Шел я недолго, может минут десять. За это время мимо меня прокатили в разных направлениях штук пять трамваев. И если те, которые ехали по направлению моего хода, смотрелись полными, в смысле посадочные места там были все заняты, то в обратном направлении в основном пустые. По пешеходной дорожке опять же в обе стороны двигались люди. И если я шел неспешно, то они наоборот торопились, словно опаздывая на работу. Видимо, так и было. Хотя, для одиннадцати часов они, так сказать, несколько припозднились.

Я, как говорится, не только зарился кругом, но еще и обдумывал все, что увидел и услышал. Поразившись последним данным, что озвучил женский голос из трамвая по поводу освоения спутника. Он, однако, как и планета, здесь опять был назван как-то по-другому…

Ях, что ли.

Впрочем, я четко понял, что на спутнике уже осуществлялась деятельность научных станций и велась постройка первой человеческой колонии. И когда они только успели начать там работы. Я вроде ничего такого не слышал по телеку. Не видел в новостях.

И хотя я новости не часто смотрел, скорей всего, знал бы об этом…

Или не знал?

Может в своем безразличном состоянии я уже и не мог ничего слышать, понимать, воспринимать, становясь глухим к самой жизни, нуждам общества, близким, родным.

Или я все-таки находился не на Земле?

А в каком-то ином мире… параллельном, продольном или, так-таки, перпендикулярном.

Все же столько схожести и, одновременно, отличия. И это касалось не только техники, построек, но и самих отношений, улыбок обгоняющих меня людей, их смеха, разговоров. А не обыденного для мне молчания, когда в ушах наушники, а на лице полное отсутствие мыслей.

В данной части города впритык к пешеходным дорожкам поместились здания. Кирпичные каркасы со вставленными в них большими окнами, через затемненные стекла которых было сложно, что-либо увидеть. Да и для высоких этих построек не менее пятиэтажных, с соответствующим в пять рядов расположением окон, первый уровень находился на достаточной высоте. Посему, чтобы в них заглянуть, надо было привстать на носочки, чего я из-за количества людей не решался сделать.

Таким ходом я миновал три здания, в недра которых вели находящиеся почти в центре (из темно-серого пластика) автоматические двери, распахивающиеся при приближении и живописующие затемненные, дышащие прохладой широкие коридоры. А остановился возле очередных автоматических дверей четвертого здания, где форма стен имела небольшие углубления, в которых находились два автомата для воды. Это были двухметровые, розового цвета алюминиевые шкафы, вышедшие из постсоветского времени моей страны. Я был в том уверен потому как по детству видел такие же, на заводе у отца. Помню, он говорил, что в свое время они давали воду совершенно бесплатно для заводчан, потом какой-то срок стояли не работая, а после были заменены на современные автоматы, которые не только реализовали кофе, но и продавали штучный товар. Ну, там воду, соки в бутылках, чипсы, шоколадки.

Но, данный автомат, однозначно, предназначался для подачи воды. Наверно, об этом гласила поблескивающая надпись, нанесенная крупными красными знаками, такими же какие я видел в книге в доме у Лины. Надпись располагалась на самом верху внешней стенки, служащей также дверцей автомата, а прямо под ней находились круглые кнопки, на которых и вовсе мельчайше мелькали надписи. Мелькали в определенной последовательности, загораясь на первой и потухая на последней. По центру внешней стенки автомата, на уровне чуть вздетой руки, поместилась полусферическая выемка для стаканов. Однако самих стаканов, ни привычных для советского времени стеклянных, ни современных пластиковых не имелось.

Застыв напротив автоматов, я долго их оглядывал, поражаясь той очевидно устаревшей форме. Не то, чтобы обветшалости, помятости, а именно старомодности дизайна. Мои разглядывания сопровождались еще и поиском монетоприемника, так как я захотел попить. Впрочем, не монетоприемника на автомате, ни самой монеты у меня не имелось. Об этом я вспомнил погодя, да громко чертыхнулся, переставая ощупывать собственные шорты, в которых, видимо, не предусматривались карманы.

— Что опять не работает? — неожиданно раздался, справа от меня, голос, и я прямо-таки подскочил на месте, оно как пребывал в задумчивом состоянии. От ощутимого сотрясения моего тела (точнее тела Виклины) я резко дернул голову вправо и увидел остановившегося в шаге от меня мужчину (уж и сам не знаю почему), которого соотнес с блюстителем порядка. Эт, я сделал интуитивно, определенно, отметив форменность его одежды. Укороченных, чуть ниже колена синих бермуд, с четкими стрелочками на обеих штанинах, белую с воротником футболку, синюю пилотку и белые замшевые туфли на голую ногу. На левом рукаве футболки почти по его центру располагалась нашивка, где на сером фоне разместился красный щит окаймленный венцом колосьев желтого цвета, а в центре было выдавлено изображение серпа и молота. Данное изображение находилось на нагрудном знаке, укрепленном на левой стороне груди. Овальной формы знак имел золотистый цвет, а по окоему его была проложена, переливающимися красными символами, какая-то надпись. По краю воротника, рукавов, бермуд проходили тонкой полосой канты красного цвета. Такой же кант украшал пилотку, в центре которой располагался значок с изображением красной восьмиугольной звездочки. Хотя, если говорить о том, что меня поразило в форме военного или блюстителя порядка так это присутствие на воротнике футболки петлиц. Сама футболка имела короткую застежку со стояче-отложным воротником и одевалась навыпуск. А черные петлицы, оконтованные красными полосами с набором прямоугольников, были пришиты по краю воротника футболки.

Я, однако, созерцал форму мужчины не более десятка секунд, а потом с тем же интересом оглядел его высокую, крепкую фигуру, имеющую мощный костяк и широкую грудную клетку. Вместе с тем его короткие конечности в сравнение с туловищем, толстая шея и круглое лицо с плавными формами, где скулы смотрелись не только выступающими, но и самой широкой его частью, придавали в целом этому молодому военному какую-то мягкость, нежность, а может только юность. Очевидно, у него была такой же мягкой мускулатура, не так как у Беловука проступающая сквозь ткань одежды, а желтоватый оттенок белой кожи и вовсе провоцировал во мне желание назвать его «салага», точнее даже «желторотик». Однако его круглой формы с темно-карими радужками глаза (и идентичной розовой склерой), сросшиеся в одну линию густые темно-русые брови, и такого же цвета загнутые ресницы, узкий с заостренным кончиком нос и полные губы, чьи уголки были вскинуты вверх, словно в постоянной улыбке, придавали ему очарования. А наползшие верхние веки на середину глаз, точно он собирался заснуть или просто поленился прикрыть их до конца, усиливали его притягательность для женского пола или только выдавали в нем «казанову», «дон жуана».

— Я спрашиваю, — вновь заговорил мужчина, и, протянув руку, придержал меня под локоть, потому как тело Виклины чуть сильнее качнулось от волнения. — Автомат опять не работает? — его голос очень насыщенного звучания с какими-то драматическими нотками был наполнен такой мягкостью, словно жаждущей смутить, обаять, прельстить мою Лину. Благо, что я сейчас находился в ней и совсем не реагировал на его манеры обольстителя. Потому выудив из его лап локоть Виклины, я сделал небольшой шаг назад, так сказать, увеличивая дистанцию между мной и им.

— Да, что-то не пойму, где тут монетоприемник, — пояснил я свои действия и туго выдохнул, тем самым снимая волнение и слегка проветривая рот, который и впрямь, охваченный жаждой, требовал водички.

— Монетоприемник, — повторил военный и гулко засмеялся, походу сочтя сказанное мною за шутку. — Сейчас проверим, — добавил он, мгновенно оборвав свой смех, приметив недовольство на лице Лины, и подумав, что задел меня собственным весельем.

Он теперь шагнул вперед, и, поравнявшись со мной, повернулся к автомату, очень даже шустро оглядев его сверху вниз, точно проверяя на работоспособность.

— Вроде бы в рабочем состоянии, — с мягкостью и без драматизма в голосе протянул военный, да совсем чуть-чуть развернул голову так, чтобы было видно мое лицо, вернее лицо Лины. — Вчера, однако, автомат не работал. А вы будете пить с сироп или чистую воду.

— С сиропом, — раздраженно буркнул я, впрочем, не отказываясь от воды, так как денег у меня не было, а пить крайне хотелось. От жажды у меня не просто пересохло во рту, а будто в самом желудке.

— Отлично, — нескрываемо радостно отозвался мужчина, тем словом погасив в собственном голосе даже яркие, насыщенные полутона, наполнив его счастьем, тем которое истончали люди, идущие мимо, заходящие сквозь раздвигающиеся автоматические двери внутрь здания, громко беседующие, улыбающиеся, смеющиеся…

Военный вскинул вверх руку и шевельнул указательным пальцем вдоль линий кнопок, таким образом, направляя мое внимание, а потом, продолжая кособоко на меня поглядывать, спросил:

— А с чем будете?

— На ваш выбор, — незамедлительно откликнулся я, проявив в том удивительную изворотливость, к которой в своей жизни не часто прибегал.

— Отлично, тогда клюквенный, — вслух означил свои предпочтения мужчина. Его палец застыл возле крайней кнопки и резко дернувшись вперед, ткнул в нее. И тотчас внутри автомата, что-то слышимо скрипнуло, а после в полусферическую выемку выехал сверху, придерживаемый округлым, тонким стержнем, стеклянный стакан. И стоило стакану только коснуться дна выемки, как в него также сверху полилась переливающаяся красным цветом вода с сиропом. Стакан заполнился по самую душку, когда автомат сбрызнул в него клок пузырчатой пены, и, втянув вверх тонкий стержень затих. Военный, не мешкая, ухватил стакан, и, развернувшись в мою сторону, с широкой улыбкой показавшей ряды белых зубов, очень нежно сказал:

— С сиропом и на мой выбор.

— Спасибо, — ответил я, забирая у него стакан. Да тотчас принялся пить очень вкусный, слабогазированный и пахнущий клюквой напиток. А мой новый знакомый, между тем, вновь нажал на кнопку, и когда автомат в выехавший из него другой стакан налил клюквенного напитка, торопливо подхватил его, и, развернувшись ко мне, не скрываемо заинтересованно блеснул улыбкой, точно желающей смутить мою девочку.

Он и вовсе махом опустошил стакан, теперь даже не разворачиваясь и с затаенным любопытством (которое я, видимо, ощущал самой кожей) наблюдая за мной, пристроил его в полусферическую выемку. И немедля внутри автомата слышимо скрипнуло и сам стакан, крутнувшись по спирали, стал в отношении дна опускаться вниз, а сверху него образовалась, также провернувшись, алюминиевая плоскость.

— Разрешите представиться, я военюрист первого ранга милиции Ближик Гагар, — заговорил военный, стоило автомату поглотить и мой стакан. — Вы, меня извините, пожалуйста, но я наблюдал за вами с конечной, трамвайной остановки. У вас, что-то случилось? Мне показалось, что вы чем-то расстроены. Быть может, я могу вам помочь?

Справа от меня вновь проехали два трамвая один из города, другой навстречу ему. Хотелось сказать прогрохотали, но эти транспортные средства ездили крайне бесшумно. Впрочем, я перевел на них свой взгляд и даже повернул голову, так как допытливый взор милиционера, желал прямо-таки вскрыть мою черепушку, точнее голову Лины.

— Да, я расстроена ссорой с дедом… дедушкой, — поправился я, отвечая, и легонько вздрогнул так, словно ослабевшие в коленках ноги перестали удерживать тело Виклины. — Знаете, так бывает. Бывает, что необходимо одиночество. Нужно подумать, поразмышлять, — досказал я и вовсе, похоже, какую-то чепуху, всего-навсего желая отбрехаться. — У меня как раз такой момент в жизни. Поэтому я не поехала в университет культуры.

— Можете звать меня коротко Ближ, — сказал военюрист первого ранга милиции, с очевидностью понимая только, что мною озвученное состояние. И на его полные губы, чьи уголки были вскинуты вверх, набежала легкая грусть. Потому и сами уголки, ранее символизирующие улыбку, опустились вниз, вероятно, он хотел мне помочь, однако, был обязан действовать в каких-то законных рамках.

Рамках.

О! да, я оказался прав по поводу чувств, пробежавших по его лицу, которые не только согнали улыбку, но и придали цвету кожи Ближика легкие тона алого.

— И все-таки вы обязаны отправиться на занятия, — сказал он, то, о чем я итак догадался, говоря о тех самых рамках. — Как вас зовут?

— Виклина. Лина, — немедля отозвался я, и тотчас поперхнулся, потому как хотел сказать Линочка, приласкав, таким образом, мою девочку…

Мою девочку…

— Виклина, очень красивое имя, — произнес Ближик, и снова улыбнулся. Он теперь протянул мне навстречу руку, и мягко пожал пальцами касающуюся кожаных шорт ладонь, пройдясь заодно по запястью и браслету, в который были впаяны разнообразной цветовой гаммы круглые с ноготь бусины. Его пальцы остановились и подцепили золотую подвеску в виде перевернутой буквы «А», только с удлиненной вершиной, укрепленную в центре, слегка вздев ее, словно он хотел разглядеть знак.

«И без сопливых известно, что у моей девочки красивое имя», — жестко продышал я про себя и дернул руку в бок, вырывая из пальцев военюриста первого ранга удерживаемый символ, раздражаясь на проявленное им участие и явную заинтересованность. Он, впрочем, стоило мне дернуть руку, моментально опустил свою вниз, выпрямил корпус, и тесно свел ноги, приняв стойку смирно, а после сказал:

— Извините, меня Лина. Но я буду настаивать, дабы вы отправились на занятия в университет. Вы же знаете правила нашего общества, каждый должен быть при деле. Никто не имеет права избегать обязанностей и труда, — он совсем чуть-чуть дернул голову вниз, а вместе с ним взгляд, робко воззрившись в лицо Лины. — Я могу вас проводить до остановки. Трамвай номер семь, как раз делает промежуточную остановку на заводе Энергомаш, это в трех минутах хода.

— Лучше если мы дойдем до следующей остановки, административного центра города Молога, — немедля проронил я, и сам, поражаясь своему предложению и тому, что сумел запомнить название остановки. — Мой куратор знает, что я задержусь. Мне в городе нужно выполнить его задание, — это я дополнил, потому как увидел дрогнувшие черты лица милиционера.

Впрочем, не представляя себе каким образом могу выпутаться из созданной брехни про задание.

— А так это задание, — довольным голосом произнес Ближик и, так-таки, расцвел улыбкой, озарив свое с желтоватым отливом лицо. — Тогда, позвольте, проводить вас до остановки. — Он выждал не более десяти секунд и стеснительно добавил, — вы мне очень понравились.