— Значит, так… Мой собеседник явно не спешит излагать свое дело.

А я просто теряюсь в догадках. 

— Вы только что окончили курсы иврита? С отличием?..

Ну, ясно, — думаю, — или переводы предложат, или на преподавание будут вербовать. Могли бы сказать прямо. Не в разведку же. Гы-ы… 

— Так вот, ваши педагоги нам очень вас рекомендовали… Нужно одному человеку… кое-что сообщить…

Я более чем вежливо улыбаюсь и продолжаю ничего не понимать. 

— Видите ли, — после очередной паузы продолжает мой собеседник, — вы вот меня не торопите, не пытаетесь выяснить, чего я от вас хочу, хотя вам ведь интересно?..

Я делаю некоторый неопределенно-вежливый жест — мол, с одной стороны — да, конечно, а с другой — я рад побеседовать с таким интересным человеком, как вы, уважаемый… даже не представился, пижон… 

— Для выполнения этого задания вам потребуется не только и, как говорится, не столько знание языка, сколько умение оказаться незаметным, умение не удивляться или не показывать удивления, естественность поведения в незнакомой обстановке…

Вот теперь он, похоже, ждет моей реакции. 

— Ну что ж, — говорю я, — это интересно. Вас мне, а меня вам рекомендовало руководство наших курсов. Так что мы другу вполне доверяем… А в чем, собственно, состоит задание? 

— Мы высадим вас вблизи города. Вы будете одеты по местной моде и внешне не будете отличаться от населения. Немного грима и… Дойдете до города там близко, войдете в него… Стражнику у ворот скажете, что идете на рынок, продавать… ну, мы вам что-нибудь с собой дадим… Корзину с финиками. Пройдете через город, зайдете в дом, найдете человека и сообщите ему кое-что. 

— Но почему так сложно? Нельзя прямо высадить меня в городе?.. И почему высадить? Там что, нет телефонов или электронной почты?.. Хотя… рынок… финики… Где это? — Рынок, финики, иврит… — Ага, Ближний Восток. А телефон? 

— Тридцать веков назад — телефон? Что вы, голубчик…

Я наклоняю голову набок, задумчиво провожу рукой по носу и рту — жест одной моей знакомой, а для меня — признак крайней растерянности — и, медленно остолбеневая, смотрю на собеседника. 

— Мы не можем высадить вас прямо в Иерусалиме. Будет паника. Человек возник из пустоты, да еще с громом и порывом ветра. Так уж работает наша машина времени. Поэтому вас высадят в финиковой роще. Знаменитая, кстати, роща, но до того будет еще десять веков. Вы дойдете до Иерусалима, найдете дом Эйтана и покажете ему Тегилим, чтобы он знал, что некоторые из написанных им псалмов просуществовали тридцать веков. 

— Интересное задание. Можно два вопроса, нет, три? 

— Конечно. 

— Первый. Зачем это делать? Какова цель акции? 

— Очень просто. Справедливость. 

— Второй вопрос. Кто вы? 

— Я — ничтожный из ничтожных, как это принято формулировать на Востоке. Я слуга Конструктора, как бы это назвали вы. Выражаясь вашим языком, чертежник в Его конструкторском бюро… 

— Но тогда почему такие сложности? Отправьте туда, к нему на стол, книгу Псалмов или сами явитесь. Зачем я? Не подумайте, что я отказываюсь, мне все это очень интересно, но непонятно… 

— Существуют законы природы. И законы психики. У Эйтана сейчас сложный период. Его надо поддержать — ему еще предстоит немало написать. Но, чтобы он и поверил, и не возомнил себя пророком, нужно, чтобы к нему пришел человек, пусть из другого времени и места, но человек. — Итак, вы уже задали два вопроса. А вот ответ на тот, который вы хотели задать третьим. Вы вернетесь в ту рощу, на то место, где мы вас высадим, и мы возвратим вас обратно…

Меня переодели, немного загримировали, сделали смуглее, сказали, чтобы я посидел минуту неподвижно… Я закрыл глаза, а когда открыл — увидел финиковую рощу. Я сидел на плоском камне, у моих ног стояла корзина. Город был виден с холма. Через час я уже был перед стражником. Тот запустил лапу в корзину, достал жменю фиников, сунул несколько в рот, прожевал и буркнул что-то вроде «проходи». Город был невелик, и нужный дом я нашел быстро. На мой диалект народ реагировал спокойно, хотя понимал не сразу, но кого только тут не было на улицах! Так что ничего странного. Ну, диалект, ну, плохое произношение… Я подошел к дому и через невысокий заборчик увидел его — автора пяти псалмов (или даже семи? — ученые до сих пор спорят), прошедших сквозь три тысячи лет, Сто пятьдесят поколений, тридцать веков… Нечесаная голова, затрапезный вид. Пересекает дворик, глаза бессмысленны. Значит, сочиняет. Садится. Проводит рукой, левой ладонью, вот так, по носу и рту, на секунду ее задерживает… Где я видел этот жест?.. Вхожу. 

— Господин мой Эйтан? — он кивает. — Свет нашей поэзии, украшение престола Соломонова… — он смотрит на меня с тоскливым недоумением. — Прости меня, господин мой, что оторвал тебя от богоугодного дела (он морщится), я буду краток. Посмотри, — говорю я и протягиваю ему книгу, смотри внимательно, господин мой Эйтан, я покину тебя скоро и книгу эту не могу оставить здесь. Она издана — смотри, вот год издания — через тридцать веков. Но ты можешь читать ее, хоть рисунок букв и изменился немного. Смотри сюда — ведом ли тебе этот текст?

Он подымает на меня изумленные глаза. Встает. Садится. Опять встает и хрипло произносит: — Мария, подай гостю кресло и вина. Я сажусь, в руке у меня оказывается чаша. Тихий голос в левом ухе произносит «минута». Я сижу и попиваю. Винцо среднее. Время идет. Голос тихо произносит «две минуты». Он листает книгу. Закрывает глаза. Проводит пальцами по тексту. О, что бы я отдал, чтоб кто-то так провел пальцами по моей книге. «Три минуты». Он пролистал всю книгу… Он подымает глаза на меня. И говорит — говорит почти спокойно, хотя я вижу, чего это ему стоит: — Если бы у меня было что-то, что ты, посланец Г-сподина моего, твоего и Соломонова, мог бы взять взамен этой книги… 

— Не говори этого, — обрываю я. И продолжаю: — В глазах Г-сподина нашего у тебя нет ничего, кроме таланта и дочери, но человеческих жертв мы не принимаем, а твой талант может быть только в тебе. Твори и помни об этой книге. Я беру ее у него из рук, отдаю чашу, кланяюсь чуть ниже, чем предписывает традиция и выхожу. Я подымаюсь по лестнице, открываю дверь, раздеваюсь, моюсь, наливаю себе кофе, ставлю чашку на стол, подложив под нее лист бумаги, сажусь, беру ручку и растерянно провожу рукой по лицу…