— А, ежели, она обманить ны, — чуть слышно пробалабонил Былята и провёл ладонью по своей ковыльной, курчеватой браде приглаживая на ней ровненько усе волоски да посотрел на Борилку, у какового на указательном пальце левой ручонки на тонких путах порхала Ворогуха. Они сидывали вкруг костра, разговариваючи о случившемся, решая чавось делать. Утречко ужотко давно зачало свой ход, и златый воз светлого Асура Ра появившись на небесном своде тутась же разогнал усяки тучи, оставив там лишь жалкие точно порубленные на куски белые останки воблаков. Гневливый Позвизд на како-то мгновение также кудый-то вулетел, аль просто замер наблюдаючи за людишками. У Былята, с утра, дюже сильно разболелася обгоревша в битве права рука, несмотря на живицу, кожа на ней местами стала пузыритси боляхными булдырями. Посему на лике воина порой от боли проступали капли пота, особлива на высоком лбу и широком носу, от то верно егось лихорадило, хотя вон и не желал подать виду. У Сома ожог на правой щеке был не большим, и поелику не доставлял таковой боли, одначе евойна чудная огненно-красность пужала не токась Бореньку, но и прочих путников. Воины негромко калякали утак, шоб не слышал стонущий Гуша, которого вже начал бить озноб, и он лёжучи на прежднем месте, укрытый охабнем Борилки, порой забывалси сном.

— Неть… не вобманить, — надсадно вздыхаючи, молвил отрок и насупил брови. — А в то я её Ёжу вотдам, — и малец бросил сёрдитый взгляд на порхающую обок его пальца Лиходейку, кривившу своё личико и усяк сиг полыхаючи то красными, то чёрными искорками света, выскакивающими из малешеньких очей.

— Чаво ж Былята… у нас то неть иной стёженьки, — отметил Сеслав, и протянув у сторону чахлого костерка руку у коей сжимал пару тонких ветвей ивы, подбросил их у дремлющий огонь. — Вы останитесь туто-ва, а мы… эвонто я, Крас и Борюша вутправимси у подземный мир. Добудем стрелы Перуновы и возвратимси.

— От… а чавось ты порядил, — вступил в толковище Гордыня и тряхнул тёмно-пошеничными волосьми, которые за время торенки хорошенько у няго отросли, и тяперича лежали многось нижее чем допрежь, почитай полностью покрывая плечи, да налезали густым чубом на очи. — Шо ты пойдёшь… а не я… осе хоть.

— Ужось потому, Гордыня, — ответствовал Сеслав, и, подавшись с землюшки, встал на ноги, пошевелил плечьми да расправил свову могутную спину. — Усё решано… останешьси тута ты… Нам утроём будять иттить проще и быстрея… Времячко ву нас мало… коль за три денька не вуправимси, — и воин, понизив глас до шепотка, добавил, — то Гуше никак не смогём пособить… Несть его тоже не вскую… чавось тревожить… да и таче… У те взгорья во другой стороницы от Торонца и не надоть нам по энтой сёрдитой землице коло нарезать… — Сеслав смолк, обозрел сидящих соратников и зане никтось ему ни чё не скузал, продолжил, — итак… идём у троём… У Краса як известно меч зачурованный, у Борюши сила сдерживать энту козявку, а у мене….

Ну, а у мене жизненный вопыть и мудрость, то ж не маловажно.

— Ишь ты, вопыть у него, — начал было, недовольным гласом, Гордыня, тока Сом не шибко стукнул ладонью соотчича по спине, призывая не спорить. А кадысь вобидчиво зыркнув, серо-зелёными глазьми у направлении соратника, Гордыня затих, Сом произнёс:

— Нечаво спорить… не надоть оно чичас… Думаю я Сеслав прав…

У сам Подземный мир пущай шагають утроем… а мы их подождём… подождём тутась… Оно ведь надобно ступать тихонько да скоренько, абы Асуры Озем и Сумерла не прознали про нас… И чавой-то со светом придумать стоить, потомуй як у тех землях, слыхивал я, витаеть темень непроглядна.

— Ни чё там ни тёмно, — встряв в говорок задумчиво пробачил Крас, и заправил ковыльны волосы за уши, нанова подвязав их снурком, оный пролёг по лбу и скрепилси вузлом на затылке, при ентом его вихрастый, густой чуб вылез с под повязки и стал кудритси поверх него. — У там, — дополнил он свову молвь, — есть горяще озера— то кровь землицы нашей. Балякають те озёра ярчайше полыхають и освещають Подземный мир.

— Ужо… — загутарил Сеслав да принялси оправлять на собе рубаху, повязывая на стан пояс. — Думаетси мене… ничаво туто-ва нам лясы точить… пора у путь сбиратьси… Крас, Борюша подымайтесь…

Времени у ны малёхо осталося, а абы там у землях Озема и Сумерлы неведомо. Два светоча у ны есть, их и возьмём… а там далее видно будеть.

— Сеслав, — вдругорядь пробалабонил Былята и поднявшись на ноги, надрывно вздрогнул усем телом. — У тобе ж нога болить.

— Не болить нога моя… не тревожьси, — ураз откликнулси Сеслав, и повертав главу воззрилси на сидящих робять, да киваючи им заметил, — чаво сядите… ждёти… Подымайтесь и у овринг… Утречко вжесь у силу входить, вмале Позвизд подуеть и иттить будять тяжелее. Борила вздел голову и глянул на тёплы, живительны лучи солнца, заполнившие усё кругом. Бог Ра, с вышины голубых небес, сотрел униз на Бел Свет и, казалось мальчонке, зрел не токмо эвонти бескрайние, нравные земли, но и самих таких крохотных людишек. Яркий свет, отбрасываемый большим восьмиконечным, златым колом, схожим со звездой, который нависал над главой Бога озарял тем изумительным светом и его доброе лико, и кудреватые, долгие волосы, и браду, и вусы, и усё мощное, крепкое не младое, но дотоль ищё могучее тело.

Асур ласковенько вулыбалси странникам… оттедась из небес… и у той струящейся добротой да теплотой точно подбадривал их скурей отправлятьси у торенку… тудыкась у мир Божеств, которые отвечають за сохранность подземных богатств матушки землицы. А внегда вон легохонько кивнул главой отроку, и свет златых лучей едва заметно затрепетал, Борила мгновенно вскочил на ноги, продолжаючи усё также в сторонке держать руку к пальцу оного была привязана Ворогуха.

Протянув к Орлу свову котомку, хранящую грязну рубаху да таки драги для всех странников дары як ванов червячок, Ёж и киндяк, малец, обращаясь к парню, произнёс:

— Орёл возьми мову котомку, я её тута воставлю… с собой не сберу.

— Эт…, — резвенько вмешалси у разговор робят Сом. — Борюшенька прежде чем вотдашь на хранение Орлу котомочку. Попроси у киндяка Боли-Бошки чавой-нить из одежонки… Можно костыч… для собе и Быляты… Занеже тобе костыч у стёженьке пригодитси для сугрева, а Быляте нашему болестному вон тоже нужон. Он же подстелил свой охабень Гуше и у такой прохладе ему ано не чем вукрытьси… костыч егось выручит, нонече он нужон.

— Быть по сему, — отозвалси мальчонка. И оно як Орёл вже поднялси, абы значить принять котомку, то и начал помогать её развязывать, ведь одна рука у мальчугана була занята парящей и ни на чёсь не вубращающей внимания Ворогухой.

Раснуровав вузлы, парень вопустилси на присядки, и положив котомку на растелянный охабень, достал отнуду завёрнутого у киндяк Ежа.

Медленно… сице шоб не напугать зверька, Орёл развернул одёжку Боли-Бошки. И из неё показалси мигом размотавшийся Ёж, до зела недовольно запыхтевший можеть оттогось, шо ведал вон нонече кочумарить, и горячилси непонимая чё егось тады беспокоють. А парень ужотко оправлял маненький такой киндяк, ласковенько разглаживая ладонью усе складочки на нём, да поднявшись на ноги, оченно уважительно отряхнув, сдул с няго мелки пылинки. Погодя того вон протянул одёжку Боли-Бошки мальчику и вуставилси на него карими очами желаючи узекать творимо чудо. Борила не мнее уважительно принял у праву руку киндяк, нежно взглянул на него и повертавшись к костру спиной, отошёл чуток подале, абы высвободить место для зачурованного вершения. Припоминаючи слова духа, мальчуган на чуток замер, а опосля резво бросив на землицу киндяк, звонко молвил: «По Боли-Бошкиному веленью, с Мать-Сыра-Земли разрешенья появись костыч для дядьки Быляты и костыч для мене, — да немножечко помедлив, добавил, вжесь тише, — у том матушка Сыра-Землица больно нужда есть». И у тот же морг оземь слегка дрогнула и под маханьким красным киндяком у таким залатанно-дырявым, вспух небольшой бугорок из мхов.

Ащё мгновение и чавой-то у том бугорке пронзительно цокнуло да хрустнуло, мхи немедля раздались надвое и странники узрели, прям на бурой почве, два костыча… овый видом побольче, а другой помнийше. Костыч был короткой до колена мужской одежонкой, бурого цвету.

Пошитой из шерстяного холста с нашивными костылями по бокам спины паче тёмного цвета, застёгивались костычи на груди устык, имеючи шесть або восемь петлиц. Длинны рукава, да невысокий стоячий ворот усё, шоб сугреть обладателей такой славной одёженьки. От токмо нонешние костычи вряд ли сугрели кого б то ни було… Оно аки и сама одёжа, и холст из оного они были пошиты содержали тако множество малых и больших дыренций дась не меньчее число латок, пришитых из кавкой-то разноцветной материи, шо не об каком тепле не можно було и гутарить. Костычи казались явно не новыми… сувсем не новыми… вернее балякать они были кем-то долго времечко надеваемыми… и судя по воставленным дырам досталися Борилке и Быляте як ужо никчемные для ношения.

— Да… вжесь…, — протянул Орёл, занеже он первым подошёл к костычам лежащим на землюшке, и, вуглядел свершённо чудо. Парень неспешно наклонилси к явленной одёже, вотодвинул у сторонку киндяк Боли-Бошки, да появ за плечики костыч, кыей по виду должны быть носим Былятой, усё также медленно поднял его, и, повертавшись ляцом к старшим воинам, дал возможность им лицезреть у то чудо. И абие без задержу раздалось, поначалу, негромкое, а засим прямо-таки громыхающее гоготание. Особлива зычно смеялися Крас и Орёл, и даже хилый Гуша воткрыв очи, поднялси с охабня Быляты да обозрев полученный от духа дар, не выдержал и загигикал… сице, точно на негось напала икота. Потомуй — то его большущая, свисающая к низу бледно-зеленоватая губа, покрытая маханькими, белыми пятнами один— в— один як пошено, мелко затряслась.

— От же… от… Боли-Бошка, — прерывисто изрёк Борила, вон не смеялси аки иные путники, а увидевши дранны костычм утак и замер, разведя широкось руки и выпучив глаза. — От же… каков киндяк увесь драненький… таков верно и дар… Тоже мене… — и по-видимому, передразнивая Боли-Бошку, тонюсеньким голоском, добавил, — токмо много не проси, лишь то у чём нужда есть… занеже Мать-Сыра— Земля она усё видеть, и коль нужды неть, а сице для наживы, то киндячок, вутакой распрекрасненький, миленький, ничигошеньки не даст… — И погодя ентих слов, нанова гутаря вобычным своим гласом, договорил, — от же нашёл чем одаривать…

— Ха!..Ха!..Ха!.. — слышалси с усех сторон громкий и такой обнадёживающий жизтью радостный смех.

— Ничавось, — на малость прекращая смеятьси, молвил Сеслав и вутёр очи, оно як на них ово ли от порывистого ветра пролетевшего недалече, ово ли от смеха выступили капельки водицы. — Быляте нашему чё надобно… Надобен правый рукав каковой на евойной рубахе сгорел… а на вэнтом костыче он целенький, хотясь и покрыть латками… Ни чё… ни чё сносишь ты ентов костыч Былята.

— Ужесь ты евонто Сеслав верно подметил… такой костыч я няпременно сношу, — кивая главой да подходя к своей вельми изношенной обновке, прогутарил старшина воинов. — Як же не сносить… раз вэто така рвань… Тако отрепье не тока я, но и Борила быстрёхонько доносит… Ну, а ты… чавось Борюша свой дар с оземи поднять не желаешь? Да, вобозреть… сице балабонить примерить обновочку. Былята протянул руки навстречу к держащему костыч Орлу и тот не мешкая, перьдал воину дар Боли-Бошкиного киндячка. Приняв енту рвань Былята распахнул егось да начал одевать на себе. И як токась надел… у тот отрёпанный костыч, сомкнув края на нём встык друг к дружке, да слегка поморщившись от болезненности в обожжённой руке, неторопливо застегнул евойные узелковы пуговицы из снура… а посем казал у тот дар соратникам, немножечко повертавшись. Смех ащё паче зычный наново взорвал енти неприютные, сёрдитые земли, потомуй как на спине у костыча находилися здоровенные, почитай с кулак, дырищи, таки же дыры были на груди и на правом рукаве, идеже вони чуток прикрывались лоскутными заплатами. Левый рукав был и вовсе оторван почти, шо до локтя и висел там драными отрепьями.

— У… да, отец… добре у тобе наряд… ничавось не прогутаришь… дивен так, — посмеиваясь откликнулси Крас, прервав укладывание у котомку еды в торенку, да залюбовавшийся даром духа. — А чё ж усё ж надоть быть благодарным Боли-Бошке… правый рукав у оном и есть нужда цел….Аття! Аття Боли-Бошка за добренький такой костыч! И сызнова раздалось то дружное гоготание, кое присуще людям светлым, сильным и чистым, не щадящим свои жизни во имя земли и народа, а посему умеющих ценить и саму жизть, и смерть.

— А я…так мыслю, возьму луче свой охабень у стёжку… сице теплее будять, — протянул Борилка, расстроенно поглядывая на Быляту который клонил главу у бочину, выгибая шею, желаючи рассмотреть як выглять евойна обновка сзади. — У мене в таком костыче надобности не имаетси… пущай егось Боли-Бошка собе сберёть… верно ему нужней, абы значить сверху на зипун надёвывать.

— От ты тако не выдумывай…, — немедля молвил Сеслав, вон вже перьстал смеятьси и лишь маленько вулыбаясь крепил ножны к сыромятному, широкому поясу на стане. — Костыч непременно надень, усё теплее будеть… А охабень сверху накинь.

— Идеже тяплее, — возмущённым голоском откликнулси Борилка. Мальчик прытко подскочил к дару духа, порывисто наклонившись, поднял положенный ему костыч с земли, вухватив егось водной рукой за ворот, да выпрямившись враз повернулси, прижав енту одёжу к груди и казав её воинам. И вдругорядь ужесь прямо-таки зарокотал, почитай стихший, смех. Зане костыч отрока был сувсем никаким… егось не можно було даже назвать дранным аль ношеным. Чудилось костыч ктой-то, оченно гневливый, пыталси порвать, но, по-видимому, справилси с энтим не доконца, обаче оторвав у негось воба рукава, а весь остальной холст доведя до отрезанных долгих лоскутов, не дюже широких, которые при дуновение ветерка ано малёхо трепыхались, будто жаждали и вовсе расстатьси с ним.

— Ты… навелно, — встрял в ентот весёлый смех Гуша, и, приподнявшись на локотке, вуперши егось у охабень, выпучив уперёдь свои маненькие зелёные глазки, заметил, — ии нуждалси… От тяби Боли-Бошка таку длянь и подалил.

— От…от… мене подарил, — захлёбываясь от возмущения, ответствовал Борилка, и оторвав от груди одёжку протянул её навстречу шишуге. — А я тяперича его тобе перьдарю… ты им вукрыватьси будешь…, — мальчик смолк и глянув на ту рвань кою ему даровали, расстроенно покачал главой. — Луче ты на негось ляжешь… а охабень я свой приберу… У нём точнёхонько не змёрзну.

— Дэ-к… повеселил нас Боли-Бошка на славу…. на славу, — бурчливо отметил Гордыня, и, поднявшись с нарубленных камышей, оные притянул к костерку, да на которых сидывал, встал у полный рость, зачесав растопыренными пальцами пряди тёмно-пошеничных волос назадь. — Чё ж водевай Борюша охабень, а энту дрань мы и прямь як подстилку будём использовать… Одначе, ты, Орёл киндяк Боли-Бошки подыми и Ёжа у него пристрой… хоть вон и рвань даёть, а усё ж одёжку… мало ль чаво можеть случитьси, пригодитси ащё. Гордыня, медленно приблизилси к Гуше, каковой без задержки повалилси на лежанку и вухватил крепенько охабень отрока, не желая с ним расставатьси, да замотыляв главой, тяхонечко заскулил… вызывая у тем самым жалость к собе. Токмо на воина у те жалки стенания не произвели положенного действа и вон высвободив из цепких рук шишуги одёжу мальчонки, поднял её и повернувшись, направилси к Борилке.

Несчастный Гуша ужось ни на чё ни надеясь, тоскливо подвыл да ащё сильнее затрясси от холода або хвори, кыя поедала егось тело. Гордыня, меж тем, обойдя костерок, и сидящих иль стоящих окрестъ него воинов, подошёл к мальцу. Появ подранный костыч, который тот сжимал у руке протягивая Гуше, воин перьдал его Орлу да киваючи главой на болезного поручил у тем самым накрыть его им, а сам принялси спомогать надевать охабень Бориле. Расставив широкось руки, и следя вочами за злобной Лиходейкой, отрок продел их у махонисты разрезы одёжи, а опосля они сообща с Гордыней начали застёгивать на одёже пуговицы вздевая их у петлицы. Кады ж охабень был застёгнут Гордыня оправил на спине мальчугана четырёхугольный откидной ворот— величаемый кукля, доходивший почти до середины одёжи.

— Благодарствую, дядька Гордыня, — молвил мальчишечка, а воин ураз привлёк евось к себе и нежно приобнял.

— Будь тока восторожен, Борюша, — негромко пробачил Гордыня, выпуская егось из объятий и вобращаясь к Сеславу, оный ужо был готов к дороженьке, да, закинул на спину котомку со светочами да плетённу верёвку. — Ступайте спешно и тихо… Ежели вы чрез три дня ня возвратитеся на вечерней зорьке, мы с Орлом выступим вам на выручку… Эй, скверна противная, — гневно вопросил вон и свёл купно свои всклокоченные брови, сёрдито глянув на неторопливо взмахивающую крылами Лиходейку. — У каку сторону надобно иттить. Но Ворогуха, будто та реченька не касалась её, молчала, да продолжала витать у воздухе, плавно махая белыми, лёгкими крылышками. Негодующе вуставившись на старушенцию, мальчоночка приподнял повыше левую руку, крепенько обхватил большим пальцем волосок, прижав к вуказательному, и немножечко потряс егось.

Лихорадка сей миг затрепыхалася у воздухе, а ейные парящие крылья беспорядочно закачалися, погодя дрогнуло усё её тельце и вона сбивши полёть, чуть было не впала униз… хорошо усё ж, шо пролетающее мимо порывчатое дуновение ветра поддержало старушенцию у вышине. Оттогось она нанова смогла встать на крыло, да взметнув ими, недовольственно сморщив личико, злобно пропищала:

— Надобно иттийть тудыкась, — Лиходейка подняла тонюнесенькую рученьку и показала маленечко правее того направления у коем шли путники держась на всток. — У там и зачинаитси взлобок. Вон такой низянький… Ужесь многонько… многонько времечка, вон гибнить… ломаитси, вроде як вумираеть, в там и есть земли Богов. В стародавни годы были построенны там чертоги ихне, и субраны усе богатства Бел Света…Тудыкась… тудыкась ступать надо.

— Ну, чё ж раз туды… так туды, — протянул Гордыня и потрепал ладонью волосья стоящего подле него мальчугана. — Знать сице и поряшем… Ждём вас до послезавтру… коль не вертаетесь вы, мы поспешим на выручку.

— Таки… таки… долги сборы, долги проводы… порась у стёженьку, — скузал Сеслав, да кивнул соотчичам, а узрев як робяты склонилися над оружием, добавил, — Борюша ты лук и туло с собой не бяри… Тутась воставь, абы значить налегке шагать. Хватить нам лука Краса… Чавось тогды ж… пора нам. Гуша ты крепись значить, не кашляй. Сом, а ты мажь ожог Быляте и собе… да ежели чё не так, липовым отваром, я там тобе у котомку положил сухого сбору, пои… усех хворых пои… а мы невдолзе вертаимси… не трявожьтесь. Да скончив гутарить воин оправил на собе охабень, и, немедля ни морга двинулси у том направление, каковое до энтого казала Ворогуха, чуть правее встока и восхода на небосвод солнечного Бога Ра. Следом за ним вустремилси широким шагом Борилка, прижав большим пальцем к вуказательному тонкий волосок с Лихорадкой, которая послушно полетела сторонь. Замыкая шествие тронулси Крас, поправив на собе туло и оглядев беспокойным взглядом хворого Гушу и ужесь вусевшегося у костра Быляту, обряженного у драный костыч.