Пришлось мне неоднократно объяснять авторам вечного двигателя, что их идея, к сожалению, неосуществима, но все мои знания физики, механики, гидравлики и так далее не смогли поколебать веру авторов. Рассказать обо всех этих устройствах — получится целая книга, поэтому кратко опишу некоторые из них.

1.1. Механические конструкции

Во время войны комиссар нашей части показывает мне чертеж (по теперешнему ГОСТу это формат А2), на котором изображено большое количество шестерен, храповиков, рычагов и пружин. Спрашиваю, что это такое? «Это один старшина нарисовал и говорит, что если один раз вот этой рукояткой натянуть пружину, то вот этот выходной вал будет крутиться вечно до износа подшипников».

Кошмар, говорю, это же вечный двигатель — глупость, вал будет крутиться дольше, если все эти шестерни и храповики и пружину выбросить и рукоятку поставить прямо на вал. Не могу сказать, чтобы комиссар меня не уважал, но все-таки говорит: «Может быть кому-нибудь еще показать?» Хорошо, что начальник у нас был с гражданки, инженер, закончивший Харьковский авиационный институт.

Вот другой, совсем недавний случай. Заходит ко мне солидный гражданин и, проявив определенные знания в теоретической механике (так как он на последовательных чертежах, начиная с простейших рычагов, показывает план скоростей и ускорений), рассказывает о каком-то механизме. С нетерпением жду конца.

«Я предлагаю Вашему заводу выпускать «гравитационный двигатель», не требующий для своей работы расхода электроэнергии. Вы ведь понимаете, как это выгодно вообще и в том числе заводу?». Беру в руки схему, дающую представление об «изобретении».

«Согласны ли Вы с тем, что на верхнюю шестерню действует боковая сила?»

«Конечно».

Так вот, тяжелый диск начнет поворачиваться и крутить малую шестерню внизу, а ранее я Вам начертил элементы механизма верхней шестерни и их действие».

Объясняю — невозможно получить работу от гравитационной силы, то есть от массы, не снижая потенциал точки поля, в котором эта масса находится. Ну, например, вот у меня на столе лежит гайка, она давит на стол, то есть сила веса, которая на Вашем чертеже имеется, как же получить работу от этой силы? Единственный способ — сбросить гайку со стола. Так будет и с Вашим «гравитационным двигателем». Если диск не выскочит из малых шестеренок, никакой работы не будет и никакие хитроумные механизмы на верхней шестеренке не смогут вернуть диск в старое положение, вернее, он просто не будет крутиться. Не поверил и обещал жаловаться, но больше я о нем ничего не слышал.

1.2. Гидравлические конструкции

Этот автор начал свою речь с того, что изобретенное им устройство работает на какой-то из московских ТЭЦ. И он предлагает помочь заводу не только установить это устройство на заводе, но и организовать выпуск на рынок. Устройство было автором тут же начерчено на листке бумаги, который остался у меня, и я его привожу в авторском исполнении. Этот автор тоже сказал, что я не понимаю существа предложения и действую глупо, не используя возможности продажи этих устройств и выгоды для завода. Обещал пойти к директору; очень хорошо, подумал я, у меня более мягкий характер, чем у директора, пусть поговорит с ним.

Вот другой случай. На одном маленьком заводике производство размещалось на плато метров на 20…30 выше речушки. Воду возили лошадкой по дороге-серпантину. Потом добыли трофейный насос с двигателем с частотой вращения 960 об/мин и начали подавать по трубе воду в емкость наверху. Отлично, воды хватает с избытком, и возникает заманчивая идея сделать вечный двигатель. Часть воды сбросить по трубе в речку, поставив по дороге внизу турбинку, которая будет вращать генератор, поставить на валу насоса еще один двигатель на 3000 об/мин, запустив двигатель на 960 об/мин, наполнить емкость и выключить рубильник питания первого двигателя. Тут, как видно, срабатывает магия чисел 3000 об/мин и 960 об/мин: ведь больше же будет давать воды насос и хватит для вращения турбинки.

Вообще, я думаю, много идей вечных двигателей возникает из-за смешивания понятий силы и мощности-работы-энергии. И это, видимо, не случайно. Ведь единица мощности у нас называлась «лошадиная сила», а у немцев Pferdestarke (PS) или в англоязычных странах Horse Power (H.Р.)

1.3. Электромагнитные идеи

Самая оригинальная идея была мне изложена, начиная с философского обоснования. Заходит в кабинет совершенно обычный (внешне) гражданин и очень вежливо, извинившись, спрашивает, не мог бы я перед изложением его предложения ответить на один вопрос?

«Пожалуйста».

«Как Вы считаете, вечна ли вселенная?»

«Уверен, что это так».

«А почему?»

«К сожалению, я не философ и не астрофизик, и космологическими проблемами не занимаюсь, но читаю популярные статьи, журнал «В мире науки», и думаю, что расширение вселенной остановится, потом вся материя начнет стягиваться в колоссальную «черную дыру», которая взорвется, и эти циклы будут повторяться вечно».

«Нет, дело не в этом. Дело в том, что основной формой больших скоплений материи во вселенной являются спиральные туманности. Есть, конечно, и другие, но обеспечивают вечность вселенной именно они».

«У меня нет возражений. Я на Ваши два, а не один вопрос ответил, если нет возражений, изложите Ваше предложение».

«Так вот, любой генератор имеет КПД меньше единицы, потому что в нем имеется магнитный поток реакции якоря, ведь он направлен против основного потока. Вот если бы не было реакций якоря, то будучи однажды раскрученным, якорь бы вращался бесконечно. Как убрать реакцию якоря? Элементарно, сделать якорь так, как устроена спиральная туманность».

«Но почему поток реакции якоря поведет в сторону — тут же воздух, магнитная проницаемость в тысячи раз хуже стали».

«А потому, что его выдавит основной поток!»

«Вы знаете, я по происхождению слесарь, а тут глубокие идеи, давайте, пусть Вас послушают специалисты».

И я направляю его во Всесоюзный научно-исследовательский институт электромеханики.

Назавтра звонит мне директор института академик Иосифьян Андроник Гевондович: «Что ты делаешь, зачем ко мне сумасшедших направляешь?».

«Я же не врач-психиатр и не берусь считать его сумасшедшим, может быть, он просто заблуждается, а у тебя научный совет, больше десяти докторов, половина физмат наук, уж кто-то сможет ему объяснить, в чем ошибка».

«Ладно, не издевайся, умоляю, больше сумасшедших ко мне не направляй».

«Постараюсь, но твердо не обещаю, более авторитетного научного совета по электромеханике я не знаю».

Андроника Гевондовича я не обманул, постарался, еще только раза три посылал к нему авторов электромеханических идей, а с механическими, гидравлическими и гравитационными управлялся сам.

1.4. Этих я убедил

Один из «изобретателей» по существу предложил электромашинный усилитель. Он считал, что в этой машине будет происходить увеличение энергии, приложенной к валу. Другой из «изобретателей» по существу придумал генератор поперечного поля.

В шкафу у меня были книги по электромашиностроению, я их достаю и разъясняю посетителям физику работы электромашинных усилителей (ЭМУ) и генераторов поперечного поля, применявшихся для сетей освещения подвижного состава. В одной из более популярных книжек были фотографии этих машин, и авторы поверили, так как единственный критерий истины — это опыт.

3.1. Встреча через 14–15 лет

Работаю я слесарем-мотористом-электриком в авиамастерских 22 АП (авиационного парка) в Харькове. В мастерских работает сварщиком Марченко, у него отдельное маленькое помещение в общем здании мастерских.

Марченко, кроме своей основной деятельности, ремонтировал мотоциклы и продавал их. За время, что я там работал, два или три мотоцикла, так что не подумайте, что это было серийное производство. Наше помещение имело общую кирпичную стенку с помещением сварки, и в этой стенке было большое отверстие, кажется, делали центральное отопление и вывалили кирпичи для прохода труб.

Операция по продаже мотоцикла была для нас вроде циркового представления. Как сейчас помню, Марченко расхваливает почему-то «Коробку Нортона», то ли весь мотоцикл был «Нортон», то ли сборный, но коробка скоростей была «Нортона»? Затем демонстрируется, как он заводится от легкого толчка по педали.

Ну, наконец, покупатель доведен до кондиции и говорит: «Я б його купив, але таких грошей в мене нема». Марченко: «Продай цибулю». «А в мене нема цибулі». Марченко: «Ну тоді продай штани, продай чоботи, та купуй машину, та будеш їздити».

Мы падаем от смеха.

Проходит 14–15 лет, 47-ой год, меня отчисляют в запас и направляют в распоряжение Наркомата электропромышленности.

Я главный инженер авиамастерских п/п 30116, прибывает тот, кто назначен вместо меня, принимать дела.

Майор Марченко!

Вспоминая авиамастерские 22 АП, мы организовали встречу с применением «ликера шасси» и быстро оформили акт сдачи-приемки.

3.2. Встреча через 20 лет

Эта встреча, тоже с работником авиамастерских, произошла через 20 лет, но была менее торжественной, ведь она произошла в сугубо канцелярском помещении и в рабочее время.

Заходит вроде смутно знакомая личность, тоже смотрит на меня таким заинтересованным взглядом.

Саша? Мы же с тобой работали в авиамастерских в/ч 1584, я — Володя. Ну да, 22 АП. Верно. Что ты начальник техотдела Главэлектромаша, я уже знаю, а я — главный конструктор СКБ Харьковского завода «Гидропривод». Черт побери, и народу у нас в мастерских работало немного и столько лет прошло, и надо же — встретились, а мне нужно, чтобы ты дал какому-то заводу сделать двигатель с общим щитом с насосом и удлиненным валом для крыльчатки насоса. Показывает чертеж.

Разумно. Даю указание.

3.3. Через 10 и 18 лет

1942 год, меня вызывает начальник — получено предписание тебе срочно прибыть в штаб АДД (авиации дальнего действия) в Москве.

— Как, что, зачем?

— Понятия не имею.

— Я тоже.

— Учти, завтра утром в Москву летит «Дуглас» (С-47 или по-нашему Ли-2), так что сдай все дела, соберись и дуй.

Разговор был вечером, надо оформить аттестат, сдать все дела, короче говоря, я сутки не спал и утром пораньше на аэродром, команда уже прогревает двигатели. Я по лесенке внутрь.

«Дуглас» десантный, вдоль бортов две скамейки. Народу еще мало, я ложусь на одну из скамеек, полевую сумку вместо подушки под голову и засыпаю.

Потом народ подобрался, скамейка узкая, но я нахально не просыпаюсь, придавили меня к борту и как-то уселись.

Прилетели, выходим, какой-то капитан, который сидел около моей головы говорит: «Надо бы подкрепиться».

Правильно. Идем на продпункт. Разговариваем — кто, куда.

Оказывается, оба в АДД и оба не знаем зачем.

Познакомились, представились, он Ходькин Николай Потапович. Добрались до штаба АДД, он был на Ленинградском проспекте в петровских времен усадьбе, кольцевой при виде сверху.

Во время этого перемещения от самолета до штаба Ходькин задает мне вопрос: а что у Вас на носу?

Это он рассмотрел, когда я спал, а он сидел около головы.

А было вот что. За год до войны я как-то, вытирая лицо, увидел на полотенце маленькое пятнышко крови. Ну, содрал прыщик на ноздре. И конечно забыл. А через месяц опять пятнышко. Надо бы поаккуратнее.

Ладно, умываясь и вытираясь, стараюсь этот прыщик не трогать, но он не проходит, а тут война, не до прыщика, который к моменту вопроса Ходькина, то есть за 2 ила 3 года имел уже теперь размер копейки, правда не медной — царской, а такой, какие были в шестидесятые годы, маленькой бронзовой.

И я говорю Ходькину, это, наверное, рак. Да вы что, шутите? Нет, если бы это была какая-то язва, ну так называемая «сибирская», то она распространилась бы на пол-лица, если это просто какой-то прыщ, то он бы прошел, а он медленно увеличивается. На этом разговор закончился.

Предписание нам отметили, но сказали, что того, к кому мы направлены, сегодня уже не будет, надо прийти завтра.

Ладно, говорю я Николаю Потаповичу Ходькину, у меня тут под Москвой в Кудиново с Курского вокзала, минут 50, приятель еще с институтских времен, давайте поедем к нему, примет нас с удовольствием, переночуем. Но мне надо побриться, сапоги надраить, а то комендатура в Москве работает.

Ладно, говорит Ходькин, я перед вылетом брился. Вы давайте займитесь всем этим в туалете штаба АДД, а я постараюсь по телефону проверить, в Москве ли мой приятель, и если он не эвакуировался, то он ближе, чем в Кудиново.

Привел себя в порядок, к тому времени и Ходькин подошел и говорит, что всё в порядке, адрес есть, как ехать, я узнал. Двинулись.

Прибыли на улицу Беговая, дом 7. Какой-то мединститут. Кажется, было написано «онкологический». Я удивился, но думаю, может быть, приятель тут работает, возьмем его и двинемся.

Заходим. Ходькин к какому-то столу, дама в белом халате.

«Вот тут один из моего экипажа, надо дальше лететь (это для солидности), а у нас подозрение, что у него на носу рак, так как нам, чтобы его кто-то быстро посмотрел?!»

«Быстро не получится. Профессор, который занимается вопросами рака принимает только после осмотра общим врачем, а его сегодня уже не будет, он будет завтра, но профессор смотрит только по средам». А это был четверг.

— А где сейчас профессор?

— Он читает лекцию студентам.

— Где?

— Это в другом здании, сзади.

Ладно. Ходькин командует мне. Пошли. И уже не выходя на улицу, через фойе выходим во двор.

Я уговариваю Ходькина — плюнем на это дело и поехали в Кудиново. Нет, говорит он, раз взялись, надо довести до конца. Заходим в другое здание, расспрашивает, где лекции, в конце концов, какая-то тетя говорит: вот за этой дверью занятия ведет профессор Домшлаг — онколог.

Ходькин приоткрывает дверь и заглядывает.

Оттуда вылетает фурия — что вы делаете, мешаете лекции! Но Ходькин ей объясняет, в чем вопрос, и она возвращается в аудиторию.

Видно, профессор Домшлаг спросил у нее, в чем дело, она появляется и говорит: «Зайдите».

Заходим. «Так у кого предполагаемый рак?» Ходькин показывает на мой нос. Садитесь. Смотрит. И говорит студентам: подойдите и посмотрите, это классическая форма (называет какой-то вид ракового образования). Видите, вот эти клетки, а вот кругом валик. В общем, эти девушки чуть мне нос не оторвали.

После того как я был использован в качестве учебного пособия, профессор взял какую-то бумажку и на ней что-то написал.

Дал Ходькину и сказал: «Сдайте в регистратуру». Мы поблагодарили и отправились в регистратуру. «Хорошо. У нас укладка только по понедельникам и то, если будет место. Приходите в понедельник». «Что?!» Ходькин хватается за пистолет.

Короче говоря, притащили из подвала кровать, поставили в коридоре около палат и меня положили, а через дня два кто-то, как тут говорили, «отправился в Наркомзем» и я занял его место.

Так расстались мы с Ходькиным.

Есть люди, которые абсолютно без какой-либо выгоды тратят силы и время на фактически постороннего человека, случайного знакомого. Жаль, что их мало.

Был я на излечении больше месяца, надевали маску из воска, в которой были ампулки с радием, а ниточки от них заматывали за ухо. Выписали. Явился в штаб АДД.

«Возвращайтесь к себе в часть, все укомплектовано, а Вас же не было». Жаль, черт его знает, может быть, было интересное дело, но зато я избавился от этой штуки, осталась только ямка диаметром в копейку.

Проходит много лет. Вероятно, год 1952-ой.

Я начальник техотдела, и ко мне канцелярия министерства направляет письмо, адресованное Министру. В письме говорится примерно следующее.

У нас военный городок далеко в Алтае, электроэнергия поступает от дизельной электростанции, и генератор вышел из строя, нет света, насосная стоит, катастрофа. Завод в табличке не указан, но нарисована эмблема завода и данные генератора такие. Завод, наверно, подчинен министерству, просим помощи.

И подпись: главный инженер в/ч №… майор Ходькин Н.П.

Вот так я встретился, правда не лично, с Ходькиным через 10 лет.

Я обмер. Приму аварийные меры. По товарному знаку и типу генератора — это завод п/я 240. Завод серьезнейший по основной продукции, а эти генераторы у него вроде ширпотреба.

Простое письмо на него не подействует. Даю шифровку о немедленной отгрузке, звоню по телефону. Короче, вряд ли был какой-нибудь заказ, который был так аварийно выполнен. И у нас началась переписка, личная.

С 1957 года я в Армении, чудесном Ереване, получаю письмо от Ходькина, что он демобилизуется и не знает, что дальше делать. Оставаться в военном городке плохо вообще, а для детей особенно.

Я к председателю Совнархоза. Как хотите, а мне надо одного человека сюда из России и нужна квартира 3 комнаты. Все сделано, и в 1960 году, через 18 лет, мы встречаемся лично.

3.4. Встреча через 7–8 лет

Эта встреча произошла через 7–8 лет, не такой уж большой срок, но была война, которая разбросала оставшихся в живых, и поэтому вероятность встреч была невелика.

На сборке первого синхронного компенсатора — первой машины с водородным охлаждением — работал слесарь-сборщик Сергей Николаевич. Я очень много времени участвовал в этой работе руками. В машине было много всяких выводов. Тонкие провода от множества термометров сопротивления, которые мы поставили на первой машине не только, как обычно, для замера температуры обмотки и железа пакета статора, но и на всех путях движения охлаждающего водорода, и в подшипниках. Выводы труб маслосистемы и выводами обмотки статора на напряжение 6,3 кВ в крупных фарфоровых изоляторах. Уплотнения выемных охладителей и панелей с контактами. Все эти выводы должны были быть надежно уплотнены, и мы для изучения вопроса даже добыли нормаль 1925 года ЛМЗ (Ленинградского металлического завода) и, конечно, проштудировали «Технику высокого давления» Бриджмена.

Получив в части в 1947 году документы об «отчислении в запас и направлении в распоряжение Министерства электротехнической промышленности», я, конечно, сначала появился на ХЭМЗе, думал работать на старом месте, и зашел в цех крупных машин, и тут смотрю — Сергей Николаевич, ну, обнялись, расцеловалась, потрепались.

Спрашиваю, как работает завод?

А у завода после Шибакина был директор Иван Иванович Лисин, исключительная умница, в 1937 году он был репрессирован; после него директором стал Скиданенко Иван Тимофеевич, очень требовательный, очень строгий, если цех два месяца подряд не выполнял план, начальник цеха становился мастером, ну, а в момент нашей встречи директором был Иван Васильевич Верба, об этом я ничего не знал.

И слесарь-сборщик Сергей Николаевич на мой вопрос отвечает:

— Три директора были на ХЭМЗе, три Ивана! Иван Мудрый, Иван Грозный и Иванушка Дурачок! Рабочий класс оценил работу руководителей очень точно.

Когда я уже попал в Министерство, военкомат не дал мне возможности восстановиться на ХЭМЗе, так как было написано «в распоряжение министерства электропромышленности». А там говорили: «Разве это Верба, это дуб».

3.5. Встреча через 18 лет

Когда я работал конструктором на ХЭМЗе, крупные машины, которыми я занимался, изготавливались в цехе МЗ. В цеховой административной структуре был технический отдел — по существу технологический, и был главный инженер цеха Яков Никитович Заробян.

Крупные машины в основном штучные, и конечно в процессе производства возникало очень много вопросов, которые мы решали оперативно, по деловому, исходя из принципа «наибольшего благоприятствования». С Заробяном у меня сложились очень хорошие отношения.

Приблизительно в 1940 году Заробян ушел на партийную работу и стал секретарем Краснозаводского райкома КПБ(у) города Харькова, и мы с ним больше не обсуждали, как сделать получше какие-то детали или узлы.

Проходит 17 лет. Никита Сергеевич Хрущев закрывает министерства и внедряет Совнархозы (1957 год). ЦК КПСС занимается комплектованием кадров. Я уже договорился с директором ВНИИЭМа академиком Иосифьяном А.Г., что я буду работать у него, но вызывают меня на Старую площадь, и инструктор ЦК, который занимался нашим министерством, ведет меня по коридору, сначала паркет, потом дорожки старенькие, потом ковры. Заходим.

Здрасте, здрасте, присаживайтесь, Вас рекомендуют (кто?) направить начальником управления машиностроения в Кемерово (вот как тот Совнархоз назывался, я забыл).

Я говорю, что я не хозяйственник, никогда даже начальником цеха не был, всегда был конструктором и начальником техотдела и я, конечно, не начальник управления и тем более управления по машиностроению, заводов электротехнических там, по-моему, только три, два в Кемерово и один в Прокопьевске, остальные пятнадцать шахтного машиностроения, и я в этом даже не разбираюсь. Нет, это дело не по мне.

«А, Вы боитесь ехать в Сибирь!» «Ничего я не боюсь, я в Якутске при –55 был, и не в хате сидел, а на летном поле работал, а браться за работу, которую я завалю, не хочу».

И тут я говорю, что т. Огнев (это инструктор, который нашим министерством занимался), который тут присутствует, предлагал мне ехать в Киев, заместителем начальника отдела электротехники в Госплан Украины. Город-то Киев получше Москвы, а я отказался, так как Госплан еще дальше от существа машиностроения, а я хочу наоборот, приблизиться и договорился в Институте, что буду там, в отделе электромашин, их проектировать.

Спрашивают Огнева:

— Он действительно отказался от предложения работать в Госплане Украины?

— Да, отказался.

— Ну, хорошо, идите пока в Министерство, сворачивайте дела и не думайте, что у нас вообще не будет планового хозяйства, кому-то придется работать в аппарате управления.

— Я это и не думаю, но хорошо бы без меня.

Ушли. А через несколько дней звонит Огнев и говорит: «Зайди ко мне сразу, тут тебе передадут привет».

Захожу. Сидит товарищ, как теперь говорят «кавказской национальности» и говорит: «Секретарь ЦК КП Армении по промышленности тов. Заробян Яков Никитович передавал Вам привет, спрашивает, помните ли Вы его, и просит Вас приехать в Армению, работать в Совнархозе главным инженером управления электротехники и приборостроения».

Ну что тут скажешь?

«Конечно помню, конечно тронут предложением, конечно наилучшие приветы Якову Никитовичу. Заводов электротехнических в Армении много, и конечно я согласен, но как жена?»

«Нет вопроса. Поезжайте с женой дней на 10 в Ереван, республика все оплатит, в нашем постпредстве будет работник, который купит билеты, заедет за Вами, отвезет в аэропорт, в Ереване встретят, отвезут в гостиницу и через дней 10 доставят в Москву. Давайте адрес».

Ну что тут скажешь? Так мы попали в Армению, прекрасную страну, где я проработал ряд лет.

Прибыв в Ереван и разместившись в гостинице, я тут же отправился в ЦК КПА, попал к Якову Никитовичу, очень дружественная встреча была: вспоминали многих хэмзовцев и разные смешные случаи, но был я у Заробяна недолго, понимая, что у него дел побольше и они поважнее, чем у меня.

Зато когда я получил квартиру — оказалось, мой балкон выходит в тот же двор, что и балкон Заробяна, и утром, делая зарядку, мы приветствовали друг друга, потом он был у нас со своей супругой, а мы у него, тогда и наговорились.

Так я попал в Армению, правда сначала на 10 дней только я и жена, и только в Ереван. Об Армении я всегда отзываюсь восторженно, и чтобы не возникло мысли, что мне просто повезло — вот другой источник.

Юрий Орлов в XI главе своих «Опасных мыслей», которая называется «Армения», вспоминает, что добирался он до Еревана три дня в общем вагоне, так как третья полка тоже использовалась как лежачее место, и в Ереване его поместили в общежитии, в комнате на 5 человек. «Из пропасти доносился грохот реки Раздан, за турецкой границей высоко в небе в венце кучерявых облаков сияла лысина Арарата», ему последнее понравилось, но самое главное:

«Армяне встретили меня радушно. Улыбаясь, люди подходили ко мне на улицах, говорили: «Мы вас знаем, нравится Армения? Здесь Вам плохо не сделают. Здесь все будет хорошо». И действительно, так у него и получилось.

Мы с женой ехали в вагоне СП, нас встретили, поместили в гостинице и мы, немного отдохнув, отправились посмотреть город.

Жена у меня архитектор, а даже физик Орлов пишет, что «новое место в этом приятном, нестандартного почерка городе мне понравилось». Жена тоже высоко отозвалась о планировке города и архитектуре новых зданий, ну, а что касается отношения людей, приведу случай из первого же дня.

Какой-то парень, видя, что мы ходим и разглядываем всё вокруг, подошел, извинился и спросил — приезжие ли мы? «Да, только вчера прибыли, может быть, переедем в Ереван, хотим осмотреть город».

«Обязательно переезжайте, вам тут понравится, давайте я вам кое-что покажу».

Повел нас в Матенадаран (институт и хранилище древних рукописей), потом на площадь имени архитектора Таманяна — конец Северного каскада — и затем начало улицы Барекамутян. Показывает какой-то чудесный особняк с колоннами кругом, внутри скверика-садика и говорит, что этот сарай построил себе начальник Гушосдора (Главное управление шоссейных дорог). ЦК КП Армении отобрало его и поселило в нем шесть семей. Тогда он построил на горе в конце этой же улицы второй особняк. Его опять отобрали и поселили восемь семей. Он обиделся и уехал в Грузию.

Так за смешными рассказами из местной жизни он показал нам город, ну конечно не весь, и провел с нами время до обеда. С трудом затащил я его в ресторан пообедать.

Побывал я на заводах, которые расположены в городе и переходят в ведение Управления электротехнической промышленности и приборостроения Совнархоза, ну и конечно в Совнархозе, познакомился со своим будущим начальником Чолахяном Гургеном Тиграновичем — толковейший человек, отличный работник, у меня с ним потом сложились самые лучшие отношения и мы дружили семьями.

А жена знакомилась с городом, заходила в архитектурные мастерские, в Армпромпроект. Выяснила, что русских школ в Ереване даже больше, чем армянских и это притом, что ни одна из республик Союза не имеет такого высокого процента моноэтнического населения.

В общем, через десять дней стало ясно, что мы едем в Ереван.

Между прочим, в Ереване я встретился с Орловым.

Вызывает меня как-то секретарь ЦК КП Армении Заробян к себе.

У него несколько человек. Говорит: «Это наши физики, академики, ученые. Хотят сделать ускоритель элементарных частиц, посмотри чертежи деталей. Что мы можем сделать в Армении?»

«Все».

Правда, в своих «Опасных мыслях» Орлов отмечает, что делали очень долго и «за десять лет медленного строительства Ереванский синхротрон безнадежно устарел». А жаль.

Что мне не понравилось в Армении, так это излишняя вера в непогрешимость решений Москвы. Когда приходит какое-либо указание Госплана Союза или ГКНТ, а мне, знающему электромашиностроение всех заводов разных Совнархозов ясно, что вопрос проще, быстрее, дешевле решать иначе, то добиться ответа за высокой подписью было очень трудно. Такой ответ рассматривался как отказ решить задачу, хотя в нем было изложено, как целесообразно и почему решить иначе и даже было «виляние хвостом»: если по каким-либо неясным для нас причинам задание остается за Арменией, просим это подтвердить, и оно будет выполнено.

Я несколько раз уже писал о самых лучших воспоминаниях об Армении, конечно, очень важно, что работа была интересной, много электротехнических заводов разнообразного профиля, а не только электромашиностроительных, которые делали двигатели и генераторы, начиная от микро и кончая крупными электромашинами.

В Ереване большой кабельный завод, имевший полный цикл от превращения вайербарсов в катанку до эмалированных проводов и проводов с обмоткой-изоляцией стеклонитью и кабелей с резиновой изоляцией, кстати, особенную резину «Наирит», которую не едят крысы, делали тоже в Армении; большой электроламповый завод со своим стекольным производством, выпускавший лампы, как накаливания, так и люминесцентные; электроприборостроительные заводы, и все они всё время осваивали что-то новое. Работа у меня была интересная и не только на имевшихся к моему приезду заводах, но при моем участии были организованы на «голом» месте новые заводы, например, в городе Горис — «Микродвигатель», на берегу озера Севан — завод исполнительных механизмов, в Ленинакане — завод «Микроэлектродвигатель», в Ереване — завод постоянных магнитов, завод полупроводников и завод реле.

Очень конечно важно, что сотрудники управления, главным инженером которого я был, были работящие и грамотные. Можно подумать, что мое впечатление об Армении — результат только вышеизложенного и, не будь так хорошо с работой, мнение могло быть другое. Но это не так.

Я уже писал о Ереване, весь в розовом туфе, правда, не весь, здание ЦК КПА светло-желтое, так как облицовано фильзитом. Если туф — продукт вулканической деятельности, кстати, Ленинакан весь из красного и черного туфа, то фильзит — продукт отложений в реках, и его, конечно, на несколько порядков меньше как строительного материала, чем туфа. Почти весь Ереван — это новый, современный город, только один район домиков, спускающийся с высокого берега к реке Раздан, дает представление, каким был Эривань до АрмССР, и этот участок хотят сохранить, так сказать, для истории.

Планировка нового города, архитектура зданий, образующих центральную площадь и ряда других — это работа архитектора Таманяна, памятник которому стоит на выходе с Северного Каскада (окна одной из комнат нашей квартиры выходили на него, в скверик). Таманян стоит, расставив широко руки, упирающиеся в большой каменный стол. Прекрасный памятник, производит впечатление, вроде Таманян рассматривает чертеж будущего Еревана.

Но местные шутники говорят, что это памятник Рафику, а Таманян-то не Рафик, а Александр!

Так вот, Рафик был буфетчиком на вокзале, и якобы после его смерти родственники из его первоначальных накоплений за счет сэкономленного сырья и сдачи, которую в Ереване вообще не дают, соответственно заплатили скульптуру, и он Таманяна изобразил с лицом Рафика.

Впечатляет памятник жертвам геноцида 1915 года, когда в Османской Турции погибло два миллиона армян, жертв резни. Эти 12 плит, склонившихся над огнем, и одна рассеченная — два острия, уходящие в небо, и музыка. Да. И дорога к памятнику с фонарями ниже человеческого роста, склонившимися еще не доходя до памятника.

О Матенадаране, куда нас незнакомый парень повел в первый же день прогулки по Еревану, я уже вспоминал. Надо, конечно, пойти в Музей истории города, картинную галерею, другие музеи и выставки. В Ереване есть, что посмотреть, например, Дворец молодежи, напоминающий кукурузный початок, оперный театр, где мы слушали несколько опер с участием Гоар Гаспарян.

Ну, а о памятниках древней страны Наири архитектор-художник может написать несколько томов. Например, Гегард — это целый архитектурный комплекс недалеко от Еревана, в горы по дороге через Гарни, где между скал чудесный эллинский храм, который начинается с прилепившейся к скале стройной, вроде небольшой церкви, но если зайти внутрь, она окажется неожиданно большой, и из нее переход в один зал, затем второй. Они вырублены в скале и внутри в скале еще есть часовенька с родничком и зал на втором этаже, а в углу этого зала отверстие, в которое виден нижний зал. Колонны, орнаменты, залы, в общем, это надо видеть!

Также трудно мне, технарю, описать Эчмиадзин, его храмы Гаянэ, Репсиме, Шокогат — по именам монахинь, распространявших христианство и убитых в начале IV века, и сам Эчмиадзинскнй собор, считается, что он был построен в 300 году нашей эры, и в нем музей, тоже представляющий немалый интерес, в том числе и для нумизматов.

Звартноц, Двин, Ани, Севан, Дилижан, Аштарак, Джермук, где мы с сыном были месяц, Норованк или караван-сарай на шоссе от Еревана в Ленинакан, Кировокан — все перечислить невозможно. Все это надо видеть!

3.6. Встреча через 40 лет

Дед у меня был кузнецом в какой-то деревушке около Каменец-Подольского в Прикарпатье.

У него было два сына. У одного, моего отца, сын я, а у второго сына — три сына, мои двоюродные братья.

Отец мой отправился на заработки в Харьков, где и женился, и в 1911 году родился я, а его брат с сыновьями жил где-то в Прикарпатье.

Так что братьев своих двоюродных я по существу и не знал.

Приблизительно в 1925 году брат отца с одним из сыновей проездом через Харьков на несколько дней останавливается у нас.

В 1965 году я — главный инженер Управления электротехнической промышленности — сижу у себя в кабинете.

Закончилось совещание, все выходят, а в кабинет заходит совершенно незнакомый человек и говорит:

— То, что передо мной Александр Евсеевич Ашкинази — это я знаю, и я уверен, что ты харьковчанин — так ли это?

— Да.

— Так я твой двоюродный брат Семен, я — главный инженер Ликинского автобусного завода, вызвал меня Председатель Совнархоза и пытал, что задерживает освоение нового автобуса. В числе многих причин я назвал люминесцентные светильники и все, что для их работы требуется, и Председатель говорит — зайди к своему однофамильцу — главному инженеру управления электротехнической промышленности и, если результатом переговоров будешь недоволен, доложи. Вышел я от него, взял у секретаря телефонную книжку, нашел Управление электротехники и смотрю — Ашкинази Александр Евсеевич. Ну, думаю, это не только однофамилец.

Во-первых, моего дядю, твоего отца, называли Сева, а ты Евсеевич, потом — есть Ашкинази, а есть Ашкенази, вариант написания «Ашкинази» встречается реже, остается проверить, харьковский ли ты.

Вот так мы встретились через 40 лет. Кроме прочих разговоров и организации освещения самого автобуса, я спросил, что с остальными двумя моими двоюродными братьями? Оказалось, что один из них — главный технолог крупнейшего машиностроительного завода в Горьком, второй — главный инженер завода «Автостекло» в Гусь-Хрустальном. И тут я подумал, что все-таки гены существуют — все четыре брата от деда-кузнеца стали технарями.

3.7. Встреча через 30 лет

Летом 1994 года отпуск я провел в санатории «Подмосковье», и там встретил Анатолия Митрофановича Середу, который когда-то работал на ХЭМЗе, а во времена Совнархозов был переведен в Харьковский совнархоз.

Точно не помню, но вроде году в 1959 был создан Комитет по автоматизации и машиностроению Совета Министров СССР с большими правами по привлечению работников.

Электротехнический отдел комплектовал Николай Иванович Борисенко, бывший главный инженер ХЭМЗа, о нем я вспоминал ранее, который после ликвидации Министерства электропромышленности, где он был членом Коллегии, попал в Госплан Союза.

Я в то время работал в Совнархозе Армянской ССР.

Так вот Николай Иванович и меня и Середу извлек из Совнархозов, и мы стали Главными специалистами Госкомитета — Середа по электрооборудованию для судостроения, а я по турбо— и гидрогенераторам и крупным электрическим машинам. Правда, часто на меня навешивали и другие машины — например, я был председателем Госкомиссии по приемке серии синхронных генераторов ЕСС мощностью от 5 до 100 кВт, разработанных и освоенных производством в моей любимой Армении, асинхронных двигателей серии А2-А02 9 габарита, осваиваемых Московским электромеханическим заводом им. Владимира Ильича и других.

Но ничто не вечно под Луной. И, как говорил в таких случаях Главный технолог досовнархозовского Министерства электропромышленности Зильбершайд, «простейшие размножаются делением» — Госкомитет по автоматизации и машиностроению начал размножаться. Он разделяться на несколько комитетов и в том числе Комитет по электротехнике.

Смутное время. Комитет по автоматизации и машиностроению умирает. Комитет по электротехнике только еще рождается и Московский совнархоз перетягивает меня к себе Главным инженером управления электропромышленности, а Середа переходит в Госкомитет по электротехнике, и мы с 1964 года не встречались, и вот через 30 лет сидим и вспоминаем ХЭМЗ и Николая Ивановича Борисенко, всеобщего хэмзовского любимца.

…ну и далее. (Церабкоп — Центральный рабочий кооператив).

Кто автор этого стишка — неизвестно, вероятно, народное творчество.

А одно из харьковских воспоминаний изложено вместо меня Борисом Слуцким:

Трибуна

Дочь Косиора Станислава Викентьевича Тамара была моя приятельница и, когда столицей Украины стал Киев, Косиор перебрался в Киев и я, вероятно, через год был у Тамары, которая жила на Левашевской улице недалеко от Крещатика вместе с отцом. И был он репрессирован в Киеве.

А в Харькове Косиор жил в особнячке сзади здания ЦК КП(б)У. В этом здании, когда Харьков был оккупирован гитлеровцами, жил с ближайшими штабистами командующий гарнизоном генерал-майор фон Браун и 13 ноября 1941 года рано утром весь особняк взлетел на воздух. Это взорвалось по радиосигналу полтонны тринитротолуола, закопанные в подвале котельной под углем.

3.8. Встреча через 50 лет

В разделе «Встречи через много лет» все о людях, и я решил добавить о встречах с одним из узелков электрической машины — от первой до последней прошло 50 лет!

В крупных электрических машинах переменного тока статор состоит из большого количества пластин кремнистой стали толщиной 0,5 мм в пакетах обычно по 50 мм, разделенных для охлаждения вентиляционными распорками.

Распорки из специального двутаврового проката (14х10 мм) имеют длину почти от спинки статора до почти так называемой расточки.

В машине, ведущим конструктором которой я был, распорки имели длину по чертежу 270 мм, и она была «свободной», т. е. допуска по чертежу не имела. Поступает ко мне на заключение уведомление о браке распорок — длина 267 мм, я написал «пропустить».

В ту пору на ХЭМЗе была нормаль «свободных» допусков в зависимости от номинального размера и технологии обработки, и по этой нормали распорка могла иметь размер от 269 до 270,5 мм.

Дня через два вызывает меня Главный инженер завода и спрашивает, кто мне разрешил давать отступление от нормали? Я объясняю, что расстояние от распорки до спинки будет не 1 мм, как я заложил, но на чертеже не показал, а будет 4 мм, что допустимо. Но Главный инженер сказал, что дисциплина соблюдения нормалей существенно важнее моих распорок. Это первая встреча.

В 1948–1949 г.г. я, будучи начальником техотдела Главэлектромаша, организовал выпуск ведомственных нормалей по отдельным деталям и узлам машин, обязательных для всех 16 заводов главка. Первую редакцию нормали я поручил разработать тому заводу, чье решение этой детали или узла я считал наилучшим.

Вентиляционные распорки некоторые заводы крепили к листу статора точечной сваркой, что я считал недопустимым, т. к. в результате вибрации и некоторой усадки пакетов сварка могла нарушиться и распорки выпасть в воздушный зазор.

Нормаль на вентиляционные распорки я поручил разработать заводам «Электросила» и ХЭМЗ, т. к. они произошли соответственно от «Сименса» и АЭГ и методы крепления распорки у них различались.

ХЭМЗ применил следующий метод крепления распорки: на листе статора выштамповывались отверстия, а на распорках штампом отгибались полочки, распорка вставлялась в лист, и выступавший хвостик расклепывался.

«Электросила» применяла крепление крючком. На распорке выштамповывался крючок, а на листе — окно.

Хотя мне система ХЭМЗ — АЭГ больше нравилась, но обосновать ее бесспорное преимущество перед системой Электросила — Сименс было невозможно, тем более что система ХЭМЗа требовала дополнительной технологической операции — расклепки хвостовика, и в главковскую нормаль были включены оба варианта.

Это вторая встреча.

Третья встреча упоминается в самом конце главы 3.3. «Через 10 и 18 лет», и у этого вышедшего из строя генератора вентиляционные распорки крепились к листу статора только точечной сваркой, которая и разрушилась, распорка вылезла в воздушный зазор, была захвачена ротором — и авария. Главковская нормаль к этому времени уже была выпущена, но генератор был выпущен еще до ее утверждения.

Четвертая встреча произошла, когда я уже был на пенсии, зам. Главного конструктора ЗВИ. Завод выпускал крупные электродвигатели по чертежам «Электросилы», предусматривающим крепление распорок крючками. Какой-то рационализатор, когда меня еще не было на заводе, добился принятия его рацпредложения перейти на крепление распорок точечной сваркой. Предложение приняли, исключили выштамповку окошек на листах статора, а вот выштамповку крючка на распорке сдуру оставили, и я увидел, как в цехе к листам приваривают распорки, имеющие бессмысленные крючки.

Итак, через 50 лет после того, как я получил замечание Главного инженера ХЭМЗ'а о превышении своих прав по распорке, я потребовал от Главного инженера ЗВИ отменить рационализаторское предложение по этой же распорке.

3.9. Встреча через 52 года

В самом конце моих воспоминаний я опишу историю с изготовлением по заказу Института ядерной физики (ИЯФ) пластин для магнитов ускорителей элементарных частиц. И вот в этом ИЯФ'е через 52 года после моего ухода в 1941 году в РККА я встретился с Неживенко А.А., заместителем директора института по капитальному строительству, который до ВОВ был на ХЭМЗ'е начальником производства и я, как ведущий конструктор первой в Союзе электрической машины с водородным охлаждением имел с ним постоянный контакт.

Умер Александр Абрамович в 1997 году и в воспоминаниях всех, кто с ним работал, навсегда останется как прекрасный и, я бы сказал, надежный человек. Скала!

А за его настойчивость и требовательность в выполнении плана в народе его иначе, как «Нажименко» не называли.

Александр Абрамович проводил общезаводские диспетчерские по радио и сотни начальников подразделений по громкоговорителям слушали доклады начальников цехов, отделов и бюро и его распоряжения.

Не могу забыть: когда, если кто-нибудь докладывал о невыполнении какого-либо задания, то на весь завод гремел голос Александра Абрамовича: «Кто Вам позволил?!»

3.10. Рождение и смерть лодки проекта 627

К затонувшей 30 августа 2003 года субмарине К-159 я не имел никакого отношения, однако в связи с этой трагедией я вспомнил, что к проекту 627, по которому построена целая серия этих лодок, я имел в 1957 году некоторое касательство. Итак, 46 лет тому назад.

Проект 627 — это первая советская подлодка с атомным источником энергии, и проектирование и конструирование энергетической части велось в совершенно закрытом КБ под руководством академика А.П. Александрова, которое выдавало задания на проектирование всего оборудования, питавшегося преобразованной этой энергией.

Во всех ЦКБ, проектировавших корабли ВМФ, имелись представители «военной приемки» (ВП), наблюдавшие за проектированием и совместно с ЦКБ подписывавшие задания изготовителям комплектующего корабль оборудования, а КБ Александрова было так засекречено, что даже представительства ВП в нем не было и задания на электрооборудование для лодки проект 627 были выданы «Электросиле» за одной подписью.

Изготовитель оборудования разрабатывал техусловия на него, согласовывал их со своей ВП и ЦКБ, выдавшей задание, и ТУ в пяти экземплярах поступали закрытой почтой в Министерство и в итоге ко мне. Если никаких разногласий в ТУ между заводом, ВП и ЦКБ не было, я ТУ визировал, подписывал у утверждавшего их зам. министра и отправлял в Минсудпром для дальнейшего утверждения. В том случае, если в ТУ имелись какие-либо разногласия, ко мне прибывали представители ГУК ВМФ (Главного управления кораблестроения) — инж. кавторанг Маренников и нач. отдела V ГУ Минсудпрома Никитин. Мы втроем находили решение имевшего место разногласия, вносили тушью во все 5 экземпляров ТУ изменения, расписывались около каждого изменения и затем утверждали у зам. министра электропромышленности, зам. министра судостроения и нач. ГУК ВМФ.

Так вот, в 1957 году ко мне начинают поступать с завода «Электросила» для дальнейшего оформления проекты ТУ элементов электрооборудования лодки проект 627, не имеющие согласовывающей подписи ВП при «Электросиле», которое заявило — раз техзадания не имели подписи ВП проектанта, оно эти ТУ рассматривать не будет. Звоню в ГУК Маренникову. «Раз визы ВП нет, я их рассматривать не буду». Что делать? Иду к зам. министра Д.С. Черничкину, который всегда после моей визы утверждал ТУ, прошу позвонить нач. ГУК ВМФ. Дмитрий Семенович — я ощущаю, что без удовольствия, но — обещает позвонить.

А тянуть некогда, постановление об организации Совнархозов и ликвидации Министерств — на полном ходу. Опять иду к Черничкину, а он еще не дозвонился в ГУК, видно, его это уже не интересует, т. к. он не знает, где вообще будет работать, а проекты ТУ продолжают поступать. В I отделе заменили мой портфель на чемодан, и он уже закрывается с трудом. Конфуций, считавший, что залог успеха — в умении терпеливо ждать, в этом случае неправ. Меня уже вызывали в ЦК и хотят направить гл. инженером управления машиностроения в Кемеровский совнархоз — правда, я отбился. Пришел к себе, сделал опись всех ТУ, числящихся за мной, и с сопроводительным письмом направил на «Электросилу» для рассмотрения в Ленинградском Совнархозе.

Все, видно, решилось благополучно, лодки по проекту 627 были построены, отплавали свой срок, и одна из них при транстпортировании на утилизацию затонула, что никакого отношения к электрооборудованию и ТУ на него уже не имеет.