Бореньку разбудил тихий говор, и сразу послухалось ему, шо ктой-то с кем-то балабонит. Токась мгновение спустя, отрок смог разобрать, шо те двое меже кем йдёть разговор, не просто гутарят або беседует, а вздорять. Мальчоночка ано не открывши ащё очи, вулыбнулси, зане распознал, шо у то сызнова ссорились Сом и Гуша, и первый при энтом бранилси, а второй боронилси.

— Ведь скока тя просить можно Гуша, — гневливо произнёс воин. — Ну, кормыхайси ты далече от мене, особлива кады я итьбу готовлю, оно як мне эвонту слюну не приятно вощущать на своих волосах, аль зреть аки она тонеть у нашей похлёбке.

— А чё… чё… я виновать, шо над тобой усё влимичко клужать бабошки и стликозы… клужать… палять… точно чим ты их зазываишь, — ответил обидчивым голоском Гуша и зычно плямкнул.

— Не… ну, я днесь, ей-ей, твой язык укорочу, да сице основательно, шо вон больче плямкать не будеть, — недовольно воскликнул Сом, перьходя с тихого говорка на окрик.

— Да, я с озими… с озими муласика схватил, чё, ты… чё… — исуганно возопил Гуша и также громко застонал, точно ему и упрямь ктой-то отрезал евойную лялизку. Борилка мигом открыл глазёнки, и, вскочив с землицы— матушки на коей почивал, усё ищё укутанный у охабень, прижав его долги полы к оголённому телу, принялси беспокойно озиратьси… старашась, шо Сом выполнил обещанное и вотрубил лялизку шишуге. Обаче вон зря тревожилси, потомуй как Гуша сидел недалече на стволе дерева, и вывертав свову нижню губу да пристроив её на подбородок, ковырял длинным, загнутым когтем кору рассыпающегося на куски древа. Иноредь шишуга отрывал свои зелёные очи от крошившегося у мелку труху ствола да обидчиво зыркал на Сома, который присевши на корточки осторонь соседнего костерка, прямёхонько у котелка у оном готовилась приятно пахнущая, да выбрасывающей увыспрь белы, густы пары, похлёбка, помешивал кушанье деревянной ложкой.

— Фу…, — взволнованно дохнул отрок, и просиял улыбкой воину. — А я вже подумал ты, дядька Сом, и ей-богу Гуше лялизку укоротил… Ажно! вспужалси! Сом перьвел взор с бурлящей похлёбки, и по-доброму глянув на мальчика, улыбнулси в ответ, его светло лико от горячей дымки, парящей над котелком, раскраснелось и он громко так, абы шишуга непременно вуслыхал, молвил:

— Да, я, Борюша сице и содею… у иной раз… Непременно рубану своим мячом ентов язык, ежели вон ащё раз надо мной пролетить.

— Дядька Сом, а як же тады вон исть будеть, коли ты яму евойну лялизку отрубишь? — поспрашал мальчоночка. И воззрилси на шишугу, каковой смекнув, шо за него заступаютси и знать его лялизка вне опасности, нанова выбросил увысь свой длинный, зелёно-серый язык и мгновенно чавой-то выловил у воздухе. Послухалси негромкий плямк, оный вызвал на лице воина неприятный, для взгляду, перекос управо.

— А вэнто, он пущай таче сам и думаеть аки жамкать будять, — недовольно проворчал Сом, и медленно поднявшись с присядок, выпрямилси да развернувшись, сёрдито вуставилси на шишугу. Гуша неторопливо пережёвывая чтой-то, подтянувши нижню губу к верхней, и крепко сомкнув уста, узрев то лицезрение, немедля прекратил жувать и спешно попыталси сглотнуть то, чё було унутри рта. Тока то, чавось вон так вяло перьжёвывал, верно было вельми твёрдым, а може плохо перемолотым. И кады шишуга глотнул энто яство, оно застряло идей-то у евойном горле, да сице неудачно, шо Гуша стал задыхатьси. Головёшка его, така боляхная, подалась впредь, махонечкие глазёнки вокруглись и выпучились, будто у лягушонка. Вон широкось раззявил роть, вукрыв нижней губой увесь прямой, крупненький подбородок, да попыталси свершить глотательное движение, но похоже то яму не удалось сувсем. Изо рта на вывернуту губу и подбородок покатили густы слюни, кые стали пузыриться, вжесь аки закипевшая похлёбка у котелке, глаза наполнились слезьми и чудилось, ищё мгновение, и, шишуга вумрёть— задохнувшись. Сом увидав тако дело, резво подскочил к Гуше и, шо есть мочи тукнул егось ладонью по спине. И тадыличи из распахнутого рта шишуги выскочил здоровенный, наполовину пережёванный зелёный жук да вулетел далёко уперёд, упав в покрытую высокими травами оземь. А Гуша, напоследях, глубоко вогнал унутрь лёгких воздух да прынялси прерывисто дышать. Сом посотрел у перекошенное, от страданий и не хватки воздуха, лико шишуги и покачав главой, направилси к костерку, идеже воставил кипящий котелок, на ходу отметив:

— И ваще… не стоить таких осе ражих жуков целиком глотать. Борилка наблюдавший за происходящим со стороны и ано не успевший ни чё путного сделать, абы прийтить на помочь шишуге, громко засмеялси. И не стока выпученным очам Гуши, скока тому, шо тот избавленный токмо… токмо от внезапной смерти, стоило Сому потопать к готовящейся похлёбке, немедля подскочив со ствола древа, на коем восседал, побёг тудысь, иде приземлилси ражий да плохо перьжёванный жук. Шишуга опустилси на присядки сторонь места падения жучка да раздвигаючи руками тонки долги стебли принялси искать, по-видимому, до зела вкусну снедь. Малёхо опосля, Гуша нашёл свову потерю и крепко вухватив её двумя острыми когтьми возвярнул на прежне место, а именно у роть. При том Гуша не забыл воглянутьси и озабоченно зекнуть зелёными очами у Сома. Послышалси тихий звук похрустывания, кажись, то дробили зубы шишуги жёсткие крылья жука.

— Тьфу… ты, — не выдержал Сом, и, застыв с поднесённой ко рту ложкой, от которой шла тонка дымка, пущенная горячей похлёбкой, покачивающейся на её деревянном дне, сказал, строго глянув у спину сидящего шишуги, — вон его сызнова у роть запихнул.

— Да, пущай, жуёть, чаво ты к нему пристал, — молвил Былята. Вон и Сеслав подошли к костру за оным расположилси мальчоночка, возвратившись к месту ночлега, с той сторонушки откудась вытекала из озера речушечка. Былята вставши подле мальчика, поколь посмеивающегося, посотрел на него сверху униз и вобращаясь к нему, спросил:

— Борюша, а ты эй-то почему пробудилси в охабень завёрнутым. Вже помню я, укладывалси почевать ты у рубахе, да штанах. А поутру гляжу вони сырыми на бревне лёжать. Малец токмо Былята остановилси сторонь него, приветственно задрал головёнку, а вуслыхав вопрос, чичас же торопливо её склонил и вперилси взором в пламя костерка, не ведая чё вутветить. Сеслав присел на корточки, супротив отрока, и вусмехаясь, начал ломать сухие, принесённые ветви, подкидываючи их у огонь. Шишуга, судя по сему, тоже услышал спрос старшины воинов и затаилси, перьстав ано перемалывать свово жука.

— Чё молчишь, Борюша? — ласковенько спросил нанова Былята. За третьим костерком, идеже почивали Крас, Орёл, Любин и Гордыня, ктой-то зашевелилси. А засим с оземи поднялси, у также як и Боренька укутанный в охабень, Крас, и шибко проморгавшись, воззрившись на поникшего мальчоночку, спешно закалякал:

— Отец… энто Борюша ночью купалси… кады я дозорил.

— А ден ты нонешней ночью дозорил? — перьспросил Былята и покачал главой. — Зане я помню, до полуночи дозорил Щеко, а засим Орёл.

— Ну… Мы с Орлом столковались, — пояснил Крас, и лицо его зараз покрылось крупными, кумачными пятнами, ужотко стыдясь гутареной неправды. — И вон мене пробудил, хотелось рыбки наудить.

— А иде ж рыба тадыличи? — встрял в беседу Сом, да разведя руки у стороны, стал обозревать бережину. — Чавой-то рыбы, я на песьяне не зрю.

— Да, буде вам, — вступилси за робят Сеслав, увидав, як испуганно перьглянулись Борилка и Крас. Да пронзительно громко свистнул, подзывая Щеко и Ратмира, кые стоя по колено в водице озера, посымав с себя рубахи с удовольствием умывались, заметив, — то вернёхонько рыба уся вуплыла. А Борюша жёлал её изловить одевшись, да не смог… да? Сице, я калякаю Борюша? — закончил вон молвь, обращаясь к мальчику.

— Агась, — чуть слышно прошептал отрок, у душе мучаясь, шо приходитьси врать. Сеслав, широкось осклабилси, посотрел на загрустившего мальчишечку, и неторопливо поднявшись на ноги, направилси к деревцу раскидистой ивы, на ветвях которой висели сушившиеся вещи Борила, кем-то тудыка пристроенные. Воин снял с ветвей обсохшу рубаху и штаны, да вернувшись к костерку, протянув их мальчику, сказал:

— Ну, раз… агась. Тады Борюша ты одёжу бери, одевай и больче ночами не купайси, да рыбу не лови… Места туто-ва не жилые… и отродясь здеся никтой не жил, а посему ночами вопасно у таких озёрах купатьси, занеже можно утопнуть.

— Добре, — усё также тихонько вответил отрок, и, высвободив руку из охабня, ужесь оголив право плечо, принял протянуту ему суху одежонку. Таче Борила поспешно скинув с себя охабень, принялси одеватьси. Он натянул на собя штаны, рубаху, обернул ноги у суконки, и, всунув их в сапоги, связал на них упереди снурки тугим узлом, абы обувка плотно дёржала голень. И напоследок опоясал свой крепкий стан плетёным поясом. Да тадысь тока шагнул к обчему котелку, каковой старшие сняв с огня, установили на песочке, и ужотко округ него усе разместились, ожидаючи Орла да Борилку. Сын ваяводы Мстибога, меже тем, медленно подымалси с оземи, по-видимому, сумлеваясь, шо гроза миновала и ему, за проступок, не попадёть. А поелику вставши на ноги, вон слегка размял, затёкши от сна, плечи и глянул сначала на мальчонку, торопившегося с ложкой к котелку, посем на Гушу, продолжающего сидеть на прежднем месте, иде из травы был добыт не дожёванный жук, да тяперича вяло и как-то оченно тихо перемалывающийся в шишугинском рту. За трапезой, властвовало безмолвие, слыхалось лишь бульканье ложек о густоватое варево, крутящееся унутри котелка. Усе быстро насыщались горячей похлёбкой, потомуй як утро уже зачалось, солнечные лучи озарили тёмно-жёлтые воды озера, песьян, лес и надобно було отправлятьси у путь. Потому скоренько опустошив котелок, да заев горячу похлёбку печёной рыбкой, которую Сом, Щеко и Ратмир ранёхонько утречком выловили в озере и вона от них никудысь, ни уплыла, воины направили свову поступь к водице, шоб обмытьси пред дороженькой да прополоскать от остатков итьбы посуду. Борила и Гуша расположились за костерком, усевшись на узкий у обхвате ствол поваленного дерева, и шишуга, каковой николи ни жамкал похлёбку, но от печёной рыбки не вотказывалси, ноне с огромной радостью, суетливо поедал чёрный хвост допрежь широкого и жирного увальня карася. Гуша вкушая рыбу жёвал у ней не токмо мясо, кости, но и чёрную запёкшуюся у углях чешую. И уся эвонтова мешанина страшно громко хрустела у него во рту, а вуттопыренная уперёд нижня губа казала усе прелести перемалывания пищи. В силу энтого Гуше снедь давали опосля всех, непременным образом оставляя евойну долю. Борилка сидючи обок шишуги, малеша повернув главу, да скосив очи, глядел як тот пережёвываеть бело мясо и кости вкупе с чёрной чешуёй. Из уголков Гушиного рта на подбородок текли густыми потоками чёрны слюни, а бледно-буроватая кожа лица была усплошь измазанна полосами, оставшимися от древесного угля.

— Ох! Гуша… ну, вот прав дядька Сом, — не выдержав такого грязнульку подле, молвил малец. — Ужесь посотришь як ты ишь… и больче не захочитси той рыбины в роть класть. Борила поднялси со ствола древа, да обогнув продолжающего шамать шишугу, на миг задравшего головёшку и зыркнувшего глазьми у направлении мальчика, подбрёл ко своим вещам и начал вукладывать свёрнутый охабень у котомку.

— Сё ж…, — на чуток прекращая перемолку карася, утирая своё замарашкино лико, не мнее чёрной ладонью, ответствовал шишуга. — Ты, Болилка и не сотли на миня… коли я плохо им… сё сотлить… ласстлаиватьси… Ни полть сиби аппитит… Я ж ни заставляу сотлить…Мы утак оси шишуги… уси идим… си… и я, и цалёк Кулыпа, и жина цалька. Энто у нас сици плинято исть… Кто значить сист быстло и колошо… тот цалёк на год… кто значить и кости, и лапки, и шкулку… усё сист и ни чё ни оставить.

— Ты, наверно, усё времечко царёк у тех шишуг и есть, — негромко подметил возвернувшийся от озерка Сеслав и перьдал мальчоночке евойную, обмытую у водице ложку. — Занеже ты, я гляжу, перемалываешь усё, будто мельничны жернова.

— Нить, — протяжно вздохнув изрёк Гуша и сглотнул то, чавось держал за правой щекой. — Я николи цальком ни был… оно ак ни могу я изий исть с колуками сразу… Уз вони так колко колутси… потому як никак цальком ни стану и жинку ни выбилу… Кто з за мини подёть коли я колуки не могу пилиживать.

— Ну, ничевось, — загутарил Сеслав и бодренько похлопал горемычного шишугу по плечу, вуставившегося у озёрну гладь и часто… часто заморгавшего, словно подавляющего слёзы. — Вот ты возвернёшьси из Торонца и станешь доблестным воином… и тадысь усяка шишугушка почтёть за честь выйти за тя замуж… А тяперича ты подымайси, да сходи вумойси, вжесь неможно таким замазулей ходють, зверьё аль духов таким чернющим лицом можно и до смерти перьпугать. Гуша вдругорядь горестно вздохнул, не дюже— то надеясь, шо после Торонца вон станеть воителем да обженится. И хотя он вельми редко вумывалси, да и купалси не чаще, но на энтов раз послухалси Сеслава и покуда воины тушили костры, засыпали пепелище песком, и собирались у стёжку, пошёл к озеру да вобмыл свово чумазое лико. Кады шишуга вернулси, песьян казал чистоту, котомки, туло, луки были закинуты за плечи и Гуша на энтот раз не пущенный уперёд, а поставленный шагать следом за Борилой, тронулси у дальню дороженьку сообща со ставшими ему нонче близкими соратниками. Былята повел усех на восход могутного Бога Ра. Пройдя прямёхонько по бережине озера, вони дошли до вытекающей из него речушки узкой да неглубокой, кою удалось перьйти у брод по каменьям, да упавшему стволу древа, ано не разуваясь. А опосля направились повдоль левого брега речушки. Тока реченька вмале резко свернула управо, и, попрощавшись с путниками, убёгла своей стёжкой. Странники же продолжили итить на всток. Почти увесь день, продвигались по тому же чернолесью, идеже берёзы, осины перьмешивались деревами липы, граба, лещины, бружмеля, зимолиста. Сё чаще и чаще появлялась чёрноствольная ольха, вона росла редковатыми полосами, а местность кругом стала нанова овражистой со пологими, низкими буграми, меж которыми скапливалась водица. На поверхности тех источников переплетённые корневища трав, покрытые свёрху зелёным мхом, образовывали нещечко в виде наста, столь плотного, шо глядючи на него хотелось ураз по нему пробежатьси. Токась такой наст лишь чудилси плотным, вжесь ступать на него было вопасно, оно як мгновенно моглось уйти под воду. Ко вечёру бугры закончились, вид оземи стал паче ровным и плоским и ужотко тадыличи показались те самые болота у народе прозванные верховыми, потомуй как вони питаютси лишь за счёт дождей, и вода в них стоячая, на вкус кислая. Земли те были покрыты сплошной полстиной мхов тёмно-бурого, да дивного искрасна-черноватого цвета.

Болотная полстина уходила вдаль на много уперёд, а похожие на пухлые подухи мхи были оплетены стелющимися стеблями клюквы, голубики.

Инолды на них сидели стланики: багульника, подбела, а деревца кои и можно було рассмотреть казались искорёженными, тонкими да низкими, точно то были и не дерева, а каки-то невысокие кусты с редкими кронами. На ночь расположились на краю болот, прямо на невысоком взгорье, окружавшем те земли, по вершине каковых росли младые деревца берёзы.

Крас и Орёл сходив на охоту добыли младого оленя, и Сом, зажарив мясо на огне, усех накормил и ано Гушу, оный правда на ентов раз кости не грыз, а токмо обгладывал их. С западением солнышка улеглись отдыхать, оно как тяперь усе знали, должён путь дальнейший, по сказу Асура Крышни, ктой-то прийти да им вуказать. И як понятно, усе вельми сильно волновались, а особливо беспокоилси Борилка, прокручивая у мыслях и саму встречу с Крышней и ентов дальний путь, перьживаючи, шо ж предпринять коли Асур не пришлёть того кто стёжку вукажеть… Усе таки тревожны думы не давали мальцу заснуть, хотя вон почитай не спал преждню ночь, да и до зела устал за день, занеже дорога по чернолесью была весьма трудной. Борила лёжучи на своём расстеляном охабне, сотрел у ночное небо, любуясь на стайки звёзд, напоминающих ковши с ручками, величаемыми Лосиха и Лосёнкой аль Велосожарами, от имячка отца их Бога Велеса, кыего породила у начале веков сама Небесная Корова Земун. Она — Великая Корова, гутарять беросы, породила усю далёкую мглистую Поселенную, а сама родилась у тако далёко времечко, шо и Сварог, Лада, Таруса, Барма, Мать-Сыра— Земля. Долзе думал тяжки думы отрок и разглядывал те стайки звёзд, не могучи заснуть, а кады ж сон вроде як навалилси на него, да очи стали смыкатьси, Борила унезапно вуслыхал, али вощутил телом, прижатым к тёплой оземи, тихую поступь… словно ктой-то шагал издалече по няшам. Мальчик мгновенно пробудилси, и порывисто поднявшись, сел. С эвонтого невысокого взгорья, иде они востановились на ночлег, ладно проглядывались лежащие впреди болотны земли. И у ночной тьме, озаряемой луной, прикрытой сквозистыми воблаками, из глубин трясины навстречу к возвышенностям, двигалось существо, каковое поколь неможно было рассмотреть. Обаче усё ж явственно проглядывало, шо чтой-то воно несёть у руках, тако большущее и круглое, и из егось дна вниз к болотной землице ссыпались крупицы желтоватого проса, кои падая на поверхность мха аль водицы, на миг лучисто, вспыхивали, да расходясь у стороны кажись, очерчивали тропу и ейные края. Энта, светящаяся желтоватым светом, торинка шла следом за существом отнуду… из самых глубин болот.

— Видал? — тихонечко вопросил Сеслав у пробудившегося мальца, он был нонче на дозоре, и сидючи за тем же костром, шо и Боренька, крепко сжимал обеими руками, коротку ветвь, точно жёлаючи, но не решаясь ее перьломить.

— Ага… ктой-то йдёть… то верно посланник Крышни, — также тихо ответствовал отрок, не сводя очей с приближающегося существа. — А може то сам Крышня?

— Нет, — покачав головой, молвил Сеслав, наконец-то перьломив ветвь надвое да подкинув её у костерок. Жарко попыхивающий костерок, тутась же перькинул огонь на очередну жертву, и яро бляснул рыжим пламенем. И Борилка, повернув главу, посотрел на воина, восседающего обок да у том сияние добре узрел встревоженно лико Сеслава, с широким шрамом, зачинающимся от уголка левого глаза, проходящим по серёдке скривившегося управо носа и оканчивающегося близёхонько у верхней губы.

— Я ужо давно созерцаю тот свет, — продолжил гутарить Сеслав, и провёл рукой по рыжим с проседью вусам и бороде, оглаживая на них ровнёхонько волоски. — Он ентов свет нежданно возник у приглубости няши, да стал приближатьси… Нет, то не Бог… ты ж Борюша, ведаешь як Асур приходить, зрел то очами своими… Но тот ктось к нам движитси могёть быть духом и може вон послан Крышней, зане зришь сам оставляеть опосля собе тропу… Верно, для ны её чертить, прокладываеть.

— Поглядим на него? — поспрашал Борилка и слегка подалси станом уперёдь. Мелкие огненные капли, оторвавшись от ветвей дерева, погибающего у костерке, выпорхнули оттудась увыспрь и пролетели вблизи лица мальца, чуть, было, не опалив его кожу своим полыханием. Отрок абие отпрянул назадь, и негромким гласом, прокалякал:

— Може вон весть каку от Крышни принёсь.

— Може и принёсь… оно и сице могёть быть, — согласилси Сеслав и поведя плечьми, принялси подыматьси с оземи. — Надобно тадысь Быляту разбудить, а то мало ль чё случиться могёть то. За соседним костерком ураз зашевелилси Крас и резво поднявшись с землице, уселси да произнёс:

— Не буди отца… дядька Сеслав. Я не сплю… Я пойду с Борюшей к тому духу, а ты туто-ва побудешь и на усё то сверху позорутишь.

— Не-а… луче я пойду, спокойней будять, — протянул задумчиво Сеслав, и, поднявши руку, почёсал густы волосы на затылке, верно обдумываючи слова парня.

— Дядька Сеслав, давай пойду я, — изрёк Крас стараясь уговорить воина и покудась тот молчал, вон вставши на ноги, оправил рубаху, перьхватил стан сыромятным поясом да прикрепил к няму ножны с мячом, усем своим видом показывая, шо готов итить. — Ты здеся побудь, а ежели чё не так пойдёть, я те крикну и ты на помочь прибудешь… Оно ж дядька Сеслав ты ведаешь, як я луче сех меч у руках держу, да шибче усех на нём бьюсь.

— Он тот дух добрый, — вступил у беседу Борилка, не сводя глаз с подходящего к ним всё ближее да ближее существа, который как можно было нынче зреть дёржал у руках большущу корзину, да словно чрез сито сеял скрезь ейно дно то самое желтоватое просо. Мальчик поднявшись на ноги, вслед за парнем, отметил, — Крас прав, дядька Сеслав, мы с ним пойдём… Занеже чудитси мене ко нему… тому духу должны пойтить так-таки я да Крас.

— Ну… добре, — протянув слова изрёк Сеслав, по-видимому, оставшись недовольным, шо пошёл на поводу робят. А те понимая, шо дядька Сеслав могёть перьдумать, поспешно обойдя костры направили свову поступь к краю болотных земель и спустившись со взгорья, остановились у кромки пухлых мхов и перьплетений, да вуставились очами у приближающегося существа, духа аль Асура. У ночной серости, земли болот унезапно осветились лунными, широкими лучами, то лёгкий, игривый ветерок, вжесь точнёхонько Полуночник, резво поднявшись увысь небесну, отогнал от Месяца, кадый-то выпорхнувшего из груди Рода во серебряном ушкуйнике, сквозистое, разорванное облако, предоставив ему радость любоватьси Бел Светом. А посему робяты могли тоже хорошось зреть существо, которое размашистым, широким шагом шло к ним навстречу, роняя пред собой маненькие огоньки и оставляючи позади собя светящуюся тропку.

Чем ближее подходил евонтов дух, тем луче и луче был вон виден, наступившу тишину напоследях прервал Крас и вобращаясь к Бориле, пробачил:

— То не Асур… и то не просто дух… то Кострубонька— дух плодородия и помощник Бога Ярилы, сына Велеса. Ярил орал и воин, Бог хлебопашцев и пробуждающейся, опосля долгой спячки— зимушки, жизни… трав, листвы и цветов… Ему як и Асуру Велесу подчиняютси духи леса, воды, земли и дома… Но есть у Ярилы и свои помощники, воины, те каковым указывать могёть лишь вон. И Кострубонька из тех духов самый старший… старшина духов… Гутарять преданья, шо предками Кострубонек были лесны люди из рода лесовиков.

— А ты вже откудова то ведаешь про Костробунек? — взволнованно перьспросил малец и глянув на парня, не сводящего взора с болотных земель, вельми сильно поразилси егось знаниям.

— Слыхивал я о том… и не раз… оно як Ярила до зела почитаемый Асур у воинов, кои мячами вуправляютси, — ответил Крас и на миг зыркнув глазьми у сторону мальчишечки, вулыбнулси. Борила опустил очи и поглядел на ножны Краса которые хранили у собе меч, символ могутного воина, а таче перьвёл взгляд у болота и вгляделси в Кострубоньку, которого тяперича можно было не тока расслышать по громкому плюханью ног о водицу, но и рассмотреть. То был высокого росту, ужесь чуть меньше косовой сажени, дух. Его долгая, похожая на колпак столбун голова, упрочем аки и усё тело, руки, ноги были покрыты длинной, раскосмаченной, желтовато-бурой, точно козлиной шерстью. Стопы ног, важно ступающие по болотным землям, напоминали мощные медвежьи лапы, а на плотно укрытом шерстью лице были заметны лишь два круглых, боляхных глаза горящих ярко-желтым светом, да коловидная дырка занамест рта, с краёв кыей свисали униз, словно огибая её черноватые, длинные усы. В руках Кострубонька дёржал корзину, из которой и сеял тропку, а на спине его чтой-то висело, да негромко при ходьбе постукивало, издавая приглушённый звук. Невдолзе Кострубонька приблизилси настолько, шо меж им и робятами оставалси промежуток идей-то в несколько саженей, не прекращая ступать по оземи, дух слегка приподнял главу и глянул уверх на взгорок, да ярко сверкнул своими очами. Борил и Крас немедленно обернулись и увидали стоящих на возвышение Сеслава и Быляту, не сводящих взоров с духа. И у то ж мгновение плюханье ног о водыку прекратилось, да в болотных землях наступила отишье, лишь из леса, шо стоял ровными полосами позадь раскинувшегося взгорья, донеслось глухое уханье совы. Робятки поспешно повернули головы и узрели пред собой стоявшего Кострубоньку, с плетённой из ивовых прутьев корзиной, унутри которой ктой-то тихонько стрекотал.

— Кто из вас Борил? — вопросил резким, с отдышкой гласом дух и глянул сверху вниз на робят, остановив взгляд на знаке Велеса, оный едва ощутимо затеплился на груди мальца под рубахой.

— Я…, — несмело молвил мальчик и посотрел в вспыхивающие жёлтым сиянием, точно очи дикого зверя, глаза духа.

— Здрав буде Кострубонька, — зычно обратилси к духу Крас и едва заметно приветственно приклонил голову. — Моё почтение старшине духов Асура Ярила! Дух издал довольное, раскатистое фу…фу… перьдёрнул плечьми и вутветил:

— Да, прав ты вьюноша, я старшина среди духов Бога Ярила. Того Бога, что рождён от Асура мудрости, скота, хлебопашцев Велеса и прекрасной Дивы-Додолы той, которая вместе с мужем своим великим Громовержцем Перуном, Богом Битв и Войны владеет небесными молниями… Той, каковая вкупе с Перуном управляет вихрастыми напитанными водой конями, впряжёнными в дивную, серебристую колесницу, проливая дожди на земли Бел Света…, — дух на чуток смолк и качнул своей головой вправо очтаво заколыхалась на ней раскосмаченная шерсть, вроде як тронул те волосья, своей рукой, резвый сын СтриБога Полуночник. — Как-то, — продолжил гутарить Кострубонька. — Полюбил Велес дивную Богиню Диву. Токмо Додола всегда была верной женой Бога Перуна, и не отвечала на любовь Асура… Она лишь гневливо поглядывала в сторону Велеса, сердито хмурила свой белый, высокий лобик, и гнал его от себя… И тогды создал Велес, силой своей божественной, чудный цветок, величаемый молодильник, и вдохнул в него всю свою любовь, нежность, всю красоту весеннего, просыпающегося Бел Света. Расцвел молодильник в Небесной Сварге, изумителен запах того цветка, меже широкими листками, на тонкой цветочной стрелке, звенят крупинки-колокольцы, перестукиваются они своими белыми боками, поют песнь любви, источают они сказочный аромат. Услышала ту волшебную песню Дива, ощутила восхитительный запах, пришла к тому цвету, и, сорвав чудный молодильник, вдохнула сладкий аромат его… да зачала она от Асура Велеса, Бога Ярилу…

Он Ярила — Бог оралов-хлебопашцев, как отец его! Он Ярила — Асур воинов, как матушка его!.. Рьяный, могутный и сильный тот Бог, как воин. Нежный, трепетный и ранимый тот Бог, как пробуждающаяся ранней весной природа… И ноне он прислал меня, по велению Бога Велеса, к отроку Борилу, чтобы я— Кострубонька пробил тропу сквозе болотные земли. Да передал следующее: «Шагайте по этой тропке, сквозе болота, к шестому дню должны вы выйти к землям друдов, которые помогут и укажут вам путь в Торонец. Духи живущие в их лесах, дадут вам поводыря, ибо знак Велеса сияющей на груди Борилы, будет им велением. Помните в болотах живёт Лихо и его воинство, оттого путь тот чрез их земли будет труден и опасен»… — Кострубонька сызнова замолчал, а опосля зыркнул глазьми в взволнованное лицо отрока и добавил, — но ты, Борюша, ничего не бойся и не страшись идти по тому оврингу! Будь смел и храбр, и тогда доблесть, живущая в твоей душе, вместе с силой Ясуней, что в зернышке проглотил ты поможет преодолеть все трудности и напасти!.. Борила вуслыхал те слова, и вздрогнул… занеже припомнил вон, шо ту саму молвь калякал, ему на прощание, Крышня, и выходить Кострубонька видал Асура, и принёс им не тока тропку, вуказание, но и энту напутственну речь. А дух приклонил пред мальчонкой свову корзину сице, шобы тот мог туды заглянуть, и казал ему само донышко, идеже суетились малешенькие с ноготок, чем-то похожие на светляков желтоватые жучки, да произнёс:

— Возьми Борюша одного из них. Тропа, что я пробил светом, будет озарять ваш путь и ночью, и днём. А этот ванов червячок, как его кличуть духи станет в болотных землях указывать чистую воду, ладную для питья. Пейте лишь ту воду в источник с каковой нырнёт жучок. Малец засунул руку в корзину и протянул раскрыту ладонь к жучкам.

И овый из них, с яркой желтоватой спинкой, ноли прозрачными крылами, и паутинчатыми усиками, поспешно взмахнув крылышками, взлетел и вуселси на серёдке ладошки, коснувшись кожи махунечкими, короткими лапками, издав тихий стрёкот.

— Борюша, — сказал дух, кады мальчик вынул раскрыту ладонь из корзины, да принялси разглядывать чудно такого жучка. — Береги червячка, потому как если нежить его съест, вам чрез болото не перейти.

— Аття Кострубонька, — благодарно глядючи на духа снизу уверх, изрёк отрок и вулыбнулси духу. Кострубонька како-то времечко стоял и молча разглядывал мальчика, а засим протянул к няму свову широку руку, схожую с лапой медведя и ласковенько провел по волосам, кои от ночного ветерка немножечко разлетелись, на миг, задержав её прямёхонько на макушке. Вон ащё маленечко медлил, таче перьвёл взгляд и посотрел на Краса, да тут же убрал руку с главы мальчоночки, а Борилка почуял аки у нос ему вдарил ядрёный запах дикого зверя. Кострубонька меже тем ужесь казал свои очи на парня, мгновение спустя вон продел руку скрезь кручённу ужу, на оной была креплена корзина, и, закинув её чрез плечо на спину, завёл тудысь руку, будто пытаясь найти чавой-то там, позади себя. Послухалось негромкое постукивание, словно глиняной посуды друг о дружку, и дух суетливо перьдёрнув плечьми, вынул руку оттедась да сунул её прямо к лицу Краса. И на его бурой поверхности, покрытой паче жидкой да короткой шёрсткой увидали робятки зелёный листок какого-то растеньица.

— Знашь, что это? — спросил дух, обращаясь к парню. Крас отрицательно качнул главой, изумлённо глядючи на едва шевелящийся, изгибающий своими чуть резными краями листок, кажущийся живым.

— Это листок колюк-травы, ащё её кличуть ревяка или кликун. Та трава заветная, коли её листьми окурить меч, то не будет этот меч знать промаха. Нонешним утром, ранёхонько на зорюшке, зайди в лесок, что прячется позади вашего стана, положи на ладонь этот листочек и замри… затихни… прислушайся… А как отзовётся на зов листка та колюк-трава и вроде крикнет: «Ук! Ук!» скорей беги к тому месту.

Поэтому листку и узнаешь ты ревяку. Колюка-трава, как тебя увидит, так тут же затаится, а ты возьми меч в руки, да очерти вкруг неё на сажень коло да так, чтобы ревяка равнёхонько в центре была. А после встань напротив неё и жди, как толька колюка тебе поклонится, немедля начинай её выкапывать руками. Копай и будь сторожен, не повреди её, ибо тогды потеряет она свою чудную силу. Как токмо достанешь колюку из землице, брось побыстрей в костерок, а засим сверху возложи и меч свой, — Кострубонька замолчал. А кады Крас благодарно кивнув духу, бережно принял листочек сказочной колюк-травы, добавил, — славный ты вьюноша… славный, сильный и смелый… Ведаю я мы с тобой скоро встретимся…. а потому помни… меч зачурованный, которым будет владеть человек, защитит его в любой битве… не важно с людьми, духами или Асурами. Обладая такой силой, береги отрока Борюшу, защищай его до последнего своего вздоха, до последнего взмаха руки… потому как несёт в себе Борила победу над злом, пред которым склонятся жители Бел Света, заплачет, зарыдает сама Мать-Сыра-Земля. Крас тяжелёхонько задышал, точно услыхал дюже неможное для его душоньки, и, бросив расстроенный взор на мальца, кивнул духу и торжественным гласом пробалабонил:

— Клянусь тобе старшина духов— Кострубонька, воинства Бога Ярилы, шо буду вухранять и беречь жизнь отрока Борилы, от нонешний ноченьки до последнего моего вздоха, до последнего взмаха моей руки! Я-Крас, сын Былята, внук Милена, правнук Бранко!.. — и закончив калякать, протяжно выдохнул. А Борилка увидал аки из приоткрытого рта парня вырвалси уперёд прозрачно-голубоватый пузырь, такой который частенечко узришь на поверхности водицы. Вон вылетел изо рта вьюноши и абие распалси на множество голубых искорок, каковые еле заметно кружась вустремились у тёмну, ночну даль.

— Помни свою клятву! — тихонько вторил полёту тех искорок дух. И малец, задравший головёшку, наблюдая за витающими голубоватыми искорками, вмале опустивши её, взглянул на духа. А Кострубонька нежданно, прямо на глазах, стал вуменьшатьси у росте, да и ширшине… сице словно таял снежный ком под весенним, тёплым, красным солнышком. Прошло, кажись мгновение, и Кострубонька вжесь ростом с Краса, еще морг и вон як Борилка, посем едва достаёть ему до пояса. Отрок глядючи на духа зрел, як сообща с ростом единожды уменьшалась его глава, руки, ноги. И кады он стал мальцу по колено тот смог рассмотреть, шо на спине у Кострубоньки поместилась не тока плетёная корзина, но и цельна вязанка глиняных горшков. Дух промеж того продолжал убавлятьси, и чуток погодя, он был ужось не больче ладошки… вуказательного пальца… ноготка… а опосля обернулси у того самого жёлтого жучка— ванова червячка, при чём глиняны горшки тогды же приняли вид искрасно-черноватых жестких крылушек. Жук сидючи на подухе мха, неторопливо расправил свои крылья, свяркнув при том желтизной спинки. Таче приглушённо зажжужав, вон ураз взмахнув крепкими крылушками, взлетел с болотистого края да поднявшись увысь свершил небольшой круг над головой Краса, осыпав евойны волосы мельчайшими жёлтым пясочком. Оный пясочек едва коснувшись ковыльных волос парня тут же в них вутоп, а дух— жучок стремительно появ управо, помчалси вдоль кромки гая и болот у тишину ночи, примешивая к окрику неясыти, еле различимое жжужание, да свистящий гул издаваемый крылами.

— Оно… ладненько то… усё ж, — произнёс первым, словно очнувшийся от сна Крас, и провел ладонью по волосам, у которых потонул желтоватый пясочек. — Шо Гуша наш дрых… а то б точнёхонько не избежать Кострубоньки евойных вострых зубов, усё перемалывающих.

— У то… да, — согласилси мальчик и посотрел на свову ладонь, идеже издавая резкий, трескучий звук сидел, тараща маненькие чорны глазёнки ванов червячок, толь жук… толь обращённый у него дух.

— Крас, Борюша! — долетел у ночи до робят голос Быляты. — Подите сюды. И робятки зажав у ладонях всяк свой дар, полученный от Кострубоньки, повертавшись, чичас же поспешили на зов старшины воинов. Они торопливо поднялись на взгорье, и, разместившись вкруг костра, негромко сице, шоб не помешать сну отдыхающих соратников поведали о том, чаво им перьдал и повелел дух да Асур Крышня.

— Ты эвонтова ванова червячка береги Борюша, — разглядывая на ладони мальчоночки, при свете рыжего пламени, всяк раз выпрыгивающего уверх из костерка, жучка, загутарил Былята. — То и упрямь чудный дух, вон ны у няшах от смерти не раз упасёт.

— А як же его несть? — поспрашал мальчик, и, поднеся к жуку вуказательный перст правой руки, осторожно провёл по прозрачным крылам, кои оказались довольно-таки жёсткими.

— Ты егось у котомочку пристрой, — откликнулси Сеслав, вон сидел слева от мальца, и, взирая на ванова червячка, вухмылялси, оно как жучок, от поглаживания отрока, потешно поводил своими паутинчитыми вусиками тудыка-сюдыка, будто то ему нравилось. — Там ему спокойней будёть, — добавил воин, а посем обращаясь к Красу поинтересовалси, — ну, а ты пойдешь за колюкой-травой?

— Атось… непременно пойду, — кивая головой, ответил парень. Крас медленно достал из запазухи ручник, расстелив его на ладони положил тудысь подаренный листок и полюбовавшись на него какой-то миг, бережно запеленал, точно малого дитятку да сызнова убрал унутрь рубахи, пристроив верно ко груди, а засим надсадно дохнув, скузал:

— Энтов меч, сице Кострубонька балабонил будеть обладать могутной силой такой, шо смогёть защитить тогось кто им вобладаеть у любой битве, не важно будеть бой со людьми, духами аль Асурами… И ащё дух калякал… — парень на чуток смолк и зыркнул глазьми на отрока, сидящего супротив него. — Кострубонька калякал, шо Борюшу нашего…

Борюшу надоть беречь и вухранять… зане несёть вон у собе победу над злом… Злом пред каковым склонятси жители Бел Света, заплачить… зарыдаить сама Богиня Мать-Сыра-Земля… во як. Былята и Сеслав расположившиеся по обе стороны от мальчишечки, лишь тока Крас закончил свои изъяснения, повернули головы и посотрели на Борилку, который смущаясь таких, як ему казалось неоправданных им слов, да чувствуя на собе те пронзительны взгляды, ащё сильнее вопустил голову, вперив взор в ванова червячка.

— Чаво ж… оно мы то давненько скумекали, — негромко молвил Сеслав и своей шероховатой дланью потрепал мальца по главе. — Давнешенько вызнали, шо Борюша наю не токмо смелый и ражий, но и доблестью вобладаеть. Борила и вовсе от тех похвал поник, и ажно покрылси кумачовым цветом и не токась его щеки, но даже и лоб, и подбородок… Оно сице, мыслил отрок, не заслужил вон у тех похвал, ни чем ищё доблестным не отличилси, да и смелость, и силу вжесь никому не казал. Крас точно почуяв смущение мальца, ужотко продолжив сказ о колюке-траве, загутарил:

— Я, отец, ноне утречком и пойду… Кострубонька балабонил у гае, кый лёжить прямёхонько на взгорье энтом и прячитси та ревяка.

— Добре… тадыка и я с тобой пойду, — откликнулси Сеслав, и, взяв с под ног суху коряву ветвь, подкинул её у костерок. Из костерка увысь вылетела махая, красная искорка и закружилась над лоскутами огня, ужесь раздумывая куды б направить свой полёть.

Какой-то сиг она парила над пламенем, а после унезапно, точно падучая звезда у небе, впала к сапогам Сеслав, и едва слышно шикнув, може призывая к тишине, потухла.

— Вжелаю поглядеть на ту колюку-траву, — дополнил Сеслав, будто ктой-то егось о чём выспрашивал. — Да и спокойней тады будеть, ежели я со тобой схожу. Ты, Былята, ужось побудь на дозоре, а як светлеть начнёт разбудешь мене да Краса. Былята согласно кивнул соратнику. Борилка же притянув к собе котомку да развязав на ней снурки, стряхнул унутрь её к веночку лугового, да чистой рубахи ванова червячка. Жук впал прямо на цвет материнки, и лягохонько застрекотав прижалси к няму, по-видимому, собираясь кочумать.

— А мене можно сходють с вами? — вопросил отрок, неторопливо связывая в узел снурки котомочки. — Мене тоже желаитьси позаритьси на ревяку и як меч зачурованным станеть.

— Отчаво ж… можно и тобе с нами пойтить, — изрёк парень и поднявшись с охабня отца, на котором восседал, направилси к свому костерку, иде крепко спали Орёл, Щеко и Любин, балякнув на ходу, — ты токась тады тоже ложись вутдыхать. А то я видал… ты ж очей ни на миг не сомкнул, усё беспокойно крутилси, верно перьживаючи за нашу дальнейшу стёженьку. Борилка обрадованно просиял и торопливо поднялси на ноги. Он бойким шагом пошёл к месту почивания, да улегшись на охабень, прижал к собе драгоценну котомочку, закрыл глаза и абие провалилси у сон.

Тока прежде чем мальчоночка окончательно погрузилси у дремоту, услышал он далёкий зов гортанного воя волка, да неясный окрик неясыти. Таче чуть слышно застрекотал ванов червячок у котомочке, словно запел колыбельну песню мальчику, и тёплое дыхание, живой Богини Мать-Сыра-Земли, кажись крепко его обняло, и, вже як мало дитятко, принялось нежно покачивать из стороны у сторону.