Святозар вернулся с обряда в каком-то неясном состоянии, и сам толком не понимая рад он или не рад тому, что, наконец, узнал про обещанную ДажьБогом надежду и начинающийся новый путь. Борщ и Вячко помогли дойти наследнику до бани, и, устроившись на верхний полок, он дюже долго лежал там, согревая свою ногу и осмысливая, что теперь ему предстоит обязательно найти заговор и поговорить с отцом.

Утром следующего дня Святозар за трапезой в белой столовой попросил правителя побеседовать с ним в гриднице, сразу после завтрака. Когда отец вошел в общий зал, то увидел, безмолвно замершего наследника, который опершись руками о спинку сиденья, стоял возле камина, и неотрывно смотрел на пламя огня поедающего поленья.

— Мальчик мой, ты, чего меня звал? — подходя ближе к Святозару, встревожено спросил правитель.

— Хотел поговорить, отец, — ответил наследник отрывая свой взор от ядренистого огня. — Только давай с тобой присядем, потому как разговор наш может затянуться.

Правитель кивнул головой, и, подойдя к столу, сел на лавку. Святозар также не мешкая направился следом за отцом и опустился на лавку напротив него. Он положил руки на столешницу и принялся крутить ярко-полыхающий белым светом перстень, дар царя Альма, так как делал это всегда когда волновался, словно набираясь от того волшебного подарка сил и спокойствия.

— Отец, — начал немного погодя, Святозар. — Помнишь, когда я узнал, что умерла Дарена, и поехал к Искрену, чтобы отвезти духов… Я приехал и рассказал тебе мой разговор с баенником, о том как умерла моя дочь, как пришел ДажьБог похоронил ее и оставил мне весть.

— Да, сын, я помню твой сказ, а, что? — удивленно вопросил правитель.

— Тогда, чтобы не тревожить тебя, отец, я не рассказал всего того, что поведал мне баенник. — Святозар перестал крутить перстень, поднял глаза от перстня, посмотрел на правителя и продолжил, — ДажьБог оставил мне весть, и она звучит вот как: «Путь твой еще не пройден, он очень долог и труден, но ты должен идти по нему вперед туда, куда я указал». Вчера отец, я узнал, что Любава ждет дитя. Я только провел обряд божатия, и жена моя прижалась ко мне… И тогда я почувствовал внутри нее новую жизнь, а затем услышал голос ДажьБога: «Надежда это и есть надежда, для твоего отца… А теперь иди по пути, который я тебе указал, мальчик мой!» Отец, ты понимаешь о какой надежде, говорил ДажьБог, и надеюсь, ты понимаешь о каком пути, он говорит.

С каждым словом Святозара лицо правителя становилось все мрачнее и мрачнее, и даже известие о том, что Любава ждет дитя, лишь на миг прояснили его чело, но посем оно сызнова потемнело. Ярил нахмурил лоб. Свел брови так, что между ними залегли две морщинки и такие же глубокие борозды испещрили лоб в горизонтальном направлении, и не глядя на сына, весьма гневно поспрашал:

— А, ДажьБог, не указал, как ты сможешь добраться до Пекла? Потому что на одной ноге, ты вряд ли сможешь дойти до дверей гридницы, а уж до Пекла и говорить не стоит.

— Отец, я же говорю серьезно…,- проронил Святозар.

Однако правитель внезапно сжал кулаки и с такой силой стукнул по столу, что наследник подпрыгнул на лавке. Он резко поднял, до этого опущенную, голову негодующе зыркнул на сына, и, повысив голос, почти прокричал:

— Ты, сколько намерен меня мучить, сколько? Объясни мне, Святозар… До каких пор, ты будешь мне об этом говорить. Ты, что не понимаешь, что я люблю Долу… люблю… Что стоит мне подумать, где она, у меня сразу внутри начинает все болеть… Если бы я знал или мог ей помочь… А, ты, ты… зачем меня мучаешь, — правитель свел зубы так, что послышался неприятный скрип. — Путь тебе указали, да какой путь, ты ходить не можешь, не можешь…

Наследник отвел глаза от лица правителя и уставился на свои руки, чувствуя, как тяжело заболела больная нога и вторя ей застонала внутри душа.

— Хорошо, — неожиданно и вовсе жестко произнес правитель. — Хорошо, я отпущу тебя в Пекло, если ты дойдешь до дверей гридницы не хромая и не попросив помощи… Слышишь, Святозар, поднимись и дойди до дверей, и если это у тебя получится, я даю тебе слово отпущу тебя, прямо сейчас.

Святозар еще ниже склонил голову и затих понимая, что теперь не то, чтобы дойти, теперь и подняться будет тяжело.

— Ну, чего ты, — в голосе отца послышались неприятные для слуха дребезжащие звуки. И он опять стукнув кулаками по столу, повелительно добавил, — встань, я, сказал. Встань, Святозар, и уходи из гридницы! Иди…иди… а я посмотрю на тебя!

Наследник резко вздел голову, его лицо побелело от боли и унижения. И он не менее гневно глянув на Ярила поднялся с лавки, пытаясь опереться на больную ногу, но та совсем его не слушалась. Однако прикусив нижнюю губу, наследник стремительно развернулся и направился, как и велел отец, вон из гридницы. Каждый шаг и кажется вообще движение давалось с таким трудом… с таким трудом… Нельзя было молвить, что Святозар наступает на ногу. Нет! он ее просто тянул за собой. Дойдя до дверей, наследник торопливо схватился за ручку, и тотчас услышал позади себя громкий, раздраженный голос отца:

— То же мне хорош, воин. Тебе только в Пекло и идти.

Святозар толкнул дверь и почти выскочил из гридницы. Его всего трясло от обиды, со лба струился пот, и тело внутри все полыхало. Придерживаясь за стену, он не спеша вышел через парадный вход на двор, и, закрыв за собой двери, принялся расстегивать кафтан на груди. Однако от волнения, что его обхватило, вмале оторвал от кафтана все застежки, и тяжело задышал. Святозар оглянулся и узрев недалече от дверей конюшего Невзора, средних лет, невысокого, плотного мужчину с темно-каштановыми волосами и бородой, шедшего по площади и ведущего в поводу черного жеребца Тура, позвал его:

— Невзор, — тот торопливо воззрился на наследника. — Веди сюда Воронка.

Парадные двери открылись и на порог выбежал Борщ. Он суматошно подскочил к наследнику и с нескрываемой тревогой в голосе спросил:

— Ваша милость, вы, куда раздетый вышли. Кунтыш может и шапку принести.

Святозар схватился за уздечку и принялся усаживаться на Воронка, Невзор помог ему перекинуть больную ногу через седло да подал поводья.

— Куда же вы, ваша милость, — спросили они в два голоса. — Зима на дворе, а вы не одеты…

— Борщ, скажешь, моей жене, что я скоро буду, — крикнул Святозар и хлопнул Воронка по крупу.

Жеребец вывез Святозара, который, несмотря на морозный день, весь горел изнутри от обиды и унижения, с площади. Наследник понудил Воронка и тот перешел на галоп, да ретиво поскакал вперед вон из города. Вскоре миновав городские улицы, крепостные ворота, конь повез Святозара по дороге сквозь деревни. Выехав за жилые пределы, наследник остановил жеребца и замер на дороге. А Воронок меж тем беспокойно переступая копытами, недовольно заржал, полагая, что нужно ехать вперед, а не стоять на месте. Святозар неотступно смотрел на лежащие кругом снега, укрывающие землю сплошным пуховым укрывалом, на далекие леса, где обряженные в белые нарядные искрящиеся сарафаны стояли тонкие березки и осинки, дюжие, крепыши дубы и вязы, на высокое бледно-голубое небо, облепленное огромными серыми облаками, и тяжело вздохнув, подумал, что отец прав… прав. И вообще не зачем ему было об этом говорить, пока не найден заговор. Но за эти годы, что Святозар прожил возле отца, он так привык делиться с ним не только своей физической болью, но и душевной. Наследник знал, что ни в первой, ни во второй своей жизни он не имел то, что имеет сейчас, такого светлого, заботливого и любящего отца, за все прожитые жизни, он в первые почувствовал себя сыном и сыном не ДажьБога, а сыном простого земного человека Ярила. И Святозар вельми ценил это прекрасное чувство, чувство которое не могли заменить ни божатый Богумил, ни наставник Радислав, ни дядя Веселин. Только потому он и решился рассказать все отцу, поведать обо всем, что случилось и может спросить мудрого совета — его земного отца Ярила.

Святозар вздрогнул всем телом и только теперь ощутил, как сильно он замерз, как надрывно стонет больная нога. Однако возвращаться во дворец не решился, надо было дать отцу успокоиться, и приехать позже, когда гнев его утихнет, но и оставаться на холоде дольше нельзя, потому невдолге наследник поворотил Воронка и поехал к дому Стояна. Подъехав к дому друга, Святозар миновал невысокие распахнутые ворота, а вкатив во двор, увидел Стояна, разговаривающего со своим младшим братом Остромиром, понуро опустившим голову, и держащим в поводьях коня. Остромир, был крепким, высоким парнем, с темно-пшеничными волосами и пробивающейся бородкой и усами. Когда Стоян увидел заехавшего во двор бледного, раздетого и распахнутого наследника, то испуганно вскрикнул, и поспешно подбежав к другу, дрогнувшим голосом спросил:

— Святозар, что с тобой случилось?

— Друг мой, будь добр, прими меня гостем в свой дом. Мне надо с тобой поговорить, — ответил Святозар и со стонами принялся спешиваться с коня.

Остромир также торопливо, как перед этим старший брат, подскочил к Святозару и вместе со Стояном принялся помогать наследнику, сойти на землю, а после взял Воронка под уздцы и повел на конюшню. Святозар, опираясь на плечо Стояна и ведомый им, направился к трем широким, невысоким ступеням да поднявшись по ним, вошел в дом.

Дом Стояна чем-то напоминал дом Путята, такие же небольшие сенцы, длинный коридор, переходящий в лестницу на второй этаж. В правой стене коридора находилась дверь, которая вела в большую, просторную гридницу, где стояло несколько прямоугольных столов, лавки, да сиденья, а в одну из стен был встроен широкий камин, в оном ярко полыхал огонь, поедая дрова и наполняя комнату теплом. Стоян усадил Святозара на сиденье, придвинув его к камину, а ногу положил на небольшой табурет. Наследник тяжело застонал, стоило лишь Стояну тронуть больную ногу.

— Больно? — беспокойно поспрашал друг.

— Очень, очень больно Стоян… сил никаких нет… — откликнулся Святозар перемешивая слова и чуть слышимые стенания. — Стоян, будь добр, принеси мне попить чего-нибудь горячего, чтобы я согрелся.

— Может ногу натереть, — все еще не отходя от наследника, предложил Стоян.

— Нет, это не поможет… мы с отцом повздорили, — тихо пояснил Святозар, и, протянув руку, пощупал больную ногу. — Повздорили и я переволновался.

— Ты с отцом повздорил? — удивленно переспросил Стоян. — Может послать к нему Остромира, чтобы он знал, что ты у меня.

— Нет, нет, Стоян, не надо никого посылать, — поспешил проронить наследник, и, лицо его порывисто дернулось, искривив не только сами черты, но и губы. — Ему надо успокоиться, а мне с тобой поговорить… Стоян, ну, не стой же так, видишь я замерз, принеси попить, да укрой меня, чем теплым.

Стоян кивнул и быстрым шагом вышел из комнаты, а Святозар сотрясаемый от холода и волнения принялся шептать заговор над больной ногой. Стоян вернулся весьма скоро, и принес, два укрывала, да сухой, чистый, короткополый кафтан.

— Надень, мой кафтан, — сказал Стоян, подавая его Святозару.

— Я в нем утону, — улыбаясь, заметил наследник.

— Ну, за то не захвораешь, — немедля откликнулся тот.

Святозар не стал спорить, и, скинув свой кафтан, надел поданный другом. Кафтан был не только сухой, но еще и дюже теплый. И тело наследника вмале наполнилось этим теплом, кое было напитано сладковатым запахом выпечки, духом хозяйки и молочным ароматом ребенка. Лишь только Святозар переоделся, тягостно дыша и прислонившись к спинке сидения, как сын Дубыни тотчас укрыл его сверху укрывалом, а после подошел и присел около больной ноги, пытаясь снять с нее сапог.

— Ох, — застонал наследник и стремительно покачал головой. — Не трогай ее Стоян, а то мне станет плохо.

Стоян засунул руку в сапог, ощупал ногу, и с нескрываемой тревогой в голосе заметил:

— Нет, Святозар, нога как льдышка, надо непременно снять сапог. Ты ведь даже чулок меховой не надел, там один онуч. Потерпи, друг мой, немного, а я сниму.

Наследник кивнув, прикусил нижнюю губу, а Стоян осторожно принялся снимать сапог. Сызнова раскатисто застонав Святозар в бессилие прикрыл глаза, лицо его побледнев кажется лишилось и малой капли кровинки, так сильно ломила и вроде как трещала кость внутри больной ноги. Как только Стоян снял сапог так сразу же укрыл ногу вторым укрывалом, точно младенца запеленовав в полотнище материи, да пристраивая засим ее на табурет. Святозар погодя открыл глаза, туго выдохнул, и, протянув руку, нанова прошептал над ногой заговор.

В гридницу бесшумно вошла, будто вплыла Белослава с полным кувшином сбитня и двумя чашами. Она поставила посуду на стол и налила напиток в одну из чаш, да также бесшумно подплыла… подошла к наследнику, подавая ему горячего сбитня. Наследник высвободил из-под укрывала руки, и, приняв чашу, торопливо сделал большой глоток.

— Сбитень клюквенный, Святозар, чтобы ты скорее согрелся, — сказала Белослава, и беспокойно посмотрела на мужа, который принес из угла гридницы сиденье и поставив подле друга, опустился на него. — Стоянушко, что случилось с наследником? — вопросила она, и в голосе ее нежном послышалось волнение.

— Не тревожься, Белослава, — улыбнувшись, откликнулся Святозар, на миг отвлекаясь от чаши и столь вкусного сбитня. — Все хорошо.

— Ты, с Любавой, что ли повздорил? — внимательным взглядом оглядев бледного Святозара, поинтересовалась Белослава. — Не надо с ней вздорить, не надо…

— Белавушка, — успокаивающе, произнес Стоян, и, резко встав с сиденья подошел к жене да полюбовно ее обнял. — Не беспокойся, радость моя, Святозар не ссорился с Любавой. Тут совсем другое. Поди… поди, душенька моя, а мы здесь поговорим.

— Хорошо, Стоянушко, я пойду, — качнула головой Белослава, отчего заколыхалась вправо-влево ее длинная светло-пшеничная коса, словно недовольная поступками наследника и, поцеловав мужа в щеку, направилась к дверям.

Как только Белослава вышла из гридницы, легохонько притворив за собой дверь, Стоян снова вернувшись к сидению, сел, и улыбнулся, как-то вельми по-светлому… Так, что то сияние еще гуще наполнило светом помещение, озаряемое лучами зимнего солнца пробивающегося сквозь широкое окно прикрытое сквозной, тонкой, белой занавесочкой.

— Ты, чего? — допивая сбитень, спросил Святозар.

— Да, так…,- уклончиво протянул Стоян.

— Белослава, дитя ждет? — сам не ожидая от себя такого вопроса, поспрашал наследник.

— Ты, значит, заметил? — еще шире улыбнулся Стоян, довольно потер друг о друга ладони рук и кивнул в ответ. — Точно к червеню будем ждать.

— Это хорошо, что к червеню, а мой только к вересеню родится, — тихо добавил Святозар и надсадно вздохнул.

— Что ты сказал? — переспросил Стоян и точно весь всколыхнулся. — У тебя будет дите?

— Сын, Стоян, у меня будет сын… Горислав, так мы его наречем… Так когда-то хотел меня назвать мой отец, — пояснил наследник и протянул пустую чашу другу.

— Ты, словно, не рад Святозар, — принимая чашу, проронил Стоян, и поднялся, чтобы налить еще сбитня.

— Что, ты, друг мой, я очень рад… я так счастлив, — молвил Святозар и голос его переполнился теплотой. — Просто мне придется оставить мою Любаву, и уехать. И, я, не знаю смогу ли увидеть, как родится мой сын… И я не знаю, смогу ли вообще увидеть его после рождения.

Стоян, медленно поступил к столу и налил из кувшина в чашу сбитня, погодя также неторопливо возвернувшись к сиденью, протянув ее наследнику, участливо вопросил:

— Почему ты так говоришь? И куда ты собираешься, отправится?

Святозар взяв чашу в руки, неторопливо отпил из нее, и, посмотрев на ярко-вспыхивающее пламя внутри камина, каковое переползало своими островатыми лоскутами на поленья, оставляя, некоторое время спустя, лишь черные куски обгоревшего дерева уже лишенного всяких жизненных сил, пояснил:

— Моя мать, ты это знаешь, Стоян, вошла в сговор с Нуком и отдала ему свою душу. Но она не просто отдала душу ему, Нуку. Нет, она отдала душу самому пекельному царству, самому Чернобогу. И такие души, после смерти тела, не просто попадают в Пекло… Они эти души не имеют никакой возможности, вновь возродится и вернуться в Явь… Они вечные узники пекельного царства и будут там находиться до скончания веков. Книга Вед, показывала мне… Она показывала мне, Стоян, то место где находится душа моей матери. — Наследник прервался, одним махом допил сбитень, и, прижал к груди, пустую чашу. — Это черно-серое поле, а по нему разбросаны огромные камни, и к ним то ли прикреплены, то ли вмурованы души. Помнишь, тогда после боя с Нуком, я ходил в шатер к Эриху. И я узнал, что ДажьБог рассек душу моего брата на двое на Эриха и Нука. Мой брат ушел в Ирий-сад, а Нук в Пекло, и тогда ДажьБог обратился ко мне и сказал: «Теперь Святозар слушай и знай! Вот точно также, как я сейчас освободил душу твоего брата, ты можешь спасти душу своей матери, и, сойдя в Пекло, вывести ее оттуда. Но прежде, прежде, чем ты пойдешь, по пути, что начертан перед тобой, должен ты подарить своему отцу надежду!» — Наследник замолчал, перевел взгляд с огня на лицо друга и добавил, — я долго не мог понять, что такое надежда…

— Надежда, это твой сын, — догадливо произнес Стоян.

— Да… надежда, для моего отца, мой сын, — согласно молвил Святозар и переклонив через ручку сидения руку поставил пустую чашу на пол.

— Отправится в Пекло, в Пекло… — Стоян передернул плечами и смятенно воззрившись на наследника, почти прошептал, — но ты не можешь отправляться в путь, у тебя больная нога. Ты столько лет искал заговор и все бесполезно… А с такой ногой отправляться в Пекло, это подобно мгновенной смерти.

— Да, друг мой, с такой ногой, конечно нельзя никуда отправляться, — изрек Святозар и спустил с себя укрывало все дотоль покрывающее его тело почти по грудь. — Но я думаю, что теперь мне удастся найти заговор потому как… Потому как меня направляет ДажьБог, а значит он обязательно подскажет… Он всегда мне подсказывает и помогает, просто иногда мне кажется, я его плохо слышу или не слушаюсь… И знаешь, это было уже не раз, что я его не слушался, а позже, позже… друг мой, сколько мне приходилось испытывать боли и страданий… И не только мне, но и моим близким тоже… И посему я решил, что теперь обязан… просто обязан его слышать и слушать, чтобы не натворить, не натворить очередных ошибок, чтобы спасти ни в чем ни повинную душу моей матери… Я должен, обязан найти заговор и пойти в Пекло, должен и обязан…

— Это потому ты повздорил с отцом? — муторно вздохнув, поспрашал Стоян.

— Я хотел ему просто сказать, поведать… — Святозар утер струящийся со лба пот и теперь уже полностью сняв с себя укрывало передал его другу. — А он начал на меня кричать… и говорить не справедливые слова, что я его замучил этими разговорами о Пекле… А я все время держал это в себе и никому не говорил. И даже о матери ни разу ему ничего не сказал за все эти годы. — Наследник сызнова поморщился от боли, губы его судорожно дернулись и он чуть слышно застонал. — Отец крикнул, встань и дойди до двери, не хромая и без помощи, и я отпущу тебя в Пекло. А когда я еле доковылял, усмехнулся и проронил вслед: «Тоже мне хорош, воин. Тебе только в Пекло и идти».

Святозар замолчал, протянул руки вперед, и, размотав больную ногу, повесил укрывало на ручку сидения, да принялся шептать над местом раны заговор.

— Иногда, правда весьма редко, но он бывает дюже не справедлив, — добавил наследник, когда дошептал заговор до конца.

— Святозар, — аккуратно сворачивая, переданное ему наследником укрывало, сказал Стоян. — Правитель очень тебя любит… очень… И наверняка он так себя повел, потому как не хочет, чтобы ты подвергал свою жизнь очередной опасности. Он боится за тебя, и не хочет, чтобы ты уходил в Пекло…туда откуда нет возврата и куда нет пути…

— Стоян, Стоян, есть в Пекло путь, и туда можно войти, и оттуда можно выйти, — пояснил Святозар и повернув к другу голову, пронзительно зыркнул на него. — Я знаю как туда дойти. И смогу этот путь пройти, это я тоже знаю, и это знает ДажьБог, лишь потому он меня туда направляет. ДажьБог верит в меня, и знает мою душевную силу… А мой отец, он не верит в меня, он боится меня потерять, однако так нельзя поступать… Посему то мне так и обидно… Неужели своим боем с Нуком я не доказал, какой обладаю мощью… какой магией.

— Прости, Святозар, если я обижу тебя, — заметил Стоян. — Но ведь, несмотря на свою мощь, ты не смог найти заговор и излечить ногу.

— Это потому, друг мой, — объяснил наследник, и облокотился на спинку сиденья спиной. — Потому как мое излечение находится тоже там, в Пекле, в жидко-стоячем озере боли и страданий.

— Там, — грустно переспросив, выдохнул Стоян и прижал, к своей мощной груди, укрывало.

— Да, там… Там в Пекле душа моей матери и мое излечение, — произнес Святозар и порывчато кивнул, отчего затрепетали на голове его каштановые, волнистые волосы. Он ласково провел ладонью по полотну висящего на ручке сидения укрывала, оглаживая его ворсу, и дополнил, — а здесь я могу найти лишь временный заговор. Ну такой, какой я нашел тогда, когда шел в Беловодье. Знаешь, друг мой, ведь отец это все знает, и все же кинул в меня те обидные слова. А я, горячая голова, выскочил из дворца, взял коня и ускакал… Внутри все горело… душа… тело… Я пустил Воронка галопом, выехал за жилые пределы, но потом остановился и оглянулся. А кругом меня лежали высокие снега, обнимающие мою дорогую, родную землю. И все казалось таким чистым, таким красивым и светлым. Земля моя родная, за которую на протяжении всех моих жизней я проливал свою кровь. Город, который построили мои дети, и где теперь живут мои близкие: жена, отец, братья, сестры, тетя, дядя, божатушко, ты мой друг, наставники, дружина и весь, весь народ восурский. И такое накатило на меня чувство любви, света и радости. Поворотил я коня и сначала решил поехать к тети и дяди. Но после подумал, что не смогу им рассказать все того, что гложет мою душу. Они же ничего про меня не знают, про прошлые жизни, да и вообще…. Только ты, отец, Храбр и Дубыня, ведают, про то, кем я был… Ну, вот я и решил приехать к тебе и выговориться. А погодя…позже, к вечеру, вернусь домой. Отец, гневаться перестанет, да я смогу спокойно с ним переговорить. Потому что за эти годы он стал таким близким, таким дорогим для меня человеком, настоящим отцом, какового я долгие годы, долгие жизни был лишен.

— Вот и молодец, Святозар, что ты приехал ко мне, — сказал Стоян и поднялся. Он повесил, свернутое укрывало, на спинку своего сиденья, поднял с пола пустую чашу, и, похлопав друга по плечу, спросил, — еще сбитня тебе налить?

— Нет, спасибо друг мой, я уже согрелся, — ответил Святозар.

Внезапно дверь в гридницу широко отворилась, и в помещение вошел Яронег с большим, надкусанным, пирожком в руке. Мальчик увидел сидящего на сиденье Святозара и торопливо переставляя свои маленькие ножки направился к нему.

— Яронежа, сынок, поди к матушке, — ровным голосом окликнул Стоян мальца, и подошел к столу.

— Нет, нет, не прогоняй его, Стоян, — заступился за ребенка Святозар. Да стремительно обернувшись, взглянув на Яронежу, молвил, — божатушко, иди… иди на руки ко мне.

Яронег остановившийся на месте, при первом требовании отца, услышав слова наследника, радостно подпрыгнул и теперь уже бойко побежал к Святозару. Он в морг забрался к нему на колени, и, прижавшись к груди божатого отца, затих, поедая пирожок.

— Нога же болит, Святозар, — заметил Стоян и скривил лицо, точно нога болела не у наследника, а у него.

— Не беспокойся, друг мой, когда Яронег сидит на коленях, меня охватывает такое чувство радости, что нога перестает болеть, — целуя ребенка в волосы, проронил Святозар.

— Божатя, — отодвинувшись от наследника, произнес Яронег, и, заглянув в голубые очи, протянул в направлении его губ пирожок. — Кусай пиожок, он кусный с капустя и ыбой.

Святозар попытался было отказаться, но Яронег с такой силой пихнул пирожок ему в рот, что наследнику поневоле пришлось откусить большущий кусок от него.

— И, правда, вкусно, божатушко, — протянул Святозар, пережевывая пирожок.

— Кусай, асе, я пинесу, — радостно закивав головой, отозвался Яронег, да попытался и оставшийся кусок пирожка впихнуть в божатю.

— Нет, нет, — отстраняясь от лезущего ему прямо в лицо пирожка с капустой и рыбой, молвил Святозар. — Мне совсем не хочется, есть, поверь мне божатушко.

Стоян подошел к своему сиденью, остановился рядом, и широко улыбнулся, глядя на то, как его сын, несмотря на протесты Святозара, все же настойчиво запихал ему в рот и оставшуюся часть пирожка. В дверь гридницы нежданно постучали, а погодя она открылась, и в помещение вошел переминающийся с ноги на ногу Остромир:

— Брат, там Тур приехал, спрашивает наследника, чего делать? Впускать, али нет?

— Конечно, зови, сюда Тур, — поспешно оборачиваясь, ответил Стоян.

Остромир незамедлительно вышел из гридницы, а Стоян подойдя к Святозару, забрал у того Яронега и направился с ним на руках к дверям. Мальчик, сжимающий совсем крохотный кусочек пирожка, недовпиханного в рот наследника, недовольно и как-то по-взрослому посмотрел на отца, покачал головой, не соглашаясь с решение последнего забрать его именно сейчас от божати так и не дав докормить. А засим замахав ручкой в оной все еще находились останки пирожка, на прощание крикнул:

— Пока божатя, пиходи асе.

Лишь гридницу покинули Стоян и Яронег, в нее вошел одетый Тур. Младший брат расстегнул кунтыш и шапку, туго дохнул, и, передав вещи стоящему позади него Остромиру, кивнул другу головой, показывая тем движением на выход, а сам неспешно направился к Святозару.

— Ишь, ты, — заметил усмехаясь Тур, поравнявшись с сидением брата. — Ты, я гляжу, хорошо тут устроился… Приоделся, наелся…

— Тур, — обидчиво выкликнул Святозар и поморщил губы.

— Ох, ну, ладно… чего ты брат, я пошутил, — добавил Тур, и, подойдя к камину, поднял несколько поленьев да подбросил их в затухающий огонь.

— Ты, зачем приехал? — спросил Святозар, и, протянув руку, принялся шептать над ногой заговор.

Тур присевший обок камина, принялся шурудить кочергой угли внутри него. Он повернул голову беспокойно посмотрел на брата, а когда тот закончил шептать и откинулся на спинку сиденья, поднялся и укрыл укрывалом ногу, сняв его со спинки сидения на котором сидел до того Стоян.

— Поехали домой, брат, — сказал Тур, и, придвинув сиденье вплотную к наследнику сел почитай напротив него. — Отец там сам не свой… Я шел с Ратного двора, вошел в Славный коридор, и опешил… Если бы ты слышал, как он кричал на Борща и Невзора…. Я никогда не знал, что он может так вообще гневаться. «Куда, куда вы его отпустили? Борщ, почему ты вещи теплые не дал? А, ты, Невзор, ты, взрослый человек, зачем коня привел? Видели же в каком он состоянии? Почему не удержали? Почему отпустили? Что же вы, словно души у вас нет, знаете же, как он болен. Куда, куда, он, горячая голова, уехал?» Я решил не таиться, вошел в гридницу. Отец повернулся, увидел меня и еще сильнее побледнел. «Отец, — спросил я его. — Что случилось, что-то со Святозаром?» Он тяжело опустился на лавку и ответил: «Повздорили мы с ним… Он схватил коня и раздетый куда-то уехал». "Ну, может, он к тете и дяде уехал?» — предположил я. «Нет, Вячко там был, они сказали у них нет», — ответил отец. Он был так взволнован и так расстроен, что на него было жалко смотреть. А я ему говорю, что ты тогда можешь быть лишь у Стояна или Искрена, и я тотчас отправлюсь туда и привезу тебя. А, отец, так обрадовался, заулыбался и говорит: «Да, да, Туруша, поезжай, сынок, разыщи и привези его… Я его так обидел… Я был так не справедлив… коли не хочет со мной разговаривать, пусть не разговаривает, но только пусть домой вернется, потому что ему нельзя так волноваться и быть на холоде. И, сынок, возьми сани, да укрывало, и вещи теплые, и заставь его приехать в санях, прошу тебя».

Тур затих, протянул руку, положил ее на плечо Святозара, и, посмотрев прямо в глаза наследника, добавил:

— Брат, поедим домой, не надо обижаться на отца. Ну, шумнул он на тебя, потерпи…

— Замолчи…,- внезапно раздраженно проронил Святозар, и скинул руку брата с плеча. — Замолчи, Тур. Ты, чего думаешь, я на отца сержусь, что ли, обижаюсь? Да, нет, никогда, никогда… Ни, ты, ни кто другой, не знает, что мы с ним вместе пережили… Пережили и переживаем до сих пор. И это, поверь мне брат, не только смерть матери и Эриха… Это то о чем ты и подумать не можешь. — Наследник пронзительно застонал от боли, испарина выступила на его лбу, торопливо утерев ее ладонью, он чуть слышно прошептал, — подлая, подлая нога, как же ты меня измучила.

— Брат, — соскочив с сиденья, в страхе выкрикнул Тур. — Тебе плохо, брат, что сделать?

— Не кричи, не кричи Тур, всех перепугаешь тут, — ответил Святозар, и, закрыв глаза, надрывно выдохнул.

— Брат, что я не так сказал, прости меня, только не теряй сознание… Как же я тогда отвезу тебя к отцу? — взволнованно поспрашал Тур и наклонившись над Святозаром, кажется навис над ним.

— Не беспокойся, я сознание не потеряю, — открывая глаза, и продолжая тяжело дышать, откликнулся наследник, не сводя взора со столь близкого и родного ему лица брата. А миг спустя усмехнувшись, добавил, — но если и потеряю. То у тебя будет возможность, Тур, показать свою магию на деле, применив ее именно там где надо. — Святозар зыркнул прямо в зеленые точь-в-точь как у отца очи Тура и спросил, — ты, сказал, вещи привез?

— Да, да, привез: тулуп, шапку, чулки, — закивав, торопливо ответил Тур.

— А, кафтан? — вымучено улыбаясь, медлительно поинтересовался Святозар. — Кафтан привез, а то мой мне уж больно большеват.

— Нет, кафтан не привез, — озабочено протянул Тур, оглядывая и впрямь словно сидящий мешком на наследнике темно-синий кафтан сына Дубыни. — Но если хочешь, я тебе свой отдам.

— Спасибо, конечно, Тур, но твой мне маловат. Так, что зови, Стояна, да неси вещи, поедим домой. Я не хочу, чтобы тревожился и расстраивался, наш дорогой отец, — молвил Святозар и мотнул головой в сторону.

И брат не мешкая, поставив свое сиденье на прежнее место, побежал из гридницы, так ретиво, точно боялся, что наследник может передумать возвращаться во дворец.

— Святозар, — вопросил, вошедший в комнату, Стоян. — Все хорошо? С правителем как?

— Надеюсь, друг мой, что как только я вернусь домой, отец успокоится. А теперь отдай мне мой кафтан, а то я смотрю, ты его куда-то унес, — осматривая гридницу, заметил наследник.

— Это Белавушка, забрала, сейчас застежки пришьет и принесет, — объяснил Стоян и сызнова широко просиял улыбкой.

— Ну, ты, что Стоян? Какие застежки? — возмущенно произнес Святозар, и пожал плечами. — Пускай несет сюда. Ты, чего думаешь мне не кому дома застежки пришить.

— Да, сейчас, сейчас, не поедешь же ты домой распахнутым, — заметил Стоян и обернулся, потому как сзади в гридницу тяжело пыхтя вошел Тур, груженный теплыми вещами.

Тур двинулся к столу и кинул на него тулуп и шапку, при том неудачно зацепив кувшин так, что тот тягостно покачнулся, и чуть было не упал со стола. Благо его покачивание во время приметил брат наследника и успел придержать рукой.

— Тур, — недовольно уставившись на брата, когда тот выбрав из кучи вещей меховые чулки подошел к его сиденью, проронил наследник. — Ну, ты, давай еще кувшин моему другу разбей… Вот же хороши же мы тогда будем гости. Столько хлопот хозяевам принесли, да еще и посуду побили.

— Да, я нечаянно…,- буркнул себе под нос Тур.

Святозар быстро натянул на здоровую ногу теплый чулок, надел сапог, и принялся обувать больную ногу. Для этого он по первому снял с нее укрывало, прошептал заговор, потом натянул меховой чулок и начал надевать сапог. Он так долго засовывал в обувку ногу, что лоб у него вновь покрылся испариной, а губы болезненно изогнулись угловатой дугой. Когда наконец-то нога оказалась в сапоге, наследник поставил ее на пол, и, опираясь руками о ручки сиденья, поднялся. Почти не наступая на ногу, он медленно обошел сиденье по кругу, и встал позади спинки.

— Где, мой кафтан? — выдохнул Святозар и поглядел на стоящего подле дверей Стояна, неотрывно следящего за его движениями.

Сын Дубыни кивнул головой и направился вон из гридницы. Тур пошел к столу за тулупом и шапкой, а наследник меж тем снял кафтан друга и аккуратно повесил его на спинку сиденья. Вмале вернулся Стоян с починенным кафтаном и помог Святозару надеть его да застегнуть все, нанова пришитые, застежки.

— Передай, спасибо Белославе, — сказал благодарно наследник, пока Тур помогал ему обряжаться в тяжелый, длинный тулуп и шапку.

— Тур, пойдем, оденемся и поможем выйти Святозару, — предложил Стоян.

— Вы уж поскорее, а то я тут угорю, фу-фу-фу, — тяжело задышав, молвил наследник, вслед выходящим другу и брату.

Пока Тур и Стоян одевались в коридоре, Святозар неспешно направился к выходу, осторожно наступая на больную ногу, и придерживаясь за стену. Он уже подошел к дверям, когда в гридницу вернулись, Стоян и Тур и подставили ему свои плечи, а после вывели из дома и усадили в сани, стоящие подле распахнутых ворот, на облучке которых сидел недовольно зыркающий на наследника Невзор. Тур сел рядом с братом в сани, укрыл его ноги теплым, стеганным укрывалом, и сказал конюшему:

— Ну, чего, ты, Невзор так негодующе смотришь на моего брата? Давай лучше коня погоняй, ему нельзя перемерзать.

— А, Воронок? — бросив сердитый взгляд на Тура, спросил Невзор. — Воронок, чего здесь останется?

— За Воронком, я позже приеду, — голосом в оном слышалось возрастающее возмущение откликнулся Тур. — Это мой конь так, что пусть пока погостит у Стояна.

— Святозар, — произнес Стоян, заправляя край укрывала под ногу друга. — Прошу тебя, будь помягче с отцом, тем более после того, что… что ты мне сегодня поведал. И знаешь, друг мой, ищи заговор.

— Да, Стоян, я так и сделаю, — крикнул Святозар, потому как недовольный тем, что Воронок остался у Стояна, Невзор уже тронул запряженных в сани лошадей.

Лишь только они выехали за ворота и направились по дороге сквозь деревню к городу, Невзор повернул голову, воззрился на наследника весьма гневливо, и, покачав головой, негромко пробурчал:

— Вот до чего молодые, горячие… И чего вы, ваша милость, ускакали? Раздетый, больной… нешто вам можно? Так расстроили правителя… так расстроили. Он же как узнал, что вы ускакали, уж так побледнел… так побледнел, что мы аж вспужались с Борщом за него… Думали чичас плохо ему станет…. И ведь сколько годков я у него служу, ни разу голос на меня ни повысил, ни разу… А нынче… нынче так закричал… Эх, ваша милость, совсем вы его не жалеете, отца своего. Вроде ужо большенький, а ума то, ума и не нажили, поколь.

— Невзор, — торопливо перебил конюшего Тур. — Вот я гляжу на тебя, ну, такой ты красивый, видный мужчина, а все не пойму отчего тебя таким не красивым именем назвали… Невзор, это чего значит… А значит оно не приглядный для глаз… неприглядный, понимаешь… И вот выходит, верно-то, тебя твои родители назвали.

— Чё? — переведя все тот же гневливый взгляд на Тура, а посем разворачивая голову в сторону дороги, переспросил Невзор.

— Чего, чего. Ты же видел, как брат мой выходил из дома друга, — продолжил Тур, поправляя на своей голове шапку, слегка съехавшую на бок. — Как ему было тяжело и больно… Ну, чего ты забухтел, чего? И, знаешь, поверь мне, сразу уж ты такой неприглядный, для глаз, стал… такой не ладный! Ну, хоть бери, спрыгивай с саней и ногами до дворца добирайся.

— Да-к вам, ваша милость, ногами то наверно и лучше было бы добраться, — звонко засмеявшись отозвался Невзор. — А то вы, словно, больной развалились в санях, да рассуждаете мудрено как-то.

Когда сани подъехали к дверям дворца, и остановились, Тур помог вылезти из них Святозару. И немедля раскрылись парадные двери, оттуда торопливо выскочили Вячко и Борщ, наверно ожидающие приезда наследника, и, подбежав к нему, подставили свои плечи. Святозар положил руку на плечо Вячко и тяжело хромая направился во дворец, по пути обратившись к Борщу, шедшему рядом и всяк морг норовившему поддержать наследника под руку:

— Борщ, где правитель?

— Ваша милость, — негромко ответил Борщ и открыл, перед Святозаром, дверь. — Его светлость в гриднице, — и понизив голос, добавил, — он очень, очень расстроен. Но велел мне передать для вас, чтобы вы шли отдыхать, а завтра, ежели вы пожелаете, он с вами поговорит.

— Борщ, помоги снять тулуп, — молвил Святозар, останавливаясь в коридоре, и отдавая шапку слуге. — А в гриднице есть кто еще?

— Нет, ваша милость, только правитель, — едва слышно произнес Борщ и принялся снимать с наследника тулуп.

— Вот, что Борщ, забери мои вещи, ты Вячко доведи меня до дверей гридницы. А, ты, Тур, — обратился к идущему позади него брату Святозар. — Будь добр, сходи к моей жене, проверь как она там и побудь с ней, потому что ей нельзя тревожиться, а мне необходимо поговорить с отцом. И спасибо тебе за все.

Тур довольно хмыкнул, что-то сзади, и, обогнав брата, ведомого Вячкой, ушел вслед за Борщом. Святозар дошел, туго ступая на ногу, до дверей гридницы, вздохнул и отпустил плечо слуги. Да тотчас, перехватившись, взялся за ручку двери, кивнул Вячко тем самым отпуская его, а после отворив створку, вступил в гридницу.

Отец сидел на сиденье, около затухающего камина и неотрывно следил за огнем, но как только отворилась дверь, он повернул голову, а увидев сына, облегченно улыбнулся.

— Отец, — обратился к нему наследник. — Я приехал, отец… Можешь не волноваться. И я, отец, никогда, никогда на тебя не смогу обижаться, потому что я знаю… — Святозар поморщился от резкой боли в ноге, судорожно дернувшейся, и, покачнувшись еще крепче схватился за приоткрытую дверь. — Все, что мы с тобой пережили, оставило не только неизгладимый след в моей душе, но я, уверен, точно такой, же след и в твоей душе.

— Сынок, — правитель стремительно поднялся с сиденья, быстрым шагом подошел к наследнику и крепко его обнял. — Прости меня, за то, что я так был не справедлив к тебе сегодня утром. Прости меня, просто ты так мне дорог… Ты мне очень, очень дорог и я не хочу потерять тебя, родной мой мальчик… Давай, сынок, я провожу тебя до покоев и ты отдохнешь.

— Отец, нам надо поговорить, — отстраняясь от правителя и закрывая дверь в гридницу, сказал Святозар.

— Сынок, я вижу, как у тебя разболелась нога, по моей вине, — произнес правитель и голос его надрывисто дрогнул. — Я, даю слово, выслушаю тебя, но давай тогда, когда боль в ноге утихнет.

— Боль в ноге утихнет, тогда, отец, когда мы все выясним. — Наследник увидел, как теперь лихорадочно дрогнули губы правителя и поспешил объяснить, — ты, мне, не дал утром договорить… А пока я не договорю, покоя в душе у меня не будет, и, значит, нога не перестанет болеть.

— Ну, хорошо, мальчик мой, — согласился правитель и приобняв сына за стан, помог ему дойти до каминов.

Ярил бережно усадил сына на его сиденье, подняв, положил больную ногу на табурет, а посем поспешил к каминам. Отворив дверцы камина он подкинул в прогорающий огонь поленья, и принялся загнутым концом шебуршить угли стараясь вызвать в них ядренистые лоскутки полымя. Вскоре патлатые лепестки огня вскинулись вверх, обняли поленья своим жаром и те громко затрещали, поедаемые рыжим пламенем. И тогда правитель положил кочергу на пол, отряхнул ладони, и, повернувшись, подошел к наследнику, да мягко спросил:

— Может, тебе чего горячего попить принести, а может, ты, хочешь покушать?

Святозар заулыбался, и отрицательно покачал головой, не сводя глаз с раскрасневшегося лица правителя, не мешкая ответив:

— Нет, отец, спасибо, ничего не надо. Стоян меня напоил сбитнем, а Яронежа накормил. Он с такой настойчивостью впихивал в меня пирожок, что я поневоле почти весь его съел, потому как боялся лишиться зубов.

— Ты, был, у Стояна? — дотоль продолжая стоять около сына, поинтересовался правитель.

— Да, отец, у Стояна, — откликнулся Святозар. — Отец, садись, чего ты стоишь? — добавил он погодя и в голосе его прозвучало настояние.

— Может тебе ногу укрыть, или заговор прочитать. Я видел, ты морщился, она болит, наверно, — участливо молвил правитель.

— Нет, отец, просто садись и давай поговорим, — отметил наследник. — Ведь, я, не поведал тебе того, что хотел.

Правитель еще какое-то время постоял подле сына, затем он протянул руку в направлении его головы, ласково огладил каштановые кудри волос и только тогда развернувшись, направился к своему сиденью. Лишь только правитель опустился на сиденье, Святозар воззрился на отца долгим, пронзительным взглядом и подавляя в себе волнение, сказал:

— Отец, я хотел вот, что тебе поведать. Только прошу тебя, не перебивай, а просто выслушай. Я, как ты понимаешь, с такой ногой конечно, никуда и не пойду, потому как ты сам видел дойти до дверей гридницы без твоей помощи сейчас не смогу. Я это знаю и прекрасно понимаю. Последние три года, я, если честно, и не искал заговор, потому что мне казалось… казалось не пришло время его найти. Посему все свое свободное время, в светлой комнате, я посвящал другому. С помощью Вед я изучал все, что касается Пекла, как туда дойти, как выйти, как там выжить, и где там разыскать мать. Я просил Вед ничего ни тебе, ни Туру, ни показывать, из того, что я видел и узнал, и думаю, она выполнила мою просьбу. Поэтому, я объясню тебе сейчас кое-что про мать… Она, отец. — Наследник смолк и натужно сотрясся всем телом так, что покоящаяся на табурете больная нога яростно качнулась из стороны в сторону. С трудом подавляя дрожь в голосе он миг спустя досказал, — будет находиться в Пекле до скончания веков. И если мне не удастся ей помочь… ни мне, ни тебе, ни ей, никогда не будет покоя… Посему я должен пойти в Пекло и выручить ею, тем более, что она там оказалась и по моей вине. Теперь насчет ноги. Я не сомневаюсь, что ДажьБог укажет мне, как поступить с ногой, и я уверен, это случится весьма скоро.

— Почему, сынок, ты так думаешь? — тихо поспрашал правитель.

Святозар поглядел отцу прямо в зеленые глаза, потом перевел взор на искорки, отлетающие от поленьев и устремляющиеся вверх в трубу, и, проследив за полетом одной из них, пояснил:

— Отец, пойми, главное. Я не простой человек. Я не такой, как ты, Тур, твой отец, дед. Я другой. Боги создали меня неспроста. Они создали меня первым, вложили в меня кровь ДажьБога, чтобы я защищал не просто восуров, чтобы я защищал ведическую веру в наших Богов. Каждый раз, когда я рождаюсь, я веду бой не только с врагами Родины, но в первую очередь с врагами наших Богов, нашей веры. Это было тогда, когда я был первым Святозаром, когда я был Богомудром. Я рассказал тебе лишь об одной битве с народом фантурами, предателями веры, но такие как фантуры, такие народы всегда были, и наверно всегда будут…. Люди предают истинную веру, истинных Богов, или подстраивают веру и Богов под себя, а перестроенная или преданная, она уже не живет, не цветет, и не пахнет, она лишь смердит… И, я, каждый раз возрождаюсь на земле, именно тогда, когда, что-то грозит нашей вере. Нук хотел войти в Восурию и заставить верить наш народ в Чернобога. Неллы и нагаки, словно болезнь, все время наползают на наши земли с юга и несут свою веру, свои традиции. И вообще, кто такие нагаки, откуда они пришли, откуда взялись там на юге, ведь во времена Святозара и Богомудра, там жил другой народ — дамианцы. Этот народ строил города, они были прекрасными мореплавателями, они славились величайшими мастерами живописи, зодчества, музыки, и куда они пропали, куда? За какие-то века, народ дамианцев исчез, а все потому что перестали верить их правители в Сварога и своего прародителя Перуна. И тут же на место дамианцев пришли нагаки, они стали жить и разрушать созданное дамианцами, и ведь опять пошли по пути предательства, предали Сварога, да придумали себе какого-то жестокого и ненасытного Васаофа, и полезли на Восурию. Конечно, в ближайшие века, нагаки более не придут на нашу землю, но их Васаоф остался жить… Жить в душах нагаков, а значит, битва с ними еще не окончена. А неллы, отец, до чего довели себя неллы? Ведь когда я был Богомудром, неллы были великим народом, они славились воинами, мудрецами, лекарями, кузнецами и ювелирами. Однако неллы молодой народ, он моложе восуров, потому что в первой своей жизни я не встречал этот народ, но за столь короткий срок неллы успели изменить своей вере и выродиться… И, я, понял, отец, как только народ предает своих Богов, как только забывает имя своего создателя, забывает, зачем он создан, у такого народа уже нет будущего. И хотя он еще какое-то время живет, и даже порождает детей, и вроде бы верит, но вымирает духовно, а от духовно больных людей, кроме нелюдей ничего не появится. И, я, отец, уверен, мой путь это не только Пекло и освобождение матери, это еще, что-то большое, это бой… бой за чьи-то души… И как всегда я смело подняв голову шел в бой против фантуров, против Ерку, против кертов, против Сатэга, против неллов, против Нука, точно также я пойду и сейчас. Потому что если не я, то кто защитит мой народ, мою веру, моих Богов и каждого из вас.

Святозар замолчал и откинулся на спинку сиденья, он вытер рукой, выступивший, от долгой речи, пот на лбу и много спокойнее добавил:

— Мой путь будет долог и труден, но я вернусь… Я прошу тебя лишь об одном, отец, когда, родиться, мой сын, ты наречешь его Гориславом, что значит — горящий во славе. И если я не успею вернуться, отвезешь его на Синь-камень. Тебе не удалось принести клятву за меня так, что принесешь клятву за моего сына… Но ты, отец, не беспокойся, я обязательно вернусь, потому что еще не один мой сын не вырос без меня.