Парикмахера в отеле зовут Джованни Маруццо, он итальянец. Это чистенький, смуглый старичок с унылым выражением лица. У него мало посетителей и язва желудка. Чаще всего он сидит один, в своем большом светлом зале, выкрашенном в синий и белый цвет, цвета корпорации парикмахеров. Помещение это весьма презентабельное, и парикмахер Джованни платит за него отелю около трети всей выручки. Но ему кажется, что существование его обеспечено, а честолюбие — удовлетворено.

— Я брею немногих клиентов, — говорит он, — но каждый из них в Америке что-нибудь да значит.

Потом из вежливости добавляет:

— И в Европе также.

Он утверждает, что в таком модном отеле можно неожиданно получить огромные чаевые и что однажды это произошло с ним, с Джованни.

Останавливался тут некий Антонио Муцци — букмейкер из Мессины, земляк, который в один прекрасный день сказочно разбогател; так вот он-то и положил на этот самый мраморный столик стодолларовую бумажку.

«У меня нет сдачи», — сказал тогда Джованни. — «Оставьте себе, земляк», — заявил вышеупомянутый разбогатевший букмейкер Антонио Муцци из Мессины.

— Вот как это произошло, с вашего разрешения, — заканчивает парикмахер.

В итальянском квартале такого случиться не может, это — событие большого света.

Он долго стриг, брил, массировал и причесывал нас; а в это время какой-то бледный веснушчатый кандидат в миллионеры чистил нам обувь.

И еще мы узнали, что парикмахер Джованни уже тридцать пять лет обручен, но они с Лючией до сих пор не могут обвенчаться, потому что семью содержать он не в состоянии.

За это время Лючия лишилась ноги: она спешила на свидание с женихом и хотела побыстрее сесть в автобус. Но автобус набрал скорость, и теперь у Джованни одноногая невеста.

Сейчас Лючия стоит Джованни много денег. О, мадонна, сколько денег!

Почему же Джованни не женится на своей невесте, если он все равно ее содержит?

— Невеста, — говорит Джованни, — это все-таки чужой человек. На невесте можно еще кое-что сэкономить.

— А видитесь вы часто?

— Нет, она уже не любит меня, — отвечает Джованни. — Я не проявил решительности, а женщины любят решительных мужчин. Вы это, верно, тоже заметили?

В парикмахерской у Джованни стоит вращающийся столбик с красно-бело-синими полосами, расположенными наискось, — это какой-то герб американской корпорации цирюльников.

Многоцветная спираль непрерывно стремится куда-то вверх, все дальше и дальше, без конца. Но это лишь оптический обман, прекрасная иллюзия: полосы всего-навсего кружатся вокруг столбика.

Уходя, я оставил у Джованни деньги с великим стыдом.

— Пожалуйста, — сказал я, — не обессудьте, я — не из Мессины.

— Благослови вас господь, — ответил он вежливо, но разочарованно. — Антонио обещал найти меня в этом отеле. «Оставайся тут, говорит, чтоб я тебя сразу нашел, чтобы мне не пришлось тебя разыскивать где-нибудь в Бронксе или на Бауэри». Вот почему я и остаюсь здесь, хотя арендная плата в этих местах выше, чем в других районах Нью-Йорка.

— Когда же он был у вас в последний раз?

— Постойте, — задумался Джованни, — кажется, это было в 33-м году. Или же в 34-м.

На прощанье он показал мне фотографию своей невесты Лючии. Это была женщина с типично итальянским лицом, хранящим следы былой красоты.