он не будет держать более в темницах, а поселит среди своих детей, а наступившим летом выведет и передаст кочующим по Арапайским горам лонгилам.

Гмур простился со Святозаром возле лестницы дворца, своего прекрасного, подгорного города Гальматея. Он так безудержно плакал, что ни его ярко-рыжему сыну Геннету, ни самому наследнику не удалось его успокоить. Царь на прощание обильно покрыл штаны Святозара слезами, моля его лишь об одном, вернуться живым из Пекла, а после, повелев Геннету, и приближенным к его сыну, проводить путников до выхода из пещеры, поднялся на лестницу и долго махал там, на прощание, правой рукой, левой ладонью утирая текущие по лицу слезы.

Выйдя из пещеры, на божий свет, путники пошли по лазурной тропе, которую создал Святозар. В горах было довольно тепло, а яркое солнце держалось на голубом небосводе несколько дней, помогая людям в их тяжелом обратном пути. Впереди всех шел Мал, за ним следом Изяслав, Звенислав и Часлав, затем бывшие темничники гомозуль, а замыкали идущих Дубыня, Стоян, Святозар и Храбр. Первым среди лонгилов ступал Чопжу, который нес то под рубахой, то на руках несмолкающего ни на миг Нынышу, чью власть признали не только пять сидящих рядом с Чопжу лонгила, но и все остальные пленники из его народа. И когда на привале Святозар создавал наметы, то все лонгилы толпились возле кущи Чопжу, который с важным видом располагался в ее середине, и, держа на коленях Нынышу, переводил его слова, своим братьям.

— Знаешь Святозар, — сказал Дубыня на одном из привалов. — А, похоже лонгилам нравится наша вера. Я гляжу, они перестали биться головой, да шептать тыйчтын, тыйчтын. Тока я так и не понял, что это значит.

— Это значит, грешен, грешен, — ответил за Святозара Храбр.

Во время обратного пути до деревни Крайняя Святозар дюже уставал. И это не только от тяжелой горной дороги, каковая сменялась то теплым, ясным, безоблачным днем, а то пронизывающим, холодным ветром несущим темно-синие закрывающие небосвод тучи. То сыплющийся мелкой острой крупой, а то наоборот накрывая путников огромными пушистыми укрывалами снега… Но и тем, что ему все время приходилось использовать магию. Ежевечерне он создавал множество наметов и укрывал, излечивал обмороженные пальцы и уши, а также несколько раз во время пути останавливал сходящие на них лавины. Святозар чувствовал, как от постоянного использования магии, да еще и в таком количестве, силы стали покидать его, словно творимое волшебство забирало у него здоровье и мощь.

Особенно это ярко проявилось на восьмой день пути. В тот день они спускались по склону горы поросшей высокими елями. С утра была теплая погода, на голубом небе ярко горело солнце, а поблескивающий в его переливах снег слепил глаза, но к полудню подул холодный ветер, и повалил густой снег. Внезапно в вышине, что-то громко громыхнуло, будто начиналась гроза, горная круча сотряслась, и послышался страшный глухой гул. Наследник поднял голову и увидел огромный бурный поток снега, устремившийся с вершины вниз по находящемуся на склоне горы желобу, по пути погребая под собой хвойные леса. Святозар видел, как быстро разрастается огромный снежный поток, и то уже был не поток, а вал, в котором мелькали поломанные стволы елей, ветки и даже камни. Наследник протянул руки вперед и зашептал заговор: «О, Великий Бог и славный витязь ДажьБог! Ты когда-то победивший морозы, пургу и снег, порождение Чернобога! Ты, отрекающийся от Зимы и идущий к Весне! Даруй мне силы создать преграду перед снежной лавиной, белой смертью! Именем твоим, ДажьБог повелеваю!» И тотчас, вылетевший вперед из рук лазурный луч, мгновенно разросся, создавая нечто вроде огромного щита. Лавина стукнулась об ту преграду, впитав в себя и сам щит и лазурь, на миг отпрянула назад, а после улеглась на склоне, выпустив в воздух переливающиеся снежные крупинки. Путники наследника радостно закричали, а Нынышу, сидящий на руках Чопжу громко крикнул: «Слава ДажьБогу!» и на удивление этот возглас все поддержали и даже лонгилы. Не радовался только Святозар, который, почувствовал такую слабость, что хотел и вовсе прекратить дальнейшее движение и улечься спать прямо здесь на снегу. Но когда все продолжили путь, он, прикусив губу, поборол в себе слабость и пошел следом за Стояном.

Однако к вечеру наследник настолько выбился из сил, что с большим трудом смог создать для путников кущи и укрывала, и даже не поев, несмотря на протесты наставников, сразу пошел укладываться на покой. Проснувшись следующим утром, Святозар ощутил себя совершенно разбитым, точно его колотили всю ночь деревянными кольями. Впрочем не показывая вида тронулся в путь, потому как Мал сказал, что к вечеру они может, придут к избам ведунов-отшельников. Святозар боролся с навалившейся усталостью весь день, но когда к вечеру, они спускаясь с горы наконец-то увидели избы ведунов, позволил себе остановиться на середине спуска и лечь спиной прямо на снег. Храбр шедший следом за наследником, встревожено позвал Стояна и Дубыню, которые сошли намного ниже, а сам стал ощупывать голову Святозара.

— Что, сынок, случилось? — беспокойно поспрашал наставник.

— Устал я, — тихим голосом ответил Святозар. — Сейчас отлежусь и пойду дальше…

— Да, как же лежать на снегу, — не менее встревожено протянул Дубыня. — Застудишься совсем.

— Ну, хоть чуть-чуть, утомился я, — проронил наследник и тягостно сомкнул очи.

— Он, наверно захворал, — предположил Стоян, усевшись на присядки подле друга. — Я слыхал он всю ночь сегодня стонал, точно его бьют… Я ему и лоб ночью щупал, но он был не горячий, а даже наоборот холодный. Я его потом укрыл еще укрывалом, думал он замерз.

— Нет, — не открывая глаз, пояснил Святозар. — Это просто магия меня вымотала, сил не осталось. Сейчас отлежусь, и пойдем дальше…Совсем немного полежу, хоть чуть-чуть и тогда пойдем, — прошептал Святозар чувствуя слабость даже в туго растягивающихся губах.

— Нет, лежать нельзя на снегу. Ты и так совсем холодный, — откликнулся Храбр и принялся снимать с себя заплечный мешок. — Дубыня возьми мой мешок, а я понесу Святозара.

— Ты его унести не сможешь, — заметил Стоян и также принялся снимать с плеч мешок. — Отец возьми мой мешок. Святозара понесу я, потому что я самый молодой и сильный.

— Нет, — открывая глаза и поднимаясь, да усаживаясь на снегу, немедля отозвался наследник. — Никто меня не понесет, я сам пойду.

По склону горы к Святозару, наставникам и Стояну поднялись Часлав и Звенислав, которые спускались впереди всех путников, но увидев, что други остановились, поспешили к ним.

— Что, случилось? — взволнованным голосом спросили Часлав и Звенислав.

— Святозар выбился из сил, — ответил Стоян и зыркнул на другов. — Слишком много раз пользовался магией. Часлав скинь мешок, и мы его донесем донизу.

— Нет, никто меня не понесет, — раздраженно сказал Святозар увидев, что Часлав принялся снимать заплечный мешок. — Я сам дойду, ну чего вы, в самом деле… Я просто передохнуть хотел.

Святозар оглядел встревоженные лица другов и наставников, и, ухватившись за плечо Стояна, принялся подниматься на ноги. Встав в полный рост, он еще какое-то время, стоял малеша покачиваясь, и взяв в руки лыжные палки, да сняв с себя заплечный мешок и отдав его Храбру, вмале принялся спускаться следом за Стояном, который постоянно оглядывался, останавливался и предлагал все же донести друга до подножия горы. Святозар чувствовал такую усталость, такую слабость в ногах, но преодолевал себя, потому как не хотел висеть таковой тяжестью на плечах друга. Этот спуск с горы показался наследнику каким-то бесконечным, а ноги слишком вялыми и плохо идущими, но как всегда всему приходит конец, так и этот спуск завершился. До изб ведунов было падать рукой, оставалось пройти совсем чуть-чуть. Одначе спустившись с горы Святозар опять остановился, и, повиснув на двух лыжных палках застыл на месте, впереди лежала уже не лазурная тропа, а тропа пробитая только, что Малом и путниками.

— Сынок, — сказал подошедший, сзади Храбр и похлопал его по спине. — Ну, чего ты себя мучаешь, давай обопрись на меня или Стояна, и мы поможем дойти… У тебя же ноги заплетаются, я это давно наблюдаю… Еще вчера я это увидел, как ты после остановки лавины тяжело стал идти, точно тебя сверху чем-то придавили… И чего ты, такой упрямый, не пойму… Нешто мы не видим, сколько душевных и физических сил ты на нас потратил… И вообще надо было не создавать эти наметы и укрывала сами бы донесли… а то все налегке идут, а ты все свои силы то на нас и потратил…

Стоян и Часлав подошли к наследнику, оторвали руки друга от палок, и, перекинув их через свои плечи, двинулись к избам отшельников, возле которых уже располагались уставшие путники.

— И чего Храбр, ты его уговариваешь, — сердито заметил Стоян, увидев, что наследник попытался снять руку с его плеча. — Что, как его наставник не можешь ему повелеть, приказать…Все то ты с ним милуешься, да уговариваешь… а он разве, уговоры понимает. Покуда не потеряет сознание, от усталости или хвори, все будет ерипениться…

Стоян и Часлав так крепко ухватили Святозара за руки, что вырываться было бесполезно, и потому наследник смирился со своим положением, и быстро дошел до изб ведунов. Седовласый старец ведун по имени Берий встречал путников, вместе с другими ведунами на дворе, а увидев уставшего, обессиленного наследника ведомого другами, поспешил к ним навстречу. Он пронзительным взглядом голубых очей осмотрел Святозара, да тут же повелел вести его в свою избу, где ему помогли раздеться Стоян и Храбр, и уложили на ложе ведуна. Берий сел подле Святозара на ложе и потрогал его лоб. Это был высокий и крепкий старец, и, несмотря на почтенный возраст, сохранивший необычайную силу. У него были длинные седые волосы, борода и усы, чистое, светлое и очень красивое лицо, усеянное крупными и мелкими морщинами и голубые глаза. Он протянул руку к лицу Святозара и своими старческими пальцами с сухой и обветренной, от труда и времени, кожей провел по щекам и глазам наследника, и, покачав головой, медленно проронил:

— Нельзя так не разумно использовать магию…Магия даруется телу и душе, и также как и труд, она высасывает из тебя силы. Использовать магию надо тогда, когда в ней есть необходимость… лечение, защита… А, уж кущи и укрывала, наследник, витязи, сопровождавшие тебя, могли бы и донести.

— Просто…,- начал было Святозар.

Но Берий замотал головой, положил свои пальцы на губы наследника и добавил:

— А, теперь ты молчи… ты очень холоден. Тебе надо согреться и поспать, потому ты закрывай глаза и отдыхай, а я прошепчу заговор, чтобы снять с тебя хворь.

Святозар закрыл глаза и под тихое шептание Берия быстро уснул. Наследник проснулся через два дня, глубоко за полдень, отдохнувший и набравшийся сил. Он открыл глаза и первое, что услышал неторопливое потрескивание дров в печке, что стояла посреди комнаты ведуна возле его ложа. В комнату через четыре небольших оконца влевался яркий дневной свет, а солнечные лучи играли на деревянном, струганном полу. Святозар потянулся, и, поднявшись с ложа, огляделся. В комнате, в которой находилось еще два пустых ложа, широкий деревянный стол, да лавки никого, кроме него, не было. Но не успел наследник подняться, как открылась дверь и в комнату вошли Берий и еще один ведун. Берий увидев поднявшегося Святозара, заулыбался, и приветливо осмотрев его мудрыми светло — голубыми старческими глазами, сказал:

— Ну, вот я гляжу, ты отдохнул и набрался сил, мальчик мой, и теперь можешь продолжить свой путь, только прежде надо покушать. Тихоня, — обратился он к другому ведуну, который был значительно моложе Берия. — Будь добр, позови Храбра и Дубыню, скажи им, что наследник пробудился…Да и принеси, конечно, покушать. А то без еды, человек точно травинка без света ни жить, ни расти не станет.

Тихоня кивнул, а Берий пригласив Святозара располагаться за столом, взял с печи небольшую мису с теплым молоком и поставил ее на столешницу.

— Попей пока молочка тепленького, — молвил Берий и погладил Святозара по каштановым кудрям волос.

Наследник, удобно расположившись за столом, принялся пить горячее молоко, когда в комнату вошли Храбр, Дубыня и Стоян, а следом Тихоня внес в мисе укрытой утиральником ячневую кашу с творогом, да большой ломоть хлеба, и, поставив перед Святозаром, подал ему ложку.

— Ну, что, — принимаясь за обжигающе горячую кашу, спросил наследник, и подул на ложку. — Я так устал, что уснул, а люди как же?

— От, ешь ты, спокойно, — сев рядом с наследником и потеребив его по волосам рукой, ответил Храбр. — Все тебе до всех дело есть, за всех тревожишься… Ты, чего думаешь кроме тебя не кому за этих гомозуленных темничников побеспокоиться, да?

— Угу, — улыбнувшись, заметил наследник, и положил в рот полную ложку каши.

— Они вчера утром ушли в деревню Крайняя, их повел Изяслав, Звенислав и Часлав, — пояснил Храбр. — Мы решили остаться здесь, покуда ты не наберешься сил.

— Я уже набрался, можно отправляться в путь сегодня, — откликнулся Святозар.

— Нет, — отрицательно покачав головой и огладив к низу длинную седую бороду, сказал Берий сидевший за столом напротив Святозара. — Сегодня, ты, наследник никуда не пойдешь, задержишься еще на одну ночь здесь. А завтра с утра, ты будешь достаточно силен, чтобы продолжить путь до деревни Крайняя и Валадара.

Святозар поднял голову, глянул в глаза старца и согласно кивнул, чувствуя, что Берий прав, и стоит здесь задержаться на ночь, чтобы поесть каши и хлеба, да набраться мощи. Берий увидев кивок наследника, довольно улыбнулся, и, неспешно переведя взор на Храбра, произнес:

— Вот, видишь Храбр, согласился… А ты, говорил, что он упрямец и его не переспоришь… Выходит не прав ты был, очень покладистый он юноша.

Святозар слегка развернулся, и, засмеявшись, зыркнул на покрасневшего наставника, не ожидавшего, что его слова придадут огласки и теперь смущенно смотрящего на ведуна.

— Видишь, Храбр, Берий сказал покладистый, я юноша, — откликнулся Святозар, и, положив на стол ложку, отпил из мисы молока. — Так, что выходит ты навет на меня говорил…ха…ха…ха.

— Да, уж, покладистый…,- заступился за наставника Стоян. — Правильно Храбр сказал — упрямец он… Себя никогда не пожалеет. Не облегчит своего пути, хотя ему это и предлагают.

Святозар не стал спорить с другом, продолжая пить молоко, а Берий уставившись на смущенного Храбра и улыбающихся Дубыню и Стояна, негромким голосом, сказал:

— Видел я, наследник, духа которого ты создал… Великое то творенье. Таких духов ведуны не могут создавать, та магия доступна лишь Богам… Это великая магия, великая… И главное, что мне понравилось, — и Берий тихо засмеялся. — Что Нынышу, очень мудр… И все порывался тебя излечить, узнав, что ты заболел, словно сам владел магией. — Старец замолчал, любопытным взглядом оглядел Святозара и спросил, — ты, наследник, когда-нибудь встречал духов созданных ведунами, да?

— Ну, не то, чтобы ведунами, — ответил наследник и поставив чашу на стол, тяжело вздохнул, вспомнив свою дочь Дарену. — Но духов я таких встречал, это правда… Но тот кто их создавал, не был ведун, он был ребенком Бога и человека. И владел светлой магией.

Берий на миг затих, не сводя внимательного взгляда с наследника, а погодя добавил:

— Ты, великий человек, наследник Святозар, и тебя ждет впереди еще, что-то более величественное, чем то, что ты умеешь.

— Что ты хочешь сказать этим, Берий, — встревожено спросил, до этого сидевший молча возле старца Дубыня.

— А, то Дубыня, что у нашего наследника светлая и чистая душа, жертвенная и любящая, — тихим голосом протянул старец, и с почтением посмотрел на Святозара. — И это видят не только его близкие и други, не только люди, с которыми он едва соприкасается, но это видят и наши великие Боги. И такими людьми как наследник они дорожат, и таких людей они избирают, и направляют их поступь к новым свершениям и к великим поступкам.

 

Глава двадцать четвертая

Рано утром следующего дня Святозар, наставники, Стоян и Мал покинули ведунов-отшельников, а к вечеру уже прибыли в деревню Крайняя, где большак Сеслав поведал им, что Изяслава и другов наследника, вместе с лонгилами и восурами он на санях уже отправил в Валадар, а атинцы снабженные санями уехали в город Тангортам. На следующий день, взяв лошадей, выехали в Валадар, делая остановки в деревнях при дороге лишь на ночь.

К девятнадцатому березозолу прибыли в Валадар, спешившись у ворот дома воеводы, где их встречали Часлав, Звенислав и Велемудр. Святозар передав поводья Чаславу, и, несмотря на увещевание Храбра и Стояна сразу отправился спать, сославшись на то, что он весьма устал.

Проснулся он только через сутки, и, покинув свою опочивальню, спустился вниз в гридницу, где за столом сидели воевода и наставники. Храбр увидев пробудившегося наследника, недовольным голосом погнал его в баню, и, сказав Святозару, что им надо перемолвиться, пошел следом за ним.

Святозар забрался на верхний полок, улегся там, скривив лицо, и спросил у наставника, который положив горячий веник ему на ногу, спустился вниз:

— О чем ты со мной хотел поговорить Храбр?

— Сынок, Святозар, — ответил Храбр. — Ты, тока не тревожься, спокойно меня выслушай.

— Ох, наставник, — заметил наследник, и глубоко вдохнул горячий банный дух. — Когда, я слышу такие слова, то уже начинаю тревожиться…. что случилось?

— Да, ничего не случилось, — откликнулся Храбр, и, набрав широким ковшом холодной воды, облил себя. — Через два дня начнется масляница, и нам сынок, придется остаться на праздниках в Валадаре, надо ждать кады вскроется ото льда река Вала. Воевода, покуда ты отдыхал, сказал, что она к концу березозола вскрывается, ну, еще дней десяток покуда ото льда очистится…. Так, что хошь не хошь, а лишь к четвертому, пятому цветеню мы сможем отправиться в путь к Восточному морю… Так, что ты уж, мальчик, к этому спокойно отнесись, не тревожься значит и не беспокой то душу свою вынужденным отдыхом… — Наставник развернулся и поднявшись к наследнику на полок, заглянул ему в лицо, негромко добавив, — ну, я, то конечно рад, такой задержке… Потому, что ты хоть перед трудной дорогой, перед, — и Храбр тяжело вздохнул. — Перед Пеклом хотя бы отдохнешь, да отъешься, оно как видел бы тебя Ярил, уж так ты, на этих помоях гомозульских исхудал, смотреть страшно… Да душой-то от их скверного отношения к нам исстрадался…

Храбр наново вздохнул, и, спустившись на нижний полок, окунул голову в таз, охлаждая ее. Святозар дождался, когда наставник, отплевываясь, и ухая от удовольствия, вынырнул из таза, и вопросил:

— Храбр, а никак посуху нельзя доехать до берега Восточного моря, а там сесть на ладью?

— Святозар, — недовольно покачав головой, ответил наставник. — Ну, ты меня удивляешь. Ты, чего карту Восурии не смотрел, — порывчато хмыкнул Храбр. — На реке Валу Валадар это самый крупный город, ниже по течению нет городов, лишь деревни, а в них ладьи, как ты знаешь, не зимуют.

— Да, нет, Храбр, карту я смотрел…охо-хо, — застонав, протянул наследник. — И все удивлялся, ну до чего не разумно у нас устроены окраины страны… Где начиная от Арапайских гор и заканчивая Ра-рекой и стоящим на нем Приславлем, ни одного города… А Южное море и того хуже, вроде берег и наш восурский, а нет там городов и деревень, потому и шлындрают там эти нагаки, да неллы….охо- хо, — закончил Святозар и протянул руку, чтобы взять ковш с водой стоящий на нижнем полку.

Храбр оглянулся, и, увидев перекошенное от боли лицо наследника, до протянутую к ковшу руку, встревоженным голосом поспрашал:

— Чего нога разболелась? Полить тебе, горяченькой водичкой?

— Угу, наставник, полей коли не тяжело, — застонав, попросил Святозар утирая лоб от выступившего на нем пота.

Храбр не мешкая выплеснул с ковша холодную воду на пол да набрал с таза горячеватой. Он торопливо поднялся на верхний полок, и, убрав с ноги лежащий дубовый веник, полил на нее водой, и кивнув, заметил:

— Да, Святозар, я с тобой согласен плохо у нас укреплены наши границы… Но отец твой, все же строит новые города, вот к примеру Дубов на реке Яза большая, да и Дубна на реке Волохе тоже молодой город, это все у нагакской границы, все недавно построенные города… Да и возле неллов не мало за последнее время построено городов и Светполь и Мечислав, и все это твой отец приказывал… Ну, ты у нас опытный правитель, ты продолжишь это строительство, и уверен я, Гориславу твоему будет спокойней править Восурией. — Храбр помолчал немного и вернув дубовый веник на ногу наследнику, понизив голос, спросил, — значит Святозар, тогда в твоей первой жизни… Ты нарушил повеление ДажьБога, чтобы спасти от ягыней народ гомозулей?

— Да, Храбр, — тихо ответил Святозар. — Чтобы спасти гомозулей… В той битве погибло весьма много восуров поэтому ДажьБог был так сердит… Когда я возродился Богомудром, я хотел попросить моего сказителя создать сказ про ту битву…Но гомозули уже не жили на своей земле, а я все время прокручивал слова ДажьБога, которые он мне сказал: «Упрямец, упрямец, ты — Святозар. Как ты посмел меня ослушаться…Как посмел подвергнуть опасности моих детей восуров, весь мой народ, который я с такой любовью творил… Очень, очень я сердит на тебя». И я решил, что раз ДажьБог так сердит был на меня, раз гомозули уже тут и не живут… так стоит ли ворошить, хотя героическое, но все же прошлое… И знаешь, Храбр, все же несмотря на то, что ДажьБог был так сердит, если бы мне вновь пришлось делать выбор, между жизнью моего народа и битвой с ягыней, я бы ни миг ни колебался… И сызнова позвал восур на защиту гомозуль, потому что если бы мы тогда бросили гмуров в беде, то пришло бы время и ягыни, пожравшие их царство, пришли бы к нашим землям и нам бы все равно, все равно пришлось бы с ними биться… Так уже было не раз в истории нашего народа, поверь мне.

Святозар закрыл глаза, и тяжело задышал, подавляя боль, да чуть слышно произнес:

— Ох! Не будем об этом говорить, Храбр. А то я как сниму чулок, и начну о чем неприятном говорить, так нога так начинает болеть, точно хочет отболеть за все — то время, что не болела. Поэтому давай поговорим о чем-нибудь более приятном…. Расскажи мне лучше, что Велемудр сделал с темничниками гомозулей, коих мы в Валадар ему как дар доставили…

— Ну, восуры, — пояснил Храбр, развернувшись на нижнем полку так, чтобы хорошо было видно Святозара. — Восуры ушли по домам, потому как они из валадарской деревни, что недалече лежит. А лонгилов воевода разместил пока в домах валадарцев, а как лед на Валу сойдет он их вверх по реке в город Дальград отправит, а там воевода Болеслав, уже поможет им до своих земель добраться. Ну, а Лыбедь будет ждать нашего возвращения из Восточного моря, и тады мы все вместе поедим в Славград, а его завезем в Новыград. Ну, а он за то время отъестся, да отдохнет тут у Велемудра.

— Ну, то и хорошо, — согласился наследник, и, убрав с больной ноги веник, полез вниз с полка. — Что вы Лыбедя будете сопровождать до Новыграда. Так мне будет спокойней, тогда он точно доберется до дома, до отца и матери. Ох, наставник. — Усаживаясь на нижнем полку, дополнил Святозар, — будь добр, налей-ка мне воды в таз, я буду мыться… А то нога так болит, не проходит никак… А, потом прикажи Велемудру, как старший дружины моего отца, накормить меня расстегаями, да пирогами, потому что когда я булькнусь в море, неизвестно какими блюдами меня будет кормить Владычица моря Волыня в своем большом царстве Алтынтов или как его величала Вед — Алтынское царство.

— Ты, же вроде, должен идти в царство Черномора, а не в царство Волыни, — поинтересовался Храбр и принялся наливать ковшом наследнику с боченка воды в широкий таз.

— Да, Храбр, ворота ведущие в проход к Пеклу находятся в царстве Черномора, — задумчиво ответил наследник, и, намочив в тазу мочалу и мыло принялся натирать ими тело. — Но прежде чем я пойду туда, мне надо побывать у Волыни жены Бога солнца Ра и попросить помощи без которой я не смогу выжить в Пекле и освободить мать… — Святозар намылил лицо мылом и нырнул в таз с водой, а когда вынырнул, отплевываясь, добавил, — что ж тогда ждем наступление четвертого цветеня.

После бани наследник отправился в гридницу, где гостеприимный воевода уже накрыл для Святозара стол, выставив на него как можно больше выпечки.

Наследник очень расстроился оттого, что не смог, прямо сейчас, отправится к Восточному морю. Но понимая, что в данный момент жизни от него ничего не зависит и нужно проявив терпение, и, дождавшись освобождения ото льда реки Валу, лишь тогда продолжить свой путь, успокоился. А пока он принялся ждать начала масляницы, уговаривая себя тем, что теперь одетая в волшебный чулок нога позволит ему хорошо погулять на празднике. А, значит, ему удастся и покататься на санях и с горок, и поучаствовать в кулачных боях, то есть сможет он погулять, так как давно уже не гулял.

Одначе впервый же день наступившей масляницы Храбр и Дубыня пришли в покои Святозара, и с самым серьезным видом сказали ему, что ни на какие гулянья в город они его не отпускают, оно как ему взрослому человеку и наследнику, вдали от дома, хорошо бы проявить степенность. От той неприятной новости Святозар опустился на ложе и расстроено молвил:

— Да, вы чего наставники. Столько — то лет я сидел около своего отца на всех праздниках не в силах вдоволь, из-за ноги насладиться молодостью, а теперь.

— Сынок, — очень мягко заметил Храбр, и протянув руку, погладил наследника по волосам. — Ты, сюда приехал совсем не за наслаждениями… Ты же пойми, мальчик, это не Славград, где тебе многое позволено… Это Валадар и тебе, как будущему правителю, надо показать сдержанность и спокойствие.

— Ох, Храбр, — возмущенно, ответил Святозар. — Причем тут сдержанность, да степенность… а то я не понимаю, что ты меня от себя на локоть боишься отпустить. Ты, как мой отец, бесконечно тревожишься за меня, но я, же пойду не один, а с Чаславом.

— Вот и я про тоже, — кивнув головой, принялся объяснять Дубыня. — Часлав он, что… Он парень холостой, ему можно пока дурить, а у тебя жена, дитё скоро будет, тебе не хорошо вдали от жены и семьи гуляньям предаваться. Да, и я, точно, знаю, Стоян Чаславу запретил на гулянье идти, чтобы он значит, тя не смущал и не тревожил. Так, что Часлав будет со всеми в гриднице праздновать масляницу. Людей Велемудр позовет немного, чтобы они тебя не смущали, лишь его дружинники с супругами, да вельможа Любонег с женой. И я, и Храбр, мы тады будем за тебя спокойны… да, ты, хоть перед дальней дорогой отдохнешь, да порадуешься.

— Дубыня, — наследник обиженно скривил губы. — Чему ж я порадуюсь, интересно мне спросить, еде, что ли… Наливку, все равно Храбр не даст пить. И чего я буду там делать, тады?

— Да-к, как чего, — улыбаясь, благодушно отозвался Храбр. — Будешь есть, да радоваться новым сказам, которые ты не слышал. У Велемудра здесь прекрасный сказитель, Садко его зовут. Ух! Сынок, слыхал бы ты, какие он сказы сказывает! — восторженно закончил наставник.

— Храбр, ну, ты, точно издеваешься, — сердито проронил Святозар, и недовольным взглядом посмотрел на стоящих возле него наставников. — Да, какие сказы… да, я сам столько сказов знаю, что хоть сам садись, да сказывай.

— Ну, вот и хорошо, — похлопав по плечу Святозара, радостно молвил Дубыня. — Вот и расскажешь нам, про дивьих людей, а то Храбр сказывал, да так, что я и не понял, чего они там в горах живут, чего не уходят, вроде их ДажьБог распечатал.

Святозар сидел и продолжал переводить недовольный взгляд с Храбра на Дубыню, обдумывая, что может сослаться на хворь и улечься в ложе, а после когда наставники уйдут, упорхнуть через окно на гулянье. Но Храбр, внезапно повернул голову посмотрел на большое окно в покоях и кивнул Дубыни. И тогда наставники шагнули ближе к ложу, крепко взяли с двух сторон Святозара за предплечья, подняли на ноги, и все еще не выпуская его из своих сильных рук, повели в гридницу. Наследник муторно вздохнув, понял, что сопротивляться бесполезно.

Так как гридница Велемудра была небольшой, а желающих побыть в гостях на маслянице, где будет присутствовать сам наследник престола, оказалось много, столы пришлось сдвинуть и поставить в два ряда так, чтобы гости сидели друг напротив друга, оставив лишь небольшой промежуток для гуслиста Садко. В гриднице воеводы не было каминов, но зато было установлено несколько широких печей выходивших в комнату заднями стенами, и кои были так жарко натоплены, что зашедший в гридницу наследник одетый, в предложенный ему Велемудром, голубой тегиляй, длиннополый кафтан со стоячим воротом и короткими рукавами, уже и пожалел, что его натянул. Усаживаясь на укрытое укрывалом сиденье, нарочно принесенное для него, в середине стола, слева от воеводы, Святозар тяжело выдохнув, сказал, негромко обращаясь к наставнику:

— Фу…у… Храбр… До чего жарко здесь, я угорю. Дозволь выйти и тегиляй снять.

Дружинники воеводы и их жены, ожидающие наследника, только расселись на лавках и сиденьях, наставник оглядел их долгим взглядом и тихо ответил:

— Ну, потерпи немного Святозар. Люди только сели, неудобно же, в самом деле. Возьми застежки расстегни, коли жарко тебе.

Святозар недовольно хмыкнул, и, утирая пот со лба, принялся расстегивать застежки на тегиляе. Храбр сидел слева от Святозара, следом за ним расселись Дубыня, Стоян, далее с насупленным лицом Часлав, Звенислав, и ужасно смущенный Лыбедь, впервые за столько лет, попавший на праздник, да еще и к самому воеводе за стол. Справа от Велемудра поместилась его молодая супруга, необычайно красивая дева со светло-пшеничными волосами и зелено-серыми глазами, на ней был надет нежно-розовый сарафан, а туго плетеная коса была красиво уложена в виде ракушки на голове. Жена воеводы Ладимира, увидев, что наследник смотрит на нее, низко ему поклонилась и отвернула зардевшееся лицо в сторону. Святозар улыбнулся, заметив смущение Ладимиры, и по-доброму залюбовался красотой восурской девы, словно прекрасный, нежный бутон распустившейся и наполняющей эту гридницу своей чудесной чистотой. И тут же вспомнил глаза своей Любавы, ее милый и родной для него запах, ее любимое лицо, волосы, пальцы рук, и тяжело вздохнув, принялся оглядывать дружину воеводы. У Велемудра дружина состояла в основном из взрослых, средних лет мужей, но были в ней также очень юные други, не женатые. Велемудр был назначен воеводой в Валадар три года назад, сменив здесь ушедшего на покой старого воеводу Станислава, и все дружинники средних лет это те кто когда-то служил у старого воеводы, а други Велемудра приехали со своим воеводой из города Ветлуга, что стоит на реке Огожеская.

Велемудр накрыл стол дюже богато, и, зная, что наследник любит выпечку, постарался на славу. Здесь были не только разнообразные пироги, пирожки и расстегаи, но и всевозможные блины: скороспелые и с припеком, красные и молочные, гречневые и манные, на столе также стояли в пол-аршина высотой восьми и шестиугольные, необычайно красивые пироги, такие которые Святозар никогда доселе не видывал и не ел. Стол ломился от мясных и рыбных блюд, разнообразных солений и конечно необходимого украшения стола крашенных в луковой шелухе яиц, как символа Золотого Яйца, что в начале времен явил Всевышний и в котором был заключен сам Род. В глиняных широкопузых кувшинах находилась наливка из: брусники, черемухи, рябины, клюквы, морошки, малины, а в высоких, стеклянных сосудах разнообразные холодные напитки. Велемудр взял один из кувшинов и принялся наливать Святозару в невысокий медный кубок рябиновую наливку.

— Велемудр, — обратился наследник к воеводе. — Что это за высокие пироги с такими разноцветными боками.

— А, да это бабы, — улыбаясь, пояснил Велемудр, и придвинул к рукам наследника кубок.

— Бабы…,- удивленно протянул Святозар.

— Ага, наследник, бабы. Ох! И, вкусные они, наследник, — сказал воевода и осторожно плоской, удлиненной ложкой, взял с блюда кусок пористой бабы и положил на блюдо Святозару. — Это баба тюлевая, очень хорошо ее с чаем, да со сбитнем горячим… Но если ты положишь вареную телятину с раками, будет тоже вкусно, а еще хороша она с жареным гусем. Ну, давай, наследник, принимайся за еду, а я тебе погодя положу бабу сбивную, пуховую, медовую, али маковую. А, то ты, за поход, свой, так исхудал, что на тебя без слез — то и не взглянешь, тяперича.

Святозар решил послушать Велемудра, наложил себе в блюдо телятину с раками, и, сделав небольшой глоток наливки, которая на вкус оказалась сладковатой и нежно пахла осенними плодами, принялся есть. Воевода был прав, баба была вельми вкусная и нежная, и не успел наследник ее доесть, как Велемудр положил ему на блюдо другой кусок бабы и негромко сказал: «А, это, пуховая».

— Святозар, — обратился к нему Храбр, увидев, что наследник взял в руку кубок с наливкой. — Ты тока не пей этой наливки много, а то она дюже крепкая.

Святозар не успев донести кубок до губ, усмехнулся, да так и не отпив из него, поставил на стол, неторопливо он повернул голову, посмотрел в серые глаза наставника, и тихо заметил:

— Храбр, ну право дело, я тебе удивляюсь… Тебе надо с гомозулями жить, потому что они кроме чистой воды ничего не пьют…Ни хмельного, ни напитков, ни сбитней, ни молока…Ты, наверно, тока за их столом и чувствовал себя спокойно, да не тревожился за меня, — наследник засмеялся, и, увидев покрывающееся пятнами лицо Храбра, похлопал его по плечу. — Вот ты, мне скажи, наставник, ты вообще видел когда-нибудь, что бы я пил? Пил до такой степени, что не мог себя в руках держать, не мог собой руководить? Ты, что думаешь, я не знаю, что если человек выпив, не удержит свой образ достойным, и скажет безумное, или безумно будет вести себя — то это все от Чернобога?… Я — это знаю, не тревожься, и пить я не буду, потому что я никогда не пил, а лишь пригублял…Я всегда был восур, а восуру не должно служить Чернобогу.

— Да, сынок, — кивнув головой, согласился Храбр, и очень мягко протянул, — прости меня, это я так просто… Просто, душа моя за тебя болит, и беспокоиться, все время. Как я подумаю, куды же ты, мальчик мой пойдешь… что там перенесешь, и вернешься ли обратно, эх…

— Ну, чего ты, такое говоришь Храбр, — сердито пихнув друга в бок, откликнулся, до этого молчавший Дубыня. — Как это так вернешься ли обратно…Конечно вернется, я вот ни на миг не сомневаюсь в Святозаре, разве он нам всем не доказал, кто он есть, да какая в нем сила. Ты же слышал, что старец Берий, про него сказывал. Что таких как он, Боги избирают, и направляют их поступь к новым свершениям и к великим поступкам. А значит, ДажьБог не позволит своему сыну погибнуть, и поможет ему вернуться, поможет пройти этот тяжелый путь… И знаешь, что Храбр, прекращай каждое мгновение следить за Святозаром, оставь его в покое, пущай он выпьет, да поест вдоволь, скока его душенька пожелает, а сам вон, поворачивай голову свою, да гляди на своего Садко, который пришел сказы сказывать.

И точно, на середину гридницы, как раз промеж двух рядов, вышел высокий худой мужчина средних лет, с волнистыми белокурыми волосами, с густой волнистой бородой и темно-серыми глазами. Садко низко поклонился Святозару, его другам и воеводе, и сев на поставленное для него сиденье, как раз напротив наследника, стал перебирать струны на гуслях. Чтобы Святозару было хорошо видно гуслиста, напротив него, воеводы и Храбра, с той стороны стола никого не посадили, посему явственно зрилось красивое с высоким лбом, лицо Садко, его тонкие, длинные, точно прозрачные пальцы, нежно перебирающие струны. Садко не начинал сказа, ожидая кого-то, и через мгновение Святозар понял, кого дожидался гуслист. Дверь гридницы открылась и впустила в зал юного отрока, годков десяти не больше, держащего в руках небольшую дудочку из ивовой коры, называемую жалейкой. Мальчик весьма походил на Садко имея такие же волнистые белокурые волосы и темно-серые глаза. Поравнявшись с отцом, отрок встал справа от него и взяв в губы жалейку, заиграл на ней и тотчас по гриднице разлилась прекрасная восурская мелодия, словно жалостливо заплакал кто-то, а Садко высоким, полным необыкновенной силы голосом, запел сказанья, про солнечного Бога Хорса и его жену Зарю-Зареницу: "Рано-ранехонько утром, вывел во сини луга великий Бог Хорс свою золотую колесницу и освещая, да согревая прекрасную Богиню Мать Сыру Землю стал править ею по небесному своду. Вел свою колесницу Бог Хорс с востока на запад, с восхода на закат и оглядывал землю внимательным взглядом. Да, увидел он около острова Буян во Восточном море купающуюся деву Зарю-Зареницу, а у той девы кудри пшеничные, рассыпающиеся серебром по ее плечам, глаза синие, как морская гладь, лицо белое, как снежное укрывало. Увидел Хорс, Зарю-Зареницу и дрогнуло его могучее сердце, и полюбил он чистую и светлую деву, и решил на ней жениться. Устроили Боги в Небесной Сварге свадьбу и много дней подряд пировали и славили молодых. А люди, живущие на земле, много дней подряд, видели в небе необыкновенное сияние красного и зеленого света, бесшумно возникали на небесном своде переливчатые полосы и лучи, беззвучно меняли цвета и медленно колеблясь угасали!»

Святозар прослушал сказанье весьма внимательно, насладившись красотой его слова и безупречным исполнением, а искусная игра Садко и его сына на гуслях и жалейке была не просто прекрасна, она была завораживающе неповторима. Когда гусли и жалейка смолкли, гридница до этого хранившая тишину наполнилась гулом голосов, да звяканьем посуды, а Храбр положив руку на плечо наследника, довольно выдохнув, сказал:

— Ну, что, верно, красивый сказ, и как он его спел, а сынок его, до чего чудно на жалейке играет, душа так и надрывается слыша его… Раньше Садко один сказывал, без сынка, а теперь еще красивши стало, кады он так на жалейке подпевает.

— Храбр, а ты в Валадаре, когда бывал-то? — спросил Святозар, и так как воевода положил ему на блюдо еще бабу, сбивную, принялся, неторопливо ее есть.

— Да-к, сынок, еще при прежнем воеводе Станиславе, — пояснил Храбр и погладил наследника по руке. — Я, здесь с Богданом и Ярмиром, тебя разыскивал, как раз за полгода до того, как Белян и Венценег, под Святоградом нашли тебя, мальчик мой.

— А, так ты меня тут разыскивал, — молвил наследник, и тяжело вздохнул. — Эх, Храбр, до чего мне хочется увидеть Любаву…Хоть одним глазочком поглядеть на нее, прикоснуться к ее волосам… эх! Как они там отец, братья, сестрички, тетя и дядя…

— Да, как, — вмешался в разговор Дубыня, увидев, что Святозар повесил голову, и загрустил. — Наверно так же, как и мы сидят за столом в гриднице, едят, медовуху сладкую попивают, да вспоминают тебя, мальчик наш дорогой… Но, ты, сынок, не грусти, может это будет последнее испытание в твоей жизни…Дойдешь ты его до конца, а потом будешь жить спокойно и радоваться, глядючи на жену свою красавицу, да на деток своих драгоценных.

Святозар ничего не ответил Дубыни, оно как знал, что этот путь его очень труден, а если заглянуть в те жизни, что жил он до этого, то и не увидишь, ты, там спокойной жизни. Радостной и счастливой, да! но только не спокойной. Святозар помнил многих людей из своих прошлых жизней, и тех которые жили рядом с ним, и тех которые лишь задевали его своим движением, и никогда, ни у кого он не видел тихой, спокойной жизни. Жизнь, казалось наследнику, словно высокие горы, с каменистыми склонами, усыпанные здоровущими камнями и валунами, с огромными уходящими вглубь пропастями и расщелинами. Жизнь — это холодные, злые ветры, жгучие капли дождя, но среди этих трудностей и невзгод, так часто виденное яркое, голубое небо, теплое, живительное солнце, чудесные запахи земли и необычайно красивые, нежные, бархатно-пушистые цветы, прячущиеся под камнями на склонах гор. Жизнь прекрасна именно тем, что она дана. Она прекрасна новым познанием этого мира, избранной новой дорогой, встречей с новыми людьми и вечным познанием собственной души!

Наследник доел бабу, поставил локоть на стол, оперся подбородком о ладонь, и, устремил взгляд на Садко, каковой сидел напротив и перебирал струны, вызывая из гуслей чудные звуки. Садко поймал взгляд Святозара, улыбнулся ему, и, кивнув головой, точно старому знакомцу, вновь запел сказанье, а его маленький сын стал выводить на жалейке такие трели, что перед глазами наследника внезапно поплыл густой туман наполнивший душу и разум яркими воспоминаниями. И показалось, Святозару, что сидит он вовсе и не в гриднице воеводы Велемудра, в славном восурском городе Валадаре, а сидит в огромном пиршественном зале правителя Аилоунена в великолепном городе Хейвясёрви. Правителя, который вел за собой три великих братских народа руахов, приолов и гавров, и где вот также юный отрок, младший сын Аилоунена, Мотакиус, играл на волшебной дудочке, а хозяева и гости, завороженные чудесными звуками, затихнув и замерев, наслаждались дивной мелодией долгие, долгие часы.

— Вот так, — освобождаясь от воспоминаний, негромко сказал Святозар, и, убрав руку со стола, повернув голову, взглянул с нескрываемой болью, на наставника. — Нет, нет, Храбр, уже этого народа Бога Семаргла, нет ни руахов, ни приолов, ни гавров. И ведь нет уже давно… Вот, что бывает с людьми, которые забывают своего отца, своих Богов…. Эх, Храбр, знал бы, ты, какие величественные города, великолепные дворцы строили народы правителя Аилоунена. Высокие каменные дома, мосты и дороги… да как у них было все разумно придумано, опускающиеся ворота и двери, чудные парки и сады кругом, рукотворные реки и озера. Они владели необычайными знаниями не только в строительстве, но и в лечении людей, в наблюдении за землей и небесными светилами. Однако и они, и их знания канули в никуда… А ведь и Валадар, и Кальковск, и Приславль все эти земли, окружающие ныне восурские города принадлежали когда-то этим народам… Когда я жил свою вторую жизнь, руахов, приолов и гавров, уже не было…Еще кое-где стояли их полуразрушенные, племенами рутарийскими и кожезерами, города, дороги и мосты. Но Сатэга и другие чарколы покуда бились между собой окончательно уничтожили былые красоты этих городов, будто они им мешали… Я спрашивал Велемудра, остались ли вокруг Валадара какие-то постройки древних, может дороги, али развалины городов, а он посмотрел на меня удивленно, и, пожав плечами, ответил, что никогда ни о чем таком не слыхивал… А ведь город Хейвясёрви стоял именно на реки Валу, правда она тогда называлась по другому… Микайоки… кажется. — Наследник прервался и надсадно вздохнув, принялся наливать себе в чашу из стеклянного сосуда напиток из морошки и клюквы. — На землях народов Бога Семаргла жили племена рутарийские, кожезеры и неллы, рядом соседничали солуанцы и поллы, а руахов, гавров и приолов уже не было, а так жаль, жаль, что исчез такой умный и красивый народ… Я хорошо помню Аилоунена, это был великий кудесник и воин, такой мудрый и пожилой человек. Он, да, правитель дамианцев Ана-Дазфаль, все меня опекали, ведь я был мальчишка тогда… да и не только меня… всех нас восуров… Их, наверно, и погибло тогда в битве с дивьими людьми так много, потому что они были все взрослые воины, а мы дети. И все они за нас тревожились, да, от кулаков и магии, дивьего войска собой прикрывали… Ведь в воинстве ДажьБога, не я один такой горячий был, смерти не боялся… Эх, Храбр, иногда так тяжко все знать, все помнить… где они дамианцы, руахи… Зачем погнались, чего хотели… забыли Богов, забыли веру, предали душу и погибли, исчезли… И кроме меня, горемычного никто о них уже и не помнит, охо-хо…

— Солуанцы, кожезеры, поллы, — задумчиво произнес, названия народов, Храбр. — Это племена которые шли против Ставра Великого, да?

Наследник поднял чашу с напитком, и, отпив оттуда, передернул плечами и тихо ответил:

— Это уже были не солуанцы, кожезеры и поллы, поверь мне, Храбр… Это были, — и Святозар набрал полную грудь воздуха и громко выдохнув, добавил, — это были уже не люди, а чудовища… Я до сих пор содрогаюсь, стоит мне лишь вспомнить во, что безумие одного может превратить целые народы.

— Сынок. — Храбр потрепал поникшего наследника по волосам, и мягко заметил, — ну, чего ты загрустил, в самом деле… Будет тебе вспоминать былое, душу свою теребить… Давай лучше Садко послушаем, он новый сказ сказывать начинает.

Наследник кивнул головой, и одним махом допив напиток, поставил пустую чашу на стол и устремил взгляд на гуслиста, оный и верно начал сказывать новый сказ: "Был у солнечного Бога Хорса и Зари-Зареницы, сын Денница. У Денницы пшеничные кудри, рассыпающиеся серебром, пробиваюшиеся над губой золотые усы, ясные синие очи, да, нет ни на небе, ни на земле краше, да чудесней того юноши. Обернется соколом Денница, да летит во высокое голубое небо, да оглядывает с тех высот далекую, прекрасную землю. Но вздумалось Деннице стать подобным отцу, великому Богу Хорсу. Прилетел он к отцу, встал перед ним на одно колено и попросил Хорса позволить ему, проехать на солнечной колеснице, по дороге солнцепутья. Загрустил Бог, услышав неразумную просьбу сына, и принялся его отговаривать. Да не слышал Денница слов отца своего, не внимал его уговорам, лишь просил и просил о своем. И выполнил Хорс желание сына, позволив проехать на солнечной колеснице по дороге солнцепутья. Вскочил Денница в золотую колесницу, сверкающую разноцветными каменьями, схватил вожжи и поехал по небесам. Впереди по звездному небу, по дороге солнцепутья скачут крылатые кони Бога Хорса, пламя пышит из их ноздрей, огонь вырывается из их пасти, несут они непревычно легкую колесницу, не слушают неумелого возницу. И скачут кони уже не по-обычному солнцепутью, а несутся без дороги, жгут они небо и землю, горят леса и травы, кипят реки и моря, гибнут богатые города и великие народы, трескаются и разламываются горы. Вопиют и кричат люди, прося помощи у Богов, прося помощи у Богини Мать Сыра Земля. И тогда подняла голову Мать Земля, и громко крикнула Богу Сварогу: «О, Сварог, отец Богов, что же ты медлишь? Погляди, гибнут твои создания, мои дети и внуки, гибнет и горит все живое на земле и воде, погибаю и я сама!» И тогда сын Сварога, Бог Перун натянул тетиву своего лука и выпустил сверкающую молнию в колесницу, и ее полыханием затушил огонь колесницы, а Денница, словно, яркая звезда упал в море. Тело Денницы погибло, а душа его по велению Сварога обратилась в звезду, которая теперь горит на небосводе ранним утром, и готовит нас к новому дню».

— Ишь, ты, как заплел, — довольным голосом, проронил Дубыня, когда Садко закончил свой сказ. — День, значит, зачинается от звезды Денницы, красиво, верно, Святозар.

— Уж, это точно, красиво, и главное, все так и было на самом деле, — негромко ответил Святозар. — Мне об этом рассказывала… рассказывала. — Наследник замолчал, вспоминая высокое бледно-синее с гаснущими звездами небо, могучие темно-зеленые дубы, небесно-голубые глаза Бури Яги Усоньши Виевны, ее божественные уста наполненные чистотой и сиянием, и улыбнулся. — Рассказывала старая знакомая… Она говорила, что земля тогда так горела, моря и реки кипели, дым был такой густой, что люди умирали не в силах вздохнуть… А когда Перун сбил Денницу и потушил колесницу, Бог Хорс десять дней не выходил на небосвод, скорбя по своему сыну, а земля еще долго потом горела в полной темноте… И, лишь, Месяц продолжал светить в свое время, и потому уцелевшие на земле люди могли только и понять, что наступила следующая ночь… Когда Заря-Зареница похоронила тело своего сына, то долго плакала над его могилой, вместе со своей дочерью, сестрой Денницы, Радуницой. Бог Перун прилетел к могиле сына Хорса и создал над ней два дерева: ольху и осину, чтобы они склонялись перед сыном солнца и оплакивали его необдуманное желание, стать подобным, равным Богу.

— Интересно, — разворачиваясь к наследнику, и любопытным взглядом, оглядывая его, спросил Храбр. — Это кто ж у тебя была, старая знакомая, которая такое могла наблюдать и поведать тебе? Ведь кажись, все эти события были еще до потопа.

Святозар глянул, на удивленно, уставившихся на него наставников и беззаботно засмеявшись, пояснил:

— Задолго до потопа…Это было так давно, что люди и не знают когда, а Боги уже, верно, и позабыли… так она говорила.

 

Глава двадцать пятая

Садко спел и в этот, и в последующие дни еще много сказов: про Богов, про жизнь простых восуров, про битвы, которые они вели, отстаивая свою землю и веру, и каждый такой сказ сопровождал его сын прекрасной наполненной чистотой, любовью и светом игрой на жалейке. Многие сказы Святозар уже слышал, некоторые слышал впервые, но были и такие, как про сына Бога Хорса, Денницу, которые он дополнял, или поправлял. Масляница на удивление для наследника в пирах и сказаньях прошла быстро, и также быстро на восток Восурии пришла весна.

Не успели закончиться праздники, как Святозар стал собираться в путь. Велемудр впервый же день после масляницы в сопровождении Храбра и Дубыни уехал на пристань, распоряжаться и готовить в плавание ладью и людей. А наследник принялся созидать водырь, такой какой когда-то подарил ему царь Альм во время путешествия в страну Беловодья, и который он оставил, как дар своему тестю Путяту. Долгое время Святозару не удавалось создать то, что он хотел, потому что водырь должен был показать ему царство, которое находится не на земле, а внутри Восточного моря. Пять дней, наследник бился над созданием водыря, иногда вскакивая с ложа даже глубокой ночью, но всякий раз водырь получался не такой как надо. Водырь точно указывал, теряющему терпение Святозару, дом воеводы в Валадаре, направление в сторону Славграда или в Арапайские горы, но, совершенно, не показывая направление Алтынского царства Волыни.

В один из дней наследник, вместе со Стояном, Чаславом и Звениславом, приехал на пристань, где вдоль ее края в ряд теснились ладьи: военные, торговые и промысловые. День был по-весеннему теплым, на голубом небе ярко горело желто-оранжевое светило, наполняя Валадар теплыми, солнечными лучами, легкий ветерок едва гладил волосы, а в воздухе нежно пахло речной водой, освобожденной от тяжелого льда. Святозар и други спешились с коней, и, дойдя до ладьи, на которой собирались отправиться в путь, остановились. Наследник достал из сумы водырь, положил его на правую ладонь, и принялся шептать над ним, но водырь, как не старался Святозар, никак не хотел показывать ему царство Волыни. Наследник так разгневался на недвижимую стрелку, что размахнувшись, запустил в каменную мостовую водырем, а тот словно созданный из стекла и ярко горящий лазурью, внезапно от удара лопнул, разлетелся на множество лазурных капелек, которые упали на пристань и осветили ее нежным, голубоватым светом. Пристань была наполнена людьми, и когда воины увидели кусок светящейся каменной мостовой, то принялись прикасаться к голубоватой дымке света, исходящей от нее. И стоило людям, дотронутся до той дымки, как свет начал разрастаться, переходя на руки, вещи воинов, покрывая их полностью голубоватым сиянием.

— Ох…,- вымолвил Святозар, когда увидел как несколько воинов, засветились голубым светом. — Ох! Только не это!

Он подбежал к воинам, и, протянув к ним навстречу руки, начал шептать заговор, стараясь снять сияние. Одначе голубой свет, покрывающий людей и пристань, внезапно ярко вспыхнул и изменил свет, превратившись в лазурный. Святозар в ужасе отступил назад, но глубоко вздохнув вновь зашептал заговор. Не успел он его дошептать до конца, как свет опять ярко вспыхнул и превратился в зеленый. Воины, покрытые сиянием, бездвижно стояли на месте, повесив руки повдоль тела, и испуганно глядели на меняющиеся на себе цвета света. Святозар нанова вздохнул и зашептал новый заговор, но сияние не пропадало, а с каждым последующим заговором лишь изменяло цвет, становясь попеременно, то голубым, то лазурным, то зеленым.

— Да, как же, как же это…,- запаниковал наследник и ударил себя по лбу ладонью.

Святозар чувствовал, что еще чуть — чуть и страх за людей, попавших в беду, полностью овладеет его душой, и порывисто выдохнув несколько раз, зашептал новый заговор. Однако теперь ярко вспыхнувший голубой свет сменился на золотой, который стал быстро разрастаться, покрывая тем сиянием, не только завопивших от ужаса, толпившихся на пристани, людей, но и саму пристань, и Святозара, и ладью. Через мгновение, в котором наследник слышал лишь крики убегающих, не залитых сиянием, людей с пристани, вся ладья от носа до кормы была покрыта золотым светом. Святозар схватился руками за голову, не зная, что сделать, чтобы остановить расползающийся по пристани свет, который теперь перекинулся на соседние ладьи, но увидев перед собой глаза воинов, наполненные ужасом, взял себя в руки. Он закрыл глаза, и чтобы успокоить дыхание прислушался к себе, бах-бах-бах, испуганно стучит сердце внутри него, ох-ох-ох стонет душа. «Тише, тише, тише…», — шепчет сам себе Святозар. И вот уже душа не стонет, а сердце стучит спокойно и равномерно. Еще морг, Святозар стоял неподвижно, прислушиваясь к себе, а после зашептал: «О, солнечный Бог Хорс, повелевающий золотой колесницей, что вывозит Солнце на небесный свод! Ты, согревающий нас в стужу! Ты, защищающий нас от тьмы! Светом небесной твоей силы собери весь рассыпавшийся свет, созданный мной, в одно единое целое, и наполни, это создание, мудростью, как наполняется весь мир жизнью! Именем твоим солнечный Бог Хорс свершись!» Святозар дошептал заговор и вытянул правую руку вверх, выставив ладонь к солнечным лучам. И в тоже мгновение золотой свет, наполнивший и часть пристани, и три ладьи, и воинов-ладейников, все также не двигающихся с места, начал покидать захваченные позиции. И мало-помалу освобождать занятые ладьи, пристань и людей, со стороны казалось, что на берег выплеснулась огромная золотая волна, которая затем резко отхлынула назад. Прошел какой-то миг, и золотой свет остался лишь около ног Святозара, да наполнял его снаружи и изнутри, но погодя сияние и вовсе покинуло пристань, переместившись на тело наследника, да начало плавно подниматься вверх к выставленной ладони. Яркий золотой свет вытек на ладонь Святозара, и обратился в огромный пылающий шар.

Святозар открыл глаза, поднял голову и увидев золотисто-желтый шар на ладони, опустил руку, и в тот же миг порыв ветра, донес до него еле слышимые слова: «Алконост, мальчик мой, Алконост тебя поведет, опусти свет на Алконост».

Наследник развернулся, и, выставив руку, с пылающим шаром, вперед, побежал к ладье, а поднявшись по сходням, поспешил к ее носу. Ладья, на которой отправлялись в путь, была очень похожа на ту, на которой плавали в Беловодье. Такая же дубовая обшивка, плоское днище и вертикальные борта корпуса. По восемь весел в каждом борту защищенные каплевидными щитами. В середине ладьи был установлен большой прямоугольный парус, а рядом с ним поставлены лавки для гребцов и навес, от солнца и дождя. В кормовой части помещалось рулевое весло и квадратная надстройка во внутренние помещения, называемые омшаник. Вот только нос этой ладьи венчала не медвежья голова, а часть туловища с головой знаменитой светлой птицы Алконост, являющейся по поверьям воплощением Бога Хорса, и повелевающей ветрами да погодой. Эта птица от головы до пояса имела образ человеческий, а от пояса же была птицей, с двумя большими крылами. Лицо у птицы Алконост было искусно вырезано, и окрашено в нежно-розовый цвет. На нем находились два крупных зеленых глаза, небольшой нос, алые тонко очерченные, сомкнутые губы, а голову покрывали удлиненные до плеч желтые кудри, сверху на которые был надет, также мастерски вырезанный, венец правителя. Громадные темно-бурые крылья, не до конца сомкнутые, прилегали, по бокам, к туловищу человека-птицы.

Святозар подошел к Алконост и положил ей на голову золотой шар света. И как только свет коснулся головы, и венца птицы, то золотисто-желтый пылающий шар распался на множество мельчайших крупинок, и словно стек по телу птицы к носу ладьи, окутав ее всю золотым сиянием. Внезапно, в небе дотоль безоблачном и голубом, послышался тонкий, нарастающий свист, похожий на удар плетью, и откуда-то сверху с небесной вышины прилетел тонкий, в палец толщиной, длинный оранжево-красный луч. Он ударил Алконост прямо в деревянный, окрашенный лоб и вроде вошел в него, и тотчас послышался звонкий, свистящий голос Бога, громко сказавший: «Оживи и повинуйся Святозару». Наследник, услышав голос Бога, отпрянул назад, и, подняв голову, устремил взгляд в голубое небо. Он сразу понял, что то был голос не ДажьБога и не Перуна, каковых ему довелось слышать, а голос какого-то другого Бога.

Прошло лишь мгновение, и послышалось тихое шипение и потрескивание, точно разгорающийся огонь принялся поедать дерево, и Алконост, до этого покрытая золотой дымкой, ярко вспламенилась оранжево-красным огнем. Пламя было такое высокое и жаркое, что наследник прикрыл рукой глаза и отступил назад. Но морг, в оном птица, как казалось Святозару должна была сгореть прошел и пламя, светозарно вспыхнувшее, тут же потухло. И, как только погас огонь, птица, покрытая черным нагаром, ожила. Алконост замотала головой, стряхивая с себя толстый слой сажи, затем всколыхнула плечами и золотые кудри упали с головы на плечи, а ярко-вспыхнувший венец заиграл всеми цветами радуги. Птица распрямила, покрытое огромными перьями бурого цвета, одно крыло, потом другое и взмахнула ими, так сильно, что ладья заходила ходуном и закачалась на водной глади. А когда весь нагар с тела и крыльев окончательно осыпался оголив прекрасный стан девы с нежно-розовой кожей и пышной грудью, птица открыла рот и громким, высоким голосом, сказала:

— Именем Бога Огня Семаргла, по веленью солнечного Бога Хорса, повинуюсь тебе, сын ДажьБога, Святозар. Плыви на своей ладье по реке Валу туда к Восточному морю, Святозар. Там же я поведу ладью к самому Алтынскому царству морской владычицы Волыни, супруги Бога Ра! — и Алконост как-то протяжно ухнула.

Святозар услышав речь волшебной птицы Алконост, стоя позади нее, низко ей поклонился, и, утерев струящийся со лба пот, развернулся. Да немедля нос к носу столкнулся с разгневанным Стояном, который схватив его за плечи, так крепко тряхнул, что у наследника закружилась голова.

— Ты, совсем, совсем, — раздраженно сказал Стоян. — Разучился сдерживать свой гнев, совсем распустился. Более, никогда, я не пойду с тобой на пристань. Ты будешь ходить сюда, лишь в сопровождении Храбра, только он на тебя благодатно влияет. И лишь в его присутствии ты можешь себя сдерживать.

— Прости, Стоян, — тихим голосом ответил наследник, понимая, что друг прав. — Столько дней я безуспешно бился над водырем… просто не сдержался.

— А, если бы тебе не удалось снять сияние с людей, чтобы было бы, — убрав руки с плеч Святозара, заметил Стоян. — Я же видел, как ты запаниковал, когда воины стали мерцать… Твой гнев, мог стоить им жизни… а тебе человеку, который пойдет… пойдет выручать мать, разве можно позволять гневу брать над собой вверх…. Тем более, что Боги так тебе помогают, так тебя опекают.

Стоян сердито насупил брови, и, развернувшись, быстрым шагом пошел к сходням, чтобы спуститься с ладьи, а Святозар оглянулся, посмотрел на ожившую Алконост, шевелящую крыльями, и вертящую головой и вспомнил ее слова: «Именем Бога Огня Семаргла, по веленью солнечного Бога Хорса…» и подумал, что друг как всегда прав, не только ДажьБог, но похоже и сами Боги Семаргл, и Хорс пришли ему на помощь, а он так непростительно гневается. И он также поспешил спуститься с ладьи вслед за другом, чтобы поговорить с ним. Но не успел он сойти по сходням на пристань, совершенно опустевшую, на каковой одиноко стояли лишь Стоян, Часлав и Звенислав, как услышал громкие голоса другов, выясняющих между собой отношения. Потому как Чаславу и Звениславу не понравилось, что Стоян трехнул Святозара и грубо с ним разговаривал.

— Какое ты имеешь право, так с ним говорить, — кричал на Стояна Звенислав.

— И чего ты его так тряс, — поддержал друга Часлав. — У него у бедняги, чуть голова не оторвалась, чего силы у тебя, Стоян много, не знаешь куды ее применить… Или ты, чё думаешь, будешь так мотылять наследника, а мы со Звениславом будем молчать… Одно дело мы, мы тебя как старшего обязаны слушать, а другое дело наш Святозар.

— Цыц, я вам сказал, — очень грубо и обидчиво, выкрикнул в ответ Стоян. — Он идет туда, где ему нельзя гневаться, где нельзя в душу пускать зло…

— Вот и мы про это, — не менее громко дохнул Звенислав. — Он идет в Пекло, и может мы, дурень ты такой, видим его в последний раз, а ты его мотыляешь… Он не только твой друг, но и наш…

— Кого, ты дурнем, назвал? — покраснев, гневно спросил Стоян.

— Тебя, тебя, я дурнем, назвал, — расхрабрившись, молвил Звенислав и шагнул вплотную к Стояну.

— Стоян, Звенислав, прекратить, — испуганно проронил наследник и быстро сбежал по сходням.

Святозар увидел разгоревшиеся гневом лица другов, и как навис над Звениславом Стоян, а тот схватился за рукоять меча и стремительно подбежав к ним, встал между, взволнованно сказав:

— Прошу вас, други, не ссорьтесь… Стоян прав, я не должен гневаться, не должен был так поступать, потому как магия не прощает такие вещи и все могло закончиться плачевно, мне помогли Боги. — Наследник положил руки на плечи другов и тихо добавил, — прошу вас, не ссорьтесь, я и так расстроен.

— Никто и не ссориться, — буркнул Стоян и стряхнул с плеча руку наследника. — Но я хочу сказать тебе, Святозар, что я всегда за тебя заступался, всегда поддерживал, но то, что ты сегодня сотворил, это…

Но Стояну не удалось договорить, потому что на пустую пристань прибыли Велемудр и Храбр. Они подъехали к ладье на взмыленных лошадях, и, бросив поводья, спешились, возле раскрасневшихся и разгоряченных другов.

— Что случилось? — встревожено вопросил Велемудр. — К нам прискакал воин и сказал, что пристань и ладья горят.

— Ну, где, вы видите, что горят, — раздраженно ответил за всех Часлав. — Чего горит, кто горит…

Велемудр кинул беспокойный взгляд на столпившихся другов, между которыми стоял наследник, словно разнимая их драку и побежал по сходням на ладью.

— Замолчи, Часлав, — тяжело задышав и кинув сердитые взгляд на Стояна, Святозара и Звенислава, сказал Храбр, рукой отстраняя наследника от другов. — Стоян объясни, что тут случилось?

— Знаешь, Храбр, я тебя очень уважаю, — все еще гневливо зыркая на Звенислава произнес Стоян. — Но вот, кто все это натворил, да вел здесь себя не как муж, а как дитя, вот тот пусть и объясняет.

Стоян развернулся, и очень быстро пошел по пристани в сторону выхода, туда, где они оставили своих лошадей.

— Стоян, — крикнул ему вслед Святозар, порываясь догнать друга. — Ну, в самом деле, чего ты обиделся.

Однако наследник не успел сделать и пару шагов, как наставник с такой силой ухватил его за плечо, останавливая движение, что тот криво поморщился от боли. Храбр спешно притянул его к себе, и немного наклонив голову, раздраженным голосом спросил:

— Святозар, что ты тут опять учудил? Людей всех до смерти перепугал. Мы не успели к пристани подъехать, видим люди бегут, руками машут, кричат, что наследник разгневан и сжигает людей, пристань и ладьи…

Наследник опустил голову, и молчал, не в силах за себя заступиться, и, гневаясь на свой не сдержанный поступок, но Звенислав поспешил на выручку к нему, и, шагнув ближе, громким, звенящим от негодования, голосом быстро, быстро затараторил:

— Да, что, ты, Храбр, кого сжечь… Святозар случайно разбил водырь, из рук он у него выскочил, выскочил, бабах на мостовую и разбился, свет от него во все стороны брызнул, на пристань, на людей, на ладью. Но наследник не растерялся свет собрал и на Алконост вылил, а тут свист такой с неба и Бог говорит: «Оживи и повинуйся, Святозару», да и голос сам такой был свистящий, да звонкий, интересно, кто говорил? А затем Алконост вспыхнула и ожила.

— Чего вылил, кто говорил, какой Бог, — не понял Храбр, перенасыщенную событиями речь Звенислава. — И зачем водырь разбил, и кто позволил Алконост оживить?

— От, ты, Храбр, — принялся вновь пояснять Звенислав. — Водырь случайно разбил, а Алконост Боги оживили, чего не понятно… — Звенислав глянул на сердито поглядывающего на наследника Храбра и добавил, — да, и вообще, хватит тут шуметь и ухать, Храбр. Уже давно тебя никто не боится. Чего не видишь, что ли как расстроен Святозар, мало у него в жизни волнений, так еще один тут трясет его, да обижается, другой дышит тяжело. Видишь же кругом все просто великолепно. Солнце светит, лед с реки сошел, Боги с небес говорят, Алконост ожила, заговорила по восурски, где бы я еще такие чудеса увидел… Пойдем Святозар, тебе надо отдохнуть, а то столько волнений у тебя было…

— Слушай, Звенислав, — повышая голос, словно и не сказал, а прорычал Храбр. — Когда я разговариваю с наследником… — И наставник, отпустив плечо Святозара, схватил Звенислава за руку и так крепко сжал, что последний громко вскрикнул. — Так вот, когда я разговариваю с наследником, всякие там олухи, стоят и молчат… понял?

— Да, да, понял, — закивав, поспешил пролепетать Звенислав.

— Вот, то тоже, — добавил Храбр, и, отпустив Звенислава, заботливым взглядом оглядел наследника, который стоял, низко склонив голову, и тяжело вздыхал. — Святозар, сынок, — дюже мягко обратился он к наследнику, — бери коня воеводы и поехали домой, а вельми разумный Звенислав… — Недовольно глянув на того, заметил наставник, — и Часлав дождутся Велемудра да приедут следом.

Святозар все еще не отвечая, взял поводья из рук Часлава, вскочил на коня и поехал следом за Храбром. Они выехали с опустевшей пристани, и, проехав по улицам Валадара, вдоль домов, лавок и мастерских дотрюхали до дома воеводы. Наследник, молча спешился, передал поводья подошедшему слуге и пошел в дом. Однако поднявшись по ступеням, остановился на крыльце. Внутри душа вся сгорала от стыда за свое поведение, оттого, что из-за него, едва не пострадали люди и не поссорились други. И оттого, что который день его страшила и пугала мысль о том, где скоро… совсем скоро он окажется. И так вдруг захотелось увидеть отца, почувствовать его заботу и поддержку, так захотелось поведать ему все, что жгло и давило душу. Наследник стоял на крыльце, точно не решаясь сделать шаг вперед, открыть дверь и войти в дом, а посем тихо сам себе сказал:

— Устал, так я устал от этих дум и тревог, ох! когда же это закончится.

Сзади по ступеням поднялся Храбр, остановился рядом, и также тихо ответил:

— Знаешь, мальчик, давай с тобой поговорим об этом… И, коли ты сынок устал, давай отложим поход, может и не стоит туда отправляться, чего себя мучить…

Святозар резко развернулся и с болью глянув на Храбра, повысив голос, произнес:

— Что ты такое говоришь, наставник, что говоришь… Да, как это отложить, как не отправляться… Я…, я повинен в том, что случилось с матерью. Я должен, обязан идти, и спасти ее, как бы меня не страшил этот путь. — Наследник тяжело вздохнул, сдвинул брови и добавил, — сами Боги мне помогают, нет, я не могу остановиться… Да, и если я не вернусь, я это заслужил.

Наследник сказал последние слова, и голос его дернулся. Он повертался и быстрым шагом направился в дом, но лишь за ним закрылась дверь, отделяющая сенцы от коридора, как Святозар перешел на бег, и, устремившись по лестнице вверх, взбежал на второй этаж, да, повернув направо вмиг достиг своей опочивальни. Он остановился около двери, глубоко вздохнул раз, другой, и резко дернув ручку на себя, открыл створку, и вошел в покои. Святозар прошелся по опочивальне, успокаивая дыхание, на ходу расстегивая застежки и снимая с себя куртик, да короткополый кафтан и бросив их на сиденье, повернулся к ложу, неторопливо подступил к нему и сел, обхватив голову руками. В опочивальни наследника было жарко натоплено, через большое окно в покои вливался солнечный свет, а в доме воеводы было очень тихо, и кругом все было такое мирное, такое благополучное, что казалось, Пекла вовсе и не существует, и то все выдумка… И стоит лишь ему Святозару закрыть глаза, как он тут же окажется дома в Славграде и увидит свою дорогую Любаву. В покои открылась дверь, и вошел Храбр, он посмотрел на наследника, и, подойдя сел подле на ложе, а потом притянул его к себе, крепко по-отцовски обнял, и мягко сказал:

— Я, знаю, сынок, как тебе тяжело. Но если ты не уверен в себе, ты должен остановиться, и хорошо подумать стоит ли идти, поэтому пути, и хватит ли у тебя сил.

— Храбр, — почти прошептал Святозар. — Мне просто страшно… Знаешь так хочется помочь матери, но я так хочу увидеть своего сына, хочу быть рядом, когда он скажет первое слово, когда ступит первый раз на землю… И самое, что страшное, наставник, это то, что Горислав послан не для меня, а как надежда для моего отца…А это значит, что ДажьБог не уверен, что мне удастся пройти этот путь и вернуться живым…Но если не уверен в этом сам ДажьБог, как, же я могу быть уверен, что увижу своего сына, Любаву и вас всех…. Мне страшно, Храбр, страшно. Но я должен, обязан побороть этот страх, и я знаю, что на это у меня хватит сил, надо только перестать думать о Любаве и о нем, о моем сыне, который с каждым днем становится сильнее, и старше, наполняясь жизнью…. Надо не думать, а идти вперед, туда к царству Волыни, к царству Черномора, к неведомому проходу, который приведет меня к воротам в Пекло.

— Ты, сынок, — молвил Храбр и погладил наследника по волосам. — Очень сильный человек, у тебя великая душа, великая и смелая… А твой страх понятен, мой мальчик. Ты идешь туда, где правит зло и Чернобог, туда, откуда не выбрался сам Бог Велес. Долгий век он сидел заточенный в темнице Чернобогом и не смог оттуда вырваться. Но я, верю, Святозар, что наш прародитель ДажьБог, каковой явился на поле битвы, где сражались ты и Нук, не на жизнь, а на смерть, явился, чтобы подставить тебе свое плечо, и поддержать… не отставит тебя и там в Пекле. В это верю не только я, но и твой отец, мой друг Ярил, и только потому, он мне сам об этом сказал перед отъездом… Только потому он отпустил тебя, так как верит, что ДажьБог не позволит погибнуть своему и его сыну, Святозару. — Наставник смолк и вновь ласково погладил прильнувшего к его груди наследника по волосам. — А теперь, сынок, подымайся, да пойдем в гридницу, обсудим со старшим воином-ладейником Мечиславом, кады нам можно в путь отправляться… Да, насчет Стояна, не тревожься, я его видал он в гриднице сидит, да сам дюже расстроен, что тебя, мальчик наш, обидел.

 

Глава двадцать шестая

Седьмого цветеня ладья наконец-то покинула Валадар и направила свой нос по течению реки Вала к просторам Восточного моря. Теперь во главе носа находилась ожившая птица Алконост, все эти дни крутившая головой и разглядывавшая Валадар, да рядом стоявшие ладьи, частенько расправляющая крылья и постоянно разговаривавшая сама с собой, рассказывая какие-то сказы из жизни Богов. Первое время воины — ладейники пугались ожившей Алконост, но так как птица отличалась добрым и покладистым характером, да интересно сказывала сказы, то вскоре не только воины, но и все жители Валадара стали приходить поглядеть на волшебную птицу, каковую оживил наследник престола. Поэтому в день отплытия, пристань была так забита людьми, что наследник, наставники, други и воевода еле смогли протолкнуться к ладье. Святозар обнялся на прощание с Велемудром, поднялся по сходням на ладью и глянул на валадарцев, которые явились вместе с малыми детьми, заполнив всю пристань и теперь радостно махали отплывающим. Наследник зыркнул в родные восурские лица мужчин, женщин, стариков и детей и тяжело вздохнув, ушел в омшаник. Зайдя в омшаник, он лег на маленькое ложе, и подумал о том, что может быть сейчас, он видел этот народ, этих людей, детей, эту родную его сердцу землю в последний раз. Эта мысль была все время рядом с ним, не покидая его ни на миг, лишь только он еще тогда в Славграде, рано утром, вышел из покоев его и Любавы, где оставил дорогую жену в слезах, попросив ее не провожать его до лошади, эта мысль тогда же отправилась по его следам. Эта мысль ехала по заснеженным лесам Восурии, шла с ним в Арапайских горах, висела над глубокой пропастью, сидела на одном ложе с ним в темнице гомозуль и теперь вот опять она опустилась подле и давила, давила на него, не давая возможность даже глубоко вздохнуть, точно душила его одной несомненной истиной, что там, в Пекле откуда не вырвался сам Бог Велес, останется и он на долгие, долгие года…

Каждое мгновение возвращаясь к недавнему разговору с наставником Святозар понимал, что Храбр прав говоря о том, что его страх естественен, что душа наследника смелая и сильная. Однако почему-то после этого разговора появилось желание послушаться наставника и отказаться идти поэтому пути, и повернуть назад туда где его ждет любящая жена и заботливый отец…Ведь Пекло, это не страна Беловодья, не битва с фантурами, или со злобными ягынями под предводительством Ерку, не бой с Горыней или кертами обращавшими восур в яремников, это даже не поединок с непобедимым Сатэгой, или чудовищем Нуком. Пекло — это все сразу, все вместе и фантуры, и Ерку, и Горыня, и Сатэга, и Нук. Это нескончамое порождающееся вечное зло — дитя Чернобога…. И это зло не могло не пугать и сила Чернобога не могла не страшить… Святозар тяжело вздохнул, закрыл глаза и услышал тихую, тихую песню, ее пела молодая женщина, еле слышно она выводила слова колыбельной песни, а наследник слышал их, и словно, чувствовал прикосновение нежных губ матери, ласковый наполненный любовью ее голос. Внезапно перед сомкнутыми очами выросла светлая комната, а посередине комнаты стоявший большой прямоугольный стол, да лежащая на нем раскрытая книга Вед, книга которую подарил ему, первому правителю Святозару, сам Бог Коляда. Вед показывала, жуткое пекельное царство, кошмарное поле, вечного неприюта, где на черно-серой земле лежали огромные валуны, а в них были вмурованы, на века, души людей, совершивших сговор с темными силами. Вспомнил Святозар это поле, вздрогнул всем телом и почувствовал, как по спине пробежал озноб, как заломило, застонало тело, а душа тихо шепнула: «Ты, же знаешь это наш путь, это наш бой, не страшись ничего, нам с тобой не может быть страшно! Мы с тобой всегда шли вперед, не страшась глядели в лица своих врагов и никогда, никогда, ничего не боялись, а знаешь почему?… Я открою тебе этот секрет, но ты не кому его не сказывай, никогда… Я — душа твоя, я ведь не просто создана ДажьБогом, нет!.. Я, и есть ДажьБог, тогда, когда он создавал меня, он поделился со мной частичкой, светлой и чистой частичкой своей души! И эта чистая частичка ДажьБога, выросла внутри тебя и превратилась в лазурно-сияющего Человека!»

Святозар открыл глаза и радостно улыбнулся, он положил руку себе на грудь и услышал монотонно стучащее сердце, а затем нежно погладил себя по груди, словно пытаясь обнять и передать тепло тому близкому и дорогому, что живет внутри него и всегда смело шагает вперед… туда, вперед к пекельному царству, где томится несчастная душа его матери.

По реке Валу плыли четверо суток, останавливаясь на ночь возле восурских деревень, жители которых радостно вываливали к деревянным пристаням встречая гостей и принося угощение, да с любопытством и восхищением оглядывая ожившую Алконост, каковая увидев новых людей, начинала сказывать им сказ о том, как когда-то Бог солнца Ра передал своему сыну Богу Хорсу солнечную колесницу и с тех самых пор: «прискачет… всадник, он скажет Солнцу:

Этот сказ Алконост очень любила и потому около всякой новой деревни сказывала его. Она также повторяла его, несколько раз на дню. И к концу четвертых суток его прекрасно знали, не только Святозар, наставники и други, но и все воины-ладейники, включая их старшего Мечислава. Когда ладья достигла Восточного моря, Алконост снова начавшая сказывать сказ про Бога Хорса, прервалась на половине слова и принялась обозревать морские пределы. Святозар поспешил к птице и, усевшись возле носа на борт, заглянул ей в лицо, где на нежно-розовом человеческом лице, светились два зеленых глаза, а ярко-розовые губы, были все также тонко очерчены.

— Именем Бога Огня Семаргла, по велению солнечного Бога Хорса, я веду твою ладью Святозар к Алтынскому царству Волыни! — молвила торжественно Алконост.

И в тот же миг она расправила свои громадные крылья, задев одним из них Святозара так, что тот чуть не свалился за борт ладьи, прямо в воду. Алконост накренилась вперед всем своим туловищем да головой, взметнула крыльями и повела ладью вглубь Восточного моря. Наследник спрыгнул с борта и приказал Мечиславу, старшему воинов-ладейников, поднять руль, так как волшебная птица будет вести ладью вместо рулевого.

Как только Алконост повела ладью, погода до этого сменяющаяся, то теплыми деньками наполненными солнцем, то наоборот холодными, пасмурными днями с проливными дождями, наладилась. Сзади надувая прямоугольный парус дул ветер так, что гребцы, сложив весла, смогли отдохнуть. На голубом небе не было ни одной тучки, яркое сверкающее солнце было необычайно теплым. Алконост ни на миг, не прекращая взмахивать крыльями, совершенно перестала говорить, а если на небе появлялся малюсенькое облачко, тихо свистела, выдувая из губ воздух и облако тут же лопалось, и исчезало. Воды Восточного моря были какого-то темного зелено-синего цвета, да на радость наследнику спокойны, и ни малейшего признака того, что их движение было замечено снизу царем Черномором. Все это время Святозар в основном проводил на палубе, разговаривая с другами и наставниками, которые чувствуя скорое расставание с ним, были особенно заботливы и услужливы, выполняя любое его пожелание, вплоть до того, чтобы проводить ночи на палубе, наблюдая за движением звездных светил.

Ранним утром, на пятые сутки плаванья по Восточному морю, Алконост внезапно сложила крылья и ладья сразу замедлила ход. Птица спешно завертела головой и громким, высоким голосом сказала, обращаясь к Святозару:

— Именем Бога Огня Семаргла, по велению солнечного Бога Хорса, под нами находится Алтынское царство Богини Волыни, первое повеление выполнено Бог Семаргл!

Святозар поспешил к птице, увидев, что она сложила крылья, а услышав те слова, наново забрался на борт, и, посмотрев в ее зеленые глаза, с замиранием сердца, молвил:

— Благодарю тебя светлая, великая птица Алконост. И прошу тебя, когда я нырну в подводный мир, наполнить свои крылья ветром и…

Но Святозару не удалось договорить, потому что птица широко раскрыла, и без того огромные, глаза и добавила:

— Второе повеление Святозара, наполнить крылья ветром и довести ладью в целости и сохранности до реки Валу, именем Бога Огня Семаргла, и по велению солнечного Бога Хорса, будет исполнено, сын ДажьБога!

Святозар склонил голову в поклоне перед Алконост, и, спрыгнув с борта, пошел в омшаник, позвав туда Храбра, Дубыню и Стояна, перед этим дав распоряжение Мечиславу спустить парус.

Наследник вошел в омшаник и принялся переодеваться. Он надел на себя чистую лазоревую рубаху, лазоревые штаны, подпоясался обшитым золотыми нитями поясом, сверху натянул белый опашень, летний верхний, долгополый кафтан с короткими рукавами, а ноги обернул онучами и обул в лазоревые чоботы, короткие полусапожки с остроконечными загнутыми кверху носами. Все вещи были новые, и купленные Святозаром, нарочно для путешествия в Алтынское царство. Когда наследник оделся, в омшаник вошли наставники и Стоян, они понуро оглядели Святозара, а Стоян тихо спросил:

— Ты, чего так нарядился?

— Да, как чего, — усаживаясь на ложе и предлагая другу и наставникам, размещаться напротив него на низких табуретах, ответил Святозар. — Я же иду на прием к самой Богине Волыни, разве можно перед супругой Бога Ра, в этом синем, потертом кафтане появляться. — Наследник улыбнулся, но увидев, что Храбр и Дубыня низко опустили головы, не в силах посмотреть в его глаза, добавил, — что ж, наставники, Стоян здесь мы с вами и расстанемся, да попрощаемся. Под нами лежит искомое мною Алтынское царство, где я надеюсь, мне помогут, пройти мой путь дальше… Стоян, мой меч, — и наследник провел рукой по ножнам с мечом, что лежали на ложе. — Мой меч, отвезешь и передашь моему отцу, если я погибну, и не вернусь, думаю ДажьБог явится за ним и заберет его…. И, помните, Яронег носит на шее своей, мой дар, по нему вы сразу сможете понять, жив я или нет…. Стоян, — подавляя дрожь в голосе, продолжал Святозар. — Если я погибну, прошу тебя стать божатым моему сыну Гориславу, и помочь ему вырасти мужчиной. Храбр, Дубыня, вы как мои наставники, передадите, мою последнюю волю, моим отцу и жене… Стоян, — и наследник, достал из — под подушки маленький коробочек из красной яшмы, украшенный рубинами и золотым крючком, и, передал его другу. — Стоян, отвезешь это, моей жене Любаве, это дар от моего друга царя гомозулей Гмура… Да, и еще, Храбр, коли меня не будет, когда приедет царь Гмур, прошу тебя, во имя той дружбы, что связывала меня и его, во имя той крови, что проливали ваши предки, примите его с положенным почтением и уважением, и пусть мой отец, возобновит с этим чудесным народом былую дружбу… — Святозар на миг затих, и, поднявшись с ложа, тихо досказал, — я точно, не знаю смогу ли вернуться… Но я уверен, что главное выполню…Спасу душу моей матери, и пусть эта мысль поддерживает моего отца, до того самого момента, пока мы с ним не встретимся. А теперь мне пора!

С табуретов поднялись наставники и Стоян, каждого из них Святозар крепко обнял, прощаясь с ними, быть может навсегда, и попросил выйти из омшаника, да дождаться его на палубе. Как только за Храбром, Дубыней и Стояном закрылась дверь. Наследник повернулся спиной к двери, и, подойдя к ложу, закрыл глаза, волнение, охватившее его при прощание с другом и наставниками, могло помешать в создании заговора… И потому Святозар, глубоко втянул в себя воздух, наполненный морской свежестью и деревянными стенами омшаника, вспомнил высокую, с белокурыми волосами и прекрасными небесно-голубыми глазами красавицу мать, ее гордую осанку и белый цвет лица, и когда душа его, смело посмотрела на него, еле видимо кивнув, наследник зашептал заговор: "О, хозяин, земного мира, владыка Божьего царства Бог Сварог! Ты, что в начале времен повелел мировой уточке поднять со дна океана, бел-горюч, камень Алатырь! Ты, что одним словом повелел Алатырь-камню расти, и, упав обратиться в Алатырскую гору! Ты, ударявший по Алатырь-камню волшебным молотом, из искр коих рождались Боги! Ты, творящий и созидающий мир, единым словом, услышь меня! Соизволь телу моему создать внутри себя жабры, кои дадут мне быть в воде подобному рыбе! Путь мой, путь Прави, идет он между Явью и Навью, между светом и тьмой! Ведет меня, твой внук, ДажьБог великий витязь! Да, именами славных Богов свершись!» Лишь сказал Святозар последнее слово, как тело его словно загорелось изнутри, золотисто-лазурный свет стал пробиваться сквозь ткань одежды и наполнять омшаник. Прошло мгновение и омшаник был полностью заполнен золотисто-лазурным густым туманом, который стал оседать на пол помещения превращаясь в плотное укрывало. Морг и укрывало лопнуло на мельчайшие крупинки, взвившиеся в вверх к потолку, которые засим образовав спираль закружились в золотисто-лазурном вихре возле наследника с огромной быстротой, и внезапно, врезались в грудь Святозара. Наследник вскинул руки вверх, и громко вскрикнул от боли, замерев на месте, пока золотисто-лазурные крупинки влетали в его грудь. Когда же и последняя кроха вошла в Святозара, да сияние спало, он, тихо, застонав, шагнул к ложу, и, опустившись на него, прилег. Наследник закрыл глаза, и какое-то время бездвижно лежал на ложе, ощущая внутри тела необычную боль, постепенно угасающую. Когда боль окончательно утихла, Святозар сел на ложе, расстегнул застежки на опашне и рубахе и потрогал то, что теперь у него помещалось с правой стороны груди. Там в правой части начиная от плеча и заканчивая последним ребром, находилась широкая пластинка, которая, точно крышка закрывала созданные внутри тела большие жабры. Немного ближе к середине груди проходила не широкая, но длинная жаберная щель, через оную в море будет выбрасываться вода. Теперь у Святозара с левой стороны груди было одно легкое, чтобы дышать на суше, а справа жабры, чтобы дышать под водой. Наследник довольный получившимся созданием, улыбнулся, и, поднявшись с ложа, застегнул на рубахе и опашне застежки, да двинулся из омшаника на палубу ладьи.

Святозар вышел на палубу и оглянулся, он увидел хмуро — взволнованные лица наставников и другов, восторженно-любопытные лица воинов-ладейников. Наследник еще раз обнял на прощание наставников, Стояна, Часлава и Звенислава и сказал:

— Как только я нырну, разворачивайтесь и плывите обратно, Алконост поведет ладью.

— Сынок, — дрогнувшим голосом, обратился к наследнику Храбр. — Может нам лучше дождаться тебя здесь.

— Ни в коем случае, — отрицательно покачав головой, ответил Святозар. — Из Яви в проход ведут несколько ворот: первые — находились в царстве гомозулей; вторые — находятся в царстве Черномора, а третьи — лежат где-то в степях лонгилов, раньше их оберегали своей магией альвины. Так, что Храбр неизвестно, откуда и когда я выйду.

— Но, как ты доплывешь потом? — спросил Дубыня и голос его также, как и голос Храбра дрогнул.

— Ну, если мне удастся оттуда выйти, — и Святозар засмеявшись, похлопал по плечу Дубыню. — То я, обязательно до вас доплыву, али долечу… А теперь прощайте, и прошу вас уплывайте сразу, как только я нырну, чтобы Черномор вас не заметил, да не наслал на вас, каких либо напастей.

Святозар убрал с плеча наставника руку и направился к борту ладьи, други и гребцы расступились, уступая ему дорогу. Наследник подошел к скамье гребцов ступил ногами на нее, и, пройдя по ней, подступил к самому борту ладьи. Опершись рукой о край борта, он залез на него сверху обеими ногами, и, выпрямившись в полный рост, застыл на месте, не решаясь оглянуться и посмотреть на дорогих ему людей. Сейчас на голубом, безоблачном небе не было ни облачко, яркое весеннее солнце светило прямо в лицо, согревая своими лучами и придавая уверенности. Святозар закрыл глаза, зачем-то глубоко вздохнул, и, оттолкнувшись от борта ладьи ногами, нырнул в холодное море, а когда вода над его головой сомкнулась, он тихо пошел ко дну. Наследник открыл рот, втянул в себя воду и почувствовал, как она вышла через щель в груди, и тогда, довольный собой, глубоко задышал в воде, да открыл глаза. Море было дюже холодным, а через темную сине-зеленую воду было плохо видно. Святозар, немного подумал, а после провел рукой по глазам, и про себя зашептал заговор: «Именем Сварога, спади пелена, очи глядите, разверзая воду! Повелеваю твоим именем, небесный отец Сварог!» И в тот же миг, до этого ужасно размытые контуры подводных предметов стали ярче и насыщенней, точно приблизились вплотную к наследнику. Святозар до этого опускающийся ко дну вниз ногами, почувствовал, что движение его как будто остановилось. Немедля он развернулся, и, увидев впереди себя темную морскую глубину, раздвигая воду руками, поплыл туда, вниз, к самому дну.

Морской холод сковывал движение рук и ног наследника, и плыть становилось все тяжелей и тяжелей, но Святозар старался не думать о леденящей тело воде, и, подавляя в себе внутреннюю дрожь, которая начала сотрясать тело, продолжал продвигаться вперед. Вокруг наследника проплывали рыбы: сельдь, скумбрия, ставрида, судак. Прямо перед глазами промелькнула похожая на леща большая рыбина обряженная в блестящую, серебряную чешую, она погналась за маленькой желтоватой рыбкой, каковая так быстро пролетела перед Святозаром, что он толком и не успел ее оглядеть. Через какое-то время, он смог рассмотреть, впереди, серое дно с огромными похожими на горы кручами. Но подплыв еще ближе, узрел, что, то были вовсе не кручи, а необыкновенные постройки находящиеся на великолепном круглом, приподнятом над морским дном, острове.

Святозар снова и снова раздвигал воду руками, и плыл вниз. Внезапно он почувствовал резкую боль в ушах и носу. На миг наследник замедлил движение, дотронулся правыми пальцами до носа, потом провел ими по поверхности ушей и шепнул заговор, и боль в тот же миг отступила. Холод уже настолько овладел телом Святозара, что плыть дальше не было сил, и наследник опять зашептал заговор, а когда пальцы его руки окрасились в лазурный цвет провел ими по телу и вещам, начиная от лба и кончая чоботами, и сразу почувствовал тепло, словно пробежавшее под вещами, по телу, на морг покрывшее его лазурным сиянием. Однако вода в море была настолько холодная, что тепло продержалось на теле совсем немного, и вскоре наследника наново стала пробивать дрожь и озноб. Он еще несколько раз шептал заговор, но тот действовал лишь какой-то миг, а засим тело вновь покрывалось гусиной кожей и начинало сотрясаться. Однако Святозар несмотря на холод, продолжал плыть, и теперь уже настолько приблизился к острову, что смог рассмотреть и сам остров, и постройки на нем.

В середине острова стоял высокий дворец, словно сложенный из четырех равных треугольников, наклоненных к друг другу и венчающихся на конце громадным, красным, круглым рубином, ярко горящим и ограненным золотым ободом. Сам дворец был белым и даже через темно-синие воды, его белизна поражала своей чистотой. Этот дворец по кругу окружали дворцы поменьше, они были в виде полукругов, с вырезанными на поверхностях стен, ступенями. И сами стены, и покатые крыши дворцов горели ярко-розовым светом, а в середину крыши был вставлен в серебряном ободе огромный нежно-розовый алмаз. Следующий ряд дворцов окружающий розовые постройки по высоте был еще ниже. У этих дворцов были также четыре стены, но эти стены до середины дворца шли вертикально вверх, а с середины резко, словно треугольники соединялись в один конец, в который был вставлен, в медном ободе, мерцающий голубоватый, круглый сапфир, а сама постройка была непонятного, толи синего, толи зеленого цвета. Последний ряд дворцов темно-бурого цвета, был самым низким и многочисленным. На вид это были обычные дома, с четырьмя стенами и плоской крышей, которая плавно перетекала в высокий полукруг, на вершине коего в буром ободе находился белый, слабосветящийся, круглый топаз. Чем ниже наследник опускался, подплывая к острову, тем ярче становилось морское дно, исходивший свет от необычных светящихся построек, наполнял воду розовым, голубым и белым светом. Опустившись еще ниже Святозар смог увидеть не только постройки, но и множество аккуратно выложенных по кругу дорожек из темного камня, а также какие — то низкие лавочки и изваяния.

Приближаясь к самому дну, он все меньше и меньше встречал рыб вокруг себя, зато теперь смог разглядеть людей, прогуливающихся по дорожкам между дворцами. Чем ближе подплывал наследник к царству Волыни, тем сильнее замерзал, руки и ноги почти его не слушались, а зубы во рту так стучали, что от этого стука дрожало все тело, но шептать заговор, чтобы согреться хоть на миг, уже даже и не хотелось. Внезапно Святозар увидел как с двух противоположных сторон царства, откуда-то из бурых дворцов, навстречу к нему выплыли существа. Впервый момент трясущийся наследник даже не понял, что это за существа, но когда те приблизились смог разглядеть, что сверху на огромных саженных осетрах, сидели люди. Эти люди, были примерно такого же роста, как и Святозар, у них зрилась бледно-голубая кожа, зеленые волосы, очень узкие, вытянутые лица с тонкими чертами и немного выпирающим вперед подбородком, удлиненные носы, не большие темно-зеленые глаза, ярко-синие губы и вытянутые кверху, заостренные уши. Не только лицо, но и вся кожа у них была бледно-голубой. Люди до пояса были не одеты, а их бедра окутывала тонкая землистая, похожая на женский подъюбник до колена, тонкая материя, крепившаяся на поясе бурым, узким поясом. Ноги их были обуты в легкие, открытые, землистые сандалии, а на голове высились, точно перевернутые кубки, вытянутые кверху, бурые колпаки из гладкого материала и доходившие до заостренных ушей. На этих колпаках виднелись еле видимые рисунки.

Когда люди, подплыв к Святозару, поравнялись с ним, то он, перевернувшись, так, чтобы ноги были устремлены ко дну, поклонился жителям морского царства.

— Хирфи мюн сумхахют? — спросил один из людей, каким-то булькающим, громким голосом и посмотрел на наследника своими зелеными глазами.

Святозар открыл рот и таким же булькающим, чужим голосом, не очень надеясь, что его поймут, ответил:

— Мне нужна морская владычица Волыня, супруга Бога Ра. Я, Святозар, наследник восурского престола, сын ДажьБога, — и застучал зубами от холода, сотрясаясь всем телом.

Люди некоторое время хранили молчание, с любопытством оглядывая стучавшего зубами и трясущегося Святозара, и переглянувшись между собой, сказали:

— Мюн умхатис ДажьБог.

Перед глазами Святозара поплыл какой-то синеватый туман, он на мгновение закрыл очи, отгоняя этот туман, и уже сам не понимая, что они спрашивают, но слыша имя своего Бога, кивнул головой. И тогда тот человек, который задавал вопросы, протянул руку, а когда наследник протянул в ответ свою, крепко схватил его за нее. Рука человека, была такой же холодной, как и окружавшая их морская вода.

Человек одной рукой держал Святозара, а другой, направил осетра вниз, прямо к великолепному белому дворцу. Они поплыли с огромной быстротой так, что наследник не успевал дышать, а перед глазами не просто мелькал, а уже недвижно стоял синий туман. Вскоре они опустились перед тремя не высокими ступенями сияющего белым светом дворца, прямо на темно-серую дорожку из оникса. Святозар встал ногами на ее поверхность и почувствовал, что ног у него нет, а вместо них какие-то не сгибающиеся деревянные палки, на которых не то, чтобы стоять, а даже опираться было трудно. Синий туман продолжал появляться перед глазами, но наследник сделал над собой усилие и потряс головой, отгоняя его, а когда то марево иссякло, увидел белый дворец, три широкие ступени окружающие его. Во дворце совсем не было окон, а вместо дверей находился высокий треугольный вход, по обе стороны от коего стояли люди, похожие на тех, что доставили его сюда. Только эти люди были одеты в синие подъюбники и сандалии, а на головах у них были синие кубкообразные колпаки, с рисунками и усыпанные маленькими переливающимися топазами. Охранявшие вход, хмуро глянули на явившихся в бурых колпаках людей, перевели взгляд, и с неподдельным интересом, оглядели тяжело вздрагивающего от холода Святозара, да вопросили на непонятном языке:

— Хирфи хефу сумхахют?

— Хеф умхатис ДажьБог, — ответил держащий за руку Святозара человек, и, сойдя с осетра, низко поклонился охранявшим дворец.

— Умхатис ДажьБог? — переспросил человек, в синим колпаке, и зыркнул на наследника.

— Мне нужна владычица Волыня, да поскорей, — очень тихим, слабеющим голосом, вымолвил Святозар. — Я сын ДажьБога… скорее ведите меня к ней, а иначе, еще миг, и я умру.

Человек в буром колпаке отпустил руку наследника, и Святозар на своих не гнущихся ногах, тяжело шагнул на первую ступеньку дворца. Но так как от холода ноги его не слушались, а тело не подчинялось, он, ступив на ступеньку, тут, же на нее опустившись, сел, а в ушах и носу опять появилась резкая боль. Человек в синем колпаке поспешил к обессиленному наследнику навстречу, и бережно подхватил его под руку, да повлек за собой. В самый последний морг, когда от холода уже закрывались глаза, Святозар увидел полутемный, серый, каменный потолок и стены… Посем широкий, высокий зал с треугольными устремленными вверх белыми стенами… Боль в носу и ушах пропала, сменившись на обжигающее тепло в голове, а когда на него навалился синий туман, погребающий всякую мысль, наследник потерял сознание.

 

Глава двадцать седьмая

Святозар очнулся и тяжело вздохнув, открыл глаза, и первое, что увидел яркий голубой свет. Поначалу, он даже и не понял где находится. Однако слегка приподняв голову, разглядел, что лежит на ложе, в широкой бледно-голубоватой комнате, где четыре треугольные стены, плавно наклоненные друг к другу, сходились в одной точке. В комнате и стены, и пол были голубоватые, здесь не имелось окон, а вместо двери находился треугольный вход. Широкое ложе, сделанное из переливающегося голубого материала, стояло посередине комнаты, и было укрыто голубыми укрывалами. В четыре угла ложа были вмонтированы не высокие, тонкие столбы спирально закрученные, на которых крепилась словно крыша голубоватая, прозрачная материя, такая тонкая, что сквозь нее проглядывалась верхушка комнаты. Рядом с ложем Святозара на прекрасном со спинкой сиденье, усыпанном крупным жемчугом розового и черного цвета, сидела красивая женщина. У женщины была белая кожа, и длинные ярко-желтые волосы до земли, заплетенные в широкую косу. Лицо ее было божественно прекрасно с высоким лбом, небольшим носом, тонко очерченными алыми губами, с легким румянцем на щеках и зелеными, глубокими, словно омут глазами. Женщина была молодой, и в тоже время в ее взгляде, лице, плотно сомкнутых губах чувствовалась какая-то необыкновенная мудрость, наполненная тысячелетиями прожитой жизни и полученных знаний. На ней было одето белое длинное неширокое, наподобие сарафана одеяние, которое начиналось возле груди и свободно спадало до земли, на ноги обуты белые сандалии, усыпанные по поверхности тонких ремней, опоясывающих ногу, белым круглым жемчугом, на голове высился длинный, высокий, заостренный кверху золотой колпак, от оного в разные стороны расходилось неяркое желтое свечение. В середине колпака, белым цветом, на языке Богов были начертаны символы. Женщина держала в руках золотой кубок. И лишь только Святозар пришел в себя, и, оглядевшись, посмотрел на нее, нежно ему улыбнулась и сказала, не громким, насыщенным нежностью, голосом сначала на языке Богов, а засим на восурском:

— Зребю ешла сэтко ДажьБога! Здравствуй, светлая деточка, Святозар! Очень рада, я, что ты добрался до моего Алтынского царства, живой! Я, жду тебя уже много дней, с тех самых пор, как твой отец, великий ДажьБог, пришел ко мне и попросил меня, помочь тебе.

Святозар попытался, что-то сказать в ответ, он даже открыл рот, но губы и язык были какими-то твердыми, неподъемными, точно не желающими его слушаться. Из всего того, что удалось ему произнести было какое-то несуразное мычание, а после он и вовсе обессилив, уронил голову на ложе.

— Нет, нет, деточка, Святозар, — поднявшись с сиденья и подойдя к ложу, добавила Волыня. — Ничего пока не говори, ты перемерз, нужно время, чтобы, ты, привык к этому холоду. А как только ты к нему привыкнешь, тогда сможешь преодолеть и холод Пекла. А, пока, выпей этот солнечный нектар и согрейся.

Волыня бережно приподняла голову Святозара, и поднесла кубок с ярко-красной, густой жидкостью к его губам. Наследник тяжело сделал первый глоток, потом еще и еще один, и тотчас почувствовал, как по телу разлился необычный жар, такой сильный, вроде его посадили в бане сверху на горячую каменку, да еще, и поддали парку. Святозар допил до конца солнечный нектар, и так как губы, и язык согрелись, и опять стали мягкими, тихо вымолвил:

— Благодарю.

Волыня убрала от губ кубок, осторожно положила голову на ложе, и ласково погладила белой рукой с необычайно длинными, тонкими пальцами, и чуть розоватыми, удлиненными ногтями, наследника по волосам, мягко сказав:

— Надо же деточка, как ты похож на ДажьБога, даже удивительно… — Она нежно провела правыми пальцами по лбу и глазам Святозара, едва коснулась его носа и губ, и, убрав руку, проронила, — такие же губы, высокий лоб, голубые глаза. — Богиня улыбнулась, досказав, — ах! он хитрец, верно, вложил в тебя не только свою кровь, но и, что-то еще… Но, ты, не беспокойся, деточка, я об этом ни кому не расскажу, — и звонко, так как вытекает из-под камней лесной ручеек, рассмеялась.

Наследник принялся моргать, потому что на него начал наваливаться сон, а глаза стали слипаться, и Волыня, увидев это, тихо сказала:

— Поспи, поспи, деточка. А, я, посижу подле, погляжу на сэтко ДажьБога.

Святозара не пришлось уговаривать, согретый солнечным нектаром, он сейчас же закрыл глаза и крепко заснул.

Когда наследник пробудился, то почувствовал в себе силу и здоровью, а открыв глаза, увидел все тот же голубой свет наполняющий комнату. Немного приподнявшись и опершись локтем о поверхность ложа, Святозар посмотрел на Волыню. Богиня продолжала сидеть на голубом сиденье, и ласково ему, улыбнувшись, спросила:

— Как ты, деточка, себя чувствуешь?

— Благодарю тебя, светлая владычица морская, Волыня, — весьма бодрым голосом ответил ей Святозар. — Но, я, совершенно здоров.

— Ну, о здоровье говорить еще рано, — тихо откликнулась Волыня. — Так, что ты приляжь, приляжь пока. Тебе еще рано подниматься. Покуда я не велю, придется тебе побыть в ложе… Потому как я обещала ДажьБогу помочь тебе, и слова своего не нарушу. Ложись, деточка, прошу тебя.

Святозар согласно кивнул и выполнив просьбу морской владычицы, улегся на ложе, а Волыня поднялась с сиденья и подойдя к нему, протянула белую руку. Она нежно коснулась длинными, тонкими пальцами лба наследника, да едва нахмурив свой божественный лоб, на каковом вместо морщинок проступили еле видимые тонкие, желтые паутинки, заметила:

— Нет, ты, еще очень холоден. Тебе надо еще выпить солнечного нектара, иначе ты не сможешь пройти царство Черномора, и не сможешь преодолеть Пекло… Покуда лежи, — и Богиня вернувшись к своему сиденью, неторопливо опустилась на него.

— Светлая владычица Волыня, — поинтересовался Святозар и, чтобы ему было лучше видно Богиню, повернулся на правый бок. — А, когда приходил ДажьБог?

— Ох, деточка, — молвила Богиня. — Я же не веду счет времени, мне это не надобно. Но ДажьБог приходил задолго до твоего прихода, погоди, я подумаю. — Владычица задумалась, подняла вверх свою прекрасную руку и убрала с лица, длинный волосок, который выскользнул из-под золотого колпака, — если судить по меркам земной жизни, то дней сто назад.

Святозар порывисто вздохнул и широко улыбнувшись, произнес:

— Дней сто назад, я начал свой путь из Славграда…. Значит, отец мой знал, что я приду к тебе, и конечно он ведал, что у гомозулей вход закрыт… Однако нарочно не остановил меня, чтобы я вывел томящихся в темницах людей… помог и гомозулям, и лонгилам. Ах, отец и Бог мой, до чего же мудр ты…И, верно, решил, я, что иду не только освобождать душу матери, а буду вести бой за души других людей и народов.

— Конечно, деточка, ведь сразу видно, — поддержала его Волыня, журчащим, будто родник голосом. — Сразу видно, какой ты, светлый, точно как твой отец. Светлый он и справедливый Бог, наверно поэтому его дети — восуры, чистый народ. И живут они так, как велит им их отец, не погрязают в злате, да серебре, любят землю свою, труд, традиции, веру и Богов. И на тебя, вот я сидела и смотрела, да удивлялась твоей храбрости и смелости, идешь же ты, деточка, в само Пекло, в не иссекаемый источник вечного зла… Неужели не страшно?

— Страшно, светлая владычица, страшно, — ответил наследник и погладил указательным пальцем бровь. — Но я, все равно пойду, так как хочу спасти душу матери…Я… один лишь я, повинен в ее мученьях.

— Нет, нет, — закачала головой владычица. — Ты, зря на себя наговариваешь, ты, ни в чем не повинен… Я знаю все, мне ДажьБог рассказал. Она сама такой выбрала путь, сама по собственному желанию свершила сговор. Ты, в том не повинен, то был ее путь.

— Просто ДажьБог, меня, оправдывает в твоих глазах, светлая владычица, а я того не заслуживаю… — чуть слышно пояснил Святозар и отвел глаза от лица Богини, устремив взгляд на голубые витиеватые ножки ее сиденья.

— Нет, ДажьБог, очень справедлив. Он не станет оправдывать тебя, деточка, если ты виноват, — улыбнувшись, заметила Богиня. — Не стоит себя оговаривать. Я ведь жена самого Бога Солнца Ра и как он тысячелетия дарил земле тепло и свет, так и я сразу вижу в человеке добро или зло. А, твоя, деточка душа так и полыхает чистой лазурью, и этот исходящий из тебя свет наполняет, кругом живущих тебя, людей добром и счастьем.

Волыня встала со своего сиденья, подошла к темному треугольному выходу и негромко сказала туда, явно обращаясь к кому-то:

— Омисемхат Рарой наусер, — и развернувшись, вновь подошла к ложу наследника.

Она коснулась его лба пальцами, озабоченно покачала головой, да вернувшись, села на прежнее место.

— Светлая владычица, — обратился к Богини Святозар. — А, что это за язык, на котором здесь говорят, его я слышу впервые.

— Это язык царство Алтынского, — молвила Волыня, и провела удлиненным, розоватым ногтем по широкой ручке сиденья, а после положив на подлокотник руку, поглядела на наследника. — Ты, слышал легенду об этом царстве? — Святозар отрицательно покачал головой, а владычица улыбнувшись, принялась сказывать, — муж мой солнечный Бог Ра, в начале начал вышел из лица Рода. Тысячелетия он на золотой колеснице запряженной крылатыми конями выезжал на небеса, проливая на Мать Сыру Землю живительные, солнечные лучи, которые дарили свет, тепло и жизнь. Еще на заре нашей жизни мы встретились и полюбили друг друга, у нас родились дети. Дочь моя Пленка и ее муж Святогор, порожденный самим Родом, чтобы беречь и охранять столп, поддерживающий небесный свод, правили на суше в Алтынском царстве долгие века и имели много дочерей, от которых пошли на земле великие народы и племена. Незадолго до начала Всемирного потопа Святогор обратился в гору, как было предначертано Всевышним, Пленка не пережив смерти мужа умерла. А когда начался Всемирный потоп, их величайшее Алтынское царство опустилось на морское дно. Я объединила свое царство и царство дочери и в честь нее сохранила название, которое она когда-то дала ему — Алтынское. В этом царстве живут люди, предки которых прежде жили на суше, и говорят они на языке, на каковом прежде говорили на суше.

— А, так это выходит алтынский язык, — догадливо протянул Святозар.

— Да, деточка, алтынский, — благодушно отозвалась Волыня.

Святозар малеша помолчал, обдумывая услышанную легенду, и развернувшись на ложе, лег на спину, да обращаясь к Богини, спросил:

— Светлая владычица, а, что значит такое чудное название царства Алтынского?

— Святогору, Богиней Макошь было предначертано жениться на змее, — незамедлительно, словно ожидая того вопроса, начала пояснять владычица. — И решил он избежать своей судьбы, да отправился на далекий остров, где более уже никто не жил… А когда-то, вельми давно, на этом острове жили первые люди, но их не разумность привела к тому, что земля оскудела, леса погибли, зверей и птиц они истребили, воды загрязнили, и уже долгие века оставались на том острове лишь развалины некогда величественных дворцов, храмов и домов. Вот на такой развалине, некогда царского дворца, и увидел Святогор огромную черную змею, с кроваво-красными глазами, и догадался, что это и есть его суженная на которой предначертано ему жениться. И тогда выхватил Святогор из ножен свой богатырский меч, громко крикнул в небо, обращаясь к Богине Макошь: «Ну, нет! Не бывать такому!», а после разрубил змею напополам. Глянул Святогор на истекающие кровью части змеи, и в ужасе от сотворенного убежал с острова, однако перед тем как покинуть остров, оставил он на развалине дворца, золотой алтын. Не успела еще от берега отплыть ладья Святогора, как из разрубленной части змеи вышла моя дочь Пленка. Подняла она алтын Святогора, алыми губами прикоснулась к нему, и при помощи волшебства заключенного в нем и в ней самой, возродила любовью, светом и чистотой, некогда покинутый и забытый всеми остров. Вновь на острове выросли леса, земля покрылась травами и цветами, зазвенели ручьи и реки, вернулись туда пчелы и бабочки, птицы и звери, а позже вернулись и люди. Они наново отстроили дворцы, храмы и дома, провозгласив Пленку своей царицей. Но молодая красавица Пленка не желала править одна, и решила она позвать на остров лучших витязей, на состязанья, пообещав выйти замуж за победителя. На состязанья приехали сильнейшие люди и Боги, ибо о красоте Пленки слагали легенды. Приехал на состязанья и Святогор, да не было никого равным его силе! И когда победитель Святогор означился, Пленка показала ему его алтын. Опустился Святогор на одно колено, поцеловал руку прекрасной Пленки, а затем сыграли они свадьбу и жили долго и очень счастливо. А царство в честь этого волшебного алтына, что происходит от слова «альт», и значит золотой, так и назвали. Ведь этот алтын, как откупная от зла, вернул к жизни не только Пленку, но и сам остров, да принес туда неисчислимые богатства, счастье и радость.

Волыня замолчала, задумчиво устремила свой взгляд сквозь голубоватую, прозрачную материю, едва колыхающуюся в морской воде, над ложем Святозара. Наследник посмотрел в красивое лицо Богини и увидел на нем необычайную грусть, от пережитых когда-то давно событий, и сам не ожидая от себя этого, сказал тихо на языке Богов:

— Знейко вьё великазбой ёе ощькевай еждей бэтько.

— Что? — откликнулась Богиня и перевела взгляд на наследника, ласково улыбнувшись ему. — Почему был, он и есть великий и славный. Удивительно, что ты знаешь язык Богов, да так хорошо.

— Нет, светлая владычица, — отрицательно покачал головой Святозар. — Я его знаю плохо… так только некоторые слова. Правда ваш правнук царь гомозулей Гмур когда-то обучал меня ему. Но мне кажется, его уроки мне мало пригодились, потому что тогда я был так болен, что мне было не до того.

В опочивальню бесшумно вошла, словно вплыла, женщина, у нее была бледно-голубая кожа, длинные, зеленые волосы, туго стянутые на голове и образующие перевернутый кубок, обсыпанный тонкими паутинами с нанизанными на них розовыми каплями жемчуга, с синими губами и такого же цвета глазами. Женщина была обряжена в розовое одеяние, наподобие одеяние Волыни, но только более короткое, доходившее ей лишь до колена, и обута в розовые сандалии. На широком серебряном блюде она внесла золотой кубок, низко поклонилась, и, опустившись на одно колено перед морской владычицей, протянула его ей. Волыня медленно взяла кубок и сказала:

— Абуса усакафа умхатис ДажьБога нафирерафа.

Служанка кажется склонилась еще ниже перед Богиней и, не мешкая, поднявшись с колена, также бесшумно вышла или выплыла из покоев. Волыня, следом, тоже поднялась и с золотым кубком подошла к ложу наследника, да обращаясь к Святозару, молвила:

— Давай, деточка, я, напою тебя солнечным нектаром.

— Светлая владычица, — протягивая руку к кубку, ответил Святозар. — У меня хватит сил выпить и самому, поверь мне, я не так слаб.

— Ах, ты, славная деточка, тебе это только кажется, — ласково улыбаясь, добавила Богиня. — Эти покои волшебные, они согревают твое тело. Но стоит тебе сейчас выйти из них, и ты тут же потеряешь сознание от слабости, а из ушей твоих опять побежит кровь. Нет, деточка, морское дно, очень жестокое, вода его холодна и опасна для простого смертного. И хотя, ты великий ведун, настолько, что смог создать внутри себя жабры и дышать точно рыба, все же ты не можешь тут жить. И если бы мои люди не поторопились, доставить тебя ко мне, то ты мог бы остаться совершенно глухим.

Волыня, нежно, погладила его по волосам, и бережно приподняв голову наследника, приблизила к его губам кубок. Святозар выпил ярко-красную жидкость и почувствовал внутри себя такую благодать, такую радость, что захотелось петь, а еще бы хорошо и сплясать.

— Нет, деточка, — проронила Волыня, и положив голову наследника на ложе, вернулась к своему сиденью. — Не стоит тебе петь и уж тем более плясать.

Святозар удивленно уставился на Богиню, которая с необыкновенной грацией опустилась на сиденье, правой рукой небрежно оправив складку на своем одеянии, и тихо поспрашал:

— Как, ты, догадалась, светлая владычица, что мне захотелось петь и плясать?

Волыня глянула на ошарашенное лицо наследника и звонко рассмеявшись, откликнулась:

— Третий кубок всегда вызывает такие желания.

— А…а…,- протянул Святозар, и провел по лбу рукой, потому как ему показалось, он покрылся маленькими пузырьками. — Значит, я выпил уже три кубка.

— Да, первый кубок, мои люди вливали в твой рот прямо в моем тронном зале, потому что помедли еще немного и не твой слух, не самого тебя, мы бы не смогли спасти, — перестав смеяться, пояснила Волыня.

— Я не подумал, что здесь будет так холодно. Думал у меня хватит сил доплыть, — удрученно произнес наследник. — Когда я стал замерзать, принялся шептать заговоры, но они помогали лишь на чуть-чуть, а посем и вовсе не осталось сил.

— Надо было создать заговор еще на ладье, — отметила Богиня. — А здесь в этом холоде, у тебя, конечно же, не хватило магических сил защитить свое тело.

— Да, я теперь понимаю, надо было прочитать тот заговор, который я создал в Славграде, думая, что войду в Пекло, через царство гомозулей, — молвил Святозар и погладил губы, которые в волшебной комнате были дюже мягкими и теплыми.

— Тебе надо будет выпить еще два кубка, — добавила Волыня и нежным взглядом, наполненным материнской любовью, воззрилась на наследника. — Тогда ты будешь защищен от любого холода, и от пекельного тоже. Единственное место на твоем теле, которое может сейчас идти в Пекло это твоя правая нога… Я посмотрела, чудесный ты создал чулок, с таким не страшен никакой холод… Это под ним у тебя находится рана, полученная от служителя Пекла, как же его там называл ДажьБог…

— Его звали Нук, — отозвался Святозар, и, вспоминая былое, нахмурил лоб. — Он расклевал мне ногу и плюнул туда… Все эти годы я мучился от этой раны, потому что не мог создать заговор, но потом догадался и сотворил этот чулок.

— А излечение твое тоже в Пекле? — тяжело вздохнув, спросила Волыня.

Святозар поправил на себе голубоватую, длинную рубаху до пят, в которую его переодели, уложив на ложе, и кивнув, ответил:

— Да, в Пекле. Жидко-стоячее озеро боли и страданий излечит ногу.

Морская владычица услышала про озеро, и скривила свои чудесные губы, да передернула плечами, отгоняя от себя и сами слова, и их тайный смысл, а после сказала:

— Лишь раз беспрепятственно в Пекло смогли войти и выйти… Много, много веков назад в Пекло вошла царевна Лебедь — Азовушка, жена Велеса. Она пришла к воротам Пекла, и, прочитав слова силы, начертанные на воротах, со стороны прохода, смогла войти в пекельное царство. Азовушка пришла выручить своего любимого мужа Велеса, которого заточил Чернобог в темнице. Она пришла к Вию и упросила его отпустить ее мужа, а когда воевода согласился, и открыл темницу, Азовушка схватила Велеса за руку и повлекла за собой к выходу. Но ворота из Пекла могут открыться лишь по велению Чернобога, или при помощи слов силы, кои начертаны на воротах со стороны прохода, а Азовушка забыла смысл этих слов и не смогла открыть ворота. Ну… а Чернобог конечно не желал отпускать Велеса и Азовушку. Однако тогда раздался громкий голос Всевышнего, повелевшего Чернобогу отпустить Азовушку, потому как она есть не человек, не Бог, а Дух. — Волыня помолчала немного, неотрывно глядя на наследника, да тихо добавила, — ты, тоже, деточка не забудь слова силы, а то ворота не откроются… — Богиня поднялась со своего сиденья и сказала, — Абуса, сейчас принесет тебе трапезу, покушай все, что тебе подадут, и поспи…А я приду к тебе вновь когда ты проснешься.

Святозар увидел, что Волыня направилась к треугольному выходу и сев, взволнованно обратился к ней:

— Светлая владычица, я приплыл к тебе на ладье, из города Валадара. Не знаешь ли ты уплыла эта ладья обратно?.. Просто я очень тревожусь за людей, что плывут на ней. Так как царь поддонный Черномор, весьма не любит восурские ладьи, да часто их топит.

— Не беспокойся, деточка, ладья уже вошла в реку Валу, — молвила Волыня, и остановилась около выхода. — Как только ты прибыл ко мне в царство, я послала своих людей, чтобы они проводили ладью до реки. Ведь я также как и ты, и твой отец, ДажьБог, враг Черномора. Знаешь, деточка, это Черномор обратил мою дочь Пленку в змею, потому что она отказалась выйти замуж за него, а ты насколько я знаю, уже который раз усмиряешь его гнев. Впервый раз это было много веков назад, когда его согнал на морское дно ДажьБог, а второй раз совсем недавно, когда ты победил его поединщика. — Волыня улыбнулась, позорному глянула на Святозара и звонко зажурчав, рассмеялась, — а народ стал слагать сказы, в которых ты победил самого Черномора…ха… ха…ха… А он эти сказы слышал, да не раз. И знаю я точно очень, очень, он на тебя зол…ха… ха…ха.

Святозар услышал слова Богини, и испуганно вздрогнул, вспоминая высокого, почти втрое выше любого человека, Черномора, который шел по воде, как по земле, держа в руках громадный черный батог увитый водорослями, и представляя себе его зеленоватое лицо в гневе.

— Ну, ничего, ничего, — успокоительно заметила Волыня и перестала смеяться. — Мы его с тобой обманем… обманем и накажем… Не тревожься, деточка, мы с твоим отцом ДажьБогом уже все решили, как тебе следует поступить… Знаешь он уже не только мне, но и Богам из Сварги надоел своими бесчинствами и наглостью.

— Светлая владычица, — успокоительно выдохнув, произнес наследник. — Значит, ДажьБог, попросил тебя не только меня излечить, не только напоить меня солнечным нектаром, но и помочь дойти до ворот прохода?

— Ах, деточка, деточка, — ответила Богиня. — Моя помощь, это такая маленькая крупинка… кроха. Ты, ты, сам все делаешь, сам идешь, чистое и прекрасное, ты, дитя! — Волыня нежным взглядом, окинула Святозара и добавила, — приляжь, деточка, приляжь, — а когда наследник лег на ложе, вышла из покоев.

Святозар лежал на удивительно мягком ложе застланным голубоватым укрывалом, яркий голубой свет наполнял комнату. Одначе, несмотря на лучистость, свет совершенно не слепил глаза. И посему очи, глядящие на голубые стены и потолок от коих свет отражался, словно отдыхали, наслаждаясь теплом и чистотой комнаты. Наследник поднял руку и провел ею вправо, влево, не встречая препятствий и не ощущая саму воду. И если бы он не знал, что находится на дне Восточного моря, где со всех сторон его окружает вода, то можно было бы подумать, что Святозар днесь на суше. В покои вошла Абуса и на серебряном подносе принесла еду, прикрытую сверху серебряным колпаком. Она низко поклонилась Святозару, поставила блюдо на ложе и негромко сказала:

— Нафирерафа умхатис ДажьБог! — и вновь поклонившись, вышла из покоев.

— Спасибо, — отозвался Святозар, который кроме ДажьБог из речи Абусы ничего не понял.

Наследник сел на ложе, и посмотрев на блюдо, поднял серебряный колпак. Под колпаком оказалась затейливая похожая на скумбрию светло-желтая рыба, искусно увитая длинными зелеными, наподобие водорослей, листьями. Святозар осторожно убрал с рыбы водоросли, и оторвав от нее кусочек, положил в рот да принялся жевать. И, что самое удивительное, ощутил вкус еды. Если сравнить с тем, что он ел на земле, то рыба по вкусу напоминала часто приготовляемых в Славграде цыплят, тушенных с грибами. Наследник оторвал кусочек от водорослей и положил в рот, удовлетворенно кивнул, подумав: «Ну, точно, цыплята тушеные с грибами». Святозар хотел было еще положить рыбу в рот, но увидел на блюде серебристый, тонкий предмет, и, взяв его в руки, принялся разглядывать. Предмет был похож на восурскую ложку, такая же прямая рукоять, только на конце вместо покатой лопаточки, имелись тонкие, короткие тройные зубья. Наследник крутил предмет, перед глазами припоминая, что такой он уже раньше где-то видел, и даже ел с него и даже знал его название… Но вот где он его видел, и как он назывался вспомнить никак не мог. Но зато смог спокойно при помощи этого предмета съесть почти всю рыбу и водоросли. «Да, — подумал, про себя, Святозар. — Волыня такая светлая и добрая Богиня, не просто спасла мне жизнь, но и так вкусно накормила. Знали бы об этом отец и наставники, порадовались вместе со мной» И муторно вздохнул, вспомнив любимую землю, Славград и близких.

Наевшись наследник улегся на ложе, и, стараясь отогнать мысли о родных, принялся крутить перед глазами предмет, пытаясь вспомнить, где же он его все-таки видел. В покои бесшумно вплыла Абуса, посмотрела на недоеденную рыбу, покачала головой и сказала:

— Умхатис ДажьБога амесафу санусеф тате нафирерафа.

— Что? — не понял наследник служанку, и, опустил предмет на ложе. — Абуса, я тебя не понимаю.

Абуса снова покачала головой, пальцем указала на рыбу, и, приоткрыв рот, ткнула им в него несколько раз.

— Нет, — проронил Святозар и, чтобы Абуса его поняла, отрицательно мотнул головой. — Я больше не хочу, я сыт. Спасибо.

Абуса тяжело вздохнула, наверно не зная, что делать, немного постояла, с нежностью оглядывая лежащего на ложе наследника, и поставив сверху на блюдо серебряный колпак, подняла его и пошла из покоев. Святозар зыркнул вслед выходящей Абусе, закрыл глаза, и погрузился в сон. И снилась наследнику голубая небесная даль, покрытая густыми, курчавыми облаками, теплый, солнечный свет изливался на него оттуда и слышался приглушенный, нежный голос Бога, который толи шептал, толи пел ему песню сказанье.

 

Глава двадцать восьмая

На этот раз Святозара разбудила Абуса, которая опустившись перед его ложем на колени, ласково гладила наследника по руке, и очень тихо шептала:

— Умхатис ДажьБога субухкахт! Амесафу санусеф онеф субухкахт!

Наследник открыл глаза, потянулся на ложе, ощутив каждую крупиночку своего тела и резко сев, посмотрел, на стоявшую перед ложем на коленях, служанку, сказав:

— Абуса, ну, вот, в самом деле, ничего я не могу понять из того, что ты тут так красиво говоришь. — Святозар широко зевнул и поспешил прикрыть рот рукой, в которой он все еще крепко сжимал предмет, коим трапезничал. — Гляди, Абуса, я так с ним и заснул, — усмехнувшись, заметил наследник и повертел предмет перед глазами служанки.

Абуса зыркнула на него, еще шире улыбнулась, показав ряд белых зубов, и протянув руку, забрала предмет, название которого Святозар так и не вспомнил. Служанка поднялась с колен, намереваясь уходить, но тут же замерла в низком поклоне, потому что в покои вошла Волыня. Теперь она была одета в длинное одеяние, но не белого, а золотого цвета и подпоясана на талии ярко-красным поясом усыпанным белым и розовым жемчугом. Богиня распустила свои желто-солнечные волосы, от которых расходился в разные стороны бледный, желтоватый свет, и поверх них, по голове, проложила широкую красную ленту усыпанную, как и пояс, крупным жемчугом. В правой руке морская владычица несла золотой кубок, она кивнула Абусе, повелевая удалиться, и служанка неторопливо выплыла из покоев. Волыня подошла к сидевшему на ложе Святозару, и, протянув левую руку длинными, тонкими пальцами коснулась его лба, удовлетворенно улыбнулась, и, протягивая наследнику кубок, очень мягко сказала:

— Ну, вот, теперь гораздо лучше. Теперь ты сможешь пить сам.

Святозар принял протянутый кубок, и, поднеся его к губам, быстро выпил солнечный нектар, и тут же ощутил внутри тела сильный жар. Такой словно загорелась каждая крупиночка его тела, а в груди, внезапно, взвилось высокое огненное пламя, подступив прямо к плотно сомкнутым губам. Еще миг, казалось наследнику, и желто-красное пламя, будто у ящера Гигинвера, вырвется изо рта и сожжет все кругом. Наследник вернул Богине кубок, и подумал о том, что все же хорошо, что они находятся в воде, а не на суше. А когда пламя внутри тела осело, коснувшись глубин желудка, молвил, обращаясь к Богине:

— Благодарю тебя, светлая владычица, за все, что ты для меня делаешь!

— Не стоит меня благодарить, славная деточка, не стоит, потому что меня отблагодарил твой отец. — Богиня нежно улыбнулась, и, вернувшись на свое сиденье, опустилась на него, едва опершись спиной о его спинку. — Внук Бога Сварога, сын Бога Перуна, смелый, сильный и яркий, как свет, витязь ДажьБог поклонился мне до самой земли…Куда же еще может быть большая благодарность. Ты, ему очень дорог, ведь сразу было видно как он тревожиться за тебя, оно и понятно почему… Ведь, впереди, у тебя трудный путь, когда я об этом думаю у меня в ужасе замирает и плачет душа…. — И в тот же миг с губ Волыни сбежала улыбка, а на лбу появились еле видимые тонкие, желтые паутинки.

— Что ж, светлая владычица, не стоит так за меня беспокоиться, — откликнулся наследник и улыбнулся. — Потому что я, в Пекле не собираюсь надолго задерживаться, как Бог Велес. Ведь надо мной, вряд ли сжалиться воевода Вий, да и нет у меня такой заступницы Азовушки. Моя жена, простая смертная, и такой тяжелый путь не пройдет. Поэтому я хочу сойти в пекельное царство освободить мать, излечить ногу и вернуться обратно. Так как, светлая владычица, если я решу в Пекле погостить, то много найдется желающих, хлыстом Вия, по моей спине пройтись.

Волыня, неотрывно, смотрела, своими зелеными глазами, на Святозара и хранила молчание, немного погодя, она поставила кубок на пол, возле ножки сиденья, как-то вымучено улыбнулась и заметила:

— Смотри-ка, и также как ДажьБог любишь пошутить, — и бедственно вздохнув, покачала головой. — Только это страшная шутка, и мне не хочется смеяться, а если подумать о том, что в твоих словах много истины, мне становится жутко за тебя, деточка. — Богиня сызнова прервалась и несколько раз моргнула, прогоняя навернувшиеся на зеленые, глубокие очи слезы. — Такая, ты, светлая деточка, так боязно за тебя… Зачем он и вообще тебя туда посылает, ведь я видела, сам тоже боится за тебя.

— Надо помочь душе матери, — ответил наследник и потер сомкнутыми в кулак пальцами бровь. — Некому кроме меня… Да и потом самое страшное, что может случиться со мной в Пекле это смерть, но я смерти не боюсь… ведь я уже умирал.

— Да, — протянула Волыня и еще несколько раз моргнула, подавляя подступившие слезы.

Святозар пододвинулся ближе к спинке ложа, опершись на нее спиной, и посмотрел в расстроенное лицо Богини, да пытаясь направить разговор в менее тревожное русло, спросил:

— Светлая владычица, тот предмет, который мне принесли вместе с едой, и коим, следовало, есть, как он называется? — Наследник усмехнулся, и, приткнув к губам, правый указательный палец, на котором ярко полыхал, белым светом, камень в перстне, досказал, — никак не могу вспомнить его название.

— Предмет, — отвлекаясь от своих не веселых мыслей переспросила Волыня, а после кивнула головой, догадавшись о чем спрашивает Святозар. — Он называется вилица.

— Вилица, вилица. — Наследник нахмурил лоб, настойчиво, что-то припоминая, и внезапно радостно вскрикнул, — точно, точно вилица! Такой вилицой я ел во дворце правителя Аилоунена, который вел за собой народы руахов, приолов и гавров… А, я, все никак не мог вспомнить, где же я, видел такую вилицу.

— Как ты сказал? — заинтересованно поспрашала Богиня, — Какие, ты, назвал народы?

— Руахи, приолы и гавры, — повторил не менее причастно Святозар.

— Руахи, приолы и гавры, — негромким голосом, пояснила владычица, и многозначительно глянула на наследника. — А, ты, знаешь, что эти народы Бога Семаргла, его дети, точно, как вы восуры, дети ДажьБога… Только Самаргл породил эти народы вельми давно, он их всегда любил и оберегал. Когда на земле был Всемирный Потоп, он спас эти народы, а засим когда сошли воды с Мать Сыра Земля, привел их по Млечному Пути к земле и расселил. Семаргл особенно дорожил первым человеком руахом, который родился в этом роду, и всегда опекал его, поговаривали… — Волыня замолчала, оглядела сидящего и внимательно слушающего ее, Святозара. — Поговаривали, что когда он создал первого руаха, он вложил в него капельку своей души… Уж больно тот был похож на Бога, и телом и душой своей пламенной… Наверно ДажьБог это не только слышал, но и видел.

— А, разве это плохо? — дюже тихо, словно боясь, что его могут услышать, спросил наследник. — Разве плохо, что в душу того руаха была вложена капелька души Семаргла?

— Не знаю, плохо это или нет, — также чуть слышно ответила Волыня. — Но одно я знаю точно, Сварог бы этого не одобрил… Ты же знаешь, что такое чаркол? — Морская владычица на миг затихла глянула, как у Святозара дрогнули губы, и он тяжело вздохнув, кивнул ей головой. — А, теперь, представь себе такого чаркола с капелькой души Семаргла.

— Нет, нет! — Выкрикнул наследник, и встревожено оторвав спину от спинки ложа, глубоко вздохнул через рот. А когда слева заколыхалась голубоватая рубаха, выпуская через жаберную щель воду, добавил, — с капелькой души Семаргла никогда невозможно стать чарколом, я это знаю.

— Да…,- улыбаясь, протянула владычица, и было не понятно, толи она спрашивает, толи поддерживает Святозара. — Думаю не одна я это заметила, — рассуждая вслух, проронила Богиня. — Не одна я это заметила… И, неизвестно хорошо это, или плохо, для тебя деточка. — Волыня, вновь замолчала, устремив взгляд на наследника, да нежным голосом, досказала, — но однако не стало на земле этих руахов, приолов и гавров. Живут их потомки, но это уже не руахи…

— Живут их потомки? — суматошливо переспросил Святозар. — И какой же это народ?

— Не помню, деточка, не помню, — задумчиво произнесла Богиня, и провела длинным, тонким пальцем по губам.

Святозар подался вперед, и, глядя прямо в глубокие, наполненные мудростью глаза Волыни, начал перебирать народы:

— Рядом с нами живут лонгилы, неллы, нагаки и игники. Правда, на берегу Восточного моря живут еще атинцы, но это даже не народ, а так жалкие крохи. Но атинцы не могут быть потомками руахов, потому что это остатки племен рутарийских.

— Атинцы… Нет, ты прав это не атинцы, — принялась перебирать название народов Богиня. — Ты, сказал, нагаки, нет и не нагаки, это молодой народ, пришедший из глубин южных степей. Игники это потомки венедов, детей моей внучки Мери и ее мужа Вана. О лонгилах я, вообще, слышу впервые… а вот неллы. Неллы, такое знакомое имя народа, что-то с ним связано в прошлом…

— Неллы предали наших Богов и приносят кровавые жертвы своему Господину Есуанию, это они все время подкармливают Черномора, — молвил наследник и гневно хлопнул ладонью по ложу.

Волыня зыркнула на гневный жест Святозара, и, улыбаясь, продолжила:

— Знаешь, а наверно эти неллы и есть потомки руахов, я, конечно, не могу утверждать точно, но, что-то связывает неллов и руахов.

— Не может быть…,- взволнованно прошептал наследник и закрутил на пальце перстень. — Не может быть, чтобы такой чудесный народ, который я знал впервой моей жизни, мог так опуститься и превратиться в это… В это подобие людей… не может быть…

Морская владычица, нежно посмотрела на встревоженное лицо Святозара, ее ясный, глубокий взор, казалось, заглянул в саму его душу, и, тихо вздохнув, Богиня пояснила:

— Да… ты, прав, неллы не потомки руахов… Руахи все погибли, все… Первые исчезли именно они. Они очень преуспевали в лечении людей и придумали снадобье, испив оное человек мог стать подобным Сварогу и жить вечно. Но на самом деле это снадобье оказалось ядом. Руахи, уже тогда не хотели и не могли рожать детей. Их народ был в основном средних лет и пожилой, они очень обрадовались этому снадобью и пили его, надеясь на вечную жизнь… Но вместо жизни и снадобья они получили смерть и яд. Сначала умерли молодые, затем все женщины, следом мужи средних лет. Остались лишь старцы и дети… И тогда на их земли и города пришли гавры. Они убили стариков и большую часть детей- мальчиков… И руахов не стало, они исчезли… Но гавры погибли следом, у них внутри народа началась междоусобная война за старшинство и трон. И за несколько десятилетий, они из великого народа превратились в жалкие крохи, и тогда эти крохи уничтожили племена рутарийские и приплывшие, из пределов Восточного моря, кожезеры. — Волыня смолкла, провела длинным указательным пальцем по губам и добавила, — но неллы, все же связаны с народом Семаргла и если я не ошибаюсь…Неллы это потомки среднего рода — приолов.

— Какой ужас, — пролепетал Святозар и тяжело передернул плечами. — Убивать друг друга, пить какую-то гадость, чтобы жить вечно… Зачем? Зачем? — И наследник с нескрываемой болью уставился в лицо Богини. — Ведь вечная твоя жизнь на земле это твои дети, внуки, правнуки, потомки. Если они у тебя есть, то телесно, ты, будешь жить вечно, а душа твоя…Она будет вновь и вновь перерождаться, разве это не чудесно? Познавать мир заново? Познавать любовь заново? Познавать себя заново?…Охо…хо… Ужас, до чего может довести безверие и предательство Богов.

Святозар так расстроился, что прилег на ложе, и затих, уставившись на ножки сиденья на котором восседала владычица. Он скривил губы, и, нахмурил лоб так, что на нем залегла тоненькая морщинка.

— Не расстраивайся, деточка, — заметила Волыня. — Не стоит… Ты, деточка, во всем прав, говоря о детях и о перерождении души, о вечном познании нового… Но люди когда забывают о простых радостях жизни, когда желают всего и сразу, да много, всегда так заканчивают… так как закончили руахи, гавры и приолы. — Богиня поднялась с сиденья и подойдя к наследнику, потрогала его лоб. — Сейчас, ты, отдохни, а когда я приду в следующий раз, и принесу солнечный нектар, мы сойдем с тобой вниз. Мы пройдемся по городу, и я посмотрю, готов ли ты продолжить свой путь. А, теперь, деточка, спи и набирайся сил, да не тревожь свою душу, тяжелыми мыслями. — Морская владычица развернулась и вышла из покоев.

Наследник долго смотрел в след прекрасной Богине, внезапно вспомнив доброго и чудесного правителя Аилоунена, который был необычайно щедр, и гостеприимен принимая их после сражения с дивьими людьми, в своем дворце в городе Хейвясёрви. Святозар вспомнил его красивое, несмотря на возраст, безбородое лицо, ярко-голубые глаза и темно-пшеничные волнистые волосы, звонкий и в тоже время мягкий, певучий голос, который повторял слова, точно из сказа:

Вспомнил наследник, его младшего сына отрока Мотакиуса с тоненькой, волшебной дудочкой. Его прекрасный каменный дворец с большими решетчатыми окнами, с чеканными дверями, да обложенными золотом и драгоценными каменьями стенами, и почувствовал внутри такую пустоту и боль, словно исчез из Яви, упившись яда-снадобья ни народ руахов, а любимый и дорогой, его душе, народ восуров.

 

Глава двадцать девятая

Последнее пробуждение в голубой комнате было таким приятным и радостным, что Святозар даже удивился, открыв очи и ощутив в себе необычайный подъем сил и уверенность в том, что у него все обязательно получится. Он потянулся на ложе, широко раскинув в разные стороны руки, и поднявшись, сел, оправляя длинную голубоватую рубаху. И как только он сел в покои вошла Абуса, она принесла наследнику блюдо с едой, укрытое серебряным колпаком. А когда Святозар поел, внесла его вещи и улыбнувшись, показав ряд белых, словно жемчужных, зубов, добавила:

— Умхатис ДажьБога амесафу санусеф онеф этхонеф!

Святозар, конечно, не понял, что сказала Абуса, но догадался, что нужно одеться. Он поднялся с ложа, и, посмотрев на служанку, молвил:

— Абуса, ты выйди, а я оденусь.

Служанка наклонила голову на бок, пытаясь понять, что говорит наследник, и тихо ответила:

— Амесафу санусеф этхонеф.

— Да, да, я понял, — взяв в руки лазуревую рубаху, пояснил Святозар. — Я буду одеваться, а ты выйди, — и указал рукой на треугольный выход.

Абуса проследила за его рукой, кивнула в знак согласия головой, и, взяв блюдо, укрытое колпаком, с ложа, поклонилась и выплыла из покоев. А наследник тотчас принялся переодеваться. Он снял через голову длинное одеяние, в которое был обряжен, без труда надел рубаху, опашень и штаны и сев на ложе принялся повязывать онучи, которые в воде никак не хотели, ложиться, плотно оборачивая ногу, и обувать чоботы, в которые ноги тоже не желали залазить. Святозар громко пыхтел и сопел, впихивая ногу в чобот, и каждый раз, когда казалось, что чобот обут, онуч внезапно раскручивался или сминался…И тогда наследник вновь принимался заворачивать стопу в онуч и впихивать ее в чобот. Вскоре ему, наконец-то, удалось обуться, и подняться. Святозар немного прошелся по покоям. Впервый момент, поднявшись с ложа у него, слегка закружилась голова, и даже засвистело в ушах, но вскоре эти ощущения пропали. Он сделал еще несколько шагов по комнате, когда в опочивальню вошла Волыня, она была одета, как и в прошлый раз в золотое одеяние и подпоясанная красным поясом, а на распущенных волосах красовалась золотая лента усыпанная белым жемчугом. В руках у морской владычицы был кубок с солнечным нектаром. Богиня увидев, прогуливающегося по покоям наследника, радостно улыбнулась и протянула ему кубок с питьем. Святозар поклонился Волыни, и, приняв кубок, выпил нектар, и в тот же миг легкий красновато-желтый дымок поплыл перед глазами, внутри тела громко застучало сердце, и гулко ухнуло, что-то в голове. Наследник малеша скривил губы, помотал головой прогоняя дымок, и когда вновь перед очами появилось прекрасное лицо морской владычицы, передал ей пустой кубок.

— Теперь деточка. — И Волыня принимая кубок, протянула правую руку, нежно погладила наследника по волосам, едва коснувшись пальцами его лба, да легким движением руки бросила золотой кубок на ложе. — Мы, пойдем с тобой вниз, в тронный зал, затем пройдемся по царству, и ты скажешь мне, как себя чувствуешь.

Богиня была одного роста со Святозаром, она протянула руку взяла его за пальцы правой руки и неспешно повлекла за собой. Они вышли из голубой комнаты через треугольный выход, и остановились. Точно также как и тогда, когда наследник впервые поднялся с ложа, выйдя из комнаты, он почувствовал легкое головокружение и тихий скрежет в ушах.

— Сейчас, ты, привыкнешь, — мягко сказала Богиня, внимательно вглядываясь в лицо Святозара.

Наследник увидел тревогу в глазах Волыни и улыбнулся ей, ощущая, что и свист, и головокружение ушло. Тогда Богиня кивнула и повела его по узкому коридору. Свет в этом проходе был не такой яркий, как в голубой комнате, а наоборот приглушенный, вроде как тускловатый. Справа и слева стены коридора были белыми и словно чешуя на рыбе блестели и переливались. Святозар поднял голову и посмотрел вверх, но, к своему удивлению, потолка не увидел, казалось, что стены уходят куда-то ввысь и исчезают там. Идя рядом с морской владычицей по коридору, они миновали еще один треугольный проход, наследник мельком заглянул, и увидел, там внутри, густой, розовый туман, плотно закрывающий комнату. Они прошли еще мимо двух комнат, которые были также плотно укрыты серебристым и золотым, яркими туманами, а потом подошли к широкой и высокой белой нише в правой стене. Волыня вошла в нишу, а следом в нее шагнул наследник. Богиня отпустила пальцы Святозара, и в тот же миг из пола вверх бесшумно поползла тонкая, точно стеклянная стена, она закрыла нишу, запечатав их внутри, пол под ногами нежданно дрогнул и показалось, что ниша поехала вниз.

— Не тревожься, — негромко заметила морская владычица, увидев встревоженное лицо наследника. — Скоро мы будем внизу, это так называемый крутень, который доставит нас в тронный зал.

— Это, чтобы по лестнице не спускаться, да? — улыбаясь, спросил Святозар, и погладил гладкие белые стены ниши с красными прожилками внутри.

— Правильно, деточка, это, чтобы по лесенке не ходить, — ответила Волыня и тоже улыбнулась.

Святозар почувствовал, как крутень резко остановился, словно упал на, что-то твердое, и в тоже мгновение стена закрывающая нишу начала опускаться вниз, показывая находящийся впереди широкий, белый зал. Как только стена ушла в пол ниши, Богиня ступила в зал, и, оборачиваясь, нежно сказала:

— Иди за мной, деточка, — и сама пошла вперед.

Наследник вышел из ниши, и, двинувшись следом за морской владычицей, стал рассматривать тронный зал. Это был сияющий необычной белизной зал, чистые, прозрачные воды наполняли его. Стены были также как, и в голубой комнате сложены из четырех равных треугольников, наклоненных и сходящихся в одной вершине. В середине зала, прямо под вершиной на овальном белом возвышении, стоял лучисто-желтый, каменный трон. Он был без спинки, но зато с двумя широкими ручками по бокам, которые украшал желтый янтарь. Волыня подошла к возвышению, поднялась по двум ступенькам, и, развернувшись, грациозно опустилась на трон, и, обращаясь к наследнику, добавила:

— Деточка, подойди ко мне и встань по правую от меня руку.

Святозар поспешил выполнить повеление морской владычицы, и, поднявшись по ступенькам на возвышение, встал рядом с Богиней. И только теперь заметил прямо перед троном небольшой треугольный выход в стене, да четырех расставленных по углам людей. Люди стоящие в углах низко склонили головы перед царицей, а когда их подняли, Святозар разглядел бледно-голубую кожу тела, зеленые волосы, ярко-синие губы и заостренные кверху уши. Эти люди были одеты в синие подъюбники до колена, синие колпаки, а обуты в такого же цвета сандалии. В руках они держали вилообразные, серебристые орудия с длинной рукоятью и двумя заостренными на концах зубьями.

Не успел Святозар хорошенько осмотреться, как через треугольный вход в тронный зал вошли два высоких человека, которые почти ни чем, ни отличались от стоящих по углам воинов. Только кожа у них была более белая, лишь немного отдающая голубизной, да одеты они были в темно-красные подъюбники и колпаки, и обуты в темно-красные сандалии. Они приблизились к трону и низко поклонившись, опустились на одно колен.

— Менхет, Усер, — обратилась Волыня к людям. — Поднимитесь и приветствуйте сына ДажьБога, Святозара!

Воины поднялись с колена и низко склонили головы перед наследником.

— Деточка, это моя челядь, Менхет и Усер, — продолжила говорить Богиня, и, повернув голову, посмотрела на Святозара. — Оба они хорошо знают восурский язык и будут сопровождать тебя к царю Черномору. Ты, поедешь к нему, как мой посланник вместе с Менхетом и Усером. Тебя как посланника и сына ДажьБога проведут во дворец к Черномору, а там тебе придется проявить храбрость и смекалку, чтобы он позволил пройти к воротам в проход. Чтобы ты смог его одолеть, потому как мы уверены с твоим отцом, он захочет помериться с тобой силой, я дам тебе свой волосок. Этот волосок волшебный, долгие века к моим волосам прикасалась рука Бога Ра, и они впитали в себя божество его тепла и света. Черномор хотя и грозен с виду, но в душе трусоват и если, ты, будешь смел, ему не одолеть тебя… Этот волосок поможет тебе погодя и в Пекле, ты ведь знаешь как?

— Да, светлая владычица, — немедля ответил Святозар.

— Вот и хорошо, что знаешь, — молвила Богиня, и с нежностью посмотрев на наследника, тихо вздохнула. — Главное, деточка, чтобы ты попал к нему во дворец. И помни, теперь ты, должен вступить в бой только с Черномором, только с ним… Никаких поединщиков, не верь ему, ни в коем случае, будь очень осторожен и благоразумен с ним… Знай, что лишь победив его, ты сможешь дойти до ворот прохода. — Волыня замолчала, и, повернув, голову глянув, на челядь добавила, — Менхет, Усер, я доверяю вам сына ДажьБога, потому что знаю, вы славные воины, ведущие свой род от величайших и сильнейших алтынских ратников. Если вы увидите, что Святозар не сможет одолеть Черномора, поможете ему… И если ему не удастся пройти к воротам прохода, привезете его обратно живым и здоровым. — Морская владычица на миг затихла, провела правой рукой, по золотой ленте, лежащей на волосах, и досказала, — он должен вернуться живой. Вы, поняли меня Менхет, Усер — живой!

— Да, морская владычица, — низко поклонившись, дюже мощным, гулким голосом, откликнулся Менхет. — Сын ДажьБога, Святозар, если не сможет дойти до ворот прохода, должен вернуться к вам живой и здоровый, и мы, с Усером должны сделать все, чтобы исполнить ваше повеленье.

— Правильно, Менхет, правильно, ты понял, — сказала Богиня и поднялась со своего трона, и в тот же миг и Менхет, и Усер, и четыре воина стоявшие по углам зала, склонили головы. — Деточка, — убрав руку с ручки трона и протянув ее к наследнику, да ласково погладив его по волосам, заметила Волыня. — Перед трудной дорогой, которая лежит перед тобой, давай теперь пройдемся по царству, чтобы я была уверена, что у тебя хватит сил продолжить этот путь. И главное если, ты, хоть на миг почувствуешь внутри себя холод и озноб, скажи мне об этом, потому как тогда, ты не пройдешь пекельный холод… В этом случае тебе придется задержаться у меня, чтобы я дала еще солнечного нектара.

Святозар кивнул в ответ головой, и когда Волыня неторопливо принялась спускаться с возвышения, пошел за ней, к выходу из тронного зала. Они прошли мимо, склонивших голову, Менхета и Усера, а когда миновали их, воины развернулись и двинулись следом за Богиней и наследником.

Морская владычица и Святозар, выйдя из тронного зала, оказались в полутемном, недлинном, каменном коридоре, и миновав его, вышли из дворца. Впервый момент, выйдя из дворца, наследник удивился царящему кругом него сумраку, будто день внезапно сменился вечером, и, спустившись по ступеням на гладкую темно-серую дорожку из оникса, спросил:

— Тут так темно… сейчас, что ночь?

Богиня стоявшая рядом, и встревоженным взглядом оглядывающая наследника, подняла голову, посмотрела ввысь на бескрайние сине-зеленые воды, и ответила:

— Нет, сейчас день. Просто ты вышел из яркого, наполненного сиянием тронного зала, и тебе показалось, что здесь темно. Но если бы, ты, не был в царстве Алтынском, а был просто на дне, ты бы понял, как здесь светло. Когда, ты, поплывешь с Менхетом и Усером, ты увидишь, какое морское дно темное. А, теперь, деточка, скажи мне как, ты, себя чувствуешь?

— Ах, светлая владычица, я чувствую себя прекрасно. Во мне столько силы, мощи и уверенности, что мне кажется, я бы смог победить не только Черномора, но и самого Чернобога, — улыбаясь и распрямляя плечи, победно заявил Святозар.

Волыня довольным взглядом, оглядела крепкую и статную фигуру наследника, его темно-каштановые, волнистые волосы, высокий лоб, голубые глаза, и громким голосом, наполненным божественной силы, сказала:

— Уверенность первый ключ к победе, Святозар. — И потом, уже более тише и мягче, добавила, — а теперь, давай пройдемся по дорожке, и я тебе кое-что поведаю… И, может быть, это поможет тебе одолеть Черномора.

Богиня неспешно двинулась по дорожке окаймляющей белый дворец, а наследник поравнявшись с ней, пошел рядом, с большим интересом слушая то, что, по мнению морской владычицы поможет ему одолеть царя Черномора. Волыня еще некоторое время хранила молчание, словно обдумывая, что-то, а немного погодя тихим голосом журчащим, как весенняя вода бегущая по земле, начала сказывать сказ:

— Много веков назад, встретились Перун и Дива-Додола. Он, Громовержец, Бог войны и Битв, любимый сын Сварога. Она же, Дива-Додола, дочь Бога ночного неба Дыя и Богини луны Ливии. Полюбили друг друга Перун и Дива-Додола, но красавицу Диву приметил поддонный царь Черномор и решил помешать свадьбе влюбленных. И пока Перун отправился к отцу Дивы, Богу Дыю, просить руки его дочери. Обратился Черномор в трехголового ящера, похитил и унес Диву-Додолу в свое поддонное царство. Принес он красавицу Диву в свой царственный дворец на дно морское и закрыл в самой дальней комнате. Узнал Бог Перун про похищение невесты, и вместе с Богом Дыем и Богом Семарглом прилетел к Восточному морю. Стал Перун натягивать тетиву своего тугого лука, да пускать молнии в морскую гладь, стал Семаргл бичом огненным хлестать по поверхности моря, но расходились по морю волны огромные, поднялся ледяной ветер, да стали волны и ветер тушить молнии, да огненный бич Семаргла. Тогда Перун нырнул в море, приплыл ко дворцу Черномора. Навстречу к нему вышла Дива-Додола — белее она снега белого, краше и милее цветка алого, увидела Дива любимого и расплакалась. А в это время по дну морскому расходились ветры буйные, заволновалась, заколыхалось поддонное царство, не иначе ящер плывет. Схватила Додола Перуна за руку и лишь успела спрятать его в комнате, как ко дворцу и, впрямь, приплыл трехголовый ящер Черномор. Ящер был уставший и голодный, ведь весь день он тушил золотые молнии, да огненный бич Семаргла. Потребовал он себе еды и питья, а насытившись, заснул богатырским сном. Тогда вышел из комнаты Перун взмахнул горящей молнией и отрубил ящеру две волшебные головы, оставив ему лишь третью, его собственную, и в тот же миг обернулся ящер царем поддонным. Подхватил Перун Диву-Додолу, под белы рученьки, а спустившийся к брату на подмогу Семаргл опутал Черномора своей волшебным бичом, и потащил его за собой в Небесную Сваргу, на суд к Богу Сварогу. Как попал на суд Черномор, так присмирел сразу, а присмирев, расплакался слезами горючими, да поведал Сварогу, что полюбил он прекрасную Додолу, что ум ему застлал Чернобог, который начал шептать ему в уши, советуя выкрасть Диву. Но клялся Черномор, Богу Сварогу, что одумался, что более не станет творить зло и слушать шептание Чернобога. Сварог пожалел и простил Черномора, а Семаргл распутал его, освободив от длинных, волшебных ремней, бича. Обрадовался Черномор свободе, убрался он на свое морское дно, и затих там, на долгие века.

Богиня закончила сказ, а наследник, обдумывая, услышанное, молчал, они шли вокруг белого дворца владычицы, когда Святозар чуть слышно молвил:

— Удивительно, а восуры сказывают другой сказ, что Боги Дый и Перун обернулись орлами и закидали Черномора молниями.

Волыня остановилась, улыбнулась наследнику, и добавила:

— Думаю, что тебе, деточка, представиться случай узнать какой же сказ верный.

— Ах, нет! — поспешно ответил наследник, испугавшись, что мог обидеть Богиню своим недоверием. — Я, не сомневаюсь в правдивости твоего сказа, светлая владычица, нисколечко, не сомневаюсь… Тем более, народ про меня тоже плетет не весть, что… И не только люди сказывают, что я Черномора победил, но… и… — Святозар протяжно вздохнул. — После победы над Нуком начали сказывать, что магия моя подобна магии Богов и поэтому, чтобы признать меня как равного, Боги пришли мне на помощь. — Наследник покачал головой. — Когда я услышал этот сказ впервые, то был так потрясен, светлая владычица, что просто напросто потерял сознание, потому как разволновался, и нога страшно разболелась. Мой земной отец, когда увидел, что я сначала в гневе вскочил, а после упал, запретил петь этот сказ не только при мне, но и вообще в Славграде… Но ведь, что самое не приятное, светлая владычица, всем же не запретишь его сказывать…Вот и получается, что вроде опять я виноват. Люди сказывают, а Черномор думает я бахвалюсь, люди сказывают, а Боги… что могут подумать Боги.

— Просто, давно, в Яви, не творилась такая магия, деточка, которую сотворил ты… Вот люди и выдумывают про тебя… Ну, а может они в корень глядят, да видят то, чего другие, не замечают… — Задумчиво произнесла Богиня, и, протянув руку, провела кончиками пальцев по щеке наследника. — Но ты, деточка, не тревожься, Боги никогда плохого о тебе не подумают, ведь они видят твою лазурную, чистую душу. — Морская владычица развернулась, и, продолжив прерванный путь, досказала, — те сказы сказывают люди, ты в них не повинен. Это только Черномор мог сам себе там, что-то навыдумывать… Так как он все время ищет виноватых, да предателей кругом себя. Он всем не доверяет, никого не любит, оттого и слуги у него такие же. И нет в его царстве света и любви… но в его царстве все же правит не зло, и это не Пекло.

Святозар внимательно слушая Волыню, сам все это время рассматривал Алтынское царство. Они шли по дорожке из оникса, вокруг величественного белого дворца, на вершине которого сиял ярко-красный, круглый рубин. Во дворце, как это раньше заметил наследник, не было окон и дверей, лишь белые, гладкие стены. Справа от Святозара и Волыни на большом удалении высились полукруглые не менее высокие постройки с ломанными, в виде ступеней розовыми стенами, и яркими розовыми алмазами на вершинах. В этих дворцах также не было окон, дверей и даже не было видно входов. От дворца к дворцу вели дорожки, оные не просто соединяли их, они заполняли все не занятое пространство между дворцами. На этих дорожках были расставлены из пестрого оникса лавочки со спинками, необыкновенно красивые, из желтого янтаря, пруды, украшенные внутри и по краям маленькими фонтанчиками в виде фигур зверей, правда из самих фонтанчиков вода не вытекала, и множеством белых каменных изваяний людей.

В Алтынском царстве полностью отсутствовала растительность, и нигде не было видно ни одной рыбки, рачка или еще какого-нибудь морского жителя. Встречающиеся жители царства низко кланялись Богине и Святозару, и, останавливаясь, с неподдельным интересом, рассматривали наследника. В основном эти люди были одеты в розовые, красные, синие одеяния, колпаки и сандалии.

— Почему? — спросил наследник морскую владычицу, когда она смолкла. — Почему кругом нет рыб, растений, одни лишь каменные постройки?

— Все деточка, — наполненным грустью, голосом, откликнулась Волыня. — Все точно сохранено таким, как было до Всемирного потопа.

— А, чьи это каменные изваяния стоят? — поинтересовался Святозар и подошел к одному из них.

Изваяние было такого же роста, что и наследник и изображало молодого юношу, дюже красивого с волнистыми до плеч кудрями, и с тоненькой жалейкой в руках.

— Это, деточка, не каменные изваяния, а изваяния костяные, они созданы из костей зверей, — подойдя вслед за наследником к изваянию, пояснила Волыня.

— Из костей…,- удивленно погладив холодную гладкую поверхность изваяния, произнес Святозар. — Что же это был за зверь, из кости коего можно было создать такое большое изваяние.

— Да, деточка, когда-то очень давно, задолго до потопа, в Яви было все по-другому, — тихо молвила Богиня и чудилось, что она затосковала за тем минувшем временем. — Это изваяние было создано из кости зверя и покрыто необычайным составом, которое еще многие века будет сохранять его красоту и великолепие. Ведь в этих изваяниях история Алтынского царства. Это, к примеру, знаменитый сказитель Амияс, а в руках у него не менее знаменитая сопелка. Когда Амияс играл на своей сопелке, люди безмолвно замирали на месте, слушая его волшебные мелодии…

— Очень красиво, — вновь погладив рукой, изваяние Амияса, откликнулся наследник. — Алтынское царство очень красивое и мне оно понравилось. — И Святозар повернув голову к морской владычице, посмотрел на нее.

— Я рада, что оно тебе понравилось, — улыбаясь, проронила Богиня, и, протянув руку, погладила Святозара по волосам. — Ты, мне тоже вельми понравился, такая ты славная, деточка, что не хочется тебя отпускать к этому Черномору…И, — морская владычица перестала улыбаться, и тяжело вздохнув, досказала, — и к этому Чернобогу…Но надо. И если ты, деточка, чувствуешь себя хорошо и ощущаешь в себе силу. — Волыня прервалась, и, не снимая руки с головы наследника, воззрилась прямо в его глаза, а когда тот утвердительно кивнул, продолжила, — тогда я спрошу тебя: «Готов ли ты, деточка продолжить свой путь?»

— Да, светлая владычица, я готов продолжить свой путь, — ответил наследник.

— Хорошо. — Кивнула Волыня и развернувшись к стоящей позади нее челяди, произнесла, — Менхет, Усер оседлайте для сына ДажьБога царского осетра и приведите ко входу во дворец.

Челядь низко поклонилась морской владычицы, и, развернувшись, пошла выполнять повеленье Богини, а та перевела взгляд с них на наследника и добавила:

— Деточка, теперь послушай то, что велел тебе передать твой отец ДажьБог. Он сказал: «Мальчик мой, если тебе не удастся дойти до ворот прохода, вернись в царство Богини Волыни и дождись меня. Если же тебе удастся дойти до ворот и войти в Пекло, помни главное, чтобы не случилось ничего не бойся, я приду к тебе на выручку. Ты идешь туда спасти душу матери, и излечить свою ногу, все остальное ты сам поймешь, как надо сделать». — Волыня тяжело вздохнула. — А теперь, деточка, возьми мой волосок. — И Богиня вытянула из — под золотой ленты, из длинных, распущенных волос, один волосок, да протянув его Святозару, велела, — напряги свои силы и вырви его из моей головы.

Святозар так и не взяв волосок в руки, отступил назад и отрицательно закачал головой, возмущенным голосом, отозвался:

— Тебе будет больно… Ты, столько для меня сделала, я не хочу, отвечать тебе за добро болью.

— Милая деточка, — улыбаясь, откликнулась морская владычица, и, взяв руку наследника, вложила в его ладонь ярко-желтый, почти в палец толщиной, волосок. — Добрая, милая деточка, мне не будет больно, не тревожься, ведь я отдаю этот волосок по доброй воле и только твоей руке. Только ты и твоя рука будете обладать этим волшебным волоском. Ну, же выдерни его. — И так как Святозар колебался, Волыня сказала, — милая деточка, мне не будет больно, не будет…Ну же смелее…

Наследник держал в руках желтый и дюже теплый волосок и не решался его выдернуть, боясь сделать больно такой светлой Богине, но Волыня протянула руку, погладила его по щеке и ободряюще кивнула. И тогда наследник, тяжело вздохнув, поморщился, да резко дернул на себя волосок. И в тот же миг конец волоска выскочил из головы морской владычицы, и стремительно намотался вокруг среднего пальца правой руки, образовав нечто похожее на кольцо. Святозар поднес руку к глазам и принялся рассматривать волосок. Когда наследник держал волосок в руке, то тот был весьма плотным, длинным и почти в мизинец широким, но когда он накрутился на палец, то как будто уменьшился и в длине, и в плотности, да и в ширине, образовав тоненькое ярко-желтое колечко.

— Волшебство, — тихо пояснила Волыня, увидев с каким интересом рассматривает дар Святозар.

— А, как же я им воспользуюсь? — спросил наследник и перевел недоуменный взгляд на Волыню.

— Ты же, деточка, ведун, — ответила Богиня, и пошла вперед по дорожке окаймляющей ее дворец. — Ты, поедешь на осетре, так же как и Менхет и Усер. Когда подъедите ко дворцу Черномора, ты молчи, пусть за тебя говорит Менхет… чтобы слуги Черномора тебя не смогли узнать и остановить, раньше времени, хорошо?

— Хорошо, светлая владычица, не тревожьтесь за меня, у меня все получится, — молвил Святозар.

Вскоре они обогнули дворец и подошли ко входу, где охраняя треугольный вход стояли два воина в синих одеяниях, которые увидев Богиню, низко склонили головы.

— Почему, — глянув на безоружных воинов, поинтересовался наследник, останавливаясь возле морской владычицы. — Почему они без оружия, без мечей, копий?

— Ах, деточка, — звонко засмеявшись, откликнулась Волыня. — Да, какое же в море может быть оружие, здесь же соленая вода. У наших воинов, конечно, есть костяные пики и копья, но на нас тут никто не нападает и нам они без надобности.

— Но там, в тронном зале воины стояли с вилообразными орудиями, — удивленно, отметил Святозар.

— Деточка, это просто для красоты, — не переставая смеяться, произнесла Богиня. — Да и потом, ты, разве не понял?… Там внутри дворца хоть и есть вода, но эта вода волшебная, потому ты и смог там пить, есть и спать.

Святозар увидел как сверху на саженных осетрах голубого цвета прибыли Менхет и Усер. За длинные усы выпирающие из морды они привели за собой полуторосаженного белого осетра и подплыв вплотную к наследнику остановили его. Осетр был не просто белый, а с розовыми еле видимыми прожилками по поверхности тела. Наследник с грустью посмотрел на Волыню, которая сразу перестала смеяться, и опустившись перед ней на одно колено, поклонился.

— Не надо, не надо, деточка, — дрогнувшим голосом сказала Богиня, и, взяв его за плечи подняла с колена, а засим крепко, по-матерински обняла, да поцеловала в щеку. — Иди деточка, — добавила она, выпуская его из объятий, и ласково проводя ладонью по волосам наследника. — И пусть Богиня Среча не покидает тебя ни на миг, милая деточка.

Святозар подошел к осетру, и, перекинув через него ногу сел на красную материю, расшитую золотыми нитями, которая покрывала спину рыбы. Менхет и Усер передал наследнику усы осетра, а сами выставили вперед серебристо-белые, похожие на копья, длинные палки, на концах коих светились огромные голубые сапфиры.

— Менхет, Усер, — вздохнув, сказала Волыня. — Фасуре умхатис ДажьБога!

Менхет и Усер поклонились морской владычице и тронули своих осетров, а следом за ними Святозар тронул своего. Когда осетр устремил свой полет следом за воинами, наследник развернулся, помахал рукой Богине и закричал:

— Благодарю, благодарю за все, великазбо ёе ощькева Асэ Волыня!

 

Глава тридцатая

Святозар ехал верхом на белом осетре держась за его усы, которые при ближайшем рассмотрении оказались не усами, а тонкой, серебристой уздечкой, укрепленной, точно, как у коня на удлиненной морде рыбы. Впереди наследника ехали Менхет и Усер, и освещали путь лучисто горящими голубыми сапфирами, укрепленными на концах серебристых копьев. Уже много часов прошло, как они покинули чудесное царство Волыни и теперь плыли по морскому дну. Впереди насколько хватало яркого голубого света волшебных сапфиров, лежала бескрайняя песчаная равнина, на которой высились необыкновенные силуэты подводных утесов, увитые бурыми, длинными, плоскими водорослями, разнообразными раковинами, похожими на лепестки цветов красными звездами, и другими необычными морскими жителями. Временами морское дно, то приподнималось, то опускалось и от этого на дне становилось то светлее, то темнее.

— Менхет, — обратился к сопровождающим его воинам Святозар. — Сейчас день или ночь?

— Вечер, умхатис ДажьБога! На земле сейчас вечер, — негромким голосом, ответил Менхет.

Внезапно морское дно пошло резко вверх, словно наследник и воины стали взбираться на высокую гору, а поднявшись на нее, на мгновение остановились. И Святозар увидел перед собой расстилающийся густой лес из водорослей, которые выбивались из-под дна морского, и устремлялись вверх, яростно переплетаясь между собой в соперничестве добраться до поверхности моря первыми. Здесь и сама земля была покрыта толстым слоем водорослей и образовывала сплошной ковер. И если внизу у поверхности дна ковер был красно-зеленый и больше походил на лапчатые, точно изрезанные красные, да зеленые растения, то вверх устремлялись, лишь ярко-бурые плосколистные водоросли.

Менхет и Усер снизили полет осетров, вплыли в густой подводный лес и начали копьями раздвигать водоросли, чтобы было удобно плыть осетру наследника. В лесу дно морское постоянно изменялось, оно то резко шло вверх, то также стремительно опускалось вниз. И так как воины и Святозар плыли почти по дну, ногами касаясь поверхности ковра, и подымая его красно-зеленое переплетение вверх, то приходилось все время направлять полет осетров. Прошло несколько часов, а воины и наследник все еще продолжали плыть сквозь лес, который становился то гуще, то наоборот редел, так что водоросли, освещаемые голубым светом сапфиров, проглядывались намного, вперед. После очередного полета вниз, дно морское наконец-то выпрямилось, густой лес из водорослей закончился и Святозар увидел высокие утесы и скалы, уходящие к поверхности моря, а на них укрепленные необычайные и доселе невидимые белые и ярко-красные кусты с желтыми, зелеными, алыми венчиками на концах. Несмотря на наступающую ночь, в этом месте Восточного моря было светло, а яркий свет, исходящий из сапфиров делал дно хорошо просматриваемым. Поэтому наследник смог разглядеть на утесах и на самом дне какие-то причудливые комки желтовато-зеленого цвета, бесформенные белые и красные наросты и шары, похожие на оленьи рога золотистые ветви. В воде плавали не только изумительные по окраске зеленые, маленькие, юркие рыбки, но и более крупные, отмеченные черными полосками рыбы, а также рыбы с фиолетовыми пятнами на спине, с закругленными хвостами, и просто огромные с серебряными, желтыми, голубыми телами. Вода у поверхности морского дна была необычайно спокойна, чиста и так прозрачна, что временами наследнику казалось, он плывет на осетре не в глубинах моря, а летит по воздуху.

Осетр легко и очень быстро нес Святозара вслед за воинами Алтынского царства, но наследник все же успевал заметить красоту подводного мира и насладиться его великолепием. Но вот впереди себя, где-то вдалеке, Святозар увидел, словно вспыхнувший яркий свет, а немного приглядевшись, приметил, как дно морское резко пошло вниз. Менхет и Усер направили своих осетров к яркому свету и очутились в горной гряде утесов, высившихся по обе стороны от плывущих, наследника и воинов, с какими-то глубокими пещерами внутри. Менхет не снижая быстроты полета осетра, обернулся и негромко сказал:

— Умхатис ДажьБога, мы прибыли в поддонное царство Черномора, морская владычица велела мне говорить за вас.

— Да, Менхет, я знаю, что тебе велела Богиня, — ответил Святозар. А немного погодя, спросил, — Менхет, а что такое умхатис?

— Умхатис, — откликнулся воин, и вновь развернув голову, посмотрел на наследника. — Это значит сын. Умхатис ДажьБога — сын ДажьБога. — Менхет помолчал, с почтением оглядывая Святозара, и добавил, — Черномор, как всякий Бог знает, все языки. Я буду представлять вас, как и положено посланникам Алтынского царства на алтынском языке, ну, а когда мы войдем вовнутрь его дворца, вы уже сможете говорить на восурском.

Святозар кивнул Менхету, и когда воин сызнова принялся наблюдать за дорогой, направляя своего осетра, тяжело вздохнул на миг, представив себе высоченного Черномора и его зеленое в гневе лицо, когда тот увидит, наследника восурского престола в своем дворце, да еще и как посланника Алтынского царства.

Святозар, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, принялся всматриваться в морскую даль и вскоре смог различить, что яркий свет, исходил из высокого громадного утеса, находившегося в середине поддонного царства, который и наполнял все царство светом. Правда на его окраинах свет был немного приглушенный, но чем ближе подплывали посланники к высокому утесу, тем он становился ярче и все лучше озарял само царство.

Проплывая сквозь гряды утесов с глубокими пещерами внутри, наследник разглядел, в самих пещерах жителей поддонного царства и догадался, что пещеры и горные гряды есть жилища слуг Черномора. Из пещер стали выходить морские русалки белолицые красавицы с рыбьими хвостами, со светлыми, распущенными волосами и зелеными глазами. Многие из них выходили под руку с фараонками чернолицыми воинами с рыбьими хвостами, голубоватыми волосами, зелеными усами и бородой. Они с любопытством оглядывали плывущих, и безмолвно разевали рты.

— Что они говорят, — спросил Менхета Святозар.

— Кричат нам: «Кто вы и зачем сюда прибыли?» — ответил глуховатым, булькающим голосом, Усер.

Из пещер выглядывали и другие слуги Черномора, наследник успел заметить морду налима с толстыми, словно выпученными вперед губами, и огромную удлиненную голову щуки с разинутой пастью утыканной острейшими зубами. Лишь на мгновение показался из своего жилища двухсаженный сом с длиннющими, изогнутыми усами, он широко раззявил рот, а посем опять ушел вглубь пещеры. Иногда на поверхности дна, возле самих пещер, встречались лежащие, длинные блестяще-прозрачные, будто стекляные, похожие на змей, рыбы. Они поворачивали в сторону плывущих свои округлые головы, с большими глазами, и беззвучно открывали рты.

Проплыв еще малеша, Святозар смог разглядеть и сам источник света высокий, громадный утес, который на самом деле оказался дворцом Черномора. Дворец был, точно вырублен в горном утесе, там зрилось множество искусно вырезанных окошек: квадратных, круглых и прямоугольных, затейливо украшенных резными, каменными ставеньками и белым жемчугом, в самих окнах, конечно, не было стекол, потому, как в воде они были без надобности. Входом во дворец служили высокие, двухстворчатые ворота, они были очень массивные и выкованные из железа, которое ужасно поржавело в соленой воде и покрылось беловатым налетом. Рядом с распахнутыми настежь воротами, стояло несколько фараонок в руках они держали наподобие мочалы, бесформенные, желтые шары и с усердием оттирали ими ржавчину и налет с ворот. Как только фараонки увидели подплывающих ко дворцу Менхета, Усера и Святозара в тот же миг побросали шары на землю. Весьма спешно они вскочили на стоявших недалече и пощипывающих тонкие водоросли темно-синих коней-полурыб, у коих задняя часть тела была тоже в виде рыбьего хвоста, схватили в руки длинные вилообразные, увитые водорослями, и покрытые белым налетом орудия, да выставив их вперед, беззвучно открывая рты, окружили воинов и наследника.

Менхет поднял руку с копьем вверх, голубой сапфир густо полыхнул светом, и воин громко крикнул:

— Реруфуса умхатис ДажьБога! Осемус Алтынтов амесафусера! Хуруса суфирэ тусафэ Черномору, фэнэ санусеф эхимефа амесафу Волыня!

Фараонки услышали слова посланников, беззвучно захлопали своими ртами, и, переглянувшись, опустили направленные на Святозара и воинов вилообразные орудия, да низко поклонились. Один из фараонок спрыгнул с коня, и, подойдя к посланникам, с почтением сказал:

— Хатумасу ресанусе!

Менхет и Усер принялись слазить со своих осетров, а спешившись, подошли к наследнику. Воины с почтением поклонились Святозару, и, придержав его осетра, помогли сойти на землю, при этом Минхет шепнул ему на ухо:

— Фараонка сказал: «Идите следом!», я и Усер пойдем впереди вас, чтобы никто не мог разглядеть вашего лица, пока не дойдем до трона Черномора.

Святозар кивнул и когда Менхет и Усер, подняв вверх свои серебряные копья, торжественно двинулись за фараонкой, пошел следом за ними. Остальные же фараонки, охранявшие ворота, поворотили своих полуконей-полурыб, освобождая посланникам путь.

Наследник миновал распахнутые, поржавевшие ворота и вошел в очень светлый, округлый, огромных размеров, зал. В этом зале и потолок, и стены, и пол были каменные, и наследник пришел к выводу, что когда-то в огромной, высокой горе вырубили дворец и зал. Впрочем тот, кто вырубал его, был почему-то не всегда умелым работником, и посему стены и потолок были не гладкими, а все в рытвинах, выпуклостях и ямах, в которые, наверно, для красоты были вставлены большие круглые жемчужины: белого, розового и темно-розового цвета. В зале стояли в ряд, с правой и с левой стороны по пять столбов, поддерживающих потолок. И вот столбы, в отличие от стен и потолка, были сделаны очень искусно, и поражали взгляд своей красотой. Столбы были ярко — желтые, светящиеся и искусно увитые такими же желтыми светящимися водорослями с широкими листьями. По первому наследнику показалось, что водоросли живые, но приглядевшись, он понял, что на самом деле они каменные. Именно эти столбы и растения на них, так ярко освещали и сам зал, и словно наполняя светом стены дворца, сам дворец и все поддонное царство. На стенах зала поместились большие квадратные окна. И, что самое любопытное часть окон была очень искусно вырезана и также искусно украшена, по краю мелким черным жемчугом. Зато другая часть была вырублена тем же неумелым работником, что делал стены и потолок и потому эти окна были какими-то кособокими, с неправильно сходящимися краями, в которые также неумело были вставлены крупные, черные жемчужины. Окна шли вперемежку, вначале искусное вырезанное окно, затем безобразное, следом вновь искусно вырезанное, а дальше опять безобразное, и так по округлости зала. Самое последнее окно над воротами было, и вовсе не довырублено, и представляло из себя просто огромную, с корявыми краями, дыру.

В глубине зала на большом, золотом троне с высокой спинкой, венчающейся полукругом и зеленым овальным изумрудом сидел Черномор. Святозар шедший позади Менхета и Усера дюже хорошо разглядел царя и был потрясен тем, что сейчас перед ним на троне сидел не высокий, а намного ниже наследника, мужчина с зеленоватой кожей, с зелеными длинными волосами, бородой и усами. На голове у Черномора высился трехзубый золотой венец с крупными, темно-зелеными изумрудами на зубьях, да с мелкими, синими сапфирами по ободу. Он сидел на троне вполоборота, лениво развалившись на нем, опираясь спиной на широкую ручку трона, а на другой подлокотник закинув левую ногу, так, что его легкое, длинное, голубоватое одеяние, небрежно сдвинулось на бок оголяя правую, зеленоватую ногу до колена. В руках Черномор держал маленький черный батог, увитый водорослями, и размахивал им из стороны в сторону, будто отгонял мух. Слева от трона стоял, еще один золотой трон, только меньшего размера, также украшенный высокой полукруглой спинкой, и небольшого размера изумрудом. Но на этом троне никто не сидел, наверно, подумал наследник, это трон царицы Белорыбицы. Прямо около ножек трона на малюсенькой лавочке сидел черный фараонка, который держал в руках развернутый, не длинный, наподобие берестяной грамоты, предмет и широко разевая рот, беззвучно, что-то читал оттуда. Справа от трона, около Черномора, прямо на хвосте, помещался старый знакомец наследника, поединщик рако-краб. Чудище теперь тоже было не выше царя Черномора, и в длину вряд ли достигало двух аршин. Тело у него было крабье, и овальной формы, а мощный хвост, как у рака, да восемь, одинаково коротких ног. Но там где раньше, до встречи с наследником, у рако-краба красовались две мощные клешни, сейчас торчали лишь жалкие обрубки ног, ведь волшебный меч ДажьБога отрубил клешни навсегда, и новые отрасти, уже не могли. Вдоль столбов, мимо коих шли посланники, стояли фараонки и русалки, с неподдельным интересом созерцающие прибывших и в особенности Святозара, да переглядываясь между собой, широко разевали рты. Подойдя к самому трону Менхет и Усер остановились, низко поклонились царю и в два голоса, громко сказали:

— Реруфуса Черномора энефхо амесафу Волыни! Мюнэ кэсахо умхатис ДажьБога, окаса рефусэ мимомкахт мюнэхэ!

Черномор лениво повернул голову на посланников, и с чувством полного пренебрежения посмотрел на них. Одначе услышав слова «умхатис ДажьБога» сменил на лице чувство пренебрежения на любопытство, и уже более заинтересованно глянул на посланников. Погодя он перестал махать батогом, принял положенный вид на троне, сев прямо да изобразив на лице сразу удивление и почтение.

Менхет и Усер, отступили в бок, уступая дорогу наследнику, а Святозар шагнул вперед, преклонил голову перед Черномором и сказал на языке Богов:

— Зребю ешла Ас Черномор, аз сэтко ДажьБога пешкало кё ешла зэ тэвколенько…

Но наследнику так и не удалось договорить… Потому что Черномор нежданно выпучил свои и без того большие водянисто-зеленые глаза, страшно затрясся всем телом, скривил зеленое лицо так, что стал похож на сморщенную жабу, и, направив в сторону Святозара батог, закричал на чистом, восурском языке:

— А…а…а… явился… явился, этот врун… Поглядите, поглядите явился лгун, клеветник, обманщик…

Святозар замолчал, прерванный на полуслове, а после раздраженным голосом, спросил:

— Ты, чего, царь Черномор, не слышал, что тебе сказали посланники Алтынского царства? Я, сын ДажьБога, по какому праву, ты, называешь меня вруном, клеветником и обманщиком.

— Я…,- закричал Черномор и точно пытаясь поразить наследника, махнул в его сторону, батогом. — Я имею право, так говорить…Потому что ты, не сын ДажьБога, а наследник восурского престола, с которым я виделся несколько лет назад и который победил моего поединщика Ракушечку. — Царь развернул батог в сторону рако-краба, и стукнул им того по голове, как раз между глаз, да с такой силой, что несчастный Ракушечка, от удара присел на своем хвосте, и часто — часто замигал веками. — А када, ты, явился к себе в Восурии стал плести сказы, что победил ты тады меня… Меня — самого поддонного царя Черномора!

— Нет, царь, — закачал головой Святозар. — Я эти сказы не плел, не сказывал, это люди их выдумали, и мне всегда было неприятно слушать эту ложь.

— Ага, — обрадовано воскликнул Черномор, словно разоблачил тайные помыслы наследника, и подпрыгнул на троне. — Но все, же ты их слушал, слушал, обманщик.

— Ну, я гляжу, — разумно, заметил Святозар. — Ты их тоже слушал и слышал.

— А, куды же мне было деваться, — тяжело задышав, и вновь стукнув батогом ракушечку между глаз, плаксивым голосом, молвил Черномор. — Коли каждый приходящий сюда и обращенный в фараонку, мне о том сказе сказывал. — И царь вновь ударил батогом ракушечку по голове, а потом повернул к нему голову и гневно спросил, — чего, чего говоришь?… Ничего не пойму…

— Я говорю, повелитель, — начал сказывать глухим, будто из бочки, голосом Ракушечка, на восурском языке, при том часто моргая веками. — Я, говорю, повелитель, дозволь мене его… ентого недобитого, ихняй Васурии наследника, растоптать, раскромсать на части…

— Смотри, Ракушечка, — сердито проронил Святозар, и зыркнул в часто моргающие очи рако-краба. — Я, тебя, уже раз победил, но смерти не предал — пожалев, второго раза не будет.

— Ах… ах… ты… ты…,- захлебываясь в бессильной ярости, забулькал Черномор, и его голос разлетелся по всему дворцу. — Ты, еще будешь, тут пужать моих слуг, да еще и в моем присутствии… Гляжу я совсем ты распоясался, вот я чичас — то, и разорву тебя на махунечкие кусочки, да отошлю отцу твоему в сундучке волшебненьком.

— Царь Черномор, — усмехнувшись, произнес наследник и шагнул вперед, ближе к трону. — Прежде чем, ты меня на махунечкие кусочки разорвешь, ты приглядись ко мне повнимательней. Разве я тебе никого не напоминаю?

— Что ты сказал? Кого, ты, мне должен напоминать? — переспросил царь, и скривил лицо так, что опять стал похож на сморщенную жабу.

— Ну, как же, — ровным, спокойным голосом, ответил Святозар. — Во — первых в моем лице, ты должен вспомнить моего отца и Бога, великого и славного витязя ДажьБога, на которого, заметь, я очень похож. Во-вторых, ты, должен вспомнить юношу Богомудра, который много веков назад, плыл в страну Беловодья, и с оным ты хотел потягаться силами. И тогда на выручку к своему сыну Богомудру, то есть ко мне, явился ДажьБог и поджег он молниями Бога Перуна, твои косматые зеленые волосы и бороду… — Наследник сделал еще один шаг, вперед, ближе к трону, и гневно добавил, — а, теперь, за все потопленные восурские ладьи, за все погубленные безвинные души, ты, ответишь передо мной Черномор, перед наследником, Святозаром.

Наследник глянул в водянисто-зеленые глаза поддонного царя и зашептал: «Золотой волосок морской Богини Волыни, впитавший в себя солнечный свет и тепло Бога солнца Ра, вышедшего из лица родителя всего сущего — Рода, разрушившего золотое Яйцо, явленное самим Всевышним, прояви заключенную в тебе божественную силу и мощь, оплети и окутай царя Черномора!» Дошептал Святозар заговор резко выкинул правую руку, вперед, тронул большим пальцем волосок, укрепленный на среднем пальце. И тотчас волосок, точно живой стал выползать из пальца наследника, утолщаясь и удлиняясь, прямо на глазах. Еще морг и он оторвавшись от пальца Святозара, устремился к сидящему на троне Черномору и принялся опутывать его руки, ноги, тело, крепко привязывая их к сиденью, спинке и ручкам трона. Волосок двигался по спирали и дюже быстро, вскоре он достиг шеи царя, подбородка, и рта, притянув голову к спинке, закрыв рот и оставив не занятым лишь часть носа, глаза, брови и часть лба. Движение волоска прекратилось также быстро, как и началось, а Черномор ничего толком и не понявший, сидел теперь покрытый ярким желтым волоском, и, выпучив, вперед, и без того, безобразные глаза, тревожно ими поглядывал на наследника, да стоящих рядом Менхета и Усера.

 

Глава тридцать первая

В зале наступила тишина. Черномор крепко притянутый к трону, попытался прорезать волосок батогом, который он продолжал держать в правой руке. Царь слегка приподнял батог, направляя его на руку покрытую волоском, и даже как-то неуклюже махнул им. Но тот не удержался да вывалившись из руки, упав на пол, громко звякнул о его каменную поверхность. И в тот же миг как батог звякнул о каменный пол, Ракушечка, до этого безмолвно наблюдающий за происходящим, поднял вверх култышки ног, и зычно закричал:

— О, великий царь поддонного мира, Святозар, сын самого ДажьБога, приветствуем тебя наш повелитель!

«Приветствуем, приветствуем, приветствуем, тебя, наш повелитель!» — закричали стоящие позади него в зале фараонки и русалки, на восурском языке, и склонили в низком поклоне головы. А фараонка, сидевший возле пустого трона и читавший, что-то из длинного предмета, упал на колени, стукнулся лбом о пол, да так и замер на полу в лежачем положении.

Святозар оглянулся, посмотрел на склонившихся перед ним слуг Черномора, и, покачав головой, перевел взгляд на царя, который страшно кривил свои глаза, стараясь разглядеть лежащий на полу волшебный батог. Наследник подошел к трону Черномора и потрогал волосок, тот был, так сильно натянут и был так крепок, что не было сомнений царю поддонного мира не удастся вырваться. Святозар наклонился, поднял оброненный батог, и почувствовал, как тот словно живой вздрогнул в его руке. Наследник зыркнул прямо в водянисто — зеленые, блеклые и испуганные глаза царя, и тихо спросил:

— Ну, что, Черномор, кто царь? Ты или я?

Черномор приподнял свои густые, зеленые брови, нависающие над глазами, высоко вверх так, что казалось еще мгновение, и они уйдут под волшебный волосок, а после резко опустил их вниз к глазам отчего очи сомкнулись, и было непонятно, толи они закрылись веками, толи густыми бровями. Царь открыл глаза и часто заморгал, каждый раз приподнимая и опуская брови, а в перерывах выпучивая вперед глаза. Святозар смотрел, некоторое время, неотрывно на царя, и усмехнувшись, подумал про себя, что он ошибся, и Черномор вовсе не похож на сморщенную жабу, а похож он на сморщенного ящера.

— Ах, нет, — улыбаясь своим мыслям, заявил наследник. — Не нужен мне твой трон, поддонного царства, мне хватает и своего в светлом Славграде, а потому… — И Святозар еще раз глянул на замершего в испуге и переставшего моргать Черномора. — А потому, сейчас я позову своего отца ДажьБога, и мы вместе с ним доставим тебя, такого спеленованного прямо в Небесную Сваргу, на суд к самому Богу Сварогу… Ведь в самом деле сколько можно ладьи восурские топить, да души безвинные мучить.

Глаза Черномора теперь не просто выпучились, они увеличились в несколько раз и прямо-таки вылезли из глазниц, а веки начали наново моргать. Впрочем моргало теперь, почему-то, лишь правое веко, а левое тревожно вздрагивало, да изредка закрывалось. Оно, словно не подчинялось на смерть перепуганному царю, и жило своей, отдельной от всего тела, жизнью. Внезапно, до этого лежащий на полу, возле трона фараонка, вскочил на ноги, низко поклонился Святозару и зашептал:

— Повелитель наш, победитель и царь поддонного мира Святозар, этот, которого кличут Черномошка, мигает вам, чтобы вы ваша милосердность, рот ему-то и раскрыли!

— А, ты, кто таков, — спросил наследник, посмотрев на фараонку, каковой все время пока говорил, взволновано подпрыгивал на месте, будто под ногами у него была раскаленная сковорода.

— Да, я, пострадавший… пострадавший, — всхлипнув, булькнув носом откликнулся фараонка и опять подпрыгнул на месте. — Он меня, ентот Черномошка, так мы его кличем меж собой несчастных утопленников… Так вот, ентот Черномошка, меня силой обратил в фараонку и заставил себе служить…. А числюсь, я, у него головным подручником. — Фараонка еще раз булькнул носом, предал лицу страдальческое выражение и еще раз подпрыгнув, продолжил, — и все он, этот Черномошка, недоволен… Да всех батогом по голове бьет, да грозит его волшебством всех изничтожить, да все он злиться, всех подозревает…охо-хо-хошеньки.

— И не мудрено вас подозревать, — недовольным взглядом оглядывая хитрое лицо подпрыгивающего головного подручника, сам себе сказал Святозар.

Наследник молчал, наблюдая, как подпрыгивает рядом подручник, и то громко, то тихо шепчет всякие гадости на Черномора, а засим перевел взгляд на царя, и увидел в его глазах такой страх, такой ужас, что сердце Святозара дрогнуло от жалости. У Черномора продолжало мигать правое веко, а левое уже не мигало и даже не вздрагивало, оно бездвижно замерло на середине, так и не успев открыть глаз до конца. У царя был не просто несчастный, а какой-то болезненный вид, потому наследник протянул руку, дотронулся указательным пальцем до желтого волоска и тихо зашептал заговор, и в тот же момент волосок сдвинулся вниз, освобождая рот и губы Черномора.

— Ох, ох, ох! — зашептали губы Черномора. — Как же, как же я тебя мог не узнать сэтко Ас, сэтко, сэтко ощькеваю ёе великазбою ДажьБога!

— Поговорим Черномор, на восурском языке, — сказал Святозар, и, приблизив батог к глазам, сделал вид, что внимательно его разглядывает. — Ведь ты знаешь, что этот язык создал сам Ас ДажьБог!

— Конечно, конечно, будем говорить на восурском, — зашептал Черномор, широко разевая рот, и, смотря на наследника лишь одним глазом потому, что другой все еще находился в полузакрытом состоянии. — Такой это красивый язык, такой мягкий, наполненный именами Богов, светом…

— Хватит, хватит лицемерить Черномор, — скривив губы, заметил наследник, и опустив батог вниз, похлопал им по ноге. — Перейдем к тому, на чем мы с тобой остановились, а именно… Стоит ли тебе еще разочек сходить на суд к Богу Сварогу?

— Нет, нет, нет…,- плаксивым голосом, застонал царь. — Только не на суд… умоляю… второго суда не будет, не будет, миленький, добренький Святозарушка, наследничек раззолотенький, рассеребрянький… Ах… ах… ах…,- заморгав правым веком, и хлюпнув-булькнув носом, спрятанным под волшебным волоском, произнес Черномор. И нежданно его левое веко дрогнуло, да, тяжело опустившись, закрыло глаз. — Сварог, великий и светлый небесный Бог, не будет проводить второй суд…ох…ох…ох… Помилуй меня, наследничек, пожалей горемычного! Он сказал, тады, много веков назад, что не пощадит меня более, а Семаргл… Семаргл и вовсе порывался меня сжечь в своем, очищающем от всякой скверны, пламени.

Святозар смотрел в лицо Черномора, на каковом часть носа, лба и подбородок все еще были обмотаны волшебным волоском, а левый глаз плотно укрыт сомкнутым веком, и лишь правый выражал душевные переживания царя, часто подмигивая наследнику и сопровождая речь свою выражением страха, боли и страданий.

— Интересно, — усмехнувшись, спросил Святозар. — За что же такой добрый и светлый Бог Семаргл хотел сжечь тебя в своем пламени?

— Ох, да за что, за что, — ответил Черномор и отвел взгляд, своего единственного глаза, в сторону. — Спор у нас вышел с Перуном за Диву-Додолу… Поделить любовь ее мы не могли… А она раскрасавица, доложу я тебя раззолотенький, ты мой, никак не могла решиться, кого же из нас двоих в мужья выбрать: меня или Перуна.

— Так, ты ж, вроде Черномор женатый, — произнес Святозар. — Да жену твою величают царица Белорыбица.

— Женатый… а то, как же, — откликнулся царь и наново воззрился на наследника. — Так кады Дивушка в меня влюбленная была, я был холост… Это потом я обжанился, на беду свою… вишь трон пустует.. — И Черномор протяжно вздохнул. — А то все царица моя, да жинка Белорыбица, капризничает. Все ей не так, да не то, вот и в этот раз, схватила мою золотую колесницу, да укатила в гневе куды-то…А, что… что… я ей такой разнесчастненький сказал… всего-то лишь, что и не больно она красива, есть и покрасившее ее…

Святозар засмеялся, увидев и, вправду, разнесчастненькое лицо царя, который мало того, что спеленован волшебным волоском, так еще и оказывается покинут супругой, потому что брякнул ей глупые, обидные слова.

— Черномор, — сказал немного погодя Святозар, прекращая смеяться. — Так и быть, не позову ДажьБога… не поведу тебя на суд, но только если выполнишь, ты, мои два условия.

— Да, все, что пожелаешь, все, что пожелаешь, дорогушечка, — зашептал Черномор и пристально посмотрел одним глазом на Святозара. — Тока, ты, трона моего не проси.

— Нет, не беспокойся, — отрицательно покачал головой наследник. — Трон мне твой не нужен, править среди таких черных рож, да предательских душ не захочется никому, кроме тебя Черномор. А условия у меня такие: первое — более ты никогда не будешь требовать кровавых жертв от людей и не важно восуры это, неллы, атинцы али какой другой народ.

— Да, что ж, — обрадовано и дюже громко откликнулся царь. — Конечно, конечно, никаких жертв. Да, я скажу тебе честно, никады их и не требовал, они эти подлые неллы сами их стали мне кидать. Ну, а я, что… что ж добру пропадать, да и потом, если я их в фараонок, не буду обращать, тут же все море будет ими усыпано… Да, ты, миленький, светленький, счастливенький, наследничек сам погляди, — и Черномор повел глазом в сторону большого искусно выдолбленного окна.

Святозар проследил за взглядом и сквозь окно увидел опускающегося с поверхности моря ко дну, стянутого по рукам и ногам, да привязанного к большому камню мертвого человека.

— Вишь, вишь, ненаглядненький, расчудесненький, миленький…,- начал было Черномор.

Однако Святозар резко перебил царя и повернув голову, гневливо зыркнул на Черномора, у оного наконец-то были отворены оба глаза.

— Наследник, слышишь царь, — строгим голосом заметил Святозар. — Ни миленький, ни чудесненький, а просто наследник.

— Ну, да, ну, да, — понятливо добавил Черномор и моргнул обоими веками. — Понимаю, понимаю, скромен ты, да и не любишь ты, лицемеров, и я тоже не люблю. Оно кому приятно, кады тебе в глаза… в твои честные глаза, лгут… Оно понятно, никому неприятно, наследничек… Так я тебе про неллов говорил, ты теперь мне веришь? Они сами подлючие, эти неллы их подкидывают… Я ж им скока раз говаривал, не зачем мне их в таком количестве подкидывать, да они дурни разве понимают, что… О…кстати, обрати внимание еще плывет один.

Святозар повернул голову, и, правда, увидел сквозь окно, еще одного связанного мертвого человека неторопливо опускающегося ко дну морскому.

— Вишь, вишь, — радостно закричал Черномор. — Сами, сами он их кидают. Я уж и не знаю, что с ними делать, куды их девать, — он заискивающе выпучил вперед два глаза, так, что стал похож на выброшенную на берег и умирающую рыбу. — Куды, скажи мне изумрудненький, ты мой, куды ж мне их девать… Ну, не скармливать же их ракам, в самом деле… Да, и потом из них иногда выходят дюже славные фараонки, а иногда даже раскрасавицы русалки, от настоящих не отличишь.

— Черномор, — проронил Святозар и пристально посмотрел на царя. — Я тебе не об этих плывущих с поверхности, жертвах злобы и безумия, говорю. Я, тебе, говорю о тех людях, коих ты сам, выходя из моря, требуешь, как жертву… Ты, что думаешь, я забыл, как ты моего брата Сема, хотел на дно забрать?

— Твоего брата, — расстроенным голосом, наполненным нескончаемой грустью, откликнулся Черномор. — Так то был твой брат… то — то, я смотрел так похож на тебя… так похож, прямо одно лицо, да и только.

— Черномор, — гневно молвил Святозар и направил на царя батог. — Клянись, что более ни одной жертвы не потребуешь, ни от одного народа, ни от одной ладьи.

— Клянусь, клянусь, клянусь, именем прародителя всего сущего Рода, ни одной жертвы, — устремив взгляд на батог, громко вскликнул Черномор. И погодя чуть тише спросил, — а, эти, которые сами приплывают, чего с ними делать?

— Ну, этих обращай в фараонок, — пожимая плечами и опуская батог, добавил наследник. — В этих смертях ты не повинен.

Черномор опять часто-часто заморгал, на этот раз его веки опускались и подымались строго вместе.

— Ага, ага, ага…,- согласился царь. — И я говорю, сапфировый ты мой, в этом нет моей вины… все… все море мне закидали… А какое же у тебя второе условие? — поинтересовался Черномор и с неподдельным интересом, глянул на наследника.

— А, второе мое, условие такое, — произнес Святозар. — Мне надо войти в ворота прохода, что ведут к Пеклу.

— Ах, жемчужненький, ты мой, — грустно сказал Черномор и его левое веко тревожно задергалось. — Но, я, этими воротами не командую, ими уж коли кто и командует, так тока Сварог. Много веков назад Сварог повелел мне оживить упавших на дно морское великанов, которых посем приставил охранять ворота прохода, чтоб значит, не шлындали туды всяк кому пожелается. И те великаны мне не подчиняются, а тока слову Свагора.

— Я, знаю, что они тебе не подчиняются, — отметил наследник. — Мне нужно, чтобы ты меня проводил до этих ворот, и все… а остальное тебя не касается.

— Проводить…,- довольным голосом воскликнул царь, и его левое веко перестало тревожно вздрагивать, и широко раскрывшись, показало выпученный водянисто-зеленый глаз. — Так это я с радостью сделаю, с радостью, со всем почтением к тебе… мой ты сапфировый, изумрудненький, жемчужне…

— Черномор, — перебил Святозар царя и строго на него глянул.

— Молчу, молчу, мой ненагляд… ох, не то… миленьк… ох опять не туды… наследник, — наконец-то закончил свою прерывистую речь Черномор, вспомнив или найдя нужное слово.

— Тогда, поступим так, Черномор. — Святозар на миг прервался, уставился прямо в блеклые, выкатывающиеся из глазниц очи царя. — Сейчас я, с тебя сниму волосок… ты проводишь меня до ворот прохода, а когда они откроются, и я туда войду… Ты — царь поддонного мира, повелитель всех водяных, болотников, русалок, купалок, езериц, лоскотух, фараонок и всех речных, озерных и морских жителей, получишь символ своей власти, волшебный батог, при помощи которого, ты творишь волшебство, подчиняешь своих слуг, и вершишь вверенное тебе самим Родом, управление земными водами.

— Хорошо, — еле слышно шепнул царь и уставился на батог.

— Нет, никаких хорошо, — звонким голосом, молвил Святозар и поднял вверх волшебный батог. — Клянись, потому что вижу я, не очень ты честен, Черномор.

Царь проследил глазами за поднятым кверху батогом и не менее громко крикнул:

— Клянусь, клянусь, клянусь, именем прародителя всего сущего Рода, отведу тебя алмазный, ты мой, до ворот прохода и ничем ни обижу.

— Да, будет так, — кивнув головой, ответил наследник.

Святозар опустил батог вниз и переложил его в левую руку. Затем он медленно вытянул вперед свободную правую руку, и к своему удивлению заметил, что камень в перстне, днесь ярко полыхал желтым светом. Он ошарашено покачал головой, потому как желтый свет на магическом камне видел впервые, и что обозначал таковой, наследник не знал. Желтый свет, скорей всего, подтверждал мудрые слова Богини Волыни, которая сказала, что в царстве Черномора нет любви и света. Впрочем там и не правит зло. Вот потому и сам дворец, с искусно сделанными столбами и с безобразными стенами и потолком, и сам Черномор с каким-то не подчиняющимся ему левым веком, были чем-то средним между добром и злом, а может и не средним, может чем-то совершенно иным. Святозар дотронулся правым средним пальцем до волоска, опутавшего поддонного царя, и зашептал заговор. И тотчас волосок вздрогнул и словно ослаб. Он сделал один оборот вокруг трона и лба царя, снимая накинутые на него пелены, и концом своим ухватился за средний палец наследника. Да весьма быстро принялся разматывать царя и его трон, в обратном направлении наматываясь на палец. Прошло какое-то мгновение, и на пальце Святозара вновь горело ярко-желтое, тонкое колечко, а царь был свободен от волшебных пут.

 

Глава тридцать вторая

Наследник опустил руку вниз, и, сделав несколько шагов назад, отступил от трона. Черномор пошевелил руками, ногами, подвигал плечами, покрутил из стороны в сторону головой, и тяжело опираясь на подлокотники, поднялся с трона. И как только царь поднялся с трона, выпрямившись в полный рост и расправляя плечи, Ракушечка, головной подручник, а также другие фараонки, русалки громко закричали по восурски:

— Славимо, славимо, славимо, имя великого нашего царя и повелителя поддонного мира Черномора! — и низко склонились перед царем, а головной подручник уперся головой в каменный пол, согнув ноги в коленях.

Черномор шагнул от трона навстречу к наследнику, грозным взглядом оглядел притихших и склонившихся перед ним его предателей слуг, и спросил, обращаясь к Святозару, при этом его левое веко затрепетало, задергалось и погребло под собой глаз:

— Наследничек, как думаешь всех казнить, или через одного?

— Думаю, что прежде, чем ты этим займешься, — ответил Святозар, и, обернувшись, посмотрел на испуганных слуг царя. — Следует отвести меня к воротам прохода, а затем, тебе надо поглядеть вначале на себя, потому что мы восуры говорим так: «Рыба с головы гниет».

— Да…,- протянул Черномор, и, подняв руку, осторожно пальцами приподнял левое веко вверх, и открыл глаз. — Мудро сказал ты, тока я не понял… это кто голова-то?

— Голова — это ты, — пояснил наследник. — Не подручник же твой, он погляди, — и Святозар кивнул в сторону головного подручника, который уже распрямился от поклона, и теперь опять подпрыгивал на месте. — Он у тебя явно не голова… и вообще интересно мне, он конем, что ли в той жизни был…Смотри, все время подпрыгивает, да подсигивает.

— Конем? — царь повернул голову, зыркнул на подручника, который услышав, что речь идет о нем замер на месте, да начал беззвучно шевелить губами. — Не знаю, как насчет коня, алмазный ты мой наследничек, но тяперича мне понятно, почему его такы молодого неллы утопили… Потому как он был доносчиком и соглядателем, это тяперича мне понятно.

Внезапно в разговор вмешался до этого молчавший Ракушечка, он помахал култышками ног в сторону замершего головного подручника, и глухим голосом, пробухтел:

— Повелитель, доносчику — первый кнут, такы у нас положено.

Черномор резко развернулся в сторону рако-краба, который тут же перестал махать своими обрубленными ногами, и, дюже гневно и громко ответил:

— Уж это точно, Ракушечка, доносчику — первый кнут, а предателю второй…

Царь еще какое-то время молчал, метая взгляды в сторону рако-краба, и когда у того стали также, как раньше у него, часто-часто моргать веки, повернул голову и воззрился на Святозара. Только теперь царь смотрел на наследника лишь правым глазом, а левый был наново закрыт веком. Черномор был почти на две головы ниже Святозара, и очень худ, и со стороны выглядел не просто болезненно-несчастным, но и ужасно смешным. Он медленно поднял руку и пальцами бережно приподнял непослушное веко вверх, а наследник внезапно, сам не ожидая от себя такого, звонко засмеявшись, схватился правой рукой за живот, да вопросил:

— Черномор, чего у тебя с левым веком, что оно у тебя закрывается тогда, когда само того желает. Это у тебя, что полученная в битве с Перуном незаживающая рана?

— Хе…хе…хе…,- кисло поддержал царь смеющегося Святозара. — Это уж точно, ты, подметил, раскрасивенький ты мой наследничек, в битве рана полученная. Как тады мне Перун головешки то две срубил, так с тех самых пор, левое веко все время подпрыгивает, да плохо меня слушается… — Черномор глянул встревоженным взором на наследника, недовольно сморщил лицо, и, тяжело вздохнув, да переведя взгляд на батог, добавил, — так тебя, янтарный мой, сейчас к воротам вести? Али ты задержишься у нас, погостишь, с женушкой моей раскрасавицей познакомишься, кады она вернется?

— Нет, — отрицательно покачал головой Святозар. — Некогда мне тут у тебя гостить, да жену твою дожидаться, уж передашь ей сам, от меня, низкий поклон. А, ты, Черномор, сейчас веди меня к воротам прохода.

Царь, услышав ответ наследника, дюже обрадовался, довольно закивал, и, протянув руку вперед, указуя ею дорогу, повел Святозара к выходу из зала. Они прошли сквозь строй низко склонившихся фараонок и русалок, наследник на мгновение задержался и обернулся, однако узрев следующих за ним Менхета и Усера, тотчас продолжил путь. Черномор миновал распахнутые настежь ворота, и, выйдя из дворца, остановился.

Возле распахнутых, двухстворчатых ворот суетились фараонки, все также безрезультатно оттирая белый налет и ржавчину с их поверхности, но стоило Черномору и Святозару выйти из дворца, как они побросали свои желтые шары и вскочили на лошадей. Черномор недовольно зыркнул на ржавые ворота, покачал головой и раздраженно сказал:

— Вот до чего же не разумно, было здесь устанавливать железные ворота, ты не находишь, янтарный мой? Скока лет живу, стока и мучают они меня своей ржавчиной, прямо беда с ними.

— Да, я, с тобой согласен, Черномор, не разумно железо в море держать, — ответил наследник, посмотрев на ржавчину, которая местами уже и вовсе съела железо. — Лучше бы, ты, Черномор, и вообще убрал ворота… на, что они тебе здесь?

— Ну, как это на, что? — возмутился царь, и, скривив лицо, стал вновь похожим на ящера. Он малеша помолчал, и, пожимая плечами, добавил, — а ведь и то верно… на, что мне тут ворота? Все равно никады не закрываем, все времечко они открыты… Ах, ну, да, ладно… подумаю о том, на досуге… Создам совет из фараонок, пущай сидят обдумывают, нужны нам ворота, алички нет. Ну, а мы пойдем покуда…

Черномор повернул направо, и тихо, вполголоса, разговаривая сам с собой, повел Святозара вдоль дворца. Они обогнули дворец по кругу, и попали в узкую ложбинку, стиснутую с двух сторон отвесными утесами, да пошли по ней. В этой ложбинке царил полумрак, но идущие позади наследника Менхет и Усер подняв высоко свои копья с ярко — голубыми сапфирами на концах, осветили путь, не только себе, но и Святозару, и самому Черномору. Они шли по песчаному грунту, усеянному острыми камнями, на которых росли и крепились всякие мелкие ракушки, похожие на крупинки крошечные растения с тонкими прутиками — веточками, а также большие сине-желтые, красно-бурые, словно цветы, пятиконечные звезды. На морском дне лежали крупные двухстворчатые моллюски — жемчужницы и большие морские улитки со спирально закрученными раковинами. В самой воде, то и дело, перед глазами мелькали малюсенькие рачки.

По ложбинке шли весьма долго, нежданно горные утесы, между каковыми она пролегала, закончились, и Черномор вывел Святозара на небольшую подводную лужайку, где песчаное дно сменилось каким-то ярко-зеленым, вязким илом. Наследник сделал несколько шагов вперед, и встал. Менхет и Усер тоже поравнялись со Святозаром, подойдя к нему с двух сторон и встав по бокам. Они приподняли копья вверх, тихо шепнули: «Сахурэс!» и немного ими встряхнули, и в тот же миг копья полыхнули голубым светом, и ярко осветили лужайку.

Святозар увидел стоящего невдалеке Черномора, а прямо перед ним находилась громадная высокая гряда, уходящая куда — то в обе стороны, вправо и влево, вверх и скорей всего намного, намного вперед. В эту гряду были встроены двухсаженные буро-серые двухстворчатые ворота, на которых зрились начертанные золотые символы. Рядом с воротами по одну и другую створку, от них, поместились два великана. В высоту великаны были не менее трех саженей, с голыми зелено-серыми телами, с длинными достающими до пола руками, и толстыми, короткими ногами. Местами кожа на их ногах была облеплена ракушками, а бедра обмотаны бурыми водорослями. Великаны имели вельми крупные лица с выдающимися вперед лбами, с большими блекло-серыми глазами, толстыми у основания носами, сине-зелеными выставленными вперед губами, короткими, стоящими кверху волосами, какого-то непонятного темно — серого цвета, и долгие почти до колен бороды и усы. Они стояли, молча, повесив вдоль тела руки и поставив на грудь свои огромные подбородки. Когда яркий свет покрыл лужайку и осветил великанов, они подняли головы, и, хлопая своими мощными веками, уставились на свет и пришедших.

Святозар сделал несколько шагов вперед и поравнялся с царем. Тот кисло глянул на батог в руках наследника, потом оглядел его крепкую, статную фигуру, и принялся ногой разгонять вязкий, зеленый ил по поверхности дна, да негромко шептать самому себе: "Грязь, грязь, вечно тут грязь, и не кому убраться».

Вдруг правый великан открыл широко рот так, что внутри него, что-то гулко булькнуло, и грубым, монотонным, безжизненным голосом, спросил на языке Богов:

— Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало?

— Я, наследник восурского престола, Святозар, по реклу Велико-Достойный, сын ДажьБога, — ответил на восурском языке наследник. — Я пришел сюда, чтобы по велению моего отца, великого и славного витязя, внука Бога Сварога, ДажьБога, открыть ворота прохода и войти через него в Пекло!

— Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало? — снова спросил правый великан, и уставился своими блекло-серыми глазами на Святозара.

— Ах, расхрустальненький ты мой, наследничик, — обратился к нему Черномор, и с нескрываемой нежностью посмотрел на Святозара. — Ты, я гляжу уже и реклочком обзавелся… Велико — Достойный, славненькое, такое славненькое реклочко у тебя, расхрустальненький ты мой…

— Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало? — повторил свой вопрос правый великан, а за ним гулко булькнув и левый великан.

— Аз пэшкало кё аяслове чрёвэточе, — ответил на языке Богов наследник.

— Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало? — монотонным, безжизненным голосом, глухо наполняющим лужайку, спрашивали великаны, не сводя своих глаз со Святозара.

Наследник развернул голову к царю и воззрился на кособоко улыбающегося Черномора, стоявшего с низко опущенной головой и яростно разгребающего ногой вязкий ил, да поспрашал:

— Черномор, чего они заладили один и тот же вопрос?

Царя поднял голову, посмотрел на Святозара, внезапно испуганно улыбнулся, и, перестав размахивать ногой, дрожащим голосом, зашептал:

— Да, что ж, топазовый ты мой… вишь как не удачно вышло…Не получилось у меня их до конца оживить… Вот, вроде, стоять — стоят… руками махать — машут… ворота охранять — охраняют… соображать — еще как соображают… А вот говорят не удачно, они ж, окромя ентого вопроса ничего более сказывать и не могут… Вот же беда, какая…

— А, так с ними поговорить не удастся? — поинтересовался наследник.

— Поговорить, — широко улыбаясь и заглядывая в глаза Святозара, уже громче ответил Черномор. — Нет, топазовый ты мой, поговорить не удастся… Так, что ж, коли поговорить тебе не удастся, рубиновенький мой, может во дворец вернемся, али батог мне отдашь… а? Батог отдай, рубинушка ты моя…

— Батог отдам, — заметил наследник, усмехаясь. — Когда войду в ворота, а до тех пор я покуда царь…

Святозар подошел еще ближе к воротам, и принялся рассматривать золотые рисунки на них. Великаны, увидев приблизившегося наследника, и все еще оставаясь на своих местах, протянули вперед руки, стараясь задержать движение наглого пришельца, который не только нарушил их покой, но и похоже желает проникнуть к самим воротам. Они тревожно замахали руками, при этом все время, повторяя один и тот же вопрос:

— Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало? Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало? Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало?

Наследник стоял, не обращая внимание на слова великанов и тревожно двигающиеся в направлении к нему их руки, и неотрывно смотрел на символы, кои были начертаны на воротах прохода. Он знал, что это не просто символы, а слова на языке Богов. Когда наследник был в Славграде, Вед показывала ему эти слова на восурском языке, и теперь ему надо было только вспомнить, что там написано, перевести их на язык Богов и сказать, и тогда ворота откроются. Наследник знал, что на восурском следовало сказать: «Вечные ворота, замыкающие вход в Чревопутье отворитесь именем Могущественного Начала Имеющего над нами Власть!», а на языке Богов следовало сказать… и Святозар не мешкая громко произнес: «Вьельня аяслове севколэнко щэвкалё эё чрёвэточе эскэверко нарэчжэга С-В-А-Р-О-Г, СВА…РОГ!» Наследник протянул имя Бога Сварога, разделив его сначала на звуки, и посем повторил, разделив на слоги. Лишь только Святозар договорил имя, как в тот же миг золотые символы на воротах ярко вспыхнули, а сами створки засветились блекло-сероватым светом. Мгновение спустя серые створки ворот тихо заскрипели, внутри них мягко, что-то загудело, погодя зазвенело и под этой дребезжащее — гудящий звон, они начали отворяться.

Великаны беспокойно глянули на отворяющиеся ворота, и, развернувшись к ним лицом, попятились назад, чуть было, не растоптав Святозара и Черномора, так, что последним пришлось поспешно отступить назад. Морская вода, ринулась в образовавшуюся щель, между воротами заполняя пространство прохода.

— Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало? — сказал правый великан, и, повернув голову, наклонился к наследнику. — Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало?

— Так повелел ДажьБог, внук Бога Сварога, — ответил Святозар. — Внук Сварога, понимаешь великан.

— Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало? — повторил великан, и, выпрямившись, развернул голову, глянул на раскрывающиеся ворота, да недоуменно развел в стороны свои огромные руки.

— Охо…хо…,- негромко проронил Черномор и подойдя вплотную к наследнику, стал подле. — Ишь, ты… какой разумный, аметистовый ты мой, гляжу я, читать умеешь на языке Богов… Ишь ты… каков ты… Тока Боги умеют читать символы, а тут ты… человечек смертненький. — Царь приблизил свое зеленое, мало привлекательное лицо к лицу Святозара и заглянул в его глаза, а после почему-то вздрогнул всем телом, и понизив голос, зашептал, — человек ли ты? Уж, больно похож на ДажьБога… и лицом… и душой, как я погляжу… Значит правду, молвят в Небесной Сварге про ДажьБога, что он…, - и Черномор еще внимательней вгляделся в голубые глаза наследника. — Что он не только с тобой, с первым восуром и его сыном, кровью поделился, но еще и…

Однако Святозар резко перебил царя и негромко молвил:

— Черномор, ДажьБог поделился со мной лишь своей кровью и вложил он ее в каждого созданного им восура, чтобы жил наш светлый народ на земле, хранил веру и любил Богов.

— Хе…хе…хе…,- покачивая головой, тихо засмеялся, словно закряхтел царь, и, скривив лицо, глянул на батог в руках наследника. — Ну, тебе виднее, аметистовый ты мой, виднее, чего он там в тебя вкладывал.

— Без сомнения, мне виднее, — зычно заметил Святозар, и сделал шаг к раскрывающимся створкам ворот.

Створки ворот распахнулись наполовину, выставив напоказ бурые почти в аршин шириной бока. Внутри прохода царил полумрак, но несмотря на это, можно было разглядеть каменные стены, потолок и пол. Помещение прохода было всего лишь четыре сажени в длину, а в высоту и ширину не больше полутора саженей. На другом конце прохода, помещение немного расширялось и заканчивалось такой же каменной стеной. Святозар обернулся, посмотрел на Менхета и Усера, кивнул им головой и улыбнулся, да обращаясь к царю, спросил:

— Черномор, надеюсь, ты, посланников Алтынского царства не обидишь?

Царь порывчато выкатил свои блеклые очи вперед, как-то вяло пошевелил губами, и, обернувшись на воинов морской владычицы, оглядев их, ответил:

— Нет, золотенький ты мой, не обижу, они мне без надобности… все равно их уже в фараоночек не превратишь.

— Чего? — резко развернув голову и бросив гневный взгляд, на Черномора, переспросил Святозар.

Черномор узрев гневное выражение лица наследника, широко ему улыбнулся, показав два ряда не менее зеленых, чем губы, зубов, и поспешил добавить:

— Как же, как же, серебристенький ты мой…Это же посланнички самого Алтынского царства, а я поверь мне, всегда уважал Богинюшку Волынюшку, всегда… Уж такая она раскрасавица, расчудесница, любо — дорого на нее лапотушечку взглянуть…

— Ну, вот и славно, — проронил Святозар. — Что мы с тобой к общему мнению пришли по поводу красоты и доброты Богини Волыни.

— А то, как же, как же, — продолжал причитать Черномор. — Раскрасавица, она, уж, а как глянет на тебя, так сразу душа в груди то твоей и застонет, и заплачет… И мысли в головушечке одна страшнее другой появляются… а как прогнать то их, ужо я и не ведаю, разнесчастненький такой, горемычный то такой…

— Ну, хватит, причитать, Черномор, — грубо сказал наследник и шагнул к воротам.

Но стоило Святозару сделать шаг вперед, навстречу раскрывшимся воротам, как правый великан, протянул руку и широко растопырив пальцы, закрыл ею путь к проходу. Наследник поднял волшебный батог вверх, и принялся шептать заговор, и когда тот ярко засиял лазурным светом, дотронулся его острием до раскрытой ладони великана. И тотчас лазурь покрыла ладонь и пальцы великана лучистым сиянием. Великан испуганно булькнул, что-то и поднес сияющую руку к глазам, освобождая дорогу Святозару. И незамедлительно наследник оттолкнулся от дна ногами и побежал — поплыл к проходу, на ходу раздвигая руками воду. Он был так быстр, что когда великан, увидев его движение, шагнул за ним следом, наследник уже оказался в помещении прохода, и, проплыв-пробежав немного вперед, остановился и обернулся. Великаны, беспомощно, взмахивая руками, стояли возле распахнутых ворот не решаясь войти вовнутрь прохода, а около их ног суетливо бегал и причитал Черномор, протягивая руки к Святозару и несчастным голосом, выкрикивая:

— Как же, как же, серебристенький ты мой… батог, батог то отдай.

Он подбежал почти впритык к входу в проход, но великаны заметив, что еще один незваный гость желает проникнуть, без позволения Сварога, в охраняемое помещение, принялись, дюже грубо, отталкивать его ладонями и пальцами назад. Разнесчастненький Черномор, от толчков великанов оступился и чуть было не упал в вязкий, зеленый ил, но все же удержался на ногах и благоразумно отбежав назад, остановился, да просящее протянул к Святозару руки. Наследник выставил вперед лазурный батог, устремив его заостренный конец в сторону Черномора, безмолвно замершего на месте, с невыразимой болью и страданием на лице, и тихо дунув на батог, сказал ему: «Волшебный батог, символ власти царя поддонного мира, повелителя всех водяных, болотников, русалок, купалок, езериц, лоскотух, фараонок, и всех речных, озерных и морских жителей, при помощи которого он творит волшебство, подчиняет своих слуг и вершит вверенное ему управление земными водами, именем прародителя всего сущего Рода, вернись к своему хозяину Черномору!» и отпустил батог. Мгновение, батог, все еще покрытый лазурным сиянием, неподвижно висел в морской воде, а после быстро полетел навстречу к своему повелителю. Черномор увидев подплывающий к нему батог, взволновано затрепетал всем телом, а когда смог взять его в правую руку, притянул к себе, крепко обнял, будто дорого, близкого родственника и даже поцеловал.

— Черномор, — крикнул напоследок Святозар, обращаясь к царю поддонного мира. — Если ты когда-нибудь, в последующих моих жизнях, встретишь меня, прошу тебя, более не пытайся вызывать меня на поединок…. Потому как, выходит верно, слагал народ свои сказы, про нас, ведая в них, что я стану в этом поединке победителем!

— Уж, я запомню, — раздраженным голосом отозвался царь, и, задрав кверху подол своего одеяния, принялся тереть им батог, стараясь снять с него лазурное сияние. — Запомню твое лицо наследник, можешь не беспокоиться. — Засим он перевел взгляд с батога на Святозара и криво усмехнувшись, добавил, — желаю тябе наследник! Желаю тябе…. как можно дольше погостить в пекельном царстве… А проще говоря, желаю тябе, некады оттуда не вернуться!

— Эх, ты, лицемер, — засмеялся в ответ Святозар. — Вот все ДажьБогу расскажу, как ты великанов оживил. Пускай поведает о том, деду своему Богу Сварогу, да расскажет ему, что говорить то они и не могут.

Наследник узрел, как кривая ухмылка без задержу сползла с губ Черномора, он испуганно глянул на него, и, прижав к груди лазурный батог, отрицательно закачал головой, а его левое веко опять начало тревожно вздрагивать:

— Да, и еще я хотел тебе сказать, — и наследник еще громче захохотал. — Не пытайся оттереть лазурное сияние с батога, оно само спадет… лет этак через десять.

Услышав страшные слова из уст наследника, Черномор еще крепче прижал к себе лазурный батог, а левое веко его вздрогнуло и закрылось. Святозар протянул руку в сторону выхода и громко сказал: «Нарэчжэга СВА…РОГ, С-В-А-Р-О-Г, вьельня аяслове севколэнко щэвкалё эё чрёвэточе зэскэверко!»

Лишь только Святозар произнес последнее слово силы, серое сияние побежало с внешних створок ворот на внутренние и начало покрывать их поверхность. И как только мерцание полностью окутало своим светом ворота, створки вновь заскрипели, а внутри помещения прохода внезапно зазвучала, тихая, нежная мелодия, точно издаваемая тоненькой жалейкой. Еще морг и створки медленно начали закрываться. Святозар глянул на перепугано-взволнованные лица великанов, которые замахали своими огромными ручищами и загалдели, в два голоса: «Переге тэвся ёе сэдрэлкё пэшкало?» перевел взгляд на все еще безмолвно замершего на месте Черномора, стоявшего с закрытым левым глазом, крепко прижимающего к себе свой батог, и явно потрясенного неприятными вестями про его сияние, и негромко крикнул:

— Черномор, да я пошутил, не будет твой батог сиять десять лет лазурным светом… не тревожься… Не успеешь ты дойти до дворца, как сияние спадет… лучше подумай о том, что Сварогу будешь про великанов докладывать, ха…ха…ха.

Черномор неопределенно хмыкнул, подпрыгнул кверху так, что показалось, еще мгновение, и он улетит наверх, туда к поверхности моря, а затем, подскочив уже почти к закрывшимся воротам, закричал в тонкую образовавшуюся щель: «Удачи, удачи тебе раззолотенький, серебристинький, алмазненький, сапфировый, ненаглядненький, раскрасавчик ты мой, наследничик, по реклочку Велико-Достойненький… Кланяйся, кланяйся, кланяйся от меня, своему топазненькому, аметистовому, янтарненькому, отцу ДажьБогушке!»

 

Глава тридцать третья

Створки ворот сомкнулись между собой, внутри них, что-то заскрипело и заскрежетало, а тихая, нежная мелодия наполнявшая проход смолкла. Святозар огляделся в полутемном помещении, внутри него громко и взволнованно застучало сердце, наконец-то он возле Пекла, всего лишь несколько шагов и он там… Однако не успел он успокоить биение сердце, как внезапно позади него послышался, негромкий треск, точно кто-то ломал тонкие, сухие ветви деревьев. Наследник повернул голову в сторону шума, который шел из только, что сомкнувшихся ворот, и увидел как яркий серый свет, покрывающий створки, стал меркнуть, словно впитываясь в поверхность ворот. И как только свет впитался в ворота, показав ему бурые каменные стены, без какого-либо признака, что раньше там находились ворота в поддонный мир, под ногами Святозара на полу стали образовываться тоненькие, не толще пальца уходящие, куда-то вглубь, дыры, через которые незамедлительно стала уходить вода. Через небольшой промежуток времени, наследник поднял руку вверх и ощутил, что пальцы его уже находятся в не воды. Вскоре вода освободила руку по локоть, потом волосы, голову, плечи, тело и ноги. Впервый момент, когда от носа и рта откатила вода, опустившись ниже, Святозар услышал в ушах резкий хруст и свист. Он помотал головой, и из ушей, и носа потекла вода. Наследник открыл рот, тяжело закашлял, а выплюнув оставшуюся изо рта воду, попытался глубоко вздохнуть носом, и вновь тяжело закашлял, но сделав еще пару глубоких вздохов и вмале задышал ровней. Перед глазами Святозара плыл густой, белый туман, через который ничего не просматривалось. Наследник поднял руку, провел ее по глазам и шепнул заговор: «Именем Сварога — очи верните себе былую зоркость. Повелеваю твоим именем небесный отец Сварог!» И сейчас же глаза пронзила резкая боль, наследник сомкнул их, поморщился и принялся тереть кулаками, а когда боль слегка отступила, суматошливо потряс головой, приоткрыл очи и осмотрелся.

Вода постепенно уйдя, через дыры в полу, оголила стены и потолок кругом. Казавшиеся через морскую воду каменными поверхности стен и потолка, на самом деле оказались необычайно гладкими и точно сделанными из стекла. Само это стекло было невероятного сине-зеленого цвета и очень ярко светилось изнутри. Когда вода ушла полностью из помещения, дыры свернувшись по спирали исчезли, и оказалось, что пол в проходе точно такой же гладкий и стеклянный, и так же светится сине-зеленым светом. Впрочем, около пола этот свет был очень густым, и плотным. Он касался самой поверхности пола и почему-то вздрагивал, приподнимаясь, и опускаясь, совсем на малеша, то вверх, то вниз. Святозар присел на корточки, протянул руку и потрогал гладкий на ощупь пол. Он сжал кулак и несильно постучал костяшками пальцев о его поверхность, и услышал протяжный и яркий, не глухой звук, точно кто-то встряхнул кольчугу и она загремела своими звеньями. Свет — туман, покрывающий поверхность пола, медлительно перешел на руку наследника, Святозар поднес сине-зеленую ладонь к глазам и увидел, что сам туман состоит из мельчайших крупинок, настолько крошечных, что и разглядеть их было дюже трудно. Сами эти крупиночки были похожи на небесные, ночные светила — звезды, и так же как, звезды ярко мигали.

Святозар поднялся на ноги и встряхнул с руки туман и тот словно курчавое, сине-зеленое облако, описывая в воздухе необычайно грациозные круги и перекаты, неспешно полетело вниз, а достигнув поверхности пола, впиталось в сине-зеленый туман.

Наследник еще какое-то время любовался этим туманом, приподнимая ногу, обутую в чобот и отделяя кусочки тумана от поверхности, а после принялся шептать заговор, чтобы обсушить мокрые на себе вещи и обувь. Когда опашень, рубаха, штаны и даже покрытые сине-зеленым туманом чоботы обсохли, Святозар прошелся немного по проходу, изучая его стены. Одначе в стене не было даже и намека на какие-либо ворота. Наследник знал, чтобы они могли появиться в стене, нужно было шептать заговор, а чтобы их открыть и войти в Пекло, сказать слова силы. Но прежде чем к этому надо было приступить, наследник решил вернуть себе второе легкое. Он расправил плечи, глубоко вздохнул и зашептал: «О, хозяин земного мира, владыка Божьего царства, Бог Сварог! Ты, повелевающий центром мира, изначальным камнем, выросшим от слова — Алатырь-камнем! Ты, кто высек на бел-горюч Алатырь-камне Законы! Позволь телу моему вернуть подлинный свой образ, и разрушь внутри меня рыбьи жабры! Путь мой явлен миру, идет он между БелоБогом и Чернобогом! Идет он между Светом и Тьмой! И ведет меня сила света, да ее именем свершись!» И тотчас внутри Святозара возникла сильная, резкая боль, такая, что перед глазами поплыл белый дым. Боль стала усиливаться и когда наследнику почудилось, что сейчас он потеряет сознание, в груди его закряхтели, захрустели кости так, что этот хруст застучал звонким эхом в голове, а погодя из груди стали вылетать золотистые крупинки, и, описывая удлиненную спираль кружить возле него. Спираль становилась все больше и плотнее, потому как из груди наследника вылетали и вылетали крупинки. Но когда последняя золотая крупинка покинула грудь, и вошла в спиральный ряд, в тот же миг спираль остановилась, замерев на месте, вздрогнула, и осыпалась вниз, упав в сине-зеленый туман, который мгновенно поглотил все золотые крупинки.

Наследник продолжал бездвижно стоять, тихо постанывая от боли в груди, а когда белый дым, растаял перед глазами, открыл рот и глубоко вдохнул обоими легкими, да сразу же закашлял, будто захлебнувшись воздухом. Святозар прокашлялся и наново глубоко вздохнул, да почувствовал, как внутри правое легкое наполнилось воздухом и стало таким большим, что казалось еще морг и лопнет. Наследник поспешил, через рот выпустить воздух. Затем он вздохнул еще раз, но уже не так глубоко. И с этим вздохом ощутил в груди, пробудившееся от долгого сна, правое легкое, которое наконец-то принялось дышать ровнее и мягче точно так же, как и левое легкое. Наследник, расстегнув опашень, засунул руку под рубаху и потрогал правую сторону груди, а когда нащупал там гладкую кожу, под коей прощупывались ребра, и вовсе вздохнул облегченно.

Неспешно застегнув застежки на опашне, Святозар меж тем прислушался. В помещении прохода, где он сейчас находился, было очень тихо, словно снаружи сюда не проникал ни один звук. Но в тоже время внутри прохода, или как называла его Вед, в словах силы, Чревопутье, все-таки витал какой-то звук. Наследник застыл на месте, весь поддавшись слуху, стараясь внять похожему на тонюсенький писк звуку, и внезапно явственно различил: всплеск морской воды; тихие, необыкновенно радостные трели птиц; людские голоса, поющие еле слышимые песни; божественно-нежную мелодию; свистящий взмах косы срезающей траву; и какие-то душераздирающие крики и вопли людей. Святозар вздрогнул и звуки, которые только, что наполнили его слух пропали, а в проходе сызнова царила тишина. Наследник сам того не понимая тяжело вздрогнул, а сердце внутри опять громко застучало. И чтобы успокоить его биение, Святозар закрыл глаза и глубоко вздохнул, носом уловив запахи: морских брызг, цветущих садов, только, что испеченного хлеба, аромат родной земли, скошенной травы и почему-то свежей крови.

— Фу…ф, да, что же это такое, — открывая глаза, сам себе сказал наследник, понимая, что услышал и уловил днесь звуки и запахи тех миров, чьи сокрытые в стенах ворота уводят из этого прохода.

Наследник снова огляделся в помещении, покрутив голой, отгоняя от себя ужасный запах крови, да опять замер, собираясь прошептать заговор, который проявит ворота Пекельного царства. Святозар порывисто выдохнул, поднял руку вверх, и зашептал: «Ты, создающий…», но внезапно стены прохода на мгновение ярко вспыхнули золотым светом. То сияние длилось лишь миг, а когда погасло, прямо возле правой руки наследника появились прекрасные, двухстворчатые, небесно-голубые ворота, на поверхности каковых были начертаны золотые символы. Створки ворот заскрипели, и начали отворяться, а внутри прохода зазвучала тихая, нежная мелодия. Святозар удивленно уставился на открывающиеся створки, и отступил подальше от них, вглубь, к стене прохода. Ворота немного приоткрылись, и из образовавшейся щели в помещение хлынул яркий голубой свет. Он так густо ударил в глаза наследника, что тот вскрикнул от боли, и закрыл ладонями лицо. Прошел морг и яркий голубой свет померк, тихая, нежная мелодия прекратила свое звучание, а наследник, убрав с лица ладони, открыл глаза и застыл недвижно на месте. Небесно-голубые ворота уже были закрыты, хотя все еще продолжали лучисто гореть голубым светом, а перед его створками стояла белолицая красавица женщина, с небесно-голубыми глазами, длинными до земли светлыми, почти белыми волосами, заплетенными в не тугую косу, и в бело-золотом одеянии. Женщина любящим взглядом смотрела на Святозара, и ласково улыбалась.

— Здравствуй, милый мой, Святозарушка, — нежным, мелодичным, как зазвеневшая струна гуслей, голосом сказала женщина.

— Здравствуй, Буря, — недоуменно ответил наследник, и провел рукой по все еще покалывающим от яркого света, очам. — Зачем, ты, пришла…? Вроде я не умер пока.

— Да, да, свет мой, Святозарушка, — промолвила Богиня и шагнула ближе к наследнику. — Я затем и пришла, чтобы ты, свет мой, не умер… Я пришла, чтобы увести тебя отсюда, чтобы спасти тебя, любимушка мой.

— Тебя прислал ДажьБог? — скривив губы, и не понимая Богиню Смерти, хранительницу пути в Навь и Ирий-сад, спросил Святозар.

— Нет, любимушка, нет свет мой, он меня не присылал, — качнув головой так, что коса ее расплелась, а волосы белыми волнами укрыли одеяние, пояснила Буря. — Я пришла сама, я не хочу, чтобы ты там погиб… слишком сильно люблю я тебя, чтобы позволить тебе погибнуть.

— Ах, Буря, прекрати…,- раздраженно, заметил Святозар. — Прекрати… не хочу слышать про твою любовь… потому что, — наследник посмотрел в небесно-голубые глаза Богини и добавил, — знаю я, какова твоя любовь.

— Свет мой, свет мой, Святозарушка, — Буря шагнула еще ближе к наследнику, схватила его руку в свои и тревожно шепнула. — Думай и знай, что хочешь, но сейчас позволь мне увести тебя отсюда, туда в Явь… Святозарушка, мы пойдем с тобой в наши луга, в наши тенистые дубравы, мы будем там вдвоем, там где мы любили друг друга и были счастливы.

Наследник резко вырвал свою руку из сжимающей, и словно обжигающей, ее ладони Богини и криво усмехнувшись, отозвался:

— Буря я женат… женат… И я люблю мою жену, люблю всей своей душой, и никогда, никогда ей не изменю… Ты, ведь это знаешь, зачем предлагаешь мне то на, что я никогда не соглашусь?

— Хорошо, хорошо, — с дрожью в голосе проронила Богиня и глянула на него с нежностью. — Пусть, ты, не пойдешь со мной в дубравы, пусть…

— Конечно, не пойду, — перебивая Бурю, и повышая голос, молвил Святозар. — Конечно я не пойду… Я женат, ты замужем.

— Нет, я не замужем, — качнув головой так, что ее божественные волосы заколыхались, засветились и наполнили проход запахами цветов, откликнулась Богиня. — Ты, же, знаешь, Велес ушел из этого мира к трону Всевышнего, туда к Синей Звезде…

— А…а… и ты решила Бурюшка, что теперь сможешь вернуться ко мне, — поспрашал Святозар, и, провел пальцем по своим мягким губам. — Но, я, не так изменчив, как ты… Я храню верность лишь однажды выбранному пути, лишь однажды встреченной душе.

— Святозарушка, — тихо шепнула Богиня и красота ее, озаряемая изнутри, заполыхала золотистой лазурью. — Зачем, зачем, ты, пытаешься меня обидеть. Погляди, что я ношу на пальчике, — и Буря протянула к наследнику правую руку и показала ему одеванное на мизинец золотое кольцо, увитое серебряными завитками и усеянное крошечными ярко-алыми рубинами. — Это то колечко, колечко Бога Камы, которое ты мне подарил.

— Нет, Бурюшка, — гневно сказал Святозар и оттолкнул от себя руку Богини. — Ты наверно забыла, что это кольцо я тебе принес, но ты его не приняла. И тогда я выкинул, это волшебное колечко, как потом выкинул из своей души любовь к тебе… — Наследник страшно побледнел и громко выкрикнул, — нет, Бурюшка, я тебе его не дарил, ты запамятовала!..

— Свет мой, свет мой, — вздрогнув всем телом, пролепетала Богиня и свет, озаряющий ее изнутри, потух. — Я пришла к тебе, чтобы помочь тебе, зачем же ты меня обижаешь?.. Святозарушка, любушка мой, виновата я перед тобой, виновата… так прости же меня. Но только, прошу тебя, не ходи в Пекло… Свет мой, если бы ты знал, если бы ты знал, как там жутко… сколько там боли, страданий… Если, ты, не хочешь идти со мной, если, ты, не любишь меня, пусть так… Только позволь мне увести тебя отсюда, вернуть в Явь. — Буря слегка наморщила свой прекрасный носик. — Я отведу тебя к твоей жене, верну на восурскую землю, в Славград, к твоим близким, к твоей семье, к твоему не родившемуся ребенку…. Только умоляю… заклинаю тебя, не ходи в Пекло, не подвергай свою жизнь, свою чудесную душу пекельному ужасу и страху…. Не слушай ДажьБога, потому что он тебя не любит, ты ему не дорог… Если бы… если бы, ты, был ему дорог, он бы никогда не пустил тебя в Пекло… ведь он там бывал. Много веков назад, когда ДажьБог бился с Кащеем-Чернобогом, то был сброшен им в Пекло и заточен в темнице. И если бы не отец его, Бог Перун, никогда бы он не выбрался оттуда, никогда, поверь мне, любушка мой. — Богиня протянула руки, схватила руки наследника и принялась покрывать поцелуями его пальцы и ладони, — молю тебя, молю! Свет мой, уйдем отсюда, я не хочу, не хочу Святозарушка, чтобы ты погиб… не хочу, чтобы содрогнулась твоя чистая душа от вида Пекла.

— Бурюшка, Бурюшка, — вздохнув, ответил наследник, и, вырвал свои руки из длинных, тонких и вздрагивающих пальцев Богини. — Меня в Пекло никто не посылает, я иду туда сам… потому что хочу спасти душу моей матери, в чьих страданиях, несчастьях и муках повинен я.

Буря Яга Усоньша Виевна порывисто вздохнула, и, прижав к груди сомкнутые в неплотный кулак руки, отрицательно покачав головой, заметила:

— Нет, ты, не повинен… Я говорила с ДажьБогом и он считает…

— Мне не важно, кто и как об этом думает…,- проронил Святозар, и, нахмурив лоб, провел рукой по глазам, словно отгоняя сон. — Важно, что думаю я… потому как выбор всегда был и остается за мной…. А, я, Бурюшка, свой выбор сделал уже давно… Еще тогда, когда, ты, увела душу моего несчастного потомка и брата, Эриха в Ирий-сад… Еще тогда, когда я впервые услышал, от отца моего ДажьБога, что могу помочь душе Долы, уже тогда я принял решение… И своего решения я не изменю… Даже Бурюшка, если явится сюда сам ДажьБог и запретит мне идти.

— Он не запретит, — тихим, наполненным грустью голосом, сказала Богиня. — Он и Семаргл, они очень хотят, чтобы ты шел туда… я это знаю… я слышала их разговор.

— Не хорошо, Бурюшка, подслушивать, — усмехаясь, молвил Святозар. Он немного помолчал, а погодя, посмотрев в расстроенное лицо Богини, вопросил, — а почему Семаргл хочет, чтобы я шел в Пекло?

— Не ведаю, любушка мой, не услышала я их дальнейшего разговора, ушли они…, - ответила Буря, и ее прекрасные небесно-голубые глаза наполнились слезами. — И ты не станешь, ко мне прислушиваться? — дрогнувшим голосом поинтересовалась она.

— Нет, не стану, я тебя слушать, — улыбаясь, откликнулся Святозар, и, протянув руку, ласково погладил Богиню по волосам. — Ты же знаешь меня, Бурюшка. За это время я не изменился, каким был тогда, на заре моей юности, таким остался и теперь. Я, Бурюшка, иду в Пекло. — Наследник опустил руку, на миг прервался, точно задумавшись о чем-то, а после тяжело задышал, и срывающимся голосом, добавил, — расскажи мне лучше, про мою дочь Дарену… Ты, ты, проводила ее в Ирий-сад?

Буря Яга отрицательно закачала головой, а увидев вздрогнувшее лицо наследника, пояснила:

— Нет, я ее не провожала, ее увел ДажьБог.

— Как так? Почему, ты, ее не проводила, почему? — дюже резко и зычно крикнул Святозар, и, подавшись вперед, крепко схватил Богиню за плечи. — Да, как ты смела, как смела…

— Ай!.. ай!.. — вскликнула Буря. А когда наследник отпустил ее, поспешила ответить, — Святозарушка, погоди, свет мой, все тебе объясню.

— Да, уж потрудись, потрудись ответить мне, отцу, — чуть тише, но не менее гневно, произнес наследник. — Почему, ты, не проводила мою дочь?

— Нашу, нашу дочь, — прошептала Богиня и потерла правой рукой левое плечо.

— Мою, мою дочь, мою и Травяни, — раздраженным голосом, пояснил Святозар.

— Свет мой, Святозарушка, — устремив свои прекрасные глаза на наследника, начала свой сказ Буря. — Я пришла за ней, чтобы увести ее в Ирий-сад… но увидев меня, она не захотела идти… Я просила ее, уговаривала, но она не желала меня слышать… А посем сказала, что хочет стать Духом Сумрачного леса и жить в нем охраняя и оберегая его вечно.

— Что? — испуганно дыхнул наследник и порывчато закачал головой. — Духом леса… О, Боги, только не это…

— Нет, нет, не тревожься, — продолжила сказ Богиня. — Мои уговоры не помогали, и когда Дарена уже хотела принять решение и вернуться в виде духа в Явь, пришел ДажьБог. Было сразу видно, как он взволнован и обеспокоен, наверно только, что явился с Небесной Сварги. ДажьБог поспешил навстречу к нам и сказал Дарене, что ей необходимо идти с ним в Ирий-сад, потому как тот неправильный выбор, который когда-то сделала она, привел не только ее к несчастной и наполненной одиночеством жизни. Но тот выбор губит еще одну душу, душу ее любимого Будимира, любовь к которому Дарена пронесла через все эти века… Но Будимир, который много раз возрождался на земле, и, не помнил прошлых своих жизней, все же нес в себе эту любовь к Дарене и потому не мог найти себе жену, не мог создать семью, продолжить свой род. Он Будимир, был всегда храбрым и светлым человеком, истинным восурским ратником, каковой не мешкая отдавал свою жизнь за свой народ и землю, но за прожитые десять жизней, так ни разу и не имел семьи… Каждый раз возрождаясь вновь, он искал кого-то, но не мог найти ее Дарену, и кроме смерти, в молодых годах, ничего не получал от жизни. А теперь, когда Дарена умерла, а Богиня Макошь начала вновь прясть нить судьбы Будимира… Она, Дарена, должна уйти в Ирий-сад, вступить в воды священной Ра-реки и забыть все… А когда Макошь станет прясть ее нить судьбы и Дарена возродиться в Яви, то наконец исправит допущенную когда-то ею ошибку, и соединит частичку своей души и души, славного восурского ратника, Будимира. Когда Дарена, услышала про Будимира, она протянула руки навстречу к ДажьБогу, и тот обнял ее, приветствовав, как дед. Дарена, спросила про тебя и… — Буря Яга наморщила свой лоб, и добавила, — и про Травяню. А когда узнала, что вы на земле… и, что тот мальчик Керк, который к ней приходил и есть ее отец, тяжело вздрогнула. Но ДажьБог обнял ее, погладил по голове и сказал, что скоро, скоро она увидит тебя, и будет рядом с тобой…Потом он увел ее в Ирий-сад, туда к Ра-реке, по млечному молоку, а я… Я глядела им вслед и вспоминала слова ДажьБога и тогда я поняла, Святозарушка, что тебе грозит беда… Я стала следить за ДажьБогом и слышала, как он говорил с Семарглом о тебе и о Пекле… Лишь только я услышала про Пекло, то пошла к нему и сказала, чтобы он не смел отправлять тебя туда. ДажьБог улыбнулся и ответил, что это твой выбор, а не мой и не его, и, что ты сам как решишь, так и поступишь, а он неволить тебя не будет. Но я была так разгневана, так рассержена и так громко кричала, что меня услышал Семаргл…Он явился не менее разгневанным, чем я, и сказал мне, чтобы я не совала свой прекрасный нос туда, куда мне как Богине Смерти, хранительнице пути в Навь и Ирий-сад, и проводнице усопших душ, не стоит его совать… И, что если он еще раз услышит мои угрозы в сторону ДажьБога, то не посмотрит на меня, как на Богиню, а очистит меня в своем очищающем от всякой скверны пламени…И еще он мне посоветовал не подходить близко к сыну ДажьБога, Святозару и не тревожить его чистую душу своей божественной красотой. — Богиня на миг прервалась, и оглянувшись тревожно зыркнула на небесно-голубые ворота, не ярко переливающиеся позади нее. — Знаешь, Святозарушка, я очень испугалась… потому как Семаргл никогда не разбрасывается словами, и коли, что обещает, всегда исполняет… Поэтому, я больше не подходила к ДажьБогу, а стала наблюдать за тобой. Я видела, свет мой, как ты покинул Славград, достиг Валадара, как дошел до Арапайских гор и попал в царство гомозулей. Видела, как вышел ты на ладье в Восточное море, достиг царство Волыни, а затем царство Черномора и все время был ты не один. Рядом с тобой находились то люди, то Боги, и я не осмеливалась прийти к тебе, отговорить тебя от того пути, что ты выбрал. Но я ведала вскоре ты войдешь в Чревопутье, и поспешила в Небесную Сваргу, а открыв ворота, пришла к тебе… Свет мой, этот чревопутье может привести тебя, куда пожелаешь в Явь, Ирий-сад… всюду. Стоит лишь тебе захотеть, и я открою перед тобой любые ворота.

Буря Яга взмахнула руками, и, что-то шепнула, и в тот же миг стены прохода сызнова лучисто вспыхнули золотым светом, а когда сияние спало, справа от небесно-голубых ворот Сварги, горели ярко — желтые ворота, а слева светились белые ворота. На левой стене прохода в середине ее переливались бело-желтые ворота, а слева от них полыхали ярко — зеленые ворота. Наследник посмотрел в ту сторону, через которую вошел, там тускло поблескивали буро-серые створки ворот, а на противоположной стороне прохода, как раз напротив ворот поддонного царства находились черные, вогнутые ворота с одной створкой. Все ворота кроме черных были двухстворчатыми, а вот золотые символы языка Богов были начертаны на небесно-голубых, желтых, бело-желтых, зеленых и черных.

— Погляди, погляди, Святозарушка, — сказала, взволнованным голосом Богиня. — Я раскрою перед тобой любые ворота, какие ты пожелаешь, свет мой, вот те ярко — зеленые приведут тебя в Явь, прямо в Славград. Ярко-желтые доставят в Ирий-сад, бело-желтые в страну Беловодья, небесно-голубые в Сваргу, только не выбирай, заклинаю тебя, не выбирай эти черные, вогнутые ворота ведущие в Пекло.

Святозар какое-то время молчал, а после прошелся по проходу, взад и вперед рассматривая двери, и остановившись напротив белых ворот, на которых не было золотых символов, спросил:

— Бурюшка, а это, что за белые ворота?

— Это, свет мой, — подходя к наследнику, поспешила ответить Богиня. — Ворота в Явь. Сейчас они находятся под высокими горами на берегу Белого океана, а когда-то эти ворота охранял своей магией добра царь Альм. Но когда альвины покинули свои земли, Сварог повелел вырасти на том месте горам и закрыть ворота, и выхода теперь там нет, остались лишь ворота в Чревопутье. Точно такие же ворота были и в царстве гомозулей, но когда из них вырвался Нук, Семаргл сжег их, теперь на месте их лишь пустота. — И Буря Яга показала на стену напротив белых ворот, где находилась лишь гладкая сине-зеленая, стеклянная поверхность.

— Так, я не понял…,- пожимая плечами, переспросил Святозар. — Выходит, в этот проход можно было войти через Славград.

— Выйти да, войти нет…,- пояснила Богиня. — Выйти только тому, кто умеет читать на языке Богов, и прежде, чем ты скажешь слова силы, надо сказать то место, где хочешь оказаться… Святозарушка, это Чревопутье создавали Боги и для Богов, не для смертных. Как войти, так и выйти отсюда человек не сможет. Ведь люди не знают язык Богов и не читают на нем, да и ты смог попасть сюда лишь при помощи Вед, а ей повелел указать слова силы ДажьБог…. Те ворота, на которых начертаны символы Богов, служат входом в иные миры, отсюда ты можешь войти в: Явь, Ирий-сад, Беловодье, Небесную Сваргу, Пекло. А войти в сам проход можно только через поддонное царства Черномора, потому как слова силы начертаны лишь там…

Святозар посмотрел внимательно на Богиню, и, усмехнувшись, молвил:

— Но ты вошла через ворота Небесной Сварги…

— Я, Богиня Смерти, проводница усопших душ…,- тихим голосом отозвалась Буря Яга. — Я могу открыть любые ворота… для меня нет преград… Также, как и для Бога Сварога, который создал это Чревопутье и может здесь открыть любые ворота… кроме ворот Пекла… Эти ворота подчиняются лишь Чернобогу и его имени…. Раньше много веков назад Боги часто пользовались этим проходом, тогда когда охранял ворота в своем царстве царь Альм, а на месте Арапайских гор, глубоко под землей в прекрасных городах жили дети Богини Мать Сыра Земли волшебные сихтийцы, которые также берегли и защищали ворота в Чревопутье… Одначе это было раньше… а теперь Боги редко входят в Чревопутье, ведь никто не хочет посещать царство лицемерного Черномора, оный вечно плетет и строит всякие козни светлым Богам из Небесной Сварги… Так то, Святозарушка. — Богиня на миг прервался и тяжело вздохнув, добавила, — так, что же свет мой, каков твой выбор?

— Мой выбор, Бурюшка, не изменен, — улыбаясь, произнес наследник. — В Ирий-сад мне идти рано, в Небесную Сваргу, я смертный человек входить не смею, Беловодье до следующей жизни мне посещать не стоит, ну, а в Славград пока идти рано. Да, решено, Бурюшка… я выбираю, вот те вогнутые, черные ворота Пекла. Хочу, я, спасти душу матери, да поглядеть изнутри каково там несчастным, погрязшим во злобе и жестокости душам приходится жить.

Буря Яга склонила низко голову, и с горечью в голосе проронила:

— Если, ты, умрешь там, я узнаю об этом первая и приду за тобой… Но если, что-то там пойдет не так, и тебя схватят слуги Чернобога, помни главное, свет мой… Зови, зови как можно громче воеводу Вия, он там после Чернобога старший… И он там самый мудрый.

— Хорошо, Бурюшка, если, что-то пойдет не так, — усмехнувшись, ответил Святозар. — Схожу на прием к воеводе Вию… А теперь иди, иди Буря Яга, тебя заждались души.

Богиня шагнула к Святозару навстречу и протянула к нему свои белые, тонкие руки, желая обнять его. Однако наследник отрицательно покачал головой, и, обойдя Бурю кругом, направился к черным воротам пекельного царства.

— Будь осторожен, Святозарушка, любовь моя, — чуть слышно добавила вслед ему Богиня.

 

Глава тридцать четвертая

Святозар продолжал идти вперед, ступая по гладкому сине-зеленому полу, покрытому густым, плотным туманом, а когда увидел, что яркий голубой свет от раскрывшихся, позади него, ворот Небесной Сварги потух, и тихая, нежная мелодия наполняющая проход смолкла, да на правой и на левой стороне пропали ворота в Ирий-сад и Явь, остановился и оглянулся. Богини Бури Яги Усоньши Виевны уже не было, она ушла, а вместе с ее уходом потухли ворота в Беловодье, Небесную Сваргу, в бывшее царство альвинов и в поддонный мир, продолжали мерцать лишь черные, вогнутые ворота в Пекло. Теперь он был опять один, в необыкновенном проходе созданном Богами, для Богов. Это Чревопутье имело входы и выходы, и могло прямо сейчас привести наследника к его любимой жене, дорогому отцу, близким людям. Святозар тяжело вздохнул, так как чувствовал, что явившаяся Буря лишь всколыхнула в нем былое чувство опасения за лежащий перед ним путь, за не выполненный бой и не исполненный долг.

Но внезапно он вспомнил слова Семаргла, который сказал Бури, чтобы та не смела подходить к Святозару и тревожить его чистую душу своей божественной красотой… И сами эти слова и забота, и помощь Богов вызвали в душе наследника острое чувство стыда… стыда за свою мгновенную слабость, которая тут же густо покрыла его щеки красным румянцев… Как, как он может проявлять слабость, когда и ДажьБог и Семаргл, помогают ему во всем, не оставляя его без участия и заботы. «Странно, — подумал наследник, — странно, что помощь в этот раз оказывает не столько Перун, сколько Семаргл… Семаргл который хоть и был почитаемым у восуров Богом, но приходил на помощь к нему, весьма редко. А вернее всего лишь один раз, в битве с Сатэгой, да и то, если вспомнить…То Бог Огня тогда даже не глянул на умирающего Богомудра, а победив чаркола вместе с Богом Сварогом улетел в Сваргу.» Помощь… помощь в сражениях всегда оказывал ДажьБог и конечно Перун, который, наследник, это всегда чувствовал, любил его, как своего внука. Но то, что сейчас, за него так тревожиться Семаргл было удивительным и очень, очень приятным. И теперь без сомнения, стало понятно Святозару, что тот голос, который оживлял птицу Алконост, на носу ладьи, принадлежал именно Богу Огня Семарглу. И сразу поднялось настроение у Святозара, а душу наполнила уверенность, в том, что этот путь он обязательно дойдет до конца, и у него непременно все получится.

Наследник глубоко вздохнул, подавляя всякое волнение в груди и успокаивая удары своего беспокойного сердца, да принялся шептать заговор, который должен был сделать его невидимым для слуг и душ Пекла. Этот заговор, как и многие другие, созданные и доступные лишь Богам, Святозару показала Вед и теперь, он, глубоко вздохнув, принялся его шептать: «О, великий дух Божий — птица Матерь Сва! Ты, вышедшая из уст Рода, ты, невидимо защищающая весь восурский люд, на протяжении веков, излей на меня свою божественную, духовную, незримую силу и надели плоть мою, невидимым светом, который не узрят демоны-дасуни, не узрят темные души и служители Чернобога! И, слово мое будет, как свет, исходящий из лика Рода!» Прозрачно-голубое сияние наполнило весь проход, засим оно стало медленно сходиться, и, сжимаясь, образовывать возле Святозара полукруг. Приблизившись почти вплотную к коже и одеянию, голубое сияние стало плотным как густой дым, и, затрепетав, заколыхалось, а миг спустя покрылось с внешней стороны землисто-серым налетом. Со стороны казалось, что наследник был окутан каким-то необычным одеянием, которое покрывало, не только вещи, руки, волосы, лицо, но даже и глаза. Оно настолько близко прилегало к Святозару, что еще чуть-чуть и впиталось бы в его кожу и вещи, но в тоже время, все же находилось на небольшом удалении, и посему зрилось, что изнутри одеяние покрыто голубым светом. Когда же Святозар поднял руку и поднес ее к глазам, то кроме буро-серых ее очертаний ничего не смог рассмотреть. «Надеюсь, — сказал наследник. — Буро-серый цвет на себе вижу только я, а для живущих в Пекле он будет не видим.»

Теперь, когда заговор на невидимость был воплощен, можно было приступать к тому, чтобы открыть саму дверь в Пекло. Святозар знал, что ворота в Пекло без ведома Чернобога не открываются, хотя слова силы и находятся со стороны прохода. Но наверняка никто из Богов и людей, кроме Азовушки жены Велеса, не захотел бы попасть в Пекло, из которого никому не удавалось выбраться. И наследник ведал также, об этом его предупреждала Вед, что стоит лишь воротам прийти в движение, как и сам Чернобог, и все его служители сразу же о том узнают, и еще неизвестно, как поведет себя Горыня приставленный их охранять. Поэтому Святозар подошел почти вплотную к створке, и остановился. Он решил, что как только произнесет слова силы, и створка приоткроется, то ему тут же надобно будет проскользнуть в щель, и, пробежав мимо Горыни спрятаться где-нибудь внутри пекельного прохода, пока не уляжется шум и суета возле открывшихся ворот. Святозар услышал, как внутри его груди взволнованно застучало сердце, и, чтобы отвлечь себя от тревоги протянул руку потрогал то место, где черная створка впритык подходила к гладкой сине-зеленой стене. Погодя поднял руку вверх и пощупал золотые символы, начертанные на створке и саму черную, холодную поверхность ворот, и, опустив руку, громко сказал: «Вьельня аяслове севколэнко щэвкалё эё Пекло эскэверко нарэчжэга С-А-Т-А-Н-А, СА-ТА-НА!»

И лишь сказал слова силы Святозар, как тотчас золотые символы на черной створке ворот ярко вспыхнули. Еще морг и его одна огромная, вогнутая створка засветилась каким-то странным переливающимся, черным сиянием, и тогда же заскрежетало, заскрипело внутри нее, что-то, а погодя ворота и вовсе зашатались, и вместе с ними зашатался и весь проход. Внезапно в самих воротах громко бухнуло, точно громыхнул раскатистый гром, и створка тяжело поползла на наследника, а в проходе зазвучала тихая и дюже печальная, надрывная мелодия. Между стенкой прохода и Пеклом появилась щель, она начала увеличиваться, показывая внутри широкий буро-земляной коридор. Святозар прижался спиной к гладкой сине-зеленой стене, и когда толстая, каменная, черная створка миновала его, раскрыв проход настолько, что туда стало возможным пролезть, наследник шмыгнул вовнутрь. И, что есть мочи побежал вперед по пекельному коридору, на ходу успевая заметить бурые стены прохода и свисающие с них длинные черные корни деревьев, на которых крепились черные, черно-бурые, да бурые чудища с большими овальными головами, тонкими, длинными плетьми вместо рук, без лиц, волос и ног. Почти возле самых ворот, слева от них, привалившись спиной к стене и вытянув вперед свои огромные, толстые ноги, покрытые черной шерстью, сидел Горыня, и, закрыв глаза, крепко спал. Его громадный рот был открыт, из него текли бурые слюни, и торчали черно-зеленые длинные, кривые зубы, а храп, вылетающий откуда-то изнутри, был похож на рык злобного зверя и наполнял весь коридор. Горыня был не меньше трех саженей в высоту, а голову его покрывали черные, спадающие вниз клоками волосы. Не только ноги, но и руки, и все тело его поросло черной шерстью, а там где шерсть поредела или свалялась, выглядывала зелено-черная кожа. На спине у великана был здоровенный, точно высокая гора горб. Он уперся в стену коридора и от этого голова Горыни лежала у него на груди, и хотя лица его было видно плохо, Святозар все же разглядел широкий, бесформенно-овальный нос, с безобразно приподнятыми кверху ноздрями, нависающий над глазами лоб, толстые, лопатообразные уши с острыми когтями на концах. Наследник пробежал мимо спящего Горыни, и беспокойно шевелящихся на корнях деревьев чудищ, и взволнованно оглядывая коридор, заметил в левой стене не глубокую нишу. Он подбежал к этой нише, и, войдя в нее, развернулся, да, прижавшись к поверхности стены спиной, замер на месте, тяжело переводя дух. И как только он застыл в этой нише, коридор наполнил грубо-визжащий голос, громко сказывающий на языке Богов. Голос сказывал столь зычно, громогласно, что несмотря на то, что Святозар закрыл уши, было все прекрасно слышно: «Аяслове зэскэверко!»

Святозар еще сильней вжался в стену, не сомневаясь, что от такого мощного голоса сейчас же пробудиться Горыня. Но великан, судя по всему, даже и не слышал крик своего повелителя, потому что коридор все еще продолжал наполнять его рыкающий храп, а голова Горыни тяжело вздрагивала и качалась из стороны в сторону. Голос же продолжал кричать: «Аяслове зэскэверко! Аяслове зэскэверко!»

Ворота, которые уже раскрылись почти до середины, услышав голос повелителя, прекратили открываться и остановились, замерев на месте, и немного покачиваясь из стороны в сторону, точно не зная, что им делать, толи следовать словам силы и отворяться, толи подчиниться голосу создателя. А создатель, словно увидев нерешительность ворот, закричал еще громче так, что чудища на корнях деревьев стали обнимать, свои овальные головы, длинными плетьми — руками: «Зэскэверко, зэскэверко аяслове — вьё пьевлево Ас Чернобог!»

Створка ворот еще мгновение колебалась, но когда голос, взвизгнув, приказал: «Пьевлево зэскэверко!» поползла в обратном направлении, закрывая вход в Пекло.

Ворота надрывно скрипели, гудели и стонали, возвращаясь обратно, а достигнув стены, громко бухнули об нее, издав раскатистый, оглушительный стук, и коридор незамедлительно тяжело закачались. Горыня продолжающий спать, тревожно вздрогнул всем телом, оторвал голову от груди, приподнял ее, и, открыв глаза, уставился на закрытые ворота.

И в тот же миг Святозар услышал шум из противоположного воротам конца коридора, который уходил куда-то вдаль. Казалось, что по коридору катится огромный камень и крушит, ломает все на своем пути, сминая и погребая под собой все живое. Наследнику стало любопытно, что же там такое катится, и он, убрал руки от ушей, прислушался и малеша выглянув из ниши, увидел, что по коридору к воротам бегут какие-то толи люди, толи существа. Святозар вновь вжался в нишу и тут же перед ним пробежал не высокий мужчина. У этого мужчины была землиста-серая кожа, длинные, ниже плеч черные волосы, такого же цвета усы и борода, которые спиралевидно закручивались, начиная от подбородка и завершаясь где-то на груди. Прямо из низкого искривленного лба шли два черных с серебристыми искорками луча, утолщенных к поверхности кожи лба. В длину они достигали не меньше половины аршина и заканчивались острыми концами, долгий, заостренный нос, тонкие землистые губы и черные глаза были некрасивыми и безобразили лицо. Одет мужчина был в черное до земли одеяние без всяких разрезов, с широкими, длинными рукавами, почти закрывающими кисти рук и даже пальцы. Ноги у этого мужчины заканчивались козлиными копытами, темно-бурого цвета, а в руках он держал серый, короткий посох с кругом наверху и с острым навершием с другой стороны. Святозар лишь только этот мужчина пробежал мимо, сразу догадался, что это не кто иной, как сын воеводы Вия козлоногий Пан.

Следом за Паном бежали в таких же черных одеждах служители Чернобога. В основном это были похожие на Пана мужчины с длинными, черными волосами и закрученной бородой и усами, вместо стоп у них у всех были козлиные копыта, а вот лица и кожа у служителей Пекла изобиловали ужасными уродствами. Кожа была серо-черной, землисто-серой, бурой, буро-черной, а иногда покрытая сверху еще зеленым, белым и даже синим налетом, и если у одних это были лишь пятна, то у других какие-то отвратительные наросты. На лицах были то выпученные, а то наоборот впалые глаза, необычайно широкие или узкие. Веки глаз или вывернуты наружу, или вообще отсутствовали, носов у большей части слуг не имелось, а вместо них зияли две длинные, круглые дыры, в палец шириной. Некоторые служки были безгубыми, у других хотя и были уста, но они доходили до ушей. Огромные лбы или нависающие над лицом, или как у Пана вдавленные и искривленные. На впалых щеках некоторых служек виднелись дыры, покрытые черно-синей зеленцой по краям, а уши один в один были как у Горыни толстыми, лапатообразными с острыми, черными когтями на концах. По сравнению со служками, можно было сказать, что Пан тут был писанным красавцем. Наверно потому, он так скоро, быстрее всех иных служителей, бежал впереди, а следом за ним иногда неуклюже припадая на свои копыта, а порой высоко выпрыгивая вверх, прихрамывая и передергиваясь, бежало топотя копытами по поверхности земли, и, что-то страшно шипя огромная шайка дасуней Чернобога.

Пан, приблизившийся к закрытым воротам первым, остановился и принялся тревожно шевелить своим длинным, заостренным носом и оглядывать створку. Бежавшие за ним следом служки подскочили к Горыни и начали на него шипеть и пинать его копытами в ноги и бедра. Горыня подгоняемый пинками служек тяжело поднялся так, что его высокий горб уперся в потолок, и, переступая с ноги на ногу принялся топтаться на месте. Ш-ш-ш — раздавалось кругом наполняя коридор шипением. Великан вскидывал руки вверх, устремлял их к двери, испуганно приседал перед Паном и отрицательно мотая головой, громко шипел в ответ. Пан же и дасуни ощупывали и обнюхивали не только створку ворот, но и сами стены, разводили в стороны руки и наново шипели. Наконец Пан прекратил обнюхивать ворота, повернулся к Горыни, и, замахав перед собой посохом, зашипел.

— Аяслове ш…ш. ш, аяслове ш..ш..ш,- мешая язык Богов и змеиный язык Пекла принялся оправдываться Горыня, и, повесив руки вдоль тела, закачал головой так, что горб над ним затрясся. — Нэшко пэшкало, ш…ш…ш

Видно было, как Пан затопал, зацокал копытами по полу, и зычно зашипел, постепенно переходя на громкий шипящий визг. Горыня повернул голову, посмотрел на ворота и все еще качая головой, и вновь мешая языки начал оправдываться:

— Аяслове зэскэверкё…ш…ш…ш, нэшко пэшкало, ш…ш…ш. Аз нэшко тёсэгёс ш…ш…ш… нэшко тёсэгёс…ш…ш…ш.

Пан от оправданий Горыни пришел в ярость, потому как лицо его покрылось сине-черными пятнами, и он начал своим коротким посохом, его острым концом тыкать великана в ноги, и висящие повдоль тела длинные руки. А Горыня кажется еще сильнее сморщив свое безобразное лицо, продолжал говорить:

— Нэшко тёсэгёс, нэшко тёсэгёс…ш…ш…ш.

Пан еще пару раз ткнул Горыню в ноги острым концом, топнул своим копытом, и высоко подпрыгнув, ударил его по голове, круглым концом посоха. Горыня громко вскрикнул, а от волос его, на месте удара пошел легкий голубоватый дым. Великан тут же склонил низко голову перед Паном, чуть ли не коснувшись своим выпяченным вперед лбом пола, и содрал горбом с потолка часть земли, которая обильно покрыла, и Горыню, и злобного Пана. Отчего тот пришел еще в большую ярость и снова огрел посохом великана по склоненной голове, что-то прошипел, а засим повернувшись также быстро побежал вон из коридора. И тотчас вслед за ним кинулись служки, некоторые из них, правда, перед уходом, хорошенько лягнули своими копытами в ноги склонившегося Горыню. Пробегая мимо Святозара, Пан на миг задержался, развернул голову в сторону ниши, и тревожно поводя носом, глянул прямо на наследника, черными глазами с синеватым отблеском внутри. Наследник увидел, как скривил свое безобразное лицо сын Вия, как вновь втянул носом воздух, помотал головой, и после все же продолжил свой прерванный путь. А Святозар, сердце которого на миг остановилось в груди, успокоено выдохнул и услышал, как сызнова оно громко застучало, наполняя тело теплой живительной кровью.

Когда Пан и служки гулко топотя, своими козлиными, копытами покинули коридор, Горыня наконец-то поднял до того опущенную голову, при этом горб его вновь уперся в потолок. Он повернул, безобразно обросшую черными волосами и шерстью, голову, и злобно посмотрел в сторону ушедших, затем скорчил рот так, что показал сразу все свои черно-зеленые длинные, кривые зубы, и громко захрюкав, собрал слюну, да плюнул в сторону ворот.

— Осталькосэ, осталькосэ Горыня, малёско прюсёщ сэскэрбэкё ешла! Прюсёщ, прюсёщ, — громко сказал Горыня и топнул ногой. — Ш…ш…ш…. Тих вин вияр жедхих, жедхих… ш…ш…ш… вандрек, вандрек фи…

Святозар стоял очень тихо и слышал, как Горыня перешел с языка Богов, на змеиный, а потом и вообще стал говорить на древнем языке великанов. На языке каковой наследник слышал ни раз в прошлых своих жизнях, но знать не знал. Горыня пригнул голову так, чтобы не задевать горбом потолок и принялся ходить по коридору взад и вперед, и всякий раз подходя к створке ворот, злобно плевал на нее. Великан туго топал ногами, и часто выкрикивал: «Тих вин вияр жедхих…». Он сжимал кулаки и грозил ими в сторону коридора, куда ушел Пан и служки, наверно посылая им в след проклятия.

Немного погодя Горыня стукнул сжатым кулаком в стену раз, другой. И тогда со стен и потолка стала осыпаться земля, а чудища которые открыли, было, свои головы, тут же, будто почувствовав исходящую от великана злобу, наново оплели руками-плетьми свои головы и затихли. Горыня еще какое-то время постоял, потопал ногами и поколотил стену, да выкрикнув напоследок: «Жедхих, жедхих», и наверно успокоившись, тяжело опустившись на пол, сел. Он оперся горбом о стену и тихо зашептал себе под нос, да принялся беспокойно поправлять свою короткую, дырявую, набедренную повязку, прикрывающую бедра, и утирать бегущие изо рта бурые слюни. Вскоре беспокойство в руках Горыни пропало, он перестал оправлять повязку и утирал слюни значительно реже, а спустя время и вовсе уронил свой огромный, словно срубленный подбородок на грудь и заснул, и по коридору опять полетел рык — храп дикого зверя.

Святозар вздохнул, и тихо выйдя из ниши, огляделся. Свет, который наполнял коридор, был дюже блеклым. Казалось, что ты находишься в огромной комнате освещенной лишь одним малюсеньким окошком, через него со двора проникает свет. Но свет тот не солнечный, не яркий, а такой же блеклый, мрачный, точно на дворе стоит пасмурная, дождливая пора, и хотя в комнате вроде бы не темно, но все же слишком сумрачно, угрюмо и неясно. Наследник втянул носом воздух и различил запах гнили, крови и какой-то многовековой затхлости. Кругом на стенах висело множество безлицых чудищ, как только Горыня уснул, они расплели руки, и, освободив свои ужасные головешки, принялись покачиваться на кореньях, шевеля и протягивая вперед плети-руки. Святозар повернул голову направо, чтобы поглядеть на великана, и, вздрогнув, отшатнулся, потому как рядом с нишей на длинном буро-земляном корне висело черно-серое чудище с громадной овальной головой, одной, толстой, сучковатой рукой, да тонким, длинным хвостом. На голове у чудища находилось два огромных выпученных глаза, да рот, зашитый горящим корешком Семаргла с громадным узлом слева. «Нук…,»- шепнул наследник и с болью в сердце посмотрел на вторую половинку души Эриха, осколка Нука, который таким образом все же смог сохранить свою душу в Пекле. «Сейчас бы мне меч ДажьБога,»- подумал Святозар, но после покачал головой отгоняя от себя всякие посторонние мысли, кроме мысли о душе Долы, о душе матери, которую вот — вот он увидит и освободит.

Наследник отвернул голову от Нука и посмотрел в ту сторону коридора куда ушли Пан и дасуни, и прислушался, но кроме, ужасного наполняющего проход, рыка-храпа Горыни, ничего не смог уловить. И тогда Святозар неторопливо повернул налево и, пошел по коридору вглубь Пекла.

 

Глава тридцать пятая

Проход, по оному убежали служки Чернобога, вел прямо, почти не изгибаясь, не делая поворотов. Двигаясь вперед Святозар шагал очень тихо, неспешно переступая, прислушиваясь и часто оглядываясь назад, но в проходе раздавался только храп великана. Справа и слева еще какое-то время свисали чудища на длинных кореньях, но чем дальше продвигался наследник по коридору, тем меньше их становилось, и, в конце концов, кроме пустых, корявых корней в проходе ничего не осталось. Внезапно коридор резко повернул налево, потом направо и раскатистый храп Горыни не стал более слышен, зато слух Святозара уловил далекие крики и вопли душ, скрежетание чего-то железного и звонкие удары кнута.

Наследник прошел еще немного и увидел перед собой широкий полукруглый выход из прохода. Он подошел к краю коридора, и, сделав робкий шаг в само Пекло, остановился. Перед ним намного вперед, вверх, вправо и влево расстилался мрачный мир Пекла, и не было ему так ни конца, ни края. Земля в этом мире была черная и дюже твердая, на ней ничего не росло, отовсюду долетали вопли и душераздирающие крики черных душ, тихое шипение и удары кнута. И если в коридоре был хоть и не приятный, но все же запах, то в самом Пекле ничем ни пахло и даже ни воняло. В самом пекельном царстве запах отсутствовал, свет же здесь ничем не отличался от света в проходе и был такой же мрачный и блеклый, правда, откуда-то сверху на землю опускались какие-то черные, тонкие лучи. Святозар поднял голову, посмотрел вверх и увидел мрачное, серое небо, словно покрытое темными, грозовыми тучами. Там высоко в пекельном небе курился густой сине — бурый туман, а прямо на этом клубящемся дыме, сидел или висел овальный, черный, плоский предмет из коего и выходили черные, тонкие лучи. Сам же предмет поблескивал изнутри синими искорками. Рядом с этим предметом поместились трех — и четырехугольные, черные, выпуклые звезды, которые также поблескивали синими искорками. Этих звезд на небе было много, а чуть-чуть дальше от овального предмета, висел еще один, похожий на молодой, серповидный месяц, у которого был слишком загнут кверху нижний конец. Этот напоминающий месяц предмет, был тоже плоским и темно-синего цвета. Святозар долго смотрел вверх на небо и пришел к мысли, что таким образом Чернобог поместил на свое пекельное небо: черное, овальное с лучами солнце, трех — и четырехугольные звезды и синий месяц, наверно стараясь создать в своем мире, что-то похожее на творение Рода и Сварога — прекрасную Явь. Но судя по всему свое творение он так и не закончил, потому и солнце, и звезды, и месяц были совершенно безжизненными, хотя овальное солнце испускало из себя черные лучи. Святозар постоял еще немного, «полюбовался» на творение Чернобога, и пошел вперед, с любопытством рассматривая все кругом.

Несмотря на царящий в Пекле сумрак, наследник смог разглядеть стоящий справа, вдалеке высокий, круглый дворец, который заканчивался полукруглой крышей. Этот дворец был настолько высок, что его крыша оканчивалась где-то в поднебесье, и возле нее курился бурый туман. Во дворец вели большие одностворчатые закругленные наверху двери. Они были выкованы из железа, но чернота их и какой-то нелепый кругло-квадратный рисунок, делали их безобразными. Прямо над этими дверями находились два высоких, узких, решетчатых окна с таким же, точно как и на двери, закруглением наверху, вместо стекол в окна была вставлена какая-то бурая плавно двигающаяся материя. Сам дворец был землисто-серого цвета, и почему-то колебался, да вздрагивал, будто живой, покачиваясь из стороны в сторону. Покачивались и вздрагивали не только стены, не только крыша, но, и сами двери, и широкая многоступенчатая лестница, ведущая к дверям. И все это сооружение еще и издавало, тихий поскрипывающе-булькающий звук.

Святозар потрясенный увиденным качающимся сооружением, повернул голову направо, и оторопело замер, узрев такой же нелепый, вздрагивающий и качающийся дворец. Только этот дворец был похож на вытянутый кверху колпак. Входом во дворец служила покосившаяся деревянная дверь, она была весьма высокая и закругленная сверху, а прилежащий к ней узкий, но зато очень длинный порог заканчивался широкой, четырехступенчатой лестницей. Этот дворец был усеян маленькими, круглыми окошками, внутри которых не было ни стекол, ни бурой ткани, лишь деревянные решетки образующие, многократно повторяющиеся квадраты, от большого касающегося углами проема окна, до самого маленького, наклоненного как-то в бок, и цепляющегося за предыдущий квадрат своими острыми углами. Дворец был серо-каштанового цвета, не менее высокий, чем левый, и наверху он венчался похожим на посох Пана, круглым предметом на тонкой ножке.

Наследник еще какое-то время рассматривал дворцы, а после пошел вперед, и вскоре увидел перед собой на возвышении прямоугольную площадку. В длину эта площадка не превышала двух с половиной саженей, а в ширину была и того меньше, сажени две. Она была выложена из темно-серого, плоского камня и гладко обтесанная, по углам площадки стояли четыре узких, прямоугольных в два аршина высотой столба, с неглубокими выемками на вершинах, в которых горел голубовато-белый огонь.

В середине возвышения находился четырехугольный, низкий стол и в длину, и в ширину он был не более двух аршин. Укрытый сверху красной материей, похожей на парчу, и с покоящейся на ней черной скрученной веревкой и длинным, тонким кнутом, горящим голубовато-белым огнем.

Святозар обошел возвышение по краю, остановился подле столба, посмотрел на голубовато-белый огонь, и почувствовал легкое дуновение холодного, обжигающего пламени. Благоразумно отступив назад, он огляделся. Пекло было наполнено звуками боли и страданий черных душ, их криками и воплями, но почему-то никого не было видно ни самих душ, ни даже дасуней. На земле не проглядывались ни дороги, ни тропинки, лишь черная, твердая поверхность, и полное отсутствие запаха кругом. Постояв немного, наследник принял решение идти вперед, туда откуда слышались вопли и скрежетание.

Он прошел верно совсем чуть-чуть и увидел впереди, справа от себя, какие-то полутемные очертания, а прибавив шагу, вмале смог разглядеть, что очертания есть не, что иное как черная, каменная стена, которая начиналась где-то позади него и уходила далеко вперед. Сама стена в высоту была аршина четыре, с выступающими острыми краями камней, подогнанными впритык друг к другу. От этой стены шел необычный монотонный звук, что-то вроде бы-бы-бы. Святозар подошел вплотную к стене и приставил к ней ладонь, теперь бы-бы-бы не просто слышалось, а даже ощущалось через пальцы, кои тревожно принялись вздрагивать, а душа наследника внутри него почему-то горько заплакала… да, так, что стало тяжело дышать. Святозар поспешил убрать руку со стены, и тогда душа, всхлипнув, затихла, а наследник неспешно пошел повдоль каменной постройки. И опять ничего кругом не происходило, и никого не было видно, лишь монотонное бы-бы-бы за стенкой, и внезапно появившийся тонкий запах крови.

Святозар долго шел вдоль стены, от монотонного бы-бы-бы и запаха крови, его стало мутить. И он решил покинуть неприятную стену, да повернув немного налево, пошел в этом направлении. Но вскоре вновь увидел какие-то сооружения, а подойдя ближе, остановился, и, закрыв рукой рот, так, чтобы не было слышно, засмеялся. Перед ним было еще одно создание Чернобога — его сад. Но также как помещенные на пекельное небо солнце, звезды и месяц были безобразны, точно также и сад, лежащий перед Святозаром, был отвратителен. Да ко всему прочему, в этом саду вельми сильно пахло какой-то гнилью. Наследник перестал смеяться, и, закрыв нос рукой, стал дышать через рот, лишь бы не ощущать эту гнилостную вонь. Черная земля в саду была покрыта бурыми растениями, но это была не трава, это были не цветы и не кусты, это было, что-то доселе не видимое наследником. Не высокие, похожие на весла гребцов растения, покрытые тончайшей, бурой шерстью, волнообразно колыхались, на верхушках этих растений находились не глубокие впадинки, похожие на рты. Рядом с этими растениями росли другие, они были серого цвета, на длинной, плотной ножке со складчатой шапкой наверху, эти растения, чем-то напоминали грибы. Они беспокойно наклонялись вперед и назад, как — будто кланялись и каждый раз прикасались к первым растениям своими шапками, а те широко разевая впадинки-рты, пытались ухватить грибы за складчатые шапки, и некоторым как заметил наследник, это удавалось. Лишь только впадинка — рот хватала такую шапку, второе растение начинало яростно дергаться и вырываться, а вырвавшись на миг, затихало, но через некоторое время опять начинало кланяться. Невдалеке от первого и второго растения, росло еще одно, и Святозару почему-то подумалось, что это был цветок, потому как тонкий, черный стебель венчался двумя смыкающимися круглыми створками. Снаружи эти створки были черные, а внутри голубовато-белые. Створки все время двигались, вначале они широко раскрывались, показывая голубовато-белый, словно пылающий огнем, свет, засим смыкались и тогда выпрыгивающий из створки огонь, пробегал по стеблю, перебегая на растущие рядом растения, и, покрывал их от верхушки до кончиков, голубовато — белым огнем, превращая растения в ледяные сосульки. Этих растений было немного, и они при помощи узких листов, прикрепленных к стеблю, ползали по земле. Когда эти цветы приближались к новым жертвам оледенения, то первые растения пытались своими ртами ухватить его за стебель или лист, а ухватив яростно дергали, так что цветки падали на землю ударялись о нее, а их круглые створки отлетали от стебля и раскрывшись, да выпуская голубое пламя вверх, каменели на месте. Вторые же растения, со складчатой шапкой на верхушке, старались тоже повредить цветок, и сбить его своей сморщенной шапкой на землю. Вблизи от стволов деревьев росли еще одни невысокие растения, больше похожие на березовые сережки, они имели удлиненный вид, да косматые, спадающие вниз нити. Эти сережки были буро-серого цвета и своими нитями оплетали обок растущие с ними растения. Все растения в саду Чернобога вели постоянную борьбу, пытаясь, или сожрать, или заморозить, или столкнуть, или оплести друг друга.

Деревья в саду были также безобразны, как и растения. Все они были низкими, едва превышая сажень в высоту, с уродливо-корявыми стволами, без листьев, а иногда даже без веток. Одно из них особенно поразило Святозара, на этом дереве серого цвета, совсем не было листьев, но зато имелось множество стволов, тесно переплетенных между собой и венчающихся длинными, изогнутыми, под прямыми углами и направленными в разные стороны ветками. На самих ветках висели похожие на слизняков, какие-то склизкие, черные плоды, от коих иногда отрывались маленькие, по виду напоминающие вишневые ягоды, кусочки и падали на землю, где их тут же подхватывали растения с впадинками-ртами и глотали, при этом увеличиваясь и утолщаясь в несколько раз. Немного подальше от многоствольчатых деревьев росли другие деревья, они были тоже невысокими, но зато с очень толстым стволом, и не менее толстыми, и словно обрубленными ветками, а со стороны казалось, что это кто-то неумело обрубил его крону. Местами на обрубленных ветках висели такого же цвета бурые, как ствол и ветки, удлиненные листья с загнутыми вверх или вниз, похожими на когти зверей, зубцами.

Святозар медленно пошел вдоль сада, окруженного почти в сажень высотой, железной решеткой, рассматривая создания Чернобога. Вмале он увидел, еще одно невероятное дерево, оно было немного в глубине сада. Ствол этого дерева был землистым, и утыкан иглами почти пол-аршина длиной, с кроны этого дерева свисали длинные, на вроде бород, тонкие паутины образующие одно сплошное месиво. С этих спутанных паутин еще, что-то, землистого цвета, скатывалось вниз и, касаясь поверхности земли, тихо шипело, выпуская вверх бурый дым. На этих неприятных на вид деревьях наследник разглядел птиц.

Впрочем и на это творение Чернобога, без смеха или без слез нельзя было спокойно посмотреть. Птицы были крупными, точно как вороны и такими же, черными. У них были длинные, серые клювы и огромные крылья, каковые они держали раскрытыми и постоянно ими взмахивали. Порой птицы даже отрывались от ветвей дерева, жаждая непременно взлететь, но им это не удавалось и они, словно нагруженные мешком, тяжело падали на землю. У этих птиц на голове поместился удлиненный хохолок, а сзади вместо хвоста, одно огромное черно-серое перо, но это перо было дюже долгим и широким. И наверно оно было тяжелым, и потому тянуло птицу к земле, не давая возможности взлететь в небо. На этом дереве сидело несколько таких птиц, и они также как и растения вступали в бой между собой, стараясь, столкнуть друг друга с ветвей. А когда кто-либо из них падал на землю, птицы на миг замирали, уставившись на свалившегося, да раскрыв широко свои клювы, кивали головами и испускали звуки похожие на хве-хве-хве. Птица, упавшая на землю, торопливо поднималась на лапы, тревожно поглядывая на растения, покрывающие землю, которые тут же принимались оплетать, замораживать и поедать перья из ее раскрытых крыльев и тела. От той боли несчастная птица начинала очень громко визжать. В первый момент после падения, она еще пыталась сложить крылья и прижать их к телу, но ей это не удавалось. Посему оставив крылья раскрытыми, птица спешила к стволу дерева, и крепко впиваясь в его кору, и цепляясь за пол-аршинные иглы, огромными когтями, лезла наверх, при том ее длинные, раскрытые крылья, подвергались нападкам злобных, земляных растений, а позже цеплялись за торчащие из стволов иглы.

Святозар наблюдая за мучениями несчастных созданий упавших вниз, не останавливаясь, шел вдоль ограждения, качая головой, и все еще дыша ртом, так как запах гнили распространяемый растениями и деревьями, теперь сменился на запах разлагающейся плоти, скорее всего распространяемый именно птицами. Наследник также плотно закрывал ладонями уши, потому что птицы упавшие вниз на землю визжали так гулко, что у него от этого визга гудело и скрипело в голове и ушах, и казалось еще мгновение, и он точно оглохнет. Пройдя еще чуть-чуть Святозар увидел прямо на деревьях со множеством стволов, сложенное из крупных серых и бурых веток строение.

«Гнездо», — догадался наследник, потому как прямо на этом строении сидела огромная двухаршинная птица. У нее была короткая голова, с крючковатым клювом, устроенная на длинной шее, два мощных крыла с тремя большими когтями на концах и с огромными, похожими на ноги ящера лапами, да коротким, ступенчатым хвостом. Голова у птицы была темно-синяя, крылья и лапы черные, а хвост бурым. Птица беспокойно вертела головой, яростно, что-то выкрикивая. Таких сине — головых птиц Святозар увидел с десяток, они все сидели на гнездах и беспокойно голосили, и, что самое удивительное, крик их больше походил на человеческий возглас — эгей!

Когда железное ограждение закончилось, наследник подошел к еще одним строениям, которые как он позже понял, был ничем иным, как зверинцем Чернобога, где в узких, коротких и низких темницах сидели страшные чудовища. Темницы стояли в несколько рядов, и, чтобы разглядеть чудищ Святозар повернул налево и прошелся вдоль одного ряда.

В этом ряду жили разные звери. В первой темнице сидел невысокий зверь с маленькой головой на длинной шее. У зверя было тяжелое, держащееся на коротких задних лапах тело с изогнутой спиной. На передних лапах с каждой стороны находились огромные, серповидные когти, а задние лапы оканчивались копытами. Тело его было темно-бурое и на спине имело короткое оперение такого же цвета. В следующей темнице сидело небольшое полутора аршинное чудище отдаленно напоминающее собаку. Зверь был очень сбитый и коренастый, с бурой шерстью, покрытой грязно-серыми пятнами и полосами, с большой головой, сильными, огромными челюстями, а изо рта его с двух сторон выглядывали верхние, удлиненные зубы. У зверя имелся широкий, плоский, как у бобра хвост, а четыре лапы оканчивались копытами.

Святозар прошел еще дальше и заглянул в третью темницу, здесь сидел огромный похожий на ящера зверь, какого-то грязно-зеленого цвета. У зверя было длинное тело покрытое пластинами, на его плечах торчали толстые шипы, маленькая голова с небольшим похожим на клюв ртом, а короткие лапы заканчивались широкими раздвоенными копытами. Этому зверю было очень тесно в темнице, и поэтому он не мог ни лечь, ни сесть, и все время стоял. Тело покрытое пластинами упершись в решетки темниц, казалось, хотело разорвать свою узницу, толстые шипы и вовсе вылезали сквозь решетчатую крышу. Зверь беспокойно переступал, тревожно топотя по черной поверхности земли, и издавал звуки похожие на жалостливый плач ребенка или старика. Святозар открыл уши и вдохнул воздух через нос, и почему-то вновь не ощутил никакого запаха ни приятного, ни противного, звери Чернобога совсем не пахли, ничем.

Наследник еще постоял возле ящера-зверя и почувствовал такую тоску, словно видел перед собой в темнице не чудовище, а близкого друга, обращенного и замкнутого в тесной узнице. Душа Святозара как-то тревожно сжалась от вида, и самой темницы, и уродливого зверя, и от его жалостливого плача. А миг спустя наследник увидел, как завертелись внутри глазниц маленькие черно-красные глаза зверя, как внезапно замотал порывчато он своей головой, и со всей силы начал толкать стены решеток, и страшно взревев, громко закричал, наверно почуяв Святозара. И тотчас этот рев, подхватили сидящие в других темницах звери, и наполнили Пекло похожими на крики людей воплями и визгами, да начали биться в своих темницах. Святозар развернулся и поспешил убежать из зверинца, боясь, что звери могут вырваться из своих узниц, или его могут обнаружить дасуни прибежавшие на поднятый зверями шум.

Выскочив из зверинца, из которого продолжали нестись крики и вопли зверей, Святозар повернул налево и быстро пошел вперед. Он прошел совсем немного и, наконец-то увидел справа от себя человеческую душу, совершенно черную, лишь кусочек ее плеча, острым уголком, да правая кисть светились нежно-голубым цветом. Она стояла на небольшой выложенной серым камнем площади. Эта площадь была довольно широкой и длинной, но выложена весьма неумело. Камни на ней были плохо подогнаны друг к другу, и между ними зияли неглубокие ямки, и торчала черная земля. В центре площади просматривалось небольшое углубление, а рядом высился каменный столб, венчающийся голубовато-белым огнем.

Около этого столба и стояла душа. Она стояла, опустив вдоль своего черного тела руки и подняв голову, смотрела на небо, да тихо и монотонно, что-то говорила, на мягком, и очень красивом, но непонятном языке, а мгновение спустя также тихо и монотонно принималась шипеть, и вновь переходила на мягкий, непонятный язык. Святозар подошел ближе и прислушался, даже не зная язык он понял, что душа повторяет одно и тоже. Наследник обошел столб и душу по кругу, заглянул в углубление, представляющее из себя, выдолбленную в камне, мелкую ямку на дне которой лежало, что-то черно-зеленое и вздрагивало. Святозар наклонился к углублению пониже и тут же отпрянул назад, так как в нос ударил удушающее-вонючий запах крови и гниющей плоти. Наследник поспешил отойти подальше от этого углубления, и, пройдя по каменной площади, продышался, а продышавшись, почувствовал, что кругом него наново отсутствует всякий запах. Он еще какое-то время шел по каменной площади, а когда она закончилась, огляделся.

Справа от него виднелась каменная, черная стена откуда долетало еле слышимое бы-бы-бы, а слева все еще стояли ряды темниц зверинца, где уже смолкли вопли и рев зверей, и теперь доносился лишь жалостливый плач и повизгивание. Святозар еще раз глубоко вздохнул, прочищая нос от вони, и только сейчас почувствовал легкое дуновение ветерка, опустившегося откуда-то сверху. Но этот ветер не был приятным и теплым, он был обжигающе — холодным. И тотчас вспомнились наследнику Арапайские горы, и поднявшийся там горный, зимний ветер, который сыпал в лицо мелкие, снежные колючки, секущие и режущие кожу лица. Святозар тяжело вздохнул, вспоминая наставников и другов, которые сопровождали его в Арапайских горах, их заботу, тепло и тревогу, и так сильно захотелось увидеть близкое, светлое лицо человека, близкое, светлое лицо чистой души. «Души матери, — сказал сам себе наследник и улыбнулся, а после добавил, — здесь я, здесь я матушка, потерпи немного, скоро увидимся», и быстрым шагом направился в ту сторону, откуда долетали удары кнута и вопли душ, туда к душе несчастной, вмурованной в камень, матери.

 

Глава тридцать шестая

Вскоре впереди себя наследник увидел последний ряд темниц, а справа также резко закончилась бы-бы-кающая каменная стена. Пройдя еще немного Святозар смог разглядеть перед собой двигающуюся длинную вереницу черных душ, они шли в прямом направлении, двигаясь слева в сторону, закончившейся бы-бы-кающей стены. Души были черными, но у каждой из них зрился кусочек светлого места, либо палец на руке, либо нос, ухо, лоб. У некоторых светлой была рука, или даже голова. Светлый кусочек души лучился желтым, розовым, голубым, фиолетовым, зеленым светом. Сами души были похожи на тени людей, только в отличие от теней у души проступали и глаза, и рот, и нос, и короткие, словно обрезанные волосы, и пальцы… все это было черным, и различалось между собой лишь оттенками так, к примеру, черное лицо было более светлого оттенка, чем губы, глаза и нос на нем.

Души шли вереницей строго друг за другом и несли в сложенных ладонях сероватую, похожую на студень жидкость, которая просачивалась через черные ладони и капала на землю. Лишь тем душам у коих были светлые ладони удавалось нести эту студеную жидкость без потерь.

Святозар пошел вперед навстречу веренице, и, пройдя совсем малеша, увидел слева от себя, прямо за двигающимися душами, два квадратных озера разделенных между собой узкой, черной землей. И именно из крайнего, левого озера носили души жидкость. Наследник остановился, и, замерев на месте, наблюдал за душами. Потом он перевел взгляд и посмотрел на озера, понимая, что одно из них и есть жидко-стоячее озеро боли и страданий, которое излечит его ногу. Но вот только какое из них, левое крайнее или правое? Однако об этом, решил Святозар, он подумает позже после того как разыщет и спасет душу матери. Однако, чтобы продолжить свой путь, нужно было миновать вереницу душ, которая шла так плотно, что проскользнуть мимо них было весьма сложно.

Святозар подошел к веренице вплотную, и не сильно толкнув одну душу вперед, шагнул сквозь строй, проскользнув в появившийся проем. Душа, которую толкнул наследник, упала на идущую перед ней душу и зашипела, зашипела, и та на которую упали, и та которая шла следом. Вереница душ остановилась и беспокойно оглядываясь, начала наполнять шипением все кругом. Святозар поспешил пройти вперед, и не зря, потому как в тот же миг точно из-под земли выскочил в черном одеянии с длинным голубовато-белым кнутом служка. У дасуня были козлиные копыта, черные, патлатые волосы и борода, широкие, навыкате, красные глаза, вместо носа черный нарост, похожий на гриб, и огромный от уха и до уха рот, через который выглядывали зеленые, искривленные зубы, и текущие, будто через уши слюни. Служка Чернобога взмахнул кнутом и огрел, стоящие и шипящие души, голубовато-белым огнем, да злобно шыкнул. Души издали громкий вопль, наполненный визгом и болью, некоторые из них зашипели, а другие запричитали на человеческих языках, и, пригнув низко головы, выстроились в вереницу и поспешили нагнать те души, которые ушли к бы-бы-кающей стене. Наследник, остановившись и развернувшись лицом к веренице, видел, как дасунь еще и еще поднимал свой кнут, одаривая черные души ударами, и слышал, как кричали от боли и мучений несчастные грешники. Святозар тяжело вздохнул, наблюдая жестокость служки, который уже так разошелся, что продолжал взмахивать кнутом и бить уже ни в чем не виноватые, и идущие сзади души, а после пошел вдоль вереницы.

Наследник смотрел на двигающуюся от озера к бы-бы-кающей стене вереницу душ и не мог понять одного, почему, все души идут в одном направлении, обратно же никто не возвращается.

Он оглянулся назад думая, что может быть там позади, увидит возвращающиеся души, но вместо душ увидел там нечто другое… то ради чего сюда пришел, а именно поле вечного неприюта. На этом громадном поле, на его черно-серой земле, такой же твердой и неприветливой, как и все кругом находились здоровущие камни с прикрепленными к ним душам. До колена это были уже не души, а камни, начиная же с колен, колебались черные сущности. Правда, у некоторых душ, также как и у ранее видимых в веренице, все же зрились светлые части, но это были лишь крохотные пятнышки. Камни с душами лежали, как попало, кое-где они громоздились впритык, так что соседние души касались друг друга. Эти души яростно размахивали руками, и били друг друга по лицу, телу и голове. Они также хватали соседние души за еле видимые черные волосы, которые в отличие от волос душ из вереницы, были разной длины и короткими, и до плеч, и долгими, а схватив их в свои черные руки принимались драть, дергать на себя, при том не прекращая шипеть. Святозар вступил на поле и неторопливо пошел по нему. На поле дюже сильно воняло какой-то затхлостью и старьем, а от тех душ, которые бездвижно колебались, не поднимая рук и не обращая внимания на соседей, и вовсе тянуло смердящим, тухлым запахом.

Внезапно, где-то вдалеке, справа от наследника, ярко блеснуло желтое пятно. Он стремительно повернул голову, остановился и пригляделся, и тотчас внутри него громко застучало сердце, потому как это желтое пятно было не чем иным как душой матери. Святозар повернул направо, и, огибая камни и валуны, из которых торчали дерущиеся и наполняющие шипением поле, черные души, поспешил к матери. Когда наследник подошел ближе, то увидел, что на не высокой, немного покатой горке лежит большой темно-серый камень, а в нем замурована по колени желтая сгорбленная старуха с длинными, словно бело-желтыми волосами и морщинистым лицом Долы. Лишь только Святозар приблизился к матери, как почувствовал, что наполненный затхлостью и старьем, воздух очистился и на него дохнул аромат свежей земли. Душа матери, до этого глядевшая куда-то вдаль перевела взгляд на подошедшего Святозара и тревожно закачала головой, заколыхалась. Наследник же, шагнув ближе, очень тихо сказал:

— Здравствуй, матушка, я гляжу, ты меня видишь?

— Сыночек, сыночек мой, — зашептала душа. — Не может быть… не может быть… Зачем, зачем, ты, пришел сюда, дорогой мой мальчик. — Дола на мгновение затихла, беспокойно огляделась кругом, и еще тише спросила, — ты, же не умер, или умер? Ты такого странного цвета, не черный, а бурый… Неужели ты умер и попал в Пекло… Нет! Нет! Нет! этого не может быть… Ты, живой… скажи мне живой?

— Живой, живой, я матушка, — поспешил ответить наследник. — Не тревожься. Я пришел сюда, чтобы спасти тебя.

— Спасти? — не понимая слов сына, повторила Дола. Она миг медлила, а после встревожено переспросила, — сыночек, а Эрих, что с Эрихом?

Святозар муторно вздохнул, но увидев, как затрепетала, заволновалась душа матери и просящее протянула навстречу к нему руки, едва коснувшись его волос, сказал:

— Эрих умер матушка… но душа его ушла в Ирий-сад. Отец и прародитель наш ДажьБог указал мне, что я могу спасти и твою душу, поэтому я и пришел. Скоро, дорогая моя матушка, ты уйдешь отсюда в Ирий-сад и встретишься там со своей матерью и сыном, да обретешь наконец-то покой.

— А, ты, ты, сыночек, — испуганно поспрашала мать. — Как ты выйдешь отсюда?… Как тебя сюда отпустил Ярил и зачем… Зачем он позволил тебе, наш мальчик, подвергнуть свою жизнь опасности.

Наследник протянул руку навстречу руки матери и коснулся ее трепещущей ладони, да успокаивающе заметил:

— Матушка, я уже взрослый человек. Прошло шесть лет после твоей смерти… Я победил Нука, убив это подлое существо, которое мучило тебя и Эриха… Тур уже совсем вырос и стал мужчиной, пройдя испытание в Сумрачном лесу. Малуше уже двенадцать лет, а я летом женился на деве, ее зовут Любава и скоро у нас родится ребенок… Матушка, но все эти годы, я думал и мечтал лишь об одном, о том, что смогу прийти в Пекло и освободить твою душу от этих вечных мук. И, вот, я тут, я рядом… Посмотри кругом, еще мгновение и ты покинешь это ужасное, обремененное злобой и страданием место и улетишь туда к своим предкам в Ирий-сад… А, я, матушка, уйду в Явь, и буду жить дальше так, что, родная, не тревожься за меня.

— Но, как, как, ты, сможешь отсюда выйти? — беспокойно прошептала мать.

— Так же как и вошел, через ворота, — ответил Святозар.

— Ворота… а так то, ты, открыл ворота, — догадливо молвила Дола, и опять тревожно огляделась, словно боясь, что их могут подслушать, да убрала руки от волос сына. — Я слышала, голос Чернобога, который приказывал воротам затвориться, слышала как шипели дасуни и бежали из дворца в сторону выхода, — и мать махнула рукой вправо.

Святозар проследил по направлению руки матери и увидел вдалеке смутные очертания черного дворца, похожего на четырехугольную звезду, со множеством кривых высоких башенок, и переспросил:

— Это дворец суда?

— Да, это дворец суда…,- ответила мать, и душа ее нанова затрепетала. — Там сидит сын Коляды и Радуницы, Бог и судья Радогост. Он нарочно сошел в Навь, чтобы честно и справедливо судить и карать всех грешников. — Дола на мгновение затихла, и протяжно вздохнув, чуть тише добавила, — но, я, его не видела. Как только я умерла, ко мне явился черный аист Бака. У него были длинные, черные, толстые лапы, такое же черное оперенье. Только голова и шея были голыми, не оперенными, и кожа там зрилась неприятного болотно-серого цвета. У Бака был огромный, толстый клюв с острым концом. Аист подлетел и схватил меня за голову, — душа матери тяжело содрогнулась. — Он схватил за голову так, что мои очи смотрели в его глотку и видели там кроваво-красную бездонную внутренность. Бака прилетел со мной в Пекло и раскрыв клюв, выплюнул меня на поле. И как только мои ноги, коснулись черно-серой поверхности земли в тот же миг подо мной вырос камень, который поглотил меня до колен… Такие души, как я, сыночек, которые создают сговор с темными силами не достойны не только суда, не только возрождения, но даже того, чтобы быть согнанными в Пекло Богиней Бурей Ягой Усоньшей Виевной, так — то, мальчик мой… И, вряд ли тебе, сыночек, удастся мне помочь… я этого не заслужила.

— Матушка, — шепнул наследник, и, протянув руку, вновь погладил висящую повдоль души руку Долы. — Как, ты, можешь сомневаться в силе и мощи ДажьБога, в его величии…

— Нет, нет, нет, я не сомневаюсь…,- грустно и как-то надрывно откликнулась мать. — Я просто не достойна.

— Матушка, Нук, тебя обманул, — взволнованным голосом, сказал Святозар. — Обманул маленькую девочку, которая больше собственной жизни, больше собственной души любила своего отца. Тебя вела любовь… любовь всепоглощающая, любовь к отцу толкнула тебя на сговор… И именно поэтому твоя душа осталось желтой, именно поэтому, ты, матушка достойна Ирий-сада, потому, что Любовь — это второе имя Богини Лады-матушки, заступницы и небесной матери всего сущего на земле. — Наследник шагнул вперед и протянув руки, крепко обнял трепещущую и почти не осязаемую душу матери, а после отпустив ее из объятий, добавил, — будь свободна, матушка, от вечных мук и страданий. Лети в Ирий-сад к нашим предкам, и никогда более… никогда более, матушка, не создавай сговора с темными пекельными силами.

Святозар отступил назад, глубоко вздохнул, сдерживая волнение, и зашептал заговор: «Золотой волосок морской Богини Волыни впитавшей в себя солнечный свет и тепло Бога солнца Ра, вышедшего из лица родителя всего сущего — Рода, разрушившего золотое Яйцо, явленное самим Всевышним, прояви невиданную мощь и божественную силу, и разрушь сговор созданный между чистой душой Долы, и темным служителем Пекла Нуком, именем ДажьБога, свершись!» Лишь дошептал наследник заговор, тут же направил правую руку вперед, тронув большим перстом волосок, укрепленный на среднем пальце. И тотчас волосок стремительно дернулся и в один морг размотался с пальца Святозара, образовав аршинной длины желто-золотистую молнию. Наследник, крепко держа в руке ярко-переливающуюся молнию взмахнул ею и, отсек желтоватую душу матери от камня. И сейчас же откуда-то из мрачного, серого неба, из самой его вышины, прямо к душе взволнованно-трепещущейся Долы, опустился бело-зеленый луч, с клубящемся на нем голубоватым дымом, и потому лучу спустилась Богиня Буря Яга Усоньша Виевна. Она протянула свою белую, с тонкими, длинными пальцами руку навстречу Доле и когда их руки соприкоснулись, беспокойным взглядом посмотрела на Святозара и негромко крикнула: «Торопись, торопись, свет мой, сейчас сюда прибегут дасуни, беги скорей Святозарушка!». Засим женщины развернулись и быстро улетели вверх по лучу, а мгновение спустя луч пропал. Святозар посмотрел на молнию и увидел, как она распалась на множество желтых крупинок, каковые осыпались на землю и громко зашипев, прожгли в ней огромные дыры. Наследник раскрыл ладонь, в которой сжимал другой конец молнии, и в ней оказались такие же крошечные, желтые крупинки, все, что осталось от волшебного волоска морской владычицы. Святозар шагнул ближе к камню, где столько лет томилась несчастная душа матери, и высыпал сверху на него золотые крупинки волоска — молнии. А когда крупинки грациозно кружась, словно крохи снежинки, достигли камня и упали на его поверхность, то валун неожиданно вспыхнул густым золотым светом, и, заскрежетав, захрустев, лопнул, да развалился на большое количество мелких осколков.

Святозар обернулся и увидел бегущих к камню матери, служек Чернобога с кнутами в руках, как раз с той стороны, откуда он зашел на поле. Недолго думая, он повернул направо и побежал с поля, оббегая камни и валуны в которые были вмурованы, все еще продолжающие драться черные души. Святозар бежал дюже быстро и вмале достиг края поля. Остановившись, чтобы отдышаться, он увидел невдалеке перед собой длинную вереницу душ, несущих жидкость в ладонях, которые сворачивая направо, уходили куда-то прямо вдоль бы-бы-кающих стен. Однако теперь наследник смог рассмотреть, что это были не стены, а длинные, чем-то похожие на конюшни строения. Малеша отдышавшись, наследник прошел вперед ближе к веренице и увидел, что эти строения шли справа и слева. Души же двигалась как раз между рядами этих строений, по широкому проходу. Лицевая сторона строения при ближайшем рассмотрения походила на железную решетку, а крыша и сами стены были каменными. «Темницы», — догадался Святозар… но зачем и для кого эти темницы, он так и не понял. Наследник постоял еще немного, вглядываясь вовнутрь узниц, но ничего кроме черноты не смог там разглядеть.

Святозар оглянулся назад, проверяя нет ли погони. Впрочем погони не зрилось, лишь там, много позади него, возле камня матери беспокойно суетились черные точки дасуней. Он еще чуток постоял и когда дыхание его выровнялось, а в воздухе опять пропал всякий запах, пошел повдоль вереницы к озеру боли и страданий, чтобы наконец-то излечить свою ногу. Теперь он шел не торопясь, ощущая внутри себя ликование души и какую та тихую радость, переполняющую его до кончиков пальцев. Он глядел на черные души, на их ладони в которых они несли жидкость и замечал, что у некоторых ладони были полные, у других жидкость просачиваясь, капала на землю, а у третьих и вовсе ладони были пусты. Души шли друг за дружкой и те на ком было, много светлых мест, тихо шептали на людских языках, а те на ком мало чаще всего шипели. Внезапно наследник увидел, как одна из душ у которой были пустые ладони, злобно толкнула в спину, шедшую впереди нее с зеленой до локтя рукой, душу. Упавшая на соседа душа, хоть и расплескала жидкость, все же не стала ругаться, а поднявшись и выровняв строй, продолжила путь, как-то уж очень жалостливо, сказав на чистом восурском языке: «Эх, что ж опять он толкается и опять все расплескалось, охо…хо.» Затем она повернула голову, зыркнула на сзади идущую и шипящую душу, и широко открыла рот, словно пытаясь этим оскорбить душу соседа. Святозар поглядел на душу восура и тяжело вздохнул, потому как, увы, этой душе он никак не мог помочь.

Наследник двинулся дальше и вскоре дошел до угла поля, а остановившись, принялся оглядываться. Одначе дасуней нигде не было видно, наверно они изучали необыкновенный уход души Долы, и рядом кроме несчастных шипящих и говорящих душ грешников, идущих навстречу ему, никого не просматривалось. Впереди Святозара лежали озера. Пройдя широкий земляной проход отделяющий поле вечного неприюта от них, он медленно подступил к первому озеру и пошел вдоль его края. А дойдя до узкой, черной полосы земли разделяющей два озера, сделал по ней несколько шагов и встал.

В озерах была одинаковая на цвет сероватая студенистая жидкость, но души брали жидкость лишь с левого. Наследник взволновано смотрел на озера. Переводил взгляд с поверхности левого на поверхность правого, и не мог выбрать, какое же озеро есть — жидко-стоячее озеро боли и страданий. Вед показывавшая это озеро, никак его не указала, и теперь Святозар терялся в догадках, не зная, какое выбрать. Он стоял дюже долго, муторно вздыхал, тер рукой лоб, гладил губы, и наконец, решил, что скорее всего излечение находится в правом озере, в том откуда не берут жидкость души.

Святозар еще какое-то время стоял и глядел на озера, на которых даже не колыхалась и не волновалась волна, при этом в воздухе почему-то пахло паленой шерстью, и посем, все же решившись, подошел к краю правого озера. Уже более торопливо он присел на землю, снял с себя чобот, онуч, закатал штанину, и тяжело вздохнув, принялся снимать волшебный чулок. Лишь только наследник снял чулок, как ощутил на месте рубца покалывающую боль, прикусив губу, чтобы не застонать, он положил чулок рядом с онучем на землю. И немедля чулок не ярко вспыхнул да распался на множество золотых крупинок, которые громко зашипев и заискрившись, впитались в землю, образовав на ней огромные дыры. Наследник испуганно воззрился на пропавший чулок, его сердце тревожно сжалось в груди, а миг спустя громко застучало. Святозар взволнованно обернулся, опасаясь, что сияние и искры могли заметить, но души продолжали идти своим путем, а дасуней пока не было видно. Медлить было нельзя и наследник, протянув руку, набрал студенистую жидкость и вылил ее на рубец. И тотчас рубец резко разошелся надвое, оголяя красно-кровавое мясо и белую кость, Святозар зажал левой рукой рот, потому что оттуда вырывался громкий крик боли. Перед глазами поплыл густой белый туман. Наследник порывчато закачал головой стараясь справиться с болью и туманом, и когда дым иссяк, увидел, как из раны на землю потекла густая красная кровь, а черная оземь вдруг вспыхнула ярким лазурным светом. Святозар понял, что надобно спешить. Он схватил онуч, крепко обмотал место раны, дернул штанину вниз, и, натянув на ногу чобот поднявшись, повернулся. Вспыхнувший лазурный свет, так ярко осветил все кругом, что души шедшие вереницей увидев его, остановились, и, замерев на месте, уставились на сияние своими черными глазами. Наследник понимал, сейчас сюда явятся служки Чернобога, и потому надо уходить, туда к проходу и выходу из Пекла. Святозар кинулся бежать с берега озера, тяжело припадая на раненную ногу. Он добежал до вереницы душ, и, растолкав их, устремился вперед.

С каждым шагом нога наследника болела все сильней, тяжело дыша, он на миг замедлил бег, оглянулся назад и увидел все еще безмолвно стоящие души, да бежавших к яркому лазурному свету, со стороны поля и со стороны левого озера дасуней, каковые еще не успев приблизиться к берегу начали нещадно бить души кнутами. Святозар наклонился и приподнял штанину. Онуч обернутый на ране был уже весь кровавый, потрогав ногу, наследник поморщился, и зашептал заговор, пытаясь остановить кровь и хоть на немного снизить боль. Но стоило Святозару дошептать заговор до конца, как рана на мгновенье осветилась лазурным светом. Кровь перестала течь и даже боль слегка притупилась, но эту вспышку света увидели дасуни, потому что обернувшись, наследник заметил, как служки растолкали двигающуюся вереницу душ, и кинулись навстречу к нему.

Узрев бегущих к нему дасуней, Святозар сызнова прикусил губу, и, опираясь на больную ногу, побежал к выходу из Пекла. Но долго бежать он не смог, с каждым шагом боль в ноге усиливалась, и на месте раны уже не просто покалывало, а, что-то дергало и рвалось. Ко всему прочему нога стала замерзать и совсем плохо его слушалась. Добежав до площади, на которой стояла одинокая душа, возле углубления и столба, Святозар споткнулся о небольшую ямку и упал. Приподнявшись и сев на каменных плитах, он почувствовал, как с ноги вновь потекла кровь. Наследник поднял штанину, развернул онуч и потрогал белую ногу, с рваных краев раны малеша сочилась кровь, а рядом с краем раны по поверхности кожи шла тонкая в палец шириной белая изморозь. Святозар посмотрел туда, откуда только, что он убежал. Бежавшие следом служки достигли того места где он заговаривал рану, и упав на колени, принялись обнюхивать землю. Не решаясь больше заговаривать, и надеясь, что холод опоясывающий рану прекратит кровотечение, наследник обмотал вокруг раны онуч, опустил штанину, и, опершись рукой о камни площади, поднялся. И в тот же миг камень под рукой загорелся лазурью, почти в точности повторяя его ладонь. Святозар глянул на сияющий камень, перевел взгляд на ладонь, покрытую кровью, и понял, что именно его кровь и вызывает это лазурное мерцание. Он опять развернулся к выходу и побежал, потому что дасуни увидели новое сияние оставленное рукой наследника, и поспешили к нему.

Наследник то бежал, то переходил на шаг, порой он останавливался, давая передышку ноге, и чувствуя, что силы его покидают, а перед глазами все чаще и чаще плывет густой белый туман. А дасуни бежавшие сзади и точно напавшие на его след, громко шипели, что-то яростно выкрикивали, на ходу взмахивая кнутами, и падая на землю, обнюхивали ее словно звери, да вскакивая на ноги, устремлялись следом за Святозаром. Холод, который возник на месте раны, остановил кровотечение, но в тоже время на ногу было почти невозможно опереться и она, то и дело подворачивалась. Святозар торопился, он миновал зверинец, сад, возвышение и дворцы, но подбежав ко входу в коридор ведущему к воротам, увидел стоящего возле них Пана с посохом в руке и троих служек, у каждого из которых в руках были кнуты. Пан смотрел вдаль на приближающихся к нему дасуней, и громко шипел. Наследник остановился от них в нескольких шагах, тяжело дыша и скривив от боли лицо, но посем затаив дыхание, пошел к коридору, стараясь осторожно протиснуться между двумя служками, да не коснуться их телом или руками. Святозар проскользнул между служками и устремился вперед по коридору, туда к воротам. Но пройдя совсем чуть-чуть, снова остановился, так как идти дальше уже просто не было сил. Наследник подошел к стене и оперся о ее поверхность спиной. «Святозар, иди, иди, ты должен дойти до ворот, надо выйти в проход… а там обязательно кто-нибудь поможет. Ведь главное, ты, сделал, душу матери спас… а нога это ерунда…ерунда, можно спокойно жить в чулке», — сам себе шептал наследник, уговаривая себя идти. Святозар еще мгновение постоял, и, заскрипев зубами, отошел от стены да двинулся дальше по коридору, тяжело волоча, непослушную ногу и на ходу продолжая уговаривать себя.

Через некоторое время коридор повернул направо, потом налево, и, пройдя еще малеша Святозар, увидел каменные, черные ворота, путь к каковым был закрыт. Прямо около них загораживая их спиной, стоял Горыня. Он опустил свои длинные руки к полу, и, расставив широко пальцы, беспокойно водил ими из стороны в сторону, стараясь непременно схватить не видимого врага. Рядом с Горыниными ногами стоял дасунь с кнутом в руках и также, как и великан тревожно метался из стороны в сторону, беспокойно обозревая коридор. Святозар понял, что открыть ворота пока не удастся и решил спрятаться в нише, но в тот же миг, когда он принял такое решение и тяжело ступая на ногу, двинулся к ней, сзади загрохотало, загудело, что-то, наверно сюда к воротам бежали Пан и служки. Наследник сделал шаг, один, другой к нише, и когда уже почти дошел до нее, оперся на больную ногу, а та внезапно дрогнула и подогнулась. Святозар не устояв, покачнулся и упал на стену, туда, где прикрепленная к корню дерева висела душа-осколок Нука. В последний момент стараясь не упасть, наследник вскинул правую руку и схватился за корень, который слегка пригнулся к полу.

Огромные глаза Нука стали еще больше, и в них сильнее засветилась пустая чернота. Он торопливо протянул руку вперед и принялся водить ею из стороны в сторону. Святозар оторвал руку от ствола, выпрямился, но было уже поздно. Мало того, что ствол засветился тусклым лазурным светом, рука Нука умудрилась нащупать волосы наследника, и крепко вцепилась в них четырьмя пальцами. Святозар тихо застонал и попытался вырваться, мотнув головой, однако в это же время в проход выскочили Пан и дасуни, они на морг остановились, глянули на лазурное пятно на корне дерева, перевели взгляды на руку-плеть Нука, которая трепыхалась всеми силами пытаясь удержать вырывающегося из цепкой хватки невидимого врага. И тотчас Пан подскочил ближе к руке Нука, наткнулся всем телом на Святозара и принялся бить его по невидимой голове своим посохом с кругом на конце. И как только Пан попал по невидимому одеянию на теле и голове наследника, покрывающий его изнутри голубой свет, а снаружи буро-серый, треснул и начал кусками отваливаться, осыпаясь вниз. Лишь Святозар остался без защиты, обступившие его со всех сторон шипящие дасуни, взмахнули своими голубовато-белыми кнутами и опутали ему руки. Служки резко дернули за кнуты, и наследник развел руки в стороны. Нук продолжающий держать Святозара за волосы яростно рванул их на себя, вырвав огромный клок из них. Пан отступивший было назад, давая возможность схватить наследника дасуням, вновь подскочил к нему впритык и громко зашипел, изо рта у него вылез раздвоенный, широкий язык, а черные глаза полыхнули ненавистью и злобой. Святозар глянул в эти глаза, да увидел там свою смерть, и внезапно вспомнив советы Бури, громко закричал на языке Богов:

— Вий, аз ваколэ ешла бьеше воель В- И-Й, В-И-Й! Вий, аз ваколэ ешла бьеше воель В-И-Й, В-И-Й!

Как только Святозар принялся выкрикивать имя воеводы, лицо Пана сейчас же покрылось черными, с синеватым отблеском, пятнами, от злобы его надсадно затрясло, и громко зашипев так, что изо рта начали вылетать бурые слюни, он замахал перед лицом наследника своим посохом, и отступил на шаг назад. И в тоже мгновение Святозар почувствовал страшный силы удар по щеке голубовато-белым кнутом и такие же страшные удары посыпались на его спину. С щеки побежала кровь, а удары кнута по спине становились все сильней и сильней, кнуты разорвали опашень и рубаху и теперь рвали на части кожу на спине Святозара, и хотя боль была невыносима, он продолжал громко выкрикивать:

— Вий, аз ваколэ ешла бьеше воель В-И-Й, В-И-Й!

Пан шипел все громче, и водил перед лицом наследника острым концом посоха, пытаясь заставить его замолчать, сзади по спине хлестали кнуты, однако внезапно коридор со стороны Пекла загудел, послышалась тяжелая поступь, точно шло стадо огромных диких туров. Тяжелые шаги, наполняющие проход раздавались все ближе и ближе, удары кнута прекратились, Пан обернулся в сторону приближающегося гула и испуганно оглядев Святозара и дасуней, опустил посох к полу.

Наследник, перед глазами которого временами плыл густой белый с алыми пятнами туман, теперь уже хорошо слышал тяжелые шаги, приближающегося существа, и вскоре коридор наполнился густым, тучным басом, зычно сказавшим на языке Богов: «Зеница зэскэверьё золупка!»

Лишь только Святозар услышал повеленье существа, как тут же закрыл глаза, а мгновение спустя тяжелая поступь уже наполнила весь коридор. Подошедший вплотную к наследнику схватил толстыми, широкими пальцами его за подбородок, и приподнял голову, а потом отер перстом кровь с разорванной щеки, и негромко спросил:

— Тэвся переге? Зеница ёле Ас? ДажьБог ёле сэтко ДажьБога?

— Я, Святозар, наследник восурского престола, сын мощного витязя, внука самого Сварога, светлого и великого ДажьБога, — с трудом ворочая языком, произнес Святозар и тяжело задышал. — Я зову Вия, воеводу пекельного царства!

— Что ж, человек, я и есть воевода Пекла — Вий, — пробасил по восурски голос. — Значит это, ты, человек открыл ворота, разрушил сговор павшей и темной души, позволив ей покинуть наш мир.

Воевода отпустил подбородок наследника и убрал руку, а Святозар все еще не опуская головы и не открывая глаз, поморщил от боли лицо, сглотнул кровь, которая текла из раны на щеке и наполнила рот, да тихо заметил:

— Это была не павшая душа… а душа, которую обманули.

— Нет, не было никакого обмана, сговор был выполнен точно так, как его создали, — ответил воевода и замолчал. А немного погодя, добавил, — Пан, зачем вы его били… погляди кругом, что наделала его кровь… Как теперь, ты, это уберешь?

— Паскопочка, — заговорил дребезжащим и хриплым голосом Пан. — Паскопочка все ототрем, все уберем… но прежде давай, отведем его к господу Чернобогу.

— Ты, что дурашман, что ли? — грубым голосом загудел Вий. — К какому Чернобогу… совсем, совсем, ты Пан, одурашманился… Нет, это ж надо такое придумать… отвести его к Чернобогу. Давно мы войны со Сваргой не имели… ты, что дурафья, да, чтобы никто несмел, говорить Чернобогу, что он тут появился. Неужели ты не понял, дурафья Пан — это сын ДажьБога, погляди, как он на него похож. Да, стоит нам показать его Чернобогу, как тот сразу же начнет очередную безумную войну со Сваргой или на худой конец с его отцом ДажьБогом… Ну, а я, надеюсь, вы все помните, чем закончилась последняя война между Чернобогом и его отцом ДажьБогом… помните?

Святозар слышал, как тревожно заколыхались кругом одеяния дасуней, и они гулко зашипели, а Пан даже как-то протяжно взвизгнул.

— Вот и хорошо, что помните… Так, что ведите его в темницу, в темницу, — добавил Вий.

И немедля служки дернули наследника за намотанные на руки кнуты. Святозар подался вперед, наступил на больную ногу и громко вскрикнув, потерял сознание.

 

Глава тридцать седьмая

Святозар открыл глаза и почувствовал острую боль не только в правой ноге, но и во всем теле. Болели руки, спина, левая щека. Он лежал на спине, на полу, прямо перед глазами наследника нависал бурый, каменный потолок. С большим усилием, преодолевая эту страшную боль, Святозар приподнялся, сел, и огляделся. Слева, справа и сзади находились такие же, как потолок бурые, каменные стены, а прямо перед ним железная, решетчатая дверь. «Темница», — мгновенно догадался Святозар, и, подняв руку, ощупал левую щеку, на которой теперь была широкая, начинающаяся от крыльев носа и заканчивающаяся около мочки уха рваная рана, смазанная каким-то серым, вязким, точно мазь, составом. И хотя рана была большой и рваной, и через нее можно было просунуть язык, но кровь с нее не вытекала. Наследник осмотрел себя, рубашки и опашня на нем не было и руки от плеча до локтя, опоясывали такие же рваные, глубокие раны, местами оголяя белые кости. Эти раны, также смазанные серой мазью, не кровоточили. Святозар застонав, загнул руку и завел ее назад, да провел пальцами по спине, где на коже находились многочисленные рваные раны, смазанные все той же мазью. На правой больной ноге почти до колена была оторвана штанина, а глубокая рана густо смазана, однако даже через мазь продолжала проступать кровь, правда холод, который опоясывал ее по краю пропал, чобот на этой ноге так же отсутствовал. Святозар придерживаясь правой рукой за стену, попытался встать, и когда взгляд его упал на перстень царя Альма, душа наследника тихо вздохнула, потому что прекрасный белый камень теперь тускло горел кроваво-красным светом. Придерживаясь за стену и почти не опираясь на ногу, он дошел до решетки. Торопливо перехватившись за толстые прутья, наследник подтянул ногу, да посмотрел вперед, сквозь широкие решетчатые квадраты железной двери.

Да, Святозар догадался правильно, он находился в темнице. Прямо перед ним двигалась в направлении справа налево вереница черных душ, несших в ладонях жидкость из озера. Его темница была последней в ряду и слева наследник смог разглядеть вдалеке серо-черные очертания каких-то построек, а прямо около стены темницы, касаясь ее одним боком, лежал огромный валун, почти в половину человеческого роста высотой. Около этого валуна стояла черная душа, у которой лишь мочка левого уха была фиолетовая. Это была даже не мочка, а лишь маленькая точка на мочке уха, но которая дюже ярко светилась. Черная душа с фиолетовой мочкой держала в руках длинную, тонкую палку и со всей силы, какая есть в душе, била этой палкой в центр валуна, пытаясь пробить в камне дыру. Но всякий раз, когда палка соприкасалась с поверхностью камня, ее вроде бы острый и твердый конец, становился мягким и изгибался в левую сторону. Душа монотонно и безостановочно колотила палкой в камень, и тихо, также монотонно и безостановочно шипела себе под нос.

Святозар сделал еще пару шагов, держась за прутья двери и подойдя ближе к душе, с интересом наблюдал за ней, но та словно не замечала его, и продолжала стучать по валуну. Наследник перевел взгляд на вереницу душ и пригляделся, да смог различить сквозь нее, темницу напротив, откуда раздавалось негромкое, точно стены его узницы заглушали звук, бы-бы-бы. Вначале наследнику показалось, что черная темница пуста. Впрочем присмотревшись, он увидел, что на самом деле она не пуста, а наоборот полная, вернее переполненная, черными душами грешников, которые стояли там впритык друг к другу и только кивали головами, да безостановочно бы-бы-кали. От вида этих кивающих головешками черных душ, от тонкого запаха крови и гнили, и от их бы-бы-кания по телу наследника пробежала дрожь. Он порывисто вздохнул, и, протянув руку к замку прошептал заговор, чтобы открыть его, но ни замок, ни сама дверь даже не колыхнулись, значит, магия добра была здесь бессильна.

У Святозара закружилась от слабости голова, он вернулся, придерживаясь за решетку, к правой стене и опираясь на нее руками осторожно опустившись, сел, и принялся шептать заговор над ногой, щекой, руками. Одначе его магия в этой темнице не действовала, наверно его нарочно поместили в такую темницу, которая гасила светлую магию, и не позволяла ей сиять и творить добро. Наследник оглядел темницу, она была не большой, сажень в длину и ширину, да чуть меньше четырех аршинов в высоту.

Внезапно Святозар услышал тяжелую поступь воеводы. Вий шел оттуда, куда направлялась вереница душ, и, не дойдя до темницы, остановился и громким голосом, сказал на восурском языке:

— Человек затвори очи.

Святозар тут же выполнил повеление Вия и закрыл глаза, зная, что стоит лишь простому смертному взглянуть в очи воеводы, как он тут же умрет. Вий, судя по многочисленному издающемуся шипению, пришел не один, подойдя к решетке, он остановился, и тяжело задышав, так, словно утомился после долгой дороги, спросил:

— Человек, что с твоей ногой, мазь, которой тебе смазали раны, не останавливает кровотечение?

— Моя рана получена в бою с вашим служителем, сыном Горыни, Нуком, — ответил Святозар, и так как у него кружилась голова, оперся спиной о стену. — Он плюнул туда, и я пришел сюда, чтобы излечить ее в жидко-стоячем озере боли и страданий.

— И почему же, ты, ее тогда не излечил? — поинтересовался воевода. — Ведь ты был около этого озера?

— Когда, я, набрал жидкость и налил ее на рубец, то вместо того, чтобы исчезнуть, рубец наоборот раскрылся и образовалась рана, — пояснил Святозар, и повернул в сторону Вия голову, со все еще сомкнутыми глазами.

— Не открывай только очи, человек, — поспешно молвил Вий. Он малеша помолчал, будто обдумывая, что-то, а посем добавил, — ты, наверно, перепутал озера, и набрал воду не из жидко-стоячего озера, а с правого озера кипучей злобы и слюней… Это очень плохо… очень… Теперь нога твоя никогда не заживет, даже если я принесу тебе воды из жидко-стоячего озера… Что же делать? — протянул воевода. — Совсем не хорошо, что у тебя оттуда течет кровь, она очень опасна для душ которые отбывают наказанье в Пекле… Маргаст, — обратился Вий к кому-то, а Святозар вздрогнул вспомнив народ эрейлийцев и жар-птиц, которых уничтожал колдун, точно с таким же именем. — Что можно сделать, надо остановить человеку кровь, а то иначе он умрет… А если он умрет, то своим сиянием наполнит Пекло так, что и не станет у нас больше черных душ… Помнишь, Маргаст, что было, когда умер здесь Велес… Ну, чего молчишь, Маргаст? — недовольно буркнул воевода.

— Ваша мудреность, — тонким, вроде мышиный писк, голосом поспешно откликнулся Маргаст. — Ваша мудреность, будем мазать его флюпенговой мазью, она не даст крови течь… вы, же видели шептания не помогают.

— Видел, видел, — недовольно заворчал Вий. — Шептания не помогают и флюпенговая твоя мазь, тоже не помогает… Да и вообще никакая это не мазь, а одна сплошная галиматья, никого не лечит, раны не заживают, вздор одним словом, а не мазь. — Воевода опять замолчал, а после негромко заметил, — ах, ты, дурафья Пан, дурафья, зачем так бил кнутом, всего мальчишку исполосовал… Дурашман, ты, истинный дурашман. Маргаст, ну, ты продолжай его все же мазать, да пошепчи еще, может, что-нибудь и поможет…. Пан пошли дасуней, пусть принесут из моего дворца, покрывала и подушки, да устелют ему пол, совершенно мне не надо, чтобы он еще и захворал. Да, и Пан, я вроде сказал, чтобы ты его одел и накормил, почему не выполнено? — внезапно раздался резкий, свистящий звук, точно, кого-то ударили кнутом, и послышалось негромкое, но продолжительное шипение.

Святозар тревожно наморщил лоб, и, отвернув голову от решетки, глубоко вздохнул, потому что и руки, и нога и спина, и щека внезапно так заболели, как — будто кнут прошелся по наследнику, а не по кому-то другому.

— Вот, что человек, сиди здесь тихо, ешь, пей, спи и лечи свои раны, — сказал Вий и прерывисто задышал. — А я буду приходить и смотреть, как ты здесь… И Пан, если сызнова не выполнишь то, что я велю тебе, мой хлыст еще не раз пройдется по твоей спине.

— Что ты, что ты, паскопочка, — зашептал Пан и негромко взвизгнул. — Все исполню, уж поверь мне паскопочка, сам прослежу, сам… ты же меня знаешь.

— Уж, это точно, я тебя знаю Пан, потому лучше и впрямь проследи, — добавил воевода, и тяжело переставляя ноги, да, что-то шипя, направился в ту сторону откуда пришел.

Святозар открыл глаза и увидел суетившихся возле дверей темницы дасуней, и стоявшего среди них, и громко шипящего на всех Пана, с исковерканным от злобы и ненависти лицом. Через некоторое время дасуни принесли широкие, толстые и дюже мягкие серые покрывала, и, открыв решетку, подняв Святозара, да загнав его в дальний угол темницы, устелили ими пол, да накидали вовнутрь темницы с десяток маленьких, серых подушек, а погодя принесли длинную почти до колен черную, плотную рубаху, черные штаны, чулки и деревянные башмаки. Они покидали вещи на покрывала, закрыли решетку и ушли в сопровождении Пана, который все это время с особенной жестокостью тыкал, и колотил своим посохом черную душу с фиолетовой мочкой. Перед уходом он злобно глянул на Святозара и заметил:

— Оденься, и запомни, не очень — то надейся, что Вию удастся скрыть тебя от глаз господа Чернобога, и если ты не хочешь получить кнута из его рук, сиди здесь смирно.

Святозар хотел было сказать в ответ, что-то обидное, но у него так кружилась голова, и совсем не было сил разговаривать с таким подлым существом, посему он лишь одарил его презрительным взглядом и как только Пан и служки ушли, принялся переодеваться. Он снял с себя оборванные штаны, и надел новые, подкатав на правой ноге штанину, чтобы не пачкать ее кровью. Затем надел чулки и на правой ноге завернул его книзу, а немного отдышавшись со стонами и вздохами, натянул рубаху, башмаки решив не обувать, поставил в угол.

Собрав все подушки в одной стороне и подложив их под голову и правую руку, Святозар лег на правый бок, где рука болела поменьше и затих, уставившись в сторону решетки. Души все также продолжали идти вереницей, а душа с фиолетовой мочкой все также безуспешно продолжала бить палкой о камень. Наследник лежал очень тихо, боясь пошевелиться и нарушить возникшее на мгновение безболезненное состояние внутри. Одначе стоило ему пошевелить рукой, как сейчас же заболело все сразу и нога, и руки, и спина, и щека, легкий озноб начал сотрясать тело, словно Святозар вдруг замерз, а сил согреться не было. Чтобы отвлечься от боли и озноба, наследник принялся рассматривать душу с фиолетовой мочкой, которая со стороны казалось такой несчастной и забитой, и нежданно вспомнил слова воеводы: «Твоя кровь, очень опасна для душ, которые отбывают наказание в Пекле». Святозар задумался, припомнил, какое яркое лазурное сияние вызывала его кровь, попадая на черную землю пекельного царства, и порывчато сев, протянул левую руку к правой ноге да ладонью провел по поверхности раны, коснувшись вытекающей оттуда крови. Наследник поморщился от боли, тяжело застонал, на мгновение перед глазами его снова поплыл белый туман с алыми кругами, но помотав головой он прогнал те болезненные ощущение и дым и стал наново подниматься, опираясь на стены правой рукой, а ступив ближе к решетке, обратился к черной душе с фиолетовой мочкой:

— Душа, душа, — негромко позвал он ее, та развернула свою черную голову, с короткими, поднятыми кверху, словно у ежа колючки, волосами, широко открыла рот, при этом не переставая стучать палкой о камень. — Протяни ко мне свои руки и эту палку, — добавил Святозар, но душа продолжала безмолвно взирать на него, точно не понимая.

Тогда наследник сам протянул, навстречу душе, левую руку с кровавой ладонью, через решетку. Та бестолково уставилась на направленную к ней кровавую ладонь, а посем вроде, как сообразив перестала стучать палкой, и осторожно, словно страшась этого, дотронулась до крови кончиками правых пальцев. И тотчас эти кончики пальцев засветились фиолетовым светом. Душа поднесла к своим черным глазам фиолетовые кончики пальцев, и содрогнулась всем телом, как-то гулко охнув. И немедля протянув к Святозару правую руку, провела сначала ладонью по крови, а засим ее тыльной стороной, и тогда же вся правая кисть его засияла фиолетовым светом. Душа вновь протяжно охнула, и, положив палку на камень, проделала тоже с левой кистью, которая мгновение спустя, также ярко полыхала. Святозар придерживаясь за решетку, наклонился и сызнова прошелся по ране ладонью, тяжело застонал, покачнулся, но схватившись правой рукой за прутья решетки, устоял на здоровой ноге. Он покачал головой, прогоняя поплывший перед глазами густой туман, и тихо прошептал:

— Палку, палку дай.

Душа тут же послушалась, и, схватив фиолетовыми руками черную палку, передала ее наследнику. Святозар взял палку, и, зажав в руках, покрыл ее поверхность кровью. И в тот же миг палка вспыхнула и загорелась чистой, неяркой лазурью.

Когда наследник протянул душе лазурно-светящуюся палку, то та вся затрепетала, и, задрожав, поспешно схватила ее, а развернувшись, принялась бить заостренным концом по камню. И теперь эта палка была такой твердой, что ее острый конец, врезаясь в каменную поверхность, начал пробивать в валуне дыру. Душа, что-то монотонно шипела, а после не отрываясь от своего занятия, повернула голову и на восурском языке, с дрожью в голосе, сказала:

— Ах… ах… ах… как же тебя благодарить, как же, как же…

— Кто ты? — спросил у души Святозар. — И, что такое натворил в прошлой жизни, что тебя наказали бесконечным и не выполнимым наказанием.

Душа посмотрела прямо в глаза наследника, и нанова затрепетала, задрожала вся, под его светлым взглядом, и, понизив голос, чуть тише ответила:

— Меня зовут Люччетавий — Джюли, я нелл… Охо…хо, а наказан за предательство и жестокость… Если бы не это фиолетовое пятнышко на мочке уха, единственный добрый поступок, меня бы уже давно не было. — Душа мотнула головой в сторону бы-бы-кающих темниц, и вздрогнув, добавила, — меня бы закрыли в этой темнице, куда закрывают черные души и откуда нет выхода… никогда.

— А куда же деваются те души, которые там закрывают? — поспрашал Святозар и не в силах больше стоять, пошел, придерживаясь за решетку и стены к своим подушкам, да опустившись на них, прилег.

— Они исчезают… исчезают…,- очень тихо и испуганно шепнул Джюли. — Исчезают безследно, словно всасываясь в землю, или растворяясь в стенах. Я не знаю точно, куда они деваются, но то, что они умирают, как души, это здесь знают все… все и я, и души грешников, и дасуни…

Святозар перевел взгляд с Джюли, на вереницу и увидел, как идущие в ней испуганно зыркают на бы-бы-кающие темницы, в коих оказывается стояли, что-то шепча и наклоняя головы, души приговоренные к смерти. Оттого неосознанного ужаса он надрывисто вздрогнул всем телом, опять ощутив озноб внутри себя и дернувшимся голосом поинтересовался:

— Джюли, а кого же ты предал?

Душа не переставая стучать палкой, некоторое время молчала, и все еще не отводя взгляда от лица наследника, протяжно охнув, прерывистым голосом, молвила:

— Я предал веру и Богов… Богов которые нас создали, которые нас научили говорить, писать, читать… которые научили нас сеять и пахать, готовить хлеб и жарить мясо… Богов… — Джюли содрогнулся всем телом так, что палка в его руках дрогнула, повернул голову и уставившись на появляющуюся в камне выемку, продолжил, — я предал наших Богов… Небесного отца Сварога и его сыновей великого Бога огня Семаргла, Бога войны и битв Перуна… Да, я предал Богов…

Святозар лежащий на подушке, сотрясся всем телом, глядя в черный затылок души предателя, и почему-то сразу вспомнил сказ царя альвинов Альма о неллах, вспомнил кровавые жертвы неллов, и не сомневаясь в том, о чем сейчас пойдет рассказ, наполненным печалью голосом, спросил:

— А зачем ты предал Богов? Сварога и его сыновей Сварожичей? Зачем и как?

Джюли покуда молчал, наверно не в силах поведать светлой и чистой душе о своем предательстве, и продолжал стучать палкой по валуну, где уже стала появляться неглубокая дырка. На мгновение он затих, просунул в дыру палец, а после вновь принявшись за свою работу, тяжело и гулко вздохнув, начал свой сказ:

— Мой царь Альби-Сантави — Плюмбания жил много веков назад, а я был у него первым человеком в стране — баскаком. Я ведал сборами податей и надзирал за исполнением царских повелений. Я был очень знатен… Мой царь Альби-Сантави, имея много детей, боялся, что они не дожидаясь его смерти, захватят власть, а его предадут смерти. И, чтобы этого не случилось, он разделил между своими сыновьями, которых было девять, страну, выделив каждому свой город, где бы тот мог править. Но один из сыновей Альби-Сантави, Мелуил — Келсави, решил, что дележ был не справедливый, он напал на своего старшего брата Берцания-Есуания, который правил в более обширных и богатых землях, и захватил его город. Воины Мелуила-Келсави всенародно на площади замучили, а после и казнили Берцания-Есуания. Альби-Сантав узнав о злодеянии Мелуила, и о смерти Берцания поднял свое войско, и, войдя в земли старшего сына, убил мятежников… Убил и собственного сына Мелуила. Но знатные люди, поддерживающие Мелуила, были недовольны своим царем Альби-Сантави и подняли мятеж, началась кровопролитная война, она шла долгие годы, принося неисчислимые беды людям и множество смертей… — Джюли на миг прервался, покачал своей головой и кажется тяжко выдохнул. — Но все же в этой войне победил Альби-Сантави, правда, он очень дорого заплатил за свою победу, потому что потерял в ней еще пятерых своих сыновей, которые были на стороне погибшего Мелуила. Когда Альби-Сантави покарал мятежников, в назидании другим казнив их, а вместе с ними и двух своих сыновей, то решил изменить веру… Ему казалось, что Боги правящие неллами слишком много дают воли народу… потому он — этот народ и позволяет себе выступать против него, самого царя Альби-Сантави… — Джюли вновь прервался и еще сильнее стал стучать палкой о камень, а мгновение спустя добавил, — кто такие Боги… И кто такой он царь Альби-Сантави, и какое право имеют эти Боги решать, за него за царя, какую собирать подать, и какие праздновать дни — так он говорил… Царь решил создать новую веру и новых богов… Тогда, когда он убил Мелуила, и вошел в город старшего сына, пытаясь разыскать тело Берцания-Есуания, то найти тело не смог, оно бесследно пропало… Посему Альби-Сантави придумал легенду, что вроде, как убитый Берцани-Есуания был на самом деле не его сын, а бог, который сошел на землю, пытаясь обратить народ в новую веру, научить людей слушаться царей и знать, и безропотно им подчиняться. И как когда-то Берцания убили, принеся в жертву враги новой веры, а именно его младший брат Мелуил-Келсави, так и теперь неллы должны приносить кровавые жертвы людьми… Альби-Сантави рассказывал нам его приближенным о новой вере, о том, что теперь мы, знатные, сможем сделать из народа яремников и смирить наконец-то, их гордый нрав. Он говорил, что доселе, мы хоть и пользовались золотом и серебром, но должны были все время оглядываться, боясь и страшась гнева народа и Богов, но если мы предадим старую веру и примем новую, то сможем строить золотые дворцы, жить в роскоши, доступной нашему положению… А старые Боги — Семаргл и Сварог, которые не любят излишеств и роскоши, отвернуться от нас, на смену им придет Берцания-Есуания, который разрешит знатным людям — утопать в драгоценных каменьях и расшитых золотом тканях, разрешит есть и пить столько, сколько пожелает наше тело. А народ, запуганный кровавыми жертвами, мы будем держать в смирении и страхе, мы будем их не докармливать и тогда голодные и изможденные, они будут думать лишь о еде и о том, чтобы их не принесли в жертву…. Альби-Сантави говорил, а я и другие сидели и слушали его, мечтая о том, как мы сможем наслаждаться своей силой и богатством, едой и женщинами… И когда царь предложил стать мне первым жрецом новой веры, самым старшим, самым могущественным — пажрецом… я не задумываясь согласился… Мы построили в престольном граде Этуалии огромный дворец, назвали его жрищем и принялись проповедовать новую веру в бога и господа Берцания-Есуания… И знаешь…людям эта вера пришлась по душе, особенно знатным, которые смогли подчинить себе народ, объявив его яремниками, и смирив его страхом смерти…. Долго, долго, я был па-жрецом… уже умер Альби-Сантави, умер его сын Ферлия-Фацо, а я продолжал жить, избирая и отдавая указания приносить людские жертвы. Каждый раз после такой жертвы, я окунал свой правый мизинец в чашу с человеческой кровью и наносил ею знак на правую мочку уха, на правый мизинец руки и ноги, себе и приближенным к жрищу, помечая так избранных на служение новой вере и новому богу Есуанию… Но однажды, уже незадолго перед моей смертью, ко мне привели юного отрока, которого требовал принести в жертву царь — внук Альби-Сантави, Церлицио — Бьелли. Этот юноша не желал признавать нового бога Есуанию и безмерную власть знати… Когда я увидел этого мальчика, внутри меня, впервые за все годы, что-то дрогнуло… и я решил спасти ему жизнь. Мой яремник, которому я передал ключи, ранним утром открыл дверь, выпустил отрока, и помог ему покинуть город. Прощаясь с ним около крепостных ворот, я передал ему коня и мешочек золота… Но отрок, которого звали Мотакиус…

— Как, как, ты, сказал, звали отрока? — перебил Джюли Святозар, услышав знакомое имя, имя которое носил младший сын правителя Аилоунена.

— Мотакиус, его звали Мотакиус, — откликнулся Джюли и с какой-то нежность повторил имя мальчика. — Его звали Мотакиус… Он вернул мне золото, сказав, что его вера в Семаргла не подкупна, затем вскочил на коня и ускакал… Правда, перед тем, как уехать, он посмотрел на меня своими голубо-синими глазами и добавил: «Ты, запомнишь меня — Мотакиуса навсегда, а твой добрый поступок, спасет твою жалкую и погрязшую в жестокости и золоте душу.»- Джюли смолк, словно не в силах продолжать, но покачав головой и горестно вздохнув, сказал, — Мотакиус оказался прав, именно этот поступок и спас мою черную душу. Когда я умер и Богиня Буря Яга Усоньша Виевна черной, острой косой пригнала меня на суд к Богу Радогосту, тот увидев меня, зычно взревел, а я громко закричал… Радогост был человек, с львиной головой… Лев — это огромный зверь, они не живут в Восурии, но обитают в Неллии, далеко на юге… Львы похожи на котов, но только намного, намного крупнее их. У них желтоватая шерсть, длинный хвост, а их самцы имеют огромную, рыжую гриву… это необыкновенно сильный и мощный зверь… да, зверь… Когда Радогост ко мне подошел, я содрогнулся всем телом, и вспомнил все выпитое и съеденное мной, вспомнил все золото и драгоценные каменья, что перебирали мои пальцы, вспомнил потоки крови, что перетекли через мои руки, вспомнил крики и вопли замученных мною людей, а потом я вспомнил глаза Мотакиуса голубо-синие, и в страхе, и ужасе за себя, упал перед Радогостом на колени, а он тихо сказал мне: «Смерть грозит предателем веры! Смерть грозит такой душе, смерть!.. И тебя, черная душа, следует предать смерти, закрыв в темнице… Но ты спас Мотакиуса, отрока из славного рода руахов Аилоунена. Ты пожалел мальчика, который благодаря тебе ушел в южные земли и на берегу Твердиземного моря построит город, и продолжит борьбу за души неллов. И за этот добрый поступок, на твоей мочке левого уха сохранилось маленькое пятнышко света… И это пятнышко спасло тебя от темницы и смерти, исчезновения и разрушения души. Но тебе во век не выбраться отсюда, во веки ты будешь оставаться здесь в Пекле, предатель веры и Богов! Века твоя душа будет стучать палкой по камню стараясь пробить в нем дыру насквозь, и если тебе когда-нибудь — это удастся сделать, ты вновь возродишься в Яви… Но тебе подлая, черная душа никогда не удастся пробить камень насквозь, я об этом позабочусь! А теперь свершись, мое праведное решение!» Радогост держал в одной руке щит с головой быка, а в другой молот Сварога, лишь только он выкрикнул последние слова, то тут же ударил молотом по щиту, раздался страшный грохот и мне почудилось, точно высокий, далекий голос сказал: «По слову Радогоста, по закону Всевышнего, определением Божественным, сбудется!», и в тот же миг с моей черной головы осыпались, мои черные, длинные волосы…

Джюли вновь замолчал, Святозар лежащий на подушках и сотрясаемый от озноба, почувствовал, как заболели сразу все его раны, как застонала внутри душа, точно это его приговорили сейчас, к вечному заточению в Пекле и тяжело вздохнув, спросил:

— И ты, Люччетавий — Джюлли, оказался здесь, неся это страшное наказание… наказание которое не возможно исполнить…

— Да, — еле слышно вымолвил Джюли. — Дасуни привели меня к этой темнице, Пан дал мне палку и указал этот валун… И все… все… все эти долгие века я старался пробить в камне дыру, но безуспешно… а теперь, теперь… благодаря твоей помощи… погляди, погляди, какая глубокая дыра, — и Джюли вздрогнул всем телом так, что заколыхались и руки, и ноги, и короткие волосы.

— А эти души, которые идут вереницей, они тоже несут наказание, — спросил Святозар с жалостью глядя на вздрогнувшего Джюли. — Зачем они несут эту жидкость и куда?

— Они несут воду из жидко-стоячего озера к гостиному двору Чернобога, каждый из них должен принести столько воды, сколько отмерено Радогостом, по свершенным душой грехам…,- начал было Джюли.

Но Святозар приподнявшись с покрывала сел, удивленно глянул на душу и переспросил:

— Гостинный двор? Джюли, ты, сказал гостиный двор?

— Да, около пиршественного зала и сада Чернобога, — и Джюли на миг оторвавшись от валуна, махнул лазурной палкой в сторону двигающейся вперед вереницы душ. — Строится гостиный двор, туда-то и несут души воду из жидко-стоячего озера.

Святозар услышал ответ Джюли и громко засмеялся, его смех наполнил темницу, и, вырвавшись из нее полетел, точно птица вглубь пекельного царства. Души шедшие в веренице испуганно шарахнулись в сторону, на мгновение разрушив строй, но тут же подравнялись и двинулись дальше, а Джюли не менее испуганно зашептал:

— Тише, тише… Разве можно смеяться в Пекле, тебя услышит Чернобог и придет сюда… он все… все слышит и видит…

Наследник закрыл рот рукой, подавляя смех и ощущая, как тело его до этого сотрясаемое ознобом, внезапно согрелось, да так, что на лбу проступил пот. Святозар убрал руку ото рта, вытер лоб, и, улегшись на покрывалах, положив подушку под голову, поинтересовался:

— Ну, ладно, пиршественный зал… я еще могу понять. Могу понять зачем Чернобогу пиршественный зал… Может он там устраивает пиры для Пана и дасуней, и подчует там их, водой из озера кипучей злобы и слюней… Но зачем ему гостиный двор? Двор, где должны встречать гостей… Каких он гостей тут будет встречать, да и вообще, кто захочет прийти в гости в Пекло… Какие люди? Какие Боги?

— Ну, — дюже тихо проронил Джюли, и боязливо пригнув к валуну голову, оглянулся. — Может кто-то и придет к нему в гости…

— Кто-то… кто? — переспросил Святозар, и опять засмеялся, правда, при этом предусмотрительно закрыв рот рукой.

Джюли протяжно выдохнул, и, кивнув головой камню, немного громче ответил:

— Ему Чернобогу видней…Видней, кого он там, как гостя встретит. — Джюли смолк, наверно, что-то обдумывая, а отвлекшись от своих мыслей, продолжил, — наказанные души носят к гостиному двору воду, и при помощи ее дасуни возводят стены.

— А, так вот почему, дворцы около выхода из Пекла вздрагивали, точно живые, — заинтересованно протянул наследник и перестал смеяться. — Они возведены из этой воды… ого…го. Но как же они тогда стоят и не растекаются?

— Черная магия, очень… очень сильна, — заметил Джюли. — Те дворцы около выхода из Пекла принадлежат Пану и воеводе Вию. Насколько я знаю, круглый — дворец Пана, а башенный-колпачный — дворец воеводы Вия. А вода эта, впитывает в себя боль и страдание черных душ, что несут ее, а вместе с черной магией, стены становятся весьма крепкими и мощными, хотя и кажется со стороны, что они колышатся.

Святозар вспомнил безобразные дворцы, и почему-то порадовался тому, что у воеводы, и дверь, и решетки на окнах деревянные, а не как у Пана выкованные из железа двери, а на окнах вместо стекол бурая материя пренеприятная на вид.

— Джюли, — окликнул душу наследник, немного погодя. — А откуда ты, знаешь, что стены те крепкие и мощные? Ты же все время стоишь возле этого камня?

— Нет… я стою здесь не все время, иногда меня, дасуни заставляют работать во дворцах… Правда, об этом никто не должен знать, ни Чернобог, ни Пан, ни воевода… особенно воевода…,- тихо ответил Джюли и с еще большим усердие застучал палкой по камню. Он некоторое время хранил молчание, а затем шепнул, — дасуни идут… еду тебе несут…

 

Глава тридцать восьмая

Услышав про идущих к нему дасуней, наследник приподнялся и сел, опершись спиной о стену. Мгновение же спустя перед решеткой появились дасуни. Их было трое, тот который шел первым на большом прямоугольном блюде нес еду, укрытую черным длинным утиральником. Когда он подошел к решетке, и, остановившись, глянул на Джюли, то тут же замер, уставившись на руки души и крепко сжимаемую лазурную палку. Этот дасунь был с черными, густыми беспорядочно торчащими в разные стороны волосами, без бороды и усов. Кроваво-красные, злые глаза, узкий, вдавленный лоб, и густые, черные брови, нависающие над очами, впалые, точно втянутые в рот, щеки, а вместо носа две глубокие дыры. У дасуня был выставлен вперед и слегка перекошен подбородок, отчего рот его изогнулся дугой, а слева, и вообще губы не смыкались. Дасунь молча, взирал на Джюли, и внезапно, что-то громко зашипел двум другим служкам, которые с таким же злобным любопытством рассматривали руки и палку Джюли. Лишь только дасунь с блюдом зашипел, как те двое служек подскочили к Джюли и резко дернули его на себя, да принялись разглядывать фиолетовые руки и лазурную палку, которую он крепко сжимал в ладонях, боясь, что ее сейчас отберут. Один из дасуней протянул палец и дотронулся до палки, но тут же порывчато отдернул, гулко зашипел и принялся дуть на него. Они грубо толкнули Джюли к валуну, глянули на дасуня с блюдом. Тот вновь, что-то прошипел, да так яростно, что во все стороны изо рта его полетели слюни, и тогда служки принялись маленьким, черным, загнутым, словно крюк ключом, открывать решетку. Святозар сидел и смотрел, как дасуни тяжело скрипя, приоткрыли решетку, а тот, что с блюдом вошел вовнутрь, поставил его на покрывало возле входа. Дасунь неторопливо поднял с блюдо утиральник, и, собрав полный рот бурых слюней, злобно глянув на наследника, плюнул прямо на еду и громко зашипев, засмеялся. Но не успел он развернуться и выйти из темницы, как Святозар, несмотря на боль во всем теле и ноге вскочил с подушки. Он стремительно шагнул к выходу, оперся на здоровую ногу, а больной размахнулся и со всей силы пнул блюдо с едой, при этом громко закричав:

— Забери с собой, подлое змеиное племя, свою еду со своими слюнями.

Лишь нога наследника толкнула вперед блюдо, которое зазвенев, полетело в выходящего из темницы дасуня и стукнуло его по ногам, как тот завизжал, словно поросенок. Служка суматошливо подпрыгнул кверху, а приземлившись на землю, кинулся бежать в ту сторону откуда пришел, на ходу продолжая визжать и подсигивать. Святозар сделал вперед еще один шаг, намереваясь выскочить из темницы следом, но держащие решетку дасуни, увидев его движение, резко закрыли дверь. И пока наследник протягивал руки к прутьям решетки, также быстро ее замкнули, и вытащив ключ, побежали следом за своим собратом.

Наследник оперся рукой о стену и осторожно опустился на покрывало, он привалился спиной к стене и улыбнулся, вспоминая, как визжал дасунь, и как быстро улепетывал из темницы. И еще он подумал о том, что в следующий раз, когда придут служки, надо будет заранее подготовиться, и выскочить из темницы, а там в проходе, уже воспользоваться магией, и может быть успеть добежать до ворот… Ну, а если нет, если не успеет он добежать… значит, так тому и быть… ведь, в самом деле не сидеть же здесь в темнице, вечно, как Велес…

Через некоторое время Святозар почувствовал, как вновь заломила нога, заболело все растерзанное тело, и озноб с новой силой начал сотрясать его. Он положил подушку под голову, и согнул в колене больную ногу, да провел пальцами по ране, оттуда не просто сочилась кровь, а текла потоком. Наследник прошептал заговор, но гасившая светлую магию темница, не давала остановить кровь, и когда перед глазами поплыл какой-то густой серо — красный туман, он перестал противиться, закрыл глаза и забылся тяжелым сном.

Но не успел Святозар, как ему показалось, закрыть глаза и забыться сном, как в тот же миг пробудился, потому что ощутил тяжелую поступь воеводы и прозвучавший громкий голос: «Человек, затвори очи!» Святозар сильней сомкнул еще не открытые глаза, и, приподнявшись, сел, и так как его сотрясал озноб и болели раны, да во всем теле чувствовалась слабость, он оперся спиной о стену темницы. Наследник слышал, как подошел Вий и встал напротив решетки, как зашипели кругом него дасуни и принялись подымать блюдо и разлетевшуюся еду.

— Отворите решетку, — пробасил воевода. — Маргаст помажь ему ногу, погляди как оттуда течет кровь… Помажь и завяжи ее чем-нибудь, да пошепчи… чего ты там шепчешь… али шипишь…

Тяжело скрипя отворилась дверь темницы и вовнутрь зашел Маргаст. Он подошел к Святозару, опустился подле и погодя наследник услышал, как прерывисто тот задышал, да словно зашипел. Маргаст осторожно принялся вытирать рану какой-то мягкой тканью, и дюже тихо пропищал:

— Ваша мудреность, человек, очень холоден… очень…

— А…а…а… — застонал Святозар, и, протянув руку, сказал, — дай, я сам.

— Нет, — громко и грубо заметил Вий. — Это сделает Маргаст… а ты, мне лучше ответь, человек… Зачем ты пнул еду, зачем снял наказание с души этого подлого существа, что века долбит камень, возле твоей темницы?.. Сам Радогост, сын Бога Коляды повелел вечно ему жить в Пекле и долбить этот камень… А ты, что натворил, осветил его палку, дар Радогоста, снял черноту с его рук… Что ты натворил, и кто тебе это позволил, человек?

— Я, воевода, ни у кого и не спрашивал позволения, — морщась от боли, ответил Святозар. — Но я все же думаю, у души человеческой обязательно должна быть надежда на исправление.

— Ты, что Бог, что ли? — гневно проронил воевода. — Бог, ты, чтобы решать, кто может исправиться и кому можно дать надежду.

— Нет, воевода, — отрицательно замотал головой наследник. — Я, как видишь не Бог, а человек… смертный, простой человек… который не может спокойно взирать на чьи бы то ни было мученья.

— Не можешь взирать, закрой глаза, — уже более мягко произнес Вий и переступил с ноги на ногу так, что под наследником заходил ходуном пол. — Эта душа при жизни в Яви была злой, жадной, жестокой, она предала Богов… кстати, твоих Богов человек. Она убивала и пожирала все светлое, что есть в Яви, и она не достойна иметь надежду… Ты очень, светлый и чистый человек, и ты, не должен судить об этих душах по своим душевным качествам… потому, как жалость и любовь в твоей душе простит то, что прощать нельзя. Ты, не должен помогать этой душе, и не только этой. Все, кто здесь находятся, заслужили своей грязной и жестокой жизнью — эти наказания… И ты, не должен вмешиваться в эти дела… а то иначе мне не удастся тебя защитить от Чернобога. Ты, слышишь, что я говорю человек?

Святозар тяжело застонал, потому что Маргаст помазав ногу, принялся ее оборачивать в какую-то грубую материю, и негромко ответил Вию:

— Я слышу тебя воевода… слышу.

— Вот и хорошо, что слышишь, человек, вот и хорошо, — довольным голосом, откликнулся Вий. Он малеша помолчал, а погодя спросил, — почему, ты, пнул блюдо с едой? Зачем отказался есть? Ты, что хочешь умереть?

— Нет, я не хочу умирать, — молвил наследник и почувствовал, что Маргаст теперь начал мазать рану на щеке. — И я, не отказывался есть.

— Не отказывался? — удивленно переспросил Вий. — Тогда, как же понять то, что я здесь увидел?

Наследник сидел и молчал, не желая рассказывать воеводе о подлости дасуней, однако внезапно в разговор вмешался Джюли, он перестал стучать палкой и тихим, глубоким, словно вытекающим откуда-то из глубин его души, голосом, сказал:

— Человек не стал есть, потому что дасунь принесший ему еду, плюнул туда.

— Что, что ты сказал? — гневно поспрашал Вий.

— Я сказал, — очень тихо и испуганно, зашептал Джюли. — Дасунь плюнул, плюнул человеку на еду.

— Плюнул…Человек, — обратился к Святозару Вий, и наследник услышал в голосе воеводы звон, словно соприкасались клинки мечей. — Душа говорит правду? Дасунь плюнул в твою пищу?

Святозар не хотел отвечать воеводе, но потом подумал, что если не подтвердит слова Джюли, то Вий может рассердиться на душу и ответил:

— Да.

— Что, да? — гневно переспросил Вий. — Плюнул или нет…

— Я же сказал — да… Да, это значит плюнул, — не хотя заметил Святозар.

Вий тяжело переступил с ноги на ногу и вдруг громко зашипел так, что у наследника вновь заболели руки и спина на месте ран, а после раздались резкие удары хлыста и дикие визги и вопли дасуней.

— Сними рубаху, человек, — дрогнувшим голосом пропищал Маргаст. И засим принялся помогать наследнику снять рубаху, да осторожно начал мазать ему руки и спину, при этом обратившись к тяжело дышавшему воеводе, — ваша мудреность, человек весь холодный и сотрясается… мои шептания не помогают…

— Да…,- пробасил Вий, и туго выдохнул. — Значит плохо шипишь ты… пошепчи еще Маргаст… Не серди меня.

Когда Маргаст помазал Святозара и пошептал — пошипел над руками и спиной, то услужливо помог одеть рубаху, да поднявшись, вышел из темницы, и, что-то зашипел — запищал воеводе. А Святозар почувствовал, что после шептаний Маргаста боль в щеке, руках и спине почти прошла, продолжала болеть лишь нога.

— Человек, сейчас тебе принесут еду, — начал было Вий.

Но наследник его перебил, и, усмехаясь, сказал:

— Нет, благодарю… есть мне больше не хочется.

Вий же точно не слыша слов Святозара, продолжил:

— Тебе принесут еду с моей кухни и поставят возле входа. Я пойду осматривать темницы, а ты все съешь и выпьешь кубок настойки со смольего дерева.

— Что, я должен выпить? — вопросил Святозар.

— Настойку со смольего дерева, — неторопливо и очень внятно произнес воевода. — Это настойка, хоть и покажется тебе неприятной на вкус, но поможет выжить в Пекле… Ведь сила солнечного нектара, которым тебя напоила Богиня Волыня скоро иссякнет, и ты, тотчас же замерзнешь и умрешь. Маргаст сказал, что у тебя озноб, потому что тело твое очень остыло… А настойка смольего дерева согреет твою кровь и продлит твою жизнь… Ты, человек, все съешь и все выпьешь, а я приду и посмотрю, как ты, справился с моим повелением.

— Я не выполняю твои повеления, — гордо вскинув голову, воскликнул Святозар. — Ты, мне не повелитель Вий.

— Да, человек, я тебе не повелитель, — мягко добавил воевода. — Но я спас твою жизнь, и поэтому хочу, чтобы ты в благодарность мне не разрушал мой мир… Мир, в котором я живу и правлю… — Вий немного помедлил, и наполненным тревогой голосом, продолжил, — много веков назад твой отец, ДажьБог, вступил в борьбу с Чернобогом и уничтожил его. Чернобог умер, и в тот же миг разрушились стены Пекла, погибли все дасуни, черные колдуны, демоны и демоницы, рожденные от Чернобога и его супруги Мары. Погибло на земле зло, погиб мир, в котором я жил и которому я служил… погибло все, кроме меня. Ведь я не порождения зла, я родился от козы Седуни, как и мой брат Бог ночного неба Дый…Посему я остался живым и видел, как сошел на землю Род, как возродил он Смерть и Чернобога, как наслал на землю огонь и воды, чтобы уничтожить старый мир и возродить жизнь заново… Пойми человек, нет жизни без смерти, нет любви без ненависти… Невозможно узнать, что такое добро и свет, не увидев зла и тьмы… Именно поэтому в начале времен Род и создал Явь и Навь, отделил Правду от Кривды, зародил жизнь и явил смерть… Так было, так есть и так будет!!! Будет!!!.. Будет вечно идти бой между тобой и твоим врагом Нуком, между душой светлой и душой черной! И нет в этом бою победителя и проигравшего, нет… да и не должно быть… Потому, как стоит лишь свету уничтожить тьму, добру — зло, как в тот же миг прервется ход самой жизни и погибнет все на земле… Поэтому, мальчишечка, я и не хочу, чтобы тебя видел Чернобог, так как, стоит ему тебя увидеть, он сразу направит твое появление здесь, на уничтожение и разрушение. Посему воеводой у него состою я — Вий, поставленный сюда самим Родом, чтобы следить за исполнением закона… Ведь именно, это и значит мое имя — Следящий за исполнением законов самого Рода, самого Всевышнего.

— Что же, ты, тогда воевода, — с обидой в голосе громко выдохнул Святозар, и так как от озноба пробивающего тело, у него закружилась голова, а перед сомкнутыми глазами полетели красно-черные круги, привалился спиной к стене. — Не доследил, чтобы Нук исполнил сговор с моей матерью в точности, как создавал?

— Нет, — спокойным и ровным голосом, отозвался Вий. — Сговор, как создался, так и был выполнен… Нук взял душу Долы вполон, а она ничего не потребовала взамен… Когда Нук увозил тебя и создал сговор, чтобы твой отец, правитель Ярил, не смог тебя разыскать при помощи магии. Твоя мать потребовала сохранить тебе имя, и Нук выполнил ее требование. Взамен закрыв тебя черным, невидимым для светлой магии щитом.

— Но, Нук, обещал матери, что если та отдаст ему душу, он сохранит жизнь ее отцу Эриху, — заметил Святозар, и, нащупав подушку на покрывале, взял ее руками и прижал к себе, чтобы не так сотрясалось от холода тело.

— Он это обещал, но она этого перед созданием сговора не потребовала от него, — дюже тихо пояснил Вий. — Он ее обманул… что ж, человек, зло оно такое… оно лживое и обманчивое, ему верить нельзя… Но да, ты, верно это и сам знаешь.

Наследник еще крепче прижал к груди подушку и тяжело вздохнул, понимая, что воевода прав… Прав… И зло точно лживое и обманчивое, потому чистые и светлые души соприкасаясь с ним, не всегда могут увидеть эту ложь и разглядеть обман. Наследник малеша помолчал, а потом спросил:

— Воевода, а как ты узнал, что я пил солнечный нектар у Богини Волыни?

— Если бы, ты, его не выпил… ты, бы не смог тут находиться, — незамедлительно ответил Вий. — Умер бы, в тот же миг. Ведь в Пекле души горят в пламени ледяного холода. Здесь нет тепла, нет света… здесь холод и мрак… Души тут видят мрачные потемки и ощущают на себе ледяной холод… — Вий смолк, и опять тяжело переступил с ноги на ногу, громко зашипел и добавил, — человек, тебе принесли еду, ты должен все съесть и выпить… И пообещай мне, что больше не будешь помогать этой душе, что долбит камень… пообещай.

— Нет, воевода, — отрицательно закачал головой Святозар. — Я не смогу дать тебе такого обещания.

— Охо…хо, — протяжно простонал Вий. — Очень жаль… очень… Ну, что ж ешь тогда и пей настойку, чтобы не умереть… Да и еще, будь пожалуйста очень осмотрителен в своих поступках, чтобы Чернобог не узнал, что ты здесь.

Святозар услышал, как закрылась, заскрипев решетка и тяжело ступая, ушел вправо Вий. Наследник открыл глаза и увидел стоящее рядом с ним прямоугольное блюдо укрытое черным утиральником. Он положил на покрывало подушку, дотоль прижатую к груди, и, протянув руку, убрал утиральник. На большом, бурого цвета, прямоугольном блюде лежал огромный кусок жареного мяса, похожий на длинную кишку, а в глиняном кубке, усеянном снаружи ярко-зелеными крапинками яшмы, находилась серебристая жидкость. Святозар взял кубок, поднес его к носу, и принюхался, и хотя в его темнице стоял запах сырости и будто перегнившей листвы, да травы, но от настойки совсем ничем не пахло. Когда наследник пригубил жидкость, которая на вкус оказалась дюже терпкая и горькая, то сделал над собой огромное усилие, чтобы сглотнуть то, что набрал в рот, а после громко закашлял, точно поперхнулся.

— Бе…бе… какая гадость, — заметил Святозар, обращаясь к настойке и сморщил лицо.

— Может и гадость, человек, — откликнулся Джюли, на мгновение, обернувшись, и увидев перекошенное лицо наследника, и кубок в его руках. — Но тебе стоит послушать воеводу и выпить настойку со смольего дерева до конца, иначе ты замерзнешь здесь… в этом обжигающем холоде.

Святозар посмотрел на Джюли, перевел взгляд на кубок и тяжело вздохнув, принялся пить настойку. Когда он сделал последний глоток, то поспешно закрыл себе уста рукой, потому как настойка просилась наружу, наследник передернул плечами и сглотнул то, что осталось во рту. И протяжно выдохнув, поставил кубок на блюдо, да оторвав кусок жаренного мяса, засунул в рот. Но так как слева в щеке находилась дыра, наследник положил кусок кишки на правую сторону рта и стал неторопливо пережевывать. Неизвестно, что это была за еда, и хотя она была похоже на мясо, но вкуса у этой еды совсем не было. Так называемая кишка была не соленая, не сладкая, не кислая, не горькая, проще говоря, никакая. Святозар скривил губы, не ощущая ничего во рту, казалось, что он жует кусок материи… но наверно, подумал он, у куска материи все же был какой-нибудь вкус, а в данном блюде вкус совсем отсутствовал.

— Что это за гадость? — замотав головой, произнес Святозар, и, подняв кишку с блюда, принялся ее разглядывать. — Это же невозможно есть, здесь нет вкуса, точно я жую тряпку…

— Надо было сначала поесть, — откликнулся Джюли. — А потом пить… наверное…

— Ты, думаешь, что вкус этой еды, перебила настойка? — спросил Святозар, и, вернув кишку на блюдо, вытер со лба проступивший на нем пот.

— Я точно не знаю, но видел, что дасуни, сначала едят, а уже после пьют, — вздыхая, пояснил Джюли. — Надо было тебе об этом сказать, человек.

— Странно, что дасуни тоже пьют эту настойку, — удивленно отметил Святозар, и почувствовал, как тело его изнутри наполнилось жаром. — Они, что тоже тут мерзнут?

— Не знаю, человек, не знаю, — тихим голосом, ответил Джюли.

— Святозар, Джюли. Меня зовут Святозар, — сказал наследник и поковырял пальцем в кишке, стараясь разобрать, что же это вообще раньше было.

— Хорошее имя, Святозар… красивое… очень красивое…,- отозвался Джюли, не на миг, не отрываясь от своей вековой работы.

Наследник расковырял кишку, и увидел в середине ее тонкую, белую кость, похоже, это все же было мясо. Он уже было решил не есть эту безвкусицу, но желудок внутри него так стонал от голода, да и не хотелось проявлять не уважение к воеводе, потому Святозар пересилил себя и стал отрывать небольшие куски мяса и засовывать их в рот. Наследник съел почти треть кишки, и внезапно почувствовал, что еще один кусочек и все, что он с таким трудом запихал в желудок, сейчас окажется на покрывале. Посему торопливо утерев утиральником губы, накрыв им остатки еды Святозар отодвинул от себя блюдо к решетке. Затем он подложил под больную ногу, обернутую грубой, черной материей, подушку, и сказал, обращаясь к душе:

— Джюли, спасибо тебе, что рассказал про плевок того дасуня.

— Эх, Святозар, — тихо вымолвил Джюли. — Какие могут быть спасибо… Это тебе спасибо, за то, что дал мне надежду…Знал бы ты, как мне хочется вернуться в Явь, как хочется вновь вдохнуть воздух земли, ощутить легкий ветерок и соленые брызги моря на лице, хочется глубоко вздохнуть и заплакать, а потом… потом засмеяться.

— Знаешь Джюли, — заметил Святозар, посмотрев на черную, черную душу сзади. — Ты, такой черный, даже страшно подумать, что будет если ты вновь возродишься… Ведь даже если ты пробьешь дыру в этом камне, ты не станешь добрее и светлее, ты останешься таким же черным…

— Но, у меня, Святозар, погляди, — ответил Джюли, и, оторвавшись от своего наказания, повернулся к наследнику и показал две светящиеся фиолетовым светом руки. — У меня теперь светятся руки.

Святозар тяжело вздохнул, и, улегшись на покрывало, чуть слышно проронил:

— Они светятся благодаря моей крови, а не благодаря тебе. Ты, ничего не сделал, чтобы стать светлым… Лишь однажды ты спас Мотакиуса и все… Мотакиуса из славного рода руахов, некогда великого правителя Аилоунена… А, ты, знаешь Джюли, что твои предки когда-то были рождены самим Богом Семарглом, и назывался ваш народ по-другому.

— Приолы, — возвращаясь к своему занятию, откликнулся Джюли. — У нас всегда было двойное название неллы-приолы, точно также, как и двойные имена Люччетавий — Джюли.

— Нет, — выкрикнул Святозар и приподнялся на руке, облокотившись о покрывало. Он мгновение помедлил, пытаясь справиться с дрожью в голосе, и чуть тише добавил, — я когда-то знал вашего великого правителя и кудесника Аилоунена. И я знал ваши народы — руахи, приолы и гавры… У вас всегда было одно название народа — приолы, один правитель и один прародитель Семаргл… И имена у вас были не двойные, а такие же как и у восуров… Одно имя, один народ… Предатели… предатели вот кто вы, — возбужденно сказал наследник. — Вы стали предавать отца вашего и Бога Семаргла задолго, до того времени, как сменили веру… И все это делалось постепенно, и все это делала ваша знать и царь, погрязшие в жире и злате… А все, потому что не было в их сердцах света и любви… поэтому, поэтому и ты, Джюли такой черный… что мне даже больно на тебя смотреть.

Святозар замолчал, опустил на подушку голову и тяжело вздохнул. После того как Маргаст пошептал и помазал раны, боль в теле прошла, а после смольей настойки тело покинул озноб, настойчиво болеть продолжала лишь нога. Теперь же когда он так возбужденно сказал Джюли про предательство, нога не просто заболела, а еще и задергала, загорелась изнутри. Святозар содрогнулся всем телом и от боли, и слабости сомкнул глаза, и перед ними проплыло заплаканное лицо Любавушки, ее ярко-зеленые глаза, нежные, алые губы, тихо шепчущие ему: «Любый мой, любый, свет моей души, счастье мое, жизнь моя, не уезжай Святозарик, не уезжай… Чует душа моя беду, чует… Не покидай нас с малышом… молю тебя…» Святозар как-то горестно, порывисто вздрогнул и провалился в глубокий черно-алый дым. Но мгновение спустя черно-алый дым рассеялся, наследник увидел бело-зеленый луч с клубящемся на нем голубоватым дымом. И потому лучу к нему спустилась женщина, высокая, с длинными до земли светлыми волосами, небесно-голубыми глазами и в бело-золотом одеянии, она остановилась так близко, что Святозар почувствовал как быстро, быстро забилось внутри него сердце, как заволновалась его лазурная душа.

— Бурюшка, я, что умер? — тихо спросил наследник, чувствуя, что он задыхается.

— Нет, нет, свет мой, нет любушка мой, Святозарушка, — прошептала Буря Яга и оглянулась. И только теперь наследник увидел, что там за бело-зеленым лучом находится тьма, непроглядная черная тьма, которая точно приближалась к свету, желая его пожрать. — Ты жив, жив, Святозарушка, — тревожным голосом добавила Буря Яга. — Я пришла лишь на мгновение… я принесла тебе послание от ДажьБога… Сюда в Пекло никто кроме меня не может проникнуть… но свет мой, даже я не могу приходить надолго… посему слушай меня внимательно… слушай, что велел передать ДажьБог… Душа, что находится рядом с твоей темницей, должна излечить тебе ногу, она сможет это сделать… И как только ты излечишься, ДажьБог явится к тебе на помощь, а покуда не предпринимай ничего такого, что может поставить твою жизнь под угрозу и слушай, слушай Вия, он убережет, у-б-е-р-е-ж-е-т…

 

Глава тридцать девятая

Святозар резко проснулся, вскрикнул и порывчато сел. Сердце внутри стучало дюже скоро, верно желая вырваться наружу, пот градом катил с лица, и так тяжело дышалось, вроде не хватало воздуха. Наследник чувствовал, как тревожно вздрагивает больная нога, а перед глазами опять поплыл серый, густой туман. Святозар застонал, и глубоко вздохнул, наполняя легкие воздухом, и сызнова прилег.

— Что с тобой, Святозар, — тревожно спросил Джюли, услышав, крик и стоны наследника.

Святозар взял в руки подушку и вытер ею пот с лица, да прерывисто задышал, так как только сейчас сердце забилось ровнее и спокойнее, а погодя сбивчиво ответил:

— Мне приснился сон… И в этом сне Богиня Буря Яга Усоньша Виевна сказала мне, что ты Джюли можешь излечить мне ногу.

— Излечить ногу? — взволнованно вопросил Джюли. — Но как… Вий сказал, что вода из жидко-стоячего озера теперь тебе не поможет.

— Он сказал… Джюли, — прерывисто пояснил Святозар, все еще делая глубокие вздохи. — Что принесенная им вода не поможет… но… может, поможет… вода принесенная тобой.

Джюли молчал, обдумывая слова наследника, и лишь сильнее стучал палкой о камень. Какое-то время спустя он перевел взгляд на движущуюся вереницу, и внезапно положив палку на валун, побежал к душам. Он подбежал к ним вплотную, сложил вместе свои фиолетовые ладони, и, протянув их к душам, негромко, что-то зашипел. Святозар увидев такое, резво сел на покрывале и уставился на Джюли, который протягивал ладони к душам, настойчиво шипя и выпрашивая воды. Однако души идущие в веренице, или отталкивали руки Джюли, или открывали рты и громко шипели, что-то в ответ. Неожиданно душа с зеленой до локтя рукой остановилась, посмотрела сначала на протягивающего руки Джюли, потом на сидящего в темнице Святозара, и еле заметно кивнула головой. А после неторопливо перелила жидкость из своей зеленой ладони в ладони Джюли, каковой тут же развернувшись, ретиво побежал к темнице. Наследник узрев бегущего к решетке Джюли, вскочил на ноги, и, придерживаясь за стены, да прутья решетки, поспешил к двери. Он присел возле двери, размотал черную, пропитанную кровью, материю с раны, и просунул ногу через решетку навстречу Джюли. А тот подбежав к ноге, опустившись на присядки подле, порывисто вздохнул, вроде набираясь храбрости, и вылил воду на рану. Лишь жидкость попала на рану, как в тот же миг, кровь с нее перестала сочиться, края словно обуглились, и маленький кусочек на ней, справа, покрылся плотной болячкой. В тоже мгновение, как кровь перестала течь, и появилась крошечная болячка, у Джюли обе руки до локтя вспыхнули, и стали светиться фиолетовым светом. Джюли обернулся, а Святозар поднял глаза от своей раны и посмотрел на ту душу, которая дала им воду. Теперь на этой душе была зеленой не просто рука до локтя. Эта душа почти вся засияла зеленым светом, не только обе руки, голова, обе ноги, но и все тело ярко горело, лишь на голове у нее, как у ежика иголки, торчком стояли черные волосы.

«О, Боги мои!» — на восурском языке, громко закричала душа, и принялась ощупывать себя руками. Души, которые шли за душой-восуром следом и были остановлены ей, ошарашено уставились на это сияние, но тут же словно из-под земли появились три дасуня. Они увидели сияющую зеленым светом душу и кинулись к ней, взмахнув своими кнутами, покрытыми голубовато-белым пламенем. Дасуни оплели ими руки души-восура, и поволокли ее в сторону дворцов Вия и Пана. А третий дасунь размахнулся и ударил длинным кнутом остановившиеся души, которые тут же выровнив строй продолжили свой путь, стараясь догнать ушедшую намного вперед вереницу.

Лишь только дасуни появились, как Джюли вскочил на ноги, и, подбежав к валуну, схватил лазурную палку и вновь принялся за свою работу. Святозар также поспешно втянул ногу обратно, и, поднявшись, придерживаясь за решетку и стены, направился к своим подушкам. Усевшись на прежнее место, наследник оперся спиной о стену, и принялся осматривать ногу. Он осторожно потрогал рану и улыбнулся, потому как рана хоть и болела, но все же… все же была излечима… И он… он — Святозар, даже здесь в этом Пекле не был покинут своими Богами, своим отцом ДажьБогом.

Дасунь, который бил зазевавшиеся души кнутом, еще несколько раз взмахнул им, окатив хлесткими ударами их спины, а затем направился к валуну Джюли. Он сдержал свою поступь в шаге от валуна, и узрев его фиолетовые руки до локтя, страшно зашипел, стремительно взмахнул кнутом и начал бить его концом Джюли по спине.

— Не смей, не смей, — громко закричал Святозар, и, вскочив на ноги, кинулся к решетке. — Не смей его бить, а то… а то… а то я скажу Вию, что ты плевал на меня… И тогда он будет бить уже тебя, своим хлыстом, по твоей уродливой голове.

Дасунь уже было наново занесший кнут над Джюлем, услышав слова наследника, опустил его. Он мрачно глянул своими черно-красными глазами на Святозара, скривил длинные, от уха до уха, губы и пошел вперед, по движению вереницы, начав с особой жестокостью хлестать кнутом души грешников.

— Больно, Джюли, — спросил Святозар, и, прижавшись к решетке лицом, протянул к нему руку и дотронулся до холодного, черного плеча души.

— Нет, — закачав головой, восторженным голосом ответил Джюли. — Так приятно…

— Что приятно? — не понял душу наследник.

— Добро творить приятно, — откликнулся Джюли. — Так приятно… я даже этого и не знал никогда… не знал.

— А…а…а…,- протянул Святозар и улыбнулся, посмотрев на радостно вздрагивающего и восхищающегося Джюли. — А я уж подумал, что тебе приятно, когда тебя кнутом бьют.

— Эх, Святозар, — все так же восторженно проронил Джюли. — Я даже этого не почувствовал.

Наследник развернулся и пошел вдоль темницы, слегка опираясь на больную ногу и придерживаясь за стену рукой, продолжая улыбаться, радуясь испытанному Джюли счастью. Он достиг стены противоположной решетке, и, остановившись обок, ощупав выпуклую ее поверхность, спросил:

— Джюли, я гляжу, блюдо с едой уже забрали?

— Да, Святозар, забрали. Ты, уснул, а через какое-то время пришел Вий и с ним дасуни, — ответил Джюли и перестав бить палкой по камню, принялся гладить правой рукой левую, нежно касаясь пальцами фиолетового света. — Вий был дюже недоволен, что ты недоел, как он повелел тебе. Но потом увидев, что ты спишь, и тяжело стонешь во сне, заставил Маргаста осмотреть тебя. Маргаст войдя в темницу ощупал тебя и сказал, что ты теплый, а стонешь, оно как болит нога. Воевода приказал Маргасту шептать, чтобы снять боль, и хотя тот был очень недоволен, но все же зашептал. А когда ты перестал стонать, и затих, Маргаст вышел из темницы, и они с воеводой ушли.

Святозар слушал Джюли, а сам с интересом разглядывал выпуклости на стене, которые на самом деле оказались не выпуклостями, а словами на языке Богов. Он провел ладонью по символам, и негромко спросил у души:

— Джюли, ты, знаешь, что написано на этой стене? Видишь тут слова… Одно слово наверху, другое под ним… ты сможешь прочитать?

Джюли оторвал свой взгляд от фиолетовых рук, повернул голову, и, посмотрев на слова, суетливо покачал головой. Он поднял лазурную палку с валуна, и, вернувшись к своему многовековому занятию, добавил:

— Нет, Святозар, я этот язык не знаю.

— Это язык Богов, — пояснил наследник. — Я немного на нем говорю, но читать не умею… интересно, что тут написано?

— Язык Богов… я не знаю язык Богов…,- тяжело вздохнув, ответил Джюли.

— Ты же душа, — заметил Святозар и погладил слова рукой. — Ты, должен знать все языки, и язык Богов тоже.

— Нет… я, черная душа, а язык Богов понимать может лишь светлая душа, — горестно сказал Джюли. — Я же как чернота, знаю лишь языки Яви и язык Пекла.

— Шипение змеи, вот, что из себя, представляет язык Пекла, — раздраженно произнес Святозар. — Шипение змеи… да и наверно, шипение змеи намного мягче, чем язык Пекла.

Святозар замолчал, все еще стоя возле слов и обдумывая, как же открыть их. Затем он дотронулся кончиками пальцев до верхнего слова и зашептал заговор в надежде, что знаки откроются и превратятся в восурские слова. Одначе ничего не произошло, слова начертанные на языке Богов, никак не проявлялись. Наследник стоял и смотрел на слова, нежно поглаживая то, что принадлежало свету и добру, а после он почему-то вспомнил свой бой с Сатэгой, и слезы ДажьБога и Перуна, которые лечили его раны. И тогда Святозар со всей силы стукнул себя правой рукой по ранам на левой руке, громко вскрикнул, на мгновение от боли присел, позволив слезинки вытечь из глаза. Наследник протянул руку, осторожно снял слезинку на указательный палец, и все еще постанывая от боли, нанес ее на слово. И немедля слезинка, словно почка на веточке, набухла, увеличившись в несколько раз, и побежала от начала слова, огибая каждый заворот, загиб и крючочек, а добежав до конца слова, впиталась в уголок последней буквы. И стоило лишь слезинки впитаться в уголок, как в тот же миг, слово нежно засветилось неярким, небесно-синим светом, а буквы стали перемещаться по кругу. А когда они совершили несколько кругов, то внезапно остановились, образовав на восурском языке имя Бога.

— В-Е-Л-Е-С, ВЕ-ЛЕС, — прочитал Святозар, и радостно сказал, обращаясь к Джюли. — Слышишь, Джюли, тут написано — Законная сила над лесом, а знаешь, чье имя так произносится — имя Бога Велеса… Ты, понимаешь… понимаешь, — взволнованно добавил наследник. — Значит в этой темнице сидел сам Бог Велес… вот это да…

Святозар погладил пальцами нижнее слово, ощущая внутри себя, взволнованное состояние души, и снова стукнул себя по ране, а когда из глаза выкатилась слезинка, также как и впервый раз нанес ее на слово. И все вновь повторилось, слезинка добежала до конца слова, впиталась в ее уголок, слово засветилось небесно-синим светом, а после перемещения остановилось. И лишь это слово остановилось, наследник громко вскрикнул.

— Что, случилось, Святозар, — спросил Джюли, и, повернув голову, устремил взгляд на наследника.

— Джюли, ты видишь, эти светящиеся слова? — поинтересовался Святозар и отступил так, чтобы Джюли смог их хорошо разглядеть.

— Святозар, почему ты сказал, что слова светятся? Они какие были темные такие и остались, — пожимая плечами, ответил Джюли.

— Эх, Джюли, Джюли… ты, черный как ночь и наверно, поэтому не видишь небесного сияния, — вздохнув, заметил наследник, и провел пальцами по нижнему слову. — Здесь написано имя — Бог вечно Дарующий Жизнь. Здесь написано имя, моего отца, ДажьБога! В этой темницы он сидел покуда его не вывел отсюда Бог Перун! Теперь понятно почему, эта темница гасит светлую магию… она создана Чернобогом, нарочно для Бога Велеса, и заключает в себе огромное зло… Зло, которое не позволяет внутри себя творить добро и свет…. Джюли, а скажи мне, что там над темницей?

— Этот ряд темниц, — пояснил Джюли. — Упирается одним боком в скалу. Левая стена, и крыша твоей темницы, это кусок огромной скалы. Кажется, что твою темницу выдолбили прямо в ней.

— А, справа, в соседней темнице, тоже стоят черные души? — поспрашал Святозар.

— Я не могу, точно сказать, есть ли там души… но оттуда никакого звука не идет, наверно там пусто… И знаешь Святозар, я никогда не видел, чтобы туда приводили черные души, — произнес Джюли. А погодя понизив голос, почти шепотом досказал, — идет Вий, и видно сразу, он очень, очень сердит, потому как направо и налево хлещет хлыстом дасуней.

Святозар встревожено посмотрел на начертанные на стене имена Богов, и, чтобы снять их неяркое свечение, провел рукой по ним, прошептав заговор, но небесное сияние не спадало. Наследник провел по словам свисающим длинным рукавом рубахи, в надежде, что от черноты они пропадут, но слова, как светились, так и продолжали светиться. Вий подходил ближе, это слышалось по его тяжелой поступи и едва вздрагивающей земле. Святозар повернулся спиной к именам Богов стараясь их хоть немного загородить, и надеясь, что также, как и Джюли, Вий их не увидит. Вскоре воевода потребовал закрыть глаза, наследник улыбнулся, и, сомкнув очи, замер на месте. Вмале Вий подошел к решетке, остановился, да тяжело, протяжно вздохнув, сказал:

— Эх, человек, что же ты, творишь? Ну, в самом деле, зачем, ты открыл слова на стене? Зачем осветил руки, этой черной душе? Зачем полностью осветил другую душу грешника? Уж, я и не знаю, чего ты шалопай, добиваешься?

— Воевода, — ответил Святозар и шагнул вперед, понимая, что Вий прекрасно разглядел имена Богов. От того порывчато шага он тягостно покачнулся, и, чтобы не упасть оперся рукой о стену, а после добавил, — я не освещал эти души, они сами посветлели… Они совершили добро дело и посветлели.

— Доброе дело? — удивленно переспросил Вий. — Это какое же, доброе дело, можно совершить в пекельном царстве, скажи, ты, мне…

— А, ты, посмотри Вий, на мою ногу, — наследник придерживаясь за стену подошел к решетке, опустившись на покрывало, сел и просунув ногу сквозь решетку, показал рану.

Слышно было, как тяжело, то ли присел, то ли наклонился воевода, и прерывисто задышал, да весьма осторожно коснулся пальцем обугленных краев раны и болячки, а поднявшись, заметил:

— Что ж, хоть одной бедой у меня меньше.

Святозар втянул ногу обратно, и, поднявшись, придерживаясь за прутья решетки, восторженно сказал:

— Добро, добро сотворенное этими душами осветило их… значит даже в Пекле. Понимаешь, Вий, даже в Пекле остается надежда стать чище и лучше… остается возможность исправиться и уйти в Явь светлым и чистым.

Воевода гулко цыкнул языком, и словно усмехаясь, произнес:

— Ишь ты, растревожился — то как… Оно тебе это надо… могут эти души стать в Пекле светлее и чище, надо?… Вот же беспокойный какой… Да, и, что толку-то, оттого, что эти души засветились. Покуда они не выполнят наказания положенного им Радогостом, не смогут они возродиться… И ты, мне вот лучше ответь… чего мне теперь делать с этой светящейся душой грешника, ведь он не исполнил наказание, а светится так ярко, что Чернобог его точно заметит… охо… хо. Сколько же ты, человек, доставляешь хлопот.

— А, ты, воевода, дай этой зеленой душе ведро, — улыбаясь, предложил наследник. — И он тогда быстро доставит к гостиному двору, положенное количество воды.

Вий, какое-то время хранил молчание, и негромко хмыкнув, поинтересовался:

— Это, ты, так шутишь, что ли?

Святозар громко засмеялся, но тут же закрыл себе рот рукой, и услышал, как недовольно зашипел на него Вий.

— Да, воевода, — подавляя в себе смех, откликнулся Святозар. — Я пошутил. Но если тебе понравился мой совет, воспользуйся им.

— Очень ты умный, как я погляжу, — пробасил воевода и переступил с ноги на ногу.

Наследник отошел от решетки, и, придерживаясь за стену, вернулся к своим подушкам, да опустился на них и вытянул вперед ногу, потому что та дюже сильно разболелась.

— Вий, — обратился Святозар к воеводе. — А ты, избавься от меня. Доведи меня до ворот из Пекла, я скажу слова силы, ворота отворятся и я уйду… И тебе хорошо и мне, — наследник оперся спиной о стену и тихо застонал, так как рана на ноге опять заполыхала и задергала.

— Если бы ворота не охранял твой враг Горыня, — вздохнув ответил воевода. — Я бы так уже давно поступил… Но Горыня тебя не пропустит, никогда… Радуйся тому, что он плохо стал видеть и плохо слышать, и не смог разглядеть твоего лица и услышать твоего имени, когда тебя схватил Пан… А иначе бы Горыня растоптал, или разорвал тебя, и я бы не успел тебя спасти. Ведь Горыня — он очень, очень сильно ненавидит тебя… Так, что мальчишечка, его больные, полуслепые глаза и глухие уши спасли тебе жизнь. — Вий на мгновение прервался, негромко, что-то зашипел, а после продолжил, — и, я, не смогу тебе помочь выйти отсюда, через пекельные ворота. Но я надеюсь, что ДажьБог не покинет своего сына. И как когда-то Бог Перун, пробил проход и вывел ДажьБога из Пекла, так точно поступит и ДажьБог и спасет тебя, тем более, ты, так на него похож и лицом… и всем остальным… как я погляжу… А пока, я прошу тебя, слышишь человек, прошу, а не повелеваю, будь мудрым и осторожным, только так, мы сможем сохранить твою жизнь… И еще, человек, ты должен питаться. Раны, которые у тебя на руках и спине не заживут в Пекле, и, чтобы у тебя были силы, ты должен есть.

— Вий, — отозвался, до этого внимательно слушающий воеводу, Святозар. — Но это есть невозможно, твоя пища не вкусная. Поверь мне, я и так, впихивал в себя силком твою еду, преодолевая желание, все это выплюнуть прямо на покрывала.

Воевода немного помолчал, тяжело переступил с ноги на ногу и зашипел, в ответ послышалось шипение Джюли.

— Мальчишечка, — обратился к наследнику Вий. — Сначала надо есть, потом пить. Иначе горький вкус смольего дерева сделает пищу безвкусной… Я не подумал, что тебя следует предупредить об этом… Однако я сейчас же дам повеление, чтобы тебе принесли еду, и ты поешь, так как настойка уже впиталась в твою кровь и растворилась на твоем языке… Ты уже так долго находишься здесь, а толком — то и не ел… и я вообще удивляюсь, как ты еще переставляешь свои ноги.

Вий замолчал, и негромко зашипел, послышалось шарканье ног, скрип отмыкаемого замка и наследник услышал, как раскрылась решетка. Воевода тяжело шагнул вперед, встав рядом с вытянутой ногой Святозара, и добавил:

— Человек, я закрою слова, но ты, больше их не открывай.

— Вий, — ответил наследник. — Но черные души их не видят.

— Да, черные души их не видят, ты прав, — согласился воевода. — Но их видят Боги… Я и Чернобог… поэтому, ты, не должен больше их открывать.

— Хорошо, Вий, даю слово, — молвил Святозар, и, протянув к больной ноге руку, стал гладить края раны. — Я больше не открою слова.

— Великазбой рескаво Ас ошлёвке! — громко сказал на языке Богов Вий.

Воевода произнес слова, засим наклонился над Святозар, убрал его руку от ноги и осторожно провел своим толстым, гладким пальцем по краю раны, и тихо спросил:

— Болит нога?

— Болит, — также тихо, проронил наследник. — Но зато не кровоточит, воевода.

— Плохо, что болит, плохо…,- протянул Вий. — Слишком много боли, а боль как известно изматывает человека, а измотанный он быстро слабеет… Мне же надо, чтобы ты не слабел. — Воевода распрямился, тяжело выдохнул и добавил, — странно, что вода помогла… Она не должна помогать, должна была наоборот разрушить твою ногу, после воды из озера кипучей злобы и слюней… Странное все-таки — это добро… этот свет и чистота.

Вий еще раз протяжно выдохнул, и, развернувшись, вышел из темницы, а Святозар подложил под ногу подушку, чтобы та меньше дергала, и чуть слышно поспрашал:

— Воевода, ты еще тут? — и поморщил лицо, потому что внезапно и весьма сильно заболели раны на руках, спине и щеке.

— Да, я здесь, — ответил Вий и затоптался на месте, тяжело переставляя ноги. — Сейчас тебе принесут еду, поставят, и я тогда уйду. Не хочу больше, чтобы тебе плевали в блюдо.

Через некоторое время в темницу принесли блюдо, поставили рядом со Святозаром, и, закрыв двери, воевода, в сопровождении шипящих дасуней, тяжело ступая, ушел к себе во дворец. И как только Вий ушел, раны на руках, спине и щеке сразу перестали болеть, точно Маргаст прошептал над ними свои шептания.

Наследник открыл глаза, посмотрел на стенку, где допрежь сияли имена Богов, впрочем теперь на ней опять находились лишь темные выпуклости. Святозар придвинул к себе ближе блюдо, поднял утиральник и оторвал кусочек от шарообразного мяса, да засунул в рот, и от удовольствия закрыл глаза. Нежное, сладковатое, словно вареный осетр, мясо было очень даже вкусным. После затянувшейся голодовки, наследник почувствовал внутри себя, сильнейшее желание есть, и как всегда, быстро съел все мясо, оголив при этом круглый, розоватый скелет неизвестного существа. Наследник поднял скелет с блюда и принялся его рассматривать. Прямо посередине скелета у существа проходил толстый, длинный позвоночник, к которому с обеих сторон крепились дугообразные, тонкие ребра, сходившиеся впритык друг к другу на обратной его стороне.

— Что это за зверь был? — спросил Святозар и протянул скелет в сторону Джюли, тот обернулся, глянул на розоватый скелет, и, приподняв плечи, пожал ими. — Джюли, — обратился к душе наследник, немного погодя. — А, скажи мне, почему вереница душ, идет лишь в этом направлении? Как же они возвращаются обратно?

— Там под землей находится коридор. Темный, узкий и страшный коридор, — ответил Джюли, и порывисто вздрогнул всем телом. — В том коридоре царит вечная, вечная тьма… тьма и холод. Души несут воду до гостиного двора, выливают ее на постройку и точно по крутому склону летят туда, вниз в подземный коридор. Тот коридор дюже узок, и когда души идут по нему, то касаются плечами его стен, стараясь пробиться вперед, а стены словно сжимаются, пытаясь остановить их движение и сдержать их поступь. И каждый раз… каждый раз когда душа касается такой стены, та обжигает ее леденящим холодом…. Души идут под землей до озера, а дойдя, начинают карабкаться по такому же крутому склону наверх, и, вылезая из этого коридора, вновь встают в вереницу…. Но если какая-то душа не успеет встать в свое время, на свое место, то дасуни тут же ее схватят и приведут на жертвенник, да возложив на него будут сечь кнутами… И это очень, очень больно… поэтому души стараются изо всех сил, карабкаясь наверх по склону, лишь бы не потерять свое место, в веренице.

— Ужас, — содрогаясь и вспоминая стол укрытый красной материей, скрученную, черную веревку и кнут, протянул Святозар. — Ужас… А тебя, Джюли когда-нибудь били там?

— Да, били, — чуть слышно проронил Джюли. — И это очень, очень больно… больно…

Святозар положил скелет существа на блюдо, и, укрыв его останки черным утиральником, посмотрел на Джюли, и наполненным жалостью голосом, вопросил:

— А тебя за что? За что били? Ведь твое наказание, стоять и пробивать этот камень насквозь.

— Иногда Чернобог ходит смотреть на постройку гостиного двора, — пояснил Джюли и испуганно оглянулся, вроде страшась, что их подслушают. — И тогда он заставляет дасуней бить меня, а посем являет Чудо.

— Чудо? — переспросил Святозар. — Какое может являть чудо Чернобог?

— На площади в центре пекельного царства, — начал сказывать Джюли, и оторвавшись от своего валуна и стучания по нему, повернул голову к Святозару, и воззрился на него своими черными глазами. — Стоит великой силы столб, рядом с ним глубочайшая зчаша.

— Чего, чего, ты сказал, — переспросил наследник, перебив Джюли. — Я не понял.

— Ну, так называется углубление — зчаша, — объяснил Джюли. — Около столба и зчаши стоит душа грешника, который когда-то дюже много молил и просил Богов о помощи, но так как они не отклекались, утомленные его постоянным выпрашиванием, он решил молить и просить помощи у Чернобога. После смерти Радогост приставил его к столбу, чтобы он продолжал молить и просить, до тех пор, пока Чудо Чернобога не заполнит зчашу доверху.

— Хэ…,- поморщившись, заметил Святозар припоминая запах исходящий из углубления. — Я видел эту зчашу. Там внутри находится, что-то черно-зеленое и весьма воняет, впрочем как и все в Пекле, — и наследник передернул плечами.

— Это и есть Чудо, — кивнув головой, торжественно молвил Джюли, и, повернув свою черную голову к валуну, вернулся к наказанию. — Чернобог приходит к столбу, дотрагивается до огня ладонью и громко, что-то кричит на языке Богов, который тут знает лишь он, Вий и Пан…

— И еще Горыня, — поправил, Святозар, Джюли, и улегся на покрывалах, подоткнув под спину подушки.

Джюли перестал стучать палкой, развернулся, с любопытством зыркнул на Святозара, а после продолжив свое многовековое занятие, произнес:

— Чернобог громко кричит, и в тот же миг дасуни пригоняют вереницу душ к площади. Души и дасуни падают на колени, опускают головы и прижимаются лбами к земле, да закрывают глаза… И ждут, ждут… когда с неба упадет в зчашу капля Чуда.

— Не понял я, чего-то, — удивленно пожимая плечами, поспрашал наследник. — Откуда же они тогда знают, что в зчашу падает капля чуда, да еще и с неба? Они же вроде глаза закрывают, лбами прижимаются к земле… Да, и вообще, может это Чернобог плюет в зчашу… Плюет он туда, никакое это не чудо, а просто напросто его плевок.

— Нет. — Замотал головой Джюли, и еще более торжественным голосом, добавил, — ведь та душа, которая стоит возле столба все видит… Она видит, что Чудо прилетает с неба.

— Погоди, Джюли, — усмехаясь, заметил Святозар. — Ты, что с этой душой разговаривал? Или она после прилета чуда, говорила, что-то?

— Нет, она смотрит в небо и шепчет, дасуни и черные души, стоят на коленях, и, прижавшись лбами, ждут прихода Чуда, — ответил Джюли. — Стоят на ногах только Чернобог, и Пан, который обходит кругом души и дасуней и проверяет у всех ли закрыты глаза… а та душа около столба наблюдает за приходом Чуда. Когда Чудо падает в зчашу Чернобог говорит, что-то на языке Богов, а Пан громко выкрикивает: «Свершилось Чудо! Свершилось Чудо!» и тут же душа начинает ему вторить.

— Джюли, — тихо засмеявшись и прикрыв рот рукой, проронил наследник. — Ведь кроме Чернобога и Пана никто ничего ни видит.

— Душа, видит, — не соглашаясь со Святозаром, отозвался Джюли. — Душа-то видит…

— И чего она видит? — не унимался наследник, на миг перестав смеяться. — Чего? Ты же с ней не говорил, ты ее не спрашивал… а она тебе ничего не отвечала…Ну, как же можно в такое чудо верить… В чудо которое ты своими глазами не видел, руками не щупал и не нюхал… хотя по-моему нюхать это вовсе и не стоит… Скажи Джюли, а Вий, там бывает на этом схождении чуда? Вий туда ходит?

— Нет, — покачав головой, ответил Джюли. — Никогда воевода там не бывает. Он провожает Чернобога до гостиного двора, а засим уходит в свой дворец. Вий никогда не смотрит, как наказывают меня на жертвеннике, и как сходит Чудо.

— Значит, я точно угадал, — сказал наследник и звонко засмеявшись, схватил подушку и уткнулся в нее лицом, стараясь справиться с неудержимо-громким, разлетающемся по Пеклу светлым смехом. Святозар на морг затих, глубоко вздохнул, убрал от лица подушку и срывающемся на смех, голосом, добавил, — Чернобог туда плюет, а вы все дурашманы радуетесь! Радуетесь схождению его слюны!!!

 

Глава сороковая

И неторопливо, тихо, тихо потекла жизнь Святозара в Пекле. Где-то в Яви ночи сменяли дни. Бог Хорс выводил в золотой колеснице солнце на небосвод, а к вечеру солнце клонилось к горизонту и уходило на покой. И тогда на черное небо выкатывалась круглая, желто-серебристая луна, а рядом с ней мерцали и поблескивали далекие, звездные светила. Где-то в Яви на огромных, покрытых лесами и реками землях, лежала величественная и прекрасная страна Восурия, и в ее престольном Славграде, правил правитель Ярил, по реклу Щедрый. И в его древнем, простом дворце жила зеленоглазая Любава, которая носила под своим сердцем маленькую крупиночку Святозара, надежду его великого и светлого рода, его сына.

А тут в этом мрачном, холодном, злом пекельном царстве, томились души грешников, а вместе с ними томился и наследник восурского престола Святозар. Он лежал на своих покрывалах и подушках, и подолгу разговаривал с Джюли, смотрел на вереницу душ, спал, изредка пил настойку из смольего дерева и ел принесенное воеводой мясо. Колдун Маргаст мазал его флюпенговой мазью и шипел-шептал-пищал над ранами, и хотя раны не затягивались, но после этих шептаний боль уходила, продолжала болеть только нога. Но иногда, внезапно, ни с того ни с сего, начинали болеть помазанные, да зашептанные раны от кнутов. И боль та, была такой невыносимой, что Святозар ложился на покрывала и тихо стонал, и в такие моменты ему почему-то казалось, что кто-то дюже внимательно, за ним наблюдает. Всякий раз, когда такое происходило, наследник рассказывал об этом Вию. И тогда Святозар слышал, как взволнованно начинал шипеть воевода, и раздавал удары хлыста направо и налево, по спинам и головам дасуней, а после настойчиво просил его сидеть тихо и ни в коем случае не смеяться.

Джюли молчал, монотонно стуча палкой о камень, и только негромко вздыхал. Иногда он прекращал стучать, клал палку и засовывал вглубь дыры руку, измеряя, насколько он пробил валун, теперь туда уже полностью входила кисть руки.

— Здорово Джюли, уже вся кисть входит, — откликнулся Святозар, увидев, как Джюли несколько раз засунул, и вынул оттуда руку. — Джюли, а ты не знаешь, как долго я здесь нахожусь?

— Нет, не знаю, — тихо ответил Джюли и продолжил свое монотонное стучание.

— Джюли, а где дворец Чернобога, я так его и не увидел, наверно не дошел, — поинтересовался Святозар.

— Дворец Чернобога, находится за озерами и полем вечного неприюта, — отозвался Джюли. — Там вначале стоят дворцы… около поля дворец суда, где сидит Радогост, а слева дворец закона.

— Дворец чего, закона? — переспросил наследник и от неожиданности сел на покрывалах.

— Ага, Святозар, дворец закона, — кивнув головой валуну, добавил Джюли. — Но я не знаю, что это такое и чего там делают.

— Наверно, — усмехнувшись, заметил Святозар, который, последнее время, старался как можно меньше смеяться. — Наверно, это очередной пиршественный зал и гостиный двор… Вот в самом деле: солнце, звезды и луна — все сразу висит на небе, и все это безжизненное; какие-то поедающие и дерущиеся друг с другом растения; уродливые деревья; не летающие птицы; визжащие звери; полное отсутствие запаха или запах гнили и разлагающейся плоти… И впрямь, почему бы не создать еще и дворец закона… ну кому он тут помешает…

— Так вот Святозар, — словно не слыша разглагольствований наследника, продолжил Джюли, верно за свое многовековое молчание весьма соскучившийся за беседами. — А за дворцом суда и закона стоит дворец Чернобога… Он каменный и ужасно кособокий, одна его сторона высокая с башнями и окнами, а другая точно у нее разломали и развалили все башни, а окна прямо-таки вырвали, но вырвав не до конца, так и бросили. И висят там эти окна, как попало… Да и сама сторона наклонена и низкая какая-та. Когда я глянул на это убожество, то был потрясен…Я только, что пришел из Яви, а у нас у неллов строят все добротно и красиво, эта же постройка даже мою черную, наполненную страхом и ужасом, душу потрясла. А там дальше за дворцом Чернобога лежит его другая часть царства. Я не знаю, что там, но слышал от дасуней, что лежат в той стороне несколько дворцов и живут там: демоны и демоницы, порожденные Чернобогом и его супругой Марой. Демоны, которые вызывают болезни у людей, которые прельщают людей всякими нечистыми помыслами и поступками…. Да… демоны, которые уговаривают предать Богов и веру, — Джюли на миг прервался и протяжно выдохнул так словно мог дышать. — В той стороне царства лежат дворцы, где живут воины Чернобога вурколаки, черные колдуны и колдуньи. Дворцы, где живет всякая нечисть… В той же стороне живет на высоком, вечном дереве Зла, черный аист Бака, а охраняет, это дерево трехголовый змей. — Джюли замолчал, испуганно оглянулся, и, понизив голос, дополнил, — говорят, в ветвях этого дерева, спрятана смерть Чернобога. Потому подход к нему преграждает река с мертвой водой и высокие ледяные горы.

— Откуда, ты, все это знаешь? — спросил, внимательно слушающий Джюли, наследник. — А, Джюли, откуда? А, там, в той стороне нет душ грешников, что ли?

— Я все это знаю от дасуней, — пояснил Джюли. — Они ведь бывают всюду, и любят поговорить и похвалиться тем, что видели, и тем, что узнали… Ну, а я за такой долгий срок пребывания здесь, очень… очень много чего услышал. Но там в той стороне души тоже несут наказание. Слышал я, что там есть целые поля закованных во льды душ, свободны у них лишь головы, держат они во рту колы острые и пытаются ими отбить от себя лед, так наказывает Радогост недостойных правителей, царей и знать… Есть те души, которые несут наказание на вымощенных камнями полях. Они должны создать на этих местах земляные поля, а для этого обязаны выкопать руками и убрать все камни… Есть там души которые несут наказание растапливая, своими ладонями ледяные горы и превращая их в озера и реки. Есть те души, которые создают выкладывая из камней горы…и много, много, много там других наказаний, для грешников, которые забывают веру и Богов, которые забывают, что они смертны, и что после смерти… после смерти, за все черные дела, придется ответить перед самим Радогостом сыном Бога Коляды.

— Значит с той стороны дворца, огромные земли пекельного царства, — протянул Святозар, и, подложив под спину подушки, оперся на стену.

— Наверно, — тихо отозвался в ответ Джюли.

Святозар горестно вздохнул. Он вдруг представил себе все эти обширные, как оказалось, земли пекельного царства, и словно увидел дерево Зла, на котором висит смерть Чернобога и сидит черный аист Бака, который уничтожал прекрасных жар-птиц. Точно увидел наследник, души жадных, ненасытных правителей закованных в льды… И души грешников выкапывающие огромные валуны, и растапливающие льды… Да подумал о том, как много на земле черных душ, которые творят зло, и не представляют себе, что их ждет в Пекле. И если бы хоть на миг, они увидели эту мрачную вереницу душ, ощутили на своей спине обмораживающие удары кнута, уловили своим носом нестерпимый запах гнили, крови и разлагающейся плоти, услышали душераздирающие крики и вопли грешников, может они перестали бы творить зло и одумались? Но в том-то и смысл жизни, что ты делаешь свой выбор сам, а при этом не знаешь, каковы будут последствия этого выбора. Хотя как сказать… как сказать… Ведь ты видишь, всегда видишь эти окольные пути зла, знаешь куда этот путь заведет тебя, и когда ты его выбираешь, ты должен точно понимать к каким воротам, этот путь приведет тебя после смерти: к черным выгнуто-корявым воротам Пекла или к ярко — желтым воротам Ирий-сада, услышишь ли ты рык-храп обезумевшего от злобы великана Горыни, или услышишь ты слова древней песни:

И Святозар вновь ложился на покрывала и смотрел с горечью и болью на черную спину Джюли, каковой монотонно стучал палкой, после он закрывал глаза и засыпал, а открывая, чувствовал нестерпимую боль в растерзанном теле и тихо стонал, и ощущал на себе чей-то любопытный, злой взгляд. Приходящий воевода сызнова тревожился, слыша эти стоны, бил своим хлыстом дасуней и Маргаста, который по его мнению плохо шептал над Святозаром. Кормил и поил настойкой, и когда наследник засыпал, гулко топоча своими ногами уходил к себе во дворец.

Однажды Святозар открыл глаза, вновь проснувшись от долгого, затянувшегося сна и посмотрел на Джюли, тот продолжал бить по камню и прошел вглубь его почти до половины локтя. В этот раз он проснулся оттого, что ему приснилась Любава, которая сидела в их опочивальне, и, закрыв лицо руками, тихо плакала. Наследник не просто видел любимую, не просто слышал тот тихий плач, но, как ему показалось, даже ощутил ее близкий, родной запах. Поэтому когда он пробудился, то первое, что почувствовал это сильную, дергающую боль в ноге. Святозар тихо застонал, да поднявшись с подушки, сел и начал смотреть на ногу, которая и в самом деле едва заметно вздрагивала. То место, где раньше была болячка уже покрылась здоровой, бледно-розовой кожей, но остальная рана была неприятного кроваво-красного цвета и очень болела.

— Что, ты, стонешь Святозар, — спросил Джюли.

— Нога так сильно болит, сил не каких нет терпеть эту боль… Хоть бы скорей пришел Маргаст, да попищал над ней, все легче станет, — ответил наследник и принялся дуть на рану.

Внезапно в пекельном царстве раздался грубо-визжащий голос, громко закричавший на языке Богов: «Ошлёвке двэзге, шерэстоке лэжде!» и в тот же миг наступила полная тьма.

— Ох! — вскрикнул Святозар. — Джюли, что случилось? Почему так темно?

— Это наступила ночь, — откликнулся Джюли, и слышно было, как он положил палку на камень и затих.

— И долго она будет длиться, эта ночь, — чуть слышно поспрашал Святозар, но Джюли ему не ответил. — Джюли!

Позвал наследник душу, и потер тыльной стороной ладони глаза, в надежде, что станет видеть лучше. Но надежды его не оправдались, кругом было так черно, точно Святозар и вообще закрыл глаза в какой-то темной комнате.

Внезапно, так же громко грубо-визжащий голос закричал: «Ошлёвке лэжде, шерэстоке двэзге!», и в тоже мгновение Пекло наполнилось царящим там вечным сумраком.

Святозар помотал головой, поморгал несколько раз, прогоняя темноту из своих очей, и посмотрел на валун, но около камня Джюли не было. Наследник перевел взгляд на вереницу душ и увидел возле них Джюли, сложившего вместе ладони и выпрашивающего воды, для его больной ноги. Многие души идущие в вереницы отталкивали руки Джюли, одначе наконец две души с черными ладонями, местами покрытые светлыми желтыми и голубыми пятнами, остановились, протянули руки и вылили остатки воды в ладони Джюли. Тот тут же развернулся и побежал к двери, где его уже ждал Святозар, просунувший ногу сквозь решетку. Джюли опустился на коленки и вылил воду на ногу, и тотчас, рана наследника зашипела, запекшаяся кровь на ней запузырилась, забулькала и, мгновение спустя она на четверть покрылась твердой болячкой. И сейчас же у Джюли по плечо стали фиолетовыми обе руки, да ярко запылало фиолетовым светом правое и левое ухо. Джюли и Святозар посмотрели на те души, что дали им воду и увидели, что у них у обоих по плечи стали светлыми руки, полностью посветлели их тела и ноги до коленей. Души радостно-ошарашено глянули на свет исходящей теперь от них и поспешили нагнать свои места в безмолвно двигающейся веренице душ. А Джюли не менее радостно оглядев свои руки, подскочил к валуну, схватил лазурную палку и принялся пробивать в камне дыру. Святозар неторопливо втянул ногу через решетку и погладил пальцем болячку, ощутив, что боль в ране намного уменьшилась. Наследник медленно поднялся, и, улыбнувшись, посмотрел на работу Джюли. Теперь из-под его лазурной палки вылетали огромные куски камней и разлетались в разные стороны.

— Смотри! Смотри! Смотри! — радостно закричал Джюли. — Смотри, Святозар, как стал мягок камень, смотри!

— Это, потому что ты, совершил добро, — широко улыбаясь, ответил Святозар. Он еще немного молча наблюдал за его работой, а затем спросил, — Джюли, а, что это была за ночь такая… Это, что голос Чернобога звучал?

— Да, это был голос Чернобога, — чуть тише, но все также восторженно проронил Джюли. — Иногда, он устраивает ночь для грешных душ, чтобы те могли отдохнуть.

— Отдохнуть, — усмехаясь, повторил наследник. — Ну, как можно отдохнуть за мгновение… Вот испугаться такой темени можно, а отдохнуть… Нет, это не Чернобог, а какой-то… какой-то шутник. Нет, ну вот Джюли, ты подумай, так громко визжать — ночь, а через миг так же громко визжать — день. Какой это голос выдержит, какие уши перенесут? Шутник он, оказывается, Чернобог — то… Поглядишь на его Пекло и долго, долго, потом будешь смеяться, вспоминая это уродство и издевательство над природой, постройками… Да и вообще надо всем, что создал Род и Сварог, и, что безуспешно пытался повторить в Пекле Чернобог.

— Уж, это, точно, ты подметил, — согласился Джюли, и, оглянувшись, испуганно вздрогнул. — Смотри Святозар, Пан и дасуни ведут сюда черную душу.

— Черную душу? — переспросил наследник.

— Да, черную душу, которую закроют в темнице, — прошептал Джюли и снова обернулся.

Но не успел он повернуть голову обратно, как тут же просвистел в воздухе длинный бело-голубой кнут, и, упав на спину Джюли, прошелся по ней. Джюли тотчас вжал голову в плечи и с удвоенной силой застучал по камню, а дасунь подбежавший к нему, остановившись возле решетки, стал с такой силой и злобой бить его кнутом по спине, что Святозар содрогнулся. Он подскочил к двери, встал напротив дасуня, просунул руки через решетку, и когда служка сызнова замахивался кнутом на Джюли, крепко схватил его за черное одеяние и резко дернул на себя. Дасунь зычно завизжал, завалился на решетку и выронил из рук кнут. Святозар тут же обхватил упавшего на дверь служку руками за плечи, и пару раз крепко стукнул его о решетку, каждый раз приговаривая: «Не смей мерзость, бить Джюли! Не смей мерзость, бить Джюли!» Дасунь истошно вопил и рвался из крепких рук наследника, а когда тот его опустил, все еще громко вопя, отскочил от решетки, схватил кнут и побежал в ту сторону, откуда только, что явился.

— Спрячься в глубине, — испугано воскликнул Джюли и обернулся. — Сюда бежит Пан.

Святозар выпрямился, встав в полный рост, прямо около решетки, расправил свои крепкие, налитые мощью и удалью плечи, не собираясь прятаться, и в тот же миг к дверям подскочил Пан. Он злобно глянул на наследника и зашипел на него, что-то, да направив в его сторону посох, замахал им перед решеткой.

— Что, — крикнул Пану Святозар. — Хочешь помериться силой со мной? Так я не против. Открой темницу и мы посмотрим, посмотрим, козлоногий дурашман, у кого в руках сила.

— Сила, — злобно взвизгнул Пан. — Да, что ты, знаешь о силе, что… ничего… сейчас я тебе покажу силу.

Пан просто провизжал последние слова, да подскочив к двери, резко сунул свой посох сквозь решетку, ткнув им в лицо наследника. Святозар не ожидавший подлого нападения, лишь на морг увидел перед собой голубо-черный круг, и тут же ощутив страшную боль в глазах, закричал. Он стремительно закрыл ладонями лицо и присел. Кожа на лице и глаза горели так, словно наследник упал в костер головой прямо на горящие угли, при этом не успев закрыть очи.

— Вий, Вий, — громко закричал Джюли. — Человека, человека убивают!

Послышался громкий, свистящий удар кнута по спине Джюли, и такой же сильный удар посохом по голове наследника. Святозар почувствовал, как закружилась от удара голова, как заболели сразу все раны, а перед сомкнутыми глазами заплясали, закружились пятна. Он содрогнулся всем телом, ощутив на себе чей-то холодный, беспокойный взгляд, повалился на покрывала и наверно, потерял сознание.

 

Глава сорок первая

Святозар пришел в себя, но открыть глаза ему не удалось, потому как на них сверху, что-то лежало. Он пошевелился и протянул правую руку к очам.

— Человек, — услышал наследник, голос воеводы, и чьи-то пальцы, перехватив, остановили движение его руки. — Лежи смирно… Ох, человек, человек, — вздыхая добавил Вий. — Чего ты добиваешься, никак я не пойму… смерти хочешь своей ты, что ли… Ну, скажи мне, зачем, ты, связался с этим дурашманом Паном, погляди, что он с тобой сделал… Хорошо еще, что мы с Маргастом, услышав вопли этой души, во время пришли и спасли тебя… Спасли твое лицо и глаза, а что было если бы, мы помедлили, а не было бы тогда у тебя глаз и лица… Глупый, глупый, горячий, ты, мальчишка. Что же ты творишь, чего добиваешься. Эх…эх…эх, это же Пекло, здесь все злое и жестокое, разве можешь, ты, мериться здесь с этим злом своим светом и добром. — Воевода замолчал, тяжело переступил с ноги на ногу и спросил, — Маргаст, ну, как там его лицо?

— Да, как, ваша мудреность, — тонким голоском пропищал Маргаст. — Никак его лицо, да и никак его глаза. Мазью я их помазал, шептания наложил, но нужно время, чтобы это все зажило, а глаза стали видеть, вы же знаете все сами, ваша мудреность. Ему, человеку, еще повезло, что он сомкнул очи, а то бы ослеп.

— Эх, человек, человек, — горестно заметил Вий. — Мальчишка, мальчишка, ты глупый, горячая голова… Вот теперь лежи тут и не шевелись мне, а если поднимешься, то я тебя напою зельем долгого сна и будешь, ты, у меня спать очень, очень долго и много. Понял, ты, меня мальчишка?

— Святозар, Вий. Меня зовут Святозар, — усталым голосом откликнулся наследник.

— У тебя много имен: Святозар, Богомудр, Керк, Святозар, — перечислил их воевода. — Мне проще звать тебя мальчишкой, потому как в этом царстве зла и жестокости не живут люди и не живут мальчишки… Но ты, не ответил на мой вопрос. Будешь, ты, лежать смирно, или поить тебя зельем долгого сна?

— Не надо меня ничем поить, — ответил Святозар и пошевелил больной ногой. — Пока я буду, воевода, лежать смирно, потому что у меня нет сил… Но, я прошу тебя, Вий… Я тебя очень прошу, пусть дасуни не бьют душу, пусть они не бьют Джюли… Вий, я не могу это видеть.

— Ох, мальчишечка, ты просишь не выполнимое, — тяжело вздыхая, произнес воевода. — Ведь сам Радогост повелел дасуням бить кнутом эту душу, точно также, как когда-то он бил ни в чем ни повинных людей плетьми, получая от этого удовольствие и наслаждаясь их страданиями. Он бил их, а потом пил хмель и радовался, смеялся, целовал женщин… и снова бил… бил и пил хмель…

— Нет! Нет! Нет! — звонко вскрикнул наследник и вздрогнул всем телом. — Это был не он… Это был другой, тот Люччетавий, предатель веры и Богов, подлый, подлый пажрец… А Джюли, Джюли другой, он заслужил надежду… — Святозар на мгновение затих, и прерывисто задышал. — Посмотри, посмотри на него Вий, Джюли может творить добро. Он сможет быть другим в следующей жизни. И я верю… верю, он никогда больше не попадет в Пекло, никогда, слышишь Вий!

— Ну, тише, тише, — успокоительно ответил воевода. — Чего ты раскричался, растревожился так, угомонись и затихни. Я прикажу дасуням не подходить к твоей темнице, пока ты не выздоровеешь, а значит они не смогут бить эту душу. Но это все, что я могу сделать для тебя, а за это, мальчишечка, ты будешь лежать смирно и не подниматься, покуда я тебе не позволю, хорошо?

— Хорошо Вий, — согласился Святозар и задышал ровнее.

Маргаст поправил под головой наследника подушку, подложил другую подушку под больную ногу и пискнул:

— С очей, человек, не снимай грезетку. И глаза не открывай, пока, его мудреность не позволит.

Вий и Маргаст ушли из темницы, закрыв решетку, а Святозар, лишь только затихли их шаги, негромко спросил:

— Джюли, Джюли, ты здесь?

— Да, Святозар, я здесь, — наполненным печалью голосом, откликнулся Джюли. — Я пока, как ты знаешь, не могу отсюда никуда уходить. Как твои глаза, Святозар, болят?

— Нет, не болят, — сказал наследник. — Наверно мазь сняла боль.

— Это не мазь сняла боль, а шептание Маргаста, — пояснил Джюли. — Когда Пан ударил тебя по голове посохом, и ты упал, то я так испугался за тебя и стал еще громче звать Вия, боясь, что он может убить тебя… — Джюли помолчал, и наследник услышал, как он перестал стучать палкой и чуть громче добавил, — но Пан… Пан тоже испугался, он кинулся открывать решетку, и заскочив в темницу, наскоро перевернул тебя. Пан осторожно убрал руки с лица, и, наклонившись к твоей груди принялся прислушиваться к стуку сердца, а потом стал водить посохом над грудью и тихо, испуганно повторять: «Дыши, дыши, человек, только не умирай… только не умирай. Ты должен жить, а иначе, иначе я не буду жить… Он, он, покарает меня, если я нарушу его волю… Дыши, дыши…» Но тут пришли Вий и Маргаст, в сопровождении своих служек, вернее сказать, они не пришли, а прибежали. Воевода как увидел обожженное у тебя лицо, начал бить Пана хлыстом по спине, а тот даже не сопротивлялся, стоял и испуганно смотрел на тебя. Маргаст опустился перед тобой на колени и запищал шептания, а после сказал Вию, что ты не умрешь, а раны и глаза от кругопосоха заживут. Маргаст приказал служкам воеводы сбегать во дворец за тирликовой мазью и грезеткой, а другие служки перенесли и уложили тебя на подушки. И тогда Вий перестал бить Пана, а тот довольно вздохнув, потому что ты остался жив, пошел закрывать черную душу в темницу… А Вий сказал ему вслед, чтобы он близко не подходил больше к твоей темнице. — Джюли прервался, тяжело вздохнул и принявшись опять стучать палкой по камню, наполненным горестью голосом, сказал, — Святозар, воевода, сказал правду про меня… Я в самом деле в той жизни, бил людей плетьми… бил и получал от этого удовольствие. Я наслаждался страданиями людей, их беспомощностью, их страхом и болью… и я справедливо наказан, я это заслуживаю. Заслуживаю, удары кнутом, боль и холод.

— Джюли, тебе жалко меня? — спросил, после затянувшегося молчания, наследник.

— Жалко…,- протянул Джюли, явно, что-то обдумывая. — Когда тебя бил Пан, я хотел кинуться и закрыть тебя от его посоха, но дасунь бил меня кнутом прижимая к валуну. — Джюли прервался, а немного погодя, добавил, — нет, мне не было тебя жалко… Это было какое-то другое чувство, я не знаю, как оно называется. Мне кажется, я, впервые его испытываю, впервые за мою жизнь, и за прожитые века здесь в Пекле.

— Это чувство называется дружба, — малозаметно улыбнувшись, так как большую часть лица, почти до губ, покрывала тугая, плотная мазь, пояснил Святозар. — Джюли, это чувство светлое и чистое, оно подобно любви, и возникает оно между людьми, и помогает оно жить, и дает огромную уверенность в том, что споткнувшись или оступившись, ты всегда, будешь поднят и поддержан близким другом. Это хорошее чувство и я очень рад, что оно возникло в твоей душе… И даже если ты, Джюли, когда-то был черным и творил зло, то сейчас у тебя есть возможность все исправить. У тебя есть возможность очистить свою душу от черноты и начать новую жизнь, жизнь на стороне добра, света и правды!

— Да, Святозар, — откликнулся Джюли. — Я это понимаю. Понимаю, что благодаря тебе у меня есть возможность возродиться вновь, и главное возродиться вновь душой…. Но знаешь, что Святозар, ты больше не заступайся за меня. Пусть дасуни меня бьют, я к этому привык…но я не хочу, чтобы били тебя. Мне было во много раз больней, когда били тебя, а не меня. Я заслужил это наказание, но ты, такой светлый и чистый, ты ни в чем ни повинен, и теперь, теперь, ты страдаешь из-за меня… и это очень тяжело выносить и ощущать.

— Надо же, Джюли, — опять улыбнувшись, произнес Святозар. — Ты научился чувствовать страдания и боль других… И вообще, скажи мне Джюли, как же ты мог стать таким черным?

— Золото Святозар, — молвил, дрогнувшим голосом Джюли и еще сильнее застучал по валуну. — Золото и богатство, легкая, приятная жизнь, от каковой получаешь удовольствие. Вкусная еда, хмельные напитки, будоражущие твою кровь, красивые, полногрудые женщины… Много, много женщин… Драгоценные каменья и золотые перстни на твоих руках, мягкие, красивые материи, в которые ты заворачиваешь свою плоть, и все это может испортить любую душу… Всего этого надо опасаться и отстраняться от этого… Думать надо не только о сейчас, но и о потом… о потом, которое обязательно наступает у каждого.

Святозар слушал Джюли, и понимал, что тот нашел наконец-то верный путь, который может, приведет и его фиолетовую душу в Ирий-сад, а потому когда тот смолк, горестно вздохнув, тихо пропел слова из древнего, восурского сказа:

Наследник пропел сказ и замолчал, молчал и Джюли, лишь громче и крепче ударял он по камню, наверно обдумывая волшебные, наполненные народной мудростью слова сказа. А какое-то время спустя утомленный пережитым наследник заснул, а перед глазами его поплыл, завертелся голубо-черный кругопосох Пана.

Святозар проснулся оттого, что Маргаст мазал ему глаза мазью и тихо шипел-пищал над ним. Наследник не открывал очи, потому как Маргаст пропищав над ними, положил на них сверху грезетки, а после принялся шептать над лицом.

— Ну, вот, — допищав шептания до конца, молвил Маргаст. — Теперь, ваша мудреность, он совсем хорошо выглядит.

— Где же хорошо Маргаст, — гневно заметил, стоящий рядом и переминающийся с ноги на ногу воевода. — У тебя, чего глаза не на том месте? Он раньше был красивый, а сейчас погляди, что у него с лицом… Садись и шепчи свои шептания, пока он наново не станет красивым, и лучше не серди меня, не серди…. Ты, Маргаст, подумай только, а вдруг его таким увидит ДажьБог… Чего я не понял, ты рожу свою кривишь, а? — обращаясь к Маргасту, переспросил Вий. — Увидит таким его ДажьБог и что скажет? Сын у него был красавец, а пришел к нам и стал… — Воевода замолчал, подбирая слова, и чуть тише добавил, — а стал похожим на Пана… Нет, тогда точно войны со Сваргой не избежать… Так, что давай принимайся за свои шептания.

Святозар услышал сравнение, какое привел воевода и заулыбался.

— Мальчишечка, ты, что не спишь? — более мягко, спросил Вий.

— Я только, что проснулся, — незамедлительно откликнулся Святозар.

— Ну, раз только проснулся, то лежи тихо и смирно. Маргаст еще пошепчет, чтобы вернуть тебе твою красоту, — сказал Вий. — А то, ты, мне такой не нравишься… Маргаст, я не понял, ты, чего сидишь, сопишь, не шепчешь… а, ну, давай шепчи, а то я тебе хлыста дам.

— Сейчас, сейчас, ваша мудреность, — поспешил пропищать Маргаст, и принялся шептать над Святозаром.

— Маргаст, — пояснил Вий. — У нас тут главный колдун, он всех лечит здесь… Дасуней, демонов, вурколаков, колдунов.

— А, что, — заинтересованно вопросил Святозар. — Разве черные силы болеют?

— Конечно, болеют… болеют и умирают, — раскатисто, точно гром, вздыхая, ответил Вий. — А потом вновь возрождаются. Эта участь предрешена всему живому, и в Яви, и в Нави, и даже Богам.

Маргаст дошептал заговор до конца и затих, а мгновение спустя начал мазать лицо наследника мазью.

— Ну, вот так значительно лучше, — одобрительно хмыкнув, согласился Вий. — Может, стоит Маргаст еще пошептать?

— Ваша мудреность, — отозвался слабым писком колдун так, словно находился на смертном одре. — У меня силы на исходе, сейчас я вряд ли смогу поправить его лицо. Но я отдохну, и, придя в следующий раз, пошепчу еще, и над лицом, и над глазами. А пока, пусть человек отдыхает, ему нужно набраться сил, и хорошо бы его накормить и напоить настойкой смольего дерева, потому как он очень холодный.

— Холодный? — встревожено переспросил Вий, и, шагнув вперед, наклонился, да протянув палец, потрогал им подбородок наследника. — И, правда холодный, верно, ты, говоришь Маргаст надо его накормить и напоить. Но он не сможет есть сам, ты сказал ему надо лежать смирно, чтобы мазь не отпала.

— Ваша мудреность, а вы, прикажите дасуню Игледу, — предложил Маргаст, и наследник услышал, как колдун поднялся и вышел из темницы. — Он его и накормит.

— Не надо никакого Игледа, — вмешался в разговор Святозар, и внезапно почувствовал сильную боль в ранах на руках и спине, и чей-то беспокойный взгляд на себе. Наследник порывчато скривил от боли губы и глубоко выдохнув, добавил, — меня душа, Джюли накормит и напоит. У него руки светлые и он сможет, ох… Он сможет удержать в руках еду и кубок.

— Чего ты стонешь, наново раны заболели? — спросил Вий, и наследник уловил в голосе воеводы неподдельный страх.

— Да, — тихо ответил Святозар и ощутил, как в тот же миг пропала боль и чей-то взгляд. — Но сейчас все прошло, — дополнил он.

— Ох… ох… ох. — Теперь застонал воевода, и снова раскатисто вздохнув, сказал, возвращаясь к прерванному разговору, — так ты, Маргаст советуешь Игледа?

— Нет, Джюли, — не соглашаясь с мнением колдуна, откликнулся Святозар, — Вий, душа, точно плевать не станет.

Воевода малеша помолчал, тяжело переступил с ноги на ногу и молвил:

— Ну, хорошо, мальчишечка, пусть тебя накормит Джюли. Он уже и так такой светлый, что еще пару пятен света ему не помешает. А Иглед проследит за всем. Слышишь Иглед, — обратился Вий к дасуню и зашипел.

 

Глава сорок вторая

Когда Вий и Маргаст удалились, а Джюли накормил и напоил Святозара, да вновь принялся за свое наказание, дверь темницы заскрипев, затворилась, и Иглед тихо прошипев, что-то, громко цокая своими козлиными копытами, ушел. И лишь смолкло цоканье дасуня, Святозар, обратился к душе:

— Джюли, чего тебе этот Иглед шипел?

— Сказал, — довольным голосом, ответил Джюли. — Что у меня на макушке появилось фиолетовое пятно и надо об этом воеводе доложить.

— Джюли, ты, мне только честно скажи, а я, правда, на Пана стал похож, — поинтересовался Святозар.

— Нет, на Пана, ты сейчас не похож, — успокоил наследника Джюли. — Однако лицо твое все покрыто черной тирликовой мазью, и понять, на кого ты похож невозможно.

— Не хотелось бы мне вернуться в Явь, к моей раскрасавице жене, таким дурашманом как Пан, — усмехаясь, сказал Святозар. — Думаю, что меня тогда не только Любава испугается, но и все, кто увидит.

— Не тревожься Святозар, колдун Маргаст тебя излечит, — тяжело вздыхая, заметил Джюли. — Ведь он подчиняется Вию, а тот очень за тебя беспокоится и не позволит, остаться тебе уродливым… Да, и потом, видел бы ты, во, что превращает дасуней хлыст Вия, однако через какое-то время, после шептания Маргаста, они выглядят совершенно здоровыми.

Святозар негромко захмыкал, и широко улыбнувшись, молвил:

— Ну, если в твоем понимании Джюли эти отвратительные морды дасуней называются здоровыми, то мне становится страшно за свое лицо… Интересно, после лечения, что со мной произойдет? У меня отпадет нос, выкатятся из глаз очи или растянется до ушей рот?

— Нет, таким как они, ты, не станешь, — поспешил успокоить Святозара, Джюли. — Я имею ввиду, что обожженные места заживут и даже не останется шрамов.

— Интересно, а почему тогда не заживают раны от кнутов дасуней? — спросил наследник, и, нащупав на покрывалах подушку, придвинул к себе и положил на нее левую руку, чтобы удобнее было лежать.

— Потому что, — пояснил Джюли, и наследник услышал, как тот на мгновение оторвался от своего занятия. — Потому что кнутами не бьют дасуней. Дасуни получают наказание от Пана и Вия, лишь кругопосохом и хлыстом. От этих ожогов помогает тирликовая мазь, которая излечивает раны. А от кнутов наверно нет лечения, потому что на душах раны не остаются, а дасуней кнутами никто не обжигает.

— Все ясно, — вздыхая, проронил Святозар. — Теперь мне стало намного спокойней, когда я узнал, что буду видеть, и лицо мое станет прежним.

Наследник смолк, и, протянув руку, прикоснулся к лицу, на нем толстым слоем лежала плотная, с какими-то мелкими пупырышками и волосками по поверхности, неприятная на ощупь мазь.

— Святозар, — прервал затянувшееся молчание Джюли. — А почему Вий называет ДажьБога твоим отцом? И вообще кто такой ДажьБог?

— ДажьБог… — протянул Святозар ощущая внутри себя теплоту от этого столь дорогого ему имени. — Джюли, ты, не знаешь, кто такой ДажьБог?

— Нет, я, конечно, знаю, что ДажьБог внук Сварога и Бог, — ответил Джюли. — Но кто он и чем знаменит не знаю?

— Джюли… ну, ты, даешь, — возмущенно заметил Святозар. — Это ж надо такое сказать: «Чем знаменит?», ты еще, Джюли, скажи, чем ДажьБог знатен… Это же Бог, как он может быть знаменит? — Наследник недовольно хмыкнув и немного помолчав, погодя начал сказ, — ДажьБог сын Бога Перуна, Бога битв и войны, и русалки Роси. По отцу он внук Сварога, а по матери внук Велеса. ДажьБог сильнейший витязь. Нет ни в Сварге, ни в Яви, ни в Нави никого, кто бы смог сравняться с ним силой, мощью, удалью, храбростью и смелостью! Много веков назад он победил и уничтожил самого Чернобога, правителя пекельного царства, — Святозар на малеша прервался, и, улыбнулся уголками губ. — Когда-то очень давно, через корову Земун он породил восурский народ, такой же сильный и смелый, как и он сам. А я, Святозар, был первым восурским ребенком, который появился на свет Божий. У нас у восуров есть сказ, а там такие слова:

Когда я родился, ДажьБог принес меня народу, который жил прежде на землях Восурии, возле Северного моря, и этот народ не имел сыновей, а лишь дочерей. ДажьБог отдал им на воспитание меня и других отроков, рожденных после меня. Но ДажьБог не просто породил восуров, он установил новые традиции и обряды, он защищал, учил и лелеял молодой народ. Он растил и любил нас, своих сыновей. И это ДажьБог создал восурский язык, за основу он взял язык того народа, который жил там прежде, но принес в этот язык новое начало. Он не просто возродил умирающий язык, он его переродил. И так как ДажьБог очень почитал и любил Бога солнца Ра вышедшего из лица Рода, он наполнил восурский язык его именем, светом и чистотой. Каждое слово восурского языка несет в себе огромный смысл, и только раскрыв этот смысл, мы можем понять само назначение слова. — Наследник опять замолчал, малеша подумал и добавил, — вот например слово радуга: ра — это имя Бога солнца, а дуга — это согнутая линия, которая образует кривизну. Вот и получается, что радуга — это исходящая от солнца кривая линия. А к примеру слово радость: слово дасть, дость, дать, давать — значит дарить, вручать, доставлять, то есть слово радость обозначает — дарящий солнце. Слово рассвет, само слово свет — это состояние противное тьме, ночи; значит слово рассвет, надо понимать следующим образом — восходящее на небо солнце прогоняет ночь и дарует нам день. Кстати, Джюли, в восурском языке даже звуки имеют значение: звук в — это звук закона; е — звук силы, потому слово вера означает — законную силу солнца. Звук т — звук творения; ц-крови; о-звук чувств, поэтому мы и зовем создавшего нас отцом, так как отец — это значит — силой чувств сотворивший кровь. Земной отец — творит плоть, свою кровь, а небесный отец — творит душу и свою духовную кровь посылает в человека. А не менее дорогое, для каждого человека, слово мать значит — вечно творящая судьбу, потому что ма — это звук судьбы, этот звук произошел от имени Богини Макошь. Да и согласись Джюли именно мать и творит судьбу своего ребенка. Если мать любящая, нежная, заботливая, то дитя вырастет в любви и заботе, он вырастит достойным, светлым и счастливым, и любовь, и забота матери будет поддерживать ребенка до конца, поддерживать, помогать и подсказывать. И всегда, всегда достойная и светлая мать будет творить судьбу своего дорогого дитя. — Святозар горестно вздохнул, вспомнив свою мать, которая тоже творила своими руками и любовью его судьбу, и судьбу его несчастного брата Эриха. — А вот еще есть звук з — это звук отрицания, поэтому то углубление на площади Чернобога и называется зчаша, а проще говоря, то вовсе и не чаша. Это как слово разбой, ра-солнце, бой-битва, з-отрицание, и получается, что разбой — это битва отрицающая солнце, отрицающая свет, день, добро; битва совершающая набег, нападение, несущая тьму, ночь, зло. Я уже не говорю о том, что восурский язык насыщен, наполнен именами Богов и образованными от этих имен словами. Имя Богини Сречи — от него образовано слово встреча, ведь Богиня Среча посылается Богиней судьбы Макошь навстречу сильным духам, людям борющимся за счастье, людям которые не отчаиваются, не изменяют своей мечте, а смело идут вперед. От имени Богини весны и тепла Живы произошли слова живая, заживает, подживает и конечно оживает, ведь эта Богиня несет в себе пробуждение к новой жизни, и посему все слова с ее именем несут в себе это живое начало. От имени Бога Семаргла, Бога огня, произошло слово моргает, одно из названий жемчуга — маргарит; и название цвета — ярко-пунцовый. Огонь — это мерцающая, моргающая стихия, и все, что от него образовано тоже мерцает и моргает. От имени Бога Сварога произошло слово рог — оно означает силу, власть, могущество, и все кто носит рога на голове имеют такую силу и власть, к примеру: олень или лось, или наша прародительница корова Земун, и прародительница Дыя и Вия — коза Седунь. Рога-это уважение, мощь и благородство, ведь и сам звук ро-есть звук рождения.

Святозар еще много, что рассказывал Джюли про восурский язык, про восурского прародителя ДажьБога, про смелый и светлый восурский люд, и про свою прекрасную, горячо любимую землю.

Вий и Маргаст приходили теперь весьма часто и каждый раз колдун шептал-пищал над наследником свои черные шептания, а воевода недовольно бухтел на Маргаста считая, что Святозар, по его мнению, лишился своей былой красоты. Глаза наследника ничего не видели, перед ними бездвижно стоял бурый туман, и от этого Вий еще сильнее гневался и даже бил Маргаста хлыстом по голове. Но со временем бурый туман перед очами Святозара стал блекнуть, и стены темницы, и решетка, и валун, и Джюли стали обретать все более четкие очертания. А когда волосы на голове Святозара отросли настолько, что стали доставать до кончика носа, после очередного шептания колдуна, наследник открыл глаза, и наконец-то, четко разглядел окружающие его кругом стены и самого Маргаста. Каждый раз, когда колдун шипел над очами наследника, Вий уходил осматривать темницы, чтобы Святозар мог, без страшных для него последствий, открывать глаза. В этот раз наследник понял, что к нему вернулось его былое зрение, и он смог хорошо узреть колдуна Маргаста. Это был маленького роста человек, с рыже-черными, длинными и гладко приглаженными волосами, без бороды и усов. Маленькие навыкате черные глаза, смотрели в упор, и почти не моргая, у колдуна был малюсенький нос, тонкие губы и серая кожа, в его лице не было никаких уродств, но и приятным его нельзя было назвать. Маргаст был обряжен в серое длинное одеяние, а сверху на него было одето еще одно. Верхнее одеяние было длинное, без рукавов, с отверстием для головы и с большим вырезом впереди, чтобы могли спокойно двигаться руки, помимо этого ноги у колдуна были обуты в какие-то круглые кожаные башмаки, а сверху на рыже-черных волосах сидела низкая, плоская, чашеобразная, черная шапка.

— Что, — пропищал Маргаст и глянул своими черными глазами на Святозара. — Как ты видишь, человек?

— Хорошо, я вижу, — ответил наследник, и перевел свой взгляд сначала на выпуклые слова на стене, потом на Джюли, продолжающего стучать палкой, а после на вереницу душ. Святозар убрал с лица спадающие, длинные волосы и спросил, — вижу я хорошо, а вот как выгляжу?

Маргаст скривил свои тонкие, непонятного, грязно-красного цвета губы, осмотрел внимательно наследника, провел по коже его лица, маленькими, короткими пальцами и произнес:

— Ну, мне кажется, ты обрел свой прежний вид, до ожогов… но мне, ты, таким никогда не нравился. Уж лучше бы я оставил твое лицо перекошенным или в красных пятнах.

— О…о… нет, благодарю, Маргаст, — усмехаясь и ощупывая свое лицо, где все еще на левой щеке находилась не заживающая рана от кнутов, заметил Святозар. — Перекошенное лицо оставь для своих дасуней, а мне нравится мое прежнее. Да и еще, а эту рану, ты никак не можешь излечить?

Маргаст протянул руку, осторожно потрогал рану, и отрицательно покачав головой, принялся мазать ее сверху флюпенговой мазью, пропищав в ответ:

— Нет, это рана от кнута, мое черное колдовство ее не излечит.

— А, светлая магия, вылечит эти раны, — поинтересовался Святозар.

— Наверно, вылечит, — поморщившись, ответил колдун. А когда послышалась тяжелая поступь воеводы возвращающегося к темнице наследника, поспешил сказать, — закрой свои очи, человек, его мудреность, идет.

Святозар тут же закрыл глаза, слышно было, как Маргаст поднялся и поспешил навстречу к воеводе. Вий подошел к темнице и вновь тяжело задышал, точно он не шел, а бежал и при этом бежал вельми быстро. Воевода зашел в темницу, остановился, перевел дух и прерывисто сказал:

— А, ну-ка, мальчишечка поднимись, я на тебя погляжу.

Святозар продолжающий лежать на покрывалах, сел и протянув правую руку к стене, придерживаясь за нее, неторопливо поднялся. Вий ухватил его подбородок своими толстыми, гладкими пальцами, и, притянув к себе, откинул назад прядь волос, что непослушно упала на лицо, а после удовлетворенно хмыкнув, добавил:

— Ну, вроде, какой был, такой и остался. А, как, ты, человек видишь?

— Хорошо, воевода, хорошо я вижу, не беспокойся, — улыбаясь, ответил наследник.

— Ишь ты, не беспокойся…,- довольным голосом протянул Вий, и отпустил подбородок. — Ишь ты, хорошо он видит… Надеюсь, ты, теперь, мальчишка, будешь мудрее. Не станешь больше связываться с Паном.

— Не тревожься Вий, я больше не буду ругаться с твоим сыном, — молвил Святозар и тяжело вздохнув, погладил свои сомкнутые глаза, лоб и нос.

— Вот и хорошо, что не будешь, — разворачиваясь и выходя из темницы, проронил воевода. — Пан хоть и мой сын, но он очень злобен и жесток. И не стоит тебе, мальчишечка, с ним связываться. Он убить то тебя не убьет, а вот покалечить сможет так, что ты потом от шрамов и боли до конца дней своих не избавишься. Я, конечно, знаю, что тебе к шрамам и боли не привыкать. Ты же не одну жизнь спокойно прожить не мог, все со злом войну вел, то с ягыней Ерку бился, то с чарколом Сатэгой, то с колдуном Нуком, но все же стоит тебе пожалеть свою жену… Ведь кому захочется из жизни в жизнь на эти шрамы смотреть.

— Уж это ты прав Вий, — усмехнувшись, согласился Святозар. — Моей бедной жене приходилось и не такие шрамы видеть. Но если я вернусь, она моя раскрасавица будет рада видеть меня и со шрамами, потому как она любит меня очень сильно.

— Любит, — тихо повторил Вий, и гулко вздохнул. — Любит… Наверно это хорошо, когда тебя любят и ждут. Но, ты, такой светлый, что достоин, чтобы тебя ждали, и, чтобы тебя любили.

Святозар стоял, молча, и слышал, как уходил от темницы Вий и думал о его словах. И казалось ему, что про любовь воевода говорил с такой горечью, точно жалел, что ему приставленному к пекельному царству не удалось никогда познать этого чудесного, чистого и светлого чувства любви, чувства посланного самой Богиней Ладой! Имя которой Лада — значит дарующая любовь!

 

Глава сорок третья

Святозар открыл глаза, и, придерживаясь за стены, подошел к решетке, да остановившись около Джюли, оглядел его. Теперь у Джюли не только руки и уши были фиолетовыми, но и на голове, прямо на коротких волосах виднелись с десяток крошечных, фиолетовых крапинок, из которых торчали такие же фиолетовые тонкие волоски.

— Джюли, — обратился к душе Святозар. — Все хочу у тебя спросить, а ты, видел те души, что поделились с нами водой?

— Да, видел, — кивая головой камню, ответил Джюли. — К той первой душе приставлены два дасуня, они сопровождают ее, наверно, чтобы укрыть сияние, своим черным одеянием. У этой души широко расставлены ладони и кажется со стороны, что зеленый свет исходящей из ладоней образует большую чашу. Каждый раз, проходя мимо твоей темницы, она наклоняет голову, точно кивает мне и в тот же миг на ее волосах пропадет чернота. Когда она проходила последний раз, я заметил, что на ней не осталось ни капельки черного, она вся засветилась, засияла зеленым светом. Но она должна была уже пройти здесь, а ее нет так, что может она уже возродилась… может, ушла в Явь.

— Если она ушла, — счастливо улыбаясь, заметил Святозар. — То я очень рад, что она ушла в Явь такой светлой, а те две другие души?

— К тем душам приставлен один дасунь, — продолжил свои пояснения Джюли. — И знаешь, Святозар, они тоже кланяются и их ладони также широко расставлены. И тот, который голубым светом горит, я видел, как он переливал свою воду, в руки души, которая шла следом, и от этого, его правая нога полностью стала голубой.

— Как же это хорошо, что они могут, даже в этом Пекле творить добро, — довольно выдохнув, сказал Святозар.

Наследник развернулся, и, прижавшись спиной к решетке, задумался о том, как на самом деле прекрасно, что уже целые три, нет, четыре души так посветлели. Внезапно Святозар услышал, как позади него Джюли перестал стучать палкой и тихо его позвал. Наследник обернулся и увидел, что Джюли положив палку на валун, побежал в сторону верениц душ, сложив вместе ладони и выпрашивая воды. В этот раз, сразу три души откликнулись на просьбу Джюли и перелили из своих ладоней воду. Эти души были черные, а кусочки света горели у них разным цветом. У одной из них, горела лишь левая нога беловатым светом, у другой правая и левая руки были желтоватыми от плеча до локтя, а у третьей уши, нос, подбородок, две руки на локтях и ноги на коленях горели синим светом. У каждой из этих душ были черные ладони, поэтому воды там была чуть-чуть. Одначе когда каждая из душ перелила воду, ладони Джюли стали полными.

Джюли получив воду, развернулся и побежал к Святозару, а души не останавливаясь и не размыкая ладоней продолжили свой путь. Наследник уже ждал Джюли и сев на покрывала, протянул навстречу душе ногу. Когда вода коснулась раны, и, зашипев, забулькав впиталась в нее, то рана от своего первоначального размера уменьшилась вдвое и покрылась плотной, бурой болячкой. И в тот же миг обе ноги Джюли, его нос, подбородок и губы стали фиолетовыми.

— Джюли, Джюли, — радостно вскрикнул Святозар, и, втянув ногу в темницу, поднялся на ноги. — Что с теми душами?

Джюли также резко поднялся и глянул на ушедшие вперед души, и, схватив свою палку, не менее радостно ответил:

— У той белой стали светиться, обе ноги, обе руки, голова и наполовину тело, до пояса. У желтоватой голова, тело, руки и правая нога, черной осталась только левая нога. А у синей тело, обе ноги и обе руки, черная теперь у нее только голова.

— Ого, — довольным, возбужденным голосом, молвил Святозар, и, наклонившись, стал щупать болячку на ноге. — Значит уже семь душ, перешли на сторону добра, семь, слышишь Джюли!

— Ага, слышу, — откликнулся Джюли, а когда наследник выпрямился, тот повернул в его сторону голову и улыбнулся.

— Джюли, Джюли, — ошарашено глядя на улыбку, воскликнул Святозар, и, протянув руку к Джюли, дотронулся до растянувшихся губ души. — Ты, Джюли, улыбаешься, улыбаешься! Да, как же это славно, друг мой, ты можешь улыбаться!

— Друг мой? Ты назвал меня другом? — взволнованно проронил Джюли. — Друг… а я могу тебя так называть?

Джюли положил свою палку на камень, и, не прекращая улыбаться, повернулся к Святозару и шагнул ближе к решетке.

— Конечно, конечно, ты, можешь называть меня другом, — наследник протянул вперед, через решетку, правую руку и когда Джюли вложил в нее свою фиолетово-светящуюся ладонь, сжал ее, почти не осязаемую поверхность.

— Друг, — тихо повторил Джюли. Потом он стремительно выдернул руку из руки наследника, развернулся и испуганно глянул в сторону уходящих душ, да негромко охнув, поспешил к своему камню и палке, на ходу, заметив, — идет Вий.

Святозар осторожно наступая на больную ногу, прошел на свое место, и, накидав друг на друга подушки, опустился на них. Вий быстро приближался, казалось, что теперь он не просто быстро идет, а бежит. Наследник закрыл глаза, и вскоре услышал запыхавшийся голос воеводы: «Человек, скорее затвори очи».

Вий подошел к решетке, остановился, и все еще продолжая прерывисто дышать, сказал:

— Слушай, меня, внимательно, мальчишечка, сейчас ты отойдешь в правый угол, своей темницы… Ох! — громко вскрикнул воевода. — Что с этой душой, почему у него ноги светлые! Ох…ох…ох! Как это не во время, мальчишка, мальчишка…. Сейчас же иди в правый угол и слушай меня внимательно… Ну, чего ты сидишь, — топнув ногой раздраженно проронил Вий. — Иди скорее в правый угол.

Святозар поднялся, и, понимая, что происходит, что-то дюже серьезное, придерживаясь за стену, пошел в правый угол, а дойдя до него, и все еще держа закрытыми глаза, развернулся к Вию.

— Садись, садись на пол, да поскорее, — добавил Вий. И когда увидел, что Святозар опустился, продолжил, — сядь так, чтобы тебе было удобно, ноги выпрями вперед, спиной обопрись об стену. Сейчас я наложу на тебя ковы, которые обездвижат тебя и укроют от глаз Чернобога.

— Какие, такие ковы, — забеспокоился Святозар.

— Человек, мальчишечка, доверься мне, — взволнованно молвил Вий и тяжело переступил с ноги на ногу. — Сейчас здесь пройдет Чернобог, он идет смотреть на постройку гостиного двора. Я наложу на тебя ковы, они обездвижат тебя и скроют от его глаз. Как только он пройдет и пойдет являть чудо, я приду и освобожу тебя.

— Ну, хорошо, хорошо Вий, — согласно закивав головой, согласился Святозар и принялся удобно усаживаться.

— И вот еще, что, мальчишечка, — продолжил воевода. — Глаза не открывай, потому что с Чернобогом буду я, увидишь мои очи и в тот же миг умрешь. И ничего не говори, не издавай никакого звука, сиди с закрытым ртом… Да, еще… Чернобог уведет эту душу на наказанье, я тебя очень, слышишь, мальчишечка, очень прошу, молчи. Пусть дасуни его заберут, пусть…

— Они его будут бить? — вздрогнув всем телом, поспрашал наследник.

— Да, — гневно, ответил Вий. — Будут его бить, но ни ты, ни я, ему никак не можем помочь. — Воевода на малеша смолк и Святозар услышал, как Джюли перестал бить палкой о камень. — Но душа пробила камень уже на четверть, благодаря тебе, и может это будет последнее его наказанье в Пекле. Но, ты, мальчишечка, должен сидеть тихо, ведь если тебя увидит Чернобог, он тебя не пожалеет, а потом, кто знает, что будет потом… Когда-то много, много, веков назад, Чернобог захватил в плен светлого человека, юного отрока, который был правителем чистого народа Бога Семаргла и началась война между Сваргой и Пеклом. Это была очень долгая и страшная война, кровь людская смешалась с землей, а кровь дасуней, колдунов и вурколаков заполнила все Пекло. Я уговаривал Чернобога вернуть Семарглу его человека, но он меня не слышал, он хотел войны, крови, боли и страданий. Если ты, человек, сын ДажьБога, хочешь войны, хочешь, чтобы текла людская кровь, хочешь, чтобы умирали старики, девы и дети, то…

— Нет, нет, нет, Вий, — порывисто выкрикнул Святозар и замотал головой. — Я даю слово, ни пророню ни звука.

— Вот и хорошо, хорошо, — более спокойным голосом, сказал воевода и зашипел.

— Вий, — позвал воеводу наследник, когда услышал, как раскрылась решетка и вовнутрь темницы зашел Вий. — А, что случилось дальше, война закончилась?

— Да, мне удалось, обмануть Чернобога и вернуть человека Богу Семарглу, — пояснил Вий. — И война закончилась, не стало больше повода для войны… но земля посем еще долго стонала от крови людской.

— А, тебя Вий, тебя Чернобог не наказал, за то, что ты вернул Семарглу человека? — чуть слышно поспрашал Святозар.

— Сиди смирно, мальчишечка, тебя это не касается, наказывал меня Чернобог или нет, — мрачным голосом заметил Вий и громко зашипел.

И как только зашипел воевода, Святозар почувствовал страшную слабость во всем теле. Казалось, что тело его стало мягким, податливым и растеклось, словно вода, и наследник слился со стенками и покрывалом. «Нарэчжэга Р-О-Д-А, РО-ДА!» — воскликнул на языке Богов Вий, и, наклонившись, прикоснулся широкой ладонью к телу Святозара.

— Ты, слышишь меня, человек? — вопросил воевода.

— Да, слышу, — ответил Святозар таким булькающим голосом, точно говорил из-под воды.

— Помни, ты, должен молчать, ни звука, — добавил воевода, и, распрямившись, вышел из темницы, решетка стала закрываться, а Вий, что-то тихо зашипел, и Джюли также тихо ответил.

Вскоре замыкаемый замок скрипнул, и воевода в сопровождении дасуней пошел в сторону дворца Чернобога. Святозар открыл глаза, но кроме сероватого дыма ничего не смог разглядеть, он попытался пошевелить руками и ногами, однако они не ощущались, лишь губы продолжали быть подвижными. И тогда наследник сызнова сомкнул очи и обратился к душе:

— Джюли, чего он тебе шипел?

— Сказал, чтобы я напомнил тебе, когда они будут с Чернобогом подходить, о глазах и о том, чтобы ты молчал, — долетел до наследника голос души, как — будто бы издалека. — И еще воевода сказал, чтобы я убрал с губ эту глупую улыбку, а то Чернобог будет в ярости.

— Джюли, мне так жаль, что тебя поведут на наказанье, — гулко пробулькал наследник.

— Что, ты, Святозар, я же тебе говорил уже, я это заслужил, — успокаивающе заметил Джюли и с еще большим усердием застучал палкой о камень. — Ты только выполни, то о чем попросил тебя Вий, не говори ничего, молчи. Нельзя, чтобы тебя увидел Чернобог, поверь мне, Святозар. Он сначала разорвет твою кожу на спине на части, а после предложит тебя такого разорванного ДажьБогу. И я согласен с Вием, тогда точно начнется война.

— Знаешь, Джюли, — негромко проронил Святозар. — А мне иногда кажется, что Чернобог знает, что я здесь… Потому что когда у меня болят раны, оставленные от кнутов дасуней, я всегда чувствую на себе чей-то любопытный взгляд… любопытный, беспокойный и в тоже время злой взгляд…. — Наследник замолчал, а немного погодя добавил, — но, я, Джюли, я никогда не позволю, чтобы из-за меня началась война. И ты, можешь не тревожиться, я все сделаю, чтобы моему отцу ДажьБогу не приходилось выбирать между моей жизнью и жизнью людей.

— Ты, говоришь о смерти, Святозар, — вздыхая, переспросил Джюли. — Но Чернобог хоть и жесток, и зол, но он очень умен. Он не позволит тебе умереть, он не позволит тебе предать себя смерти. Нет, я просто уверен, тот человек — человек Семаргла, тоже не хотел, чтобы из-за него шла война и лилась кровь, но, однако, это случилось. Зло тоже могущественно, и оно также сильно, как и добро… и я думаю также умно… И знаешь, Святозар, что еще, может Вий и прав… может это последнее мое наказание, и впереди меня ждет новая жизнь. Я приду с наказания и принесу тебе еще воды, и еще, и еще. И когда я излечу твою ногу, может тогда не останется на мне этой черноты. И тогда я пробью камень насквозь, а после уйду в Явь. Да, буду, буду, буду, Святозар, клянусь тебе, буду служить только свету, добру и правде!

— Что ж, Джюли, ради того, чтобы ты стал светлым, ради того, чтобы ты родился в Яви, и вырос, и война света и тьмы тебя ни коснулась, ни ранила и ни убила, я буду молчать, — произнес Святозар.

— Да, мой друг, — очень нежно протянул Джюли. — Молчи, молчи и закрой глаза, они идут.

Святозар еще плотнее закрыл глаза, сомкнул губы, и весь ушел вслух. Тяжелая поступь раздавалась все ближе и ближе, слышалось шипение дасуней и тихий разговор на языке Богов. Говорили двое, один голос был грубым и одновременно визжащим — это был голос Чернобога, он в основном спрашивал, а другой голос, принадлежавшей воеводе, негромко отвечал. Порой, правда, вмешивался еще и третий голос принадлежащий Пану, но тот в основном лишь, что-то поддакивал или поднекивал.

Чернобог и Вий подошли к темнице наследника и остановились. Святозар услышал, как громко и быстро забилось в его растекшейся груди сердце, как тревожно заголосила, что-то душа, будто пытаясь о чем-то предупредить. Чернобог какое-то время молчал, а после гулко вскрикнув спросил, на языке Богов:

— Вий, чергэ се вью дэшенькой? Вэрескэ шле нэшко чёвторонкэ? Ого-го… датко шле пэторёшь вэсентовай? Радогост дэленько овай чёвторонкё иеткось, аё кес шле юкещь ларью?

— Вэшкаво великазбое тэфэнашкофто, дэшенько пэторёшь вэсентовай ёе аяносе роросевай,- закряхтев, ответил Вий.

— Радогост кафтэсь елэ нэ кесколь, — удивленно заметил Чернобог.

— Обосевай кесколь зэвкоралко, - сказал воевода и тяжело переступил с ноги на ногу.

— Зэвкоралко? — спросил Чернобог и его голос сорвался на хрипящий звон.

— Обосевай,, - порывисто вздохнув, тихо добавил Вий.

— Пан, — обратился Чернобог к сыну воеводы. — Ношлето дэшенькё нэ сэркановай.

— Датко, датко вэшкаво великазбое тэфэнашкофто, - испуганно прогнусавил Пан.

И в тот же миг наследник услышал шипение Пана и дасуней, из рук Джюли выпала палка и как-то слишком громко упала на валун. Еще мгновение тишины и пронзительно взвизгнули кнуты, наверно обвивая руки души, Святозар сжал крепко губы, и подавил в себе желание закричать, вспоминая наставления Вия и разговор с Джюли.

Наследник слышал как дасуни зашипев увели Джюли, но Чернобог и Вий, все еще стояли около его темницы. И тогда неожиданно Святозар ощутил на себе чей-то пристальный, холодный взгляд, а раны на щеке, спине и руках так нестерпимо заболели, точно в них разом ткнул своим посохом Пан, от боли у него закружилась голова, перед глазами поплыл кроваво-красный туман. Но это длилось лишь какой-то морг, и также внезапно, как дотоль заболели растерзанные раны, боль прекратилась, кроваво-красный туман пропал и перед глазами опять появилось черное полотно. И тогда Святозар уловил своим ухом, что кругом него образовалась тишина, не было слышно не только шипения дасуней, не было слышно вообще ничего. А немного погодя необычайно громко и четко наследник услышал, голос Чернобога, который сказал на чистом восурском языке:

— Вий, ты же знаешь, что от меня ничего, никогда, нельзя утаить… Я все вижу… все! И если я ничего тебе не говорю, это не значит, что я об этом не знаю… Я надеюсь, ты, это понимаешь, да?

— Да, ваше, великое темнейшество, я это понимаю, — чуть слышно ответил воевода, и наследник уловил в голосе Вия страх.

— Это должен понимать не только ты, но и все другие, — продолжил свою туманную речь, Чернобог. — И эти другие, должны понимать, что если я это допустил… то это надо мне… мне… а не кому-то другому… Так вот пусть, этот другой, запомнит эти слова и пусть их передаст кому следует… — Чернобог на миг прервался, а после добавил, — а теперь, Вий, пойдем посмотрим гостиный двор.

Воевода и Чернобог ушли, наследник не слышал это, но догадался, потому что тело его стало сотрясаться на полу, от топота Вия. Святозар продолжал то ли лежать, то ли сидеть, и чувствовал себя словно растворенным и растекшимся по полу. Сколько это длилось, он даже не мог осознать, но почему-то ему показалось, что Джюли уже бьют кнутами, ему казалось, что он даже слышит его крики ужаса и боли. Наследник хотел было вскочить и кинуться к нему на помощь, ведь и так понятно Чернобог знает, знает, что он, Святозар, сын ДажьБога, здесь в этом Пекле. Однако наследник не в силах подняться на ноги, не ощущая своего тела, принялся лишь плотнее сжимать губы и зубы, и уже слышал он, как внутри головы стало, что-то стучать и скрипеть. Мгновение спустя у Святозара заскрипели и зашатались зубы, и начали выпадать. По первому выпали верхние зубы, потом нижние, выпали и рассыпались на языке, на крошечные крупиночки, похожие на песок, а из образовавшихся дырок обильно потекла кровь, она наполнила рот и даже стала сочиться из уголков плотно сомкнутых губ. Но Святозар лишь сильнее сжимал губы, лишь крепче смыкал глаза, перед которыми уже плыл густой, черный туман, а в нем кружились, переливались, переплетаясь между собой зеленые, синие, красные и желтые круги. И каждый раз, когда эти круги касались друг друга, слышал Святозар откуда-то издалека, тихий, тихий голос Бури Яги Усоньши Виевны, каковая точно пела старинный сказ:

Внезапно голос Бури Яги смолк и Святозар услышал над собой голос Вия: «Не открывай, не открывай глаза, мальчишечка, не открывай», а посем раздалось долгое ш…ш…ш, и какой-то возглас. Впрочем наследник уже был не в силах, что либо разобрать или понять, потому как тело его вдруг наполнилось воздухом изнутри, и тяжело вздрогнуло. А после его точно стали качать из стороны в сторону так, как качала его когда-то в детстве тетя Ждана, когда он болел и нежно, нежно напевала ему. Она пела ему какую-то прекрасную, длинную, восурскую песню, и текла, текла та песня, и оплетали ее слова все тело Святозара и уносили болезнь, делая его здоровым и сильным.

— Человек, мальчишечка, — услышал наследник, сначала тихий и далекий, а погодя будто нарастающий и приближающийся, голос Вия. — Ну, же, ты, слышишь меня? Ответь мне, мальчишечка.

Святозар почувствовал, что лежит на покрывалах. Он было хотел открыть глаза, но не смог, потому как широкая ладонь Вия покоилась на очах, закрывая почти половину лица.

— Ты, слышишь меня, мальчишка, очнись, ответь мне, — взволнованно шептал воевода.

Наследник провел языком по зубам и понял, что зубов не лишился, и наверно, то состояние, которое он только, что испытал, было лишь бредом, вызванным наложенным на него ковом.

— Я слышу тебя Вий, — тяжело ворочая языком, который точно долгое время прижимали ко льду и от этого он стал плохо слушаться, сказал Святозар. — Убери руку, ты так давишь на глаза, что выдавишь мне их.

— Закрой, закрой очи, — услышав голос наследника, обрадовано молвил Вий. — Закрыл?

— Я их и не открывал, — ответил Святозар.

Вий снял ладонь с лица наследника и с тревогой в голосе спросил:

— Ну, как ты себя чувствуешь, мальчишечка?

Святозар попытался улыбнуться, но так как ему это не удалось, лишь надсадно проронил:

— Как, как, по первому меня растянуло по полу, засим выпали зубы, изо рта потекла кровь, а после и вовсе точно наполнили воздухом, что ты со мной сделал Вий?

— Кровь, — озабоченно переспросил Вий и провел пальцем по губам наследника. — Нет, нет, никакой крови, тебе это показалось мальчишечка, и зубы у тебя на месте.

— Это я уже понял, что на месте, понял, — заметил Святозар, и глубоко вздохнул. — А где Джюли? — спросил он миг спустя.

— Кто? А душа? Душа еще выносит наказанье, — поспешно пояснил Вий и убрал с лица наследника упавшую прядь волос.

— Так долго? — скривив губы, которые теперь стали более послушными, будто тело постепенно наполнялось силой и жизнью, поспрашал Святозар.

— Нет, не долго, это тебе просто показалось, — молвил воевода. — Ты, мальчишечка, лучше пошевели руками и ногами… а когда я уйду, поднимись и походи по темнице, чтобы ты смог обрести свое тело, понял?

— Вий, я надеюсь, Чернобог, не часто ходит гостиный двор смотреть, а то еще одно такое наложение кова я не переживу. — Наследник замолчал, пошевелил плохо слушающимися руками и ногами, и негромко добавил, — да и потом, выходит Чернобог знает, что я тут… Но почему-то решил меня не разрывать на части… Он сказал, что если это допустил, то это надо ему, а не кому-то другому… Я его не очень понял, что он хотел сказать…Однако то, что он говорил для меня это, я понял.

Вий какое-то время хранил молчание, и весьма тихо протянул:

— Наверно он, что-то задумал, а что вряд ли мы узнаем… пока это не случится. Одно хорошо, что он не собирается тебя рвать на части… Но это не значит, что ты теперь в безопасности. Если у Чернобога, что-то не получится, он может передумать вельми быстро, и также быстро заставит Пана рвать твое тело кнутами…Поэтому я надеюсь, я очень надеюсь, что твой отец поскорее тебя отсюда заберет, — хмыкнув, заметил воевода. — Потому как только ты, появился здесь, у меня закончилась спокойная жизнь… А теперь вот тревожься еще, что там придумал по поводу тебя Чернобог…

— А ты, не тревожься, Вий, не стоит, — усмехнувшись, заявил наследник и почувствовал как в ноги, руки и тело стала постепенно возвращаться сила. — Если мой отец за мной не придет, а Чернобог задумает чего-то пакостное, ты, воевода отдай меня Горыни. Он на меня наступит и все. Свет, который из меня выйдет, озарит лишь тот коридор, а там кроме этих черных колдунов-плодов висящих на корнях деревьев никого нет, а уж эти остатки головешек, ручек и ножек, точно не посветлеют.

Вий тяжело поднялся, и молча постоял над наследником, который принялся шевелить руками и ногами, да выгибать спину. Затем воевода медленно развернулся и пошел к выходу, а когда за ним закрылась дверь, он прерывисто задышав, сказал:

— Нет, мальчишечка, я тебя не отдам Горыни. Если ДажьБог не явится за тобой, а Чернобог… а Чернобог решит отдать тебя Пану, я что-нибудь придумаю… Я придумаю, как тебя отсюда вывести… Ведь в конце концов выйти отсюда можно не только через ворота… Когда родился Пан, то Чернобог отправил его в поднебесный мир, и он похитил оттуда внуков и детей коровы Земун, это было в начале начал. Он привел их в Навь и была среди них Буря Яга Усоньша Виевна. Пан напоил прекрасную хранительницу пути в Навь и Ирий-сад зельем, и забыла она свою мать, заснула в ней память к предкам. Посему долгие века она почитала меня, как отца своего и осталось у нее от меня имя Виевна. Но потом Сварожичи освободили детей и внуков коровы Земун, и вернули им память. Однако Буря Яга так и носит до сих пор с собой мое имя…И она не откажет мне в помощи. — Воевода неопределенно хмыкнул, а немного погодя, добавил, — а уж тебе и тем более… Но это может быть очень опасно, и я боюсь, что ее помощь может убить тебя.

— Уж это точно, ее помощь может убить меня, — согласно кивнув головой, согласился Святозар. — Потому как всякий раз, когда Буря ко мне приходит сюда, я чувствую, что умираю…

— Охо…хо, — протянул Вий. — Именно этого я и боюсь, боюсь твоей смерти. Не хочу я, чтобы ты, такой молодой, совсем еще дитя, умер.

— Ты, Вий, — вздохнув, ответил наследник. — Очень светлый и добрый. Я, конечно, понимаю, что, и ты, и Радогост, вы здесь необходимы, как мудрость и справедливость, но все же мне очень жаль, что тебе здесь приходится жить… Я бы, хотел видеть тебя в другом месте.

— И где же? — дюже тихо и заинтересованно, спросил Вий.

— В Небесной Сварге, — также тихо, молвил Святозар.

— Кхе… что ж, хорошее ты мне место нашел, хорошее, — заметил воевода и переступил с ноги на ногу, а после усмехнулся. — Но я боюсь только одного… что с такими глазами, как у меня, в Сварге тогда, никого кроме меня не останется.

Святозар громко засмеялся, но услышав недовольный возглас воеводы, закрыл рот рукой и почувствовал как под тяжелой поступью уходящего Вия, стал сотрясаться пол и покрывала. Когда воевода ушел наследник открыл глаза, и как советовал Вий, поднялся и прошелся по темнице, ощущая в каждой частичке тела силу и мощь. Подойдя к решетке он только сейчас приметил, что вереницы душ нет на своем положенном месте, значит усмехнувшись, подумал Святозар, скоро будет сходить чудо. Наследник развернулся и оперся спиной о прутья решетки, да задумался. Воевода сказал, что Чернобог, наверное, «что-то задумал, а что вряд ли мы узнаем, пока это не случится…» Но, что он задумал и почему не стал рвать на части тело наследника, почему не предложил его такого разорванного ДажьБогу, отцу Святозара и извечному врагу Чернобога. Каковы цели властителя Пекла, и, что ему надо от него, от Святозара? Наверняка Чернобог, знает, кто такой Святозар и наверняка он знает, что внутри него живет частичка ДажьБога? И ведь, теперь, ясно как Божий день, что он позволил Святозару остаться в Пекле и излечить свою ногу… но зачем это все надо Чернобогу? Понятно, почему ДажьБог пока не забирает его отсюда. Он ждет, ждет когда излечится его нога, поэтому-то и слышит Святозар голос Бури, слышит слова из сказа, что «грядет с силами многими ДажьБог на помощь людям своим…» ДажьБог хочет, чтобы Святозар излечился… Или дело совсем не в излечении, а в чем-то другом?… Может быть дело в душах, которые благодаря наследнику станут светлыми… Да, нет, ради этого ДажьБог не стал бы посылать сюда Святозара, не стал бы держать, его здесь так долго…. Святозар уверен, раз ДажьБог посылал к нему Бурю, чтобы она удерживала его от неосторожных поступков, значит он хотел, чтобы наследник находился здесь как можно дольше… ДажьБог, что — то задумал, но что? Что задумал ДажьБог…и почему об этом не сказал ему, Святозару. Но самое странное… самое странное это то, что его терпит тут Чернобог. Ведь раз он знает о нем, то видел и посветлевшие души… души которые ушли из-под его власти…И Чернобог так легко с этим мириться, наверняка неспроста… Что же, что же тогда задумал Чернобог? Что же тогда задумал ДажьБог? Что задумали Боги?

Внезапно тяжелые думы наследника были прерваны грубо-визжащим голосом Чернобога, Святозар даже отпрянул от решетки, потому как ему показалось, властитель Пекла стоит прямо за его спиной и кричит ему в ухо:

— Оюшу! Оюшу! Оюшу!

Прошло совсем немного времени, а наследник вернувшийся к решетке и замерший возле нее, вновь услышал громкий голос Чернобога:

— Сэвшкало оюшу! Сэвшкало оюшу! Сэвшкало оюшу!

Святозар услышав, что чудо свершилось, еще малеша постоял около решетки, но потом пошел и улегся на свои подушки, потому что просто невыносимо разболелась нога. Наследник лег на правый бок и закрыл глаза, нога теперь не просто болела, она начала так дергать, точно кто-то хотел оторвать ее. Святозар тяжело застонал, прикусил губу, а другой ногой подсунув под нее подушку, затих. Через некоторое время он услышал шипение дасуней и открыл глаза, думая, что те привели Джюли, но оказалось, это привели не Джюли, а вереницу душ. Шипящие дасуни выстроили души в положенном направлении, взмахнули кнутами, огрев их по спинам, и когда души двинулись, пошли следом за ними. Святозар закрыл глаза, и когда почувствовал, что нога стала вроде меньше дергать, заснул.

 

Глава сорок четвертая

— Святозар, Святозар, эхе-хе! Да, проснись же ты, наконец, — услышал наследник радостный возглас Джюли.

Он открыл глаза и сел, ошарашено уставившись, как ему показалось в первый миг, на поющего Джюли.

— Джюли, ты чего? — подавляя зевок, спросил Святозар.

— Да, как чего? Сейчас воды принесу, проснись, — воскликнул Джюли и побежал к веренице душ.

Святозар удивленно посмотрел вслед Джюли, который уже протянув вперед руки получал воду от двух других душ, от одной с бледно-зеленоватой левой ногой, носом и ухом; и другой с желтоватыми руками от плеча до локтя. Наследник тут же вскочил с покрывал и поспешил к двери, а просунув ногу сквозь решетку увидел, что вода вылитая на рану образовала на ней плотную болячку и от кроваво-красного месива остался лишь маленький кусочек, размером с мизинец. И в тот же миг у Джюли стало от ног до груди фиолетовое тело, и почти вся голова, кроме глаз и лба, которые все еще оставались черными. Души же которые дали воду, вышли из вереницы и принялись рассматривать себя. У бледно-зеленоватой души посветлело все тело, голова, руки и ноги, лишь на правом плече осталось небольшое черное, круглое пятно. А у желтоватой души осталась черной лишь левая нога.

Внезапно послышался резкий свист кнута, и тот не долетев до душ, совсем немного, упал на землю, а желтая и зеленая души вскрикнули, оглянулись и поспешили вперед, чтобы догнать свои места в веренице душ. Два дасуня, тяжело припадая на ноги, бежали следом за душами. Они на миг остановились возле темницы, злобно глянули на все еще сидящего возле ноги наследника Джюли, затем перевели взгляд на Святозара, и теперь в этом взгляде была не только злоба, но еще и испуг, и как-то странно передернув плечами, побежали вперед, размахивая на ходу кнутами и подчуя души грешников ударами.

Джюли вскочил с присядок, широко улыбнулся и громко закричал:

— Эге-гей! Святозар! Святозар! Как же прекрасно быть светлым!

— Ты, еще не светлый Джюли, — заметил наследник, и, втянув ногу в темницу, поднялся. — Но ты уже и не черный. Бери Джюли палку и бей, бей этот камень, чувствую я, что следующие ладони воды излечат мою ногу и осветят тебя до конца!

— Да, да, да, да, да, — точно запел Джюли, и, схватив палку, принялся бить свой камень. — Терли, терли, терли, але!

— Джюли, — усмехаясь, спросил Святозар, и прижался лицом к холодным прутьям решетки. — Ты, чего поешь, что ли?

— Терли, терли, терли але! — поворачивая голову к Святозару, радостно засмеялся Джюли и его тонкий, журчащий смех наполнил темницу наследника.

— Джюли, сейчас придут дасуни, и начнут тебя бить, — улыбаясь, откликнулся Святозар. — А я не хочу, чтобы они тебя били и начну заступаться… И тогда наш бой услышит не только Пан, но и Чернобог, а я почему-то думаю, что мне стоит быть более благоразумным, и не стоит злить Чернобога.

— Эх, — все также радостно, воскликнул Джюли. — А я не боюсь теперь, ни Пана, ни Чернобога… теперь я им не подчиняюсь… Да… да… да, пусть они это знают, я им не подчиняюсь.

— Да, Джюли, я им тоже не подчиняюсь, — согласно молвил Святозар. — Но все же не стоит, мне кажется, злить Чернобога…потому что повелителя тьмы, властителя Пекла боится воевода Вий… и я думаю неспроста.

Джюли на малеша перестал стучать палкой, замер, с лица его сбежала улыбка, он тяжело вздрогнул всем телом, и, понизив голос, проронил:

— Да, да, Святозар, ты прав, Вий, его боится, да и оно понятно почему. Видел, видел бы ты, Святозар, его глаза… его глаза… Очи у него такие… такие…. — Джюли замолчал, тяжело задышал и беспокойно стал озираться, а после с дрожью в голосе и часто прерываясь, продолжил, — точно собрано в них все зло мира…. зло всего мира, всей Яви и всего Пекла… У него белая-белая кожа лица, широкий, большой лоб, прямой с небольшой горбинкой нос, у него даже тонкие, аккуратно очерченные алые губы, и черные, как смоль длинные, прямые волосы… И он очень красив… или нет… или не красив… этого не разберешь и не поймешь… А глаза… глаза его необыкновенно черные, их тьма заполняет полностью его очи, и нет там внутри ни капли света, лишь мгла, боль и страдания. Стоит тебе взглянуть в эти очи и ты, будто сам испытываешь эти страдания. Твои уши слышат плач и стенания обиженных тобой. Твой желудок ощущает страшный голод тех, кто по твоей вине не доел хлеба. Твое тело наполняет дикий холод, тех кто по твоей вине мерз и умирал. Твоя спина, руки, ноги, грудь чувствует ту боль, какую испытывали истерзанные по твоей вине. А когда длинные, прямые волосы Чернобога поднимаются на миг над его головой, а затем опускаются, словно живые, ты видишь перед собой эту вереницу несчастных погибших по твоей вине людей.

Джюли смолк, беспокойно оглянулся назад, наверно опасаясь, что их может подслушать Чернобог, и стал еще сильнее стучать палкой о камень.

— Значит, ты, часто смотришь в его очи, — тихо вопросил Святозар и вспомнил ту боль в ранах, которую он испытывал тогда, когда, скорее всего, за ним наблюдал Чернобог.

— Нет, вельми редко, — также тихо ответил Джюли и передернул своими черными плечами. — Когда меня приводят на наказание, Чернобог стоит рядом с жертвенником. Он смотрит в мои глаза и даже, как мне кажется, улыбается, а потом меня кладут грудью на жертвенник, привязывают руки и ноги, и начинают бить кнутами по спине и голове. И всякий раз, когда кнут ударяется по моей голове, она подпрыгивает и я вижу очи и улыбку Чернобога….Но сегодня, сегодня, когда меня били, я почти не чувствовал боли, а моя голова не подпрыгивала… но я сам не знаю почему, очень хотел увидеть очи Чернобога. И тогда я поднял голову, устремил свои глаза на него и внезапно… внезапно, Святозар, я увидел в них ярко-красные вспышки огня, высокий, тонкий столб и привязанного за руки и за ноги, к нему человека. Я пригляделся, и оказалось, что этот человек мне знаком, точно я долгие годы смотрел в лицо этого человека, знал его и даже, даже был с ним близок. Огонь уже стал подниматься от ног его, выше и выше, пламя перешло на тело и стало пожирать кожу, мясо, оголяя кости. Огонь стал сжигать и их, но голова и лицо были пока не тронуты… А я, вглядывался, настойчиво вглядывался в это лицо, я хотел рассмотреть и вспомнить, чье же это лицо, потому как я понимал… понимал — это очень очень важно… важно вспомнить кто передо мной. Огонь подобрался к подбородку этого человека, он перешел на светлые, точно ковыльные степи, волосы, он коснулся его больших, красных губ, его изогнутого носа, белого лба и темно-карих глаз… и тогда я, внезапно вспомнил, кто передо мной… Я, вспомнил, Святозар, что этот человек, этот человек и есть я… Я — Люччетавий — Джюли Веспрейлия! Я — знатный и богатый пажрец, предатель веры и Богов, мучитель несчастных людей, приносящий кровавые жертвы выдуманному господу Берцанию — Есуанию! И я, понял, что это, тот Люччетавий-Джюли Веспрейлия сейчас горит в очистительном огне Семаргла, сжигая в себе все зло, всю ненависть, и все страдания, принесенные ни в чем, ни повинным людям.

— Потому, ты, и пришел такой… такой счастливый, — с радостью в голосе, откликнулся Святозар. — Ты, пришел и стал петь, стал смеяться, ты преобразился… Тот другой он сгорел, а остался лишь ты! Ты — Джюли! И, я хочу, лишь одного, хочу, чтобы твоя душа запомнила, запомнила этот кошмар Пекла, и ты, более, никогда не возвращался сюда, слышишь никогда!

— Эх, Святозар, — тяжело вздыхая, заметил Джюли. — Если я вернусь в Явь, то перейду реку забвения, отделяющую Навь от Яви, и моя душа все забудет, все эти страдания, все эти бесконечные века, проведенные возле этого валуна, все твои наставления… Она все забудет.

— Да, ты, прав, твоя душа пройдет реку забвения… но все же она не забудет все… Она как бы утаит в себе все перенесенное тобой. И если ты будешь прислушиваться к ней, если ты будешь ее ощущать в себе, она сможет поведать тебе многое. Она сможет уберечь тебя от неправильного шага в жизни, сможет подсказать и поддержать тебя, — пояснил Святозар. — И мне почему-то кажется, что ты, Джюли, в следующей жизни, будешь очень хорошо слышать свою душу, ты будешь ведомым ей… Потому как то, что ты пережил, то кем ты был, и кем стал, обязательно оставит неизгладимый след не только на твоей душе, но и на твоей будущей жизни.

Джюли какое-то время, молча, стучал палкой по камню, а затем негромко добавил:

— Когда сошло чудо, и дасуни погнали души на свои места, то Чернобог повелел, дасуням задержать на площади меня и те три души, которые перед его приходом дали тебе воду. Дасуни поставили сначала белую душу, у которой осталось лишь от пояса до ног чернота, потом желтую, у которой осталась лишь черной левая нога, далее синию, у которой чернела голова и после них меня. Чернобог подошел к нам и посмотрел по первому на белую душу, затем перевел взгляд на желтую, синюю, и, остановив его на мне, улыбнулся уголками рта и тихо молвил: «То, что вы посветлели ничего не значит…. В любой миг, как я этого пожелаю… я пришлю к вам своих демонов и они переманят вас на сторону тьмы… Так уже было не раз и так будет… То что вы посветлели, это сделано не для вас, а для него… слышите меня, не для вас, для него… Вы, для меня не интересны, вы ничто, и имя ваше никак…и вы всегда были никем, всегда… За вас даже не надо было бороться, вы приходили сами, и склоняли свои головы, и подчинялись мне… Но он… он, другой… Он боец, ратник, воин… а я живу во имя борьбы… борьбы с добром и светом… И для меня он… он и такие как он, значат намного больше, чем вся ваша вереница вместе взятая…» Чернобог подошел ко мне вплотную, поднял мой подбородок, заглянул в мою душу и добавил: «Сначала ты его излечишь, и лишь потом можешь уходить… а до тех пор не смей уходить. И не смей нарушить мое повеленье… иначе первое, что ты увидишь в Яви, это длинный, тонкий нож, который отрежет твою никчемную, пустую голову, от твоего немощного тельца.» — Джюли замолчал, перестал стучать палкой, и, содрогнувшись всем телом, повернул голову, посмотрел на наследника да тихо досказал, — Святозар… Чернобог знает, что ты здесь.

— Да, я — это понял…,- тотчас откликнулся наследник.

— Но, знаешь, Святозар, — улыбнувшись, отметил Джюли. — Я так рад, что впервые, мое желание и желание Чернобога совпадают. Я выполню его повеление с радостью, потому что излечить тебя, друг мой, для меня самое большое счастье… Но это, Святозар, это будет последнее повеление Чернобога, которое я выполню… клянусь тебе, последнее! Больше я не буду… никогда не буду ему подчиняться! Я буду, как ты, как ты, Святозар — боец и ратник за свет и добро!

Джюли широко улыбнулся, а после тихо засмеялся, и, повернувшись к своему валуну, застучал по нему палкой. И каждый раз, когда Джюли бил палкой по валуну из него вылетали огромные куски камня и разлетались в разные стороны. Святозар стоял и смотрел на работу души и думал о словах Чернобога, до чего любил повелитель тьмы — туманы. Ну, нет, чтобы сказать напрямую Вию, что он знает, что здесь Святозар, так нет, одни туманные речи. А разговор с Джюли… Зачем он говорил с душой?.. Снизошел до того, чтобы говорить с черной душой. Чернобог знал, что Джюли все расскажет Святозару, когда говорил и запугивал его… может для того, он это и говорил, чтобы передать, что-то важное, и что? Наверно то, что это он — властитель Пекла, допустил излечение Святозара и пребывание его здесь, потому как это нужно ему, а тогда возникает вопрос — для чего? Для чего это сделано или может это сделано нарочно, чтобы наследник потом передал все это кому-то другому… кому? Конечно, ему, отцу — ДажьБогу…

Джюли ударил посильней и отлетевший кусок камня, чуть было не угодил Святозару в левый глаз, потому он решил отойти подальше от решетки и прошелся по темнице. Рана на ноге почти не болела, лишь изредка в ней, что-то поддергивалось и покалывало. Не сильно прихрамывая на ногу, он сделал несколько кругов по темнице, и, подойдя к своим подушкам, уселся на них сверху, да принялся наблюдать за Джюли.

Через некоторое время к темнице пришел Пан и три дасуня. Пан подошел почти к решетке, встав позади Джюли, и уставился на наследника. Он стоял очень долго и пристально смотрел своими черными глазами на Святозара. Пан словно испытывал его, словно проверял его или вызывал на бой, на ссору. Однако наследник помнил свое обещание, данное воеводе, и еще он понимал, что не стоит связываться с Паном, ведь неизвестно, что задумал Чернобог. Но и отвести глаза он не желал, не желал проявить слабость, посему смотрел прямо в очи Пана, также настойчиво, и также упорно. Внезапно Пан развернулся и злобно зыркнул на Джюли, тихо мурлыкающего, что-то себе под нос. Он немедля подскочил к Джюли и громко зашипев, принялся водить посохом перед лицом души.

— Пан, — поднимаясь с подушек, сказал Святозар. — Не трогай душу, разве ты не видишь, она не принадлежит больше вашему миру, она скоро станет светлой и уйдет.

Пан ожесточенно усмехнулся так, что перекосилось и стало безобразным его и без того отвратительное лицо, поднял посох и со всей силы стукнул им Джюли по голове раз, другой. И удары те были такие болезненные, что вскрикнул не только Святозар, но и сам Джюли. Наследник подскочил к решетке, вцепился руками в толстые пруты, и со всей силы тряханув решетку, закричал:

— Подлое, подлое, ты, существо Пан, что же ты его бьешь, за что? Он же ничего тебе не сделал, никак тебя не обидел, чего ты к нему пристал? Или ты бьешь его, потому что хочешь помучить меня, доставить боль мне?

Пан словно не слышал наследника и продолжал бить Джюли по голове, а после он громко зашипел и еще раз стукнул душу. И этот удар был такой силы, что Джюли отступил от валуна к двери, выронил из рук лазурную палку на землю и присев на корточки, прислонился спиной и головой к решетке. Святозар опустился подле Джюли, и, просунув сквозь решетку руки, закрыл ими голову души. Пан подскочил ближе и навис над Джюли, впрочем не решался бить, боясь наверно, нанести увечья рукам Святозара. Он громко шипел, и плевался бурой слюной, махал над руками наследника посохом, а затем и вовсе закричал:

— Ты, ты, сын ДажьБога, которого я с соизволенья Чернобога бил в этой темнице своим кругопосохом, а он от боли стонал… сейчас же убери от души руки. А то клянусь именем моего отца Вия, я сейчас же пойду к Чернобогу и попрошу у него соизволенья разорвать тебя на части, разорвать тебя на куски, точно как я рвал на куски твоего трусливого отца, ДажьБога!

Святозар услышав оскорбительные слова из уст Пана не просто покраснел, он побагровел, губы его изогнулись дугой. Стремительно протянув руку, он схватил лазурную палку Джюли, которая лежала на земле возле решетки, и резко вскочив на ноги, откинул руку назад, да метнув в Пана лазурной палкой, звонко выкрикнул:

— В лоб, в лоб, воткнись палка, повелеваю в лоб!

Лазурная палка вылетела из рук Святозара, и, просвистев мимо прутьев решеток, воткнулась в лоб Пана, как раз между двумя черными лучами с серебристыми искорками внутри. На мгновение наследник ощутил страшную боль в ранах и взгляд Чернобога, и чтобы не потерять сознание и прогнать боль, замотал головой и закричал, обращаясь к Пану:

— Кого ты, бесхвостый козел, назвал трусом? Моего отца, Бога, сына Перуна, внука Сварога?

И как только Святозар наполненный гневом прокричал эти слова, боль в ранах пропала, но взгляд, холодный, любопытный взгляд Чернобога остался. Наследник вновь помотал головой, и посмотрел на истошно вопящего Пана, который схватился за палку, но тут же отдернул от нее руку и начал высоко подпрыгивать на месте, что-то громко шипя и выкрикивая, а из раны его потекла бурая кровь. Пан на миг остановился, что-то громко зашипел и дасуни кинулись к Джюли, они схватили его, и, подтащив к Пану, зашипели, наверно заставляя вытащить палку.

Джюли взялся за палку и начал ее тянуть, но та, ушедшая почти наполовину в лоб Пана не поддавалась. Святозар засмеялся, и тут же почувствовал, как пропал любопытный взгляд Чернобога, тогда он засмеялся еще громче, а увидев, что старания Джюли не приносят желаемого и палка крепко держится во лбу Пана, крикнул:

— Это мозги ее не выпускают. Слышишь Пан, лазурная палка увязла в твоих мозгах. Мозги твои хотят, чтобы их озарил свет лазури! Гляди Пан, ты, сейчас тоже заполыхаешь лазурным светом! И Чернобог тогда изгонит тебя, такого лазурного из Пекла! Ха…ха…ха! Куда же ты тогда пойдешь, лазурный и с такой уродливой рожей?

По лицу Пана уже текла бурая кровь, он перестал подпрыгивать и гулко застонал, когда Джюли принялся раскачивать палку из стороны в сторону.

— Джюли, Джюли, — продолжая смеяться, предложил наследник. — А ты упрись одной ногой в брюхо Пану, и резко дерни, может она и выйдет? Видишь же, раскачивание не приносят ничего, кроме обильно текущей крови.

— Ты, ты, ты…,- злобно зашипел на Святозара Пан, и утер рукавом своего черного одеяния текущую по лицу кровь.

— Я, я, я… Святозар, мое имя Святозар, я сын ДажьБога, — гордо молвил наследник, и тряхнул своим длинными каштановыми кудрями, да засмеялся еще громче, увидев, как Джюли решил последовать его совету и уперся одной ногой в живот Пана.

— А…а… а…,- вскрикнул Пан и столкнул с живота ногу Джюли, да зашипев, и вообще оттолкнул душу от себя. Он порывчато шагнул ближе к решетке и сказал, обращаясь к Святозару, — вытащи палку, человек, вытащи.

— Ишь ты, гляди, я у тебя уже и человек, — прекращая смеяться, заметил наследник, и посмотрел в блекло-черные глаза Пана. — И не подумаю, тебе помогать… Слышишь козлоподобный дурашман, и не подумаю.

— Если ты не вытащишь палку, я пойду к Чернобогу, — зашипел Пан и шагнул ближе к решетке, поднял свой посох и стал им грозить наследнику. — Я скажу господу Чернобогу, что…

— И что, ты ему скажешь, — насмешливо перебил Пана Святозар. — Ты, дурафья, не понял что ли? Чернобог хочет, чтобы я был здоров. Он хочет, чтобы моя нога излечилась. Он хочет, чтобы эта душа меня вылечила… И он не позволит тебе, дурашман ты бестолковый, убить меня… убить или покалечить… Так, что не крути тут своим посохом, не думай, что ты меня испугаешь… Ты, лучше сам пугайся, потому как ты навсегда останешься с тремя лучами во лбу. А что очень даже и не плохо ты выглядишь, два черных по бокам, а посередке лазурный! Красавец, да, и только!

«Ав… ав… ав..», — взвыл точно побитая собака, Пан и резко развернувшись, побежал в сторону дворца Вия, в сопровождении своих верных дасуней.

 

Глава сорок пятая

Лишь только Пан и дасуни убежали, к решетке подошел Джюли и негромко засмеявшись, сказал:

— Ах! Все-таки он был хорош, с тройными лучами, мне понравилось. Вот только, как же я буду теперь камень пробивать без палки?

— Не беспокойся Джюли, — тоже хохоча, успокоил друга Святозар. — Вий вернет твою палку.

— Ты, думаешь, воевода, сможет вытащить из Пана палку? — спросил Джюли, переставая смеяться.

— Наверно. Я не знаю… вообще-то эту палку даровали тебе, — пояснил все еще улыбающийся наследник. — И она должна слушаться тебя, а почему, ты, не смог вытащить не понятно, может ты плохо тянул?

— Нет, Святозар, я тянул хорошо, это же моя палка, я к ней привык, — вздохнув, ответил Джюли. — И мне бы не хотелось, чтобы она осталась в этом малоприятном лбу!

Запел через какое-то время Джюли, он стоял возле валуна, прижавшись и положив на его широкую поверхность не только голову, но и часть тела, словно обняв.

— Что, ты, поешь Джюли? — поинтересовался Святозар.

Джюли поднял голову, выпрямился, и, развернувшись, посмотрел на Святозара, да широко улыбнувшись, тихо запел:

Он на мгновение прервался и тяжело вздыхая, пояснил:

— Это значит, Святозар:

— добавил Джюли. — Эта старинная песенка, мне пела ее моя нянюшка, очень, очень давно, а я позабыл ее, и даже никогда не вспоминал… Но когда тот, Люччетавий — Джюли Веспрейлия сгорел до тла, а столб повалился, и глаза Чернобога опять стали черными, я услышал голос моей любимой, старой нянюшки Лурейсии. Услышал ее голос и слова этой песни.

— Красивая песня, — тихо проронил Святозар, и, развернувшись, пошел на свое место.

Наследник лег на спину, подложив под голову подушку и ощутил внутри себя такую глубокую тоску и грусть, по своим близким: Любаве, отцу, братьям и сестрам, по тете и дяде, по Яронеже, и наставникам, и другам, и вообще по земле и по всем восурским людям. Он ощущал эту глубокую, затаенную в душе грусть и слышал, как тихо заплакала его лазурная душа, истосковавшаяся за всем тем, что так ему дорого. А Джюли вновь и вновь тихо пел песню, словно пытаясь запомнить, то правильное направление, которое избрала его душа и по которому должна теперь следовать. Святозар закрыл глаза и от тихо текущих слов песни, внезапно увидел, точно с высоты птичьего полета еле видимые полоски полей и лугов, темнеющие невдалеке покрытые густой листвой леса, хрустальные, наполненные чистотой реки и престольный град, что как древний витязь раскинулся на возвышении. Наследник открыл глаза, и поднялся на ноги, да опершись рукой о стену, замотал головой… отгоняя, отгоняя от себя видение родной земли. Нога опять разболелась, а после разболелись руки, спина и щека, и внезапно стало так холодно, что губы Святозара словно покрылись тонкой изморозью, тело стало тяжело сотрясаться, а во рту застучали зубы. От боли и холода наследник тяжело застонал, а Джюли перестав петь, повернул голову, и беспокойно воззрившись на друга, спросил:

— Ты, чего Святозар?

— Все сразу разболелось, и я так замерз, — ответил наследник, и, почувствовал поступь воеводы. — Там чего Вий идет? — поинтересовался он.

Джюли глянул вперед, и, усмехнувшись, сказал:

— Ага, идет, пыхтит Вий, а с ним идет Пан. Ах, нет, он не идет, дасуни поддерживают его под руки и ведут… Закрывай глаза, Святозар!

Через мгновение, совсем рядом послышалась тяжелая поступь воеводы и его возглас: «Человек, затвори очи!» Наследник закрывший глаза, как только об этом ему сказал Джюли, шагнул вглубь темницы. Теперь он не просто сотрясался от холода, а уже даже не чувствовал кончиков пальцев на руках и ногах, кончики ушей и носа, наверно пора было пить настойку смольего дерева.

Вий подошел к решетке, и тихо зашипел, в тот же миг дверь заскрипела и начала отворяться. Воевода шагнул вперед и дотронулся пальцем до лба наследника, и тут же взяв его правую руку, вставил туда кубок, да встревоженным голосом, добавил:

— Человек, пей настойку смольего дерева, ты очень холодный, да поживей.

Святозар поморщил лицо, но так как зубы громко стучали, и, понимая необходимость ее пить, поднес к губам кубок, да, задержав дыхание выпил, всю горькую настойку разом, а после закашляв, вернул Вию кубок. А малость погодя ощутил жар разлившийся, разбежавшийся по крови, наполнивший все тело и даже кончики пальцев, носа и ушей теплом.

— Ох, ну скривился — то как, скривился, — проронил воевода, принимая кубок. — Не сурья это оно и так понятно… Но и морщиться так не зачем?

Вий развернулся, вышел из темницы, и решетка заскрипев, затворилась.

— Ты, вот, что мальчишечка, ложись и отдохни, а то у тебя столько нонче потрясений было, не ровен час, захвораешь еще, — молвил Вий, наверно увидев, как надрывно передернул плечами наследник. — Ложись и отдыхай, а Иглед тебе позже принесет еды, да Маргаст помажет мазью. А пока, ты, отдохни, да наберись сил.

Святозар слышал, как Вий тяжело развернулся и тронулся от темницы ко дворцу, но внезапно, раздался умирающий голос Пана:

— Паскопочка, а я…

— А, чо ты? — грубо спросил Вий.

— Как же, чо, паскопочка? — плаксивым голосом, протянул Пан. — Ты же обещал, что раз сам не смог вытащить эту палку, то заставишь человека ее вытащить.

— Ах, ну, да, да, да, — отозвался воевода и наследник услышал, как он вновь вернулся к решетки темницы. — Мальчишка, ты зачем Пану в лоб загнал палку, ты думаешь это смешно, да?

— Нет, Вий, — передернув плечами и шагнув к решетке, ответил Святозар. — Это не смешно… Но Пан, чего добивался то и получил… И палку я вытаскивать не буду, пусть ему ее вытащит Чернобог, которым он тут меня запугивал.

— Чего, — раздраженно произнес Вий, а потом наследник услышал, как засвистел хлыст, и гулко вскрикнул Пан. — Я тебе по запугиваю… ишь ты, храбрый, нашелся… Думаешь, я, чо не знаю, кто Чернобогу о мальчишке рассказал… Ты думаешь Пан я такой, как ты дурашман?… Да, я в Пекле от начала начал живу, и я таких дурашманов, как ты, всех переживал… и тебя дурафья переживу… Ишь, ты, запугивает он, а вот и прав мальчишечка, пускай тебе эту палку, которую даже мне не удалось вытащить, Чернобог и вытаскивает.

— Паскопочка, паскопочка… это я пугал человека, пугал, — оправдывался плачущим голосом Пан. — Пугал, чтобы он разрешал наказывать душу и не вмешивался в дела Пекла.

— Он сначала бил Джюли, засим пугал меня, что испросит соизволенье у Чернобога, для того, чтобы разорвать меня на части, а после оскорблял имя моего отца, великого и славного витязя ДажьБога, называя его трусом, — гневно молвил Святозар.

— Паскопочка, паскопочка, — подвывал Пан и быстро, быстро затараторил. — Какое соизволенье, какое разорвать, да Чернобог чуть меня не убил, узнав, что я человека посохом стукнул в глаза. Он паскопочка, был так зол, так сердит. Он запретил, запретил дотрагиваться до человека пальцем. Он сказал, чтобы ни один волосок не слетел с головы человека. Да и я бы никогда, никогда не нарушил волю Чернобога, ты же знаешь, паскопочка, как он наказывает, — внезапно Пан прервался, наверно, потому что сказал, что-то лишнее, а Святозар вдруг услышал страшный звук, похожий на рычание медведя.

— Ты, дурашман…,- прорычал Вий, и вновь засвистел хлыст. — Значит, я прав это ты, дурашман, сказал ему про человека. Зачем? Зачем?

— Нет, нет, паскопочка, — испуганно подвыл Пан. — Я не говорил, он узнал все сам… Он видел как открылась дверь и как прятался человек в ниши… Он паскопочка, сказал, что ждал прихода человека и знал, что человек придет… Это не я говорил… это все демон Босоркун, он был на докладе…

— Босоркун, — тяжело задышав, повторил имя демона Вий. — Босоркун ему доложил.

— Да, да, паскопочка, Босоркун, — точно всхлипывая добавил Пан. — Чернобог вызвал меня, это было как раз, после того как мы закрыли человека в темнице. А рядом с троном стоял Босоркун, Чернобог спросил меня, как себя чувствует человек… Я, паскопочка, очень испугался его, и не знал, что ответить, поэтому сказал, что плохо, плохо и он скоро умрет. Но Чернобог от моих слов, пришел в ярость, и глянул на меня, глянул…а я упал, я так испугался… А он мне сказал, что человек должен жить… должен не умереть, и, что не надо было его так хлестать, достаточно было одной плети, зачем надобно было так разрывать его спину, и его лицо… Чернобог сказал если человек не выживет, то тогда не буду жить я… А, я еще сильнее испугался и сказал, что он выживет, потому как его лечит Маргаст, и что от кнутов раны не кровоточат, а только кровь течет из ноги, там плохая рана… А Чернобог усмехнулся и добавил: «Так и должно быть, пусть течет оттуда кровь, человеку подскажут, как надо остановить кровь. А ты Пан, если хочешь жить, не мешай человеку, пусть он делает то, зачем сюда пришел… потому что это надо мне…»- Пан на миг прервался, порывисто вздохнул и продолжил, — а когда, когда Чернобог увидел, как я обжег глаза и лицо человеку, он был так зол на меня… Он… паскопочка… он, хотел убить меня, и очень тревожился за человека, и все время спрашивал о его глазах и лице… Паскопочка, и каждый раз, когда он о нем спрашивал рядом стоял демон Босоркун.

— Босоркун, — встревоженным голосом, повторил имя демона воевода. — И чего это там задумал Чернобог и Босоркун… а Пан. Ну-ка сознавайся, ведь наверняка ты подслушал…

— Совсем немного, совсем немного, я подслушал, — дюже тихо зашептал Пан и наследник обратился весь вслух, чтобы расслышать его слова. — Босоркун вел человека по его пути, прямо из Славграда в Арапайские горы, до царства гмуров. Потом шел за ним до Восточного моря, на миг потерял его в царстве Волыни, а после был рядом до царства Черномора и когда он вошел в проход, Босоркун поспешил в Пекло на доклад к Чернобогу. Но Босоркуна посылал следить за человеком сам Чернобог.

— А откуда Чернобог узнал, что я отправляюсь в Пекло… — удивленно переспросил Святозар. — И зачем ему надо было следить за мной?

— Ему надо было, чтобы человек дошел до Пекла, обязательно дошел, — прошептал Пан.

— Зачем? — теперь спросил воевода.

— Это я, не знаю паскопочка, клянусь твоим именем, не знаю, — загнусавил Пан. — Паскопочка, пусть человек вытащит палку.

— Не вытащу, — гневно отозвался Святозар. — Не вытащу и все тут… Раз Чернобогу нужен я живой, так мне теперь нет нужды прятаться… Так, что будешь, ты, Пан ходить с лазурной палкой во лбу, до тех пор, пока на ней не распустятся листочки.

— Ох, нет, только не листья, — простонал Пан, и как показалось наследнику, упал.

— Кхе… кхе, — закряхтев произнес Вий. — Листочки это хорошо, а то я уже очень, очень давно не видел листочков.

— Паскопочка, паскопочка, — дюже бодро выкрикнул Пан, и, похоже, поднялся с земли. — Не слушай, человека, не надо листьев. Может Чернобог и терпит тут его и его свет, но листочки в моем лбу он не потерпит, и что же тогда… а тогда меня не станет. — Пан громко всхлипнул. — А вместо меня здесь будет командывать твой враг Босоркун или к примеру Мора или Черная Помочь.

— Ой, нет, только не Босоркуна и не Черную Помочь, — недовольным голосом, откликнулся Вий.

— Конечно, конечно, зачем сына менять на Босоркуна, — обрадовано зашептал Пан. — Да, и потом, паскопочка, эта палка дар Радогоста душе и ее надо вернуть этой душе. Иначе она никогда не пробьет камень насквозь и не выполнит повеление Радогоста.

— И это верно, — заметил воевода и тяжело переступив, зашипел, решетку опять принялись отворять. — Мальчишечка, — обратился Вий к Святозару, — вытащи палку из лба Пана, прошу тебя.

— Вий, если ты просишь, я вытащу, но прежде пусть Пан пообещает, что больше не тронет эту душу, — ответил наследник и убрал с лица упавшую на него прядь волос. — И пусть, Пан, пообещает более никогда не оскорблять моего отца, великого ДажьБога, сына Бога Перуна и внука Бога Сварога!

— Пан, ты слышал, что хочет человек? — поспрашал Вий и тяжело переступил с ноги на ногу.

— Ах, ах, ах, паскопочка, так болит голова, плохо слышу и почти ничего не вижу, — застонал Пан, и слышно было, как зашипели кругом него дасуни, наверно поддерживая умирающего.

— Жаль, Пан, что ты не слышишь, и не видишь, — вздыхая, пояснил воевода. — Выходит, не будет тогда мальчишка, вытаскивать палку.

— Паскопочка, — сызнова бодрым голосом, откликнулся Пан. — А если я дам обещание, он вытащит палку.

— Ты, Пан, зря тут пререкаешься, — проронил Святозар. — Гляди, мозги у тебя скоро лазурными станут, вот точно как посветлели руки Джюли, так и у тебя посветлеют мозги, ведь на палку была нанесена моя кровь.

— Ох! — испуганно выдохнул Пан и торопливо зашептал, — обещаю именем моего отца Вия, не трогать эту душу и никогда не оскорблять великого ДажьБога, сына Бога Перуна и внука Сварога! А теперь тяни, тяни скорей!

Пан подскочил вплотную к наследнику и выставил вперед свою голову.

— Погоди, погоди, — воскликнул воевода и подошел к Святозару. — Он, сейчас обморозит руку об твои разумные лучи, я сам положу его руку на палку.

Вий взял правую руку Святозара и положил ее на палку. Наследник сжал ее и потянул на себя, но палка крепко держалась во лбу Пана и не поддавалась, точно не желая покидать хорошо обжитое место.

— Ну, же, выходи, — раздраженно сказал наследник.

И сызнова потянул палку на себя, а та внезапно, мягко, и плавно, словно катятся сани по наезженной дороге, пошла на Святозара. Еще мгновение и палка уже была в руках наследника.

— Ох, ох, ох! — застонал Пан, и наследник услышал, как громко цокая своими копытами, тот покинул его темницу.

Вий стоял какое-то время рядом, и молчал, потом он протянул руку, схватил подбородок Святозара и приподнял его, да откинув с лица наследника волосы, тихо, словно разговаривая сам с собой, сказал:

— Не может быть… неужели ты, мальчишечка, за этим сюда пришел? — наследник услышал в голосе воеводы одновременно страх и тревогу.

— За этим, зачем, за этим? — не понимая вопроса Вия, ответил Святозар. — Воевода о чем ты говоришь? Я тебя не понимаю, ты как Чернобог — то, не на пускай тумана. Коли, что-то хочешь узнать, возьми напрямую и спроси… А я, тебе честно, все отвечу.

— Честно ответишь…,- раздумчиво произнес воевода, и осторожно провел пальцем по глазам, носу и губам наследника. — Что ж ответь тогда, зачем тебя послал в Пекло ДажьБог?

— Он послал меня, — ровным голосом отозвался Святозар. — Чтобы я освободил душу матери, которая по моей вине попала сюда… ДажьБог знал, что моя душа будет страдать, думая о том, что именно я повинен в мучениях Долы. Поэтому он поведал мне, как я могу ее освободить, и я пришел и освободил.

— Вижу, — чуть слышно протянул воевода. — Правду, ты, говоришь… потому что душа твоя светлая врать не умеет… — Вий немного помолчал, и вздохнув, добавил, — ох, ох, ох! Эти Боги, вечно, что-то выдумывают, вечно им, что-то надо от таких как ты… Бедный, ты, мальчишечка… столько страданий, столько боли перенес… Теперь мне ясно, зачем ты сюда пришел, и почему тебе сохранил жизнь Чернобог. Одно только не понятно, что же он дальше предпримет… ведь ты все равно остался светлым.

— Вий, я тебя не понимаю, — удивленно, молвил Святозар. — Может, ты поделишься со мной своими мыслями и расскажешь, зачем Чернобог сохранил мне жизнь и позволяет лечить ногу.

— Эх, мальчишечка, мальчишечка, — откликнулся Вий, и нежно провел рукой по его волосам. — Иногда неведение, лучше знаний… Сиди здесь тихонечко и прошу тебя, прошу тебя не связывайся с Паном…поверь мне то, что задумали Боги не понравится тебе…

Воевода отпустил подбородок наследника, развернулся и вышел из темницы, послышался скрип затворяемой решетки, а Святозар зная, что Вий сейчас уйдет, шагнул к двери и негромко заметил:

— Воевода, но я всегда считал в жизни: «Легче тому, кто видит лицо опасности». Поверь мне, лучше знание, чем неведение. И почему ты, считаешь, что мне не понравится то, что задумали Боги?

— Сиди тихо и наслаждайся неведением, — как-то слишком грустно проговорил Вий, и протяжно выдохнул. — И не в коем случае не связывайся с Паном… Потому, что если Чернобогу ты нужен живой и здоровый… — Воевода вновь выдохнул. — Это может быть еще хуже, чем разорванный на части.

Вий громко зашипел и гулко топая своими ногами, ушел к себе во дворец. Не успел еще смолкнуть его топот, как Джюли громко засмеялся, а Святозар открыв глаза, увидел его счастливое и довольное лицо, и отогнал от себя всякие мысли о неприятном разговоре с воеводой, в ответ улыбнувшись. Наследник посмотрел на лазурную палку, которая наполовину была в бурой, вязкой крови Пана, и, наклонившись, вытер ее о край покрывала, да протянув Джюли, добавил:

— Выходит Джюли у Пана в голове и вовсе мозгов нет, потому как попади такая палка в мою голову, да войди в нее на такую глубину, я тут же бы умер.

— Жаль Святозар, что ты не видел лица Пана, — разворачиваясь к камню и принимаясь за свой труд, откликнулся Джюли. — Лица Пана, когда Вий вышел из твоей темницы и повелел закрыть дверь, совершенно позабыв про своего истекающего кровью и умирающего сына.

— Я, конечно, не видел это, но слышал, как Пан стонал, — засмеявшись, ответил Святозар. — Наверно у него был такой же несчастный вид, как и плаксивый голос.

— Дасуни идут, — кивнув в сторону дворца воеводы, сказал Джюли, и улыбка сбежала с его фиолетовых губ.

И правда, вскоре, со стороны дворца пришли двое дасуней с кнутами в руках и встали один около валуна Джюли, а другой с правой стороны темницы, возле решетки.

— Зачем вы пришли, — вопросил Святозар дасуня, который стоял с правой стороны от темницы. — Чего вам тут надо?

Дасунь повернулся спиной к темнице и наследнику, и, распустив длинный кнут, положил его конец на землю, тот второй служка, который стоял возле валуна сделал тоже самое.

— Эй, дасунь, ты чего не слышишь моего вопроса, — раздраженным голосом, окликнул служку Святозар, и подошел вплотную к решетке.

Дасунь развернул голову, посмотрел с интересом на наследника своими впалыми глазами, и тонким, точно щелочка ртом ответил:

— Его мудреность, воевода Вий, повелел нам охранять тебя, чтобы тебе никто не мог навредить.

Святозар тяжело вздохнул, понимая, что теперь под охраной злобных дасуней Джюли будет дюже тяжело добыть для него воду.

 

Глава сорок шестая

Все последующее время, дасуни сменяли друг друга на постах, не позволяя Джюли петь и разговаривать со Святозаром. Вий приходил редко, а всякий раз, когда приходил, брал подбородок наследника пальцами, приподнимал, и, заглядывая ему в лицо, подолгу смотрел на него и почему-то протяжно вздыхал. Чаще приходили Маргаст и Иглед, колдун мазал незаживающие раны наследника мазью и пищал-шептал над ними, снимая боль, а Иглед приносил еду и настойку. Взгляд Чернобога появлялся в темнице также часто, только теперь в нем чувствовалось не беспокойство, а огромный затаенный интерес. Всякий раз, когда властитель Пекла смотрел на Святозара, он, ощущая боль в ранах, начинал стонать и Чернобог словно не желая утомлять и обессиливать его уходил.

Святозар видел несколько раз Пана, тот проходил в сопровождении своих дасуней, мимо его темницы, рядом с вереницей душ. Все эти разы он останавливался, злобно смотрел на наследника, махал своим посохом и шипел. Дырка в его лбу так и не зажила, ее края, покрытые легкой, буроватой лазурью немного светились. Всякий раз когда он остановившись, начинал смотреть на наследника и грозить ему своим посохом, Святозар громко смеялся, в ответ предлагая Пану, все же вернуть палку обратно. Тогда Пан еще больше свирепел, тревожно щупал дырку, и громко шипя, да стуча по земле своими копытами, уходил.

Однажды после очередного ухода Пана, к темнице подошел Маргаст, он пришел один без Игледа и дасуней, с черной неглубокой чашей в руках, где была мазь. Его серая кожа лица была покрыта черно-зелеными пятнами, глаза беспокойно бегали из стороны в сторону, он тяжело дышал, а плечи взволнованно вздрагивали. Трясущимися руками открыв замок в решетке, колдун вошел в темницу и остановился. Святозару сразу не понравилось выражение лица Маргаста, его зелено-черные пятна по поверхности кожи и тяжелое дыхание. Наследник глянул на мазь, и сердце его тут же тревожно застучало, он перевел взгляд с чаши на лицо Маргаста, посмотрел прямо в его черные, навыкате глаза и спросил:

— Тебя, что прислал Чернобог? Теперь он, что решил меня покалечить?

Маргаст встрепенулся всем телом и внезапно выронил чашу на пол. Мазь стремительно выплеснулась из чаши и упала на покрывала, да прямо на глазах стала увеличиваться в размерах, превращаясь в огромного зверя. И в этот же миг наследник почувствовал страшную боль в растерзанном теле, и взгляд на себе Чернобога. Святозар понимал, что еще мгновение, и он потеряет сознание, и тогда, сам не ожидая от себя такого, разозлился на Чернобога, заскрипел от гнева зубами, и тотчас всякая боль отступила, остался лишь взгляд, любопытный, заинтересованный взгляд повелителя Пекла. Наследник встряхнул головой и отступил назад в темницу, глянув на зверя который вырос прямо перед ним. Это было громадное чудовище, на его овальном, саженном теле, серого цвета, находились два здоровых, круглых, красных глаза и похожий на клюв птицы, состоящий из двух мощных челюстей, рот. Гибкое, гладкое, точно мешковидное тело и около десятка длинных, толстых, похожих на щупальцы рук — ног, покрытых сверху черными воронками. Чудовище протянуло свои руки к Святозару, и, схватив его, крепко обмотало щупальцами, да начало сжимать. Наследник, прилагая все свои силы, принялся вырываться из мощных рук чудища, но тот лишь крепче сжимал и обматывал его оставшимися руками. Святозар слышал, как кричал Джюли, как кричали дасуни, охранявшие его, как били они чудище кнутами, понимая, что еще миг, и оно задушит Святозара. Но наследник не собирался сдаваться, он так сильно крутился в цепких руках зверя, что ему удалось освободить правую ногу. И тогда он выставил ее вперед и слегка вверх, да принялся бить чудище по телу, стараясь попасть в глаза и рот. Клюв зверя громко клацкал, пытаясь схватить наследника за дерущуюся ногу. Наконец Святозару удалось попасть чудищу два раза в правый глаз. Зверь издал какой-то резкий звук-визг и выпустил наследника из своих рук, бросив его прямо в стенку. Святозар стукнулся об стенку головой и телом, скатился вниз, но тут же вскочил на ноги. И услышал поступь своего спасителя Вия, который громко кричал: «Глаза, глаза, затвори мальчишка, сейчас я тебе помогу.» Святозар увидел, как чудище вновь по полу протянуло к нему свою руку, стараясь схватить его за ноги. Одначе наследник подпрыгнул вверх и приземлился на руку зверя. Тот опять издал резкий звук-визг, и выдернул свою руку из под ног Святозара, при этом стукнув его другой рукой в лицо. От удара наследник закрыл глаза и полетел спиной в стену, а вдарившись об нее, вытянул руки вперед и громко закричал:

— Остановись, остановись, остановись, я, повелеваю!

Рука чудища лишь коснулась ног наследника и тут же замерла. Послышался резкий удар хлыста, долгое шипение, и сейчас же взгляд Чернобога пропал, а Святозар уловил в нем не только дикий холод, но и такое же сильное недовольство. Наследник сидел на покрывалах и прислушивался. Вий еще какое-то время шипел и раздавал удары хлыстом, чудище же, как показалось Святозару стало уменьшаться в размерах, а немного погодя в темницу тяжело дыша, зашел воевода. Он подошел к наследнику схватил его за плечи и поднял на ноги, да перерывисто дыша, спросил:

— Кто это сделал? Маргаст?

— Да, — негромко ответил Святозар. — Это Чернобог его заставил, Вий. Я чувствовал его взгляд на себе, он наблюдал за мной, а когда ты пришел ко мне на помощь, он был недоволен…. Выходит, воевода, теперь он решил меня покалечить.

— Нет, — тихо заметил Вий. — Это совсем другое… ему нужно было от тебя другое.

Святозар чувствовал, как гладкие, широкие пальцы воеводы ощупывают его лицо, руки и тело, стараясь понять, ранен он или нет.

— Вий, — успокоительно, заметил Святозар. — Со мной все в порядке, не беспокойся, я не ранен.

— Где же в порядке, ты весь в крови, весь, — горестно выкликнул воевода. Он отпустил плечи наследника, и громко зашипел, слышно было, как зашипели дасуни, а затем раздался испуганный писк-шипение Маргаста. — Ты, ты, ты…,- закричал, точно зарычал Вий. — Как ты смел, а если бы ощера его убил.

— Ваша мудреность, ваша мудреность, — запричитал колдун. — Не виноват я, не виноват я… мне Чернобог повелел. Он сказал: «Выпустишь ощеру в темнице человека. Выпустишь и посмотришь, справится ли он с ним, а если не справится, уберешь сам.»- Маргаст протяжно пискнул, и добавил, — я бы не позволил, не позволил ощере его убить.

— Ах, ты, дурафья, — выдохнул воевода и засвистел его хлыст. — Дурашман, чего же ты убежал тогда, зачем его бросил тут, один на один с ощерой… Ведь Чернобог повелел тебе выпустить и посмотреть, а не убегать.

— Ваша мудреность, ваша мудреность, — продолжал пищать колдун. — Да, я ведь видел он справится, справится с ощерой…И помощь моя была не нужна ему.

— Не нужна, да? — переспросил воевода и вновь огрел Маргаста хлыстом, тот в ответ гулко пискнул. — Почему, ты, не пришел ко мне, почему не сказал, про повеленье Чернобога? И давно ты ходишь на доклад к повелителю? А, ну, признавайся, а то я тебе устрою… устрою иначе…

— Давно, давно, давно, хожу к нему на доклады, — зашептал колдун. — Сразу как появился здесь человек… Сразу, как я первый раз помазал его флюпенговой мазью, как прошептал первое шептание… Меня Пан схватил с дасунями и привел к властителю, и Чернобог повелел приходить и все докладывать, все рассказывать о человеке. И еще он повелел, что бы я вам, ваша мудреность, ничего не говорил. Он опасался, что вы, ваша мудреность, как узнаете о его намерениях, постараетесь человека спасти и выведите его отсюда. А повелителю тьмы надо было, чтобы он находился здесь, чтобы души излечили ему ногу, и он стал…

— Замолчи…,- гневно выкрикнул воевода. — Замолчи и не смей, при человеке это говорить… Дурафья, я и так понял… я и так понял, что хочет Чернобог. Но мальчишечка такой светлый, такой чистый, у него такая смелая, великая душа, он всегда бился, и будет биться с ягыней Ерку и с чарколом Сатэгой, и никогда, никогда он не предаст свет, добро и своих Богов!

— Верно, верно, ты сказал воевода, — незамедлительно откликнулся на слова Вия, Святозар. — Я никогда не изменю своей вере, своим Богам и своему отцу! Я лучше умру в объятиях вашего ощеры, чем позволю себе служить злу! Слышишь, властитель тьмы! — Громко выкрикнул наследник, и, покачнувшись, потому что по лицу его, рукам и телу обильно текла кровь, опустился на покрывала. — Можешь убивать меня, Чернобог, прямо сейчас так, как никогда я не перейду на твою сторону!

— Тише, тише, — встревожено зашептал воевода. — Чего ты кричишь, кого ты вызываешь на бой, горячая голова! Это же не Ерку, не Сатэга, это же Чернобог.

— Эх, Вий, — тяжело задышав, ответил наследник. — Сатэгу, Семаргл и Перун смогли победить только с помощью Бога Сварога… Он был очень силен… я видел это своими глазами.

— Я знаю… знаю, — очень мягко добавил воевода.

Святозар прислонился спиной к стене темницы и почувствовал слабость в теле, да прерывисто задышал. Воевода наверно, увидел, что наследник слабеет, еще раз огрел колдуна хлыстом и зашипел. Маргаст тут же опустился рядом со Святозаром, протянул руки вперед, прямо к наследнику и зашипел-запищал тихо, тихо, да провел по лицу, словно мягкой материей.

— Шепчи, шепчи свои шептания Маргаст, — пропыхтел Вий. — А то если он не превратится в прежнего, я схожу к Чернобогу и поведаю ему, как ты бросил человека, один на один с ощерой, поведаю, как нарушил его повеленье и все мне рассказал.

— Ох… ох…ох, — заохал колдун, и, залебезив, пискнул. — Сейчас, сейчас, ваша мудреность, еще одно шептание, и все пройдет, — и сызнова зашипел шептания.

И точно, лишь дошипел Маргаст шептания, Святозар сразу почувствовал себя бодрее, а с лица, рук, ног и тела, везде, где касались его черные воронки ощера, перестала течь кровь. Наследник ощупал лицо, и к своему удивлению обнаружил на месте не заживающей раны от кнута дасуней, плотный рубец. И хотя Святозара еще немного покачивало, но он поспешно оторвал спину от стены, и, засунув под рубашку руку, нащупал и там, и на руках в тех местах, где разорвалась материя и кожа ощера коснулась ран, плотные рубцы.

— Смотри воевода, раны от кнутов почти закрылись, — радостно сказал наследник и придерживаясь за стену, поднялся. — Осталась небольшая рана на спине и левая рука, а остальное покрылось рубцом, может, стоит ощере меня еще раз обнять.

Вий шагнул к наследнику ближе, поднял его лицо за подбородок, и провел пальцем по рубцу, и, обращаясь к колдуну, спросил:

— Маргаст, как это понимать? Почему у него пропали раны, а появились рубцы.

— Слюна, покрывающая ощеру хорошо лечит, все незаживающие раны, — поспешно отозвался колдун, и провел своим маленьким пальцем по рубцу на щеке наследника. — Но только, когда она выделяется во время боя… когда ощера злиться. — Маргаст замолчал, и чуть тише добавил, — ваша мудреность, Чернобог, наверно хотел, чтобы человек излечился от ран. Потому что я ему рассказывал, как человека мучает боль, когда властитель Пекла, за ним наблюдает… Он повелел мне выпустить ощеру, уже давно… но потом запретил, потому что Пан обжег глаза человека своим посохом. А нонче вызвал меня к себе, передал чашу и повелел выпустить ощеру…

Вий отпустил подбородок наследника, и какое-то время хранил молчание, а после также тихо спросил:

— Зачем ему все это нужно, а Маргаст?

— Наверно хочет, наблюдать все время за человеком, — пропищал колдун. — И при этом не хочет, чтобы человек терял сознание… Он сам мне сказал: «Что ты за колдун… не можешь снять с него боль, не можешь закрыть раны. Стоит мне на него посмотреть, он от боли теряет сознание… А мне совсем не нужно, чтобы он слабел…Он должен быть сильным… сильным, чтобы выполнить то, что нужно мне».

— И не подумаю я, — раздраженно откликнулся Святозар, словно обращаясь к Чернобогу. — И не подумаю выполнять то, что нужно Чернобогу. — Наследник тягостно задышал, и гневно дополнил, — Вий, отдай меня Горыни… Лучше погибнуть от Горыни, чем ощущать на себе заботу Чернобога.

— Угомонись, угомонись, чего ты в самом деле, мальчишечка, — успокоительно заметил Вий и переступил с ноги на ногу. — Надо быть мудрее, мудрее, мальчишечка… Не нужно злить Чернобога, он тебя проверяет… проверяет…, только проверяет. Если бы он хотел, что-то тебе предложить, уже бы предложил, поверь мне… Ты главное не изменяй своей душе, слушай ее наставление, слушай ее… и все будет хорошо, поверь мне.

Вий погладил своей широкой ладонью наследника по волосам, и громко зашипел, а после взяв Святозара за плечо, мягко толкнул в угол темницы, сказав:

— Постой там мальчишечка, дасуни поменяют у тебя покрывала и подушки, а то тут все в слюне ощеры, даже противно стоять, не то, что жить. Да и еще принесут тебе чистую одежу, а то и вещи твои не лучше, чем покрывала.

Когда покрывала поменяли, и наследник переоделся, Вий вышедший из темницы, продолжил шипение на дасуней и Маргаста. Святозар придерживаясь за стену, подошел к накиданным справа подушкам и сев на них, начал взволнованно тереть свой рубец и думать о том, что же надо Чернобогу от него. Вий наверно увидел озабоченное лицо наследника и заметил, обращаясь к нему:

— Ну, хоть одно хорошо, раны теперь не будут тебя изводить. Да, и еще, теперь в твою темницу, никто кроме меня не войдет, ключ будет у меня.

— Вий, — откликнулся Святозар. — Но если Чернобог захочет моей смерти, тебе меня не уберечь.

— Нет, — успокаивающе протянул воевода и переступил с ноги на ногу. — Ему не нужна твоя смерть… И я же тебе сказал, он тебя проверяет… просто проверяет. Наверно Маргаст прав, ему нужно, чтобы ты был здоров и силен.

— Да, да, ваша мудреность, — поддакнул колдун, влезая в разговор. — Чернобог не хочет смерти человека, он нужен ему сильный… Столько сил вложено в этого человека… Столько для него сделал наш властитель Пекла… и все это только ради того, чтобы…

— Замолчи…,- грозно зарычав, прервал рассуждения Маргаста, воевода. — Замолчи… ты это не здесь должен говорить… — досказал Вий, тяжело задышал, и наверно стукнул хлыстом колдуна, потому как тот громко пискнул.

— Воевода, — немного погодя, молвил Святозар. — Убери дасуней, от темницы. Может Джюли удасться излечить мне ногу, и он уйдет… и… и… может и твое тогда беспокойство уляжется.

— Уляжется? — проронил воевода. — Эх, теперь оно не скоро уляжется, — вздыхая, отметил Вий, да тяжело переступил с ноги на ногу, он вновь зашипел и гулко ступая, направился к себе во дворец.

 

Глава сорок седьмая

— Святозар, — радостно воскликнул Джюли, лишь только смолкли шаги воеводы. — Открывай глаза, Вий ушел и увел с собой дасуней. В камне осталось пробить не больше половины локтя, и пока никого нет. — Джюли оглянулся, и испуганно, добавил, — ах, нет!.. Пан и дасуни идут, и ведут черную душу, чтобы замкнуть ее в темнице. — И Джюли поспешно повернул свою голову к валуну. — О… и дасуни Вия возвращаются.

Святозар заинтересованный словами Джюли по поводу черной души, поднялся со своих подушек и подошел к решетке, да оперся руками об прутья. И тут же прибежали дасуни воеводы, тяжело дыша, они заняли свои посты возле темницы, распустили кнуты и злобно уставились на дасуней Пана.

Душа, которую вели к темнице, была полностью черная, на ней не было ни кусочка, ни капельки света, лишь одна чернота. Ее лица даже не было видно, точно оно и вовсе отсутствовало, а на голове не просматривались волосы, вроде ее оголили. Ее руки от предплечья вплоть до кисти были стянуты кнутами, и широко расставлены в сторону. По два дасуня с обеих сторон крепко держали кнуты, а душа рвалась, извивалась всем телом, кричала, стонала и даже, как показалось наследнику, плакала. Ее подвели прямо к темнице, напротив темницы Святозара и два дасуня идущие рядом с Паном, подбежав к решетке, поспешно открыли ее. Но внутри темницы, стоящие темные души так крепко вжались друг в друга, и были так плотно напиханы, что там совершенно не имелось свободного места. Тогда Пан подступил вплотную к черным душам поднял ногу, и стал копытом бить прямо по их телам, стараясь вогнать тех поплотней. Внезапно раздался тонкий, точно разбили стеклянный кубок, звук, и верно, что-то осыпалось на землю, а Пан еще раз стукнул копытом черные души. Те на немного подались назад, и образовалась маленькая выемка для новой души. Черная душа, увидев, что образовалась выемка, еще сильнее стала извиваться, кричать, стонать и даже падать на колени. И тогда к ней подошел Пан. Он дотронулся своим кругопосохом до головы души и та громко всхлипнув, поднялась с колен, встала, и, выпрямившись, замерла. Дасуни расплели кнуты и отпустили руки, которые тут же, точно плети, упали вниз. Пан, придерживая посохом душу, довел ее до темницы, поставил в выемку и крикнул на языке Богов: «Нэштеволэ сэвшкалэ, чёвторонкэ дэшенько ошлёвке!», а после убрал с головы посох и в тот же миг душа дернулась и будто приросла к окружившим ее душам. Прошло кажется лишь мгновение и черная душа закивала головой и громко за бы-бы-кала, а вскоре и вовсе стала неотличима от всех других, превратившись в одно сплошное, черное месиво.

Пан отошел от решетки и пока его дасуни закрывали дверь, повернулся, злобно посмотрел на Святозара, и, зашипев, замахал на него посохом.

— Чего ты там шипишь, дурашман бестолковый, не видишь, что ли, — и Святозар провел пальцами по рубцу на щеке. — Чернобог меня излечил… Он нарочно прислал ко мне великого знахаря, который снял с меня раны… Гляди Пан, домашишься ты своим посохом, и останешься без головы… Потому как стоит мне Чернобогу пожаловаться, что ты меня запугиваешь и расстраиваешь его намерения, как он в тот же миг отдаст твой посох Босоркуну, или как там ты, ее называл, Гнилой Помочи… Ай! нет, не то, Черной Помочи.

Лицо Пана испуганно перекосилось, и начало покрываться черными пятнами, он опустил вниз, свой посох и прижал его к ноге, да беспокойно завертел головой, словно опасаясь, что сейчас и впрямь явится Чернобог отбирать его кругопосох.

— Пан, знаешь, на кого, ты, сейчас похож, — засмеявшись, продолжил свою речь наследник. — На злобного ягыню Ерку, который вот также кривил, кривил свою морду, пока я… — И Святозар просунул сквозь решетку руки, и, раскрыв ладони, повертел ими. — Пока я не сжал в этих руках мой меч и не отрубил ему голову, и не уничтожил его озверевшую душу. Жаль, что ты, Пан, с ним не встретился, тебе было бы приятно увидеть в этой безумной, злобной морде свое отражение.

— Я видел, видел, Ерку, — громко выкрикнул Пан и быстрым шагом пошел к веренице. Он злобно растолкал души и подойдя очень близко к темнице Святозара остановился, тяжело задышав. — Видел, видел Ерку… Это я создал Ерку, я его учил, я ему подсказывал и шептал… Ерку мое создание.

Святозар почувствовал, как разболелась рана на левой руке, а это значит, что за ним наблюдал Чернобог. И нежданно ему так захотелось сделать, что-то противное желаниям повелителя тьмы…что- то, что не входит в его намерение. И тогда наследник насмешливо выкрикнул в лицо Пана, точно призывая его к бою:

— О, значит, я не ошибся, насчет тебя и Ерку, сразу видно, каков творец, таково и создание. Уродливый, злобный глупец — творец, и такое же уродливое, злобное, глупое создание. И всем кому ты подсказывал, всем кому шептал, все плохо закончили, что Ерку, что Нук… Глупый, ты, козлоподобный дурашман. И чего ты, тут встал, чего на меня уставился… ты думаешь, я тебя боюсь? Да, нисколечко, я тебя не боюсь… и никогда не боялся, ни тебя, ни твое творение Ерку, ни твоего колдуна Нука.

— Ах, ты… — с ненавистью в голосе выкрикнул Пан и подскочил к решетке вплотную.

— Пан, — внезапно услышал наследник высокий с хрипотцой голос. — Пан, остановись. Отойди от решетки.

Святозар повернул направо голову и посмотрел на того, кто повелевал Пану. Со стороны дворца Чернобога весьма быстро шел высокий, худой дасунь. У этого дасуня была белая кожа лица, белые, до плеч прямые волосы, узкий лоб, тонкий, изогнутый нос, густые, белые, словно обсыпанные снегом брови и такие же белые губы, глаза у дасуня зрились необычайно глубокими и ярко-красного цвета. Он был одет в длинное, серое одеяние, и опоясан широким черным поясом, на котором висело с десяток черных кривых крючков. Дасунь подошел вплотную к сыну воеводы, и, протянув свою белую руку с длинными пальцами, на которых вместо ногтей были красно-черные наросты, дотронулся до плеча Пана и сказал:

— Пан не трогай, человека. Отойди от темницы.

— Ты мне не повелитель Босоркун, ты мне не повелитель, — громко прорычал Пан и затрясся в бессильной злобе.

— Меня прислал господь Чернобог, твой властитель и повелитель, — захрипел Босоркун. — Он велел тебе убираться вон от темницы человека и не сметь его трогать, не сметь к нему прикасаться…

— Я его не трогал…,- ответил Пан. — Но я бы очень хотел, очень хотел разорвать его кожу на части.

— Ишь ты, смелый какой, — гневно отозвался Святозар. — Смелый там, за этой решеткой, с посохом в руках, которым ты бьешь слабые, погрязшие в трусости, золоте и злобе души. — Наследник схватился руками за прутья решетки, и, тряханув дверь, громко добавил, — меч бы мне мой. И я бы отправил, сейчас же бы отправил, твою такую же жалкую и трусливую душу, туда куда отправил душу Ерку.

Пан еще сильней затрясся, поднял посох и потряс им в воздухе.

— Не смей, дотрагиваться до человека, — все таким же ровным голосом, заметил Босоркун. — Господь все видит, он сейчас тут… Пан не избежать тебе наказания… — Босоркун внезапно передернул плечами и чуть тише досказал, — иди он зовет тебя… Не избежать наказания тому, кто ослушается господа Чернобога.

— Я его не трогал, не трогал… Я только пугал, — тяжело переводя дух, откликнулся Пан и стал испуганно озираться. — Только пугал…

— Хе, — как-то неопределенно, усмехнувшись своими белыми губами, произнес Босоркун. — Разве он тебя убоится… видел бы ты, как он справился с Черномором… Как он бился с Сатэгой, за которым я был приставлен следить… Он никого не боится, даже своих Богов… У него там внутри, другое, не то, что у нас… Иди, Пан, не испытывай терпение Чернобога, я тебе советую.

Пан развернулся, злобно глянув напоследок на Святозара и Босоркуна и топнув своим копытом, быстро пошел в сторону дворца Чернобога, а следом за ним низко склонив свои головы, побежали его дасуни.

Босоркун проследил за Паном, а потом перевел взгляд и зыркнул пристально на Святозара.

— Чего, — недовольно выкрикнул наследник, глянув в красные глаза демона. — Чего?

— Не стоит связываться тебе, человек с Паном, — ровным, хрипящим голосом проронил Босоркун. — Зачем еще испытывать боль? Это не надо ни тебе, ни моему повелителю Чернобогу… Ты, должен быть сильным и здоровым… За то время, что ты провел в Пекле, ты, и так испытал много боли… не стоит еще искать ее.

— Забыл я тебя спросить, что мне надо искать, а чего не надо, — раздраженным голосом, откликнулся наследник, и, почувствовав острую боль в левой руке, отпустил решетку, да тотчас правой ладонью потер место раны. — Ты забыл, демон, я ни тебе, ни твоему Чернобогу не подчиняюсь, и можешь ему передать от меня, что его повеленья и намеренья, я исполнять не буду… Зря он меня тут лелеял и лечил…

Босоркун внимательно смотрел на наследника, его белые уголки губ изогнулись, и со стороны казалось, что он улыбается. Он перевел взгляд на больную левую руку, которую наследник не сильно тер, и все тем же высоким, хрипящим и ровным голосом, пояснил:

— Мне не хочется тебя расстраивать, человек, но ты, все равно выполнишь то, что желает Чернобог… Потому как это он — Господь и владыка Севера, позволил тебе сюда войти и позволил пройти тот путь, который желали, чтобы ты прошел, Боги.

— Что? — переспросил наследник, глядя прямо в глаза демона. — Что ты хочешь сказать, а Босоркун? Про какой путь ты говоришь? Чего вы все тут туман напускаете… Ну, ну, давай, договаривай… Чего от меня нужно Чернобогу?

— Нужно… — Повторил слово Босоркун, и, глянув на наследника так, точно хотел заглянуть в его душу, заметил, — это нужно господу Чернобогу, ты, прав… — Демон немного помолчал, передернул плечами и добавил, — а тебе велено передать, чтобы ты, не связывался с Паном… Время на исходе и ты должен быть силен… Достаточно боли… достаточно… Боль изматывает и делает слабым, ты же должен быть сильным и ты не должен гневаться, ведь гнев, это дар Чернобога.

— Есть праведный гнев, — подняв голову и распрямив спину, гордо заявил Святозар. — Гнев который ведет ратника на поле битвы, сражаться за свою землю, свой народ, свою веру и Богов! Гнев, который дарует нам, наш великий Бог войны и битв, громовержец Перун! И говорили мы ему:

Святозар видел, как от слов великого восурского сказа про Бога Перуна, на миг покрылась вся кожа на лице демона тончайшими морщинками, и стал он похож на древнего, высохшего и сморщенного старика. Видел Святозар, как наполнились его глаза красным сиянием, точно желая подчинить, покорить себе его душу. И тогда еще громче, еще торжественнее пропел Святозар:

Святозар смолк, он смело смотрел своими чистыми голубыми глазами в красные, светящиеся очи демона. И тотчас Босоркун, вновь передернул плечами, светящиеся красное пламя в его очах потухло, и он негромко сказал:

— Я никогда не любил ваши восурские сказы, человек, но ты его пропел достойно… Ты и сам достойный враг… враг с которым хочется биться, которого хочется победить… Но, ты, сын самого ДажьБога, такой светлый, что застилаешь мне этим светом глаза… достойный враг, с которым все же не стоит связываться.

— Хорошо, что это ты Босоркун, понял, — твердым голосом ответил Святозар, и, протянув правую руку, вновь потер рану на левой. — Иди и передай своему повелителю, властителю Пекла, что сын ДажьБога будет верен лишь своему отцу! Ныне, и присно, и из века в век!

— Господь это знает, — заметил демон. — Ему не нужна твоя верность, ему нужно другое… Но ты, гордец, хотя бы прислушайся к его словам и не связывайся с Паном. — Босоркун на миг прервался, уголки его губ дернулись и изогнулись и он дополнил, — как там тебя называет, его мудреность, воевода… горячая голова… Вот, вот именно этого и не надо, не нужно быть горячей головой.

Босоркун молвил последние слова, развернулся, и быстрым шагом пошел от темницы в сторону дворца Чернобога. А наследник поглядел ему в след и только сейчас заметил, что демон не шел, а низко, почти касаясь поверхности земли летел, и ног у него не было видно из-под длинного одеяния. Святозар еще внимательнее пригляделся и показалось ему, что ног у Босоркуна и вовсе нет.

Наследник стоял возле решетки, смотрел вслед демону и думал о том, почему так беспокоится за его здоровье и жизнь Чернобог, и, что ему надо от него. Рука левая все еще продолжала болеть, и Святозар понимал, что повелитель тьмы за ним наблюдает. Он скривил от боли лицо, потер рану, а мгновение спустя боль из руки ушла, а вместе с ней ушел и взгляд Чернобога. Дасуни, которые охраняли наследника, лишь только к темнице подошел Пан и Босоркун тревожно замерли, устремив на них свои взгляды и Святозар мельком заметил в их глазах нестерпимую ненависть и злобу, точно встретились они со своими заклятыми врагами. Однако теперь, когда сын воеводы и демон ушли, дасуни огляделись, и один из них, тот, что стоял возле валуна Джюли подхватил свой кнут и зашипев, что-то другому, быстро побежал в сторону дворца Вия. Святозар проследил за убежавшим дасунем, и, посмотрел на фиолетово-черного Джюли, а тот обернулся, широко улыбнулся наследнику, и негромко спросил:

— Святозар, а кто такой этот ягыня Ерку?

Дасунь стоявший справа от темницы, хотел было прикрикнуть на душу, но услышав вопрос Джюли, с любопытством зыркнул Святозара, и подошел ближе к решетке, намереваясь услышать его рассказ.

Наследник некоторое время молчал, словно припоминая былое то, что прожито было давно, но до сих пор не пережито, и, вздохнув, шагнул вплотную к решетке, взялся за прутья руками, и стал неспешно сказывать сказ:

— Когда мой народ только появился на земле, на тех землях, что ныне зовутся Восурией, жило много других народов. Это были не только людские народы, но и иные народы, волшебные племена. Народы, которых также, как и людей породили Боги. Многие из этих народов уже давно погибли, многие покинули земли, а некоторые ушли из Яви в иные миры, но были и те, которые смешались с людскими племенами… Женоподобные ягыни были добрым и светлым народом, они жили около Южного моря, а рядом с ними лежало царство гомозулей. И жили они там века, не вели они войн, не творили зла. У ягыней правителем был не царь, а царица — женщина, она имела несколько мужей, а наследницей трона становилась одна из ее дочерей. Ягыни были похожи на людей, но только в отличие от человека у них была очень крупная, по сравнению с телом, голова, кожа на теле и лице была желтовато-бронзового цвета. На лице находились два маленьких глаза, прямой нос с очень широким основанием, узкие, округлые губы, а во рту между зубами были большие дыры, так, что можно было свободно просунуть туда палец. На голове у ягыгней были короткие, в полмизинца, волосы, а прямо на макушке находились узкие, с ладонь, стоячие кверху уши. — Святозар замолчал, перевел дух и продолжил, — да, и еще у них на лице, на щеках, на лбу, прямо по поверхности кожи шли кругообразные, белые рисунки. Ягыни сразу рождались с такими рисунками. И количество рисунков на лице девочки и определяло, кто же станет наследницей трона. Этих рисунков должно было быть тринадцать. Но у царицы Екому, ни у одной из ее дочерей, не оказалось на лице положенного количества рисунков, а вот у ее младшего сына Ерку, было как раз нужное количество рисунков, ровно тринадцать. И тогда царица Екому решила объявить наследником престола Ерку. Вообще-то ягыни мужчины были очень миловидными на лицо, они были даже красивей ягыней-женщин, поэтому их и называли женоподобными, то есть похожими на женщин… Но Ерку был не таким, в нем не было ни миловидности, ни красоты, он был напротив, дюже страшен, ко всему прочему у него изо рта с верхней челюсти, выступали по краям зубы, удлиненные и вылезающие прямо на нижнюю губу. Еще у Ерку не было на голове волос, совсем не было, только одни уши. Говорили, что он сразу таким родился, но я про то не ведаю… не ведаю, каким он был до нашей встречи. Потому как ягыни жили намного дольше людей, и слышал я, что этот народ пережил Всемирный потоп и был одним из древнейших народов земли, которые хранили в себе свет и несли добро…. Однако Ерку, был совсем другим — страшным, злобным, жестоким. Ну, и да не мудрено, если он слушал наставление этого дурашмана Пана…. не мудрено. Когда мать Ерку, царица Екому, умерла, и он Ерку стал первым царем, то он стал сразу убивать всех добрых и красивых ягыней, а в детях и молодых ягынях воспитывать зло и жестокость. Было такое поверье, что стоит только волшебному народу ягыней съесть кусочек человечины, как тут же возникнет у такого ягыни ненасытное, неутолимое желание съесть еще и еще человечины. Именно это и делал Ерку, он со своими преданными ягынями, похожими на него отлавливал людей, гмуров, чудь белоглазую и даже великанов, да скармливал их мясо ягыням, да ел его сам. Народ разделился на тех, кто шел за Ерку, попробовав человечины, и тех, кто отказывался творить зло. И те кто остались верны свету и добру, покинули свои земли, покинули Явь и ушли в иные миры. Тогда Ерку и вовсе почувствовал в себе силу и мощь, ведь теперь в его племени остались лишь верные ему, и такие же, как и он ненасытные ягыни, способные убить ребенка или взрослого только, чтобы утолить свой голод. И Ерку повел свой народ войной на соседние народы, сначала на людские племена, потом на волшебный народ лесные друды. А после Ерку решил захватить царство гомозулей и их престольный град Галарион. Царь гомозулей Гмур, лишь только Ерку ввел своих обезумевших от крови ягыней на землю гомозулей, стал просить о помощи. Он просил помощь не только у волшебных народов, не только у людских, но он просил помощи и у Богов. Но народ Бога Перуна, дамианцы, отказался помогать гомозулям, они вели кровопролитные войны на своих западных и южных границах и им было не до войны с ягынями… Да и боялись дамианцы ягыней, шла о них молва, что они точно дикие звери разрывают зубами и когтями, выросшими вместо ногтей, плоть человеческую, и не берут их стрелы, не берут их мечи. Стрелы от тел их отскакивают, а мечи о их тела ломаются. Царь Гмур прислал посланцев ко мне, он просил меня, правителя светлого и молодого народа защитить своих соседей — гомозулей. И мои люди откликнулись на зов о помощи, и собрав войско, мы — восуры, пришли к стенам великого города Галариона и увидели огромное войско ягыней, впереди которых стоял сам Ерку. — Наследник опять прервался, отпустил прутья решетки, развернулся и прижавшись к двери спиной и головой, потер правой ладонью, разболевшуюся рану на левой руке. — Помню мы спешились с коней, и, взяв мечи, топоры и булавы пошли на ягыней…. Бой был очень долгий и кровопролитный, помню я, как поднимались и опускались мечи, топоры и булавы, как летели стрелы и копья, помню, как обезумевшие от вида крови ягыни вгрызались в тела восуров, откусывая куски или отрывая когтями части тела и кожу. Земля тогда наполнилась криками боли, стенаниями раненых, скрежетом мечей и топоров о ломаемые кости, воплями и визгами издаваемыми ягынями. Падающие тела окрашивали зелень полей в кроваво-красный цвет. А в воздухе нестерпимо сильно пахло свежей кровью…. Гибли мои восуры, но еще больше гибло ягыней, потому как на самом деле ничем не защищенные их тела, одетые в легкие, прозрачные одеяния, были легкой мишенью для стрел и копий, а их кости легко перерубали наши мечи и топоры. Во время боя, я все время искал встречи с Ерку, потому как и он, и я, мы оба знали, что мой меч или моя смерть, в тот же миг смогут его остановить. Но он все время избегал встречи со мной, однако уже почти в конце сражения, я смог найти его среди врагов. — Святозар замолчал, улыбнулся и посмотрел на потолок своей темницы, точно увидел в нем чьи-то любопытные, холодные глаза, а погодя снова продолжил свой сказ, — помню, как Ерку остановился, огляделся кругом, увидел своих павших ягыней, увидел моих умирающих другов, и двинулся ко мне. Ерку был очень гибок и ловок, и он был так прыгуч, точно кошка. Он напал первым, я попытался отразить нападение, но лишь задел его кожу на теле, острием своего меча. И тогда он начал кружить возле меня, высоко подпрыгивая, перелетая через меня, а мне все не удавалось его поразить мечом. Мой меч оставлял на нем лишь колотые раны или порезы, а он нападая на меня то разрезал мне кожу и плоть своими когтями, то вгрызался в мои плечи и спину зубами. Тогда на заре нашей юности, мы восуры, никогда не бились в шлемах и кольчугах. Мы снимали с себя кафтаны и рубахи, оставаясь лишь в штанах, так нам казалось вести бой лучше, правильнее и легче…. Так мы были ближе к нашей Богини Мать Сыра Земля, к нашему отцу Дажь Богу, к солнечному Богу Хорсу, к дуновению ветра, к колыханию травы, так мы были ближе к смерти и поэтому она — Смерть видя нашу храбрость и смелость восхищалась нами и обходила нас восуров стороной… — Святозар перевел дух, и тяжело вздохнув, затих, и на миг ему показалось, что он стоит на поле битвы и видит перед собой изуродованные тела своих другов, оторванные и откушанные части тел восуров, слышит крики и стоны умирающих, и чувствует зловонный запах исходящий от тел ягыней. — Наконец, мне удалось отрубить Ерку левую ногу, но он все еще был силен и без ноги… Я же еле стоял на ногах… перед глазами моими плыл густой кроваво-белый туман, на правой руке, не было пальцев, с моих плеч стекала кровь, омывая растерзанное мясо и белые кости на спине. Я переложил меч в левую руку, крепко его сжал, а Ерку оперся о землю руками и правой ногой, намереваясь сделать бросок на меня. Еще мгновение он медлил, а потом оттолкнулся от земли, и полетел на меня, выставив вперед свои когтистые руки, широко раскрыв рот, а я взмахнул своим мечом и одним махом отрубил ему левую руку и голову… Одним махом уничтожив его уродливое, жестокое тело и его черную душу.

Святозар смолк и порывисто задышал, рана в левой руке не просто болела, она полыхала вся изнутри, будто ее обварили кипящей водой. Наследник поморщил лицо от боли, и, прихрамывая на правую ногу, пошел к своим подушкам. Он неторопливо опустился на покрывала, положил голову на подушку и закрыл глаза. Злой, холодный взгляд Чернобога, словно прожигал в его ране на левой руке дыру, словно хотел этот взгляд сломить, подчинить себе его Святозара, сына ДажьБога, победителя злобного людоеда Ерку.

 

Глава сорок восьмая

После случая с ощерой и приходом к наследнику демона Босоркуна, Вий выставил около темницы еще двух дасуней. Святозар узнав об этом, ужасно расстроился, так как понимал, под охраной служек Вия, Джюли не удастся принести воду, а значит не удастся выполнить повеленье Чернобога. И теперь, всякий раз глядя на душу, наследник с тревогой вспоминал слова Чернобога: «… Не смей уходить…иначе первое, что ты увидишь в Яви, это длинный, тонкий нож, который отрежет твою никчемную, пустую голову от твоего немощного тельца». Нет, конечно, Святозара не волновала его нога, и не проходящая в ней боль, его беспокоило и тревожило лишь одно, обещание Чернобога убить Джюли, как только тот родится. Поэтому всякий раз, как приходил воевода, наследник настойчиво убеждал его убрать от темницы дасуней.

— Ну, какой от них толк, Вий, — недовольным голосом, молвил наследник. — Какой? Все равно они меня не защитят… Да, и потом Босоркун ясно дал понять, не хочет Чернобог моей смерти.

— Уж это точно, — тихим голосом, откликнулся воевода. — Смерти он не хочет, ему надо от тебя что-то другое… И покуда я не выясню, что, ты будешь, находится под охраной. Эти дасуни мои, они созданы мной, а потому мне преданы… И если Чернобог, придет сюда, они успеют мне об этом доложить… Ну, а я здесь тоже кое-что значу… ведь я в конце концов Бог. Я успею и смогу тебе помочь… И потом… мне кажется неспроста, повелитель так стремится излечить твою ногу… и лишь только это случится, как он сразу начнет действовать.

— Вий, душа Джюли, уже почти пробила дыру, погляди сам, в валун уходят не только руки, там пропадает уже вся его голова и плечи, — тревожным голосом пояснил Святозар. — Ему надо излечить мою ногу, а иначе он уйдет в Явь и погибнет… Погляди какой он фиолетово — черный, разве у него хватит сил, не будучи полностью светлым остаться на пути добра и Прави! Да, и Чернобог обещал его убить, если он меня не излечит.

— Ах, мальчишечка, — тихо зашептал Вий. — Чего ты о нем тревожишься, подумай лучше о себе… о себе… что задумал властитель насчет тебя это должно тебя волновать, а не душа. Нет, пока не узнаю, что задумал Чернобог не сниму охрану, а душа пускай перестанет стучать своей палкой, и постоит.

— Да, как же он постоит, — раздражаясь на воеводу, заметил Святозар. — Твои же дасуни не позволяют ему стоять и разговаривать со мной.

— Я прикажу, — вкрадчиво добавил Вий и переступил с ноги на ногу. — И они не будут его трогать… И пусть он стоит, не стучит своей палкой, коли хочет жить в Яви, как светлый человек… Днесь важнее твоя жизнь, а не его… Он ничего не значит ни для Чернобога, ни для меня… ноне важнее помочь тебе.

— Воевода, ну, вот возьми и помоги, — Святозар тяжело задышал, и, подойдя вплотную к решетке, схватился руками за прутья, и очень тихо прошептал. — Буря сказал, что отец придет, когда излечится нога.

— Может быть, — не соглашаясь, произнес Вий. — Только неизвестно кого, тогда он найдет в этой темнице.

И Вий развернувшись, да прошипев, что-то дасуням, тяжело ступая своими грузными ногами, ушел во дворец. Лишь только смолкли гулкие шаги воеводы, Святозар открыл глаза, и увидев Джюли стоявшего возле валуна с прижатой к груди лазурной палкой, расстроено молвил:

— Прости Джюли, прости меня… Прости, что из-за меня, тебе придется здесь задержаться.

— Что ты, Святозар, — ответил Джюли и широко расплылся улыбкой. — Не тревожься, прежде чем уйти в Явь, я должен, излечить тебя и полностью стать светлым. И я это сделаю, не потому, что так повелел мне Чернобог, а потому, что об этом сказал мне ты и Богиня Буря Яга Усоньша Виевна. А пока, воевода, приказал своим дасуням, не позволять мне стучать палкой, мы можем с тобой поговорить.

Святозар кисло глянул на Джюли и тяжело вздохнув, перевел взгляд на четверых дасуней, который стояли недалече от темницы, образовав вдоль двери ровный строй. Вскоре со стороны дворца Чернобога пришел Пан и с ним двое служек. Пан подошел к дасуням воеводы и, что-то злобно зашипел на них, но те также злобно зашипели в ответ. Пан принялся махать перед лицами дасуней своим посохом, громко топать копытом, а после повернулся и пошел по движению вереницы, в сторону дворца воеводы, при этом жестоко хлопая души своим посохом.

— Чего он шипел, Джюли? — тихим голосом, спросил Святозар, и поглядел на душу.

— Он повелел им, уйти, — прошептал Джюли. — А они сказали, что его повеленья не выполняют, что их повелитель Вий.

— Ах, этот Вий, — обиженно откликнулся наследник. — Лучше смерть, чем такое томительное ее ожидание… Вся, вся моя душа изболелась по моим близким. По этим несчастным душам грешников, которые идут в этой веренице. По всему тому, что я здесь увидел, пережил и перенес… Каждый миг проведенный здесь в этой темнице с каждым мгновением становится все более не выносимым. Лучше бы пришел Чернобог, лучше бы убил он меня, чем сидеть… сидеть… сидеть здесь. — Святозар схватился за прутья решетки и со всей силы начал ее трясти.

— Святозар, Святозар, ты, что? — взволнованно проронил Джюли. — А я, а я как же?.. Если бы не ты, друг мой, я бы так и продолжал стучать, поэтому камню вечно. Я бы оставался всегда черным, и не было у меня бы тогда никакой надежды… ничего, никогда… Ты, ты, мой спаситель, который возродил меня, который помог сжечь в пламени Семаргла всю скверну моей души, остановись. Прошу тебя, не призывай Чернобога, не зови себе смерти… Может воевода и прав, может не стоит лечить ногу, может…

— Нет, Джюли, ногу необходимо вылечить, — громко произнес Святозар, и, перестал трясти решетку. — Необходимо доделать то, что ты начал, хотя бы ради того… ради того, чтобы ты стал светлым.

Наследник отошел от двери, и, прихрамывая на ногу, каковая от вспышки гнева Святозара разболелась, принялся ходить кругами по темнице. Джюли смотрел на наследника с жалостью и печалью. Он все еще стоял возле валуна, спиной к нему, прижимая к себе палку, внезапно его лицо испугано затрепетало.

— Босоркун. Святозар идет Босоркун, — чуть слышно дохнул он.

Святозар услышав возглас Джюли немедля шагнул к решетке и воззрился на подлетающего к темнице Босоркуна. А тот, остановившись напротив дасуней воеводы, замер и уставившись в их лица, закачался из стороны в сторону, так словно стало его тело кружиться в веселом плясе. Впрочем кружилось, качаясь и описывая круги, лишь тело демона, укрытое длинным, серым одеянием, голова же при том оставалась неподвижна. Демон пристально смотрел на дасуней и в его красных глазах полыхали белые, ледяные вспышки огня, а висящие на поясе длинные, черные крючки ударялись друг о друга и издавали резкий звук, и казалось, точно стучит молоток, забивая толстые гвозди в плотное дерево. Дасуни, Джюли и даже Святозар застыли на месте, уставившись на Босоркуна, а тот все кружил и кружил, плясал и плясал, и перед глазами наследника поплыл какой-то серый с яркими, красными крапинками туман. Голова его нежданно стала тяжелой, тело ослабло, руки повисли точно плети, еще миг и он так ослаб, что ноги дрогнули, а колени подогнулись. Но в тоже мгновение, когда густой серый с яркими, красными крапинками туман пытался пожрать его, Святозар услышал голос своей лазурной души, которая тихо сказала, сказала словно пропела: «Слушай меня, меня, не его. Он это враг веры, он это враг Богов. Он встал перед твоими очами. Он залез в твои уши. Он улыбается тебе, а за спиной несет нож, нож который разрушит все то, что ты творил века, который разрушит то, чему ты пел песни, что восхвалял, любил и славил. Очнись, Святозар, он пляшет не для меня, а для себя, ибо он и есть то с чем, ты всегда бился. Очнись! Очнись!» Наследник тяжело вздрогнул всем телом, схватился за прутья решетки, и, приподняв оседающие вниз тело, встал на ослабшие ноги. Он тягостно потряс головой, отгоняя от себя серый туман, и посмотрел на демона. Босоркун уже не плясал, он недвижно стоял на месте, и внимательно смотрел на Святозара, его глаза светились красноватым пламенем, в оных будто вспыхивали белые ледяные огни.

Наследник перевел взгляд с глаз демона и увидел, что дасуни Вия лежат на земле вповалку, словно заснувшие крепким, непробудным сном. Босоркун перелетел через тела дасуней и подлетел к душе. И только сейчас Святозар заметил, что Джюли оцепенело стоит возле валуна, крепко прижав к груди, сжимаемую в руках палку и неотступно смотрит на демона. Его все еще черные глаза округлились от ужаса, рот широко открылся. Босоркун подлетел к Джюли, протянул свою белую руку с длинными пальцами, да красно-черными наростами на ней, вместо ногтей, к черным загнутым, кривым крючкам и дотронулся наростом до одного из них. И в тот же миг крючок отпал от пояса и оказался в руках демона. Босоркун осторожно взял крючок за полукруглый конец и протянул его загнутое острие к лицу безмолвно замершего Джюли.

— Не тронь его! — закричал наследник, и, высунув сквозь решетку руку, загородил лицо Джюли. — Не смей его трогать, Босоркун, не смей.

— Я его пробужу, всего лишь, — хриплым голосом ответил демон. — Я пришел усыпить дасуней, чтобы черная душа исполнила то, что ей повелел господь Чернобог. — И Босоркун зыркнул на Святозара. В его красных глазах теперь не плясали белые огни, они были кроваво-красные и смотрели, не мигая в упор на наследника. — Я его пробужу, всего лишь, — повторил демон.

— Не тронь его, не тронь, — гневно молвил Святозар. — Не тронь, или клянусь тебе именем моего отца, великого, ДажьБога, это будет последнее, что ты сделаешь. Последнее! — Наследник громко выкрикнул это слово, и так как Босоркун не двигался, безмолвно наблюдая за ним, тотчас схватился за прутья решетки и начал ее трясти, так, что под ногами заходил ходуном пол. — Не прикасайся к нему, не прикасайся! — кричал наследник и тряс решетку, а вместе с ней и всю темницу, внезапно резкая боль пронзила рану на руке. — А… а… а…! — застонал Святозар, и, прекратив трясти решетку, схватился за больную руку. — Я сам, сам разбужу его Чернобог, — очень звонко прокричал наследник, обращаясь к властителю Пекла, который без сомнения наблюдал за ним. — Не тронь душу, Чернобог, если хочешь, чтобы я излечил ногу, не тронь ее!

Босоркун передернул плечами и высоким, ровным голосом, произнес:

— Остынь человек! Остынь! Не трону я душу, как ты просишь.

— Эм…эм… — застонал наследник, и, потирая больную руку, заметил, — я не просил… Не просил… Я никогда не стал, бы просить, я…

— Да, ты, не просил, — перебил его Босоркун и опустил руку с черным, загнутым крючком к поясу. — Ты, поставил условие… господь Чернобог согласен его исполнить. Душу я не трону, а взамен ты излечи ногу… Я уйду, а ты пробуди душу, и торопись, заснувшие дасуни уже связались с Вием. Он скоро будет здесь и дасуни так же быстро пробудятся.

Босоркун укрепил крючок на поясе, развернулся, и, перелетев через спящих дасуней, направился во дворец к Чернобогу. Рука наследника дюже сильно болела, он приблизил к душе здоровую, правую руку, посмотрел на его открытый рот, бездвижно замершие черные, округленные глаза и подумал о том, что воевода наверно прав, как только Джюли его излечит, Чернобог которому это почему-то очень нужно, сразу начнет действовать. Однако в тоже время, как только Джюли излечит его, он станет светлым и такой светлый сможет уйти в Явь, а ради этого… ради того, чтобы Джюли стал светлым, Святозар был готов на все. Наследник положил руку на почти не осязаемое плечо души, и, подув прямо в его лицо, сказал:

— Джюли, Джюли пробудись, пробудись! — и еще раз подул ему в лицо.

Душа вздрогнула всем телом, ее рот закрылся, а глаза приняли свой нормальный вид. Джюли торопливо развернул голову к наследнику и тихо спросил:

— Что это было, Святозар?

— Это не важно, — откликнулся наследник, обрадованный таким быстрым пробуждением души. — Беги за водой, покуда спят дасуни.

Джюли глянул на дасуней, которые уже начали шевелиться, наверно просыпаясь и, кивнув, не мешкая побежал к веренице душ. Он сложил ладони вместе, и, выставив их вперед, обежал дасуней да приблизившись к душам, стал выпрашивать у них воду. И немедля три души шедшие друг за другом разом остановились, вышли из строя и перелили воду из своих ладоней в ладони Джюли, а тот тут же поспешил обратно к наследнику. Джюли перепрыгнул через одного спящего дасуня, одначе лежащий рядом с ним служка, внезапно пробудился и сел. Он злобно зыркнул на бегущую душу, схватил кнут и нанес им сильный удар по спине Джюли. И тотчас пробудились и другие дасуни, они вскочили на ноги, схватили кнуты и послали на спину Джюли еще и еще удары плетей.

— Не сметь, не сметь! — закричал Святозар, чувствуя боль в левой руке, и уже торопливо вытягивая сквозь решетку больную ногу навстречу Джюли.

Дасуни наносили удары один за другим по спине, голове и особенно рукам Джюли, стараясь опрокинуть его ладони. Но тот лишь сильнее стискивал руки, прижимая их груди и укрывая телом, боясь потерять хоть каплю драгоценного лекарства для ноги Святозара и собственной души.

Джюли уже был совсем близко, еще чуть-чуть и руки его коснутся ноги наследника. Одначе кнуты дасуней тогда же взвились еще выше и разом упали на спину души, да с такой силой, что тот не устоял на ногах и упал на землю, ладони его дрогнули, раскрылись и вода вытекла из них. Она громко зашипела, забулькала и образовала на земле яркую, серую, гладкую поверхность.

— Ах, — вскрикнул Святозар, и увидел, как Джюли подполз на коленях к его вытянутой ноге да вылил на нее последнюю, оставшуюся на ладони каплю воды.

И сейчас же рана на ноге зашипела, забулькала, обратилась сначала в твердую болячку, а мгновение спустя та плотная корка лопнула и опала вниз двумя большими кусками, и на ее месте появилась бледно-розовая кожа. И только с ноги отпала болячка, как Джюли по спине, которого еще били кнуты, ярко вспыхнул весь фиолетовым сиянием. Он поднял голову, посмотрел на Святозара своими, точно серыми глазами и засмеялся. Наследник перевел взгляд на души, которые дали воду Джюли они тоже ярко вспыхнули, одна розовым светом, другая серебристым, а третья голубым, не оставив на себе ни одного черного пятнышка. Раздался страшный скрежет, затем точно тупой удар и валун Джюли развалился на две части.

И тотчас Джюли поднялся на ноги, а дасуни бившие его по спине, испуганно отбежали от темницы, потому как прямо из мрачного, серого, словно покрытого темными, грозовыми тучами неба опустился бело-зеленый луч с клубящимся на нем голубоватым дымом. И потому лучу сверху спустилась Богиня Буря Яга Усоньша Виевна. Она была восхитительна, с белой кожей лица, с небесно-голубыми глазами и с длинными, заплетенными в косу волосами. Буря глянула на столпившиеся возле луча души: розового, серебристого и голубого цвета, да протянула к ним навстречу белую, прекрасную руку. Голубая душа первой откликнулась на зов Богини и своей рукой коснулась пальцев Бури Яги и в тот же миг полетела вверх по бело-зеленому лучу. Буря все еще стояла внизу, едва касаясь своим бело-золотым подолом поверхности черной земли, она вновь протянула руку и следом за голубой, руки Богини коснулись серебристая и розовая, души, и также как прежде, голубая, обе улетели вверх по лучу. Теперь в Пекле оставался лишь Джюли, он глянул на Святозара и из его глаз потекли крупные, яркие, фиолетовые слезы.

— Не плачь, не плачь Джюли, — улыбаясь, проронил Святозар и поднялся на ноги. — Ты идешь жить, ты идешь в Явь, ты идешь светлым, как я и хотел… И помни Джюли никогда более ни твори ничего злого! Твой путь — путь добра и света, путь Прави! Шагай по нему смело и тогда, тогда Джюли, я обязательно встречу тебя в Ирий-саду!

— Да, да, — громко выкрикнул Джюли и утер бегущие слезы. — В Ирий-саду, в Ирий-саду, ты, будешь встречать меня мой духовный отец, Святозар!

Джюли повернулся к Богини, и протянул ей руку, и когда Буря взяла его за нее, нежно ему улыбнувшись, они вступили на луч и полетели вверх. Буря бросила последний взгляд на Святозара и негромко дохнула ему:

— Жди, свет мой, жди, помощь скоро придет!

Еще мгновение и Буря, и Джюли, и луч исчезли. А Святозар застонал от боли в руки, которая все это время не покидала его, и, схватившись правой рукой за левую, пошел к себе на подушки. Он лег на правый бок и прижал к себе руку, стараясь подавить стон. Наследник закрыл глаза, и, несмотря на боль, улыбнулся, вспоминая бело-зеленый луч и уходящего по нему Джюли. Однако внезапно послышалась тяжелая поступь Вия, торопливо идущего к темнице наследника, и сразу же ушел взгляд Чернобога, а руку покинула боль. Святозар услышал слова воеводы, повелевавшие закрыть глаза, и, поднявшись с покрывал, придерживаясь за стены, подошел к решетке.

— Ох… ох. ох… — застонал подошедший воевода. — Ох, мальчишечка, чего приходил Босоркун? Чего он тебе говорил, чего от тебя хотел? Зачем, зачем, ты, мальчишечка позволил душе уйти, зачем позволил ей излечить ногу? Зачем выполнил то, что хотел Чернобог?

— Нет, Вий, — ответил, улыбаясь Святозар. — Я выполнил не то, что хотел Чернобог, я выполнил то, что просила моя душа… А она, добрый мой Вий, она просила помочь Джюли стать светлым, она просила, помочь Джюли уйти в Явь. Я выполнил просьбу, я выполнил повеленье своей души. И теперь я спокоен, спокоен за Джюли.

— Ах, ты, не разумное, ты дитя, мальчишечка, — с болью в голосе заметил Вий. — Какая просьба, какое повеленье твоей души… Да он, этот, как ты его там звал — Джюли, да он всегда был черным, он уже не раз попадал сюда, не раз был здесь, да он всегда, всегда служил Чернобогу… Ты, видел, видел крючки на поясе Босоркуна? Этими крючками он надсаживал, словно червя на рыбалке, он надсаживал эту душу уже не раз… Кого на кого ты поменял… свою жизнь на его… Твою бесценную жизнь, на его жалкую, никчемную жизнь… Почему ты не подумал о своей жене, ребенке, отце, которые тебя ждут… почему? Я же просил тебя, подождать, пока я все не выясню, почему же ты меня не послушал.

— Вий, коли, Чернобог, задумал, что, мне этого не избежать, — тихо произнес наследник. — Но главное здесь в Пекле я сделал. Я освободил душу Джюли не только от черноты, но и от скверны. Он ушел в Явь и может быть, он будет жить, как светлый ратник. А мне воевода, биться не привыкать, и совсем не важно с кем из врагов моей веры будет этот бой: с фантурами, с Ерку, с кертами, с Сатэгой, с неллами, с Нуком или с самим повелителем тьмы. И как раньше вставал я в полный рост и брал в свои руки мой меч, так и нонче я пойду биться за мою веру, добро, свет и моих Богов!

 

Глава сорок девятая

После ухода Джюли, и излечения ноги Святозар был просто уверен, что теперь начнет действовать Чернобог. Но тот не просто не предпринимал никаких действий, он словно забыл о наследнике, и даже перестал заглядывать в его темницу и наблюдать за ним. Вий, который дюже беспокоился за Святозара, был встревожен бездействием повелителя тьмы, потому приходил к темнице наследника очень часто и подолгу там стоял, беседуя с ним, или приводил Маргаста, оный мазал рану на руке и спине и пищал-шипел свои шептания. Так же часто приходил Босоркун, он останавливался напротив дасуней, охраняющих темницу, и зависал там, наблюдая за Святозаром, покуда его не прогонял топот вызываемый идущим Вием. Когда приходил демон, наследник старался на него не смотреть и не разговаривать с ним. Он почему-то думал, что все приходы Босоркуна неспроста, и, вспоминая его черные пляски, ложился на покрывала, поворачивался к нему спиной и думал о Любаве.

Как-то после очередного ухода Вия, Святозар улегся на покрывала, подложил под спину подушки, и уставился на прохаживающихся возле дверей темницы дасуней. Валун который все эти века пробивал Джюли и который развалился на части, служки воеводы от решетки унесли, и теперь два дасуня стояли по краям темницы, а два других прогуливались повдоль нее взад и вперед. Внезапно Святозар услышал какой-то глухой, тихий гул, похожий на слышимое издалека грохотание. Гул стал нарастать и усиливаться, и теперь стала ясно, что где-то совсем близко рокочет гром. Мгновение спустя гром громыхнул прямо в темнице наследника, а после стены, потолок, пол и решетка начали сотрясаться. Казалось, что это кто-то не просто громыхает, но и еще тяжело бьет по камню огромным молотом. Гул и тяжелые удары становились громче и ближе, и тогда наследник вскочил на ноги, а дасуни охранявшие его завизжали, и, подхватив кнуты, бросив свои посты, шибутно побежали в сторону дворца воеводы. В темнице уже и стены, и решетка, и пол ходили ходуном, и стоять на ногах стало невозможным. Еще одно сотрясение и Святозар упал на пол, а сверху на него посыпалась земля. Наследник тут же сызнова вскочил на ноги, потряс головой, стряхивая с лица и длинных волос черную землю, и в тот же миг на голову ему свалился здоровенный камень.

— Ай! — вскрикнул от боли Святозар, и вновь не устояв на ногах, упал на пол.

Темница ходила из стороны в сторону, с потолка теперь сыпалась не только земля, но и огромные куски камня. Святозар отполз к самой двери и сев, возле нее вцепился в пруты решетки руками, и немедля услышал крик Вия: «Мальчишечка, скорее затвори очи!»

Святозар получил еще один удар камнем по голове, вскрикнул и закрыл глаза. Вий подбежал к решетке, остановился подле, и тихо зашипел, а после, порывисто задышав, сказал с нескрываемой радостью в голосе:

— Ну, наконец-то, явились.

— Вий, Вий, что происходит? Что задумал Чернобог? Он что решил погребсти меня в этой темнице? — выкрикнул Святозар и начал отплевываться, так как сыплющаяся с потолка земля попала ему в рот.

— Нет, нет это не Чернобог, — все-также радостно пояснил воевода. — Это пришел Перун и твой отец, за тобой… Так когда-то из этой темницы ДажьБога, вырвал его отец Бог Перун. — Вий громко зашипел, а после добавил на языке Богов, — золупка, золупка В-И-Й, В-И-Й, зэскэверко!

Святозар услышал, точно заскрипели тяжело затворяемые ворота и, что-то громко звякнуло.

— Мальчишечка, — очень мягко, молвил воевода. — Теперь, ты, можешь открыть свои очи, и впервый, и в последний раз посмотреть на меня.

Наследник открыл глаза, пол под ним, стены и потолок сотрясались, пруты решетки вырывались из рук. Он торопливо вздел голову и, прищурив глаза, чтобы в них не сыпалась земля, глянул на потолок, где теперь появилась небольшая с кулак дыра, из оной вырывался яркий, желтый свет. Святозар резко поднялся на ноги и все еще крепко держась за прутья, и раскачиваясь взад и вперед посмотрел на своего спасителя воеводу пекельного царства, поставленного самим Родом, следить за исполнением закона — Вия!

Воевода был очень крупный и высокий мужчина, не просто витязь, а соединенных вместе два витязя. Цвет кожи у Вия был серо-каштановым, а сама кожа необычайно гладкая и словно влажная. Мощные, крепкие руки и такие же мощные и крепкие ноги, заканчивающиеся круглыми стопами с маханькими черными наростами по краю, похожими на ногти. На широких, покатых плечах сидела небольшая голова, с маленькими, человеческими ушами. На голове почти не зрилось волос, лишь на макушке, находилась недлинная каштановая прядь, заплетенная в косу. Округлое с широким, прямым подбородком лицо, было весьма миловидным, с маленькими, красными губами, аккуратным, чуть вздернутым кверху носом, высоким, прямым лбом и необыкновенными, почти в ладонь, каменными веками, серого цвета, закрывающими глаза. Над закрытыми глазами, колыхались густые, дугообразные, каштановые брови. Вий был одет в черные штаны и широкую, черную рубаху без рукавов. В руках воевода держал короткий, деревянный хлыст с короткой, будто кожаной плетью на конце, по поверхности которой бегали, переливаясь и поблескивая голубые и синие крупинки. Святозар стоял напротив воеводы, прижавшись лицом к решетке и разглядывал Вия, внезапно здоровенный кусок камня отвалился от потолка, и в тот же миг, из образовавшейся дыры в темницу проник яркий, желтый луч света. Еще морг и сама темница перестала сотрясаться. А немного погодя наследник услышал дорогой и близкий голос ДажьБога, который зычно крикнул, обращаясь к нему:

— Сын, мальчик, где ты?

— Здесь, здесь, отец, — откликнулся Святозар, и, подскочив к ярко-желтому лучу света, встал прямо под пробитой дырой в потолке, увидев в ее проеме, родное, светлое лицо Бога.

— Руку, руку протяни! Скорей, мы должны, торопиться! — взволнованно выкрикнул ДажьБог и широко улыбнулся.

— Сейчас, — также взволнованно кликнул наследник.

И не мешкая возвернулся к решетке замерев возле нее. Святозар посмотрел на темницу напротив, забитую черными душами, на вереницу, которая продолжала монотонно идти неся в своих руках воду, и даже не обращала внимания на гул и шум происходящий кругом, на дасуней визжащих и бегающих подле темницы, на безмолвно застывшего невдалеке, прямо за вереницей душ, демона Босоркуна, не сводящего глаз с него. Наследник перевел взгляд на лицо воеводы, поднес к своим губам пальцы и протянув их сквозь решетку, дотронулся ими до гладко-влажной щеки Вия, тихо молвив:

— Воевода! Пришел Босоркун, но он ничего не делает… ничего не предпринимает, чтобы меня остановить, почему Чернобог меня отпускает, скажи мне мой спаситель?

— Ах, мальчишечка! — негромко, проронил Вий. — Я так рад, что ты смог сохранить здесь в этой черноте, свою чистую, светлую душу! Я так рад, что Чернобог тебя отпускает, милый мой, мальчишечка! Но почему он тебя отпустил, об этом ты спросишь своего отца, ДажьБога, пусть он поведает тебе сам, для чего ты, мальчишечка, прошел этот страшный и тяжелый путь! А теперь иди, иди, дорогой мой мальчишечка, больше мы с тобой никогда, не увидимся!

— Кто ж знает, Вий, может, я еще приду в Пекло, — сказал Святозар и погладив воеводу по плечу, засмеялся. — Приду в гости в Пекло, когда достроят гостиный двор… а то, что ж получилось, побывал в Пекле, а в пиршественном зале на пиру не посидел, дворец властителя не посетил, на чудо не глянул, разве то хорошо… Нет, конечно, то очень плохо!

— Где, где, Святозар, — раздался из дыры, чей-то бархатисто-мелодичный голос. — Где, твой сын, ДажьБог? Мы не можем тут задерживаться, мы должны торопиться! Скоро закроется проход!

— Сын, сын, мальчик! — позвал Святозара ДажьБог. — Скорей, скорей, мы не можем тут задерживаться!

— Беги, беги, мальчишечка, — прикрикнул на наследника Вий. — Беги, дорогой мой мальчишечка, не следует испытывать терпение Чернобога, оно может, закончится!

— Прощай, Вий, и спасибо тебе за все! — шепнул Святозар и перевел взгляд на демона.

Босоркун продолжал бездвижно смотреть на наследника, но вот он передернул плечами, уголки его белых губ дрогнули и он весьма громко, четко с хрипотцой в голосе, произнес:

— Выполни то, что надо господу Чернобогу… И помни, помни!.. Это надо ему властителю Пекла, повелителю тьмы и холода, так и передай тому, кому это предназначается.

Святозар вздрогнул всем телом, от тех кровавых глаз, и холодных, словно ледяное дыхание слов, и, развернувшись, подскочил к дыре.

— Руку, руку сын, — обрадовано воскликнул ДажьБог, увидев в проеме дыры Святозара.

Наследник поднял правую руку вверх, Дажьбог тут же ухватил его за нее и резко дернул на себя. Ноги Святозара оторвались от пола, но так как дыра оказалось узкой, он порывчато ударился плечами о края дыры да громко вскрикнул, и в тот же миг ДажьБог выпустил руку сына. Наследник рухнул на пол, упав прямо на больную левую руку, и громко застонал.

— Отец, отец! — крикнул ДажьБог. — Узкая дыра, узкая, я же говорил, делай ее шире.

Послышался резкий звук, будто удар молота о наковальню, и темница вновь зашаталась, заходила ходуном.

— Что, что, мальчишечка, — беспокойно вопросил Вий. — Что случилось?

— Эх, Вий, просто слишком, хорошо ты, за мной тут ухаживал, плечи мои в ширину разошлись и не проходят в проем, — чуть слышно постанывая, и, потирая больную руку, ответил наследник, сызнова усаживаясь на покрывала.

И в тоже мгновение, на то место где только, что покоилась его голова, приземлился здоровенный кусок камня.

— Ого, — испуганно глянув на камень, воскликнул Святозар и усмехнулся. — Чернобогу это бы не понравилось Вий… Не понравилось бы ему, что Боги пытаются меня покалечить таким громадным камням… Столько сил… столько заботы было им в меня вложено, а теперь надо же бабах на голову валун… и все.

— Руку, руку, сын, — опять позвал Святозара ДажьБог.

Наследник не мешкая поднялся на ноги, немного покачиваясь от удара о потолок и морщась от боли, и вытянув правую руку вверх, кинул последний взгляд на воеводу, на прощание добавив:

— Вий, но ты, Чернобога успокой жив я… А от тебя, добрый мой воевода, жду приглашения в гости, как только души грешников достроят гостиный двор.

ДажьБог уже более мягко потянул Святозара на себя, и наследник услышал, наполненный светом и радостью, смеющейся голос воеводы:

— Ах, шутник, ты мой, мальчишечка… уж непременно, чистая, ты, душа, пришлю я тебе приглашение!

А Святозар уже чувствовал, как быстро летит вверх. И вот уже перед глазами пронесся каменно — земляной потолок, а после также быстро промелькнул стоящий или парящий, красивый, молодой Бог с серебряными до плеч кудрями и такими же серебряными усами и бородой, над головой оного горел золотой нимб. Бог был высоким, обряженным в голубовато — прозрачное, светящееся одеяние. Он стоял или парил в широком проходе, прямо на обратной стороне потолка темницы. И как только ДажьБог вытянул через дыру Святозара и устремился с ним вверх по этому проходу, Бог битв и войны, сын Сварога, громовержец Перун натянул тугую тетиву своего лука, переливающегося желтым, зеленым, красным, синим, голубым сиянием и пустил ярко-желтую стрелу-молнию прямо в отверстие. Святозар видел, как заполыхала всеми цветами радуги дыра в полу-потолке и начала смыкаться. Наследник поднял голову и узрел ДажьБога, крепко держащего его за правую руку, и дюже быстро летящего с ним по широкому проходу, сверкающему сине-зелеными переливами.

Кругом в этом проходе клубился беловатый и желтоватый дымок. Чем выше поднимался наследник по проходу, тем гуще и плотнее делался этот дым. И вмале Святозару стало тяжело дышать так, словно влажный, липкий туман проник в легкие и окутал их снаружи и изнутри, а затем принялся растягивать грудь, желая ее разорвать. Святозар надсадно задышал и начал кашлять, сначала тихо, однако погодя громче. Впрочем липкий туман, уже покрыл легкие, и воздух теперь и вовсе перестал проникать в них. Наследник торопливо сделал огромный вздох, потом еще один, и опять закашлял.

И вдруг он увидел, как снизу ноги его осветились золотым светом. Еще мгновение и яркость света увеличилась, засияло кругом все и даже этот беловато — желтоватый дымок. А миг спустя снизу вылетел, и, поравнявшись с наследником, полетел рядом Бог Перун, встревожено заглянувший ему в лицо. Святозар кашлял все сильней и громче, он чувствовал, что еще немного, и задохнется… И тогда Перун протянул руку дотронулся до груди его да медленно подул ему в лицо, и в тот же миг наследник широко раскрыв рот, глотнул чистого, земного воздуха, а следом тяжело сомкнул глаза и будто провалился в глубокий сон.

Перед глазами Святозара поплыл черный туман. А в нем в этом черном, густом тумане закружились, завертелись, заплясали круги разных цветов. Они переплетались, свивались и даже сталкивались меж собой, а сталкиваясь, разбивались и лопались. Мозг Святозара спал… крепко, крепко спал, но душа Святозара, его чистая, лазурная, светлая душа бодрствовала. И слышала она, как крикнул Перун вслед своему сыну, великому витязю ДажьБогу, летящему впереди:

— Скорей, скорей, сын, надо торопиться, иначе смертное тело Святозара, не выдержит небесного Чревопутья ведущего в Сваргу. Надо открыть ворота, любые ворота, скорей. — А мгновение спустя все тот же бархатисто-мелодичный голос Перуна, торжественно и громко, сказал, — вечные ворота замыкающие вход к небесной, молочной дороге, отворитесь именем моего отца старшего Бога Рода Божьего, СВА-РОГ, С-В-А-Р-О-Г!

И тотчас наследник уловил, как едва слышно, будто провели пальцами по струнам гуслей, зазвучала, прекрасная музыка, и мелодично заскрипев, отворились ворота. Вкруг него послышалось какое-то шебуршание, легкий, шепот, шелест, точно то опадала на землю кружась в хороводе сухая, бурая листва, но этот звук был близко от наследника, прямо возле его головы, души или тела. А издалека, откуда-то из глубины, из чего — то нескончаемого, долетали до души Святозара и другие звуки, какой-то монотонный стук, резкий, порывистый свист, и неприятный на слух скрежет. Наследник почувствовал, что полет его замедлился, а после и вовсе остановился, и голос ДажьБога, как будто проскользнув через препятствие, гулко прозвучал:

— Жив, жив, он, отец.

— Что ж, — недовольно заметил Перун, и его бархатистая мелодия, голоса, прозвучала совсем близко. — В том, что Святозар, жив, нет твоей заслуги. Он жив лишь, благодаря воеводе Вию и Буре Яге… Ты же, сын мой… ты же всеми силами толкал его к погибели, словно он тебе безразличен.

— Отец, нет… ты не прав, — тихо отозвался ДажьБог.

— Погоди, сын, не перебивай меня, — гневно молвил Перун, и наследнику показалось, что рядом с ним, будто зарокотал гром. — Я скажу то, что хотел сказать тебе… Но не стал потому, что считал важнее спасти его, Святозара…А уж потом, потом сказать все то, что я думаю… Однако теперь, наш мальчик, здесь, благодарению Вий, он хоть и плохо выглядит, хоть и много перестрадал и перенес, но все же жив. Жив! И это самое главное. — Перун прервался, замолчал, а немного погодя, спросил, — как ты посмел ничего мне не рассказать про то, что задумал Семаргл, как сын? Зачем все утаил?

— Отец, — откликнулся ДажьБог. — Семаргл сказал, что если ты, узнаешь про наши намерения, то не позволишь идти Святозару в Пекло. Не позволишь подвергнуть опасности душу Святозара. Не позволишь напитаться ему злом и стать кудесником…

— Да, да, — вновь гневно и очень громко проронил Перун. — Конечно я бы не позволил, конечно… Почему, ты, послушал Семаргла, почему не пришел ко мне, тогда, когда он впервые тебе это предложил. Почему Семаргл не жертвует своими сыновьями Аилоуненом, Лунчикаусом, Юнлискюлем… Почему жертвует душой и телом, нашего Святозара… Ты, что ДажьБог, ты, думаешь, я слеп. Ты думаешь слеп мой отец, твой дед Сварог. Ты думаешь, мы не видим, что находится внутри Святозара? Думаешь, не видим, что там живет часть тебя? Нет, мы все видим, и я, и Сварог, мы давно уже поняли, что ты вложил в нашего Святозара. Именно поэтому я всегда приходил на помощь к нему. Потому, что он не просто восур, не просто человек, не просто был всегда верен мне… а потому, что он близок, родственен мне. И я всегда, любил, переживал и тревожился за него именно потому, что он часть тебя!.. И скажи мне теперь, как смел ты, отправить его туда в Пекло, к нашему извечному врагу Чернобогу. Как мог жертвовать своим сыном… жертвовать не просто его телом, жертвовать его чистой душой! Столько времени он там провел, столько дней и ночей, а ты… ты теперь уверен, уверен, что приобретя эту силу и мощь, эту безмерную, над людскими душами, власть не станет он подобен Сатэге, не станет чарколом?

— Нет, нет, отец, — порывисто ответил ДажьБог и голос его то приближался, то удалялся. — И я, и Семаргл, мы уверены в чистоте его души… ведь он доказал это не раз, не только прошлыми жизнями, но и этой. Если бы, отец, я не был уверен в нем, то никогда бы на это не пошел. Мой сын, мой мальчик, он никогда не станет Сатэгой или чарколом, он всегда будет светлым кудесником… Посмотри отец, посмотри, разве ты не видишь, как горит его чистая душа, на ней ни одного темного пятнышка, ни одной крупиночки тьмы или зла… А ведь он только, что вышел из Пекла, только, что видел эту бесконечную мглу, ощущал на теле боль и страдание… А, что про него рассказывала Буря, ты же слышал ее, а как он прощался с Вием, как шутил… Нет, нет, отец, он — Святозар, мой сын, мой мальчик, он всегда будет лазурным.

— Может быть он и останется лазурным, — все тем же строгим и недовольным голосом, протянул Перун. — Может быть… но разве он должен был так страдать ради сыновей Семаргла, людей которые давно предали и забыли своего отца, которые даже не знают его имя… Нет и еще раз нет!.. У Святозара свой путь, свой народ — восуры. Он их правитель. Он может жертвовать собой во имя своего народа, а не во имя всех тех, кто забывает имя своего отца или забывает, как надо держать в руках меч. Я ведь помню, как ты посылал его совсем мальчика на бой с Горыней, чтобы помочь атинцам. Помню, как выпустил на битву с Сатэгой, с которым мы справились, лишь призвав на помощь, Отца Сварога… Однако то, что ты сделал сейчас… У меня просто нет слов, объяснить тебе, как я рассержен… А насчет Бури, я вот, что хотел сказать… Когда ты ушел вчера, после нашего разговора, Буря поведала мне, как ты заставил Святозара совершить не нужный для него круг, направив его сначала в Арапайские горы, рассказала мне как он там чуть не погиб. Рассказала мне, как нырнув в Восточное море он чуть не замерз. Рассказала мне, как он подвергал опасности свою жизнь встречаясь с Черномором… И еще она рассказала мне, как ее стращал Семаргл, запрещая рассказывать о Святозаре мне и Сварогу… Она мне все рассказала и я был очень, очень ДажьБог сердит… И если бы это не касалось жизни Святозара, честно скажу, я бы, тебе отказал в помощи и не пошел туда, куда ты просил…

— Ах, это Буря, — негромко засмеялся ДажьБог и его звонкий смех, точно побежал по струнам гуслей, вызвав красивую мелодию. — По первому она подвергает моего мальчика, совсем еще дитя, тяжким испытаниям, бросает и предает его… А после… после старается всеми силами вернуть его и его любовь… Да, только поздно уже, мой мальчик, чистый и светлый, как небесный родник, предан однажды встреченной душе.

— Сын, — сурово молвил Перун, и голос его миг спустя стал тише и мягче. — Сейчас важно, не то как ведет себя женщина и Богиня Буря, сейчас важно, что будет с нашим мальчиком… А по поводу того, что совершил ты и Семаргл в отношению к Святозару, я вернувшись в Небесную Сваргу, непременно расскажу все отцу Сварогу. И пусть он решает, как следует наказать тебя и Семаргла, за Святозара… Потому как ты зря думаешь сын, что Сварогу безразличен Святозар и его светлый, чистый, хранящий веру, народ восуров… Потому, как ты знаешь сам, что говорил Сварог первым восурским сказителям:

— Да, отец, я помню этот сказ, — словно вновь удаляясь от наследника, ответил ДажьБог. — А дальше там поется «и ДажьБог будет отцом вашим» И так оно и есть, отец… так и есть. Я всегда был отцом моим восурам, всегда оберегал и любил этот народ, и я очень люблю моего Святозара… И послал я его в Пекло не только ради души Долы, не только ради той тысячи приолов, которые несмотря на запреты и уничтожения все еще продолжают нести в своих душах свет… но я послал его и потому, что он уже вырос и готов, стать не просто кудесником, а стать Равным Богу!

— Достойный сын, достойного отца! — очень тихим голосом добавил Перун.

Внезапно резкий звук и стук оборвал слова Перуна, и Святозару показалось, что кто-то закрыл ему уши и подул в лицо. А круги перед глазами стали вращаться быстрее и быстрее, и всякий раз, когда они ударялись друг о друга, слышал наследник тихую, волшебную мелодию и голос старой женщины негромко пел песню про великую восурскую землю!

КОНЕЦ.