В кибитку вошёл Назар и поздоровался.

— Сазак-ага, говорят; в наши места прибыл Полат-хан, вы об этом слышали? — спросил Назар у тестя.

— Пока ничего не слышал, знаю только, что Полат-хан всегда заходит к нам, когда оказывается в селе. А ты от кого узнал о его приезде? — поднял глаза Сазак на вошедшего.

— Да все женщины побежали, якобы, за водой, а на самом деле для того, чтобы поглазеть на Полат-хана.

— И Тыллагозель тоже пошла? — с лукавинкой спросил тесть..

— Говорю же вам, абсолютно все отправились, — махнул рукой Назар.

— Ах, негодницы! — рассмеялся Сазак. — Тогда что же, выходит, Полат-хан остановился у Довлетяр-бека? Вообще-то он к ним не ходок, не любит тех, кто ходит на аламан, грабит сёла, продаёт рабов. Но раз он так поступил, значит, есть на то причина…

Послышался стук копыт. Четвёртый сын сердара Чары вышел из кибитки. И тут же во двор влетел на взмыленной лошади Дурдулы; передав поводья Чары, он бросился в кибитку.

— Саламалейкум, Сазак-ага! Вас зовёт Полат-хан. Он у нас, в доме брата Довлетяра. Просил, чтобы вы не задерживались, побыстрее пришли… — Дурдулы хотелось бы услышать ответ Сазака, но он знал, что старик не любит с ним разговаривать, и, пожалуй, не скажет ему ничего.

— Ну, ладно, я поеду за другими, а вы, наверно, сами придёте, — пролепетал Дурдулы и вышел из кибитки.

— Раз зовёт хан, придётся идти, — поднялся с ковра Сазак. — Оразгельды и Назар, вы тоже пойдёте со мной.

Когда они шли вдоль крепостной стены к воротам, Сазак, не оборачиваясь к спутникам, сказал, словно самому себе:

— Никак не хочется мне идти в эту крепость, Она-то, пожалуй, и является главной причиной того, что мы не ладим с соседями, что бедный народ наш постоянно подвергается грабежам. Зачем Полат-хан зовёт нас в эту злополучную крепость?..

Во дворе их встретил молодой парень, поздоровался.

— Сазак-ага, идите вон в ту белую кибитку, — указал он рукой, — там все уже собрались, вас ждут.

Возле кибитки сердара поприветствовали два человека, сидевшие в тени тутовника. Это был Назар-талаплы, младший брат отца Полат-хана и Бегенч-гаджар, ближайший друг хана. Оба крупные и видные мужчины. Полат-хан брал их с собою во все важные поездки.

Полат-хан был ширококостным, крепко сбитым человеком. Когда он злился, взгляд его становился невыносимо колючим. На широком лбу появлялось несколько еле заметных поперечных морщинок.

При виде Сазака он в знак почтения встал и протянул гостю обе руки. Все, за исключением бека, последовали его примеру. Довлетяр явно был недоволен такой встречей. А тут ещё Полат-хан пригласил старого сердара сесть рядом с собой…

Поскольку хозяин дома не поприветствовал Сазака, сердар не посчитал нужным с ним поздороваться. Полат-хан это заметил, но ничего не сказал. Он знал, что Сазак и Довлетяр не ладят между собою. Сазак почти сразу же заявил:

— Полат-хан, я вас искренне уважаю, поэтому только и принял ваше предложение, несмотря на то, что поклялся никогда больше не переступать порог этого лома.

— Поскольку и я уважаю Полата-хана, я тоже лишь поэтому не стал возражать против его желания пригласить тебя ко мне, в ином случае я сам бы не позволил тебе переступить этот порог, — в тон сердару ответил бек.

Густые брови сердара насупились.

— Замолчи, бек! — повысил голос Полат-хан. Затем уже более спокойно добавил: — Я ведь хорошо знаю: и что собою представляешь ты, и кто такой Сазак-сердар.

Хан кашлянул и посмотрел на незнакомого человека, сидевшего рядом с беком. Это означало, что он разрешает этому человеку продолжать говорить…

Незнакомый ахун в белой чалме и выцветшем халате, тряхнув желтоватой бородкой, заговорил на каком-то странном туркменском языке, которого не услышишь ни в Иране, ни в Бухаре, ни в Хиве.

— Когда на хорезмского царя Мухамеда-шаха напали разбойничьи войска Чингиз-хана, когда один за другим сдавались вилайеты и крепости шаха, туркменские конники под предводительством Джелалетдина выступили против захватчиков и проявили при этом мужество и отвагу…

Полат-хан, радуясь тому, что светлолицый гость так хорошо отзывается о туркменском народе, открыто улыбнулся, словно приглашая ахуна говорить дальше. Желтобородый гость так это и понял и стал приводить всё новые примеры боевой доблести туркменских конников. Коснулся, даже их славных побед во времена Байрам-хана. Несколько слов сказал об огузах, затем пространно стал говорить о том, как во времена сельджуков туркменские конники достигли даже весьма отдалённых арабских стран.

Гость замолчал.

В дом вошли Салих-ишан и некоторые другие приглашённые люди, которых Довлетяр приветствовал стоя. Зато Полат-хан и Сазак-сердар продолжали сидеть, словно не замечали их прихода.

Полат-хан погрузился в раздумья о светлолицем госте, который так плохо говорил по-туркменски и так хорошо знал многие факты из истории туркменского народа… Сазак же был уверен, что встречался с этим человеком, сейчас он пытался вспомнить, где и когда это было… «Да, да, месяцев шесть назад, он вот также, собрав вокруг себя людей, рассказывал им о туркменах совсем другое, будто они драчливый и трусливый народ. Человека и его байки хорошо помню, а вот где именно это происходило, никак не припомню», — сожалел Сазак, пристальнее вглядываясь в гостя.

— Кто вы будете и из каких мест родом? То, что вы не туркмен, понятно по вашему говору, а вот откуда и куда вы следуете, охотно бы послушали, — обратился Полат-хан к гостю Довлетяра…

— Мы во многих местах обучались. Закончили в Бухаре медресе. Потом учились в Багдаде. Сами мы большой ахун. Дома у нас нет. Мы просто странник, взывающий к аллаху, — ответил хану желтобородый гость.

— А звать-то вас как? — поинтересовался хан.

— Мы из сейидов. А текинцы сейидов называют ходжа. К тому же мы странник — каландар. Поэтому можно будет нас называть каландар-ходжа, — несколько смущаясь, ответил гость.

— А живёте вы где? — допытывался хан.

— Сейчас мы гостим у бека. А вообще шли на богомолье в Каабу, — опустив глаза, промолвил гость.

А Сазак всё копался в своей памяти…

— Я хорошо помню, что где-то вас видел, вот сейчас, сейчас припомню, где всё это было.

Гость пожал плечами, словно говоря: «Может, я видели где-нибудь, не знаю…»

— Ну, наконец, вспомнил, — оживился Сазак, — на священном кладбище Сейитджемалэтдина вы, собрав людей, тоже рассказывали о воинственности туркменского народа, хотя и не совсем так, как теперь… Верно?

Гость запнулся и не смог толково ответить на вопрос сердара.

— Возможно, и верно, мы совершаем паломничество, много ходим, в разных священных местах бываем… — И тут же не без умысла заметил, что не раз слышал о Сазаке, как о мудром и отважном вожде. Знал он и то, как ловко Сазак уклонился от оброка хивинскому хану, рассказал подробно, как будто сам присутствовал при этом, так же подробно поведал о его недавнем столкновении с Абдуллой в Селмели.

Сазак же задумался: «Откуда гость бека так хорошо знает все здешние события? Вряд ли сам бек стал бы расхваливать наши подвиги этому каландару-ходже?..» Сердару хоть и приятны были похвалы, его не покидало сомнение в отношении добропорядочности этого человека. Он и сейчас не, удержался от замечания:

— Вы говорите, что следуете в Каабу, но с тех пор, как я вас встречал, прошло уже шесть месяцев? Как же это получается?

— Мы посещаем все священные места и идём потихоньку, — двусмысленно ответил гость. Но Сазака ответ не удовлетворил:

— Если вы будете продвигаться так же, как до этих пор, то не достигнете Каабы и до конца своей жизни…

Слова сердара у Полат-хана вызвали улыбку.

Гость же на замечания Сазака и улыбку хана решил ответить хитрым нападением с потаённой мыслью: «Посмотрим ещё, кто кого». И он перевёл разговор на другую, более важную для него тему.

— Полат-хан, вы принимаете участие в заседаниях Нурберды-хана. Причём вы являетесь ханом самого крупного туркменского племени геокча. Вам, наверно, известно, что войска русского царя уже стали перебираться через море Хазар. Интересно, как вы собираетесь их встретить: с оружием в руках или, как у этих русских говорят, с хлебом-солью? — Ахун окинул взглядом комнату, желая убедиться, какое впечатление на присутствующих произвели его слова.

Больше всего этому удивился Полат-хан. Приезд его в село был связан именно с этим вопросом. В ближайшее время все текинские ханы должны будут собраться у Нурберды-хана, чтобы принять решение по этому поводу. Полат-хан, прежде чем отправиться к Нурберды, решил созвать в крепости бека старейшин и посоветоваться с ними. И вот его теперь опередили: «Откуда он взялся, этот гость Довлетяра, и где он почерпнул сведения о нынешнем положении в стране, и почему именно он перед старейшинами поднимает этот вопрос?», — раздумывал Полат-хан.

Салих-ишан воспользовался затянувшимся раздумьем хана и подал голос:

— Пока ещё ни одно из мусульманских государств без боя не позволяло иноверцам ступать на их землю… Каландар-ходжа в знак согласия кивнул головой. Довлетяр-бек тоже подхватил слова Салих-ишана:

— Правильно говоришь, Салих. Мы не позволим капырам топтать нашу священную землю. Каландар-ходжа большой ахун, повидавший все четыре стороны света, тоже, наверно, с этим согласен. Я не могу так глубоко, как он, коснуться нашей истории. Но я знаю, что мы не только капырам, но и мусульманским ханам и шахам не позволяли захватывать наши земли. Наверно, все вы помните, как десять с лишним лет назад хивинский хан Мухамет Эмин, намереваясь поработить туркменские племена, пришёл к Чёрному арыку у Мары. Когда он отдал распоряжение серахским туркменам, чтобы они переехали в Мары, те его не послушались, не выполнили его волю Хан собрал свои войска и попытался силой заставить их переехать в Мары. Текинский хан Каушут попробовал вступить в переговоры с Мухамедом Эмином, чтобы решить вопрос мирным путём. Хивинский хан отказался от переговоров. Тогда все жители крепости, включая женщин и стариков, во главе с Каушутом взялись за оружие и одержали победу. Войска Мухамеда Эмина разгромили. В этом памятном бою был убит и сам предводитель.

До сих пор ещё живы многие сельчане, принимавшие участие и в другом сражении — на Манджук-тёпе вблизи Кара-кала, — Довлетяр передохнул и с гордостью посмотрел на Сазака, дескать, вот сколько я знаю, и тут же продолжил свою речь. — Иранский шах Насреддин позвал к себе хана Бужнурда и приказал: «Надо захватить Кара-кала и Ахал, подчинить себе текинцев и геокленов». Хан Бужнурда Джапаркули воспринял этот приказ шаха как большую честь для себя. Он собрал бесчисленное войско и отправился в Кара-кала. Текинцы, емуды, геоклены объединились во главе с Нурберды-ханом и выступили против захватчиков. Туркменские войска начисто разгромили иранских захватчиков. Сам Джапаркули-хан бежал. Туркмены тогда захватили много людей и всякого добра. Орудия, взятые в том бою, и сейчас хранятся в Геоктепинской крепости… Но шах не унимается. Во главе со своим ближайшим родственником Хамза Мирзой он снова на земли марыйских текинцев направляет многочисленное войско, — в этом месте гость в слова бека вносит поправку, а, вернее сказать, уточнение: «войско в двадцать семь тысяч»…

— Да, — продолжает бек, — с войском в двадцать семь тысяч человек шах отряжает Хамзу Мирзу к марыйским текинцам, надеясь наголову разбить их. И опять под предводительством Каушут-хана текинцы отважно сражаются против вражеских войск. Вначале они бьют их возле развалин Сейита Насыра, потом у Порсы-кала. Победно дошли наши храбрые воины до самого Серахса. Кто остался в живых из вражеского войска, тех взяли в плен. И опять же нашими доблестными воинами было захвачено много добра. И другие победы можно было бы вспомнить. Никому не удавалось и не удастся поработить нас!

Хочу сказать, что и я сам не отстаю от других, когда дело касается мести врагу за налёты, грабежи… Вот, например, на нас часто нападают иранские разбойники, захватывают в плен наших людей, угоняют скот. Тогда я со своими верными нукерами немедленно отправляюсь в их стан и отплачиваю тем же — угоняю их скот, беру в плен людей… А как же иначе! — этим утвердительным восклицанием закончил бек свою речь.

Салих-ишан тут же опять поддержал бека:

— Молодец, Довлетяр-батыр! Правильно поступаешь с врагами! Если бы все туркменские предводители были такими отважными как Довлетяр-бек, тогда бы в русские не посмели зариться на туркменские земли, жаль, что многие нынешние туркменские сердары мельчают, — с нарочитой печалью в голосе произнёс последние слова ахун-каландар.

Сазак слушал Довлетяра и кипел от негодования. Даже хотел было подняться с места и дать отпор его лживым заверениям.

На некоторое время все замолчали и Полат-хан вопросительно посмотрел на сердара, как бы спрашивая: «А каково твоё мнение?»

Сазак правильно понял его взгляд:

— То, что говорил хозяин дома сначала, очень верно. И иранские шахи, и хивинские ханы в год по несколько налётов совершают, чтобы поработить наш народ. Недавно мы вынуждены были уплатить хивинскому хану немалую дань. Что ж, приходится терпеть. Другого выхода у нас нет. При каждом набеге они убивают наших парней, угоняют и продают в рабство девушек и женщин, грабят дома, топчут посевы. И нам, повторяю, приходилось и приходится всё это терпеть, потому, что иного выхода у нас не было. А сейчас он может быть найден. Давайте наладим связь с русскими, тогда ни иранские шахи, ни хивинские ханы не посмеют нападать на нас.

Довлетяр, его гость и Салих-ишан один за другим возмутились:

— Что это ещё за разговоры о капырах?!

— Такие слова неподобает говорить мусульманину!

— Идти в подчинение к иноверцам? Нет уж, если и вынуждены будем подчиниться, то только какому-либо мусульманскому государству!

Во время этого шума в комнату вошёл Дурдулы:

— Довлетяр-ага! Обед готов, можно разносить?

Полат-хан встал со своего почётного места и сразу шум смолк.

— И вправду, пора немного отдохнуть да и пообедать заодно. Довлетяр, пускай подают обед, — сказал он и вышел из кибитки: За ним последовал и Керим-берды-ишан, который сидел рядом с ханом и всё время молчал. Говорил он вообще мало, лишь тогда, когда его о чём-либо спрашивал хан. Голос его был мягким, но отвечал, он всегда хану прямо без обиняков.

При прежнем покойном хане Кара-оглане сыне Баба-онбеги Керимберды-ишан был самым главным ахуном. После избрания нового хана Керимберды-ишан вернулся в своё село. А представитель текинского племени ганджик Курбанмурад-ишан стал ахуном нового хана Нурберды и заодно всех текинцев.

Сазак последовал за Полат-ханом и Керимберды-ишаном. А те уже вышли со двора и на углу крепости поджидали старого сердара:

— Чувствуете, какой оборот принимает наша беседа? — заметил хан.

— Да тут нет никаких неясностей. Они, толкуя об извечном мужество туркмен, хотели бы ввергнуть нас в новую кровопролитную битву. Но одно мне не очень понятно. Откуда у Довлетяра-бека появились такие познания по истории? Здесь не обошлось без каландара-ходжи, — заключил Сазак.

— И я так думаю, — согласился хан, — но неплохо бы получше разобраться в намерениях этого странствующего ахуна.

— Нужно предоставить ему возможность побольше говорить, высказывать свои взгляды на тот или иной затронутый вопрос, — это нам поможет внести окончательную ясность, кто он и с какой целью здесь вертится многие месяцы.

Полат-хан и его спутники совершили омовение возле хауза и стали возвращаться в крепость. А навстречу им следовали каландар-ходжа и Салих-ишан.

Керимберды-ахун обернулся и стал наблюдать, как совершает обряд омовения каландар.

— Не совсем понятен мне этот гость Довлетяра: и сидит он на ковре как-то странно, и омовение совершает неумело, словно только учится этому священному делу… — заговорил он.

— Что вы, Керимберды, хотите этим сказать? — спросил Полат-хан.

— Не хочу, конечно, брать на душу грех, но я начинаю сомневаться в святости этого человека. Давайте приглядимся, как он читает намаз, как совершает послеобеденный тавир. И надо ещё послушать его речи…

— Верно, — согласился хан, — надо дать гостю возможность высказаться до конца. — А вы, Сазак-ага, сразу же после обеда доскажите то, что не договорили перед обедом.

После вкусного и обильного обеда Сазак, как и условились, заговорил первым:

— Туркменский народ разобщили: лебабские туркмены, эрсары попали под пяту бухарского эмира и его беков, емуды, емрели и човдуры, живущие в окрестностях Хивы, ощущают плеть хивинского хана, а текинцев порабощают со всех сторон все, кому не лень, В один день хивинский хан грабит, в другой день иранский шах нападает. В своём доме мы ещё ни одной ночи спокойно не спали. Если бы не трогали наших сельчан, не брали в плен наших жён и дочерей, не угоняли скот, не топтали наши посевы, мы согласны платить посильный оброк сильному царю. Поэтому я не вижу ничего страшного в подчинении белому государю, если он оградит нас от набегов иранских грабителей и хивинских разбойников…

— Мы сами себя способны защитить… — перебил Довлетяр, но Полат-хан поднял руку, что означало: не следует мешать Сазаку говорить, и сердар продолжал!

— Недавно на наши сёла напал Абдулла-серкерде, угнал в иранский плен многих наших людей. Следом за ним вроде бы для отместки направился на иранскую землю Довлетяр. Но вместо того, чтобы сразиться с Абдуллой и вернуть наших людей, он напал на мирные иранские селения и ограбил бедняков. В ответ на это Абдулла снова подверг разрушению наши сёла. Вот как Довлетяр защищает свою страну. Ему безразлично, что грабят наших жителей, угоняют в рабство наших людей. Он отправляется туда не для сражения, а для такого же грабежа иранских селений, для собственного обогащения, делает то же, что и Абдулла, Если мы найдём общий язык с русским царём, то Довлетяр и Абдулла вынуждены будут прекратить свои набеги. Поэтому они так и противятся общению с нашими сильными соседями — русскими.

— Мы тоже против прихода к нам русских, — выкрикнул Салих-ишан.

— Конечно, вы тоже тогда можете лишиться своим немалых доходов, которые собираете под видом жертвоприношений аллаху. Вам тоже невыгодно, чтобы люди жили мирно, без кровавых столкновений, без отчаянных горестей, тогда ведь они реже станут обращаться к вам за утешением, — ответил ишану Саза. Но тому тут же пришёл на помощь каландар:

— Сазак полагает, что если туркмены подчинятся русским, то они обретут спокойную жизнь. Но это не так. Ведь после того, как хивинский хан подписал соглашение с русскими, те начисто разгромили газаватских туркмен, емудов. Русские очень жестоки и безжалостны…

— Не знаю, так ли было в Хиве, как вы говорите, но очень хорошо знаю, что туркмены у берегов Хазара очень мирно живут со своими соседями-русскими, в трудную минуту приходят на помощь друг другу. Наверно, многие помнят, как однажды галжары напали на челекенских туркменов и начисто ограбили их, тогда ведь русские спасли их от голодной смерти, дали две тысячи пудов зерна, — перебил сердар, но рыжебородый всё же довёл свою мысль до конца, высказал то главное, к чему, видимо, сводились все его предыдущие рассуждения:

— Если вы, Сазак-сердар, хотите спокойно жить, то надо подчиняться не русским, а более надёжному и сильному государству, ну, скажем, англичанам, они не капыры, как эти русские…

— А что, разве они мусульмане? — с удивлением посмотрел на каландара Керимберды-ишан. Каландар не выдержал его вопросительного взгляда:

— Хотя сами они и не мусульмане, но издавна являются верными защитниками мусульман.

Полат-хан, всё это время молчавший, наконец резко поднялся с места:

— Теперь понятно, о чём вы печётесь, каландар-ходжа. На афганской земле ваши англичане показали, какие они защитники мусульман. Так вот что, гость, если вы действительно идёте в Каабу, то сейчас же отправляйтесь в путь. На просторах моего ханства вам нечего делать, здесь не нужны ни ваши разговоры, ни вы сами!..

Рассерженный Полат-хан направился к двери, за ним последовали Сазак и другие гости.

Бек сидел злой и недовольный подобным оборотом событий. Каландар-ходжа гостил у него почти неделю. Они нашли общий язык. Довлетяр побаивался Полат-хана. В том, что у бека не было С ним тесных контактов, Довлетяр винил Сазака-сердара. Что только не предпринимал бек, чтобы наладить хорошие отношения с ханом, одних ценных подарков сколько ему отправлялось. А в ответ — прохладное отношение, не приходил в гости, когда его звали. И вдруг вчера привозят известие о приезде к нему Полат-хана. Бек чуть не запрыгал от восторга. Он велел почистить двор, украсить дом, зарезать барана. По тому, что беку было приказано пригласить сельских старшин, ишаков, мулл, не трудно было понять: в его доме состоится какое-то важное совещание. Правда, радость его была несколько омрачена тем, что на такое совещание придётся приглашать и Сазака. Но бек подумал, что в его доме старый сердар не посмеет говорить что-то лишнее…

Теперь бек отчётливо понял, что если он не устранит Сазака-сердара, ему не видать, спокойного житья. «От зависти ты, старый Сазак, возводишь на меня злобную клевету. Это же надо быть таким скверным человеком, чтобы сидеть у меня в доме, есть мою баранину и тут же, при Полат-хане я гостях, говорить, что Довлетяр-бек и Абдулла-серкерде, дескать, равные враги для нашего народа?! А Полат-хан вместо того, чтобы одёрнуть его, не дать порочить меня, молча выслушивает подлого завистника и даже поддакивает ему… Верно, в нашем племени, кроме меня, никто не рискует ходить на аламан. Конечно, это дело непростое. Но у меня хватает и решимости, и отваги. Иранские селения боятся меня не меньше, чем наши сёла серкерде. Разве то, что я стал такою грозою для врага, не является героизмом?! И нечего завидовать моим богатствам. Они заработаны моей смелостью и отвагой. Ну, что ж, — граблю сёла, так ведь не свои же, а чужие! Захватываю и продаю пленников, так ведь не туркменов же!.. А Сазак не только завидует и клевещет, но ещё и хотел бы правоверных мусульман толкнуть в подчинение иноверцам. А те, правильно говорит каландар-ходжа, не позволят мне совершать ответные набеги на врагов… Русские ведь запретили продавать рабов в Хиве. Сазак ратует за русских. И почтенные мусульмане вместе с самим ханом охотно слушают его. По-моему, за такие речи следовало бы навсегда заткнуть ему рот. Ну, да ладно, при первом удобном случае я сам это сделаю…».

Уже и солнце зашло, и вечер миновал, и ночь наступила, а Довлетяр всё сидел в одиночестве и прикидывал, как ему поскорее убрать со своего пути Сазана, как без особой отсрочки расправиться со своим первейшим врагом.

Вспомнился один очень жаркий год. Многие посевы высохли, пока до них доходила очередь для полива. Чтобы вдоволь напоить свои участки, надо было урезать норму или вовсе не давать воды другим. Тогда Довлетяру удалось проделать это с гамаками. Они в то лето почти не поручили воды. Произошла схватка. Оказалось немало раненных. Сейчас он понимает, что неплохо было бы тогда кое-кого и прикончить В первую очередь, конечно же, этого зловредного вожака гамаков. Ну, да ничего, и то, что мы тогда сделали, хорошая им наука: и урожай получили вдвое больше, и дали почувствовать нашу силу. Есть у нас джигиты, которые способны рассчитаться за все обиды с этим старым предводителем… Правда, старший сын Сазака — Оразгельды тоже и крепкий, и бесстрашный, я смекалистый человек. Но и к нему подберём ключ. И его вместе с отцом сумеем обезвредить…

Бек всю ночь провёл в раздумьях о том, как избавиться от своих заклятых врагов…