Я сказал В., что хотел бы познакомиться с какой-нибудь американской семьей. Я объяснил свое желание чисто профессиональным интересом, но за всем этим скрывалось стремление увидеть квартиру с обычной кухней, где хлопочет женщина, которая смутится, если ее застать в фартуке, квартиру, где резвятся дети и где есть книжный шкаф, а главное, нет белого шифоньера, как в моем отеле.

Он привел меня к приятным, молодым, измученным людям; они не знали — радоваться им моему визиту или нет, ибо, хоть я и очень старался, но с трудом выдавливал из себя слова.

Они старались быть приветливыми и приготовили для меня ледяной джин с содой.

Он — американец; экономист с принципами и поэтому без постоянной работы; она — чешка, синеглазое, доброе и, на первый взгляд, мягкое создание; она чем-то неуловимо отличается от женщин, которых я встречал в отеле и на улице. Он называет ее Божка, с неповторимым американским акцентом, словно перемалывая звуки зубами.

Его зовут Брайан. Он хороший муж и настолько любит правду, что не покупает детям сказок, стремясь оградить их от всякого вымысла.

Божка тайком хранит книги моравских сказок о водяных, сапожниках и принцессах, и таким образом маленькие американцы получают то, что им положено. Беседа велась с помощью Божены, я задавал обычные вопросы, которые наметил себе еще в отеле: будет ли кризис, каковы в действительности размеры безработицы, велико ли влияние финансовых групп, есть ли у демократов шансы победить на выборах?

Он отвечал коротко и устало, а потом спросил:

— Как долго вы собираетесь пробыть здесь?

— Три месяца, — отвечал я.

— Этого слишком мало, чтобы узнать досконально хотя бы одну улицу на Манхаттане, — сказал Брайан.

К моим планам он отнесся скептически.

— Не сердитесь, — заметил он, — но я не понимаю, как можно, прожив в стране неделю, заявлять, что собираешься писать о ней книгу.

Потом он пошел проводить меня, и мы вместе рассматривали витрины.

На углу 43-й стрит и Пятой авеню, неподалеку от отеля, в здании нового банка Manufactures' trust Co, в одной из витрин находится, по слухам, самый большой в мире сейф.

Освещенная табличка утверждает, что одни лишь двери его весят тридцать тонн.

Витрина была залита лиловатым светом, слишком сильным для глаз, и свет этот придавал длинному, пустому помещению с гигантской кассой какой-то зловеще символический и одновременно нелепый вид.

Это был необъятный сейф, куда, казалось, можно упрятать весь земной шар.

— Не бойтесь Америки, — сказал вдруг Брайан, — по сей день здесь еще жив дух наивной гигантомании.

И в эту минуту, стоя перед чудовищной стальной громадой, мы оба внезапно ощутили простое человеческое волнение и симпатию друг к другу.

Этот чужой человек слегка коснулся меня рукою и вдруг стал мне милее всех тех людей, которых я уже имел возможность узнать в Америке.