В этот раз не было полета.

Не видел я черно-матового пространства, ни снежинки, ни черной трубы, ни паутины паука. Не было даже бесконечных просторов Млечного Пути завернувшего мешанину цвета, сияния, форм, звезд, планет, пыли и газов в бесчисленное количество рукавов, похожих, на колеса.

Была только плотная темнота. Такая густая, словно кисель, который любила варить моя бабушка на завтрак и подавать с манной кашей в детстве. Та мгла стлалась вокруг меня, не только сверху, снизу, но и с боков. И я в ней не парил, не летел, не пытался из нее выбраться.

Я в ней стоял, а, может, лежал.

Потому как-то и вовсе мгновенно выступивший надо мной вентилятор, враз обратил на себя внимание вращением мощных белых лопастей прихваченных по краю голубой изморозью. Это был потолочный вентилятор, который применялся для перемешивания царящей вокруг него черной массы, оставляя на местах соприкосновения прямо-таки голубые полосы. Его пятнадцать узких лопастей созданные из какого-то металла, на вроде алюминия, насыщенно сияли и мне все время желалось закрыть глаза, и сесть.

— Когда-то, — неожиданно раздался голос. Это звучал неживой с металлическими нотками и небольшим эхом голос, который заполнил пространство до вращающегося вентилятора. — Мысли бога были статичны. Так как и само божество пребывало в зачатке, в куколке. Но как и все в мире, бог медленно развивался, наполняя жизнью, силой свое тело и мыслями мозг.

Теперь прямо передо мной на фоне вращающихся лопастей вентилятора появилось полупрозрачное яйцо и внутри него схематично начерталось маленькое создание (плывущее словно в густоватой, прозрачной жидкости) с крупной головой, равной по длине туловищу на котором заметны стали ножки, ручки. Его прозрачная кожица внезапно, будто от однократного всплеска крови, наполнилась чуть зримым розовым цветом, и тотчас стали видны два мельчайших глазика, нос, уши и даже бьющееся сердце, колыхающийся серебристый мозг в голове. Маленький человечек, уже даже не эмбрион, не зачаток, принялся моментально развиваться, формируя привычные формы и размеры человеческих рук, ног, головы и тела. Лишь через розовато-прозрачную кожицу все поколь проглядывал его голубоватый легонько колыхающийся мозг, все время изменяющий форму.

— И в какой-то миг зарождения бог проснулся, — продолжал между тем металлический голос, наполняя эхом черное пространство, стелющееся позади и с обеих сторон от меня. А передо мной развитие человеческого дитя завершилось, и хотя он был схож с человеком, но в отличие от него не имел и малой волосинки на теле, как и каких-либо половых органов. Бог тот весь срок словно плывущий в невидимом веществе, как-то сразу переместился на присядки, и, вздев вверх руки, упер ладони в смыкающую его внутреннюю оболочку яйца. Человек ли, бог (как его называл голос) немного склонил голову и подпер своей широкой шеей оболочку яйца схоронив само лицо и явив моему наблюдению всего-навсего голубой мозг, чуть прихваченный по окоему светящейся фиолетовой дымкой, с ярко-красным, круглым ядром, прячущийся под прозрачно-розовым черепом и кожей, так и не принявших насыщенные цвета. Бог миг медлил совсем чуть-чуть, да поднатужившись, рывком поднялся на ноги, взломав саму оболочку яйца, освободив от плена себя, свое тело и мысли, а голос между тем дополнил, словно предваряя мои предположения:

— Бог проснулся, а мысли его… Ибо мысли мгновенны, хаотичны, быстры приняли скорый бег. Они наполнились жизнью, желаниями и противоречиями, и оттого разногласия распались на две. — И поднявшийся в полный рост бог внезапно замотал головой, расплескивая во все стороны тончайшие, желтые световые полосы прямо из наблюдаемого мозга. Вылетающих не то, чтобы из многочисленных глубоких борозд, извилин потоньше, ложбинок и выпуклостей, или появляющихся и тотчас исчезающих на поверхности ложноножек. Не то, чтобы из фиолетовой дымки окутывающей мозг и соприкасающейся с розовыми костями черепа, тем придающих самой коже этот оттенок, а, похоже, из ярко-красного пылающего, как лепесток пламени ядра, прячущегося в глубинах органа центральной нервной системы существа.

— Мысли распадались на две составляющие, на две ипостаси, мужское — женское, дневное — ночное, светлое — темное, инь — ян, — говорил голос и теперь ему стали подыгрывать флейта и скрипка, но уж как-то очень заунывно, отчего мне захотелось завыть. — Мысли размножились и заполонили этот мир, став людьми, животными, птицами, растениями. Впрочем, они не потеряли тяги друг к другу, желания отыскаться свои половинки в этом мороке жизни, и в том единении найти радость бытия и любви. — А передо мной месиво желтых, распавшихся на части, световых полос заслонили и самого бога, покачивающего своей лысой головой, и движение белых лопастей позади него. Голос до этого рассказывающий мне легенду понизил свое звучание, а когда в колыхании желтых мыслей я разглядел лицо Лины, напоминающее по форме сердечко, и вовсе едва воспринимаемо добавил:

— И чтобы мысли могли объединиться. Ты землянин должен всего-навсего захотеть стать единым целым со своей возлюбленной. Ты должен совместить в себе человека и бога!

Лицо Линочки выступило на передний план, полностью заслонив своей красотой все кружащее позади нее мелькание мыслей, и царящий вокруг меня густой мрак. Ее белокурые, чуть вьющиеся до плеч волосы со ступенчатым переходом от коротких на затылке до более длинных, зрительно шевельнулись, словно вздохнул каждый отдельный локон. Небольшой с еле заметной горбинкой нос легонько подался вверх чуть приподнятым кончиком, точно в унисон тонким надменно-изогнутым ее темно-русым бровям. А из-под более светлых, хотя и длинных, загнутых ресниц на меня глянули широко расставленные и очень крупные миндалевидные глаза. Чья блестящая темно-синяя радужка, кажется, наполненная слезами, совсем… совсем не портилась розовой склерой. Не слишком толстые или тонкие, а прямо-таки пропорционально одинаковые губы Виклины алого цвета растянулись в улыбке, показав ряды жемчужно-белых зубов, и я понял, что люблю ее вовсе не из-за красоты, ума, нескончаемого шарма. Я люблю ее, потому как она есть вторая половинка, когда-то единой мысли, рожденной прозрачно-розовым богом, инопланетянином. Единой мысли, которая из-за противоречивых желаний, глупых, никчемных разногласий распалась на две.

На две…

Меня и Лину, потерявшихся и вечно ищущих друг друга половинок.