Это огромное помещение было наполнено светом столь ярким, что больше походило не на цвет самих стен, а только на истончаемое ими ослепительно белое сияние. С легким золотым отливом оно струилось не только из глянцевитого потолка, но и из самих гладких стен, и видимо пола, придавая данному значительному в размерах и в понимании человека, не важно, землянина, радуженца, неоглядному пространству состояние туманной неясности. Определенно, таким своим парящим состоянием скрывая саму форму помещения.

Хотя и в том смутном видении было возможно разглядеть на одной из стен большую плазменную панель, чья диагональ была не то, чтобы 58, 65 дюймов. Она вдвое, а то и втрое превосходила 152-дюймовый гигант телевизора выпущенного на Земле не так давно, и предназначенного для просмотра объемного изображения, а потому и наблюдалась огромной в размерах. Да и в данном случае не нужно было при просмотре изображения на экране использовать специальные очки, серебрение ткани самого экрана, сложное оборудование, или вывод кадров для каждого глаза в отдельности. Здесь это не действовало, так как данная технология на много обогнала разработки землян или радуженцев.

Да и вообще, были ли это технологии людей или принадлежали кому-то другому, более совершенному во всех отношениях, оставалось неизвестным.

Впрочем, на самом экране (точно прокручивающем кадры из кинофильма) просматривалась согретая лучами ярко-желтого светила местность, поросшая зеленью травы и покрытая розовыми, лилово-красными, бледно-розовыми, белыми полянами цветущего Иван-чая, по которой в сторону горных гряд, покрытых густыми полотнищами леса, шли двое. Мужчина и женщина, одетые в туникообразные рубашки, дотягивающиеся до колен, с узкими длинными рукавами, опоясанные широкими шнурками, вытканные из красных и синих нитей, с узорами, напоминающими засеянное злаками поле, такими же которыми были украшены подола и края рукавов.

Мужчина и женщина, держась за руки, приметно удалялись, весело беседуя, эмоционально размахивая свободными руками. Он чаще нее останавливался, оглядывал любимую, наклоняясь, целовал в губы, лоб, глаза, и смеялся. Хотя их обоюдный смех и поддерживался нечасто визгливым лаем собаки, рослой, сухого сложения, в тигровых полосах, желающей выхватить с соцветия Иван-чая крупных сизо-желтых бабочек, все же зачастую слышался лишь стрекотом сверчка, того самого, что летом подпевает в ночи. Словно удалялись не только люди, машущая своими висячими, чуть вскинутыми и поросшими густой шерстью ушами, собака, но и звуки их сопровождающие. Поэтому кроме стрекота и визга собаки более ничего из этой огромной плазменной панели не долетало.

Впрочем, было зримо, что черная планка самой плазменной панели, окружающая экран, по горизонтали снизу входила в узкий стол, создавая нечто похожее на огромный ноутбук, имеющий не только дисплей, но и клавиатуру, и даже тачпад. И в этом случае указательное устройство ввода располагалось в нескольких местах, выполняя, очевидно, разнообразные действия, а многообразие форм клавиш, датчиков, кнопок и даже рычажков, ключей определяли их различность команд и управления.

За этим мощным ноутбуком, точнее за клавиатурой и тачпадом, поместившемся на выдвижном столе, прямо на длинной лавке (кажется, выехавшей из столешницы) расположилось человекоподобное существо. Общими данными, такими как туловище, руки, ноги и голова повторяющее фигуру человека. Хотя его прозрачная кожа не только наглядно демонстрировала едва розоватое мясо, сеть голубых кровеносных сосудов, белых нервов, желтоватых мышц и жил, но и розово-прозрачный скелет в местах, где плоти не имелось. Не имелось, потому как существо было очень худым. На создании не наблюдалось признаков пола, того, что отличало мужское от женского, в виде волос на голове, лице, конечностях.

Поэтому глядя на это удивительное создание, казалось перед тобой экспонат, по которому можно изучать не только строение скелета, но и отдельных органов. Медленно бьющегося в груди конусообразного сине-желтого органа, занявшего пространство, в каковом у человека поместились не только легкие, сердце, но и желудок. Или голубого мозга в голове, покрытого многочисленными глубокими бороздами, извилинами, ложбинками, выпуклостями, и ежесекундно появляющимися и тотчас исчезающими на его поверхности тонкими ложноножками, с ярко-красным, круглым ядром, дополнительно прихваченного ореолом фиолетовой дымки, похоже, распространяющейся даже на лицо, а потому и скрывающей его черты.

— Я же говорил тебе, — сказало существо, и степенно вздев обе ноги, согнув их в коленных суставах, развернулось на лавке, тотчас бросив взгляд в глубины парящего сиянием помещения. — Говорил, что и очередной мой эксперимент станет удачным.

Теперь он медленно опустил ноги вниз, оперся узкими трехпалыми стопами о поверхность, перебирающего дымчатые пары чуть присыпленные голубой изморозью, пола и резко поднявшись, выпрямился. И также синхронно этому подъему стало видно его лицо, слегка выступившее вперед на фоне прозрачной кожи, костей, мяса, и сетей сосудов. Повторяющее формой сердечко, с широким лбом и острым подбородком, лицо создания имело характерно выраженные скулы, небольшой с еле заметной горбинкой и чуть приподнятым кончиком нос, алые губы и широко расставленные, очень крупные миндалевидные глаза, с блестящей темно-синей радужкой, без обыденных для человека зрачков и склеры.

Еще секунда не более того и существо сместило взгляд своих синих глаз вправо и в шаге от него, возникнув моментально, появилось подобное ему создание. С тем же цветом прозрачной кожи, демонстрируемым мозгом, одним органом внутри туловища, похоже, включившим в себя также и селезенку, печень, почки, мочеполовые органы. Впрочем, имеющего иной формы лицо, и тем с очевидностью отличая себя как индивида. Ромбовидной формы лицо с несколько заостренным лбом и коническим подбородком, на котором проступали широкий с плоской спинкой и заостренным кончиком нос, большой рот с выступающей верхней губой, да маленькие с длинными и острыми уголками зелено-карие глаза, тоже без признаков склеры и зрачка.

— Говорил, — усмехаясь, ответил второй и заложил своей улыбкой сеть морщинок в уголках губ, словно идущих не только горизонтально, но и вертикально.

— Все, как всегда, — отметил первый, и, шагнув вперед, поравнялся со вторым, взглянув на него снизу вверх, не столько в соотношении подчиненности, сколько касательно роста, а может юности лет. — Становится, даже не интересно. Все так обыденно. Стоит мне всего-навсего проложить между двумя людьми тонкий луч, как они схватятся за него и начнут воображать, что любили друг друга и знали вечно. И эта глупая легенда про распавшиеся мысли, наверно, в нее могут верить только человеческие создания, желающие вырваться из оков общества, из порядка, строя в котором дотоль пребывали. Не правда ли все естественно для человекообразных существ.

— Ты, слишком к ним предвзят, — отозвался второй и улыбнулся сильней, заложив теперь несколько тончайших гусиных лапок вокруг глаз и две более значимые морщинки на высоком конической формы лбу. — Это всего-навсего люди. Придумай другую для них легенду, если эта тебя не устраивает… Как пример, что их разлучили сами боги, дабы покарать за непослушание и жажду власти.

— Это для меня не занятно, — протянул первый и голос его высокий с лирической легкостью, точь-в-точь, повторяющий звучание бога, точнее даже богини, резко оборвался, выразив, таким образом, свое очевидное недовольство. — Ты, только не забудь, выключить тут освещение на ночь, — дополнил он, и разом на его лицо выплеснулась, с моментально обозначившегося внутри головы голубого мозга с ярко-красным, круглым ядром, фиолетовая дымка. Она как-то и вовсе махом выпустила во все стороны с поверхности мозга, прямо из испещряющих его многочисленных борозд, извилин, ложбинок, выпуклостей и шевелящихся ложноножек, мощные пары фиолетового сияния, погасив, сожрав, или только переместив фигуру создания куда-то в иное место, измерение, время. Словом, сделав его, сродни мысли, отдельного нейрона мозга, вряд ли души…

— Дитя, — протянул второй, когда фиолетовые пары рассеялись, и он остался в помещение один, вроде обращаясь к ушедшему созданию. — Ты, еще дитя, посему для тебя все это обыденно. И ты не понимаешь, сам исток легенды, и те неповторимые чувства, которые испытывают наши творения, люди, когда обретают друг друга. Не важно, в общем для них мире, зеркальном или потустороннем. Все ведь дело в нас создателях, богах, инопланетянах которые могут им подарить как благо, чувства любви и взаимной тяги.

Второй улыбнулся много сильней, вскинув верхнюю губу и той яркостью, что истончали его бело-зеркальные зубы, осенил пространство кругом, обесточив сам парящий бело-золотой туман и живописав на мгновение только молочного оттенка стены довольно-таки большой, прямоугольной комнаты. Свет в которой стал опять же медленно угасать, сводя все в единую точку, улыбку инопланетянина.

Создатель теперь приоткрыл рот и сглотнул остатки переливов, сконцентрировавшихся возле его губ. И тогда пропала различимость не только самого помещения, но и бога. Остались всего-навсего краски на экране телевизора (ограненного черной планкой с четырех сторон) и медленно бредущих в нем, по бескрайнему полю любви, фигур мужчины и женщины. Порой проявляющихся единой радужно переливающейся душой, мельчайшим красным нейроном или все-таки тонкой, как луч, мыслью.