В ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое студня праздновали рождение светлого Бога Ко-ляды. С самого утра беспокойные слуги носились по коридорам, готовясь к ночному пиру, кото-рый устраивал правитель для своей семьи, дружины и близких вельмож. В общей зале — гриднице были поставлены столы, которые образовывали неполный квадрат. Столы накрыли белой скатертью. Пол в гриднице устлали соломой, а по углам расставили небольшие необмолотые снопы ржи, рядом на небольших табуретах поставили мисы с кутьей — круто сваренной кашей из ячменной и пшеничной крупы, разбавленной медом. По поверьям в эту ночь, открывался проход между миром живых и миром мертвых, и умершие предки могли прилетать в Явь — белый свет, чтобы благословить своих потомков. Именно поэтому на столах обязательно было много поминальной пищи — хлеб, кутья, блины и овсяной кисель. А вокруг дворца готовились громадные костры, которые с заходом солнца разжигались, чтобы усопшие прилетая, могли обогреться около них.

Как только зашло солнце, Керк одетый в голубой ферязь — мужское долгополое платье с длинны-ми рукавами и без воротника, вошел в гридницу, там уже собрались дружинники отца вместе с супругами. Керк низко кланяясь знакомым, и малознакомым другам правителя прошел на свое место, которое находилось за центральным столом по правую руку от отца и сел. Следом в зал ворвался Тур, и ловко лавируя между дружинниками и их супругами, доскакал до своего места и опустился рядом с братом, а затем потер руки, о свой белый ферязь явно согревая их, и тихо сказал:

— Ну, и жарища, опять они перетопили, а на улице красота, снега столько навалило, мы с мальчишками весь день с горок в деревне катались, так не хотелось уходить, а Храбр приехал за Ратишей и давай его домой гнать, да и меня заметил…, фу…,- выдохнул Тур и расстегнул ферязь, — Да, как закричит…, а ты чего тут делаешь, дома отец тебя обыскался. Ну, я трухнул и дал деру домой, а верно Ратише достанется потому, что он за меня заступаться стал и говорить Храбру, что мне надо тоже повеселиться и поиграть, не век же мне мечом махать.

— Значит, ты с сыном Храбра, очень дружен? — заинтересованно спросил Керк, вспомнив свой не-давний разговор с Искреном.

— Ага, с ним и с сыновьями Дубыни Остромиром и Путиславом, они знаешь какие боевые ребята. Ух…,- довольно глянув на Керка, заметил Тур, — Мы, если на горке все вместе катаемся, к нам никто не подойдет, потому что хоть Ратиша и самый младший, но как надает, мало не покажется, и знаешь…

Но Керк так и не узнал, что хотел сказать брат так, как в гридницу уже входил правитель с прави-тельницей и не только Керк, но и все кто был в зале, поднялись, приветствовать их. Отец, как и Тур в белом ферязи, широко улыбаясь, шел сквозь строй поднявшихся, изредка останавливаясь и по свойски обнимая другов, да похлопывая их по спине. А следом за ним шла, словно плыла мать, молча и почти не улыбаясь, высоко она несла свою прекрасную голову, с туго плетеной косой, в длинном, без рукавов ярко-голубом сарафане, в который были вшиты тонкие нежно-зеленые рубашечные рукава и опаясанная золотым, с каменьями, пояском.

Проходя мимо сыновей, отец задержался возле Тура, шепнул тому, что-то на ухо и Керк увидел, как брат покрылся пунцовыми пятнами, а затем правитель подошел к наследнику, и, улыбнувшись ему, потрепал того по волосам. Мать прошла, мимо сыновей также молча, лишь кинула на Керка, как ему показалось какой-то тревожный взгляд и села по левую руку от правителя. И как только правители опустились, люди в зале пришли в движение, и, громыхая табуретами, да сиденьями со спинками расселись по своим местам.

Правитель великой Восурии Ярил, по реклу Щедрый, поднял чашу полную сверкающей медо-вухи, а когда в гриднице наступила тишина, громко возгласил: " За нашего светлого и чистого Бога Коляду, который принес нам нашу веру, и за достойных наших предков поднимем други чашу прекрасной медовухи и выпьем ее до дна!", в тот же миг все други повторили брошенный отцом клич и пригубили свои чаши. Керк глотнул немного медовухи. Крепкий, ядреный напиток ударил в голову, и та немного закружилась. Керк протянул руку, положил себе в чашу запеченного зайца, принялся есть. Стол сегодня просто ломился от явств, очень много было блюд из мяса и рыбы, на середине стола высились жареные глухари, жареные молочные поросята, обложенные запечеными яблоками, жареные гуси, разнообразные студни и заливные из дичи и рыбы, громадное количество блинов, пирогов, расстегаев. Как всегда быстро поел, Керк стал оглядывать присутствующих на пиру, останавливая взгляд на знакомых ему дру-жинниках и разглядывая их жен.

Спустя какое-то время на середину зала вышел старец с длинной, седой бородой, в белых одея-ниях и с гуслями в руках. Сел на поставленное для него сиденье устланное легким ковром и запел сказанье, славя рождение Бога Коляды"…. Великий ДажьБог прародитель восурского народа и прекрасная Майя Златогорка родили Бога Коляду, который сошел с небосвода, держа в руках книгу Вед, чтобы дать людям веру и ведические знания. И приветствовали его рождение все небесные Боги, и сам Бог Сварог, и приветствовали Коляду все люди и народы. И пришел, посланный Богом Сварогом, сам Огнебог Семаргл, чтобы поклониться прекрасному младенцу. И увидел Семаргл в пещере Майю Златогорку с младенцом Колядой, который, держал в руках великую книгу Вед. И ударил Семаргл по горе золотым бичом и разломилась гора и из нее потекла вода и пили ту воду Златогорка, и Коляда, и сама книга Вед, и пили ту воду восурские люди. И славили Коляду, потому что он принес в Белый Свет Ведические знания, и он карал и изгонял демонов и всю нечесть и все зло!"

Лишь допел последние слова старец, как Керку приблизился Борщ, и, смущаясь возложенным на него поручением, заговорил шепотом:

— Ваша милость, там сын Дубыни, Молчун прибыл и просится вас увидеть. Верно, они собрались нечесть из города, да деревень выгонять.

Керк кивнул головой, и немного робея, обратился к правителю, повысив голос потому, как грид-ница была наполнена голосами, смехом и звяканьем посуды:

— Отец, я могу покинуть пир.

— А, что так, Святозар, — переспросил, удивленно глянув на сына, правитель.

Керк посмотрел прямо в зеленые искрящиеся счастьем глаза отца и ответил:

— Просто меня, дружина моя заждалась.

Отец громко засмеялся, и легонько стукнув сына по спине, добавил:

— Ну, что ж, сын, тогда иди, не хорошо когда други тебя на морозе ждут.

Керк благодарно посмотрел на отца, радостно в ответ улыбнулся и поспешил из гридницы. В коридоре Борщ подал наследнику короткополый кафтан и теплую одежу: кунтыш на меху, со шнурами и откидными рукавами и соболью шапку. Наспех переодевшись, Керк выскочил из дворца, и увидел Молчуна, который держал под уздцу двух лошадей, он приветливо помахал рукой наследнику.

— О, да, ты уже взял мне лошадь, — улыбнувшись, заговорил Керк.

— Ага, это твой слуга привел. Расторопный такой. Ну, что мы едим? — радостно приветствуя Керка, спросил Молчун.

— А, то, как же, вперед, — и Керк взял своего коня, быстро и легко вскочил в седло.

Около дверей дворца ярко полыхали костры, и было видно словно днем. Молчун и Керк понудили лошадей и направили их к крепостным воротам. Выехав за пределы, города Керк и Молчун подъехали к поджидавшим их ребятам. Как только они поравнялись с парнями, Стоян протянул наследнику длинную метлу со словами:

— А, теперь пора всю нечесть выгнать с улиц нашего города и из деревень. И начнем мы с нашей деревни, — да поскакал вперед, улюлюкая и махая точно такой же длинной метлой.

Всю ночь ватага парней носилась по деревням, и улицам города, стуча палками по воротам и дверям домов и изб. Они били метлами и кнутами, по углам и заборам выгоняя всю нечесть затаившуюся там от Велесовых праздников. И попеременно возвещали громкими голосами, что настал праздник Бога Коляды, а значит, всем нечистым духам положено отправляться в подземный мир — Пекло.

Керк прибыл домой уже под утро, он так устал от ночной поездки, что еле слез с коня, расстегнул кунтыш и передав коня Борщу, узнал от него, что пир еще не окончен, и что если его милость хочет… Но Керк отрицательно покачал головой, взял у Борща факел и пошел к своим покоям, пройдя мимо все еще пирующей гридницы. Керк уже подошел к лестнице, на второй этаж, уже сделал первый шаг на ступеньку, когда вдруг почувствовал движение сзади. Он обернулся и в свете горящего факела увидел Эриха, тот стоял совсем близко и смотрел на него невидящим, туманным взглядом. Керк захотел его окликнуть, и уже было открыл рот, но не успел. Он только вдруг заметил, как правая рука Эриха дернулась вперед и в ней, что-то блеснуло. Затем Керк ощутил, как в грудь воткнулось лезвие кинжала, сильная боль сдавила сердце и оно два раза стукнув, остановилось. Керк потерял равновесие, выронил факел и тихо опустился на лестницу. Уже плохо видя, он кинул последний, угасающий взгляд в прояснившиеся глаза Эриха и еле слышно прошептал:

— О, брат, что ты натворил, — он уронил голову на ступеньку, закрыл глаза и умер…