— Святозар, — громко крикнул Храбр, вслед наследнику. — Придержи коня своего, справа видишь деревня, на ночь остановимся там.

Святозар сдержал коня, а когда наставник поравнялся с ним, недовольно зыркнув в его лицо, несогласно молвил:

— Еще не скоро стемнеет, мы успеем доехать до следующей деревни.

— А, если нет? — строгим голосом спросил Храбр, и пошевелил озябшими плечами. — Если не успеем, погляди, мороз крепчает, ветер какой холодный подул. Наверняка вскоре метель начнется, да в такую погоду замерзнуть на дороге ничего не стоит. Поворачивай коня, я сказал, и поехали в деревню.

— Ох, Храбр, вот не зря, я не хотел тебя брать, — заворчал себе под нос наследник, и, поворотив коня, поехал следом за наставником.

Святозар, Храбр, Дубыня, Стоян, Звенислав и Часлав были уже в пути двадцать дней, миновав город Заречный и город Новочир, что на реке Чир, где тамошний воевода Домаслав снабдил их теплой одежой и конями, теперь они ехали по дороге в город Валадар.

Свернув с хорошо укатанной повозками и санями ездовой полосы, попали на занесенную снегом дорогу, где совсем недавно проехало лишь несколько саней, да всадников на лошадях, и направились к деревушке. Кругом деревню и дорогу окружали высокие, хвойные деревья в основном ели, пихты, сосны и кедры. Деревья образовывали сплошные массивы, и плотными рядами высились по обе стороны дороги, желая, точно ратники взять ее в полон. Деревня, к которой повернули своих коней путники, была большой, подъехав ближе к обезлесенной местности, покрытой пушистыми снегами, насчитали около пятидесяти дворов, и лишь там где-то вдали за крайними дворами увидели вновь поднимающиеся ряды хвойных деревьев. От первого деревенского подворья пошла широкая очищенная от снега дорога, по обе стороны от которой на возвышениях стояли высокие, срубленные из хвойных пород избы. Храбр спешился около дома старшего в деревне — большака, отдал коня Дубыни, и, открыв калитку, вошел во двор, а через какое-то время вышел вместе с коренастым, седым мужчиной, приветливо улыбающимся, и довольно поглаживающим свою короткую седую бороду.

— Наследник, спешивайся, — сказал Храбр Святозару. — На ночь остановимся у большака Воислава.

Святозар спрыгнул с коня и отдал поводья Чаславу, сам же подошел к Воиславу и обменялся с большаком приветствиями. Пока Стоян и Звенислав открывали ворота, чтобы ввести во двор лошадей, наследник расправив затекшие от дороги плечи и руки оглянулся, и увидел, как прежде почти пустая и тихая улица деревни, стала наполнятся, разновозрастной ребятней, отроками и мужиками. Святозар поклонился людям, а когда получил поклон в ответ пошел в дом следом за Храбром и Воиславом. Двор большака был широким, невдалеке от дома в ряд стояли добротные хозяйственные постройки. Направившись к дому и поднявшим по ступеням, наследник прошел узкие сенцы, да вошел в комнату, где расположилась громадная печь, делившая избу Воислава на четыре комнаты. Святозар снял с себя овчинник и шапку, отдал теплую одежу отроку, сыну большака, и, повернув налево, направился в большую комнату служившую хозяевам и столовой и покоями для гостей. Сейчас в этой жарко натопленной комнате находились прямоугольный стол и несколько лавок, под небольшим окном, поместилось одно ложе, а другое находилось впритык к стенке печки. Возле стола стояли Храбр и Воислав, они негромко беседовали.

— Что ж, — заметил Воислав, увидев вошедшего Святозара. — Вы с наследником тут оставайтесь, а остальных ваших другов, я по деревне пристрою.

— Зачем? — пожимая плечами, спросил наследник. — Завтра с утра мы уедим. Наставники лягут на ложе, а нам молодым на полу постелите.

— Ох, да, вы, что, ваша милость…Что ж мы совсем опозоримся, тады, — испуганно глянув на Святозара, взволнованным голосом проронил большак. — Это где ж видано, в деревню гости приехали… да, кто сам наследник престола, и я вас на пол?… Что ж, вы, такое говорите, ваша милость… Да, я гонца никогда на пол не положу, простому человеку всегда ложе поставлю… А, вас, надежу нашей земли… и на пол…

— Воислав, — благодарно улыбаясь и подходя к столу, да усаживаясь на лавку, заметил наследник. — Да, я вроде не медовый, не растекусь, поди.

— Нет!.. нет!.. нет!.. — замотав головой, незамедлительно откликнулся Воислав. — Коли не хотите с другами расставаться, я сыновьям скажу, они мигом ложа из своих изб принесут, только не на полу… Что ж, тогда скажут про нашу деревню? Что мы, ясновцы, гостей, да на пол… Это же стыда не оберешься тады.

— Да, ты, чего Воислав, — усмехаясь и поглядывая на встревоженное лицо большака, добавил Святозар. — Одна ночь, то…

— Нет, Святозар, — вмешался в разговор Храбр, и, подойдя к окошку, отодвинул занавеску, да зыркнул через стекло на двор. — Нам придется тут задержаться.

— Не понял, почему задержаться? — улыбка тотчас сбежала с лица наследника, он положил руки на стол и раздосадовано воззрился на наставника.

— Воислав, сказал мне, что ночью будет метель, да она уже сейчас начинается, вон поземка пошла ужо, — ответил Храбр и повернулся от окна к наследнику. — Дорогу заметет, и покуда буран не утихнет, отправиться в путь мы не сможем, так, что завтра мы похоже задержимся здесь.

— Это, ваша милость, — обратился к Святозару большак. — В лучшем случае день, а то может и два и три дня. Эт еще неизвестно, как оно мести то будет.

Наследник совсем расстроился, и, сняв с пояса ножны с мечом, положил их рядом с собой на лавку.

— Ну, чего ты, Святозар, скис, — вопросил у него Храбр, и, подойдя к лавке, взял ножны с мечом наследника и с большим уважение отнес, да положил их на ложе, что стояло подле печи. — Здесь спать будешь. Ты ж, наследник, не забывай зима на дворе. Знаешь, Воислав, двух другов наших Дубыню и Стояна, оставим здесь… это, чтобы наследнику и мне было с кем поговорить, а двоих, что помоложе, ты пристрой куды-нибудь.

— Да-к, конечно ж, днесь я их к своему сыну старшему и отведу, он рад будет, — закивал головой Воислав. — Да, жене и младшему сыночку, скажу, они в раз стол накроют, а то вы, верно с дороги проголодались. И пойду к среднему сыну схожу, пока метель не началась они ложа — то и принесут, для ваших другов.

Храбр хлопнул понурого Святозара по плечу и вышел вслед за без остановки говорящим Воиславом. А наследник, поставил руку на стол, оперся локтем о его поверхность, и, подперев ладонью подбородок, задумался о том, как неудачно, что началась метель, что теперь дня два придется быть здесь, и ждать когда утихнет буран, и лишь после отправляться дальше, накладывая на укрытую снегами дорогу заговор и очищая ее от снега. Здесь недалече от реки Чир и Дольская снега валят, чуть ли не каждый день. И наследник уже не раз шептал над снегами, чтобы можно было беспрепятственно продолжать прерванный путь.

Через некоторое время в комнату вернулся Храбр, следом пришли Дубыня и Стоян. Дубыня подошел к печке, и, протянув руки, прислонил их к ней.

— Ветер крепчает, а мороз такой, бр… бр-ррр, — молвил он, и, глянул на унылого наследника. — Хорошо, что тебя Храбр, послушались и свернули, а то точно носы бы отморозили.

Храбр сел напротив наследника, и благодарно посмотрев на друга, усмехнулся.

— Ты, чего, невеселый, Святозар, — поспрашал Стоян, и, усаживаясь рядом, похлопал его по спине. — Нога болит, что ли?

— Нет, Стоян, нога не болит, — ответил наследник и убрал локоть со стола. — Я же чулок не снял. Вот пойду в баню, как это я сделал в Новочире, сниму чулок, она заболит. И тогда будете вы, ты и Храбр, меня на плечах оттуда выносить. В комнату вошла жена большака, полная, пожилая женщина. Она принесла высокий глиняный кувшин молока и чаши, поставила на стол, с любопытством оглядела наследника, тяжело вздохнула, и, поклонившись ему, бесшумно вышла. Не успела она выйти, как в комнату вошел Воислав и его сын, они принесли здоровущее блюдо пельменей, в мисах сметану, растопленное масло и несколько блюд поменьше, для каждого. Дубыня обогревший руки обок печки, подошел к столу, и, пододвинув Храбра, сел подле.

— Воислав, — вопросил Святозар, увидев как тот смущенно, переминаясь с ноги на ногу, остановился около стола. — А ты, чего за стол не садишься?

— Да-к, как-то, не…,- неуверенно заметил большак и развел руки в стороны.

— Никаких не…,- настойчиво проронил наследник. — Зови жену, сына и садитесь с нами.

Воислав широко улыбнулся и кивнул сыну, а когда отрок вышел, сел рядом с Дубыней.

— Воислав, — обратился к нему Храбр. — Ты бы нашему наследнику чего-нибудь печеного принес, он у нас дюже любит выпечку.

— А, то, как же, как же, — заулыбался большак, увидев, как Святозар, взял протянутую ему Храбром ложку и принялся накладывать себе в блюдо пельмени. — Сейчас жена принесет.

И точно вмале жена Воислава внесла блюдо полное расстегаев и пирожков, а сын большака принес разносолы: соленые грибы — белые, грузди, боровики; квашеную капусту и свеклу; моченые яблоки и груши.

— А, куды же вы, ваша милость, зимой то едите, в такие холода? — поинтересовался Воислав.

Наследник положил на блюдо расстегаи, взял поданную Стояном чашу молока, и, отпив из нее, изрек:

— Мы, едим в Валадар.

— Да-к, чего же, зимой отправились, по такому холоду? Ведь в наших краях, — пояснил большак, довольным взглядом обозревая жующего наследника. — В наших краях просимец и сечень, самые лютые месяца, стоило ли отправляться в путь?

— Слушай, Воислав, — спокойно заметил Храбр, переводя разговор в иное русло. — Ты, чего жену к столу не зовешь, наследник же ее пригласил.

— Эх, да она Храбр, не придет, — ответил большак, улыбка сбежала с его губ и он весьма бедственно вздохнул. — Дочь у нас меньшая болеет… Она около нее и воркует, ей не до застолья, вы уж, ваша милость, нас простите.

— Болеет? — переспросил Святозар, запихивая в рот пельмень обильно политый сверху сметаной. — А, что с ней?

— Да, — уклончиво произнес Воислав. — Как простыла в грудне месяце так никак и не оправится. Знахарка наша деревенская, чего уж тока не пробовала, какими ее снадобьями не поила, а толку нет. Кашляет она, бледнеет, то жар у нее, то озноб… Эх, верно, то и не болезнь вовсе, а колдовство.

— А, кто же, на дочь твою, колдовство бы стал накладывать, — прекращая есть, удивленно спросил Дубыня.

Святозар отложил ложку в сторону, не менее чем наставник изумленно посмотрел на большака, а Воислав сызнова муторно вздохнул, да начал пояснять:

— За несколько дней до болезни дочери, заезжал в нашу деревню человек. Сам такой вроде невзрачный. Остановился на ночь у меня. Ну, я его принял, как положено, стол накрыл, да сел с ним. Он сначала вроде ничего: ел, пил, а позже спрашивает у меня, в какого Бога я верю, по каким, значит, традициям живу. Я, засмеялся, отвечаю ему, что я восур, Бог мой Сварог и ДажьБог. И живу, я, так как жил мой отец, дед и прадед от начала времен. А он мне зашептал тогда, что нет! нет! нет!.. никакого Сварога. Нет его сыновей, нет ДажьБога, ложь то, ложь…Есть лишь один Бог, и звать его надо господь, потому что он господин нам, хозяин, а мы его яремники. И это господь сотворил весь мир из ничего, одним своим словом. Он может сделать все, что пожелает… все, что захочет. И его вестоплеты, по его внушению теперь ходят по земле и учат людей. И он и есть этот вестоплет… и еще он шептал мне, что его господь ни имеет, ни тела, ни костей, и он ни похож на то, что мы видим вокруг себя. Говорил, что если его господа увидит простой человек, то сразу умрет. А его господь, он — вечный, неизменный, всемогущий, вездесущий. — Воислав на миг прервался и расстегнул серый чекмень — широкий, короткополый кафтан с перехватом, да немного помолчав, продолжил, — а, я, точно, околдованный сидел и слушал его…Ничего сказать не мог… Ну, а погодя вошла в комнату моя дочь, Благославушка, глянула она на этого вестоплета, да как крикнет на него: «Сейчас же замолчи, замолчи колдун… Господь, какой твой господь, это Чернобог, что ли? А, ну, собирай свои вещи и уходи с дома моего отца, с дома, где вечно жили и, будут жить мои Боги: Сварог, ДажьБог, Перун и Семаргл.!» Тот вестоплет, вскочил с лавки, что-то шепнул, глянул на Благославу и плюнул в нее… прямо ей в лицо. На его беду, в дом мой зашел, средний сын, он заскочил в комнату, схватил его за шиворот, вытащил из дома и вышвырнул со двора… Он, оказывается, услышал лишь конец разговора, хотел сам зайти прервать разговор, но Благославушка опередила… — Большак порывисто выдохнул и добавил, — а дня через два она и заболела. Да никак не поправится, никак.

Святозар взял утиральник, порывчато вытер им губы и руки, и, поднявшись, вельми строго сказал:

— Эх, Воислав, чего же ты слушал, этого вестоплета? Нешто, ты, не знаешь, что вестоплет это сплетник, враль, переносчик и врун. Он пришел к тебе в дом со своим господом Чернобогом, который любит принимать разные образы, и при помощи их заползает в наши души, занимает там место истинной веры и Богов. И если бы не твоя дочь, может уже и в твоей душе была бы эта язва. А теперь, поднимайся, веди меня к дочери, я ее буду лечить.

Воислав недоуменно посмотрел на наследника и спросил:

— Как это лечить?

— Как, как, — ответил за Святозара Стоян, также во время сказа переставший есть и напряженно слушающий большака. — Наш наследник великий ведун и ему доступна светлая, чистая магия добра. Та, магия, которая идет с нашими Богами. Чего, ты, Воислав, сидишь, вставай, веди нашего наследника к своей дочери и славь ДажьБога, что он нагнал на твою деревню метель, и Святозар по настоянию Храбра согласился сюда заехать.

Воислав тут же вскочил с лавки, и, указуя рукой, повел наследника за собой в покои к дочери. Они прошли через комнату, где раздевались, и в которой теперь на лавке сидел сын Воислава, что — то мастеривший из брусочков, да повернув направо, вошли в кухню. В кухне широкой, но не длинной комнате уместилась, не только печь, но и стол, пара сидений, а также придвинутое к стене широкое ложе. Воислав кивнул на ложе и пояснил:

— Мы пока с женой сюда перебрались, чтобы Благославушке попросторней было.

Вход в покои Благославы закрывал длинный, плотный полог, отодвинув оный вступили вовнутрь комнаты. Святозар вошел первым, следом за ним большак. В покоях освещенных двумя небольшими окнами было дюже светло, а все потому что занавески на окошках были отодвинуты. Около левой стены впритык к печке было поставлено ложе, и на нем лежала девочка — отрок, лет тринадцати, с пшеничными волосами, бледным, почти белым личиком и крупными, голубыми глазами. Девочка прикрывала рот маленьким утирником и негромко кашляла. Рядом с Благославой на табурете сидела мать, и влажным утиральником обтирала лицо дочери. Лишь только в комнату вошел Святозар, мать и дочь удивленно посмотрели на него.

— Здравствуй, Благослава, — обратился к девочке Святозар. — Я, гляжу, ты болеешь?

— Да, — тихо ответила девочка и надрывно закашляла.

— Воислав, подите с женой из комнаты, — оглядываясь на большака, повелел Святозар. — Я с Благославой по беседую.

— Пойдем, Милава, — кивнув, торопливо молвил большак и взял под руку жену.

— Куда, Воислав? — беспокойно спросила Милава, и, всхлипнув, утерла влажным утиральником глаза. — Благушка, вся горит, куда я пойду?

— Знаешь, Милава, надо тебе еще молока гостям нагреть, — ровным голосом ответил за Воислава Святозар.

Милава тревожно зыркнула на мужа, посем перевела взгляд на дочь, наклонилась, нежно поцеловав ее в щеку, и поднявшись, вышла следом за Воиславом из комнаты. Святозар сел на освободившийся табурет, протянул руку и потрогал лоб девочки. Благослава была очень горячей и тяжело вздрагивала всем телом, ласково ей улыбнувшись, наследник посмотрел прямо в ее голубые, ясные, чистые глаза и вопросил:

— Благослава, ты, знаешь, зачем я пришел?

— Вылечить меня, ваша милость, — просияв в ответ, произнесла девочка. — Вы же ведун.

— Да, я пришел, тебя вылечить, — с теплотой в голосе проронил Святозар. — А, знаешь, кто меня прислал?

— Я знаю, ваша милость это наши Боги. Это наш прародитель ДажьБог, прислал вас. Боги истинно живые и сущие, — шепнула девочка, и, закрыв ротик утирником, сызнова натужно закашляла так, что судорожно сотряслось ее маленькое, исхудавшее тельце.

Святозар немного помолчал, разглядывая красивое лицо девочки, вытянувшееся от болезни, темные круги под глазами, и выступающий от жара пот на лбу и тихим голосом, поспрашал:

— Все эти дни ты так тяжело болела, и наверно, просила их о помощи, а они не откликались, о чем ты тогда, думала?

— Нет, ваша милость, я не просила их о помощи, — отрицательно помотав головой, ответила Благослава. — Зачем я буду просить их? Я всегда славила их имена, благодарила, а просить?.. Нет, никогда ничего не просила у них…

— Но Боги видели твою гордую душу, — повысив голос, молвил Святозар. — Видели твой гордый нрав, они слышали твои благословления и поэтому наш прародитель ДажьБог прислал меня к тебе. Будь, Благослава, всегда гордой и светлой девочкой, никогда не забывай своих Богов, и ни кому, ни позволяй шептать тебе в уши! И тогда Боги не отвернуться от тебя! — Наследник на миг стих, и, положив руку на лоб девочке, добавил, — а теперь закрой глаза, Благослава, и я буду тебя лечить.

Девочка еще раз кашлянула, и, убрав руку с утирником от сомкнутых губ, послушно закрыла глаза. Святозар лишь миг медлил неотступно вглядываясь в бледное лицо девочки, на ее сомкнутые едва вздрагивающие веки и губы, а засим глубоко вздохнув, тихо зашептал заговор: «О, Алатырь — камень, ты, отец всех камней! О, Мать-Сыра-Земля, ты, мать всего живого! О, ДажьБог, ты прародитель, всех восуров! Твоим светлым и чистым именем, ДажьБог, живыми водами, что бегут из-под Алатырь-камня, сырой землей покрывающей нашу Землю, снимаю всю хворь, боль, зло с отрока Благославы! И слово мое, да будет, как не сгибаемая мощь великого витязя ДажьБога!» Святозар дошептал заговор до конца и внезапно на него и девочку, откуда-то сверху упал густой золотисто-белый туман, липкие испарения окутали тело наследника, проникли вовнутрь его души. Слабо дунул на то плотное марево Святозар, и оно какой-то морг недвижно поколыхав своими тугими парами, вмале рассеялось и внезапно показался зеленый хвойный лес, наполненный трелью птиц, ярким солнечным светом. А в том лесу на покатой полянке поросшей зарослями малины стояла повзрослевшая Благослава и держала на руках младенца, подле нее, нежно приобняв ее за стан, находился улыбчивый, высокий, крепкий юноша. И опять перед очами покачивая золотисто-белыми парами проплыл справа налево густой дым, и точно принес на своих зубчатых края новую картинку. И Святозар узрел большую комнату избы, широкий, прямоугольный стол посередь нее, а за ним взрослую женщину Благославу, и уже не юношу, а взрослого мужчину — мужа, да с десяток крепких и рослых, как отец мальчиков разного возраста. Все они сидели за накрытым столом полным мяса, выпечки и солений. И снова плавно пронесся золотисто-белый дым и мелькнуло изображение, а на нем уже седая, старая Благослава, сидит на лавочке возле высокой избы и наблюдает, как молодая красивая дева держит младенца под ручки, помогая делать первые шаги ее праправнуку. И наново пред глазами наследника уже стоит тугой, покачивающийся золотисто-белый туман, теперь он не плывет, а едва колеблется и медленно начинает опускаться вниз на ложе девочки, на саму Благославу, на пол и исчезать, словно впитываться в них.

Святозар посмотрел на девочку, и убрал руку с ее лобика. На щечках Благославы проступил яркий румянец, жар спал и даже цвет лица стал живым и здоровым, девочка крепко спала и во сне чему-то улыбалась. Наследник улыбнулся ей в ответ, и, поднявшись, бесшумно вышел из комнаты.

В кухни на табурете сидела Милава и плакала, утирая белым утиральником бегущие из глаз слезы.

— И чего ты, Милава, плачешь? — негромко спросил ее наследник, останавливаясь подле женщины. — Дочь твоя проснется завтра утром и опять запоет, как соловушка. Наполнит твой дом счастьем и радостью и не будет она больше болеть никогда, слышишь Милава никогда. Она выйдет замуж, родит своему мужу десять сыновей ратников, а умрет в глубокой старости, увидев не только внуков, правнуков, но даже и праправнука.

Милава перестала плакать, утерла глаза и взволнованно воззрилась на наследника, губы ее слегка дрогнули, она вздохнула, подавляя рвущиеся из нее рыдания, и дрогнувшим голосом, молвила:

— Ох, страшно-то, ваша милость, словам вашим верить.

— Да, это отчего же страшно? — усмехнулся Святозар и подойдя к окну отодвинул занавеску и глянул на улицу, где лютовала метель, забрасывая деревню Ясную снегом. — Смотри, Милава, как на дворе метет, а все ради твоей дочери, все ради того, чтобы я ее излечил…. Потому как она необычайной души человек: сильная, гордая, смелая, вольная… Вот какая она, истинная восурка! Такими людьми ДажьБог дорожит, и он не позволил бы ей умереть. Ему нашему прародителю ДажьБогу такие люди на земле нужны. Ты только подумай, ведь сколько твоя дочь добра, света и гордости вложит в души своих сыновей, в души людей живущих рядом. Так вот и ты прекращай плакать и радуйся, что живешь рядом с таким человеком… — Святозар подошел к Милаве, взял ее за плечи, поднял на ноги, и, обняв, добавил, — Благославе надо выспаться, ты ее не тревожь. А, мне, Милава, уж очень бы хотелось попить горячего сбитня, ты уж будь добра принеси нам его. А потом приходи сама к столу, потому что я тебя, наследник нашей прекрасной Родины приглашаю.

Милава прижалась к Святозару, чуть слышно всхлипнув и затрепетав от радости да пережитого волнения и торопливо кивнула. Наследник же выпустив женщину из объятий, неспешно направился в комнату, где его ждали наставники и Стоян. Пока Святозар отсутствовал, в комнату принесли два ложа, для Дубыни и Стояна, и поставили вдоль пустой стены, малеша сдвинув стол. Наследник вошел в комнату, где со стола уже убрали пустые блюда, оставив лишь выпечку и кувшин с молоком, да чаши. Наставники, Воислав и Стоян, как и прежде сидели за столом и беседовали, а увидев Святозара, замолчали и уставились на него, Воислав же беспокойно привстал с лавки. Наследник сел подле Стояна и мотнул головой большаку, а когда тот опустился на лавку, успокаивающе сказал:

— Воислав, хорошая у тебя дочь… И, знаешь, такая она светлая и чистая. Завтра утром она проснется здоровой, и более не будет болеть это дар ей за ее смелость. Дар, который послал на нее ДажьБог, — Святозар замолчал, и погладил полыхающим белым светом камень на перстне.

— Дар ДажьБога, — смущенно вопросил Воислав. — И чем же мы такое заслужили?

Наследник оторвал взгляд от камня, зыркнул прямо в зелено-карие глаза Воислава, и, усмехнувшись, пояснил:

— Да, это не вы заслужили. Ни ты, ни твоя жена… Это заслужила твоя дочь, потому что она всегда славила наших Богов и ничего не просила у них. Потому что она смелая, вольная девочка смогла победить врага веры своей.

В комнату вошла Милава принесла глиняный кувшин с горячим сбитнем, поставила на стол, и, поглядев на присмиревшего от слов наследника мужа, дернувшимся голосом произнесла:

— Нет жара, нет жара у Благушки… Лежит, лапушка, тепленькая, щечки розовые, дышит спокойно и не кашляет. — Она ступила к Святозару ближе с нежностью поцеловала его в густые каштановые кудри волос и мягко добавила, — ах, свет вы наш, наследничек! До чего же вы замечательный мальчик! — и, смахнув с очей набежавшую слезу, вышла из комнаты.

Стоян налил Святозару сбитня и подал полную чашу. Наследник принял чашу, и, поднеся ее к губам, принялся потихоньку пить горячий сбитень. Он свел вместе брови, насупил лоб и, было сразу видно, что-то напряженно обдумывал. Большак сидел весьма тихо, напротив наследника, и смотрел благодарно ему в глаза, а Стоян неторопливо разливал сбитень и передавал чаши наставникам.

— Воислав, — наконец очнувшись от своих раздумий, спросил Святозар. — А, тот вестоплет, больше ни в каких деревнях не объявлялся, не знаешь?

— Знаю, ваша милость, — откликнулся Воислав, принимая чашу со сбитнем от Стояна. — Мой сын, его как выкинул со двора, он тут же сел на коня и ускакал. А на следующий день я отправил третьего моего сына в близлежащие деревни, чтоб он, предупредил большаков, насчет этого вестоплета, чтоб значит, коли объявится, гнали они его поганой метлой. А когда сын вернулся, то рассказал, что этот вестоплет в тот же вечер приехал в деревню Радостную, она самая близехонькая от нас. Остановился у тамошнего большака, и тоже начал разговоры вести про веру. Но тока Домаш, так большака зовут, его сам из дома, то и выкинул, да кол из забора вырвал и изгнал его из деревни… колом значит изгнал.

— А у Домаша, никто в семье не заболел, после этого вестоплета? — поинтересовался Святозар.

— Нет, никто не заболел, — качая головой, ответил Воислав. — Мои мужики ездили туда, после того как моя дочь заболела, и говорили, что там все спокойно, никто не болен.

— А, ты, чего, Святозар, думаешь, он теперь на всех колдовство будет накладывать? — поспрашал с тревогой в голосе Дубыня.

— Да, все может быть, Дубыня, все может быть…,- протяжно откликнулся Святозар. И миг спустя опустил чашу на стол развернулся к Стояну и молвил, — ты, друг мой, помнишь наш разговор с Эрихом про Нука? — Стоян кивнул в ответ головой, наследник муторно вздохнул и будто сотрясся всем телом, а увидев в глазах наставников беспокойство, пояснил, — Нук говорил Эриху все тоже про Чернобога. Все те же слова, что и этот вестоплет… И хотя я уничтожил Нука, но наверняка остались те, кто прислуживал ему… Те кто украл меня… и может этот вестоплет один из его людей.

Милава опять бесшумно вошла в комнату, теперь на ее лице сияла улыбка, она принесла еще один кувшин горячего сбитня, сама налила в пустую чашу напитка, и, придвинув ее к рукам наследника, добавила:

— А, это, ваша милость, клюквенный, попробуйте, уж такой он вкусный, когда горячий.

Святозар, наставники, Стоян и хозяева просидели за столом до позднего вечера. Милава еще не раз уходила из комнаты, чтобы принести для наследника горячего сбитня, пытаясь хоть так отблагодарить его за излечение дочери. Наутро Милава напекла для гостей расстегаев и высоких, круглых пирогов, и в этом ей смогла помочь Благослава которая, как правильно сказал Святозар, поднялась совершенно здоровая и принялась напевать, словно соловушка, восурские песни, наполнив дом и души находящихся в нем радостью и счастьем. Метель, утихшая к вечеру следующего дня, завалила снегом не только дорогу, но и дворы, и путникам пришлось задержаться на сутки в деревне.

Рано утром следующего дня снабженные провизией наследник, наставники и други покинули гостеприимную деревню Ясную, ее светлых жителей и необыкновенно чистую и гордую девочку Благославу. Святозар заговором расчистил дорогу от снега, и путники отправились в дальнейший путь.

Дорога, по которой ехали путники, пролегала прямо сквозь могучие, хвойные леса, с двух сторон от ездовой полосы теснились многолетние, темно-зеленые, раскидистые ели, высокие сосны, образующие на верху стволов из ветвей развесистые шапки-ушанки, широкополые красавцы кедры и тонкие, точно в девичьих расклешных сарафанах пихты.

Зимний, морозный воздух был наполнен чистотой и запахом хвои, изредка перелетающие с дерева на дерево, вороны громко каркали, а длиннохвостые сороки без умолка стрекотали и трещали при виде людей, порой негромко ухали серые неясыти. Леса жили своей постоянной, повседневной, никогда не останавливающейся жизнью. Частенько на дорогу выходили неуклюжие, горбоносые лоси, небольшие стада пятнистых оленей, прямо из поваленных деревьев выскакивали белые, длинноухие зайцы, рыжие плутовки лисы, в густых, ярко-желтых шубах, а иногда показывались и одинокие серые волки, любопытным взглядом оглядывающие людей.

Погоняя лошадей, большую часть дороги ехали мелкой рысью. Святозар все время старался пустить галопом своего коня, но каждый раз был сдерживаем Храбром, который, ни на шаг, ни отпускал наследника от себя, остужая его беспокойство и горячность. Еще много раз на Святозара и сопровождающих его налетала метель, снега ложились и ложились на прекрасную восурскую землю, на леса, реки, деревни и города. И каждый раз приходилось путникам пережидать вьюгу в деревнях в домах большаков, или в городах в домах вельмож и воевод.